Очередной советник Сталина с ноутбуком и суперсилой

7

– Филипп Филиппович, Киврин, Мать твою, подъём! – услышал я крики в кабинете и скатился с кровати. Мало ли, что тут происходит…

– Ау, я тут, – спешно натягивая штаны, выполз в кабинет, – что случилось?

Юра выглядел как и я, разбуженным и недовольным.

– На нашу авиабазу налёт немцы устроили.

– То есть как это налёт? – не понял я и даже возмутился, – там же ПВО.

– Да ПВО что может делает, – махнул рукой Юра, – беда стряслась – говорят в корпуса завода попали бомбы.

– Ну ёб… – я уже был сильно злой, – люди пострадали?

– Есть убитые и раненые, – следом за мной двигался юра, рассказывая на бегу, – налёт уж больно массированный. Не иначе, кто-то сдал.

– Да кому надо долго искать, если вой реактивного двигателя аж до Москвы слыхать, – махнул я рукой, выбегая в сторону Тигра, – садись, поехали.

И мы погнали. Улицы были тёмные, но на этот случай я заколхозил на крышу своего тигра фары – целых пять штук, мощные. Так что ехать в полной темноте не пришлось – выехав из города на знакомую бетонку, притопил газку.

На аэродроме была ужасная картина, едва въехал, заметил, что люди везде копошатся, техника приведена в готовность, а на рулёжной дорожке один истребитель-мессершмит гудит своими моторами. Вроде бы установили на мессеры РД-10 и даже вооружение какое-то, кажется, пушки двадцатимиллиметровые. Завод… дымился. Не знаю, что сбросили немцы, но подъехал к корпусам завода довольно лихо, застав целую кучу пожарных команд – их было девять на всю авиабазу. И все они сейчас тушили, бомбы попали в литейный цех – часть конструкций стены разворотило, внутри уже всё потушили.

Я не стал лезть к людям, у меня сейчас было только одно желание – убивать, убивать и убивать. Какого, мать их, хера, они не сбили на подлёте немецкие бомбардировщики? У нас же на страже целых четыре комплекса стоит, с дальностью в сорок километров!

– Мой косяк, – наконец, впервые за долгое время, сказал я.

– Да не вини себя, налёт был очень массовым, немцы как рядом подошли – совсем обнаглели.

– Всё равно мой косяк. Зенитное прикрытие всего четырьмя комплексами… да на важный объект их должно быть намного больше.

– Ну операторов то не достать, это допуск нужно оформлять, обучать, и без того сильно загрузились.

– Нужно что-то сделать. Что-то решительное. Вот что, текущих расчётов недостаточно. Сколько бомбардировщиков сбили?

– Всех сбили, их было семнадцать штук. Долетело до аэродрома семнадцать, из них пятнадцать сбили на подлёте, двое прорвались. Один отбомбился по цехам, другой попал в ангары.

– Слава богу, что не по жилищу курсантов, – махнул я рукой, – почему не сбили остальных? Вроде бы возможности комплекса позволяют, по двенадцать ракет на брата.

– Была большая свалка, всех не успели. Операторы впервые столкнулись с настоящей боевой обстановкой, немного растерялись, кое-где ошиблись…

– Ладно, для первого раза они отработали очень неплохо. Хорошо, что бомбёжка произошла ночью. Цех надо восстановить, причём восстановить в срочном порядке. Оборудование цеха я поменяю сейчас же, заодно расширю для применения титановой штамповки. Что разбили мессеры – та хуй с ними, новых сделаю, вдвое больше. Аэродромные плиты тоже нужно поменять, у нас есть большой запас на ремонт – там за цехами стоят штабеля. Ну а с немчурой я ещё плотно пообщаюсь.

– Только не на фронте, – вдруг взъелся Юра.

– Конечно же не на фронте. В тылу. Ты, наверное, не знаешь, но я могу создавать бомбы прямо на подвеске самолёта, и в радиусе десяти метров. Или в фюзеляже бомбардировщика. Так что высыпать за один полёт могу столько, что ещё долго будут гансы охреневать. Вот что, нужно срочно перевооружить парк авиации ПВО на реактивные самолёты.

– Думаешь, это поможет?

– Поможет, куда же денется. Вот что, нужно нам создать реактивный бомбардировщик. Причём – серийный. Это приструнит немцев на некоторое время, догнать реактивный бомбер поршневыми самолётами практически невозможно.

– Это почему? Скорости вроде у них одинаковые.

– По паспорту. Представь реактивную машину как гоночный автомобиль, который легко набирает высокую скорость. А поршневой – как – обычный, который может разогнаться до такой же скорости, но скрипя, пердя и за огромное время. В гонке всё равно выиграет первый, поскольку он держит скорость во время выполнения манёвров и быстро навёрстывает притормаживание, а второй если сбросил скорость для набора высоты или что-то в этом роде – всё, уже не догонит. Скороподъёмность – главная характеристика, определяет не столько способность набрать высоту, сколько избыток мощности, который самолёт может задействовать для ускорения. У мессера это тысяча двести метров в минуту, в лучшего советского ЯК-9 – всего восемьсот.

– А у твоего истребителя? Ну, того который ты себе сделал в ангаре…

– Две с половиной тысячи. И это не истребитель – учебно-тренировочный штурмовик с довольно слабыми двигателями. Хотя… – я задумался, – может выполнять функции. Тут всё дело в ракетах. Так, надо хорошенько обдумать этот вариант.

Утро меня застало в процессе восстановления порушенного войной. Юра убежал к командующему аэродрома, вставлять пистоны, ну а я в цех. Моей новой идеей стала титановая штамповка. Потому что литьё и сварка титана… пока это нам не доступно.

К тому же титан – это лучший материал для авиации. Нужно освоить, может быть, как говорил Григорян, мы перейдём с выпуска кукурузы на истребители – в этом случае поможет не только высокая культура труда, которая у нас соблюдается, но и наличие аппаратуры для штамповки титановых деталей.

Насколько мне известно из истории, даже при постоянных налётах авиации противника, Гитлер ни в какую не хотел вводить в строй реактивные истребители. Ему грезились эскадрильи бомбардировщиков, а вовсе не истребителей – налёты не приносили ощутимого вреда для немецкой промышленности, очень сильно рассредоточенной и хорошо законспирированной. Зато средства бомбить как лаймиз на западе, так и наших на востоке – ему были нужны позарез. Это очень выгодная деталь, как и наличие у нас аппаратуры глушения связи – всякий раз, когда немцы совершают налёт, наши ставят непроницаемые радиопомехи. Самолёт РЭБ по приказу с самого-самого верха разработали в порядке горящей задницы – мгновенно, напихав радиоэлектронной аппаратуры в дуглас, который поднимали в воздух, когда в подмосковье засекали идущие к городу самолёты. Как правило немцы передвигались группами по несколько самолётов, так что спутать такую толпу, летящую прямо к москве по прямой – весьма сложно, даже со своими – немцы не сильно маневрируют в полёте и идут на больших высотах – больше пяти километров. Там их не достанет пушечное ПВО.

Примерно за двадцать километров до города, у них вырубается радиосвязь. Помехи заполоняют эфир, и дальше действуют уже ребята из эскадрилий ПВО, завязывая бой с охраняющими немцев истребителями – атаковать бомбардировщики это полдела, при этом можно огрести как от самих бомберов, так и от их эскорта. Поэтому как правило разделяются – одна группа отвлекает эскорт, вторая атакует бомберы. Ничего необычного.

Ребят, бывает, сбивают, но самое главное – что шанс выжить есть только у лётчиков люфтваффе – у бомбардировочной авиации с парашютами дела обстоят хуже. Глушилки показали себя просто восхитительно – тут я должен снять шляпу и поклониться в пояс придумавшему самолёты РЭБ – когда эфир наполняется свистом, треском и невнятными обрывками немецкой речи, составленной из выступлений гитлера и творчества группы рамштайн, то каждый немец остаётся сам по себе. И координировать действия, как они привыкли, они уже не могут, завязывается воздушный бой – нашим координировать ничего в процессе не нужно, так как они прекрасно слётаны и тактики нападения уже давно вызубрили.

Раз уж мы добрались до немецких мессершмитов, то логично будет продолжить созданием реактивного бомбардировщика, неуязвимого для поршневых самолётов. Ранний немецкий бомбер арадо – и тот мог действовать в британии при полном превосходстве противника. Мог, потому что поршневые машины пока забирались на его высоту – уже теряли в скорости, и если могли его догнать в горизонтальном полёте – то им на это потребовалось бы полчаса лёту по прямой. Воздушный винт с увеличением скорости теряет эффективность, реактивный двигатель – тягу не теряет. Просто в один момент находится баланс между затратой энергии на дальнейшее ускорение из-за возрастающего воздушного давления, и тягой двигателя – самолёт перестаёт набирать скорость.

