Оборотни космоса

Блок 8

Внешность и фасон одежды Форту с Рахом подбирали ещё в граде — но не стилисты, а две рыхлые насупленные дамы из штата полковника Ониго. Обменявшись фразами, состоявшими из междометий, пощёлкиваний языком, движений ушами и хмыканья, они бегло набросали что-то в блокнотах и дали партнёрам листки с эскизами:

«Только так».

На Форта указали согнутым пальцем: «Европеоидный тип. Волосы тёмно-русые. Причёску оставить. Эксперт, вы чем-то похожи на туанца расы нидэ — соблюдайте поведение бывалого космена, знакомого с жизнью КонТуа».

На Раха махнули рукой: «Осветлись и говори с каким-нибудь колониальным акцентом».

«Благодарю вас, тётушка». Гибко склонившись, Pax быстро и нежно повёл рукой, словно подхватывая ладонь дамы своей ладонью, и запечатлел на кончиках невидимых пальцев осторожный поцелуй.

«О, Пятипалый, ты меня смущаешь!»

Советы дам выполнили в точности. Форт облачился в чёрные брюки с тонкими золотыми лампасами, тёмно-аспидную рубашку с шёлковой чёрной вышивкой и длинный гибрид яунгийского жилета с туанским лапсердаком, принятым у каст торговцев и ремесленников, — без рукавов и ворота, прямой силуэт, масса карманов; верхнее платье отливало муаровым узором.

— Блестяще, — обошёл его Pax, одетый в короткий ньягонский жилет поверх простой рубашки; просторные бермуды держал на талии ремень с чехлами для телефона, наладонника и чип-ключей. — Очень узнаваемо. Здесь полно таких шкиперов и судовых офицеров. И цвет хорош — неяркий, тусклый.

Они разместились в одном из отелей эйджинской зоны — не самом лучшем, но выбор жилья Форт целиком доверил Раху. Их поселили, равнодушно приняв деньги и записав имена. Форт отметил: тут эйджи намного больше, чем в Эрке, — столько, что есть шанс затеряться.

Гостиничный номер в плане походил на запятую, вход находился в самом конце её кривого хвостика. Вошедшему предстояло идти по витку спирали, не видя, что находится слева за стеной, — а там, в самом укромном месте, расположился на матрасе Pax, и под его изголовьем лежал пистолет-автомат.

— Если нас зажмут, уйдём туда, — Pax показал вверх, где щиты скрывали короб вентиляции. — Три сажени прямо — и мы в параллельном коридоре.

— Нет ли тут ушей, кроме наших?.. — Форт послойно просматривал стены и потолок сканером и радаром. — Ты так смело говоришь, как будто нас не слушают...

— Поверь, я бы не снял комнату с «клопами». Терпеть не могу вредных насекомых.

Одну панель в стене Pax уже вынул, отыскал среди переплетения трубок и жил одному ему известный кабель и приставил к нему паразитную головку-проникатель. Техногенный нарост пошуршал микролапками, вскрывая оболочку, выбрал нужные оптические нити и присосался к ним — появился доступ куда-то, но куда — Pax не сказал.

— Ты купишь еду и воду. Брать только в лавочках с жёлтыми и полосатыми вывесками, к остальным не подходи — всучат дрянь. Будь внимателен! упаковка должна быть целой, пробки — с заводской укупоркой. «Натуральное мясо» — обманка для олухов, не покупай ни в коем случае...

— Не знал я, что ты такой привередливый.

— Ничуть; просто не хочу влипнуть в беду из-за испорченных продуктов. С температурой ещё можно думать, драться и стрелять, а с поносом — никак. Ты не забыл о существовании кишечных расстройств?

«Вдобавок ты ещё и язва». Вспомнив пару своих бестактных реплик, Форт решил, что Pax должен сравнять счёт, и отвечать не стал.

— Проверь гостевой транспондер — прочно ли застёгнут, — продолжал дотошно инструктировать Pax. — Если обнаружишь, что он пропал...

Носимый на руке маркёр содержал информацию о госте Аламбука, ссылку на его банковский счёт и страховку, автоответчик системы позиционирования, ИНН, сведения об уплате пошлин и налогов, датчик пульса и артериального давления, а также данные о штрафах, судимостях и правонарушениях. Применительно к Форту часть показаний транспондера была искусно сочинена ведомством Ониго, но в Аламбуке, не имея при себе чипа с набором данных, нельзя было ни купить, ни продать, ни заключать сделки, ни пройти сквозь петлю слежения. Утешало то, что изделие мастеров Ониго позволяло сменить личные характеристики носителя и зажить новой жизнью, а в крайнем случае — стать невидимым для мониторинга, условным «человеком Ноль» в компьютерной системе.

— Ты считаешь, что я ротозей и позволю незаметно снять с себя... — Форт потрогал плотно прилежащий к запястью браслет из плоских звеньев.

— Нет, но есть смысл время от времени поглядывать, на месте ли браслет. Это слишком дорогой подарок местным ухарям, ворующим мелкий хай-тэк.

Если Эрке подавлял прессованной теснотой и механически выверенным движением людских потоков, то Аламбук являл собой беспрестанное кишение неисчислимых сонмищ и полчищ пёстрых человечков, мятущихся в нервной суете с непрекращающимся гамом. Сразу возникало впечатление некого безразмерного помойного ведра, где среди беспорядочно наваленного хлама и объедков бегают тысячи злых и голодных тараканов, подхватывая и жуя на ходу какие-то крохи, перескакивая со щепки на банку, с бутылки на смятую коробку, скользя ногами по липким лужам, ныряя в щели и провалы, — и все спешат, спешат, пока огромная рука из иного мира не взяла ведро и не вытряхнула грязный мирок вместе с обитателями в мусоропровод, уходящий в преисподнюю. Или же содержимое ведра застряло в трубе, а далеко внизу гудит и гремит разверстый зев сжигателя.

Непрочность, шаткость, зыбкость ощущалась в Аламбуке всюду. Форт поймал себя на том, что часто взглядывает под ноги и прислушивается к сейсмическому чувству — выдержит ли пол? откуда эта дрожь? что там лязгает, словно взбираясь вверх по балкам и ломая перекрытия между этажами?..

Однако этот опасно колеблющийся, аляповато сколоченный на скорую руку мир охватывала жёсткая структура надзора — низкие тоннели порой разделялись переборками, как зубьями расчёски, на семь-восемь коридорчиков. Прохожие, проталкиваясь через них, мимоходом подносили руку тыльной стороной кисти к пластине чип-зеркала — причём на большинстве рук никаких браслетов не было. У таких проходных пунктов обязательно маячила охрана.

Тоннели были сплошь оклеены плакатами — нередко туанскими, даже на великотуанском языке, хотя их пиратское происхождение не вызывало сомнений. Где тоннель расширялся — возникали ряды ниш-лавчонок; тут продавалось всё, что можно себе вообразить. Форт готов был поклясться, что в одном месте в короб напольных весов совковой лопатой наваливали то ли калькуляторы, то ли ручные телефоны, а чей-то голос сопровождал это скороговоркой:

— Свежие, новенькие, вчера сделаны! Высший сорт! Две сотки крин за восьмерик. На вес, без счёту! Драгоценный мотаси, берите!

— Полторы, и ни агалы не прибавлю.

— Сотка и шесть восьмых! Сыпь нашему драгоценному с верхом! что выше короба — бесплатно! Ай-я, ай-яаа, в убыток торгую ради вашей светлой драгоценности! Самоцвет вы мой, камень лучистый, купите за оптовую цену офисные ноутбуки! Наградите меня своей ласковостью! Если обидите, я ноутбуки об пол расшибу! пусть пропадают, раз вам не нужны!

