ЭПИЛОГ ОБРЯД ПЕРЕХОДА

Слово «зрелость» меня всегда раздражало. Потому, наверное, что его чаще всего употребляют как синоним воспитанности. Ведь если вы что-нибудь делаете, а это кому-то не нравится, то вы, так сказать, не зрелы, пусть даже ваши действия идут всем на пользу. И мне кажется, то, что чаще всего называют зрелостью, на самом деле не что иное, как отстраненность от жизни. Сталкиваясь с жизнью в лоб, вы просто обречены совершать ошибки, это неизбежно: вы будете делать то, чего не хотели бы делать, говорить то, что хотели бы сказать не так, не в силах найти более удачные выражения… Короче, ваш удел — нащупывать дорогу вслепую. Но тем, так называемым зрелым людям, в чьей жизни нет ни единой фальшивой нотки, ни единой, даже самой маленькой, ошибочки, которые никогда не идут на ощупь, мысля и поступая всегда единственно верно, этим людям неведомы ни поражения, ни успехи. Убогая жизнь! Такие люди никогда меня не привлекали, и это еще одна причина, по которой я не могла с уважением относиться к общепринятому эталону зрелости.

Но только после возвращения с Испытания я сумела выработать собственное суждение об этом. По-моему, зрелость — это способность отсортировать крупицы истины из обыденных заблуждений и самообмана, в которых вы выросли. Сегодня, например, нетрудно понять бессмысленность средневековых религиозных войн или что капитализм не есть сам по себе зло; что убивать человека ради так называемой чести чаще всего просто глупо; что в двадцать первом веке национализм уже не уместен; что правильно завязанный галстук весьма слабо соотносится с общественной ценностью… Список можно было бы продолжить. Но зато куда как труднее столь же критически проанализировать безумства своего времени, тем более что вы всю жизнь, сколько себя помните, воспринимали их как должное. И если вы еще не сделали такой попытки, то, кем бы вы ни были, до зрелости вам далеко.

К этому выводу я пришла после Корабельной Ассамблеи, созванной после нашего возвращения с Тинтеры.

Для людей Корабля результат нашего Испытания был просто чудовищным. Тинтера казалась им преддверием ада. Тинтерийцы, вне всякого сомнения, были Бесконтрольно Рождающими (эта мысль не нравится мне даже сейчас), их общество жило за счет рабства, они каким-то преступным путем завладели разведкораблем и собирались использовать его против нас, и, наконец, они убили беспрецедентное количество наших детей. Случайная смерть на Испытании — это одно, а преднамеренное убийство детей грязеедами — другое. Слухи полетели по Кораблю почти сразу же, как мы прибыли домой. Через день после нашего возвращения было созвано заседание Совета, отчет о нем транслировался по всему Кораблю, и для большинства людей действительность оказалась куда хуже, чем даже самые страшные слухи. Присутствуя на Совете и давая показания, я видела, насколько встревожил наш рассказ всех его членов. По вердикту Совета два дня спустя должна была состояться Корабельная Ассамблея — предстояло принять как можно скорее крайне важное решение.

Единственными взрослыми, не присутствовавшими в тот день в Амфитеатре Ассамблеи, были те несколько сотен вахтенных, без которых существование нашего Корабля было бы просто невозможно. Семнадцать прошедших Испытание ребят, мистер Писарро, Джордж Фахонин и члены Совета находились на подиуме, в центре Амфитеатра. В свое время я видела, как на том месте, где я сейчас сидела, разыгрывались театральные действа.

Потребовав внимания Ассамблеи, Папа начал с извинений за то, что праздник Конца Года прерван таким серьезным делом.

— Но, я полагаю, — сказал он, — большинство из вас наблюдало по видео достаточно дискуссий о Тинтере и понимает всю серьезность проблемы. Месяц назад мы высадили на эту планету группу ребят, двадцать девять человек. Вот это — все, что от группы осталось. Мы предложим им повторить то, что они рассказывали Совету об увиденном и пережитом, и когда они закончат, вы сможете задавать им вопросы и вести дискуссии.

Все эти факты уже были известны почти всем. Теперь они звучали как бы из первых рук. Я дала показания о неконтролируемом рождении, Джек Фернандес — о лоселях, Джимми рассказал о захваченном разведкорабле. Один за другим мы выкладывали информацию, руководствуясь Папиными вопросами, а затем мистер Писарро и Джордж добавили свои свидетельства к нашим. Потом посыпались вопросы из Амфитеатра.

