Очередной советник Сталина с ноутбуком и суперсилой

5

Но глава партии не спешил со мной лично общаться. Это в книжках только каждый кто захочет может к нему дверь ногой открывать, в реальности Лаврентий Павлович с ним поговорил, даже презентовал ему многотомник о второй мировой войне, а после этого…

После этого ничего не произошло. Ну, кроме того, что Берия позвонил и извинился.

– Товарищ Киврин, я поговорил с Главным о вашем появлении…

– И?

– Он проинформирован. Запрашивал различную информацию по разным областям науки и техники, и особенно интересовался политической историей.

– Интересно. Но вы уверены, что это хорошая идея?

– В смысле?

– В том, что политическая история – имеет компромат на многих людей. Сами подумайте, нельзя осуждать людей за то, что они ещё не совершили.

– Но может быть готовы совершить?

– Может или не может… – вздохнул я, – явные предатели может быть. Но я хочу, чтобы товарищ Сталин и вы тоже поняли, что политическая ситуация менялась и меняется постоянно. И если с точки зрения будущего неверно судить прошлое, то же верно и в обратную сторону.

– Допустим, это я могу принять, – согласился Берия, подумал, повисел немного на линии, после чего сказал более твёрдо, – но всё же. Почему вы настолько против?

– Потому что со стороны великое видится лучше, – вздохнул я, – Товарищ Берия, давайте начистоту – я сильно уверен в том, что человеку вашего времени и такого склада ума, как у товарища Сталина, будущая история будет не по душе.

– Я тоже в этом уверен, – хмыкнул Берия, – и что?

– И то, что знание нехорошего будущего могут породить метания в настоящем, и ещё более плохое будущее. А я не хочу стать причиной серьёзных трагедий.

Лаврентий Павлович грустно вздохнул:

– Это я могу понять, но почему вы считаете, что случится именно так?

– Потому что история такая. Так уж получилось, вспомните послевоенную историю, сороковых и пятидесятых. То, что товарищ Сталин решил продолжать прошлую политику, довоенную, уже говорит о том, что на новые рельсы он переходить не намерен. И по-моему, практика прошедших тридцатых лежит в основе его мировоззрения. В то время как мир уже меняется, после войны он изменится окончательно. И тоталитарному, обозлённому на весь белый свет, откровенно нищему и идеологизированному до мозга костей, государству, в этом мире будущего уже не будет места под солнцем.

– Как будто у нас не было врагов, – возмутился Берия.

– Были, Лаврентий Павлович, Были. Давайте я вам перешлю документ ЦРУ, о политике США в отношении СССР в годы холодной войны.

– Документ пошлите с фельдъегерем, – отмахнулся Берия, – а на словах коротко можете сказать?

– Коротко? Очень просто. Пропаганда США в отношении Советского Союза – в том, что советский народ американскому братский, похож, и вообще, милые и няшные люди, которые очень плохо и бедно живут под игом коммунистической партии. Практически друзья навек, братья по разуму. И если бы не коварная компартия, то было бы всё ещё лучше.

– Ну тут понятно. И?

– В то же время в СССР велась очень агрессивная антиамериканская пропаганда. Очень агрессивная. Загнивающий запад, поганые империалисты, шпионы, враги, в общем – абсурд и демонизация америки всеми силами. Надеюсь, не надо говорить, кто перегорел первым и сдался на милость победителя? Всякий раз, когда пытались построить коммунизм, получалась невразумительная херня. Заканчивавшаяся сначала тоталитаризмом, потом всенародным сопротивлением и полным разрушением государственной власти. Даже в очень стерильных условиях, коих я здесь не наблюдаю.

– У нас хватает врагов внутри страны, это есть, но неужели ты думаешь, что они могут разрушить государство?

– Большое видится издалека. Лаврентий Павлович, тут дело не в том, какие предатели и что разрушают, дело в самом основополагающем принципе построения государства, который выбран таким образом, что просуществовать долго оно не сможет. Даже то, что советская власть дотянула до девяностого года – это не иначе как чудо – потому что дотянули на нефтедолларах с самотлорского месторождения. Рухнули цены на нефть – следом рухнуло и государство, сразу же. Так что пути два – или подстраиваться, или становиться большим вариантом Северной Кореи. Грустную историю этой страны я вам скину как-нибудь отдельным томиком. Про них немногое известно, страна закрытая, агрессивная и отсталая. Эдакая форма диктаторского дикарства.

– Давай без примеров, – мрачно сказал Берия.

– Без так без. Я свою позицию сказал – я не считаю, что товарищу Сталину станет лучше, узнай он в подробностях, к чему всё пришло и как пришло. А поверхностная и радикальная оценка будущих решений, без глубокого понимания политической обстановки – приведёт к тому, что всё станет ещё хуже. Принципы, на которых построено и продолжает строиться ваше государство – это порядок. Принципы упорядочивания.

– И что в этом плохого? – повысил голос Берия, – в порядке? Разве мало хаоса у нас на улицах?

– О, хаоса немало, – вежливо ответил я, – просто порядок это такая штука, которую очень легко нарушить. В то время как нарушить хаос практически невозможно. Поэтому принципы так называемой «свободы» – которые исповедывают страны капиталистические, западного мира, проще говоря – пиндосы и их прихлебатели, жизнеспособны. Они стремятся не установить под собой хрупкий, стерильный порядок, руководя всем и вся, а устроить полный хаос и в этом хаосе создать точки опоры государственной власти. Которая опирается на этот самый хаос, питается им, грубо говоря. И это уже жизнеспособно, поскольку человек – это источник хаоса. Человек всегда хочет, его потребности бесконечны и они источник хаоса.

– И? – требовательно спросил нарком.

– Капитализм – это установление законов в условиях хаоса. Перехват контроля над этим хаосом путём пропаганды, и его направление в нужном течении. В то время как практическая реализация социализма… каждый раз заканчивалась одним и тем же. Любая, от либералистической и относительно мягкой, до ультра-радикального идеологического террора, всегда одно и то же. Да и сама теория пропаганды, которую вы используете… В военное время пропаганда вообще столкнулась с огромным кризисом. В неё не верили. Все эти классовые методы мышления – ну не сработало оно.

– Звучит довольно пессимистично, что за пораженческие настроения?

– Пораженческие? Хех, поражение или победа – это ваше, но не моё, так что это из другой оперы. Я лишь рассуждаю о том, что если прямо сейчас выдать всю информацию обо всём этом товарищу Сталину, то мы получим по настоящему непредсказуемый результат. От падения в красный террор северокорейцев и пол-пота, до чехословацкого сценария с либеральным разложением. Ни то ни другое народу хорошо не сделает. Тем более, что сейчас у товарища Сталина есть война, и необходимость выиграть войну против колоссальной силы стран оси. И это потребует от товарища Сталина всех его моральных, душевных и интеллектуальных сил. Нагружать его ещё мрачными историями о будущем я не хочу.

– Почему мрачными? Разве у вас там всё так плохо?

– Для меня – нет, но для товарища Сталина это будет мрачным опытом. Потому что дикий капитализм походил на таковой в советской пропаганде только первые восемь лет. А потом его взяли под уздцы и всё более-менее стабилизировалось. Да и сами перемены в капиталистических странах, на которые вы, товарищи, ориентируетесь, серьёзно ударяют по самолюбию и идеологическому настрою советских граждан.

– Понятно, – мрачно заключил Берия.

– Наверное, чтобы вам было понятней ещё больше, нужно посвятить несколько недель кинематографу. Сделаю для вас подборку фильмов. И для товарища Сталина тоже. Это будет наиболее мягкой формой подготовки. Правда, в войну тратить время на фильмы – то ещё занятие…

– Если надо – потратим, – сказал Берия, – но ты прав, ситуация слишком нестабильная, время товарища Сталина и без этого слишком ценно.

– Тогда и говорить не о чем. Как будет хорошее настроение – будет время подумать.

– И всё-таки политически вы ненадёжный товарищ, Киврин.

– Хех, у нас разные представления о политической надёжности. И о том, что вообще нужно считать таковой, – я покатал карандаш по столу, – к примеру после войны. Когда народ исстрадался, отдал жизни, здоровье, на благо родины. Но пропаганда содрала лоск с действительности, и показала людей как есть. Без социалистических прикрас. Казалось бы – это было совершенное время для начала строительства нового строя. Жизнеспособного и могущественного – народ объединился, народ более чем доверяет, но вместо этого товарищ Сталин продолжил довоенную политику. То есть – затягивание гаек, диктатура пролетариата, репрессии, и так далее…

– И что?

– А то, что это УЖЕ не зашло народу, – я отбросил карандаш, изменив тон на суровый, – То, что успешно применялось против кучки гражданских барашков, не сработает против человека, который за четыре года десятки раз лез под пули с оружием в руках и голыми руками немцам шеи сворачивал. Которому руки или ноги на войне оторвало. Не запугали. Я читал воспоминания, многих людей. И говорится в них примерно похожее. То, что до войны вызывало страх, после – вызывало недоумение, обиду и разочарование. Люди привыкли к смерти, их не запугать, а убеждать словом разучились. Вернее, никогда и не учились, – буркнул я, – кричалки и лозунги уже не зайдут. Разве что для самых маленьких в пионерлагере, и то потом мозги растут, и нужно уже грамотно создать пропаганду.

– Ух, – Берия выдохнул, – разве это невозможно?

– Как оказалось – практически невозможно. Пропаганда должна опираться на реальность, ловко обыгрывать её. Лаврентий Павлович. Я выступаю лишь за то, чтобы вы и товарищ Сталин, учли кое-какие вещи и воспользовались ситуацией с войной, чтобы начать строительство нормального, светского, цивилизованного государства. Такого, которое не повторит судьбу Советского Союза. Такого, которое может существовать долгое время, без массового промывания мозгов и закрытых границ. Чтобы можно было смотреть иностранцам в глаза и не стесняться ни за себя, ни за своё отечество.

– А ты что, стесняешься своей страны?

– Я нет, – рассмеялся, – А вот советские граждане… нда… Тут уже всё хуже. В конце концов – у меня с вами могут быть и разные цели. Свою цель я только что сказал – цивилизованное, долговечное, надёжное государство, с работоспособной экономикой, способное существовать в хаосе мировой политики и неуязвимое для пропаганды наших извечных врагов. Впрочем, знай вы какой хаос будет в политике в будущем, согласились бы со мной.

– Так. Хорошо. И что, по-твоему, может это обеспечить? Предметно? – Берия был настроен на торги.