Точно, что-то треснуло, а после захрустело — торговец с рыданием и причитанием топтал обломки.

Неожиданно панельная облицовка прервалась, открылся голый потолок с косо торчащими, оплавленными штырями арматуры. Виднелись кое-как забитые монтажной пеной щели между плитами, на шершавых стенах — неровные полосы от неряшливой опалубки. Дальше потолок вовсе исчез — ввысь уходил колодец тьмы, а сверху прерывистыми струйками сочилась вода и свисал проржавленный марш железной лестницы. Коридор обрывался дырой, отгороженной верёвкой и табличкой «НЕТ ХОДА», — дыра открывала видение квадратной пропасти, пересекаемой мостками, где в жёлтом свете переносных ламп расхаживали голые до пояса рабочие. Шипела, разбрасывая бело-голубые сполохи, плазменная сварка, кто-то ругался, кто-то хохотал, проплывали на стропах скобы-великаны, ковши поднимали жижу цементирующего раствора — ни страховки, ни защитных касок не было заметно. Там и сям наливались жаром огни папирос, тянулись вверх сизые дымки. У самого обрыва громыхающей бездны, в пенобетонной лавке-ячейке продавщица снимала шестом бурую куртку биндского десантника — одежда десятков размеров висела тремя ярусами. Два фиолетово-чёрных рэсю громко беседовали на биндераме, а торговка кое-как им отвечала, нахваливая свой товар.

«Должно быть, так выглядела стройплощадка в Вавилоне, когда сооружали башню, — предположил Форт. — Только здесь чертёж перевернули вверх ногами, и вместо пашни до небес вышел подземный гараж без дна».

— Ресюй, ваша большая господин, и курточка большой! Зачем ресюй мене ругайся? Просто шовчик не обмётан, остальной весь шик и блеск! Там зашей, сюда пришей, будет как настоящая. Где карман нет?! а я четыре крины скину за карман и воротник, который нет! а почему ресюй подкладка нужен?.. как это «липучка не липнет»?! а вы поплюй, она так прилипнет — не оторвёшь!

Генеральную план-схему Аламбука Форт запомнил линия в линию — уродливый город-клякса, расползающийся по искусственным и карстовым пустотам, — но проку от схемы было мало. Рыночная зона (эта, под названием Шурыга, была одной из многих) никакого плана не имела и постоянно перестраивалась. Иногда целые кварталы вместе с купцами, покупателями и товарами обрушивались вниз, прихватив по пути ещё два-три этажа и образуя в итоге большой слоёный пирожок с мясом. Несущих столбов-целиков на Шурыге не водилось, а опоры и перекрытия ладили из лёгких балок, чтобы потом удобней было разбирать завал и вновь отстраивать торговые ряды.

Впрочем, все были уверены, что Шурыга рухнет не сегодня, поэтому публика валила сюда валом, а продавцов тут было великое множество.

На часах 32.30, пришла пора вечернего отдыха, а торговля, не различая времени суток, кипела в лихорадочном ритме голимого капитализма — отдать три камешки, нажить три с осьмухой! три с четвертушкой! вот оно, счастье!! Прибыль грошовая, зато какой азарт! Есть болезнь — игровая зависимость; есть и болезнь «торговая трясучка», в угоду которой люди вопиют, божатся, суетятся в горячке, льстят, заигрывают, грязно лаются, бессовестно лгут, а в итоге, тяжело дыша и воровато озираясь, пересчитывают мятые купюры. Есть барыш? есть! Дрожь и тяжесть в ногах, душа купается в масле, тихо и сладостно ёкая. Скольких надо надуть, облапошить, сколько наврать, чтобы ощутить наслаждение, знакомое немногим — шулерам, мошенникам и олигархам.

В полутьме фосфорически горели окошки портативных кассовых аппаратов, тем же огнём светились глаза покупателей и продавцов — кто кого?

— Уйди, расселся тут! — пнули сидящего на полу худенького недоросля, согнувшегося над экранчиком спиной к прохожим. Тот ничего не заметил, одурманенный игрой — в объёмной дыре прыгали разноцветные шарики с куцыми крылышками и длинными ножками, перелетая с жёрдочки на жёрдочку, пищали и тонко вскрикивали:

— Я первый, я первый! Вы все дураки!

— Я выиграл мириад! Я ярко-зелёный!

— Ещё немножко! Подтолкни меня, стань великим князем!

Недоросль был полностью выключен из рыночной круговерти. Форт быстро вспомнил, где видел вконец заигравшихся — в Эрке, среди пострадавших в оранжевой зоне приступа. К ноге недоросля цепочкой была прикреплена жестяная банка-копилка с прорезью, а на спине белел плакат, прихваченный по краю клейкой лентой: «ПОДАЙТЕ НА ЕДУ УШИБЛЕННОМУ БОГОМ!»

Другая цепь с замком, обвившая трубу, держала недоросля у стены. Всё на цепь! Только металл может сберечь от похищения деньги и человека. К плакату на спине был прилеплен квиток: «ПОПРОШАЙКА. Место оплачено на 20 часов. Луна 10, ночь 15, 13.00» Никакого опекуна рядом не наблюдалось — то ли пошёл доплачивать за место, то ли отлучился перекусить. Форт задержался рядом с недорослем, бросил в банку камешку, изобразил усталость и раздумье. Должен ведь кто-то прийти за ушибленным! Нельзя упускать столь удобный случай.

Ногастые крылатые шарики пометались со щебетом и исчезли; затем из глубины экрана, вращаясь, начали приближаться чёрные спирали, а голос игры заговорил торжественно и чуть тревожно:

— Вы получили главный штраф, готовьтесь к смерти. Вы видите, как открылся вход. Ваши игроки будут проглочены. Возвращайтесь к нам после оживления. А теперь, а теперь снизу к вам восходит...

Недоросль вырвал из гнезда шнур питания и прижал умолкший экран к груди, часто дыша и нагнув голову.

— Что вам нужно? — прозвучало на линго с сильным и незнакомым Форту акцентом; отслеженная сканером фигура приблизилась сзади быстро и почти вплотную. Форт обернулся; перед ним стояла низкорослая эйджа в стареньком полётном комбезе.

Выглядела она немолодо, но мужская (или скорее ньягонская) стрижка, широкая кость и крепкое сложение придавали ей довольно внушительный вид; солидности добавляла и короткая чёрная палка с витой рукоятью, висевшая на поясе. Угол её рта справа, щека и веки правого глаза словно сползли вниз, отчего лицо выглядело перекошенным в презрительной гримасе. Знаки отличия и герб космофлота были давно спороты с комбеза, рукава обрезаны по локоть, а штанины по колено; комбинезон явно с чужого плеча — великоват. Обувью ей служили потёртые сланцы на босу ногу.

Не дождавшись ответа, она прошла к недорослю, легонько шмякнула его по спине и принялась отстёгивать цепочку от трубы, ворча по-ньягонски, тоже с неправильным выговором:

— Опять доигрался до штрафа, дорвался, провал тебя возьми. Самоцветик мой, башка ты с трещиной.

— Нянь, спрячь, — хныча, совал ей недоросль экран. — Завяжи в тряпку и заклей.

— Лучше я его выброшу.

— Нет, нет. Он отлежится. Оно вытечет. — Тощий подросток не отрывал круглых глаз от экрана в руках няни. — Протри его млечной эмульсией. Я пить хочу.

— А где бутылка?

— Не знаю. Я не видел.