Мистер Табмен принял сигнал от маленького человечка, сидевшего в верхнем левом ряду, и тот появился на экранах мониторов. Голос его четко доносился из динамиков.

— Я так понял, что они использовали этих самых лоселей в качестве рабов? Верно?

— Мы не знаем этого точно, — честно ответил мистер Персон. — Они определенно используют их в качестве подневольной рабочей силы, и, как вы слышали от мистера Фернандеса, имеются доводы как в пользу их разумности, так и против. Вопрос именно в этом: достаточно ли они разумны, чтобы называться рабами? Но я думаю, что мы должны учитывать эту возможность. Маленький человечек кивнул, и мистер Табмен передал следующему.

— Они действительно хотели двинуть против нашего Корабля свои вооруженные силы? Это правда?

— В этом мы тоже не уверены, — сказал мистер Персон. — Но, так или иначе, такой ход событий уже невозможен, их единственный разведкорабль уничтожен.

— Варвары, — произнес человек, задавший вопрос, и затем добавил: — Я считаю, нам следует объявить благодарность молодым людям, которые разрешили для нас эту проблему. — Он сел.

Следующий оратор поддержал это предложение, и я почувствовала, как лицо мое запылало. Украдкой я взглянула на Джимми — он тоже был смущен. И мне очень захотелось, чтобы предложение не прошло, мне не нужна была благодарность, которая камнем повисла бы на шее.

— Прекрасная идея. Прошу проголосовать, — согласно предложил мистер Персон, но один из членов Совета возражающе поднял руку.

— Мне кажется, это уводит нас от цели данной Ассамблеи, — сказал он. Если эта идея столь привлекательна, то мы сможем обсудить ее в следующий раз, ничто нам не помешает.

Зал заволновался, потом шум стих, и Папа объявил:

— Давайте продолжим.

И я, понимая, что именно хотел Папа от этой Ассамблеи, была очень рада, что избавилась от ненужной и официозной благодарности.

— По-моему, — сказал следующий оратор, — мы упускаем важный, если не главный, момент. Эти люди — Бесконтрольно-Рождающие! Вот в чем все дело! Мы знаем, к чему это приводит. И они снова доказали это захватом разведкорабля кого они убили, чтобы его заполучить? Они доказали это заточением в тюрьмы и убийствами наших ребят… Они — угроза, и из этого мы обязаны исходить.

— Это их планета, мистер Финдли, и я не могу отрицать их право иметь законы о нарушении границы, — произнес мистер Персон. — А что касается… Он не договорил, его прервал Папа.

— Не согласен, — произнес он. — Мистер Финдли поднял вопрос, который, по-моему, имеет огромное значение. Его следует обсудить со всей серьезностью.

По Амфитеатру прокатился шум, но четко было слышно только мистера Персона и Папу. Каждый из них, я это отлично знала, придерживался твердо своего мнения. Вежливо и внешне ничем не проявляя своих эмоций и заинтересованности, Папа с помощью мистера Табмена направлял Ассамблею к определенной цели, а мистер Персон столь же упорно старался склонить ее на свою сторону.

Когда наконец воцарилась относительная тишина, мистер Персон заявил: — Мы все отлично сознаем. Мы отдаем себе отчет в том, какую потенциальную опасность представляют для нас эти люди. Но этот вопрос на настоящий момент я считаю неактуальным. Да, они Бесконтрольно Рождающие, но их не больше нескольких миллионов. Они первобытны, они отсталы. У них нет ни средств, ни возможностей причинить нам вред. В худшем случае их можно будет изолировать. Я считаю, что мы должны оставить этих бедолаг в покое, пусть они сами решают свою судьбу.

— Не согласен! — сказал Папа упрямо.

Кто-то с места стал кричать о продолжении дебатов, крик подхватили другие люди, и вся Ассамблея стала походить на растревоженный улей. В этом, наверное, и заключается вся прелесть подобных мероприятий. Но затем, постепенно, все успокоились, и мистер Табмен назначил выступающего.

— Вам хорошо, наверное, сидеть тут и рассуждать, мистер Персон, — сказал мужчина, — но можете ли вы гарантировать нам, что они каким-либо образом не заполучат другого разведкорабля? Ведь они сумели обзавестись первым. Вы можете гарантировать это?

— Если предупредить другие Корабли, — ответил мистер Персон, — то я не вижу здесь никакой проблемы. Но мы забываем главное: суть не в том, какой вред может причинить нам эта отсталая планета. Суть в том, почему вообще возникла возможность нанесения нам этого вреда. И я утверждаю, что причина заключается именно в отсталости и дикости этих людей!..