– Ну… для начала – строго рыночная экономика. И строго под руководством коммунистической партии – как у товарищей китайцев сделано. Когда узкоглазые перешли на рынок, у них началось экономическое чудо и из сотой экономики мира они за пару десятилетий взлетели на первые места. Но получилось у них не потому, что рынок такой охуенный, а потому что за всем этим зорко следила и следит до сих пор коммунистическая партия, и жёстко пресекает то, что в обычных условиях рыночной экономики служит её ограничителем – олигархат и монополии… Про эксплуатацию я говорить не буду – Китайцев так много, что их эксплуатируют так, что рабы на их фоне кажутся лентяями. У нас столько граждан нет, но всё же, следить за соблюдением трудового законодательства и пресекать нелегальный бизнес – самое оно. Подумайте, сколько у нас ресурсов, граждан… Если создать эффективную рыночную экономику, которая будет платить налоги, то государство будет иметь огромные доходы. В конце концов, варианта два – либо мы продаём нефть, газ и прочие ресурсы, либо мы учимся делать рыночные товары и продавать их. Третьего не дано. Третье – ничего не продавать и медленно деградировать на фоне соседей. Потом – проклятие ресурсов, довлеющее над Россией. Сначала зерно, потом нефть – в любом раскладе, от этого проклятия нужно избавиться.

– У нас ситуация, знаешь ли, – хмыкнул Берия, – не до строительства государства.

– Самое время начинать, потому что чем сложнее ситуация, тем легче проходят нововведения… И чем меньше нужно переделывать, тем легче делать. Перед разворотом притормаживать принято, – я зевнул, – вот что, Лаврентий Павлович, провентилируйте вопрос огнестрельного оружия.

– Что за вопрос?

– Я о его широком распространении на руках граждан. Война, в тылу у каждой мелкой шестёрки наган есть, у граждан на руках вскоре появится тоже масса огнестрела. Наградное, служебное, нелегальное, припрятанное на всякий случай и так далее.

– Да ты о чём, у нас на местах такая жопа творится…

– Вот об этом и речь. Наличие у граждан оружия существенно снижает градус напряжённости на местах. Потому что на вооружённого человека как-то не возникает желания бочку выкатывать. «Перегибы», так сказать, на местах, могут прекратиться, едва начавшись. Сколько раз это подтверждалось опытом некоторых стран.

– Могут быть эксцессы. Попадёт оружие не в те руки и…

– Распространение оружия по уголовному миру произойдёт в любом случае, причём очень широкое распространение. От этого никуда не сбежать. Применяя ранее пропагандируемый мной метод управления – вместо тотального запрета, который мы не в силах будем обеспечить на сто процентов, следует разрешить и установить строгие правила применения огнестрельного оружия, которые мы можем заставить выполнять. Важен сам принцип – вместо того, чтобы пытаться тотально и жёстко контролировать – направлять ситуацию в нужном направлении. Мягко, но абсолютно непреклонно. Чтобы без жёстких мер.

– Ты даже не представляешь, насколько это обширная тема, – вздохнул Берия, – тут столько подводных камней…

– Это я как раз отлично представляю. А так же понимаю, что советская система управления имеет одну особенность – на местах, как вы выразились, перегибы случаются уж слишком часто. Я понимаю, что, скорее всего, последуют преступления, но в том то и смысл, что нарывы будут вскрываться раньше, чем гной расползётся по окружающей системе и поразит здоровую часть. В конце концов, зачем самим руки марать о всяких пидарасов, когда граждане с ними справятся намного эффективнее? – я только усмехнулся.

– Запрет всё же более эффективен, – не согласился Берия, – и нет эксцессов.

– Запреты… советская власть за своё существования запрещала слишком много всего. Запрещала и секретила. Вплоть до того, что массив запретов и секретностей стал таким, что к ним перестали относиться серьёзно. Запрещено – это значит нежелательно, не более того. Я же об этом имею специфическое мнение. Когда государство слабо – оно не может контролировать, поэтому запрещает. Любой запрет – это слабина, а накопление критической массы запретов – приводит к размыванию их строгости. К концу советской власти массив запретов распространился настолько, что к ним уже никто всерьёз не относился. Ну и последствия соответствующие – полная потеря осознания правового поля, в котором нужно оставаться.

– Преступность? – осведомился Берия, – разве милиция с этим не боролась? Куда смотрели, мать их?

– Это пропитало советский быт настолько, что выжить, ничего не нарушая, было невозможно. Поэтому у меня вызывает недоумение ситуация, когда государство вводит запреты, соблюдение которых не может контролировать. Или даже не контролирует, потому что проконтролировав – обрушат часть экономики. По всему выходило так, что партия и правительство жили в своём собственном, изолированном мирке, в котором царил социализм и законность, мирке, наполненном красивой статистикой, великими достижениями, идеологией и всем прочим хорошим… В то время как народ, девяносто процентов населения, жил в реальном мире. Где закон нарушают все и всегда, живут как получается, партию считают какой-то оторвавшейся от реальности прослойкой аристократии, которая жизнь видит только из окна служебного автомобиля. Мельком. У государства свои герои, у народа свои, у государства своя статистика, у народа своя. И всё у них порознь. Я не хочу, чтобы в итоге так получилось.

– Нда… антиутопия какая-то, – вздохнул Берия, – скажи честно, именно так было?

– Да. Это я скажу уверенно и чётко.

– Вот же… – цыкнул зубом Лаврентий Павлович, – ладно, считай, впечатлил меня. И при чём тут твоя инициатива?

– А при том, что обеспечить безопасность граждан ни сегодня, ни потом, мы не сумеем. Запретить наглухо тоже сразу не получится. На контроль тратится больше сил, но и выгода больше. И главное – государство, контролирующее, а не запрещающее, существует долго. Потому что запрет равноценен утрате контроля. Честно говоря, мне хотелось бы своих ребят из НИИ поголовно вооружить, если нельзя к каждому приставить по охраннику – потому что боязно за них. Уголовщина процветала, процветает и будет процветать.

– Ладно, мы что-нибудь придумаем, – отмахнулся Берия, – ты с радистами хорошо разобрался? Когда можно ждать от них конкретных, предметных результатов?

– Явно не сегодня, – улыбнулся я, – и не завтра. Не надо ставить им сроки – я обеспечил их всем необходимым с лихвой, выдал им чертежи текущих и проектируемых английских, немецких и американских РЛС, обеспечил всей элементной базой, так что они опираясь на них, разрабатывают что-то своё. Видел у них сегодня на кульманах параболические антенны, скорее всего нас ждёт что-то, превосходящее конкурентов.

– Сроки жмут.

– Это понятно. Но тут уже ничего не поделаешь – спешка нужна при ловле блох, а у нас техника. Да, кстати, я тут нашёл у себя в закромах памяти один самодельный внедорожник… вам понравится. Стилизован под эмку, очень мощный и проходимый. Правда, его можно взять разве что как прототип, но впечатляющая машина.

– Буду рад посмотреть, но потом, – ответил недовольно Берия, – ладно, я понял тебя. Поговорим позднее.

– Хорошо.

Внедорожников есть масса. Самых разных. И производились они самыми разными, в разное время, особо любимыми у меня были только два – ГАЗ-69, козлик, крокодил, и Т-98. Оба проектировались самостоятельно, без родительской модели, так же, как и знаменитый УАЗ-бобик, но бобик не вошёл в этот список. Т-98 это громоздкий, тяжелобронированный автомобиль, стоящий целое состояние и используемый всякими понтовыми личностями. Козлик тоже хорош, особенно я думаю, он был бы хорош сейчас, в годы войны, когда красная армия испытывает постоянную нехватку всего. Ну… пока ещё не испытывает.

На основе собственного проекта, видел, хвастались люди, своим внедорожником, стилистически подогнанным под хот-род тематику. То есть под машины тридцатых годов. Называли эту машинку «гиперион», и внешне она походила на располневшую помесь «Тигра» и «М1», эмки. Кузов в стиле тридцатых годов, с вытянутым носом, и эта машина в своё время меня очень впечатлила своим стилем и эффективностью.

Двигатель под капотом V8, на 535 лошадей, шевроле-перфоманс. Громадина. Двигатель мощный, автомобиль – зачётный. Я видел его мельком, но теперь мог создать – жаль, что вспомнил о нём слишком поздно! По большому счёту… толку то, если двигатель требует уникального топлива? Но толк в нём всё-таки был, своеобразный – мощный внедорожный автомобиль, способный конкурировать с Тигром на бездорожье, при этом стилизованный так, что не вызывает у людей лишних вопросов.

Если поставить на него нынешние двигатели, вдесятеро слабее, то конечно же, толку от него будет меньше. Но всё равно толк будет – его системы и прочая механика всё-таки из будущего. Рама от какого-то внедорожника, переваренная под другой размер. Колёса – таких в союзе не производят…

Я захотел просто как мальчишка покататься на нём – вот пропёрло меня, и создав такой гиперион в сарае около НИИ, под навесом – а навес соорудили для соображений секретности, запрыгнул за руль. Ох, как же в нём удобно! Намного лучше, чем в газике! На порядок лучше. Кожаные кресла, с хорошей боковой поддержкой, уютными подголовниками. И электроника в машине обильна…

Я кажется обещал товарищу Потапову, что обучением его займёмся. Он хотел научиться шоферить, остальные тоже хотели. Самое время сейчас устроить базовые уроки…

Только в качестве машины для первоначального обучения моя, напичканная электроникой, машина, не подойдёт. Нужно что-то гораздо более примитивное. И учиться нужно подальше. Поэтому вылез из машины и пошёл в здание, искать Потапова.

На втором этаже встретил Иоффе, он шёл вместе с кучкой своих подчинённых, что-то им объясняя. Поздоровкались.

– Как успехи? Наметили план работ?

– Пока ещё только думаем над этим, – сухо ответил учёный, – в общих чертах вроде бы понятно, что нужно делать, но предметно нужно проводить много расчётов и проб.

– В таком случае не стесняйтесь использовать ресурсы нашего института как только захотите, – улыбнулся я, – удачи вам в работе. Сегодня меня не будет, Потапова тоже, так что если что – обращайтесь к Шесть-на-Девять. Телефон его знаете?

– Да.

– Тогда я убёг.

4 часа спустя.

Выезд на бездорожье – это вам не весёлые покатушки по грязи, сидя у себя в кабине и наслаждаясь комфортом. Поехали мы красиво – в тридцати километрах от мск съехали с дороги и погнали – поначалу была просто прикатанная просека, озеленевшая настолько, что по лобовухе стегали ветки, и было хреновато видно, куда это вообще ведёт. Но всё хорошее, как и такое, лёгонькое бездорожье, быстро закончилось.

И начался настоящий кошмар для машин и людей – зря я, наверное, потащил Потапова за собой. Он, несчастный, на уазике, форсировал вслед за мной грязевые заносы – дорога дальше превращалась в направление, по которому не проехала бы ни одна советская машина, и разве что люди могли проходить. А после кустарника – мы выехали в лес. И вот тут уже начались приключения – пережив тряску и всё прочее, пришлось медленно ползти по лесу, вписываясь между деревьями.

Сильно накренившись, Потапов всё же сумел проехать участок с грязью, и связался со мной:

– Киврин, нам далеко ещё ехать?

– Далеко. А что?

– Да что-то мне перестала нравиться идея. А ну как заплутаем в этом лесу.

– Куда-нибудь да выедем. Если карта не врёт – то выехать мы можем на дорогу, что в тридцати километрах бездорожья вперёд. Так что поехали дальше.

– Ух, ну как знаешь, – ответил он.