— Засмотрелся в дыру — питьё и спёрли! Тебя всего надо на привязь посадить, со всеми цацками!

— Мадам, на два слова, — начал Форт.

— Я с вами разговаривать не буду, — холодно бросила она, не оборачиваясь. — Идите своей дорогой, господин любезный.

— Я хочу дать вашему... подопечному немного денег.

— Банка — вот, — указала женщина, но тон её стал мягче.

— Он такой от рождения? — Форт неторопливо, чтоб она смогла разглядеть монету, опустил в копилку шесть агал. Сидя на корточках, женщина проследила путь каменного диска и, хотя добрее выглядеть не стала, впервые удостоила Форта спокойным, невраждебным взглядом.

— Вам его усыновить не продадут, не надейтесь. Он уже большой мальчишка, видите. В семье его любят. Может, он ещё поправится. Знаете, он был умненький. Да и сейчас не дурачок, только всё время играет и штрафа боится. На штрафной игре бог вылазит.

— Штрафная, — дрожа, кивнул худыш.

— Что же такое с ним стряслось? — Форт добавил четыре агалы. Глаза женщины стали заинтересованными, она хитро скосилась на щедрого мужчину:

— Откуда мне знать? Я просто нянька, прислуга.

Следующая монета угодила прямо ей в ладонь и мигом перекочевала за щёку. Недоросль туманными глазами водил от Форта к няньке, часто моргая от усилия что-нибудь понять.

— Люблю эти конфеты, хоть и твёрдые. С малым вот что — под восход Звезды попал. И я с ним заодно. — Женщина провела пальцами по скошенной вниз стороне лица. — Мать с отцом-то на работе были; батька у него мужик исправный, докер. Младшие кто где мотались, а он домой забежал поесть. Тут она и взошла, гибель наша. Так малый в корчах и упал, ну а меня скорёжило.

— Какой ужас. — Не меняясь в лице, Форт сочувственно покивал и прибавил ещё монету. — Когда ж эта беда случилась?

— Да в восьмую луну, точно второй градской ночью!

«Шестой удар по Эрке!» — тотчас вычислил Форт. Градские ночи, торчавшие в календаре вне счёта, могли с непривычки смутить человека, но киборга с толку не сбивали. Осталось выяснить главное.

— Да-а... тяжёлое несчастье! Должно быть, многих поразило...

— Не, только грешников, — убеждённо ответствовала женщина. — В аккурат по нашей улице, по Долблёной, как пылесос прошло. Справа, слева — все целёхоньки. Ещё Хитников зацепило, наискось по их жилым норам. Нас-то за что — это богу видней, а Хитников надо, надо было посетить! Они людей на спор за деньги стравливают, кто кого убьёт...

Вежливо попрощавшись с няней, Форт напоследок просканировал её правую руку — луч прошёл с тыла кисти дальше и обнаружил под кожей выше запястья инородное тело, похожее на тонкую иглу. Что за женщина, откуда она? как сюда попала?..

Он шагал, моделируя в уме карту шестого удара — Долблёная улица, жилая зона Хитников, далее везде, вплоть до Эрке. Продолжив линию, нетрудно наложить её на веер оранжевых полос. Район поисков заметно сузился.

Зрелище иглы, введённой под кожу, вновь и вновь возникало перед его мысленным взором. Гости — с транспондерами, местные — со вживлёнкой... Лишь разрезав кожу, можно удалить метку. И без неё ни купить, ни продать... Поголовная чипизация. Очень знакомо. Это уже было. Или это предстоит? Нет, оно уже здесь, сейчас.

«Всем — малым и великим., богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку их... Никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его...»

Форт отлично помнил людей из церкви, раздающих листовки в Сэнтрал-Сити. «Протестуйте! Не принимайте Печать Зверя! Клеймение людей — вне закона!» Очередная попытка правительства навязать народу носимые индивидуальные коды, заменяющие всё — паспорт, лицо, имя, душу. Полицейские в сервокостюмах с ранцами-«мухами» кружили в воздухе у фонарного столба, пытаясь сграбастать девушку, кричащую всей улице оттуда, сверху, слова блаженного Августина: «Если власть приказывает нечто противное воле Божией — не слушайте власти!»

Видимо, в Аламбуке некому кричать. Или тут умеют быстро и крепко затыкать рты.

«Итак, я — в городе победившего Зверя. Как впечатление, мистер Кермак?..»

Атмосфера царила сдавленная и угарная. Энергию для освещения экономили немилосердно, поддерживая слабо тлеющие сумерки, и различать надписи могли разве что ньягонцы. Для иномирян продавцы подсвечивали товары фонариками. Эфир был густо насыщен волнами допотопной мобильной связи, вызывающей опухоли мозга, инсульты и бесплодие, а потому строго запрещённой в цивилизованных мирах. Куда ни брось луч сканера — топкие перекрытия, соты этажей, никаких массивных кабельных пучков и обособленных объектов. Впрочем, цель тайного путешествия в Аламбук на рынке искать бессмысленно — надо добраться до пункта схождения оранжевых линий.

Форт в прикиде наподобие имперского выглядел богатым, шёл плывущей туанской походкой, и торгаши при его приближении начинали орать ломаной великой речью то ли в тоске, то ли с вожделением:

— Сиятельство, купить платья, сегодня привозить!

— Сиятельство, пойдёмте за бельём!

— Сиятельство, куда ты мимо?! Ходит, а денег нет!

— За оты, за оты по курсу скину четверть сотки!

Правда, за полы не хватали, а только изображали пальцами, что вцепляются и тащат на себя.

«Тут — вещевые ряды, а где пищевые?» — Форт пытался ориентироваться сканером. Порой возле него отирались зазывалы, подмигивая и бормоча: «Апартамент, массаж, танцы, весь паркет услуг», — но скоро отставали, иногда буркнув вслед: «Беломордый кастрат!» Подошёл к эскалатору — тот был застопорен, в нём не хватало ступеней, из пустых чёрных проёмов молча выглядывали глазастые лица.

Поиски продуктовых лавок вывели Форта в людное, но необычное место — тут явно шла торговля, однако ни лотков, ни прилавков не было. Представители нескольких биологических видов топтались, шептались, чем-то обменивались и по двое, по трое уходили в разные стороны. Лавочные ниши отсутствовали, а оплаченные места обозначали здоровенные плакаты с едва одетыми существами в позах культуристов и фотомоделей. Щит, стоящий особняком, был сверху донизу покрыт листками объявлений: «ПРОДАЮ ДВУХ», «КУПЛЮ ПРИСЛУГУ С РЕБЁНКОМ», «В ХОРОШИЕ РУКИ ЯУНДЖУ НА СНОСЯХ, ПРИПЛОД БУДЕТ МУЖ. ПОЛА — ПО УЗИ». К Форту мигом подкатила девушка в куцем топике и мини-шортах; сзади из рукотворной прорехи торчал и весело взмахивал пушисто начёсанный хвостик, что в Эрке дозволялось лишь взрослым в приватной обстановке.

— Сиятельство хочет купить? У нас, пожалуйста! Давайте пойдём к менеджеру.

— Говори по-ньягонски, — прервал её Форт.

— О-о-о, вы знаете язык! — просияла девица. — Как это замечательно! У нас с вами будет отличный бузинесс.

— Что? — не понял Форт.

Девица оробела. Она недавно работала на Шурыге и пока не всё усвоила из наставлений менеджера. Клиентов надо заманивать на их языке, ведь так? Имперская речь не пошла, голос рослого — совсем не туанский; значит, он федерал... или альтиец? по-каковски его завлекать? Менеджер написал слово «коммерция» на линго ньягонскими буквами и прочёл трижды, всякий раз иначе. Вконец запутал, бестолочь!

