Очень Дикий Запад

Глава 9

Тот, кого звали Тычок, бодро поднялся на ноги, будто и не спал вовсе. Отряхнувшись от видимого только ему мелкого мусора, налипшего на одежду, он неспешной осторожной походкой направился в сторону Люка.

— Ты местный? — вместо приветствия спросил он.

— Да, — ответил Люк. — Во всяком случае, был таким еще три дня назад.

Тычок понимающе прикрыл глаза и кивнул кудрявой головой. Он протянул руку с открытой ладонью, предлагая Люку подняться к нему.После секундного замешательства тот воспользовался предложением и, ухватившись за предложеннуюруку Тычка, с трудом преодолел последние ступени крутой лестницы.Мысленно вернувшись к проблеме самочувствия, Люк пришел к выводу, что жить ему осталось не более пятнадцати минут. Резкость в глазах уже не наводилась, и ноги не желали выпрямляться в коленях. Прикоснувшись к ладони Тычка, Люк поразился, насколько она теплая, по-человечески теплая. В отличие от его руки — холодной и влажной, словно у лягушки.

— Кряж, — пристально изучив пронизывающим, рентгеновским взором Люка, позвал Тычок человека с винтовкой. — У нас сейчас будет не живой амер, а дохлыйпиндос. Тяни граппу.

Кряж словно нехотя вернулся, снял с пояса флягу, взболтнул ее и протянул Тычку.

— Мало там.

— Ничего, — возразил Тычок. — У меня еще есть.

— Ну, и дал бы свою, че я вам, мать Тереза?

Их диалог не возымел продолжения, и, ограничившись несколькими фразами, эти двое переключили свое внимание на Люка.Тычок открутил крышку, протянув флягу Люку, коротко бросил:

— Пей, станет легче.

Люк не стал воротить нос и, даже не понюхав содержимое, решил довериться незнакомым ему людям. Припав к горлышку, сделал первый глоток. Это был слабый алкоголь, настолько слабый, что проигрывал в крепости даже простому дешевому вину. Мало того, это пойло никоим образом не имело ничего общего с тем напитком, чье название носило. Виноградом там и не пахло. На смену не совсем приятному вкусу пришло удивление. Всего после нескольких глотков граппы к Люку вернулось зрение.Он готов был биться об заклад, что это произошло благодаря содержимому фляги. Кряж и Тычок не спешили возобновлять беседу с Люком, а молча наблюдали за тем, как меняется выражение его лица. Они даже не остановили его тогда, когда он опустился на пол и, обхватив руками голову, стал раскачиваться из стороны в сторону.

— Привыкает к хорошему, — озвучил свою догадку Кряж. — Чего доброго расплескает. Че он качается?

— Он качается, ты сопли пузырями пускал. У всех по-разному. Саньки вообще никак не отреагировали.

— Иди ты… — беззлобно ответил Кряж.— Сам ты сопля.

Люк сидел с закрытыми глазами и ни слова из сказанного этими людьми не понял. И не грустил по этому поводу. Его самочувствие улучшалось с каждым новым вздохом. Раскачиваясь, как маятник, он пытался подстроиться под ритм сердца — ему это казалось очень важным. Почему? Бог знает. Вот он почувствовал, что голова его прояснилась, нутро больше не пытается вырваться наружу, а мысли выстроились в последовательную цепь. Все как обычно, если не лучше.

— Что это было? —открыв глаза и посмотрев на Тычка, задал он вопрос. — Я имею ввиду… —он неопределенно взмахнул рукой.

— Это граппа. Тот напиток, без которого в Стиксе не выжить.

— Где?

— В Стиксе, дружок. Ты не на Земле-матушке. Вернее, не совсем на Земле… Дело в том, что я не технарь и не физик, так что объяснить всего не в силах.

— Ничего не понимаю…

— Я тоже! — рассмеялся Тычок. — Это и не нужно. Необходимо усвоить только одно.

— Что?

— Твоя жизнь не будет прежней. Никогда. А сколько ты проживешь — не всегда зависит от твоих умений и навыков. Это Стикс.

— Стикс?

— Ага.

Несмотря на то, что Люк чувствовал себя превосходно (во всяком случае, в сравнении с предыдущими днями), он ровным счетом ничего не понимал. Если раньше ему казалось, что стоит только найти выживших в этом аду людей, как все сразу станет ясным и понятным, то сейчас он убеждался в том, что такие суждения, по меньшей мере, являлись крайне притянутыми за уши. Вот они — люди, а понимания как не было, так и нет.

— Граппа? — отчего-то переспросил он.