Пробираться было трудно, машины же показали себя выше всяких похвал. УАЗик не такой уж всепролазный, по сравнению со специализированными внедорожными автомобилями, но тут и не особо тяжёлая трасса – так, даже не трасса, а обычный подмосковный лес с глинистой и местами размытой почвой. Мы проехали через подлесок и дальше попали на большую поляну. Вот тут я настоял на том, чтобы Юра поколесил туда-сюда, освоил основные возможности машины. И он согласившись со мной, честно начал просто нарезать по поляне. Тут в центре поляны была лощина с откосом, местами крутым, поэтому Юра по моему настоянию, начал форсировать этот откос, раз за разом – съезд на него и подъём…

Зато при выезде начались приключения – дороги не было, а объезд через подлесок перегородили упавшие сухие деревья, так что пришлось остановиться и начать работать бензопилой. Вернее, работал бензопилой я, поскольку ни бобик, ни мой понтовый внедорожник, не сумели бы растащить их – пришлось создавать на месте уже третью машину. А именно – гусеничный тягач АТ-Т. Помесь танкового шасси и кабины от ЗИСа, огромный и тяжёлый тягач. Я создал его в подлеске, и начались мучения – потому что по какой-то причине тягач был новый – то бишь точно такой, какой сходил с конвейера, и не заправленный. Без бензина и масла, а такую махину заправлять – это ещё уметь надо. Так что пришлось мне потрудиться, чтобы завести этого монстра. Но зато результат оправдывал все вложенные силы. Кабина была ужасно неудобной, заводился он как танк, перед водителем – две ручки, причём защемить между ними палец было вообще легко. Но тягач развернулся практически на месте, рыкнув двигателем, и дальше дело техники.

Вместе с Юрой зацепили ствол дерева стальным тросом, обмотав несколько раз, и забравшись в тягач, я легко растащил дерево, получилось просто восхитительно!

Приключение из разряда тех, о которых даже сказать нечего. Вроде бы и хотелось сказать, но тут видеть надо. Как рычат моторы, как переваливается из стороны в сторону, словно корабль на волнах, автомобиль. Как колёса поднимают фонтаны брызг из грязи и земли, вцепляясь в грунт и с каким невероятным чувством, машина движется вперёд, преодолевая все трудности.

Какой огромный задел в эту машину вложили создатели, и как она проходит там, где не стал бы даже зверь пробираться. Вот это были впечатления, о которых бесполезно рассказывать, но впечатлений – по самые гланды. Всё-таки я обкатил эту машину, новую для себя, и узнал, чего она стоит. А стоит она многого – пятьсот с гаком лошадей под капотом, четыре огромных колеса, низкие обороты – не её стихия, а вот на средних она лезет как сумасшедшая.

В итоге мы вылезли через просеку на дорогу, чуть было не перевернулись, но вылезли. Юра получил впечатлений на всю жизнь, я так думаю.

– Ну что, товарищ Юра, накатались? – я включил верхний ряд фар.

– Не то слово, – Потапов был выжат как лимон, уставший, – накатались.

– Раз ты выдержал эту поездку – то в городе теперь будет намного проще. Нигде так не прочувствуешь машину, как на бездорожье. А в городе можно расслабиться за рулём, машина уютная, удобная, дорога ровная… Давай я сделаю бак с водой, ополоснёмся, и в НИИ возвращаемся.

Утро красит… а, ладно, не буду, утро красило только меня, поскольку я превосходно выспался, начал утро со свежемолотого кофе и спустился довольный вниз, на первый этаж, куда вернулись наши работнички автомобильной промышленности. Ну, совсем грубо говоря – ведь ЛПБ не стал мне выделять в работники ценных кадров – скорее собрал кого ни попадя, по шаракам да третьеразрядным институтам. Таких мэтров, как Грачёв или кто-то его уровня – у нас нет и скоро совсем не останется!

Работнички были в плохом настроении.

– Эй, чего такие грустные, ребят? – я ворвался в их кабинет как свежий сквозняк – стремительно и неожиданно, – чего раскисли, носы повесили?

– Так война же, – ответил мне один из них.

– Ну и чего с того? Война войной, а обед по расписанию, так что собрали мозги в кучку и начинаем важную работу.

Общий плохой настрой никуда не делся, так что пришлось чуть повысить голос:

– А ну прекратили сопли распускать! Вас то на фронт никто не отправляет и отправлять не будет. Так что хватит, у всех война, что нам из-за этого теперь, последний долг родине не отдавать? Вы прыгать до потолка должны, у людей карточки и голод, а у вас снабжение по высшему разряду. Себя и свои семьи прокормить сможете, так что слушать упаднические настроения я не намерен. Тем более – от тех, кому миллионы людей сейчас завидовали бы чёрной завистью! Все на выход, сейчас дам вам боевую задачу, и попробуйте только не выполнить!

Вроде приободрились, начали вытягиваться из кабинета. Я вышел на двор… Двор НИИ – это площадка примерно двадцать метров в ширину и шестьдесят в длину. В будущем из такой площадки сделали бы парковку, но сейчас здесь полупарковка – машины стоят около въезда на территорию. А дальше…

Если у нас есть тридцать рыл, которые разбираются в автомобилях, но местных, то есть не слишком секут в хороших тачках, то можно вместо того, чтобы прессовать их по направлению требований, потребовать от них повышать собственную квалификацию. Лучший способ – решение сложных технических задач.

– Слушать сюда. Пока что вы недостаточно опытны и компетентны для разработки крупной и сложной колёсной техники. Поэтому я доверю вам разработку спецтехники, а именно – вот такого вот, – с этими словами я сорвал брезент, которым был укрыт…

Мотоблок.

Да, самый обыкновенный мотоблок. У людей, что называется, упало.

– Это что за… – кажется, даже Маликова пробрало.

– Давайте не будем ставить перед собой слишком сложные задачи, чтобы не пришлось потом их благополучно проваливать. И начнём с самого простого.

– Нет, ну это…

– Ах, это, это то, что спасёт родину. Фигурально выражаясь, – я облокотился на рукоять мотоблока, – как вы знаете, война очень сильно ударила по народному хозяйству. Металла в стране не то чтобы в избытке, топлива тоже, производственные мощности, способные производить трактора – работают на производство танков. В тылу сейчас уже разгорается жесточайший кризис, а немцы семимильными шагами оккупируют территорию Советского Союза. В таких условиях людям выжить проблематично, и ключевое значение в голоде имеет невозможность самостоятельно обрабатывать землю. Хоть руководство и уверено, что только колхозы спасут родину, увы, это работает, скажем так, сомнительно. А недавний декрет, который разрешил гражданам распахивать землю – всё равно что суп без ложки. Поэтому для того, чтобы дать простому человеку возможность деградировать обратно в малограмотного крестьянина и распахивать земли – необходимо обеспечить их соответствующей техникой. Мотоблок – это идеальная замена крестьянской лошадки, и при этом не подлежащая никакой регистрации, поскольку является, по сути – моторизированным инструментом. Из особенностей хочу отметить, что мотор в этом мотоблоке никуда не годится – на его место следует поставить мотор от мотоцикла DKW-125, мощностью три лошадиные силы, в остальном… в остальном конструкцию стоит наглейшим образом скопировать с этого прототипа. Испытания… – я огляделся, – во, разрешаю распахать вон тот газончик, и посадить там морковку.

– А двигатель DKW взять где? И разве это нормально, просто взять…

– У немцев? Да у немцев теперь можно брать что угодно, они враги. Задачу поняли?

– Задачу то поняли, только на такую ораву инженеров этого маловато будет, – сказал смелый Маликов.

– А, ну если маловато, тогда выдам сразу и следующую по списку задачу. Пойдём со мной…

Если так посудить – я прям воспитывал не будущих мэтров автомобилестроения, а каких-то любителей велопрогулок. Но… должен отметить весьма интересный факт, ребята очень и очень сообразительные. Тем временем, всё, что я начинал, начинало двигаться в своём направлении, а мне оставалось только наблюдать и делать выводы. И что более важно – двигаться вперёд, оставляя всё это позади.

Сейчас хотелось развивать технологии, а какие есть серьёзные направления для развития? Первое – авиационная отрасль. Вторая – электроника. Третья… третьего не дано. Собственно, вот и всё, остальное будет бултыхаться туда-сюда, и в конце концов придёт к чему-нибудь. Если рабочие успешно справятся с портированием немецкого моторчика на мотоблок марки «Нева», то я может быть создам партию – для сельского хозяйства. Это мне ничего стоить не будет, а пользу потом принесёт немалую.

И раз уж я окончательно разделался с электроникой, пора взяться всерьёз за авиационную промышленность. Вообще, учитывая мою способность – наиболее выгодно её применение там, где численность имеет меньшее значение по сравнению со сложностью. Скажем, производить реактивные двигатели – вот это дело. Потому что каждый стоит целое состояние. Но перед тем, как влезать грязными сапогами в авиационную отрасль, следует для начала хотя бы получить лицензию пилота, а Берия обещал, что покумекает над обучением. Я не пропускал ни одного авиашоу, так как любил их, так что по самолётам у меня возможности были богаче всего.

Пришлось позвонить Берии и напомнить. И через час уже ко мне в НИИ приехали. Звучит довольно угрожающе, да? Приехала машина, эмка, на ней два человека в военной форме, и начали ломиться через КПП, впрочем, капитан НКВД в лице Потапова, который быстро появился, сбил с них энтузиазм, а потом и я потихоньку подтянулся. Встретил их на проходной.

– Юр, всё в порядке, не надо никуда звонить, – остановил я Потапова, который всерьёз начал интересоваться, что это за личности появились в НИИ.

– Это к тебе? – резко повернулся он.

– Да, товарищи лётчики. Вчера ты учился вождению, сегодня я хочу обучиться пилотировать немножко самолёт. Товарищи, будем знакомы, Киврин, Филипп Филиппович, директор НИИ.

Один из приехавших был солидным, второй – молодой, лет двадцати пяти от роду, улыбчивым, похож на гагарина, только худощавей.

– А, это за вами нас послали. Я Осипов Степан Степанович, руковожу Тушинским аэроклубом, это наш главный инструктор, – представил он своего товарища, – Товарищ Гаршин. Нам позвонил не кто иной, как нарком внутренних дел и велел немедленно прибыть сюда и узнать на месте, что нужно.

– Ну удружил, – вздохнул я, – если коротко – нужно одного меня немного обучить пилотированию самолёта. За штурвалом я никогда не сидел, вкратце чем крыло от элерона отличается – знаю, времени у меня полно.

Степан Степаныч удовлетворился таким ответом:

– Вот это хорошо, а то напугали нас до икоты, мало ли, что может случиться. Вы с нами поедете, или как?

– С вами, с вами. Приступить нужно немедленно, подготовку провести всестороннюю, если это возможно. Теорию я постарался выучить самостоятельно – надеюсь, что начнём мы с её проверки и далее по списку.

– Тогда хорошо. Найдём для вас самолёт, проведём инструктаж, полёты с инструктором.

– Не стоит, самолёт я привезу свой, – улыбнулся я.