Думаю, стоит всё-таки ввести в строй реактивный бомбер. Арадо… Хороший вариант, но лучше ИЛ-28, его советский наследник. Куда более совершенный благодаря двигателям ВК-1 и прочим плюшкам ближайшего будущего. При той же бомбовой нагрузке – около тонны, примерно таких же размерах, ИЛ-28 имел значительно большую тяговооружённость – два ВК-1 с форсажными камерами, которые позволяют ещё больше увеличить тягу – до трёх и трёх десятых тонн на каждом. Этот прирост позволял резко набрать скорость и высоту, уходя от преследования противника.

Думаю, это будет хорошим ответом одному художнику, который чё-то как-то и рисовал не очень, и воевать у него не получается…

–***_

– Командовать парадом буду я! – заявил я, входя в комнату совещаний, где как раз разгорался скандал по поводу моих действий. А дело в том, что утром все Дугласы на аэродроме заменили на бомбардировщики ИЛ-28. Я заменил.

Это произошло неожиданно, в том числе и для тех, кто приехал сюда смотреть совсем другие самолёты – я про дивизию ПВО. Позапрошлой ночью именно они отбивались от мессершмитов, сегодня они здесь присутствовали на правах размещённых – их решили оставить тут, для порядка. Один из экстравагантных личностей даже умудрился подняться в небе не на своём самолёте, а на мессере, и принял участие в воздушном бою, сбив один из истребителей противника и заодно продырявили немцы машину в районе крыла.

Его уже почти хотели расстрелять за самодурство, когда вмешался Юра Потапов и вместо строгача влепил ему благодарность. Ну это милое дело – Юра знает, что этот самолёт далеко не дефицитный, а мы получили какой-никакой практический опыт применения.

Сидели все за столом в штабе – штаб располагался в административном здании, и обсуждали новый самолёт, который привезли ночью. Вообще, они не видели, когда привозили, но авиабаза огромна. Так огромна, что прошляпить такое событие много ума не надо.

– Что? Товарищ Киврин, – Юра внезапно поднялся из-за стола, – объясните.

– Командовать. Парадом. Буду. Я, – по словам проговорил я, – бомберы БФ-28, которые вчера привезли на базу, предназначены для одной операции. А так же для обучения личного состава – экипаж каждой машины три человека, так что понадобится семьдесят пять человек.

– У нас столько нет.

– А вы полк ПВО, вам до бомбардировочных авиаций и дела не должно быть, у вас есть ох…хороший истребитель, вот и занимайтесь им, – я нагло вошёл и сел за стол, – хотя если вы хотя бы на время прикроете взлёт и посадку бомбардировщиков – я буду благодарен. Как вы знаете, немцы совершили успешный налёт на наш аэродром. Пострадали люди – хотя только раненые, но есть и тяжёлые, ими занимаются хирурги. Я не могу оставить подобную наглость безнаказанной! Поэтому сейчас сюда перевезли самые лучшие реактивные бомбардировщики.

– Я могу понять, откуда у вас истребители, но бомбардировщики то?

– Долгая история, штучный товар – в промышленности не освоенный, – отмахнулся я, – практически супероружие. Крейсерская скорость семьсот, максималка девятьсот, высотность отличная, так что могут свободно действовать в занятом противником пространстве.

– Радиус? – строго спросил командующий нашими истребителями, в чинах дореформенных я не разбираюсь, но немалый.

– Тысяча. Туда-обратно и небольшой запасец на всякий случай.

– Так, тысяча… тысяча это немного, но и не мало. Вся европейская часть СССР. Тысяча килОметров отсюда – это граница польши. Таллин, Рига, Вильньюс, Сталинград, Киев…

– Достаточно много для фронтового бомбардировщика, – я встал и подойдя к большому самовару, налил себе кипятка и тут же растворимого кофе нафигенил, с молоком.

– С таким радиусом мы могли бы нанести удар по немецким тылам, особенно по перебрасываемым войскам и снабжению вермахта.

– Глупо, – подал я голос с места самовара, – глупо и неконструктивно. Бомбовая нагрузка одна тонна, если мы будем использовать это оружие как рядовой бомбардировщик, только лучше, то ничего хорошего из этого не выйдет.

– Ваши предложения? – строго спросил военный.

– Сконцентрировать удар на Крымском направлении. На данный момент ситуация в ставке командования вермахта следующая – Гитлер полагает, что важнейшей целью своей армии до наступления зимы является не наступление на Москву, а захват Крыма и угольных шахт Донбасса – у Германии плохо обстоят дела с ресурсами, в том числе огромное количество угля требует военная промышленность. К тому же, сейчас оба фланга группы армий «центр» находятся под опасностью серьёзного удара с юга и севера. Немцам нужна нефть. Им нужны нефтедобычи кавказского региона, и поэтому стратегической задачей является захват Крыма. Но с Крымом у советской континентальной страны плохое грузовое сообщение. Кроме того же перешейка – ничего нет. Поэтому сейчас необходимо сработать на упреждение – мы отправляемся в Крым. Там необходимо построить авиабазу, аналогичную этой. Бомбардировщики необходимо освоить здесь и перебазировать в Крым, когда будет готова база.

По правде говоря, я просто хотел перезимовать в более комфортных условиях, чем Москва, окружённая противниками со всех сторон. Хотя Крым – это та ещё горячая точка и не стоит надеяться отсидеться втихаря. И всё же, это стратегическая база, и нужно любой ценой предотвратить её захват противником. А ради этого… у меня есть способность, так что думаю, сумею что-то сделать.

Встал из-за стола Юра:

– Это ваше окончательное решение?

– И обжалованию не подлежит.

– В таком случае я сообщу Лаврентию Павловичу. Но перебросить в Крым всех строителей – это та ещё задача.

– Дугласы. Из ангаров дугласы просто вывели, три десятка машин в вашем полном распоряжении. Товарищи курсанты с удовольствием возьмут на себя роль пилотов. Но сейчас – нужно освоить бомбардировщики. Но сначала – база в Крыму.

Решение моё было неожиданным – и подразумевало, что я оставлю на авиабазе огромные запасы всего, что необходимо для длительного существования этой самой базы. А именно – топливо, провизию, металлы, запчасти к некоторой технике. И всё это в больших объёмах.

Лаврентию Павловичу доложили моё решение уже вечером того же дня, когда я уставший после целого дня сотворения припасов, дремал прямо в машине. Зашторил окна, припарковался на окраине и решил поспать. Мой командирский тигр имел такую возможность, так что включив печку, лёг на боковую. И когда зазвонил телефон, за стеклом уже было темно – я поднялся и кое-как ответил.

– Слушаю?

– Киврин, ты?

– Конечно же я. Кто ж ещё. Лаврентий Павлович, что такое?

– С тобой хочет поговорить товарищ Сталин, – вдруг огорошил меня Берия, – передаю трубку.

Я разлепил таки глаза, сев в кресле. С той стороны трубки донёсся голос с крепким грузинским акцентом:

– Товарищ Киврин?

– Да. Добрый вечер.

– Добрый, – снисходительно ухмыльнулся он в трубку, судя по тону, – всё мы с вами никак не могли встрэтиться.

– Ну, меня вполне устроила поддержка товарища Берии.

– А нас вполне устроила ваша. Тем более, что это похоже на нэожиданный подарок, тем приятнее его получить. Лаврэнтий доложил мне сейчас, что ви, товарищ Киврин, рэшили перебраться в Крым, конечно же это нас обеспокоило. Что вы можете сказать на это?

Говорил он медленно и неспешно, и даже чувствовалось, что слов на ветер не бросает и просто так не сболтнёт что-то. Опытный политик, фильтр базара на максималках.

– Исключительно военное решение, товарищ Сталин. Я проверил информацию, она подтвердилась – немцы всё-таки решили сделать захват Крыма главной задачей этого года войны, для чего приостанавливают наступление на Москву. Если им не удастся захватить Крым – то дальнейшее продвижение на Москву осложнится наличием авиабазы, с которой могут вестись налёты по немецким тылам. Я решил построить в Крыму авиабазу, подобную Московской, и использовать для снабжения войск РККА средствами для обороны.

– Это хорошо придумано, – заметил глава государства и армии, – но какой вам лично интэрес в этом участвовать?

– А чёрт его знает. Может просто захотелось.

– Харашо, одобряю. А если нам что-то очень сильно понадобится в ваше отсутствие?

– Без этого вы успешно обходились и в том варианте, – я не стал говорить про будущее, – а сейчас у вас есть полный карт-бланш по алюминию и прочим металлам, и безопасность Москвы, радиоперехват и станции постановки помех. Думаю, вы справитесь. Будет нелегко, даже очень, но у вас есть абсолютно всё, что нужно для победы. И даже чуть больше. Командует там товарищ Октябрьский, знакомая фамилия?