— Будет аффаирэ, — боязливо попробовала девушка на латине, которую знала ещё хуже. — Продажная коммерция. Ой!.. — Она окончательно сбилась.

— Афайрэ! — подсказал парень справа — одно ухо синее, другое красное.

— Афера. — Форт представил слово «affaire» написанным и лишь потом смог верно произнести. — Тёмное дело.

— Да!.. То есть — нет! Без жульства, по-честному!

— В общем, бузинесс, — подытожил Форт.

— Бизнис, так вернее будет. — Разноухий парень не унимался, увиваясь вокруг девицы и поглядывая на её волнующий и трепетный, открытый взорам хвостик.

— Часто говорят — бизнес, — важно поправила объёмистая тётка с толстыми губами цвета апельсина, туго зашнурованная и похожая на перетянутую колбасу.

— Идёмте, господин, — умоляюще позвала девушка, движением «цап-царап» приглашая Форта за собой.

Менеджер сидел на своём пятачке около сумки с небольшими толстыми альбомами.

— К нам, к нам! — приговаривал он, потирая ладошки. — У нас покупают, все довольны. Ни единой рекламации! Кем интересуетесь? Рабочие, слуги, гувернёры? Или что-нибудь штучное, особенное, утончённое?

— Вообще-то я ищу продукты. — Форт машинально раскрыл предложенный альбом. Страницы-вкладыши были фотографиями эйджи, яунджи, ньягонцев и биндэйю обоего пола, а также мужчин-хэйранцев; ихэнов не встречалось, зато попадались аларки. Все персоны — в полный рост и в двух проекциях, отснятые в одинаковых позах; сбоку шёл перечень данных — возраст, антропометрия и навыки.

— Органы для пересадки? — спросил менеджер.

— Нет, продукты для еды.

— Можете распорядиться по-любому. Для еды я бы рекомендовал особей раннего возраста, без навыков. Взрослые обойдутся вам дороже — мы продаём работников, они оцениваются по способностям.

Форт убедился, что попал в самый оригинальный сектор Шурыги. Большинству федералов такие рынки были известны лишь понаслышке, но кое-кто охотно побывал бы тут, чтобы насладиться возможностью купить человека и владеть им как вещью.

— Нет, я же ясно сказал — е-да. Про-дук-ты. Продовольственные товары — хлеб, мясо, молоко. Овощи и фрукты.

— Тогда зачем вы пришли на живой рынок? Вам не сюда. Пять секций прямо, три вверх и налево — там продают съестное. И всё же... вижу, заинтересовались. Верно? Знаете что — оставьте альбом себе. Полистаете на досуге, полюбуетесь... может, что-нибудь выберете. А мы — всегда тут, приходите. Чтоб по Шурыге не блуждать, сейчас вам схемку дам, как быстрее нас найти. — Менеджер потискал ладонный принтер, и тот отпечатал бумажку с картинкой.

— Как насчёт технического персонала? — Закрыв альбом, Форт убрал его в карман. — Мне нужен экипаж космического люгера.

— Сложно, — без гримас и увёрток сразу сказал менеджер. — Товар дефицитный, не всем продаётся. Минимум, что потребуют, — свидетельство от надёжного банка о наличии средств, это должна быть серьёзная сумма. Судите сами — если пилот хороший и свыкся с хозяином, продадут ли его? только за большие деньги. Могу навести для вас справки — за полсотки крин, а если бузинесс сладится, мне полторы шестнадцатых доли. Идёт?

— Договорились. Через две ночи зайду.

Форт не пожалел бы десяти с мелочью бассов, чтобы выяснить, кто из косменов-горемык, попавших в плен к пиратам, работает в неволе, — возможно, сведения пригодятся для розыска. Правда, нет гарантии, что рабы носят настоящие имена, но их возраст, стаж и прочие подробности могут сильно помочь полицейским ищейкам.

Негодовать по поводу засилья высших миров в экономике, культуре и политике — дело нужное, но надо признать, что среди международной бюрократии есть и полезные организации. Скажем — Гэлп Сэкоунтэй, она же Галактическая Полиция Совета Безопасности Нижнего Стола.

Судьбоносные решения вроде порыва вложить десятку бассов в благое дело обычно сопровождаются знамениями свыше. Знамение произойти не замедлило — едва Форт и менеджер договорились, как на Шурыге погас свет. Причём вырубилось всё — встали и редкие действующие эскалаторы, и лифты, о чём красноречиво свидетельствовали вопли и стук замурованных где-то за хлипкими стенами. Шурыга разразилась во тьме матерщиной на многих языках, и всю её Форт понимал. Рынок заголосил на разные лады, всеобщий гам звучал и с нижних этажей, и с верхних:

— Ох, пропади ты пропадом, опять!

— Куда?! положь на место! Стой!!

— Держи! держи!

— Баска, лавку стереги! Где?!

— К лестнице побежали!

— Алё, Гвозди! Воры на лестнице, где с рук диски продают! а? вниз ушли!

Бум! бабах! стена упала — кто-то толкнул её плечом, панель рухнула в потаённое пространство, где ховали сумки и тюки с товаром, чтобы не платить за камеру хранения, Крик и тарарам! Вор пронёсся, разметая воздух; за ним, как грузовой состав, с рычанием прогремела погоня, и все вместе канули в наклонную трубу.

Согласно истине «стыдно, когда видно» тьма выпустила на волю самые низменные побуждения — как бы ограбить ближнего своего и нажиться за чужой счёт.

— Эй! ну-ка оставь!! не твоё! — орали вдалеке, вырывая дорогую сердцу вещь из чьих-то загребущих пальцев.

— Ты дома? — телефонил кто-то рядом. — А свет у нас есть? Да чтоб его!.. Слышь, соседка, отключили весь квартал!

— Я думала — воры рубильник перекинули.

— Что ты, Гвозди не дадут!

Тут и там вспыхивали карманные фонари, загорались одноразовые люминесцентные палочки, выхватывая из черноты искажённые физиономии с настороженно поднятыми ушами. Всюду вдвое ярче замерцали выпуклые глазища ньягонцев и оконца кассовых машин. Судя по тому, как ловко местные ориентировались в полумраке, темнота им была не в тягость — должно быть, недаром ходила молва об их особом кожном чутье и даже о том, что они «видят затылком».

Кто-то ловко запустил лапу в карман Форта. Не дав воришке ничего стянуть, Форт перехватил руку, сомкнув пальцы кольцом на запястье, — пойманный крадун забился и истошно завопил. Тотчас Форта что-то ударило в другой бок, послышалось глухое «звяк!» металла о бронировку туловища, а система диагностики сообщила: «СКВОЗНОЕ ПОВРЕЖДЕНИЕ 3DV СЕГМЕНТА ПОКРЫТИЯ ДО СЛОЯ ПИТАЮЩЕЙ ПРОВОДКИ». Текст ещё не был осмыслен, а левая рука Форта поймала на лету отдёрнувшуюся лапку, рванула и сдавила её между кистью и локтем. Крик справа оборвался, зато слева послышался задушенный скулёж, и небольшой металлический предмет упал под ноги.

— И-ти-ти-ти! — Менеджер осветил клиента фонарём. Заточка, вот что это было. Отчаянный эйджи, вздумавший набрать целый экипаж рабов, держал за руки скорчившихся недорослей, паренька и девчонку. — Вас не ткнули?

«Рослый, гад, в броне!» — решил парнишка, сжавшись от боли и ужаса. Ну как сдаст клановой страже? Это владения Гвоздей; гастролёров из нор Дуки Подвального они не помилуют.