Теорию я более-менее выучил. В том плане, что прочитал всего три книжки – одну на русском, две на английском, американские, подробная теория, которую нужно знать обучающемуся на лицензию пилота. На самом деле там не так уж и много, времени у меня свободного – навалом, всё работает без меня, поэтому как-то так. Степан Степаныч только коротко пожал плечами и бросил взгляд на Гаршина:

– Поручаю это дело тебе.

– Очень хорошо, – Гаршин протянул мне руку, – Зовут меня Сергей, будем знакомы.

– Филипп, – представился я – как-то неправильно без отчества. Не люблю такие обтекаемые имена, в которых дефицит согласных, – можем немного пообщаться у нас в НИИ, место найдётся. А лучше сразу в меня в кабинете.

– Как будет угодно, – улыбнулся Сергей, – Пошли. Нас пропустят-то?

– Да, Юр, будь добр, сделай товарищу Гаршину постоянный пропуск.

Много ли значат в подготовке пилота авиасимуляторы? Ну давайте разберёмся. Реального полёта они не заменят это сто процентов, сравнивать авиасим и реальное пилотирование – всё равно что автосимулятор и реальное вождение. Однако, сейчас лётчики вообще подготавливаются без какого-либо симулятора. Почему же их повсеместно используют в аэроклубах и школах?

Подготовка на полноразмерном тренажёре, с проекционным экраном, кабиной, имитирующей настоящую и так далее – в чём-то эффективнее, нежели подготовка на реальном самолёте. На реальном самолёте нельзя смоделировать погодные и климатические условия, и отрабатывать соответствующие действия пилотов, в то время как на тренажёре – запросто. Самые понтовые тренажёры стоят миллионы долларов, почти как авиалайнер, выпускаются производителем самолётов для обучения полёту на них… Военные же тренажёры вообще не имеют реальных конкурентов – потому что боевую обстановку нельзя сымитировать с такой же достоверностью. Ну или это будет стоить целое состояние и требовать участия истребителей, расхода ракет и так далее.

Тем не менее, у меня не было большого, полноценного авиатренажёра. И я задумался – а собственно, почему бы не заняться его созданием? Для нужд ВС СССР, конечно же. К сожалению, я самолично никогда… – тут я оборвал себя на мысли.

Ёбаны кочерыжка, вы когда-нибудь были в павильонах МАКСа? Да там экспонируется вообще всё! Двигатели, системы шасси, модельки самолётов – я даже видел там маленькую модельку самолёта, сантиметров сорок в длину, которая полностью имитировала взлёт. То есть двигались закрылки, крутились моторы, убирались шасси, сияли посадочные огни, даже фара и та включалась при приземлении.

Там я видел тренажёр. Это было в две тысячи… не помню каком году. Но толку то мне с тренажёра авиалайнера? Разве что взять оттуда кое-какие механические части и проектор. Но на него нельзя натянуть флайтсимулятор. Ни MSFS, ни X-Plane, знакомые мне, ни их аналоги, которые ещё хужей.

Как бы то ни было, мы зашли в кабинет, Гаршин удивлённо окинул кабинет взглядом. Обстановочка в нём становилась постепенно лучше и лучше – я работал над этим. Совещательный стол убрал, поскольку кроме Шесть-На-Девять и Поэта с тремя кодерами-математиками, у меня в кабинете никого не бывает. Юра только, но Юра не сидит за столами. Постелил ковёр, почти персидский, я точно не знаю, какой, устроил красивую подсветку – не пожалел светодиодной ленты по периметру. В общем, было где развернуться – пространства то много, метров тридцать квадратных занимал мой кабинет, шкафы, кресла, диван, я хотел даже поставить настоящий дровяной камин, но поскольку это было муторно – поставил простой электрический. Стилизованную такую инфракрасную обогревалку.

– У вас здесь довольно уютно, – сказал Сергей, – стесняюсь спросить, а где вы такой камин достали? Электрический?

– Да. Хотя настоящие дровишки получше будут. Такой уже нигде не достать. Сергей, вы у нас лётчик?

– Лётчик-инструктор, – кивнул Гаршин, – что ж, вы говорили, что уже изучали теорию? В таком случае давайте сразу перейдём к экзаменации по теории.

– Кроме теории, касающейся конкретной модели самолёта. Вот это я не учил и не знаю.

– А, это без разницы, – махнул он рукой, – теоретическая подготовка делится на несколько пунктов. Аэродинамика – изучает аэродинамику самолёта и воздушные явления; техника – изучает основу строения самолёта – то есть его части, механизмы, органы управления и так далее, и наконец – порядок действий, который разделяется на операции. Взлёт, посадка, маневрирование, связь с землёй, действия в чрезвычайных ситуациях и так далее. Отдельно от всего этого стоит поведение в случае экстренных ситуаций – штопор, сваливание, отказ систем, климатические ЧП и многое другое. Начнём?

– Пожалуй, – согласился я, – начнём…

Какой самолёт для обучения лучше всего? Ну тут даже думать лишний раз не надо – конечно же это тот, который легче всего сажать. Тут уже предстаёт выбор из двух вариантов – либо классический «внедорожный» самолёт с укороченным пробегом, или самолёт с парашютной системой спасения – на тот случай, если всё станет совсем плохо.

Подумав хорошечно, я решил, что шанс убиться в процессе посадки гораздо больше, чем в процессе какого-нибудь ЧП высоко в небе, поэтому следует отдать предпочтение легкоуправляемым и легкосажаемым самолётам. Из вариантов были – цессна или пайпер-куб. Пайпер наиболее соответствовал реалиям времени, поскольку был самолётом, так сказать, нынешней эпохи. Поэтому далеко позади оставил конкурентов пайпер – к сожалению, в советском союзе не было ничего похожего на него. ПО-2 – деревяшка, АН-2 – громадина сельскохозяйственная, а пайпер – идеальная летающая табуретка с коротким взлётом и посадкой, да ещё и достаточно прочная.

Поэтому с утра в Тушино я вёз не что иное, как пайпер J-3, применяемый в американской армии. Думаю, после него – если не случится эксцессов, можно будет уже подняться в воздух на чём-то более серьёзном. Если, конечно, я вообще сумею подняться в воздух…

Привёз самолёт на прицепе, знатно его перевязав со всех сторон. Само Тушино… Что ж, понта было много. Бетонированная ВПП только одна – и две грунтовые. Это в столице великой и могучей, как любят говорить патриоты, державы с атомной бомбы. Одна бетонка, и то рулёжная дорожка к ней никакущая. Через КПП я проехал с большим трудом, и сгрузил самолёт с ещё большим трудом, в районе аэроклуба. Как я узнал, у аэроклуба вообще нет бетонированной полосы, молчу уж про асфальт. Нет, тут срочно нужно звонить куда надо и снабжать их аэродромными плитами и асфальтом, чтобы сделали нормальную посадочную полосу. Срочно. На стоянке стояло два повидавших виды ЛИ-2, рядом с ними ангары, в которых тоже что-то стояло – ангары приоткрыты, но путь-дорожка моя вела в другой конец лётного поля – здания аэроклуба располагались с другого конца, и имели собственную стоянку и свою небольшую полосу. Около аэроклуба стоял настоящий музей ретро-самолётов – четыре ПО-2, один УТ-1, и ещё один самолёт вообще непонятной конструкции. Какой-то монстрик тридцатых годов.

Выбравшись из тигра, я приступил к отвязыванию самолёта – он был стреножен по всем правилам транспортировки, максимально сильно – прицеп хорошо что нашёл подходящий. Стянул брезент, и начал отвязку. Вскоре около моего прицепа образовались люди – какие-то люди, которых я не знал. Просто следили за работой, не помогали даже. И уже скоро прибежал Серёга. Обитал он в одноэтажном здании аэроклуба, прибежал очень быстро.

– Товарищ Киврин, – он подбежал, – вы как? Доставили? О, это же американец…

– Пайпер-куб, – кивнул я, – пришлось выбрать его за самую простую посадку из всех.

– Ну… На таких мне летать не доводилось, – улыбнулся Серёга, – очень интересно. Помочь?

– Буду благодарен. А теперь давай его спустим.

Совместными усилиями мы по аппарели спустили пайпера с прицепа. И началось техобслуживание. В кузове было моторное масло. К сожалению, масел аутентичных времени у меня не было, поэтому пришлось на пробу заправить его маслом aeroshell. Бочку и канистры таких масел я видел много раз, поэтому проблем с созданием не возникло – в кузове было пять пятнадцатилитровых канистр, и ещё топливо. А именно – пять канистр бензина 100LL, авиационного. К сожалению, полностью аутентичного у меня не было.

– Серёг, помоги заправить эту херодрыгалу, – крикнул я, забирая из кузова канистру, – не так то просто.

– Ага, сейчас. А это что за масло? – он начал читать характеристики, – Ого. Откуда это?

– Оттуда, где уже нет. Поверь, это лучшее моторное масло в мире. Ну и бензин не худший.

– Ого. А не можешь отлить немного? На пайпере бак то явно не больше пятидесяти литров, а тут все двести.

– Могу, всё могу, – я пыхтя, дотащил канистру, – Серёг, всё, что мы не израсходуем – забирай себе.

– Вот это спасибо! – от лица Серёги, казалось, лучики солнечные отражаются, улыбка шо у Гагарина, только шире, – вот это по-нашенски.

– Давай заправлять это херодрыгало и проверим, работает ли.

– А что? Выглядит новым.

– Потому что новый, – наставительно поднял я палец, – но двигатель под топливо значительно хуже того, что есть.

– В смысле? Какие у твоего топлива характеристики то?

– Тебе зачитать? – я припомнил статы сотого авиационного, – октановое число сто, сортность сто тридцать, давление насыщенных паров до сорока девяти кПа, теплота сгорания сорок три и пять килоджоулей на грамм, ну и ещё много всего… В общем – у него сотый октан и сто тридцатая сортность.

По-моему, Серёгу удар хватил и он начал материться на непередаваемом авиационном фольклоре, закончив спич так:

– Ты что, …, химлабораторию ограбил?

– Почти. В любом случае, я не уверен, что оно запустится на таком топливе.

– Да х…ли ему сделается то, если топливопровод не разъест – будет работать как на любом другом. Но я всё же советовал бы разбавить топливо.

– Плотность может быть разная. В моём присадок нах…ярено по самое не балуй. Расслоится в баке и что тогда?

– А… – Серёга пожал плечами, – ладно, пох…й, попробуем завести. Где этот твой чудо-бензин?

– Лови.

Он принял у меня бак и открутив крышку бензобака, залил туда голубой бензин. Голубой – это потому что с красителем. Бензины авиационные маркируют по красителям, на всякий случай. Я же занялся заправкой бачка с маслом. Хорошо, что не забыл ночью зарядить аккумулятор. Забрался в самолёт и поставив его на ручник – стояночный тормоз, пошёл заводить. Процесс довольно простой – подойти к пропеллеру и дёрнуть изо всех сил. Чтобы самолёт не укатился, я ещё подставил башмаки под колёса, и начал крутить винт… Серёга же сел на место пилота и ждал. После шести раз, мотор завёлся – сначала относительно медленно, потом резко набрав обороты, заработал двигатель, чихнул, пыхнул, и зашумел… Я поскорее убрался – ветер поднимал пропеллер знатный.