– Знакомая. Правда, не скажу что прославленная, но слышал. Но он вроде бы флотом командует, разве нет?

– Это хорошо, что слышали. Да, черноморским флотом. Правда, вы всё равно не успеете к началу боевых действий – уже через две недели нэмцы нанесут удар.

– Успеем. Вот что, учитывая численность немцев, оборонять Крым будет крайне сложно. Возложить надежды можно только на огромное количество артиллерии – достаточное, чтобы смешать с землёй позиции наступающей немецкой армии. На данный момент по моим данным там около пятисот-тысячи орудий всего, на весь крым.

– Плюс-минус, – ответил мне голос с сильным грузинским акцентом.

– Думаю, ещё пять тысяч гаубиц – существенно увеличат обороноспособность Крыма.

– Гаубицы это хорошо, но артиллеристов в крыму столько нет, кто из них стрелять то будет?

– Вот это вопрос. Необходимо перебросить в Крым артиллеристов, хотя бы только людей – всю амуницию сделаем на месте. И истребительные силы – я могу помочь с истребителями, как смогу. Три из четырёх расчётов ЗРПК, которые прикрывают аэродром, я тоже хочу забрать – оставшийся расчёт займётся дообучением новичков. Расчёт РЛС с авиабазы я так же заберу, если у вас сломается та РЛС, что я вам отдал – второй комплект стоит на базе. С помощью дальнобойных гаубиц и РЛС контрбатарейной наводки мы сумеем удерживать немцев на дальних подступах к Севастополю, или вовсе выдавить из Крыма через перешеек.

– Звучит очень многообещающе.

– Да, так оно и есть. Но сначала – нужны рассчёты гаубиц. На лёгкую – шесть человек на каждую, среднюю – восемь. И ещё некоторое количество секретоносителей, которых можно обучить управлению комплексом РЛС артразведки. У меня возникла одна интересная идея, касаемо этого.

– Расскажите, мы никуда не торопимся.

– Хорошо. Наша РЛС контрбатарейной борьбы может засекать снаряды в полёте, высчитывать точку их запуска и выдавать управляющие команды, или просто сообщать средствам поражения точку запуска. Правда, есть ещё один минус – это плотная работа люфтваффе. Есть такая пушка, как КС-30, кажется. Это стотридцатимиллиметровая зенитная пушка, с гидравлической системой наведения. Теоретически, она адаптирована для применения с ПУАЗО, но нужно поработать над системой, вдруг получится приторочить её к РЛС. Хотя никакой гарантии, конечно же, нет – это системы, между которыми полвека разницы в возрасте. Но если удастся приделать к ней компьютеризированное наведение и радиолокатор с фазированной решёткой – то точность стрельбы должна повыситься значительно. Теоретически, это возможно сделать, если ободрать РЛС с какого-нибудь подходящего комплекса… Но надо думать.

– А вы подумайте. Может быть, у вас получится, может и нет – подумать никогда вредно не бывает. Вот что, товарищ Киврин, я понимаю и раздэляю вашу озабоченность, и принимая во внимание ваше желание помочь, постараюсь найти для вас артиллэристов. Доставить такое количество людей в крым сейчас затруднительно, но мы справимся.

– Буду рад.

– Да, и ещё – строительство аэродрома в крыму. Выбирайте любое место, какое захотите. Вы столкнётесь с множеством трудностей, ми постараемся вам помочь.

– Главное это люди. Нужна непроницаемая система ПВО, артиллеристы всех назначений.

– Хорошо. Тогда как закончите с Крымом – мы обязательно встретимся и поговорим лично, – сказал добродушно грузинский голос главы государства и партии, – а пока что в добрый путь.

– Благодарю.

ИЛ-28… Новшество, которое всерьёз обеспокоило и высшее командование, и Юру, и всех – самолёты, которые появились словно бы из ниоткуда. Двадцать пять машин. Отличная боевая сила, если хорошо подумать, но планы у меня были другие. Дело в том, что Крымскую эпопею я решил начать слишком поздно – враг уже прорвался на полуостров и вскоре грозил осадить Севастополь. То есть мы практически потеряли весь Крым, и нужно было с этим что-то сделать.

У меня были свои планы. ИЛ-28 гораздо проще в пилотировании, чем валкие и маневреннеые истребители, сажать его так же просто. Единственный минус – у людей этого времени привычка задирать нос при посадке, поэтому первые полёты на мессершмите, оснащённом носовым колесом, заканчивались поломкой шасси и хвоста – ударялись практически каждый раз. Не такие уж люди и глупые, но всё равно – практически каждый раз ударялись о землю.

Первый полёт на ИЛ-28 совершить решил я, подготовка самолёта к взлёту была довольно муторной – потому что вместо меня её совершали техники аэродрома, у которых была длинная-предлинная инструкция. А тут целое море пунктов, и ни один из них нельзя было пропустить. Настоящий ад обслуживающего персонала! Ребята, которые занимались этим делом – просто не успевали охреневать от строгости и масштабности требований. Оно и понятно – поршневую машину обслужить много ума не надо, вдвое-втрое меньше проблем, чем с реактивной, а тут бомбер – то есть самолёт большой, масштабный.

Поэтому порядок обслуживания проверял лично начальник авиационной части, с бумагами в руках, он обходил самолёт и проверял, как выполнили инструкции товарищи техники. И выполняли они их сносно – по крайней мере, обошлось без скандалов.

Первый вылет решил совершить я, и что я могу сказать… В полёте ИЛ-28 напоминал реактивного родственника Дугласа. Только кабина у Ила была одноместная – один пилот, сзади за ним было место бортмеханика, а штурман располагался позади – в хвостовой гермокабине. Но всё равно, обучение пилотов – это очень тяжкое бремя. Освоить новый для себя самолёт – это не значит просто сесть и разобраться, где тут что – существует целая гора и маленькая тележка мелочей, которые нужно держать в уме при взлёте, полёте, посадке… Например, правила взлёта с боковым ветром – у каждого самолёта свои. У каждого самолёта свои особенности. Илюша имел относительно маленькую для бомбардировщика массу, размеры, и поэтому считался бомбером фронтовой авиации – и в освоении был намного проще, чем, скажем, стратегический бомбардировщик. И тем не менее, пускать за штурвал самолёта пилота – а пилот был один, можно было только после всестороннего обучения. И именно это меня сейчас озаботило.

Сейчас я занялся вовсе не тем, что что-то особо серьёзное создавал миллионами тонн. Совсем нет – я возился с ардуино. Это такие маленькие электронные программируемые контроллеры, универсальные, весьма неплохие для творения всякого домашнего говна. Однако, моей сегодняшней задачей было кое-что поважнее.

На стенде из швеллеров была разобранная кабина Илюши, довольно грубо отрезанная от остального самолёта. Кабину я разобрал, частично, поднял с помощью крана, приварил стойки из арматуры и двутавровых балок, в общем – установил кабину на подставку, даже сварил к ней маленькие ступеньки для подъёма внутрь. Но это было ерунда, самая сложная херня – это сделать авиасимулятор на основе имеющегося широко в употреблении симулятора и Ардуино. Плюс ко всему, нужно было сделать это так, чтобы симулятор выводил свои данные на аналоговые приборы в кабине пилота, и так же принимал управление.

К симулятору можно было приделать сколь угодно дополнительных кнопок – по-моему до девятьсот девяносто девяти кнопок и столько же осей управления. Это чисто программно. Но как сделать так, чтобы оси эти посылали цифровые данные через контроллер? Винда тоже имела возможность подключения контроллера с зашкаливающим количеством клавиш.

Я справился худо-бедно с первой задачей – разобрал контроллер типа «джойстик». Его датчики заменил на более мощные – взятые из очень крутого игрового контроллера, типа мечта престарелого авиасимера – рычаги РУД и педали, отдельная панель для кнопок управления. И таких панелей можно было подключить много, пока юсб-порты не закончатся. Другое дело, что кнопки их нужно было замкнуть на контакты тумблеров в настоящей кабине настоящего ИЛ-28. Довольно грубые тут тумблеры и клавиши, должен заметить, паять такие удобно. Большие.

Настоящая жопа – это вывод информации. Для вывода информации на внешнее устройство существовал плагин, который подключался, когда к компьютеру подключали такие устройства – типа аля-самолётный дисплей или радиооборудование… Но это только половина, нет, даже пятая часть беды – главная в том, что вывод нужно было сделать на аналоговые приборы, и эти аналоговые приборы – должны работать. Как? Вот тут и помогает ардуино. Ардуино и токарный станок – делаем шестерни, шаговый электродвигатель и мы получаем физическую основу. Но самое сложное – это электронная основа.