— Что с ними делать? — спросил невозмутимый эйджи. — Я здесь недавно, не осведомлён о ваших правилах.

— Можете сдать клану, их люди на всех входах. Воровке отрубят палец или полхвоста; поножовщику — ополовинят уши или отсекут кисть. Смотря по вине — много ли взято, велик ли ущерб. Если захотите — отдадут вам в рабы на срок. На всё ваша воля.

— Затмение как специально для воров устроили, — осматривая трофеи, проговорил Форт. — И часто гасят?

— Да уж четвёртую луну покоя нет. — Наконец-то менеджер нашёл, кому пожаловаться. — Хорошо, если предупреждают, а то раз пять за ночь отключат когда ни попадя. Раньше чем через час свет не дадут, не ждите. Хотите — моя девка проводит вас с лампой до выхода? дёшево, за шесть агал.

Паренёк глядел, как загнанная пся.

— Проваливай. — Наступив на заточку, Форт отпустил обоих. Он заметил, что рука недоросля, побывавшая в тисках, висит плетью. — В другой раз ушами не отделаешься.

Шесть агал девица не взяла, сказав у выхода:

— Спасибо, господин, что не выдали мою неловкость. Я с языками немного теряюсь...

— А заработать крину? — Форт поманил её монетой.

— Я вольная! Я не стану иметь дело с чужим. Только бизнес.

У врат Шурыги люди Гвоздей зажгли шахтёрские переноски, и освещение было вполне сносным. В рассеянных лучах выражение лица девицы читалось отчётливо — она сердилась.

— Ты не о том подумала. Отключения — они на весь Аламбук? Я живу далеко, мне долго добираться...

— Йо! простите, не хотела вас обидеть! Вы о тырщиках — о тех карманниках, я угадала? Эти мстить не будут. Молоденькие, пришлые — а вы их настращали, руку отдавили. Идите без боязни. В главных тоннелях безопасно... почти безопасно. За пару крин вас любой Гвоздь проводит. А я не могу — работа.

— Значит, выключено всюду.

— Да, везде. Вентиляция крутится, грузовые лифты ходят — остальное нет.

До номера Форт добрался, когда свет уже дали. Pax не скучал и отключения, похоже, не заметил — сидел в закутке в наушниках, вперившись в ноутбук.

— Я собрал кое-какие сведения, — повернулся он с довольным видом. — Второй по старшинству чёрный жрец уехал в Столбовые пещеры, это глубинная, старая база пиратов, она далеко. Через шесть ночей его ждут обратно, без него никакой ритуал не начнётся. Если мы отследим его возвращение... О, у тебя каталог. Где взял? зачем?

— На живом рынке. Хочу рабов накупить. — Перелистывая альбом, Форт держал его перед глазами, запечатлевая в памяти страницу за страницей. — Могу и тебе подарок сделать — какую-нибудь симпатичную девчонку.

Pax поднялся, сматывая шнур наушников. Уснувшие было тёмные мысли вновь ожили и зашевелились. В самом деле, что известно об Эксперте? участник нескольких рискованных акций, знающий куда больше, чем простой пилот; получил бонус, похожий на долю добычи, хочет стать владельцем люгера... смерть Зенона, каталог рабов — возникает целый ворох вопросительных знаков. Невольно задумаешься: «Кто у меня в напарниках?»

— Я спросил, реально ли купить в Чёрном городе экипаж косменов. — Эксперт, сидя неподвижно, один за другим переворачивал листы каталога, глядел на разворот секунду-две и открывал следующий.

— Вопрос не ко мне. Я не занимаюсь подобными делами.

— Ну а если чуточку пошевелить мозгами? чисто теоретически, — не унимался Эксперт.

— Сложно ответить, — не поддавался Pax. — Уместней спросить тех, кто знает рыночную конъюнктуру.

— Я не верю, чтоб ты вовсе никогда не вникал в работорговлю. — Прекратив чтение, Эксперт перевёл взгляд на Раха. — Коль скоро мы работаем вместе, я жду от тебя реальной поддержки.

— Её могут оказать на рынке. Скажем, тот, кто преподнёс тебе каталог. Я полагаю, что это не относится к нашей общей задаче.

— Положим, не относится. — Эксперт заговорил с нажимом. — Но у меня могут быть свои задачи — они тебе не поперёк легли. Ты спокойно мог бы мне помочь.

— А откуда мне известно, что за цели ты преследуешь? Твои интересы порой странно выглядят, и мне совсем не хочется подыгрывать тебе.

— Скажите, пожалуйста!.. — Эксперт не изменился в лице, но голос его зазвучал не по-хорошему. — Я, уступив твоему шантажу — давай называть всё, как оно есть! — по уши влез в эту бездну, шатаюсь по пиратским рынкам с поддельным транспондером и вынюхиваю то, не знаю что, а потом слышу, что мой интерес тут ничего не значит. Здорово?

— Чего ты добиваешься? — в рамках приличного тона, по очень сухо спросил Pax. — В частности — от меня?

— Отвечу. Каталог может понадобиться Гэлп Сэкоунтэй или нашему розыску пропавших.

— Тогда можешь выкинуть его в угол — у нас есть все эти сведения, если только речь не идёт о последних поступлениях на рынок.

— Вот так фокус! я глазами вижу и глазам не верю, что это действительно рабы...

— К сожалению, рабы.

— ...а вы всё знаете, но мер не принимаете! Да появись такой альбом у нас...

— Аламбук — не наша территория.

— А галактическая полиция? а международное сообщество?!

— Гэлп Сэкоунтэй нужны факты, а не картинки. Международное... — Pax сделал брезгливую гримасу. — Оно не тем занимается. Если ты не слышал в коридорах, тогда я скажу — сегодня в Аламбук свалилось «Всеобщее Помилование» с грузом гуманитарной помощи для пиратов. Мы почти три недели не допускали их, но они подняли крик на всю Галактику, взбудоражили правозащитные и разные человеколюбивые организации — и таки пробились. Я повторюсь: каталог — в угол. Если вернёмся, я тебе столько сводок о рабах представлю, что читать устанешь. Я не понимаю, как ты собирался всё добуквенно запомнить, плюс опознание внешности!

— Записать, а не запомнить! — бросил Форт, ещё не избавившись от вспышки раздражения. Да в придачу тошнотворное упоминание о «Всеобщем Помиловании», будь оно неладно!..

— Всё подряд? — Pax, преодолев возникшую было неприязнь, сел рядом на корточки.

Форт, продолжив последовательно листать каталог, запоздало сообразил, что сказал больше, чем следовало. Он не собирался открывать Раху наличие в себе таких волшебных способностей, но... попробуй возвратись на миг назад, чтобы промолчать!

— В тебе есть второй процессор поддержки? он действует как система видеозаписи?

— Пока позволяют ёмкости. Они не безразмерные.

— А запоминать дорогу, интерьеры... портреты? изображение в режиме фильма?

— И звуки, и цвет — но не годы подряд.

— Слушай, это чудесно! Я... извини меня за резкость. Если ты объяснишь суть своих поисков, я охотно расскажу всё, что потребуется. Могу ли я просить тебя иногда включать запись? Некоторые моменты нашей акции необходимо сохранить как документ.

— Пожалуйста. Выдумай условный знак, чтоб незаметно сообщать мне, когда записывать.

— Не надо знаков! если есть процессор, у него есть порт, — воодушевился Pax. Форту стало кисло, потому что допускать к своим портам кого бы то ни было он не желал. — Достаточно соединить его с приставным чипом, и я смогу дать сигнал по радио.