Но факт есть факт – двигатель шестидесяти пяти сильный, рассчитанный на низкооктановое – с октановым числом до 60, топливо, завёлся. И не только завёлся, но и прилично работал. Потому что двигателю главное чтобы хватало этого самого октанового числа, иначе будет

Кабина у кубика очень простая – спереди место пилота, прямо за ним – инструктора. Приборов мало, слева-справа тесно, не развернуться, фюзеляж узкий настолько, насколько это возможно.

– Полетели? – спросил Серёга.

– Не, чё то я очкую. Давай постоим и посмотрим, как оно работать будет.

– Ну… Хорошо, осторожность никогда не вредит.

И я был прав. Топливо с намного большим октаном, чем нужно двигателю, привело к трагическим, для двигателя, последствиям. Он начал греться. Он начал охуенно быстро перегреваться, так что пришлось едва ли не тушить его – заглушили уже через десять минут работы на холостом ходу. Серёга просто закрыл бензокраник и двигатель заглох.

– Ну… что я могу сказать, бензин хороший, но не тот. Может всё же разбавим?

– А давай, – махнул я рукой, – попробуем. Я ещё попробую достать топливо более подходящее.

– Ну как знаешь. Хотя… а, ладно. У меня то бензин подотчётный, особенно сейчас – на подготовку почти не выделяют топлива. Так, три капельки, и крутись как хочешь – а у ребят потом нет налёта.

– Нда, плохая история. Ладно, я сейчас кое-куда съезжу, попробую достать подходящее топливо, а ты пока никуда не уходи.

– Погоди. Нам же нужно бензин тут, в этом самолёте слить?

– Знаешь что, разбавь его тем, что есть, и проверь, как оно будет греться. А я пока съезжу и разберусь с топливом, хорошо? Через часик вернусь.

– Договорились, – тут же согласился Сергей и я пошёл в сторону своего тигра, стоящего прямо рядом со стоянкой самолётов…

Во второй раз я уже не лоханулся точно так же. Чем вообще низкооктановый авиационный бензин отличается от автомобильного? Допустим, АИ – значит Автомобильный, с октаном по Исследовательскому методу. Исследовательский и Моторный – разные методы вычисления октанового числа бензина. В авиации, как правило, исследовательский метод не применяют.

Немногочисленные присадки… особого значения не имеют. Более того, некоторые двигатели заправляют бензином АИ-95, и ничего с ними не случается, рассчитаны на это.

Самый-самый говёный авиабензин, который я мог создать – Б-70. И то, только потому, что его применяют как растворитель – и тем не менее, Б-70 – это отличное и по меркам сорок первого года – едва ли не превосходное топливо. Итого – второй созданный мной Пайпер, привязанный к машине, заправленный топливом Б-70, проработал четырнадцать минут на взлётном режиме до перегрева. В то время как инструкция допускала использование взлётного режима не более пятнадцати минут подряд, в течении одного часа, с последующим охлаждением. То есть – мотор идеально принял топливо-растворитель Б-70. Бензин просто идеален.

Порадовавшись тому, что у меня получилось, я на радостях создал пустую цистерну-прицеп, пятьсот литров, и залил её топливом Б-70. Из канистр. Всё, теперь я могу создавать такие вот цистерны! Разве это не прекрасно? В итоге ехать обратно стало вдруг сложнее – пришлось сменить обычный бронированный вездеход на грузовик, в кузов которого я накидал бочек с авиационным маслом. Грузовик, кстати, военный Урал, поскольку другие на ум не пришли. Конечно, ездить на нём то ещё удовольствие, особенно после кожаных салонов, но я неприхотливый. До Москвы доехал довольно медленно, неспешно, и дальше по дорогам спокойно до Тушино доколесил. Слава богу, дороги не были забиты самыми разными баннерами, рекламными и прочими столбами и прочим мусором. Размах крыльев у пайпера небольшой, но всё же, выступали.

До аэроклуба ехал целый час, итого вместо часа я отсутствовал три часа. На этот раз на проходной с меня уже попросили пропуск, пришлось объясняться, наполовину матом, кивая на самолёт в кузове. Вроде бы перестали подозревать во мне немецкого шпиона и пропустили, сдавшись под напором.

Ещё на подъезде к стоянке, я заметил, что вокруг первого пайпера суетятся люди – двое, и что-то там делают. И тут я привожу второй…

Надо отметить одну вещь – Военный «Урал» примерно в два раза больше ЗИС-5, который считается тут тяжеловозом. Поэтому машину заметили издалека, а уж когда я подъехал – и вовсе чуть ли челюсти на землю не положили. Спрыгнув вниз, махнул рукой Сергею:

– Сергей! Я тут привёз что надо.

Он подошёл, обтирая руки ветошью, и сходу сказал:

– Ну у тебя за грузовик… это чей? Американский?

– Нет, это прототип из НАМИ, – не моргнув глазом соврал я, – главное что в кузове. Пошли, покажу.

Я подвёл его к борту и кивнул на красные бочки:

– Двадцать четыре бочки первоклассного моторного масла. Авиационного. Лучшее в мире, отвечаю.

– Так уж и лучшее, – не поверил Сергей.

– Ну, насчёт лучшего я погорячился. Исследования я не проводил, но его можно использовать там, где ни одно другое не справится. Характеристики просто заоблачные. А вон там в цистерне – полтонны горючки, я надыбал наиболее подходящее топливо. Практически идентичное по параметрам рекомендованному.

Но всё внимание Сергея было на второй самолёт. Чтобы поставить на нужное место цистерну с горючкой, а потом отцепить в нужном месте ещё один прицеп с самолётом, понадобилось полчаса. К удивлению Сергея, и всех прочих, это был точно такой же пайпер, накрытый точно таким же брезентом. Мы спустили его по самодельной аппарели – двум доскам с подпорками, чтоб не треснули. На руках – весил то самолёт немного, несколько сотен килограмм. Вывели, дальше Сергей спросил, утирая пот:

– А этот что, такой же?

– Ага. Только я его сразу прогнал на месте, перед тем, как забрать. Четырнадцать из пятнадцати минут на взлётном режиме он держит идеально.

– Это хорошо. Полтонны горючки нам хватит на всё обучение. А… первый тогда куда? Мы уже разбавили топливо, работает он нормально, вон, механики возятся, – кивнул он, но тут же несколько сконфузившись, – раньше у нас было намного больше учебных машин. Но как война грянула – все позабирали в ВВС, оставили только пару старых бипланов. Так что механикам делать нечего, сами ждут, когда их призовут…

– Ну это мы быстренько поправим. В военное время подготовка новых лётчиков – это крайне важный процесс, обдирать аэроклубы в такое время – это верх глупости. Всё равно учебной ПОшкой много не навоюешь. Вот что, оставьте тот самолёт у себя, оприходуйте как самоделку, или ещё как – и горючки я вам ещё привезу. Чтобы подготовка пошла интенсивней.

Сергей было отнекиваться начал:

– Да ладно, зачем, у нас и так всё более-менее работает, пару машин оставили же, мы их подготовили как следует…

– Серёг, не надо, – серьёзно сказал я, – техника эта не сложная, и я не думаю, что будет большим нарушением, если я вам немного помогу. Считай, что ваш аэроклуб теперь под моим маленьким крылышком. Так что давай заправим самолёт и начнём практические уроки.

Сергей только руками развёл:

– Ну ладно, как скажешь.

И наконец, я в самолёте, который стоит с заведённым мотором на ВПП. Полоса грунтовая – то есть совсем без бетона или асфальта, это плохо. Но в то же время… Сразу было заметно, что аэроклуб совсем не деревенский. Прямо за этой одноэтажной постройкой, где располагалась администрация лётного поля, находилось большое и красивое здание – чуть поодаль, конечно. Стоянка самолётов была довольно большой, рулёжные дорожки широкие, тщательно выровнены. Думаю, не ошибусь, если скажу, что тут примерно места на тридцать-пятьдесят машин есть, есть собственные ангары, радиовышка – торчала над одноэтажным зданием. Места много, место хорошее. На здании даже была табличка, повествующая, что перед нами Центральный Аэроклуб им. Чкалова, ажно.

Это значит, что перед нами не абы какой, а один из самых престижных аэроклубов в стране. Серьёзная организация! Да и их здание… Нда, где-то я его видел. Кажется, на архивной хронике, особенно его огромный балкон. Точно, это балкон при авиашоу и авиапарадах использовался высшими лицами государства.

Я готов поспорить, что со временем на этот аэроклуб обрушится огромная нагрузка по подготовке лётчиков – когда пойдут массированные потери среди лётного состава. Но пока ещё прошло всего ничего, пара недель – не успели раскачаться ребята.

Пайпер управлялся до смешного просто. РУД – обычная рукоять под правой рукой, штурвал – ручка, управление всё сделано через тросики. Пилоты, говорят, ругали переход на гидравлику за её неинформативность – не знаю, наверное, не без причины. Сергей сидел позади меня, он пристегнулся, я тоже, и начал командовать.

– Так, сейчас выруливай на взлётную и сразу поднимаемся. Задача первая – сделать круг над аэродромом и приземлиться.

– Тогда полетели.

Самолёт слегка потряхивало при движении, но внедорожные по сравнению с обычными, колёса, прекрасно справлялись с неровностями. Задача полётная ставилась просто, и выполнялась… Эм… в пайпере не так много органов управления, чтобы долго запоминать, тем более, что часов триста-пятьсот я на нём насимулярил, так что в принципе – знал, где у нас что располагается. А уж взлёт… страшно! Но ничего сложного, если не поддаваться панике и сконцентрироваться на показаниях приборов. Разгон пайпер взял шикарный, и оторвался от земли сам, без моего участия, при наборе скорости – я даже не сразу взялся за управление – самолёт прекрасно взлетел сам, подняв слегка нос. Мощности двигателя, правда, маловато, шестьдесят пять лошадок это вам не три сотни, но что поделаешь… Почувствовал успокоение, когда понял, что вроде бы нигде ни в чём не ошибся и самолёт нормально движется. И взлёт прошёл удачно – альтиметр показывал пятьсот футов, когда я выровнял нос самолёта, и начал закладывать вираж… Садиться нужно было обратно взлёту, а поворот… Повернул слегка вбок, самолёт очень хорошо слушался руля, и не брыкался. Без всяких воздушных ям и прочих страшных вещей – он прекрасно летел… Сделав полукруг, я начал посадочные процедуры. За неимением выпускаемого шасси и радиостанции, процедуры сводились к выравниванию по глиссаде – на глазок, снижению и прибору мощности в нужные положения. Всё давным-давно просчитано – на какой скорости пайперу нужно снижаться, на какой приземляться, на какой что. Тем более, что скорость у него на посадке… Я привык на трассе ездить быстрее на машине, так что не растерялся. И шасси коснулось земли очень мягко.