Прошивка устройства информацию интерпритировала по своему – так я узнал, что передаётся информация на эти мониторчики в числовом виде. По проводу идёт с тиком в десять миллисекунд поток шестнадцатиричных чисел, которые превращаясь в десятичные, оказываются показателями авиасимулятора.

Поэтому пришлось разбираться. Вспомогательный мини-компьютер на плате mini-atx и линуксе, выполнял простую программу, написанную мною в сто двадцать две строки. Он принимал данные и переводя их в десятиричную систему, передавал каждый пакет данных на свой ардуино-прибор, ардуино, принимая данные, уже управлял прибором.

Всё это давало небольшую задержку в работе прибора, но я справился с самой сложной из всех своих задач!

Индикация состояла из стрелочных, световых и звуковой индикации – и я умудрился это сделать так, что оно работало. Дальше больше – различные галетные переключатели и ручки настройки-подстройки, это ещё больше пятнадцати штук, и наконец – педали, РУД, штурвал. Кулисы, занавес, финал.

На эту работу я ухайдакал четыре дня собственной жизни – и это при условии, что у меня не было недостатка ни в чём. Абсолютно ни в чём.

Мне это надоело так, что я чуть не бросил, но надо было. Существовал вполне доступный для скачивания хороший авиасимулятор, и у него были любительские модели ТУ-16. Ну как любительские… Те, что идут в комплекте с авиасимулятором – намного хуже того, что сделали любители, потому что в авиасимы играют такие задроты, для которых время и деньги ничто, по сравнению с их пррелеестью… И судя по отзывам, точность симуляции была выше всяких похвал.

С экраном и эффектом присутствия я заморачиваться не стал. Единственное что обшил получившуюся кракозябру алюминиевыми листами, чтобы нутро не торчало.

Проектор я установил в носовой части, прямо между элементами набора, которые теперь уже не имели никакой ценности – срезал куски и воткнул проектор – так что центр экрана проектора совпадал с осью кабины. Запустил всё это херодрыгало, собрав для него особенно мощный компьютер, с одуренным количеством оперативы и прочих ништяков. Завелось почти сразу же, и забравшись в кабину, я позволил себе совершить первый вылет на цессне – жалкое зрелище. Натуральная кабина бомбера – одни приборы при этом двигаются, показывают всё, что надо, другие – не работают. То же и с органами управления.

Зато когда поставил аж имеющую вес полтора гигабайта, модель Ил-28, ожила вся кабина. То есть вся, всё, что я с таким трудом делал, ожило. Проверочный симуляторный полёт закончился для меня тем, что я потерпел катастрофу прямо на взлёте. Слишком задрал нос, и самолёт просто свалился сразу за полосой, упав на крыло.

Ну ёб вашу то люсю… Пришлось повторять, но уже более внимательно – и проверить в полёте все системы, работают ли они и как они реализованы в симуляторе. Вроде немного реалистичности тут даже было – отключил показ передней панели и передо мной оказался натуральный пейзаж. Включил на проекторе мощность выше, и отодвинул авиасимулятор.

На такой случай он был снабжён грузовыми колёсиками, так что легко двигался по помещению.

Проектор Epson L1755UNL был мощным, но увы, не имел обычного видеовхода для компьютера. Хотя его пятнадцати тысяч люмен хватало на огромный экран, как у кинотеатра – я сфокусировал его на комфортном расстоянии, растянув на стене ангара большой, но всё же не коммерческий экран – я такие видел на различных демонстрациях, типа презентаций и им подобных.

Наконец, пришлось поставить проектор на подставку – я уложил тут одна на другую аэродромные плиты, на высоту трёх метров, и уже на них – поставил всю конструкцию. Создав при этом новую, прошу заметить – ту, над которой я работал, оттолкал к стене ангара.

С высоты трёх метров проекция на стену ангара потребовала и экраны перевесить, но это большого труда при наличии подъёмника, не составило – экран установил. Проектор поставил. Запустил на полную мощность и… Нда, если не вспоминать, что мы стоим на бетонном основании в ангаре, то можно подумать, что это настоящая кабина самолёта – мощный проектор давал очень яркую, сочную картинку. Закрытый наглухо ангар, при выключении света, становился абсолютно тёмным, так что ни лучика не проникало извне.

К такому счастью нужно было приделать только акустику – и можно было начинать работу. Но сначала я позволил себе поиграть с новой игрушкой…

Следующей будет кабина ТУ-16. И на этот раз вряд ли она займёт у меня четыре дня работы, при наличии опыта и готовых контроллеров и прочем…

Первый вылет был назначен на вечер. В десять вечера уже стемнело, октябрь на дворе, и погодка ещё такая… экстравагантная. Взлёт в таких условиях – это то ещё извращение, но надо было взлететь.

На сцену выходят новые герои. Три дальних стратегических бомбардировщика ТУ-16. Взлёт на нём довольно сложная процедура, на первый взгляд, но если разобраться по пунктам – ничего экстраординарного. Я взлетал первым – сидел в кресле первого пилота, место второго пилота занял Сергей, который занимался со мной с самого начала. Довольно быстро я скакнул с пайпера до реактивного бомбовоза. Даже страшно – отнюдь не такая простая машина, как может показаться, и я честно, как и все, учился её применять. Мы взлетели – оторвались от полосы под заданным углом в восемь градусов и ещё некоторое время я выдерживал такой угол, после чего только убрал шасси и закрылки. Третьим с нами шёл Юра, он занял место штурмана-радиста, хотя вместо сложного военного аппарата я предпочёл простой гражданский трансивер, который гораздо удобнее.

– Высота тысяча, – доложил Сергей, – выходим на курс?

– Поворачиваем, – я слегка довернул влево, – расслабься, взлетели.

Говорить через гарнитуру было немного удобней, хоть и не совсем привычно. Заложив лёгкий вираж, я убедился, что вроде бы мы идём нужным курсом. Вот ещё странная штука – здесь работает GPS. Я так понял, вся техника, которую я вызываю – находится как бы в параллельном измерении. Или в пограничном, параллельном состоянии – взять те же телефоны, которые работают вообще везде. Или GPS – они ведь исчисляют свою позицию по времени и разнице в приёме сигнала спутников, верно? Верно. А значит, GPS не должны работать в принципе, как застывшее во времени, но его состояние почему-то рабочее. Более того, я установил на бомбер полноценную авиационную систему спутниковой навигации, и она показывала, что мы взлетели чуть западнее аэропорта Домодедово, которого не существует в природе. Здесь. Что ж, странное состояние материи.

Тем не менее, маршрут я проложил по GPS и ориентируясь в темноте по спутниковой навигации и огням оставшегося позади аэродрома, двигался дальше.

Чтобы воплотить в жизнь операцию, Юра рассказал Серёге всю подноготную моего происхождения, подписав гору бумаг. Хотя я думаю, Сергей и сам обо многом догадался, просто не мог увязать разрозненные факты в единую картину. Благодаря этому я мог не стесняясь использовать любые технологии. Поэтому новый элемент кабины, который добавился вместо бортовой радиостанции, ребят не удивил.

Летели мы втроём, потому что отказались от ряда профессий. Остался командир корабля – я, Серёга – помощник командира, и Юра – после короткого обучения стал командиром огневых установок. Чтобы ему легче работалось, я установил на огневые установки инфракрасные камеры с выводом информации ему, на пульт управления. Управлялись огневые установки старой знакомой – чебурашкой. Этот манипулятор широко использовали в армии, во всех родах войск – может и пошёл он с авиации, а может и нет – но на посту управления огнём, стояла чебурашка, и гора кнопок, а теперь ещё добавилось три монитора – выводящие картинку с камер. Поэтому я и запросил у него:

– Юра, посмотри там через заднюю камеру, ребята летят за нами?

– Вижу навигационные огни, – сообщил Юра.

На этот план инструкции весьма чёткие – идём кильватерным строем, с разницей в эшелонах в пятьсот метров – я иду самым высоким, дальше идущие следом должны держать меня перед собой в паре километров впереди и чуть выше. Для этого я присобачил на хвостовое оперение фонарь с рубашкой, чтобы с земли не видели света.

Я весьма стремался пользоваться автопилотом начала пятидесятых – он даже не электронный, поэтому и веры ему не было. Но немного погодя всё же включил, жаль, что у него не было удержания курса по GPS.

– Серёг, следи за вот этой линией, это наш курс. Если отклонимся – подрули в нужную сторону.

– Понял.

– Когда подрулишь – отключится автопилот, нужно будет заново включать.

– Принял.

– А пока можно кофейка навернуть, – я полез в стоящую рядом с креслом пилота кофр и достал оттуда стальной термос, доверху заполненный кофеем.

– А мне?

– И тебе, но сначала Юре, он у нас вообще до сих пор никогда не летал.

– То есть не летал?