— М-м-м... хорошо, я подумаю, как это сделать. — Форт уклонился от прямого ответа. — Э, а разве у тебя нет какой-нибудь вживлёнки — в зубах, в ушах, в башке? Иногда сотрудников спецслужб так начиняют чипами, что врачам трудно разобраться, чего в них больше — кибер-вставок или собственного тела...

— Это у туанцев, они наркоз легче переносят. Если б в меня что-то имплантировали, я бы выбыл из строя лун на десять — пока в нервных клетках все молекулы не восстановятся. Так что ты хотел узнать?

— Скажем, можно ли в Аламбуке купить инженера-энергетика?

— Очень дорого.

— Или — военного инженера?

— Чрезвычайно ценный товар. Сложность в том, что надо заставить его честно работать на хозяина.

— Но при наличии денег раздобыть военспеца — не проблема?

— Дело только в цене и сроке доставки. Уверен, тут есть такие специалисты, и они при деле. У пиратов большой боевой флот, хоть и из мелких кораблей, — бортовое оружие нуждается в починке, профилактике, наладке. Они любят красть готовых профессионалов. Ну вот, я рассказа. !. Твоя очередь — для чего нужны эти сведения?

Эксперт отложил прочитанный каталог:

— Всё-таки в голове не укладывается... Как вышло, что под боком у Эрке процветает эта торговля? Мы когда обнаружили, что на Эридане развилось рабовладение, мигом пресекли позорище!

— Лучше бы вы свой Эридан не трогали, — неожиданно агрессивным тоном ответил Pax. — Ты хоть представляешь, во что вылился ваш парад свободы?

— Как — «вылился»?! — Форт искренне возмутился. — Десятки миллионов получили волю и права!

— Если бы всё было так просто!.. Владельцы аморов, ну, эриданских рабов, едва узнали о готовящемся освобождении, стали мириадами продавать их через рынки Аламбука, Шарового скопления и других подобных мест. Чёрный город прокачал сквозь себя миллионов шесть аморов. Цены так упали, что даже бедная семья смогла иметь пару рабов-эйджи. А пассажиров на захваченных судах стали убивать — зачем они, если рынок затоварен? брали только экипажи — навигаторов, пилотов и бортинженеров, остальных — за борт. И этим не кончилось! Аламбуку продали заводы — аморов вместе со станками. Треть нелегальных пистолетов из углепласта с клеймом «Motararms, Eridan» делается в Чёрном городе; доход бешеный. А вы — «свобода», «мы сбросили с них цепи рабства»... Вы их вместе с цепями сбросили сюда, в бездну.

Форту мгновенно предстала простая рыночная комбинация перевода рабочей силы с Эридана в Аламбук. Стоило на минуту задуматься, чтобы сообразить — иначе и быть не могло. Рынок! великая сила бузинесса, которая гонит по космосу транзитные суда, выращивает плесень, штампует пистолеты, — в этой силе нет ни морали, ни совести, ни сострадания к жертвам, потому что её альфа и омега — Прибыль. Мучения, несчастье, распад семей и гниение заживо — ничто не остановит изначально безнравственную мощь денег.

Крайне неприятно обнаружить то, что скрывается под либеральными лозунгами твоей цивилизации!

— Да. Некрасиво получилось, — только и смог ответить Форт.

— Не сочти, что я сказал это нарочно, чтобы задеть тебя. Ты здесь ни при чём.

— Ладно, ты сказал, я выслушал. Теперь о деле. Брось слежение за жрецами, я нащупал суть проблемы.

Pax придвинулся.

— В течение четырёх лун, то есть пока в Эрке случались приступы, Аламбук регулярно лишался света. Если за это время вы не разрушали энергетические объекты чёрных...

— Нет.

— ...не прерывали линии электропередачи...

— Нет.

— ...значит, они для чего-то накапливали энергию. Скорей всего, в торнаки, снятые с захваченных судов. Второе — у них есть военные инженеры.

— Наверняка.

— Тогда вывод один — они обладают дегейтором и обстреливают град сквозным оружием на малой мощности. Взрывов при этом не будет, а энергетических эффектов — хоть отбавляй, и все опасны для жизни.

После паузы Pax тихо выговорил:

— Ты уверен в том, что сказал?

— Готов поставить против камешки весь гонорар за эту акцию.

— Дегейтор! где они взяли дегейтор? — Pax понижал голос, но за его интонацией таился сдерживаемый крик.

— Ума не приложу. Явно не купили — им никто не продаст. Может, нашли потерянный военный корабль с погибшим экипажем. Или взяли на абордаж. Ни одна цивилизация не признается, что у неё пропало сквозное орудие, — будут искать, но в обстановке строжайшей секретности. Факт тот, что орудие у Аламбука есть. И не обязательно новейшее.

— Но почему ты говоришь о сквозном оружии? Разве запас энергии не может быть использован как-то иначе? Положим, для зарядки сверхсветового лазера?.. «электромагнитного меча» или большого корабля?

— Pax, не принуждай меня говорить правду. Я скажу её позже, на смертном одре. Просто я знаю о сквозном оружии больше, чем ты. Что мы теперь должны делать?

— Если дело обстоит именно так... — Pax боролся с сомнением. — Надо сообщить о твоих выводах полковнику Ониго. Но он поверит нам не раньше, чем мы предъявим доказательства. Поэтому... мы ничего ему не скажем, пока не найдём бесспорные факты.

Ава, будучи гранд-дамой, входила без стука не только в любое жилище, но и в любое служебное помещение, так что её появление в кабинете Ониго не нарушало приличий. Часы показывали 35.30; рядовые граждане смотрели поздние телефильмы и готовились ко сну, а властителям града было не до сна и не до развлечений. На Ониго незримо лежала тяжкая забота; Ава пылала сдерживаемым гневом.

Ониго, не вставая, кратким телодвижением обозначил приветствие. Кабинет у него был маленький, словно комната для одиноких раздумий.

— Следишь за событиями, братец? — Ава, свежая и быстрая, словно не было позади суток, полных тревог, стрессов и разочарований, опустилась на казённую плетёнку, положив на пол перед собой папку с бумагами и картами памяти.

— Весьма сочувствую, сестрица. Я видел высадку барж. Слышал речи Папы и Хау.

— Гадство. — Черты лица Авы оставались замкнутыми, даже голос не выдал того чувства, которое вибрировало внутри. Немного отсидевшись в покое, она позволила себе высказаться более откровенно: — Этот мазурик, этот раскормленный проходимец оскорбил меня. Он посмел заявить, что мы-де «идём навстречу международным усилиям». Ты представляешь?!

— Нам нечем ответить ему, Ава. С досмотром груза ничего не получилось, зато Хау разыграл досмотр как шоу в свою пользу.

— Я хочу, чтобы Борин Хау был дискредитирован раз и навсегда! — Ава негромко, но сильно пристукнула кулачком по полу. — Ониго, сделай из него политический труп. Как можно скорей! не дай ему улететь чистеньким. У тебя сегодня есть толковые ребята в Аламбуке?

— Есть. — Ониго осунулся и глубоко вздохнул. — Но у них важное задание.

— Отложи его!

— Мои люди завалятся и погорят на твоём деле.

— Какое может быть «моё», «твоё»?! Град оскорблён, а ты делишь дела на свои и прочие!.. Золотой Луч, твои по многу раз меняют обличья и остаются в тылу чёрных. Придумай что-нибудь; ты сможешь, я уверена. Возьмись за это. Скажи мне «да». Угута Ониго, слышишь? я требую ответа.