– Надо же, молодец. Всё строго по инструкции, – похвалил меня Сергей, – будем летать ещё?

– Конечно! По восемь часов в день, не меньше. Так что давай приступим ко второй части.

– Тогда сразу взлетаем, не выруливай на дорожку. Вторая задача – маневрирование в воздухе. На этот раз будь ещё аккуратнее.

– Слушаюсь. Тогда вперёд, – я снова выжал газ на полную и самолёт, не успевший затормозить, начал разбег….

Центральный Аэроклуб им. Чкалова – на самом деле гораздо серьёзнее, чем я позволил себе о нём говорить изначально. Единственный минус – у него не было бетонированной полосы, что я и решил исправить, но вместо одобрения получил с самого верха – предложение переехать на лётно-испытательный полигон. Мне было неудобно, поэтому я написал встречную бумагу – с предложением построить на окраине МСК, в пяти-десяти километрах, собственный аэродром для аэроклуба и переместить его туда. Летать над городом крайне небезопасно и для граждан, и для лётчиков, поэтому смысла в таком расположении аэроклуба нет.

Бумага продержалась у ЛПБ целых три дня, которые я учился. Мы летали практически с утра до вечера, и перешли с Пайперов на более комфортабельные самолёты. Да, именно самолётЫ, а не самолёт. Авиапарк аэроклуба пополнился – одним Дугласом DC-3, и шестнадцатью пайперами, и шесть ЯК-18…

И комплектом запасных моторов для них – по шесть штук на каждый самолёт. И двенадцать для двухмоторного Дугласа. На второй день я совершил свой первый полёт вместе с Серёгой на Дугласе. Самолёт очень приятный – если от пайпера у меня осталось ощущение, как будто я гнал на мотороллере за сотню, то Дуглас после себя оставил впечатление как большой грузовик, который едет на нормальной скорости. Звук двигателей совсем другой. Но у Дугласа уже много больше самых разных систем. И поэтому следить приходилось за большим количеством параметров.

Наконец, Яки. Почему я их создал? Да просто потому что мог. До войны самолёты так часто разрабатывались и так быстро устаревали, что достаточно продуманных и достаточно – в течении десятков лет, вылизываемых конструкций, просто не существовало. Именно поэтому созданный сразу после войны, но с приборами образца семидесятых годов, ЯК-18, учебно-тренировочный вариант из ДОСААФ, превосходно вписался в Аэроклуб, как самолёт для тренировки высшего пилотажа. Если пайпер напоминал мне бешеную табуретку, Дуглас – грузовик, то ЯК-18 – хороший мотоцикл. Достаточно маневренный, очень маневренный, но уже не такой маленький и хиленький как пайпер.

Получилось весьма достойно, и авиапарк первого и главного аэроклуба страны перестал напоминать полнейшую жопу – как я узнал, там были учебно-тренировочные истребители, но их… забрали. По мобилизации. В общем-то, картина характерная для всех вступивших в войну стран – начало войны не предвещает беды и все ресурсы направляются на фронт, а кому как не товарищу военкому, или сэру полковнику королевских ВВС лучше знать, где самолёты лучше послужат. Подготавливая десятки и сотни пилотов для ВВС в тылу, или проёбанные в первый же вылет на фронте.

Ладно, это я брюзжу. Факт наличия самолётов запротоколирован для отчётов Берии и сообщать об этом ему я не считаю нужным – тут трётся целая шайка чекистов, которые облазили каждый самолёт, взяли целую бочку масла – на анализ. Ну-ну, shell avia это вам не какое-нибудь советское масло, там такая химия, что пятые точки советских химиков ещё три года будут самовозгораться в кислородной атмосфере при воспоминании об анализе этого масла.

С маслом, кстати, и топливом, вышла интересная заковыка. Топлива на аэроклубы выделялось совсем ничего, чтобы подготавливать новых пилотов. Через день после моего перфоманса в аэроклуб привезли новенькие учебные самолёты – один УТ-2 и один И-16, знаменитый Ишачок. В свою очередь, каждое утро я создавал по автоцистерне топлива Б-70, а не желающий кушать Б-70 ЯК заправляли более октановым топливом.

Как бы то ни было – каждое утро я привозил цистерну в пять тонн бензина, и расход этого самого бензина не превышал полтонны в день. Даже при том, что для аэроклуба мобилизовали всех инструкторов, которые были, и нежданно-негаданно у Берии сразу нашлись – причём на каждый самолёт, включая Дуглас.

Двадцать тонн топлива это конечно не то чтобы много, но и не то чтобы мало – тот же ЯК-18 кушать изволили шестьдесят литров в час при полной загрузке и пятьдесят – если два человека. Пайпер… пайпер кушал от 15 до 17 литров девяносто пятого бензина. Лучше всего для него подошёл девяносто пятый. Двадцать шесть, к примеру, кушал ПО-2, так что лёгкая дюралевая конструкция пайпера ему тут в плюсик пошла.

Когда я с утра пораньше приехал в аэроклуб, меня встречал Лаврентий Павлович, уже довольный, уже пообщавшийся, и избавившийся от окружения своих охранников. Лаврентий Павлович нашёлся прямо около здания аэроклуба, он курил папиросу.

– Добрый день, – я поднялся по ступеням, – Лаврентий Павлович?

– Добрый, Киврин, Добрый, – отбросил папиросу в урну Берия, – а я как раз тебя жду. Говорят, ты сюда каждый день в восемь приезжаешь. Надо же, хоть часы сверяй. И как успехи в обучении?

– Инструктор хвалит, – улыбнулся я, – впрочем, я уверен, что вы об этом узнаёте едва ли не раньше него самого.

– Это ты правильно уверен, – согласился Берия, – Говорят, у тебя навыки есть, занимался раньше пилотированием самолётов?

– Только виртуальным. То есть на компьютере. Тысяч десять часов отлетал забавы ради. А что?

– Да вот, пришёл разрешить проблему этого аэроклуба, неожиданно он приобрёл статус секретного, потом статус быстро сняли, поскольку ты аккуратно подошёл к выбору техники, потом вовсе решение войск ПВО Москвы – полёты над Москвой запретить полностью и бессрочно. На всякий случай, мало ли – прошляпим где-нибудь самолёт. Этого бы не случилось, будь у нас хороший радар…

– Радар будет, товарищ Иоффе работает в поте лица. Я, конечно, могу создать, но как тогда его связать с нынешней работой ПВО – загадка. А обучение использованию современных мне радаров – это длительный и непростой процесс, требующий обучиться сначала компьютеру, потом теории, потом практики, в общем – можно, но…

– А если можно – то я осмелюсь наглеть, потому что других вариантов перед нами сейчас нет. Оставь освоение нам, особенно если у тебя есть инструкции и прочие документы про использование.

– Хорошо, договорились, – согласился я, – Радар будет. А кстати, если небо закрыто, то аэроклуб нужно из города вон?

– Верно. Хотели вообще его расформировать, после переделать в учебную часть ВВС, после решили оставить аэроклуб. Ты говорил, что можешь пособить с обустройством полосы, верно? Чем именно?

– Техника. Бульдозеры, экскаваторы, траншеекопатели, самосвалы и так далее. Материалы – бетонные аэродромные плиты военного образца ПАГ-20… Понадобится большой объём работ, очень большой. Я могу скинуть материалы на эту тему, с подробными схемами и описанием.

– Конечно, обязательно, нужно же на что-то опираться. Рабочих я могу прислать, но сам понимаешь – времена тяжёлые, чтобы великие стройки устраивать.

– Это я возьму на себя, – пояснил я, – вопрос рабочих – это вопрос того, где их разместить, чем накормить, обеспечить техникой, оборудованием, инструментарием и так далее? Этого у меня в достатке, так что могу устроить им целый рабочий посёлок в виде палаточного лагеря, провизию, всё, что нужно, вплоть до киносеансов после рабочего дня. Ну а вам в награду за такую возможность – и за выделение земли под аэродром, с моей стороны в виде подарка вся техника, которая останется. А останется её много. По самым скромным подсчётам – около двухсот самосвалов по двенадцать тонн грузовместимости каждый, около ста бульдозеров, десяти экскаваторов, десятка автокранов, и около трёхсот тракторов с навесным оборудованием. Сотня сварочных аппаратов, бурильно-сваезабивальные машины, трубоукладчики, в общем – целый ассортимент большой стройки. И всё это жрёт керосин просто чудовищно быстро – его тоже с меня.

– То, что ты можешь обеспечить – это хорошо, это молодец… Я всецело за. Хотя куда нам эта техника? Она же небось требует высокооктанового бензина, которого у нас и так дефицит, да самые качественные масла и прочая…

– Да, вот тут уже проблема… Что ж, в таком случае снизим ценз на возраст. Кое-какую технику придётся всё же создать собственную. Те же бульдозеры – отлично пойдут и промышленные советские Т-100. КРАЗ не требует особо хорошего топлива, карьерный трудяга умеет и на плохом, так что сойдёт. С экскаваторами беда – не сохранилось много, чтобы я помнил, какие там были в пятидесятых годах. Этого, конечно, маловато, так что ещё что-нибудь можете затребовать.

– Радиолокационную станцию для ПВО Москвы. Хорошую. А лучше – две.

– Договорились. Будет РЛС, будет всё. Сроки строительства, я думаю, немалые…

– У нас война, так что поторопим людей. Нам нужен не аэроклуб имени тебя, а большой центр подготовки лётчиков разных специальностей. Кстати, о тебе, – Берия взял меня и потрепал по пуговице, – тебе неплохо было бы официально оформиться как спортсмену. Планеристу, например – меньше будет вопросов, кто ты и что здесь делаешь.

– А, это можно. Нужно же будет отлетать на планере необходимые нормативы, верно?

– Вроде да, – не стал грузить себя лишними вопросами Берия, – я уже этот вопрос обговорил, так что займутся твоим официальным оформлением, а то ты числишься у нас директором НИИ и к воздушному флоту никакого отношения не имеешь.

– Что ж, это плохо, – вздохнул я, – на мой скромный взгляд самолёт является разновидностью машины, используемой персонально человеком, и посему должен быть доступен, примерно так же, как автомобиль.

– Нам не до такого жиру.

– А это уже не ваш вопрос, – покачал я головой, – главное не наличие, а возможность. И я за то, чтобы возможности были практически на всё, а управлялось всё тем, насколько сложно эту возможность реализовать.

– Да, я ещё помню твою речь про оружие. Оформлять её в виде документа я не стал, однако, вопрос повис открытым. Ты правда думаешь, что это можно сделать?

– Это можно попробовать, – уточнил я, – логично предположить, что действия, приведшие к плохому результату, являются неправильными. А это значит, что сделать так, как не делали в прошлый раз – может быть правильно, несмотря на то, что идеологически и всячески, хочется остаться на прежнем пути.

– Ну это понятно, – отмахнулся Берия, – слушай же, я конечно оценил твою работу над аэроклубом, всё замечательно, сейчас у нас дикое отставание от врага в плане истребителей – просто нет достаточно эффективных машин. С американцами пока не договаривались, может быть ты сможешь по этому поводу что-то сказать?