– А вот так. Он же из НКВД приставлен, к авиации никакого отношения не имеет.

Лететь было не слишком далеко, но всё же, нудно и скучно. Поэтому я посмел достать смартфон, закинуть на приборную панель блютузную колонку и включить Похождения Бравого Солдата Швейка.

Не успели мы дойти до того, как Швейка отвели в гарнизонную тюрьму, как маршрут на навигаторе начал показывать конечную точку. Я выключил развлечение и встал, отстегнувшись.

– Начинаем операцию. Мы над Крымом, остались минуты лёту до расположения немецких войск.

– Понял.

– Кружи пока, я буду с тобой по рации общаться, – я вышел из кабины. Сразу за кабиной было ещё два похожих места – только рядом располагались стрелок-радист и оператор огневых установок. Я сел на место стрелка-радиста, тут тоже приколхозил немного.

К оптике бомбардировщика я приколхозил инфракрасную камеру и тепловизор – я думаю, явно модели получше, чем первые советские тепловизоры, хотя это и гражданская техника. Инфракрасные камеры давали куда лучший результат. Правда, и они не без уродства, ну да не буду о грустном. Первый взрыв должен быть громким – я создал за прозрачным иллюминатором в негерметичный бомбоотсек авиабомбу, сразу на подвеске. Единственную.

Это была ФАБ-9000. Самая тяжёлая неядерная бомба Советского Союза, одной только взрывчатки там было почти пять тонн! Эта бомба одна – немного превышала грузоподъёмность нашего самолёта, хорошо что создаётся она не мгновенно, иначе могли бы возникнуть траблы с летальным исходом.

Бомба была создана, даже чеку, которая предохраняет от подрыва в фюзеляже, и ту создал. И сел на место стрелка, уперевшись взглядом в камеры. Слава богу, я додумался подключить обзорную камеру – так что видно было чёрный квадрат – как днём. В тёмной пещере. Переключение на инфракрасную камеру показало совсем другую картину. Инфракрасный спектр – это почти что тепловизор, в ИК не было видно одни объекты, не излучающие в спектре, и было хорошо видно другие. Сверху я увидел поверхность земли, дороги, склоны, ну и конечно же – на горизонте кто-то был. До сих пор мне не приходилось видеть не только немцев, но и их авиацию, даже издалека. Это была орда. Нет, хуже, это саранча – они, казалось бы, были везде. Не везде плотно, но их присутствие можно было заметить везде, как и следы боёв – ночью шёл бой, как и днём, и виднелись яркие вспышки, тепловизор показывал всполохи. Стреляла артиллерия.

– Серёг, доверни на… семнадцать вправо, и держи курс прямо.

– Слушаюсь, командир.

– И хватит паясничать. Потом пошутишь, мы посмеёмся.

Рассчитать траекторию падения девятитонной бомбы? Я вас умоляю, это требует пристрелки, но с высоты в десять километров… Это маловероятно. Бомбометание с такой высоты имеет такое рассеивание, что хоть куда бы попасть.

Я включил передачу в эфир и сообщил всем:

– Отбомбитесь и улетайте.

Ну а сам просто сбросил бомбу, примерно прикинув место её падения, учитывая высоту. Девять тонн это девять тонн, а десять километров это десять километров – бомба улетела и я наблюдал только за её снижением. И… Повезло весьма условно. Падала она долго, и наконец упала и взорвалась ярким всполохом на экранах – и рухнула бомба на какие-то пехотные позиции немцев.

Перед тем, как бросать бомбы, я внимательно осмотрел, что мог видеть – это и правда были немцы, поскольку осаждённый севастополь находился более чем в десяти километрах отсюда. Довольно далеко.

Пошёл и создал новые бомбы – на этот раз четыре корректируемые КАБ-1500. Основной калибр. На этот раз я мог не только наблюдать и жать на кнопку, но и использовать оборудование управления, стыренное с другого самолёта. Довольно сложно было всё это установить, но… Справился.

Ночь для немецев эта стала настоящим кошмаром. Потому что я начал работать без остановки – целясь в скопления пехоты, техники, пушки. Однако, они не знали того, что я вижу не их, а их тепловое излучение – раскалённые стволы зенитных орудий, стрелявших, по-моему, наугад, зенитные прожекторы, и конечно же – артиллерия.

Какое воздействие имеет на личный состав сброс КАБ-1500 – не стоит даже объяснять. Или стоит? Бомба имела тонну взрывчатки, наводилась с помощью инфракрасной камеры, являющейся основой самонаведения. Был ещё режим автоматического удержания контрастной цели, и ручной – когда камера в головке передавала информацию на монитор и можно было видеть от лица бомбы, куда она летит.

Такое самонаведение самое примитивное – и появилось оно в Америке в сорок пятом. Так что ничего сверхординарного тут не было. Правда, телекамеры тут были примитивнейшие, не то, что у меня, но сути дела это не меняло – управление ГСН осуществлялось с манипулятора, похожего на джойстик аркадного автомата – чёрный бакелитовый шарик на штырьке, и пульт под ним. Грубо, просто, примитивно, но работает же. И никаких цифровых вводов – всего четыре координаты.

Я создал новую порцию из четырёх бомб и вернулся на место стрелка, заметив под бомбардировщиком, километрах в трёх, немецкий самолёт. Мессер. Это уже становилось немного опасно…

– Юра, не спать! Мессершмит строго под нами, идёт в сторону моря.

– Просыпаюсь, – Юра, кажется, мгновенно проснулся и начал вертеть чебурашкой, а вскоре в сторону немецкого бомбардировщика полетела длинная и плотная очередь снарядов. Двадцать три миллиметра, не хрен собачий. Пытающийся нас высмотреть мессершмит получил всего два попадания в крыло, но этого ему хватило – патроны то зажигательные, так что полыхнул топливный бак в мгновение ока.

А я вернулся к своему грязному делу – внизу был разворошенный улей. Немцы передвигались, отступали, организованно и неорганизованно, прогревали двигатели техники – и я решил бахнуть по танку. Сверху, при максимальном увеличении, можно было разглядеть танки, рядом с которыми отступала пехота – наверное, надеялись на прикрытие бронёй от осколков. А вот хрен вам – вжал кнопку и ещё одна бомба сорвалась с подвеса, и включилась телевизионная ГСН, с инфракрасной и обычной камерами. Место я заметил и вёл бомбу точно в цель. Вообще, аэродинамика бомбы – это та ещё задача, радиус возможного увода бомбы в сторону от прямого падения – не такой уж большой, учитывая высоту – бомба падала примерно там, куда самолёт летит, если посмотреть вперёд и на шестьдесят градусов вниз. То есть сильно впереди – за двадцать километров при начальной скорости в семьсот, она преодолевала нехилое такое расстояние.

Бомбу я довёл до конца – ГСН отключилась.

– Серёг, поверни на три румба вправо.

– Понял, поворачиваю, – самолёт начал медленно, словно баржа, описывать медленный вираж. И когда встал на новый курс, я мог ещё лучше оценить весь масштаб трагедии под нами. Бомба-полуторатонка обладала огромным поражающим осколочно-фугасным действием. И вот, очень удачно впереди как раз находилась колонна немецкой техники. Не уйдут – отметил цель и нажал на клавишу сброса, после чего оставив автоматике самой бомбы вести цель, я бросился к люку, создал ещё четыре бомбы, сбросил и их, отметив цели в колонне, и повторил это же за пару минут ещё два раза. Когда первая бомба ударила по целям в хвосте колонны, остальные точками приближались к месту своей последней посадки – немцы уже подняли шухер – колонна оказалась довольно большой, и передвигалась аккуратно, отступали. С ними была артиллерия – я насчитал больше двадцати стволов – среди которых маленькие пушки, и большие, которые тянули тягачи… Удобно расположились.

Бомбардировщикам этого времени приходилось много мучиться для попадания в цель. Сброс некорректируемой бомбы… Её попадание весьма сложная задача, и на один объект типа «дом» тратили до двадцати бомб! То есть авианалёт силами целого звена бомбардировщиков, нужен для гарантированного уничтожения одной цели. Одиночный же бомбер не представлял существенной опасности. Поэтому и ракеты получили своё серьёзное распространение и финансирование только после того, как появилось ядерное оружие, и один бомбер уже мог наделать делов.

Одну пушечку отбросило метров на двести – бомба легла прямо под ней, людей в живых понятное дело не должно было остаться. А я тем временем сбросил на врага новую бомбу – на этот раз рассредоточил КАБ-500 – с такой же телевизионной ГСН. Гораздо эффективнее сбросить десять КАБ-500, в режиме удержания цели, и пойти повторить. Потому что с высоты в десять километров, бомба летит вниз долго, успеваю перезарядиться и начать заново.