Вместо ответа полковник дотянулся до папки Авы — он знал, что там лежит, — раскрыл её и погрузился в чтение. Ава решила придержать свои настойчивые требования; если полковник взял что-то в руки, он уже приступил к оперативной работе, и мешать ему не следует.

Ониго изучал биографии фигурантов дела с «Леди Гилфорд». У Хау послужной список гладок, как его щёки. Таких безупречных людей не бывает — значит, шероховатости подчищены. Офицеры и команда «Леди Гилфорд» — обыкновенные космены с мелкими грешками. Бригада ВП — либо блаженные кликуши, ополоумевшие от либерализма, либо пройдохи и шпионы под стать Борину, травленные и щёлочью, и кислотой. Как подкопаться?..

Полковник последовательно зондировал в уме все возможности расклинить ситуацию. Вот сведения о троих пропавших, которыми Ава уела капитана баржевоза... Уела, она умеет! Пришлось хорошенько пощипать сыскарей за уши, чтобы собрать полный объём данных об однокурсниках командира «Леди Гилфорд» и их судьбах.

«Два первых имени опустим, этих людей сейчас не отыскать. Что остаётся? Дорис Гурден, навигатор «Звёздного Флага». По федеральному ей тридцать шесть годов, пропала 6 марта 6242 года. Ей очень близко соответствует некая Коел Дром, навигатор с «Обороны», корабля Нихана Гурга из Неминучих Ножей. Она находится в Аламбуке, поскольку «Оборона» чинится на верфи в долине Тога..»

— Да, наогэ. — Ониго опустил веки, склонив голову и согласно прижав уши. — Я берусь уничтожить Борина Хау.

— Соскучились? — Сузив глаза, Удюк Лишай любовался сворой недорослей-оборванцев, собравшихся вокруг него и Псицы. — Ну, чего натырили? выкладывайте.

Сегодня ночка светлая — «князёк» воротился в ребятник! наверняка не с пустыми руками; он всегда что-нибудь притащит.

— Покражи много, — гордо и важно объявил Палец, в отсутствие старшого заправлявший беспризорниками. — Вот наличка. — Он вытряс у ног Лишая тощий кошель; образовалась кучка, где монеты перемешались с купюрами. — Дорожные чеки и кредитки выдоили начисто. — К ньягонским деньгам прибавился чуток иноземных. — Налоги за жильё, за крышу и в общак уплачены.

— А доля Дуки? — В расчётах с вожаком погрешностей быть не должно, иначе расплатишься хвостом или ушами.

— Кассир сказал, ты сам притащишь. Ждёт до твоего возврата. Хотя оценщику мы предъявили, он всё записал.

— Показывай вещички.

Один из мальцов-оборвышей, улыбаясь до ушей, перевернул суму — посыпались таймеры, брелоки, всякая карманная и поясная электроника, расчёски и носовые платки, упаковки мятных освежителей, тампоны, гормоны в пилюлях, барсетки, пакетики наркотиков и подозрительных таблеток, ножики (эйджи зовут их перочинными), дамский пистолетик, парализующие разрядники и слезоточивые спреи, механические часы с цепочками (антиквариат! или новодел?), кулоны и запонки.

Удюк довольно ухмыльнулся. Понятно, часть добычи рассосалась по карманам и будет продана на стороне, сколько-то денег ушло на откуп от чужой стражи, но видно, что ребятня не отлынивала.

— Ладно, где-нибудь соток на пять потянет... Половину Дуке, сотку в заначку, сотку мне, остаётся тридцать крин.

— И две, — пискнул кто-то.

— С тебя две, обсосок! за то, что пасть разинул. Чтоб завтра добыл, ясно?

Две выпавшие при делёжке крины достались Пальцу как бонус. Остальное Удюк разбросал ребятам; принадлежащие им хапушки и малявки должны молча сидеть на корточках позади своих пацанов.

— Чего-то я не понял, — пригляделся Удюк. — Кого нету? Так, Шангула нет с его хапкой, Носача... а где эта, лысуха?

— Загнулась от горячки. — Палец упрятал долю в потайной карман под поясом. — Отнесли в отнорок, там и кокнула. Её пси утащили.

— Пси совсем обнаглели, — заметил паренёк с распухшими, гноящимися веками. — Идёшь, а они урчат, подбираются. Отраву бы им положить...

— Мелкота потравится, а пси умные, жрать не станут. Я обычно наберу в карманы каменюк — и, пока дойду, все пошвыряю в псей, — добавила крашенная в жгуче-жёлтый цвет девка Носача с кольцами в проткнутых бровях и витыми проволочными браслетами на щиколотках. — Удюк, дай шокер или баллончик.

— Купи, восемь крин.

Все рассмеялись, а младшие — прямо до визга, тут же начав толкаться и щипаться.

— А может, договоримся?.. — Зазноба Носача томно потянулась, закинув руки за голову и поводя худосочным бюстом. Девчоночий смех стал тоньше, пронзительнее, а пацанов разодрало на лютый ржач. Точь-в-точь картинка из журнала «Мерзавочка»! Она вечно, когда хахаля нет, подначивает Лишая, а Псица ревнует.

Редко тут гостевало веселье; все спешили позабавиться тем, как Жёлтая рисуется и строит из себя коварную женщину. Она ненадолго, но сильно украсила собой ребятник — беспросветный подвал с провисшей крышей, где всегда капель или сквозняк из щелей, где булькают и утробно рыгают изогнутые хоботы труб над головой, где вонь и плесень, сопревшие покрывала и лужи, а для спанья — кучи тряпья.

— А может, хвостами померимся? — с намёком предложила Мухарма, не глядя подкинув складной ножик; когда поймала, пружина щёлкнула, выкинув лезвие. — Сразу скажу — твой короче окажется.

— Йо, что ты?! — отстранилась ладошками Жёлтая, трепеща ушами с видом растерянной глупышки. — Я ничего не думала!

— Оно и видно, что не думала. Гляди, добалуешься.

Удюк метил в разведчики и так навострился, что ему давали поручения сержанты Дуки. Он кой-чего соображал в хай-тэке, а притвориться мог кем хошь. Псица втайне боялась, что дружок выйдет в люди и дверь за собой захлопнет. Она старалась быть незаменимой, угождала ему всячески и настырно выступала всюду как ординарец Удюка, пока он зуботычинами, оплеухами, а то и куском трубы укреплял свой авторитет в ребятнике. Но в девчоночьи разборки он не встревал, «князьку» это не к лицу. Пусть между собой выясняют, кто самая хвостатая.

— Цена твёрдая, с учётом налога, — заявил он. — Пока не снёс в дукину кладовку, разбирайте.

Утаить что-нибудь от дележа считалось подлым и наказывалось, но от мелкой сиротки до шестигодков всем было известно — прежде, чем начнут дуван дуванить, лучшие кусочки исчезают сами собой, а святая воровская правда начинается с описи трофеев при свидетелях. Если не успел припрятать, не скрыл от завидущих глаз Пальца — выкупай у Лишая. Так же и Палец опасался, что его заложит любая соплюшка, причём не Лишаю, а страшному сержанту. Никто никому не доверял, все друг друга подозревали.

Куда в этот раз ходил Удюк с Псицей, где пропадал, по какому воровскому делу — не спрашивай, за спрос получишь в нос. Лучше подкатись с подарочком. Сюрпризы готовили загодя, учитывая интерес «князька».

— Удюк, я гриб нашёл! для тебя...

— Хм, гриб... — Лишай повертел в пальцах дряблое убожище, смятое в запазухе. — Мухарма, нанижи.