– Даже не знаю, что сказать, – вздохнул я серьёзно, – советские истребители вполне успешно развивались и без помощи извне, и соответствовали мировому уровню. Правда, уходило много сил, средств и времени на эксперименты, опытную эксплуатацию и так далее, но процесс вполне себе шёл и вполне достойные машины в итоге получались, – я заложил руки за спину, – вот с чем действительно было глухо, так это с бомбардировщиками и грузовой авиацией. Их пришлось копировать у американцев, особенно когда резко возникла цель получить самолёт-носитель для атомного оружия.

– Бомбардировщики, если я правильно помню, у нас и не имели особого значения. Война ведётся на земле, вплотную к нашим позициям, так что куда важнее штурмовики.

– Ну с этим мы справились. Правда, жаль, что после войны штурмовая авиация незаслуженно, из-за заблуждений военных, попала в яму и не развивалась… вплоть до возрождения этой темы. Но это явно не дела нынешнего времени. ИЛ-2 и его развитие и совершенствование – вполне удовлетворят все нужды. Со своей стороны я могу разве что порекомендовать вам один особенный самолёт. Пойдёмте, покажу.

– Ну пошли. Далеко?

– Нет, до ангара. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, верно?

Для передвижения по аэродрому использовались… Гольф-кары. С бензиновыми двигателями, они стояли около здания аэроклуба, и использовались местными. Я создал их, исключительно потому, что пространства тут большие, а ходить по ним приходилось постоянно. Маленькие, развозные, гольфкары отлично и мгновенно прижились – скорость у них всего одна – одна передача, скорость до пятнадцати километров в час – немного, недостаточно, чтобы даже человека задавить. Но зато машинка на четыре человека, на внедорожных колёсах, идеально развозит персонал. Их сразу же начали использовать все – управление практически как на детской игрушке – две педали газ и тормоз, и руль с поворотом на триста шестьдесят градусов, не более. Лаврентий Павлович довольно спросил:

– Странная машинка, где такую то применять можно?

– О, это машина для гольфа. Если я правильно понимаю, они ещё не слишком распространены среди гольфистов. Идеально подходят как аэродромные транспортники, – я завёл машину кнопкой и поехал, – топлива кушают мало – всего три лошадиные силы, как у бензопилы… Больше похожи на детские игрушки. Знаете, в нашем времени такие популярны – маленькая детская машинка, для детей от трёх до семи лет.

– Похоже, я начинаю понимать, – Лаврентий Павлович положил свою папку, с которой не расставался, на колени, – что у вас там к машинам просто привыкают как к электричеству.

– Примерно так. Хотя многие всё же не имеют – потому что бензин дорожает, обслуживание, на права сдавать лень, да и есть общественный транспорт. А когда надо – довольно дешёвое такси. Ну и есть ещё каршеринг. Аренда с геолокацией – машину берут на стоянке, оставляют на стоянке – причём практически на любой, ну и дальше кому надо – оттуда забирает.

– Красотища, – Берия довольно посмотрел на небо, где были мелкие кучевые облачка, – погода сегодня для планерного спорта хороша.

– Сегодня я буду вам рекламировать детище товарища Антонова. Весьма заслужившее много лестных эпитетов. Хотя вы будете удивлены, готов поспорить.

Мы заехали в ангар через приоткрытую дверь, а в ангаре… В ангаре стоял АН-2. Места было для него немного, я остановился около самолёта. Берия вышел, хотя это как посмотреть – гольфкар то табуретка на колёсах.

– Это что за… самолёт?

– АН-2, – представил я его, – легенда гражданской авиации. Самый знаменитый лёгкий самолёт у нас в стране.

– Честно? Не выглядит таковым, – дал весьма нелестную оценку Берия, – это скорее какой-то анахронизм.

Я только хихикнул:

– Верно. Архаичный и тем не менее – производился до две тысячи второго года. Ну у нас до девяносто второго. В строю находится вплоть до… в общем, больше семидесяти лет в строю, и никто от него избавляться не спешит.

– Поразительно. Должно быть у него какие-то уникальные характеристики?

– Нет, ничего удивительного или уникального. По крайней мере, отдельно. И, тем не менее, он пережил все попытки его заменить. Совокупность характеристик просто поразительная. Прост, дёшев, вынослив, нетребователен к обслуживанию, нетребователен к квалификации пилота, нетребователен к посадочным полосам, вообще ни к чему не требователен. Легко приспосабливается к разным задачам – от грузового или сельскохозяйственного до метеорологического или фоторазведки. Утилитарность просто сумасшедшая – за семьдесят лет не сумели создать ему замену. Любая замена оказывалась либо хуже по характеристикам, либо сложнее, либо менее надёжна и технологична.

– Поразительно, – сказал Берия, толкая носком ботинка шину кукурузника, – и что?

– Я полагаю, что такие самолёты нужнее всего сейчас. ВТА как вид войск и авиации – неразвиты, специализированных самолётов нет… Поэтому АН-2.

– Вряд ли этот самолёт серьёзно изменит ситуацию на фронте.

– Да, вряд ли. Однако, у меня имеется всё необходимое для его производства. В этом то и фокус – для производства АН-2 не нужны редкие металлы, сверхсложные станки и так далее. Для этого подойдут и текущие мощности. А я ещё могу прикинуть станков и оборудования из недалёкого будущего. Те же сварочные аппараты, те же токарные и фрезерные станки, штамповочные прессы, расточные и прочие… даже прокатный стан для выделки необходимых метизов – алюминиевых, стальных, дюралевых, деталей фюзеляжа.

– Что ж, это хорошая новость.

– Можно это всё расположить прямо в аэроклубе, когда переедем за город. Понадобится около дюжины ангарных помещений промышленного образца… сами эти помещения в разобранном виде я могу создать, нужно будет только их собрать.

– Ещё лучше, – обрадовался Берия, – ты не перестаёшь меня радовать. Пользы от твоей работы становится всё больше и больше, поэтому я буду ходатайствовать, чтобы тебя чем-нибудь наградили.

– Медалью «за десять лет без пьянок», – хмыкнул я, – шоколадной. Не надо наград.

– Награды нужны. А то ты получаешься вроде бы и есть, а вроде бы непонятно кто, – ответил вдруг Берия, – участия в боевых действиях тебе принимать нельзя.

– Ну это ещё бабка надвое сказала, – хмыкнул я в ответ, – а если я захочу?

– Тогда я буду тебя отговаривать.

– А я как раз хотел. Правда, на бомбардировщике, но это уже несущественно.

– Нет, это как раз существенно. Пойми же, если ты вдруг захочешь погеройствовать – то в первую очередь меня накажут, за риск потерять такой полезный источник информации и техники. С тобой то ничего не будет…

– Вот поэтому я жду появления у противника реактивных двигателей. Думаю, можно сделать небольшой финт ушами. Советский Союз проигрывает войну моторов в поршневых двигателях, и уж тем паче проиграет реактивную гонку, но у Советского Союза есть я. А численность реактивной авиации принципиально отличается от поршневой. Реактивный самолёт не выпускается десятитысячными тиражами, по крайней мере, не должен. Я тут прикинул, и если начать реактивную гонку раньше, то проиграют от неё больше всего те, кто наиболее рассчитывает на сражение в воздухе – то есть американцы и англичане. Наши заклятые союзники.

– Они подтянутся, со временем, – не согласился Берия, – так, хорошо, идею я понял. Можно её обдумывать.

– Да, можно подумать над этим. В то же время, если немцы и перейдут на реактивную тягу раньше сорок четвёртого-пятого годов – у них всё равно не получится до конца войны создать самолёт с надёжным, долговечным и эффективным двигателем – и тогда уже у нас будет тотальное преимущество. Правда… собственное производство будет чрезвычайно сложным.

– Осилим.

– Не думаю. Оборудование немецкого уровня у нас может и можно поставить, а вот рабочих… рабочих из пальца не высосать, – я покачал головой, – будьте реалистом – рабочие специальности, какими их видели в начале века – грязная, тяжёлая, низкоинтеллектуальная работа – уже уходят в прошлое. И если раньше эти люди творили самую лучшую в стране технику – то сегодня они ни на что не влияют толком. Нам нужны люди в белых перчатках, с высшим образованием и порядком в голове. К сожалению, таких у нас сейчас практически нет.

– Почему же нет, есть хорошие, грамотные специалисты.

– Их ещё обучать и обучать. А нужна культура. Уровень. Хотя я понимаю, – сказал я несколько снисходительно, – на первых порах нужно было получить сторонников, желательно много, даже этот бесноватый Адольф – и тот про рабочий класс задвигает. Но в послевоенном мире… – я покачал головой, – это уже не сработает. Более того, систематический перекос в сознании серьёзно повлияет на развитие всего Советского Союза, вплоть до того, что его разворотит изнутри.

– Я не совсем понимаю, про какой перекос ты говоришь. Грамотным инженерам у нас всегда рады, и…

– И ставка у специалиста-инженера почти такая же, как у малограмотного рабочего. По крайней мере, так было. Инженеров – больше всего в мире, людей с высшим образованием – больше всего в мире, прямо сказка, а не жизнь… – всплеснул я руками, – Статистика красивая. Но оклад стандартный практически для всей страны. Вы же интересовались, почему развалился советский союз? Вам это интересно? Причин столько, что не хватит на целую книгу перечислять. Одна из них – вот эта. Советская власть ввиду своей критичной, гипертрофированной бюрократичности и административно-командного управления, сумела подготовить колоссальное количество грамотных специалистов… и благополучно просрала полностью, до дна, распоряжение этим могучим активом. Не сумела мотивировать их – а в условиях плановой экономики… Почитайте на досуге про реформы товарища Косыгина. Нереализованный грандиозный проект полукоммерческой системы, но продиктованный настолько явным, ярко бросающимся в глаза дефектом экономики, что даже очень тугая на зрение советская пропаганда была вынуждена признать наличие проблем. А это о многом говорит. Правда, по старой памяти всё свалили на отдельных личностей – то есть виноваты все, кроме я.

– Так, хорошо. Опять за политику пошёл разговор, хотя начиналось всё…

– С нехватки людей для производства реактивных двигателей. И это так, у нас нет рабочих, у которых в голове был бы железный порядок. Я уже достаточно долго тут трусь и успел понять, как думают советские люди. Энтузиазма в голове может быть и много, но строгой привычки к порядку, порядку во всём, нет, скорее наоборот. Тяп-ляп, кое-как, и так сойдёт. Ну что с ними делать? Только если наган к голове приставить, начинают делать всё так, как положено.

Берия почему-то рассмеялся:

– А ещё меня называют жестоким тираном! Ты прав, Киврин, сто раз прав. Только страх заставляет людей делать всё как положено – чуть ослабнет страх – всё идёт вразнос.

– Ну тут есть только один вариант. Это прививать рабочим культуру, особенно культуру труда.

– Да, но на это нужны десятилетия. А их у нас нет – так что…

– Так что позвольте мне попробовать известные мне методы. Даже обезьяну можно научить правильно делать, если приложить достаточно сил.