Пятисотки уже можно было сбрасывать и включать сопровождение цели довольно быстро. Тут сказалось передирание оптики и системы управления, взятое у СУ-34. Частично. Распределив цели, сбросил бомбы и на перезарядку – быстро создав новые, снова перезагрузил систему и она обнаружила, что оказывается бомбы то есть. Сброс следующей партии уже был очень рассредоточен по большой площади. Следующая партия… Тут я пожадничал и создал полноценную кассетную бомбу РБК-250. На этот раз загрузил под завязку – восемь держателей. И сбросил все, когда приблизительно навелись на колонну вражеской техники – тут не было никакой корректировки, вся надежда была только на рассеивание кассетной боевой части.

Тут либо мне повезло, либо я за почти час работы накидал столько бомб, что уже более-менее на глаз определил место падения, но восемь кассетных бомб накрыли скопление пехоты вермахта очень плотно – это было практически супероружие – кассетные бомбы оставляли целую полосу сплошных разрывов, лишь две бомбы из восьми накрыли отступающих – это была та ещё толпа, видимо, центр какой-то военной части вермахта, судя по наличию там автомобилей. Когда по ним прошлись две кассетные бомбы – остались только ужасы войны, машина горела, давая яркий засвет как в обычном, так и в инфракрасном диапазоне.

Пора было заполировать.

– Серёг, разворот над морем влево, над севастополем берёшь курс двадцать три.

– Принято. Топлива осталось ещё на полчаса, потом нужно лететь обратно.

– Хорошо, успеем.

С высоты прекрасно было видно в ночном хаосе все позиции немцев. Первыми под удары бомб попали оборудованные артиллерийские позиции, их было около тридцати. Каждая приняла на себя по несколько бомб, которые либо уничтожили полностью, либо просто вывели из строя немецкую артиллерию. Без артиллерии… Штурмовать город нельзя, и они это знают. Но нужно было заполировать их самих – поэтому я и бросал бомбы.

После такого лютого разгрома они должны как минимум – отступать из Крыма до тех пор, пока могут отступать. Я им не мешал – немцы пытались организоваться, двигались по дорогам из Крыма в сторону перешейка, и я их не бомбил – хотя был соблазн бахнуть по скоплению. Вместо этого я сконцентрировался на том, чтобы полуторатонными бомбами бомбить позиции немецкой артиллерии, какие ещё остались целы. И поторапливать тех, кто ещё жив. Отдельные части, отступавшие вглубь полуострова, тоже были замечены с воздуха, и по ним уж я отбомбился на славу. Они шли плотным порядком, и четыре бомбы на этот раз устроили смерть и разрушения.

Я уже говорил, что в войну бомбили прицельно, но на глазок, или с помощью оптики? Говорил. Так вот, прямое попадание авиабомбы даже сейчас считается очень, очень плохим результатом. Не думайте, что сброс тридцати бомб с ПЕ-2 и сброс тридцати корректируемых высокоточных бомб – это одно и то же! Все бомбы, которые я бросил на врага – легли прямо в линию по ходу движения колонны, и нанесли чудовищные разрушения. Даже думать не хочу, какой там сейчас хардкор, потому что осколки у этой бомбы… я один такой держал в руках – стальная чушка размером с кулак, массой килограмма два – и с острыми рваными краями. Её даже держать страшно было, края реально рваные и острые, такой кусок вполне может разорвать человека в клочья, всё равно что пушечным ядром бахнуть!

Отступление немецкой части прекратилось с потерей артиллерии и техники – все бомбы легли в грузовики, буксирующие пушки. Разорвало в хлам! Теперь полирнуть их всех, рассредоточившихся, кассетными бомбами – чтобы не думали, что есть спасение… И всё.

– Серёг, я устал от массовых убийств и погромов. Давай на базу.

– Принято.

2 недели спустя.

Здесь, и только здесь можно было почувствовать, что значит быть гордым обладателем Автомобиля.

Я сидел за рулём своего Тигра, и ехал потихоньку в направлении авиабазы с передовых позиций, которые просто навестил посмотреть, как они там поживают. Две недели назад я ворвался в жизнь военного округа «Крым», а вместе со мной в него ворвались тысячи тонн горючки, сотни тысяч тонн продовольствия, и конечно же – зашкаливающее количество техники и грузов.

Я выдал присланным артиллеристам гаубицы «Мста-Б» – три тысячи штук. Огромное количество! Правда, забрали из них только пятьсот сорок – больше опытных артиллеристов не наблюдалось. Всю артиллерию крыма послали в жопу, с бронебашенных батарей сотни человек отправились в гаубичные силы на передовой. Сформировали гаубичные батареи по сорок стволов. Позиции гаубиц обустраивали особо – я не поленился найти для них габионы – это такие корзины для песка и камней, которыми закрывают от пуль и осколков свою технику, военные. Довольно древний и вместе с тем довольно молодой способ фортификации – потому что металлические сетки с текстильным мешком внутри раньше не практиковался.

На передовой была великая стройка коммунизма – назвать это по другому было трудно. Людей около трёх-пяти тысяч, с лопатами, инструментом и так далее, и конечно же техника – бульдозеры, экскаваторы и прочее. Масштабнее стройки коммунизма только строительство авиабазы.

Благодаря технике – траншейным и обычным экскаваторам, бульдозерам, скреперам, сотням самосвалов, строительство идёт семимильными шагами. Передовые позиции советских войск решили сделать в виде непрерывной пятидесятикилометровой траншеи. И строили они эту траншею весьма продуманно – широкая, бока закрыли геосеткой и сверху укрепили досками, сделали из досок пол траншеи, откопали множество пулемётных гнёзд и их тоже укрепили как могли. Новый командующий обороной Крыма, распорядился выдать каждому пехотному взводу по пулемёту РП-46, которые я создал для них. РП-46 это практически идеальный пулемёт для таких условий.

Строили блиндажи, заглублённые ходы сообщения, ставили противотанковые ежи и минные заграждения против пехоты и танков. Но больше, пожалуй, против танков – с пехотой должны были справиться пулемёты.

Ещё одна немаловажная деталь – это вооружение пехотинца. Местные винтовки Мосина были любимы народом, особенно малограмотным, но их боевая эффективность была мизерна. Особенно в сравнении с пулемётом – поэтому вооружение стандартное пехотинца состояло из ППШ с рожковым магазином, пистолета ТТ, боевого ножа.

Ладно, не буду об этом – достаточно сказать, что приток практически неограниченного количества оружия и техники заставил командующего покрываться холодным потом всякий раз, как он меня видел, потому что я отгружал и отгружал, в практически нереальных объёмах. Но это закончилось.

Закончилось, потому что полуостров изготовился к долгой обороне. В город были свезено огромное количество продовольствия, самого разного толка, но главное место среди него занимало тушёное мясо, крупы, мука, сахар, сгущенное молоко, гречка, рис. Магазины города практически набиты продовольствием, под завязку, склады переполнены.

Наше зенитное прикрытие обеспечивали орудия КС-30 – батареи по пятьдесят-сто орудий, составленных вместе и имеющих синхронное наведение. А так же аэродром прикрывали ЗРПК. Радиопередачи над полуостровом глушились, так что передать что либо было практически невозможно.

Люди весьма измученные уже войной, хлебнувшие горя, теперь слегка приободрились – и это меня радовало. При одном взгляде на стандартную артбатарею, возникало ощущение, что Крым нацистам точно не достанется.

Однако, я хотел добиться высказанного советским военачальником насыщения фронта – двести орудий на километр фронта. Единственный минус был в том, что фронт то длинный, пятьдесят километров. И одна только артиллерийская прислуга потребовала бы несколько дивизий. Петров поступил иначе – артиллеристам приказал проводить подготовку. Практически без остановки – даже наличие таблиц стрельбы и более-менее современных мне приборов для артиллеристов, таких, как лазерные дальномеры, его не устраивало – он понимал лучше меня, что сейчас пока есть время заниматься обучением. Потом его не будет. Он делал ставку на мобильные средства усиления фронта – мол, немцы не будут рассеивать свои силы по всему пятидесятикилометровому фронту. А это значит – немцы предпочтут сконцентрировать силы в ударный кулак и ударить им по нашей обороне.

И против этого кулака он готовил свой – выцыганил у меня БТР-152 и танки. В количестве шестисот бэтэров и двухсот пятидесяти двух танков Т-34-85. По задумке командующего войсками, если немецкие танки пройдут через очень плотные минные заграждения, то их уже будут ждать наши, и это едва ли понравится немцам – 85-мм орудие на танке Т-34 не просто так поставили. Оно пробьёт практически любого противника, а МТ-12 прошьёт его как бумагу, учитывая дикую бронепробиваемость этой пушки. Они же выполняли роль основного орудия поддержки – на всю линию фронта приходилось всего полторы сотни таких пушек, но расчёты на них готовились каждый день. Опытные артиллеристы осваивали особенности орудия, осваивали новички, так что каждый день забирали по десять-двадцать новых орудий, потому что для них нашли расчёты.