— Именно. Это то, что будет сопровождать тебя всю твою жизнь, какой бы короткой или долгой она не была. Но граппой называем этот напиток только мы (Тычок сделал широкий жест охватив всех присутствующих в комнате), только наша группа. Для всего остального мира эта жидкость имеет другое название. Даже несколько, но все они созвучны.

Люк изобразил на лице немой вопрос.

— Живчик, живун, живец — примерно так.

—А?

— Почему мы не так, как все? — улыбнулся Тычок. — Потому что дирижабль.

Люк устало кивнул, соглашаясь с услышанным, хоть и непонятным для него. Дирижабль— так дирижабль.Почему нет?

— Спроси его о полиции, — подал голос молчавший все это время «пират».

Теперь Люк смог рассмотреть этого человека подробнее. Особых различий с увиденным ранее не наблюдалось. Одно лишь — если до выпитой граппы отсутствие глаза можно было принять за недостаток, то теперь, наведя зрение на максимальные настройки, Люк был убежден, что имей этот человек второй орган зрения, то под его взглядом было бы весьма неуютно. Единственный глаз этого человека смотрел сквозь него, словно на месте Люка была стеклянная витрина.

— Ты из этого города? — обратился к Люку Тычок.

— Нет, я фермер. Мое ранчо недалеко, и жил я там.

— Хорошо,—что именно хорошего, Тычок не пояснил. — Но город ты знаешь?

— Конечно, — пожал Люк плечами.

— Где полицейский участок?

— Его нет.

— Как так?

— Ну, раньше-то он был, а теперь нет.

Тычок кивнул и пробормотал что-то на непонятном языке. По тому, с каким выражением лица он шептал, можно было догадаться, что это не молитва.

— Твою мать! Слышишь, Тоска? Не грузанулся участок. Нет тут ни… ничего.

Обращался Тычок к Тоске, а вот отреагировал на его слова почему-то Кряж.

— Я этому гаду ноги вырву! Вот же… Редиска!

Чем-то эти люди были крайне недовольны, но вот чем именно — загадка.

Тоска склонил голову, касаясь подбородком бочкообразной груди. Тычок, скривившись, стоял с отрешенным видом, щелкая пальцами, словно подбирая некие решения в голове и отметая их раз за разом с каждым новым щелчком. Кряж уселся на пол, по-турецки собрав под себя ноги, и с остервенением, присущим людям импульсивным, плюнул на окуляр прицела, после извлек из кармана тряпочку и принялся его протирать. И только двое из всей этой компании никак не отреагировали на дурные вести, принесенные Люком. Вообще-то этих двоих Люк поначалу и не заметил вовсе, и если бы Тычок не обратился к ним, то так бы и думал, что в комнате их четверо, считая самого Люка.

— Саньки, вы чего? Так и будете молча сидеть, или как?

Люк посмотрел в ту сторону, куда обращался Тычок, и к своему удивлению увидел двоих, сидящих в абсолютно одинаковых позах молодых парней. Светловолосые, среднего телосложения они напоминали близнецов на первый взгляд, но стоило только присмотреться к каждому по отдельности, как становилось понятно, что это совершенно непохожие друг на друга люди. Один из них, тот, что находился левее от обратившегося к ним Тычка, с ленцой, словно нехотя ответил:

— Саньки сыты, Саньки дремлют, Саньки ждут когда надо идти.

Тычок с досадой сплюнул прямо на пол.

— Идите вы, знаете, куда?

— Надо будет — сходим,—отозвался другой.

Люк с оторопью наблюдал за тем, как говорит один, а мимикой эти слова сопровождает другой. Если Люк считал, что за последние дни узнал все о страхе, то именно сейчас он понял, как был далек от истины. Эти двое — вот что есть ужас.

— Довольно, — тихо, но тоном, не терпящим возражений, прекратил перепалку Тоска. —Кряж — к окну, Тычок — вводишь в курс дела амера, Саньки и я — спим до первой смены. Ша!

*****

— Если ты, дурья голова, представишь себе, что ты никто иной как орел белоголовый и мысленно воспаришь над Стиксом, то увидишь, как по всей его поверхности раскинуты участки мозаики, из которой и сложен этот мир. Ну, понял теперь? — Тычок устало, с угасающей надеждой в глазах вопросительно смотрел на Люка.

А как тут понять? Тебе, прожившему на белом свете не один десяток лет, говорят, что некая сила выдернула тебя из привычного мира и, откопировав, как бумажку с печатью, всунула в какой-то Стикс, где свои правила и законы, в том числе и физические.

— Ты хочешь мне сказать, что там,— Люк махнул рукой себе за спину, — в том мире, привычном, я остался и как ни в чем небывало продолжаю жить? А тут лишь моя копия?

— Примерно.