— Мы не должны рассматривать этот вопрос, — заявил Папа. — Сейчас мы обсуждаем конкретный случай, а не общие темы. Они сейчас и здесь неуместны. Таково мое решение!

— Они уместны! — горячо возразил мистер Персон. — Более того, они чрезвычайно уместны. Этот вопрос шире, чем вы хотите признать, мистер Хаверо. Вы избегаете выносить вопрос о политике, об основном принципе политики нашего Корабля, на открытое обсуждение. Я настаиваю на этом! Сейчас для этого самое время.

— Вы нарушаете регламент!

— Ничего я не нарушаю! Я заявляю, что мы обязаны пересмотреть генеральную линию политики Корабля, и требую голосования по этому вопросу прямо сейчас. Я требую голосования, мистер Хаверо!

Народ в Амфитеатре снова заволновался. Одни требовали голосования, другие возражали, но в конце концов сторонники голосования возобладали, и Папа поднял руку.

— Ладно, — произнес он, дождавшись тишины. — Итак, было внесено и шумно поддержано предложение проголосовать по вопросу нашей планетной политики, и это предложение принято. Контролер, зарегистрируйте голоса.

— Благодарю вас, — сказал мистер Персон и нажал свою кнопку для голосования.

Я знала, что Папа выступал против, но сама проголосовала за.

После того, как процедура закончилась, на большом табло появились зеленые цифры: «за» — 20283; и красные — «против» — 6614. За рассмотрение вопроса о политике высказалось большинство.

— Как всем хорошо известно, — начал мистер Персон свою речь, — нашим правилом в политике было то, что мы старались передавать колониям на планетах как можно меньше технических знаний, но и то — лишь в обмен на сырье. Я утверждаю, что это ошибочная стратегия. Я поднимал эту тему раньше, и на заседаниях Совета, и на Ассамблеях… В своих показаниях Совету Миа Хаверо заявила, что отчасти ненависть тинтерийцев к нам обусловлена тем, что они считают себя обделенными при дележе наследства, на которое имеют такие же права, как и мы. Не могу винить их за это! Раз у них нет ничего, что было бы необходимо нам, — значит, мы для них бесполезны, мы для них как бы и не существуем и они для нас тоже. Вот по этой причине их жизнь столь убога. И если кто-то должен быть виновен в их бесконтрольном воспроизведении, то, я считаю, эта вина лежит на нас, потому что это мы позволили им забыть факты из их собственной истории, которые сами мы помним очень хорошо. Ответственность за это лежала на нас, и мы потерпели полный крах. И я считаю, что мы не имеем права наказывать их за нашу собственную ошибку!

Когда он закончил, из Амфитеатра Ассамблеи раздался гром аплодисментов. Затем слово взял Папа.

— Полагаю, вы знаете, что я не согласен с мистером Персоном по всем аспектам. Первое: ответственность за то, что жители Тинтеры являются Бесконтрольно Рождающими; предположительно рабовладельцами; потенциальными убийцами — лежит все же не на нас, а на них. Они — продукт той же истории, что и мы, и если они забыли свою историю, то не наше дело преподавать им ее. Мы не можем судить их, исходя из того, какими они могли бы быть или какими они должны быть. Мы обязаны принимать их такими, какие они есть, и какими они сами намерены стать. Они — угроза для нас и для всех остальных островков человеческой расы. Я твердо верю, что единственный выход — уничтожить их. И если мы этого не сделаем, вот тогда и появятся у нас основания винить себя. Наше положение чрезвычайно уязвимо, Корабли живут в неустойчивом равновесии, малейшая ошибка чревата гибелью. Сегодня Тинтера отсталая планета, но завтра, даже в полной изоляции, она может стать другой. И этот непреложный факт все должны помнить. Раковую опухоль нельзя изолировать, а планета, которая не регулирует рождаемость — это раковая опухоль. Рак должен быть уничтожен, иначе он будет расти и расти, пока не уничтожит и своего носителя и себя самого. Тинтера — рак. Она должна быть уничтожена.[9]