При такой плотности пулемётного и пушечного огня, у несчастных немчур не было даже шанса. Но конечно главное в этой тактике – это РЛС контрбатарейной борьбы.

Всего их было четыре. РЛС располагались в двух километрах за линией фронта, укрытые габионами по самое не балуй – только локаторы торчали. И эти локаторы палили появление в воздухе снарядов – стоит немцам только раз выстрелить – и система определит точку, из которой велась стрельба, проанализировав траекторию полёта. Конечно, если удачно определит множество выстрелов, точность определения увеличится многократно. А наступать без длительной артподготовки – это что-то немыслимое.

Вот и получалось, что батареи Мсты ждали только когда немцы начнут артподготовку – и на несчастных немчиков практически с ювелирной точностью вывалят сотни снарядов. Что эквивалентно вдесятеро большему количеству обычных гаубиц, типа МЛ-20, без РЛС артнаводки.

Я ехал под впечатлением от стройки, которую устроили командиры тут – траншея передового края устраивалась не только по науке, но и с каким-то лоском. Края отделали геосеткой, над траншеей устанавливали брезентовую крышу, укрытую маскировочной сетью – чтобы защититься от обнаружения противником. Туда провели телефон – так как при постановке помех все радиостанции, которые по штату положены в каждом взводе – глохли. В траншею провели электричество! Невиданная роскошь по фронтовым меркам – в ней было электрическое освещение и отопление – обеспечивали электропитание пятьдесят больших дизель-генераторов, которые зарыли под землю, как и цистерны с топливом. Цистерны большие, автомобильные, пятитонные с топливным насосом подкачки каждая.

В общем и целом – мне понравилось, как командование подумало о солдатах. Особенно командование пеклось о температурах – в Крыму наблюдался нехваток лесов, так что дров тут тоже днём с огнём… Варианта протопления было два – либо электрические или дизельные обогреватели – тепловые пушки, либо по старинке – печка-буржуйка и уголь.

Ночь уже… Я вяло смотрел за дорогой, медленно стелившейся под колёса автомобиля. По дороге мне встречались другие – в основном, это либо полуторки, либо КрАЗы. Так уж получилось, что КрАЗ-255 стал главной машиной, которую я создавал для местных. Прост, долговечен, вынослив и двенадцать тонн грузоподъёмности. Бортовые грузовики составили основу основ – новенькие, блестящие краской, КрАЗы колесили по дорогам Крыма уже давно, они возили продовольствие, возили припасы, возили топливо, возили людей, возили всё. С таким гигантом, который может поднять две гружёные полуторки в кузов, грузоперевозки стали значительно проще. Но полуторки и не могли обеспечить возросший поток сообщения. Я как раз пристроился за автоколонной из множества машин, которые ехали как и я, от позиций к авиабазе.

Около авиабазы пришлось остановиться на блокпосту, а потом ещё раз на въезде, при этом следовал я за колонной неотступно, когда мы въехали, то поехали каждый своей дорогой – я в штаб.

Строительство полосы уже закончено, а это значит одно – теперь авиабаза доступна для работы реактивной истребительной авиации. Самое время спросить, как дела у Лаврентия Павловича.

Москва. Кремль.

В кабинете было почти пусто – два человека на огромный кабинет – это маловато. Однако, никого из них это не смущало, поскольку масштаб их личностей компенсировал численность. Лаврентий Павлович пришёл с докладом.

– Мы уже закончили разбор и полный анализ реактивных двигателей РД-10.

– Это хорошо. Что говорят наши товарищи? Когда мы сумеем наладить собственный выпуск?

Лаврентий Павлович ждал этого неприятного вопроса.

– Нескоро, товарищ Сталин. Наша промышленность не готова к столь сложной задаче.

– Как это не готова? – недовольно нахмурился Сталин, – вы что, не можете скопировать двигатель, который уже есть у немцев?

– Это будет сложно, – Лаврентий вздохнул, – выписали все пункты, получился очень длинный список того, чего нам не хватает. В порядке убывания важности и сложности – первое же место занимают специальные жаропрочные сплавы. Для их производства нужно перетряхивать всю промышленную цепочку, начиная с добычи руд и дальше по списку – очистку, выплавку, изготовление сплавов. Эта технология лет на десять опережает всё, что у нас есть.

– Мы уже имеем опыт навёрстывания, – отмахнулся Сталин, – что ещё в твоём списке? Давай его сюда…

Берия подал список и по памяти сказал:

– Второе, конкурирующее с первым – это прецезионность исполнения. Точность изготовления лопаток турбин и прочих элементов двигателя должна быть почти идеальной, эти двигатели оказались куда сложнее, чем казалось на первый взгляд. Товарищ Люлька, ознакомившись с чертежами, констатировал, что для запуска в серию, нужно не меньше пяти лет работы в условиях полного приоритета этой тематики.

Сталин не был доволен, он нахмурился, прочитав длинный список вещей, которые сейчас пока не могла сделать советская промышленность. Трубы из особых сплавов, отсутствуют станки и оборудование для изготовления такого проката, точная обработка в разы превышает уровень изготовления поршневых авиационных двигателей. Требования к качеству, точности и допускам так же на порядок выше.

Иосиф виссарионович положил документ на стол, надписями вниз, и нахмурился. Соблазн иметь собственную реактивную авиацию был велик, но возможность… возможность это другое дело.

– Мы не можем во всём полагаться на товарища Киврина, – отрезал Сталин, – хотя он многое сделал в плане передачи чертежей и оборудования, мы должны осваивать самостоятельно все эти технологии. Иначе они не приживутся. А как обстоят дела с автомобилями?

– С автомобилями намного лучше, – обрадовался Берия, – Хотя… двигатели в его технике практически соответствуют авиационным поршневым моторам по технологическим характеристикам. Мы разобрали и сделали чертежи только тяжёлого грузовика КрАЗ.

– Почему?

– Остальное не так критично. Тяжёлый грузовик с высокой проходимостью крайне необходим как в армии, так и в народном хозяйстве. Что ж… технологический уровень уже куда ближе, и думаю, мы можем наладить его серийный выпуск на крупном автозаводе. Например, на ЗИСе. Однако, это отвлечёт людей и ресурсы от выпуска военной техники.

– Снижать темпы выпуска нельзя, – покачал головой Сталин, – коней на переправе не меняют. Ты лучше вот что скажи, какой результат дало ваше первое сотрудничество? По поводу радио? Стоило ли оно того?

– Стоило, – уверенно сказал Берия, – мы получили целый поток данных от радиоперехвата немецких переговоров. Благодаря им нам удалось предотвратить окружение крупных группировок и избежать гибели почти восьмисот тысяч солдат на фронте. Немецкие переговоры для нас как открытая книга, поэтому в целом, ситуация гораздо лучше, чем в негативном сценарии, – негативным сценарием он называл рассказанную Кивриным историю, – по части управления войсками ситуация так же более позитивна. Мы оснащаем радиостанциями все новые самолёты, чего раньше никогда не было.

– Это хорошо, это замечательно, – согласился Сталин.

О том, что в их руки попало около полумиллиона тонн алюминия, что превышало все поставки ленд-лиза и собственную выработку за годы войны, они оба не говорили. Как и про то, что в конструкции новых советских поршневых истребителей применили гораздо меньше дерева и даже на некоторых – элементы из титановой штамповки. Это было восхитительно, но всё же…

Товарищ Сталин покачал головой.

– Это всё хорошо, но есть мнение у меня, что товарищ Киврин может намного больше.

– Может. Но он простой человек и помогает нам на энтузиазме. И я согласен с ним в том, что помощь помощи рознь. Иная может сделать только хуже. Товарищ Киврин это понял сразу и поэтому осторожничает.

– С гаубицами он так не осторожничал.

– Гаубицы… они разрабатываются редко, стоят на вооружении десятилетиями, и не сильно отличаются от своих старых предков. Поэтому нет ничего экстраординарного в его гаубицах. Просто дальнобойные и точные, ввиду большой мощности порохового заряда и превосходной точности изготовления.

– Фронту нужны ресурсы, промышленности нужно оборудование, – отрезал Сталин, – то, что товарищ Киврин создаёт готовую продукцию – это он молодец. Это хорошо, но нам нужно продолжить повышать свой технологический уровень. Осваивать новые высоты и достичь хотя бы уровня германии.

Берия только вздохнул.

– Проблема не в станках, товарищ Сталин, проблема в рабочих. Они обладают низкой культурой труда, хотя и большой политической сознательностью. Я начинаю понимать коммерческое мышление товарища Киврина. Честно говоря. Что с таким рабочим сделать? Его и бить и расстреливать бесполезно – он самый-самый преданный и честный. Но дурак. Что с таким делать – никто не знает.