– Ну не знаю, я конечно с радостью позволю тебе попробовать сделать что-то хорошее. Но не надейся на впечатляющие результаты.

– А я попробую. Но тем не менее, РД – это штучный товар. Каждый хороший двигатель – производится с огромным трудом и огромным расходом редких и редкоземельных металлов – а самолёт под него уже не сделать простым. Он должен выдерживать огромные перегрузки и это уже совсем другая вещь. Разница между реактивными и поршневыми машинами колоссальна, хотя… Можно РД поставить и на деревянный самолёт – только манёвренным он не будет, и смысл? Всё равно что авиационный мотор на велосипед ставить.

– То есть на первое время потребность в реактивных двигателях ты можешь удовлетворить, – понял меня Берия.

– Да. Хотя проблема будет в другом. Реактивный самолёт имеет намного большие требования к ВПП, и дальность действия у него меньше. Следовательно, применять их будет затруднительно. Максимум – ПВО крупных городов, в остальных случаях реактивные самолёты… Будут бесполезны. После войны применение у них было локальным, и везде были хорошие ВПП, у нас же – при отступлении они достаются немцам, что не есть хорошо. Вариантов немного.

– Да, всюду клин, – цыкнул зубом всесильный сталинский нарком, – и небось ещё нужно потратить много времени и сил на обучение.

– Верно.

– Тогда уж лучше разработать и применять хороший поршневой истребитель, чем пытаться посреди войны перейти на реактивную тягу, неосвоенную нигде и никак. Ни лётчиками, ни техниками, ни наземной инфраструктурой.

– Опять верно. Немцы это почувствовали на собственном опыте – спешное производство реактивных истребителей не позволило им переломить уже сложившуюся ситуацию в свою пользу. Поэтому… Я предлагаю вашему вниманию АН-2.

– Хорошо, учёл. Характеристики какие?

– Тысяча триста грузоподъёмность, или двенадцать пассажиров, дальность две тысячи, скорость сто шестьдесят-сто восемьдесят, мотор АШ-62ИР, тысяча лошадей, кушать изволят 3Б-70, или Б-91, примерно на десять метров со всех сторон меньше дугласа.

Говорят, до войны – в этом или прошлом году, проект был представлен, но военные отказались сразу. Тогда в умах царила гонка скоростей. Да и после войны ещё долго…

– Так, хорошо. Кто отказался – выясним, разберёмся, – кивнул Берия, – чем он лучше наших Дугласов, то есть Ли-2, или ПС-84?

– Намного проще. Меньше, обладает восхитительными характеристиками по взлёту и посадке – скорость меньше. Может садиться на слабо оборудованных полосах и в условиях военно-полевых, временных аэродромов, к чему Дугласы тоже пригодны, но намного меньше. Разбег при взлёте – двести метров. У Дугласов – семьсот метров. Стоимость эксплуатации меньше, сложность ремонта так же намного ниже. Дуглас создавался как пассажирский и грузовой самолёт для более-менее подготовленных полос и приличных условий эксплуатации. АН-2 – с оглядкой на наши реалии, к которым он подошёл идеально. В армии наиболее подходит для вывоза раненых из мест боевых действий, где нет подготовленных полос, а так же доставке на фронт лёгких грузов, вроде почты – чтобы тонна с небольшим груза – компенсировала расход топлива в двести литров в час и расход моторесурса.

– Я понял, что ж, ты меня убедил, что это нужный самолёт. И что делать будем? Нельзя его ставить в серию – сейчас, как ты заметил, главное это истребительная авиация.

– Про завод мы уже говорили. Я бы предложил построить под Москвой авиационное предприятие с аэроклубом сбоку. Цеха я уже вам обещал, оснастка полностью на мне.

Как разместить с удобством несколько человек? Хороший вопрос. Мне тут очень помогли не столько способности, сколько личный опыт. А личный опыт у меня был – на даче, которая досталась мне от дедушки, я когда-то построил домик. Маленький, садовый, вместо окончательно прогнившего сарая, именуемого по ошибке дачным домиком. Это был замечательный домик! Чем замечательный? А я его построил из грузового контейнера. Сорокафутового. Размеры у него подходящие, а работы… Не то чтобы слишком много – на пол бруски, на которые сверху постелил пол – толстую слоистую фанеру. Стены утеплил снаружи, облицевал фасадной плиткой, поставил чисто номинальную покатую крышу, чтобы снег и прочая гадость не скапливались, но перед этим обмазал домик снаружи фасадной штукатуркой. Для защиты от влаги и прочего.

Опыт строительства дачного домика мне помог – я тут посмотрел на жилищные условия граждан и был вынужден признать – мой дачный домик на фоне комнаты в коммуналке, или койки в общаге, это очень и очень даже ничего вариант. И поэтому на аэродроме приступил к сурьёзной работе – постройке модульного здания. Воплощение его было таким себе – новое, настолько, что внутри ничего не было. Пол – линолеум, под ним ещё что-то. Стены – обшиты вагонкой. Под ней проведена электрика, имелся щиток на всего два автомата, вот и всё! Вот и все удобства. Но постойте-ка – прежде всего размеры. Двенадцать на два и восемь метра – тридцать три квадратных метра. То есть контейнер имел площадь как полноценная квартира. Маленькая. Едем дальше – из модулей дом делается намного уютнее – облицовка где надо вырезается и соединяется рядом сразу два модуля, углом. Г-образный домик получается, общей площадью шестьдесят пять квадратных метров. Уже звучит!

И я занялся тем, что на практике обучал аэроклубных механиков сборке таких домиков. А что, навык полезный. Тем более, всё это я уже познал на собственном опыте. Делается это так – сначала на мать сыру землю укладывается аэродромная плита. Площадка, фундамент. Это чтобы домик не просел – площадь у неё такая, что плиты проседают медленно и за несколько лет уходят под землю под нагрузкой, уплотняя грунт. Сверху на бетонные плиты укладываются вдоль всего домика, подставка – в виде двутавровых балок. Самых обыкновенных, стальных строительных балок, щедро покрытых антикоррозийным покрытием. После этого ещё штукатуркой можно обляпать внизу, чтобы текущая под домиком вода не контактировала лишний раз с металлом, пусть и закрытым краской. Мало ли – собьёт где покрытие – начнётся ржавчина. Но сразу не проржавеет, на это время нужно.

Сверху на такую подставку аккуратно устанавливается домик. Любой конфигурации. Но это только половина дела!

Стандартный домик, который мы собирали на тушинском аэродроме, я делал с большим усердием и привёз несколько модулей. А именно – центральный – сорокафутовый контейнер, он же прихожая, со всеми удобствами. С обоих боков приварил с помощью самой обычной сварки, два таких же модуля, предварительно разобрав облицовку и обшивку вагонкой внутри, утеплитель и так далее. Получилось довольно большое здание, соединённые буквой Н модули. А именно – справа от входа – кухня и сортир, слева – две жилые комнаты, примерно по двенадцать квадратных метров. Весьма уютные, в каждой имелась хорошая кровать и стол, стены обшиты деревом, места хватает ещё и на шкаф для вещей. Чтобы было ещё красившее – поверх деревянной обшивки поклеил обои.

Жилище я подготовил не для себя – хотя на его сборку убил целый день, всё это я сделал для Серёги, который как оказалось, имеет не слишком приятные жилищные условия. Комната в коммуналке – это то ещё удовольствие.

Когда я подробно показал техникам аэродрома – а их было два десятка мужиков разных возрастов, как быстро и легко это всё делается, они начали клянчить достать где-нибудь ещё таких жилых модулей. Естественно, я не стал им отказывать – в итоге, кое-как освоившись с автокраном и получив полный домо-комплект, вскоре построили по технологии ещё двенадцать домов типовой серии – Г-образные. Это когда два контейнерных блока соединяются буквой Г, и на месте их стыков делается бесшовно, так что получается большая прихожая – три на три метра, с двумя дверьми, стоящими под углом в девяносто градусов. В обоих контейнерах установили спальные места – по четыре койки в каждом таком «временном домике». Сортир за домиком, общественный, примитивный деревенского типа, кухня – отдельный модуль, и всё это питается дизель-генератором, так же в контейнере. Уж очень удобно оказалось их перевозить – примерно максимум моих транспортных возможностей.

Итого – за неделю построили восемь таких домиков, плюс ещё три модуля – кухня, электростанция, баня.

Аэроклуб внезапно получил тридцать два койко-места, которые в москве – самый дефицитный товар. И это не замедлило сказаться, едва об этом было доложено наверх – в дома немедленно заселили курсантов. Мгновенно – аэроклуб из временно впавшего в анабиоз, напомнил переполненный улей.

В здании аэроклуба уже жило несколько человек из персонала, но всё равно, койко-мест не хватало на всех просто жутко. Поэтому информация о домострое заинтересовала сначала начальство аэропорта Тушино, а потом пошла по сарафанному радио, вплоть до того, что Юра Потапов был вынужден отваживать едва ли не пистолетом, желающих узнать, где достал и когда можно заказать себе.

В итоге отогнали, но как у нас водится – обо всём узнал Берия, причём узнал очень быстро. И вскоре Юра уже стесняясь, просил меня показать ему на деле, что такое этот модуль жилой и как из него делается домик. В итоге – конечно же показал, рассказал, и даже объяснил всю фундаментальность такого подхода. На самом деле – тема неразвита в России, но где-нибудь в США никого не удивишь кемпингом с домиками на колёсах, в которых годами проживают целые семьи. Это конечно вариант ультра-эконом, практически бомж-жильё, но это же работает. У нас из подобного… Редко что можно встретить. Вместо этого у нас имелись во все времена дома-хрущёбы, максимально утилитарны и примитивны, массовые, но бомж-вариант маловозможен из-за погодных условий. Когда минус тридцать – жить в таком мягко говоря – не сахар. Хотя хорошо утеплённая северная бытовка может выдержать любые морозы, вплоть до арктических. Главное чтобы электричество было и обогрев.

Я создал и для демонстрации сам прицеп домика на колёсах – отличная штука, видел его несколько раз. Но в СССР, особенно нынешнем, да и будущем, с его малой автомобилизацией и дорогами, автотуризм вряд ли будет популярен когда-либо. Комары быстрее сожрут, да холодно даже летом бывает.

Дальше пошло больше – вопросы про то, что такое контейнеры и с чем их едят, почему так популярны, почему именно они, почему такие размеры, почему и почему… В конце концов, идеальным мини-домиком был признан один сорокафутовый контейнер со всеми удобствами – утеплением, кроватью, рабочим столом, кухней. Г-образный – это уже буржуй-вариант, и Н-образный, из трёх сорокафутовых – уже полноценным заменителем нормального дома. Подумайте только – площадь сорокафутового контейнера тридцать квадратных метров. У домика из трёх – это девяносто квадратов, то есть размер очень приличной квартиры. А при небольшой «стационарной» доработке, домик обзаводился собственным электрогенератором, баком для воды, водонагревателем, электроплитой…