— И теперь все те, кто откопирован, делятся на два вида: иммунные — такие, как ты и я, и неиммунные— как те, кто ходит без штанов по улице и жрет все, что двигается.

— Именно! — обрадовался Тычок. — Но меняемся в этом мире и мы, и они. Только по-разному.

— Это как?

— Они, зараженные, способны мутировать в более совершенные организмы. Правда, для этого им необходим белковый ресурс — мясо.

— Жаба?

— Что — жаба? — не понял Тычок.

— Они превращаются в огромных жаб?

Тычок молча пожевал губами, подбирая или скорее сдерживая рвущиеся слова.

— Нет, не обязательно. Формы могут быть такие, что никакой фантазии не хватит. Но начинается все намного проще и прозаичнее. На первых ступенях мутации в них еще много человеческого. Со временем деформация меняет неиммунных настолько, что гуманоида в них уже не распознать.Но это уже элита. Не грузи свою голову лишним, сейчас только запутаешься. Прими основы.

— Какие?

— Ты издеваешься? — Тычок подпрыгнул на месте. — Битый час я тебе твержу одно и то же. Мне кажется, что Задорнов был прав.

— Кто?

— Граппу не забывай пить, булимии опасайся, рта не разевай на чужое и новичку помогай,—оставил Тычок без ответа вопрос Люка, выдав в очередной раз те истины, коих сам придерживался в этом мире.— Так, еще раз. Записывай, если в башке ветер, я подожду.

Люк, скромно улыбаясь, ждал, когда непонятное раздражение оставит его собеседника. Надо отдать должное Тычку — он быстро взял себя в руки и уже спокойно продолжил:

— Граппа, он же живчик, готовится весьма просто: берешь споран, растворяешь его в болтанке воды с, допустим, водкой. Один споран, виноградина по-нашему, на один стакан бодяги. Происходит таинство, сродни первой брачной ночи, споран и раствор находят друг друга и смешиваются, сопровождая соитие осадком непонятного происхождения. Далее полученный нектар процеживают и добавляют по вкусу все что угодно. Итого — на выходе, примерно ноль пять живительной влаги, коей при добром раскладе тебе хватит на сутки. При условии отсутствия ранений или использования дара на полную мощность.

— Обязательно водкой разбавлять?

— Нет. Тебе можно кока-колой.

Люк оценил шутку.

— А что за дар?

Тычок шумно выдохнул через сложенные в трубочку губы, забавно при этом раздув щеки.

— Стикс дал тебе иммунитет, спас тебя. Счел нужным оставить тебя в игре. Посему, как порядочный джентльмен, он либо женится на тебе, либо отдаривается. Дар — то, что тебе необходимо больше всего в этом мире, по мнению Стикса, разумеется. Ты поймешь, когда Санта заскочит к тебе, не волнуйся. И тогда у тебя появится еще одна забота — горох.

От всей полученной информации Люк слегка отупел и, услыхав про горох, удивленно спросил:

— Обязательно горох? Не фасоль, не кукуруза, а именно горох?

На лице Тычка царил штиль. Никаких эмоций. Он прямо смотрел в переносицу Люка, пытаясь мысленно проковырять в ней отверстие.

— Придет время — попробуй. Сою еще могу посоветовать.

— Не злись, я не специально. Просто устал, вот и все.

— Проехали. Еще один вопрос — и спать.

Люк даже думать не стал, такой вопрос имелся.

—Споран, или виноградина — это что?

— Фиговина такая. Добыть ее можно из нароста на затылке у зараженных. Чем круче зараженный подвергся мутации, тем больше шанс найти в нем не одну, а несколько виноградин. Отсюда и название — граппа, водка виноградная. У топтунов, это такие гоблины ходячие, их всегда горсть. А у лотерейщика, допустим, даже горох может быть. Да много всего. Спек тот же. Не грузись. Пока хватит с тебя.

Люк кивнул. Порывшись в кармане, извлек свои семь виноградин и, протянув их на открытой ладони Тычку, спросил:

— Из этого граппу сделаем?

Тычок удивленно вскинул брови и присвистнул.

— Да ты барышня с приданым! Где взял?

— В Стиксе. Хочу вам отдать. За спасение и все такое.

Тычок стал чернее тучи после этих слов.

— Никогда не предлагай порядочным людям откуп за помощь. В Стиксе святая обязанность помочь выжившему новичку. Оставь себе, в первом же стабе, если захочешь, угостишь меня в баре. Теперь спим.

Он сладко потянулся и, встав, направился на свое прежнее место, откуда пришел на зов Кряжа. Вновь свернувшись, как большой пес, он, уже засыпая, обратился к дежурившему у окна товарищу:

— Кряж, линяй ко сну. Смена.