– Это ты брось. С чего бы это тебе поддаться на пропаганду товарища Киврина?

Берия только пожал плечами:

– Да в общем-то не поддался, а думал. Нужна эффективная мотивация, причём – положительная, а не отрицательная. Кнута дурак не боится, ему достаточно пайка, много не хочет. А вот ради того, чтобы получить пряник – может и постараться стать умным. Плохая мотивация это серьёзный недостаток всей нашей экономики. Самый примитивный человеческий инстинкт – собственничество, и побороть его нельзя. Никак. Вообще, у меня возникает ощущение, что мы пытаемся объявить войну человеческой природе. Несовершенной и порочной.

– А ты предлагаешь что ли награждать? – возмутился Сталин.

– Предлагаю эксплуатировать эту самую природу. Одно умное размышление у Киврина всё же было – наш строй похож на абсолютный порядок. А порядок хрупок, неподвижен, инертен. Из этого возникают все прочие проблемы – мелкие диссиденты, которые воспринимаются нами чуть ли не как враги государственного масштаба, вражеская пропаганда, собственная стагнация и, в конце концов – потеря возможности что-то изменить. Мы пытаемся контролировать всё, но вместо эффективного управления получается превращение того, что раньше делалось частными лицами – в казёнщину. Со всеми вытекающими странностями, перекосами, откровенными оксюморонами. Мы с вами не вечны, даже очень не вечны.

Сталин недовольно пыхнул трубкой, которую раскуривал. Отбросил спичку в пепельницу.

– И?

– Может быть, пойдём по китайскому пути? Это единственный коммунистический строй в истории, который не только выжил, но и достиг высот во всех смыслах. Экономика, социальный строй, политика, внешнее влияние, внутренний контроль, технологии, освоение космоса и крупные проекты… всё сделали китайцы.

Сталин ещё более недовольно посмотрел на Берию.

– Вот почему, скажи мне, Лаврентий, почему у них это получилось? – недовольно и быстро повысил голос Сталин, – что они такого сделали?

– Коммерция. Они умудрились объявить капитализм. Но при этом сохранили крепкую государственную власть, мелким капиталистам это оказалось выгодно, поскольку государство их защищало от огромных корпораций. А ещё они практически совершили невозможное – они покорили и использовали как свой инструмент то, с чем мы так долго боролись – рынок. К примеру, власть китая занизила курс национальной валюты – и это привело к тому, что работать на экспорт стало выгоднее, чем продавать товары внутри страны. Работа на экспорт потребовала интегрироваться в мировую экономику. Политическая стабильность и плавное ведение реформ, привели к тому, что Китай стал крайне популярной страной. Никто не разрушит всё в одночасье, никто не будет ничего существенно менять, всё развивается последовательно и пошагово, эволюционно. Реформы растягиваются на десятки лет, так что бизнес легко адаптируется к меняющимся условиям. Этот подход оказался восхитительно привлекательным для всех – и своих, и чужих. В итоге как бы запад не ругал китай, всё равно узкоглазые держат всю мировую экономику в кулаке. И никуда от них не деться. И все к этому просто привыкли. Забавный факт – самая густонаселённая и могущественная страна в мире – коммунистическая. Но коммунизм всё равно все в будущем похоронили.

– Китайцы молодцы, я не зря в них увидел большой потенциал. Но не думал, что они продержатся так долго и дадут такие хорошие результаты, – сказал Сталин, – ты думаешь, что-то подобное могло бы прижиться у нас?

– Основные ходы китайского правительства определённо могли бы прижиться, – согласился Берия, – Если бы мы думали категориями догм и лозунгов, ни вас, ни нас бы здесь не было, товарищ Сталин. Меня не покидает мысль, что в проектировании теории плановой экономики была допущена ошибка, на самой первоначальной стадии. И эта ошибка потянула за собой цепь неправильных выводов, снизив жизнеспособность всей системы.

– И что это за ошибка? – поднял голову Сталин, до того молча куривший, и слушавший Берию.

– Пожалуй, товарищи не учли человеческую природу. Они судили по себе – то есть по идеологически чистому, крайне сознательному, высокодуховному и высококультурному человеку. Но это было ошибкой. Принцип полного контроля над всеми процессами так же себя оправдывает условно – государство не может мгновенно подстраиваться под изменение обстановки, особенно если оно мелкое. Особенно если резкое. Промышленность не подстраивается под потребителя, она подстраивается под государство, потому что государство ею руководит, а не потребитель, посредством рынка.

– И что?

– Имею мнение, что самая жизнеспособная политическая система в мире и в истории – это социализм, опирающийся на частный капитал и строгое соблюдение законов. Это первое. И построить успешное государство в отрыве от мировой экономики у нас не получится – нам неизбежно нужно иметь высокий экспортный потенциал. Выиграв войну с Германией, мы можем проиграть мир после войны

Сталин только пыхтел трубкой. Он конечно же понимал, что в чём-то Лаврентий несомненно прав. История – не учитель, она экзаменатор, который жестоко наказывает за невыученные уроки. Но то, что китайцы сумели подчинить себе рынок… Фактически, использовав его как инструмент.

Некоторое осознание всё же должно было произойти, рано или поздно. Того, что нет марсиан на Марсе, что теория, разработанная Марксом, это всё-таки теория. И хотя в её жизнеспособности было откровенно опасно сомневаться, самому Сталину не раз приходилось давать людям премии в конвертах – по несколько тысяч рублей, потому что а как ещё? Официально никак не поблагодаришь, а люди полезные – экономически это мелочь, по сравнению с тем, что они приносят для государства.

Но всё-таки, избавиться от коммерции не удавалось. Особенно в сфере услуг – казённые магазины показывали «прекрасные» результаты, со всеми вытекающими. И работало это в реальности кое-как.

Сталин подумал, что беда рыночной экономики была в том, что её никто не мог контролировать. Ни у кого не удавалось – крупные магнаты имели не только заводики, но и целую разведывательную сеть, ручных банкиров, и творились в этой сфере такие страсти, что позавидовали бы все. Но Россия слишком поздно решила конкурировать с иностранцами, поэтому Россию захватили, поработили и эксплуатировали. Все. Ротшильды-рокфеллеры, крупнейшие бизнесмены европы, Нобели и им подобные. Даже Лаврентий – и тот когда-то работал на Нобелей. Когда-то в самом начале карьеры.

Если загнать всех их под шконку, в жёсткие условия закона и использовать закон для вполне законного террора? Они ведь не выдержат, захотят поиметь сверх кассы, захотят поиметь сверхприбыль. Как говорил Ленин – капиталист удавится за триста процентов прибыли.

Вырисовывалась весьма привлекательная схема. Которая грозила ещё большим террором, чем в тридцать седьмом. Но только на этот раз происходящим не из нужды, а из натуральной законности. Сталин странно улыбнулся в усы, Берия вздрогнул, заметив оскал на лице своего шефа.

– Молодцы узкоглазые, – похвалил их хозяин кабинета, – молодцы. Вот что, Лаврентий, я имею мнение вам сказать, что у нас и правда лучше приживётся капитализм, если мы будем держать его в ежовых рукавицах закона. Вот только начинать это всё нужно не с преступного процесса приватизации, пусть создают свои предприятия с нуля. На пустом месте, с чистого листа.

– Разрешить им владеть землёй и средствами производства?

– Да, правда, и разработать механизм регистрации и запретить продавать или передавать акции. Смотри, – Сталин выбил трубку в пепельницу, – на каждое предприятие сто акций. И продавать или передавать их можно только по наследству, никаких подарков, продаж и так далее.

Берия уловил суть:

– Тогда бизнес не будет сам по себе товаром! Это же…

– Верно. Одна из самых главных сил коммерции – это рынок ценных бумаг. Финансовые пузыри надуваются, когда предприятие переоценивается, вкладчики банкротятся, когда им продают гиблые акции. Вся их разведка, все их страсти, захваты чужих предприятий, всё происходит из рынка ценных бумаг. В то время, как в коммерческом мире существует такое понятие, как семейный бизнес – созданный семьёй и передающийся по наследству. Такой бизнес мне нравится. Иногда он вырастает во что-то большее – но одно я могу сказать точно. Коммерция, опирающаяся на прибыль – гораздо полезнее государству, чем та, что опирается на стоимость предприятия и акций. Я согласен с тобой и китайцами, что рынок можно и нужно обуздать и использовать. Вот что, Лаврентий, я завтра же в полдень проведу крупное совещание, а дальше склонен к тому, что нужно разрешить гражданам создавать коммерческие предприятия, владеющие средствами производства.

Лаврентий только глубоко вздохнул.