Что же касается нашей планетной политики, то я не считаю, что она нуждается в радикальном изменении. Истоки ее достаточно понятны, и они не изменились. Мы живем на лезвии бритвы, и для этого у нас есть свои причины. Если бы нам пришлось вдруг покинуть Корабли и высадиться на планетах-колониях, то — неизбежно — знания, которые мы так тщательно сохраняем и старательно пополняем, оказались бы утрачены. Если бы мы были вынуждены поселиться в какой-либо из колоний, мы бы неизбежно были ассимилированы, растворены во много раз более многочисленном населении. Учитывая трудности выживания в примитивных условиях — а даже самые развитые из колоний все еще прибывают в этом состоянии, — сколько времени у нас осталось бы для развития искусства, математики и других наук? Многое из того, что окружает нас сейчас и кажется привычным, никогда не удалось бы сохранить и переправить на планету, если бы Корабль пришлось оставить. Мир Корабля невозможно воспроизвести ни на одной планете. Этот мир пришлось бы забыть. Почти всем, что нам необходимо, мы обеспечиваем себя сами, но кое-что мы не в состоянии произвести, это факт. Здесь мы зависим от колоний. И чтобы получить от них необходимое, мы должны дать им что-то взамен. Единственное, что мы можем предложить для торговли, это знания. Но мы не вправе просто раздать их, как предлагает мистер Персон, потому что в этом случае мы лишимся средств к существованию. А ведь мы хотим существовать, не правда ли?! Поэтому — единственная альтернатива нашей теперешней политики — покинуть Корабль… Я этого не хочу. А вы?

Папа сел, и Ассамблея разразилась аплодисментами. Хотела бы я знать, не хлопали ли ему те же люди, которые аплодировали мистеру Персону.

Когда аплодисменты стихли, мистер Персон заговорил снова:

— Я отрицаю! Я отрицаю! Я отрицаю это! Это не единственная альтернатива! Я согласен, что мы живем на острие бритвы, я согласен, что на нас лежит определенная миссия, и мы не можем ее прервать. Но я все же считаю, что колонии, наши сонаследники, заслуживают большего, чем они получали от нас до сих пор. Каким бы ни было наше решение насчет Тинтеры, сегодняшнее положение трагично, и нашей политике вынесен обвинительный приговор. Но я могу прямо сейчас предложить две альтернативы этой политике, любая из которых предпочтительнее теперешнего курса. Наша зависимость от колоний искусственна. Мы гордимся, и обоснованно, своей способностью к выживанию, гордимся, что умственно и физически мы всегда на высоте. Но что это доказывает? Мы думаем, что быть на высоте означает многое — а на самом деле? Ничего! Ни-че-го! Потому что все это впустую. Но есть способы перестать расходовать силы зря. Например, мы можем сами найти подходящую планету и сами добыть на ней необходимое сырье. Или: почему бы нам не вспомнить о своем хваленом технологическом превосходстве и не изобрести что-нибудь, что избавит нас от зависимости от колоний? И в любом случае мы ничего не потеряем, если будем делать то, что нам следовало бы делать с самого начала — делиться знаниями, учить и помогать развитию всей человеческой расы А сейчас — я обвиняю нас. Я обвиняю нас в лени. Мы совершенно не используем свои силы. Вместо этого мы медленно плывем по течению, лениво и праздно летая от планеты к планете, не сталкиваясь ни с какими серьезными трудностями, попусту растрачивая свои потенциальные возможности. Я воспринимаю это как грех. Это оскорбление Бога, и более того, это оскорбление нас самих. Я не могу придумать ничего печальнее, чем осознание своих возможностей и одновременное полное нежелание их реализовывать. Мы могли бы вырвать наших братьев из той нищеты и убожества, в которых они прозябают. Вы этого не хотите? Тогда я скажу, что нам лучше вообще забыть об их существовании, чем следовать теперешней патерналистической, репрессивной политике вмешательства в их дела. Нам есть чем заняться — мы могли бы исследовать звезды. Будь мы готовы пойти на риск, мы могли бы путешествовать через всю Галактику. Это вполне нам по силам, и это, конечно, принесет нам новые знания, собирателями которых мы себя считаем. Но теперешняя наша жизнь это жизнь паразитов. И не должны ли мы стыдиться?..

Дебаты продолжались два часа. После выступлений Папы и мистера Персона спорила уже вся Ассамблея, причем временами публика здорово озлоблялась. На Корабле нет искусства, заметил кто-то, и это — лишнее свидетельство бесплодности нашей жизни. Оспаривать этот вывод принялся Лемоэль Карпентер, но мистер Мбеле дал ему превосходный ответ. Поклонившись, он сказал просто:

— Сэр, вы не правы, — и снова занял свое место.

Наконец Папа призвал прекратить дебаты. Мнения разделились четко, и каждый занял определенную позицию.

— Кажется, всем все достаточно ясно, — сказал он. — Дальнейшие споры будут лишь суммированием мнений, и нет смысла дискутировать дальше. Я предлагаю голосовать. Вопрос, к которому сводится проблема, следующий: что нам делать с Тинтерой? В решении, в ответе на этот вопрос и заключается цель данной Ассамблеи. Те, кто согласен с мистером Персоном, будут голосовать за перемену нашего образа жизни по моделям, им предложенным. Те же, кто согласен со мной, будут голосовать за уничтожение Тинтеры и продолжение той политики, которую мы проводим на протяжении вот уже ста шестидесяти лет. Я честно изложил суть, мистер Персон?

Мистер Персон кивнул.

— Я поддерживаю предложение голосовать.

— Предложение внесено?

Со стороны Ассамблеи было полное единодушие.

— Предложение внесено. Предметом голосования будет: следует ли нам уничтожать Тинтеру? Все, кто с этим согласен, голосуют «за», все, кто против, — голосуют «нет». Контролер, зарегистрируйте голоса.

Я нажала кнопку. На табло снова появились цифры: «да» — зеленым, «нет» красным. 16408 против 10489. Тинтера должна прекратить существование. Прошло несколько минут, и Ассамблея завершилась. Амфитеатр начал пустеть, но мы с Джимми задержались, заметив, что к нам пробирается мистер Мбеле. Он подошел к столу и долго ничего не говорил, наблюдая, как Папа собирает свои бумаги.

— Так значит, мы снова вернулись ко временам «морального дисциплинирования», — произнес наконец мистер Мбеле. — А я-то думал, они давно миновали.

— Мог бы поднять этот вопрос, Джозеф, — ответил Папа. — В данном случае, мне кажется, «моральное дисциплинирование», если тебе хочется употреблять это затасканное выражение…

— Эвфемизм.

— Пусть будет эвфемизм. Так вот, я думаю, что оно оправдано. Таковы обстоятельства.

— Я знаю, что ты так считаешь.

— Ты мог высказаться. Почему ты не сделал этого?

Мистер Мбеле улыбнулся и покачал головой.

— Сегодня это было бы бесполезно, — ответил он. — Перемены не происходят легко. Мне придется дождаться другого поколения. — Он кивнул на Джимми. Спроси вот у него, как он проголосовал.

Он знал Джимми, и в душе у него не было никаких сомнений.

— Незачем, — сказал Папа. — Я и так знаю, как голосовали они оба. Мы с Мией все три дня последних спорили об этом, и я знаю, что у нас разные точки зрения. Не сделал ли я ошибки, отдав ее в твои руки?

Мистер Мбеле был удивлен. Он посмотрел на меня и тут — впервые — поднял брови.

— Сомневаюсь, что это из-за меня, — сказал он. — Но если это правда, значит ты сам проголосовал против своего предложения. Времена меняются. Я надеюсь, что это так.

Он повернулся и пошел прочь.

Я обратилась к Папе:

— Джимми хочет помочь мне упаковать вещи.

— Ладно, — сказал Папа. — Увидимся позже.

Я покидала свою квартиру. Решение это я приняла в начале этой недели. Дело было не только в том, что у нас с Папой оказались совсем разные взгляды, и когда он меня об этом спросил, я ответила, нисколько не кривя душой:

— Просто я считаю, что лучше мне переехать… Кроме того, скоро к тебе вернутся мама.

— Откуда ты узнала?

— Мне так кажется. — Я улыбнулась.

Я давно понимала, что, когда мать вернется, я должна буду исчезнуть с их горизонта. И в любом случае теперь я была Взрослой, и самое время для меня перестать держаться за Папину руку.

Однако я не была с ним искренней до конца и, подозреваю, он это понял. Мы больше не смотрели на жизнь одинаково, и это создало бы определенные трудности, продолжай мы по-прежнему жить в одной квартире, пусть даже делая вид, будто ничего не изменилось. А я изменилась, но это произошло не только благодаря мистеру Мбеле. На меня повлияли многие люди, и сам Папа в том числе. Если бы мы с ним в свое время не переехали в Гео-Куод, не сомневаюсь, я никогда бы не проголосовала против уничтожения Тинтеры, даже если бы каким-то чудом вернулась с Испытания.

Уходя из Амфитеатра, мы с Джимми видели, как Папа позвал Джорджа.

— Совет хочет поговорить с тобой до вылета, — услышали мы Папин голос.

— Ты сидел рядом с Джорджем. Как он проголосовал? — спросила я у Джимми.

— «За».

— Знаешь, они ведь его собираются послать…

Джимми кивнул.

Вот этого я не понимала. У меня в голове не укладывалось, как такие хорошие, в общем-то, люди — Папа и Джордж — могли пойти на уничтожение целой планеты со всем населением. Это было уж слишком. Мой собственный мир лишь несколько недель назад расширился настолько, что стал включать в себя «низших» людей — грязеедов и я научилась испытывать боль от их смерти. И я больше не называла их грязеедами, даже мысленно. Я не хотела, чтобы уничтожали Тинтеру. Папа был не прав. И если мною владела моральная слепота, то теперь она исчезла, пелена спала, и я уже не была прежней Мией Хаверо, и не хотела быть похожей на Папу и Джорджа.

С тех пор прошло уже пять лет, но я все еще многое не понимаю. Наверное, это нормально. В двенадцать лет я усвоила урок: мир не кончается на границе родного Куода. И за его пределами живут люди. Мир не ограничен и Четвертым Уровнем, есть люди и еще кое-где. Мне потребовалось два года, чтобы применить этот урок на практике и узнать, что мир не кончается за оболочкой Корабля. И если ты хочешь познать жизнь, ты должен принять в себя всю эту проклятую Вселенную, битком набитую людьми, среди которых нет ни единого одинокого копьеносца.

Я завидую людям вроде Джимми, которые знали это всегда и не должны были ничего усваивать, теряя куски шкуры. Правда, Джимми уверяет, что ему тоже пришлось пройти через это, я просто не замечала, но что-то мне не верится.

Папа, Джордж и остальные 16000 человек не имели никакого права уничтожать Тинтеру. Вообще никто не вправе убивать миллионы людей, с которыми даже не знаком. В глубине души я давно была уверена, что возможность что-либо сделать не означает, что это надо делать всенепременно. Это старая философия силы, а она мне никогда не нравилась. Да, нам вполне по силам было «дисциплинировать» Тинтеру, но разве кто-то поручал нам эту работу?

И все же мы сделали это, и некому было нас остановить, хотя мы и были не правы.

Канун Нового Года — последняя ночь праздника и самая веселая. Оживление царит на всех обитаемых Уровнях, всюду проходят вечеринки. Люди ждут, когда наступит полночь и часы начнут отмерять время уже следующего года.

Я предполагала встретить Джимми на вечеринке, устраиваемой Эллен Пак, но вдруг раздумала туда идти. Где-то в космосе в это самое время Джордж Фахонин расстреливал Тинтеру, и я не чувствовала особого желания веселиться. Впрочем, с Новым 2200 годом всех поздравляю и желаю счастья.

Я спустилась на Третий Уровень, прошла через Лео-Куод до Входных Ворот № 5. Некоторое время побродила по парку, а потом включила дождь и побежала в укрытие к знакомому бревенчатому домику, в котором я полтора года подряд укладывала свое снаряжение, прежде чем добралась до некоей более высокой ступеньки, на которой уже имела право решать — казнить или миловать «плохих» людей во Вселенной.

Было совершенно темно, только над Входными Воротами горела слабая лампочка, прохладно и приятно, и дождь сбегал с крыши непрерывными струйками. Какая прекрасная ночь, подумала я и вдруг ужасно обрадовалась, что живу…

Именно здесь Джимми, в конце концов, и нашел меня. Я что-то напевала про себя под шорох дождя, когда вдруг заметила, что он вышел из Ворот, огляделся и побежал в мою сторону. Почему-то мне бросилось в глаза, как сильно он возмужал…

Джимми сел рядом со мной.

— Я высчитал, что ты должна быть здесь. Ты чем-то расстроена?

— Немного.

— Давай навестим завтра мистера Мбеле? Он хотел нас видеть. Наверное, чтобы спланировать занятия.

— Ладно, — согласилась я. А потом сказала: — Интересно, жив ли еще Ат…

— Не…

Не думай об этом, — сказал Джимми. — Не надо все время об этом думать.

— Знаешь, что я тебе скажу… — начала я с горячностью, но он перебил.

— Я знаю. Мы изменим эти порядки.

Я кивнула.

— Надеюсь, на это не потребуется слишком много времени. На кого мы станем похожи, если уничтожим еще и другие колонии?.. — Меня даже передернуло от этой мысли.

— Ладно, брось, — сказал Джимми и встал. — Идем домой, спать.

И мы зашлепали по дождю, бегом, к огоньку над Входными Воротами № 5.

Загрузка...