Подруга сделала на нитке узел и проткнула шляпку иглой. Уходя, они оставили две нитки грибов, и Лишай велел малявкам обмахивать их тряпками, чтоб сохли побыстрей. Грибы были сосчитаны.

Он порылся и вынул пол-горсти леденцов, облепленных всем мусором, который жил в его карманах. Стряхнул пяток в протянутую лапку.

— Градские, настоящий сахар.

— Чистая глюкоза! — щегольнула Псица иностранным словом, возвышая Лишая в глазах подданных до дальше некуда.

— Глюк... — Босая через одного ребятня в рванине, грязная, как приплод дальних пещер, горящими глазами сосредоточилась на цветных конфетах. Слово загадочно напоминало о видениях, которые являлись, если помуслишь во рту щепотку плесени.

— Закурим. — Лишай жестом удальца извлёк хорошо набитую папиросу. Псица живо поднесла зажигалку. Ребята старались вдохнуть вьющийся мимо них дым. М-м-м, лишайник! Если курнуть по-настоящему, привычная нора, кроме которой и представить ничего нельзя, исчезнет и вокруг засветится туман. Главное, не сделать передоз. Кто курит чистяк, с ума сбредает. На самое великое сумасбродство имеют право лишь богатые, которым даже древняя правда не писана.

— Ему. — Лишай отдал ухарски примятую папиросу Псице и указал на одного из пацанов. Псица, сама глотнув дымка, протянула сокровище сиявшему избраннику.

— Оставь... Оставь чуток... — заныли сзади его подопечные, робко придвигаясь. Со всех сторон завистливо поглядывали обделённые. Как? всего одну выдаст? «Неправильная раздача!» Но буркнуть это вслух никто не рискнул.

Удюк не спешил пустить по ребятам следующую дозу. Пусть маленько помучаются — тем слаще на душе захолонёт, когда новая папироса забелеет у него в руке.

— Достань-ка, Псица... — Лишай нарочно помедлил объявлять, что будет выставлено. — Ту половинку.

Оу, грибная настоечка! целая бутылка-половинка, в ней шестнадцать стопок! Всем пацанам хватит, и лишек останется. Жиденькое пойло нежит душу, слабит ноги и туманит зенки.

— Разведи до ковша, — велел Удюк. Ребячий народ застонал; защебетали девчонки — появилась надежда напиться! А не устроить ли танцульки?

— Где-то у нас свинки были, — продолжал восхищать публику Лишай. — Свинки, запечённые в фольге! гулянка!

Жёлтая свирепо ковыряла отвёрткой плеер, осыпая его последними словами — батарейки почти новые, чего же он не пашет?!

В ту пору Шангул с хапушкой пробирались к ребячьему гнезду. По коридору? не коридор и не проход, а всамделишный лаз, залитый теменью. Кое-где Шангул полз на коленках, потому что с одной рукой на четвереньках неудобно. Сырь и мрак. Когда удрали с Шурыги и убедились, что погони нет, подружка купила ему вместо лекарства восьмушку грибной, но дозы хватило ненадолго — тёплую одурь выдавило болью, выдуло знобящим холодком. От прихода пьяной лёгкости вскоре остались изжога, ломота в башке и перегар во рту.

Его девчонка старалась не ободрать колени, чтоб не потерять мало-мальски товарную внешность; нос уже хлюпал простудой. Жёнки удальцов, прежде чем выйти на улицу, по часу, если не по два наводят лоск и наряжаются, а ты попробуй не выглядеть чучелом, если в чём спишь, в том и на промысел ходишь. Назавтра нос опухнет, ох, придётся дышать ртом нараспашку и гундосить! Лишь бы резь в пузыре опять не привязалась, тогда хана промыслу — умучишься за угол бегать.

Когда они влезли в ребятник, большую часть рассиропленной грибной уже употребили, а от свинок мало что осталось. Дым лишайника туманными линзами зыбился под нависшими чёрными трубами, плакавшими холодной водой. Одних тошнило по углам, с перерывами на стон, другие галдели, и каждый старался перекричать всех. Жёлтая, захлёбываясь хохотом, боролась с Пальцем, но уже просила пощады — влетит ей от Носача, когда тот узнает.

«Удюк вернулся», — завидев «князька», Шангул враз круто скособочился, сделал плаксивое лицо и подхватил больную руку здоровой, словно боялся, что повреждённая лапа отвалится. Девчонка мигом приняла самый жалостливый вид.

— Шангул?.. — По-хозяйски задрав нос, почти трезвый Удюк взглянул и повёл ушами, словно не узнал вошедшего. По его взгляду вылупились все остальные собутыльники, дурные и пьяные.

Девчонка остро почуяла, какой лахудрой она выглядит — глаза как у пси, уши в болячках, накрашена, мало одета, в пупке блестящая бирюлька, хвост торчком. Зябко поджав живот, она потирала плечи ладонями. Вот так и мужики у ларька таращились, когда покупала пацану настойку. Один поманил неполным стаканом: «Угостись, весёлая. Ну-ка, сядь рядом». Шангул подал знак: «Уходим». Не за ту приняли, хапушку за футырку посчитали — но поди-ка объясни им, что ты не почасовая. Можешь и не успеть. Всё дело в одёжке. Чтобы рассекать среди народа, надо держать модный фасон, а самая подходящая мода для простых девчат — одеться как футырка, заголив ноги и пуп.

— Хапцы пришли, хабару принесли, — пропела поддавшая Мухарма. Доля Удюка в добыче уличных хапцов была невелика, но платить за право жить в ребятнике он выучил всех. — Или он в побирухи подался? какой-то Шангул не тот...

— Н-да, он так не входит, — промычал Удюк задумчиво. — Чего-то у него не сладилось. Шангул, а деньги? Что принёс — доставай, порядок знаешь.

Хапушка захныкала, размазывая по щекам несуществующие слёзы, а Шангул присел, словно от боли.

— Это что значит? хочешь сказать, что пустой пришёл? Да ты смеёшься, что ли?! Как уши-то посмел сюда засунуть, если у тебя — голый нуль?!

Гуляющие нестройно засмеялись, выкрикивая разные безжалостные подковырки; хапушка с лица стала сама не своя, а Шангул застонал, сгорбившись и баюкая руку на тряпичной перевязи, сморщившись то ли от боли, то ли понарошку.

— Не серчай, Удюк! Видишь, я никакой стал! Чем ругаться, лучше помоги! Проруха вышла. Нас на Шурыге обидели... Меня изувечили... — Левой бережно вынув правую из перевязи, Шангул кое-как вздёрнул рукав. Предплечье налилось красно-бурым кровоподтёком. Ребятня зашепталась — во, страх какой!

— Так. — Удюк встал, решив, что повод для прихода без добычи предъявлен вполне уважительный. — Пошли в «комнату», говорить будем.

У Лишая с Псицей имелась «комната» — угол, занавешенный гуманитарным покрывалом из какого-то давнишнего привоза. Оно слегка протёрлось и маленько разлохматилось; офицерская жёнка уже собиралась его кусковать и продать в розницу, но муж-кормилец раздухарился с грибов и кинул покрывало Лишаю. С тех пор Лишай спал не просто в груде рванья, а имел «ложе». Войти в «комнату», когда занавес задёрнут, — в лоб схлопочешь и пинка в придачу. Удюк от всех требовал соблюдать своё private и орал из-за одеяла: «Кто там?! Назовись, а потом лезь!»

Псица тут всё устроила шикарно. На стене налеплены вырезки — заказные интерьеры из торгового альбома и красавицы; на железном поддоне — лампа со стеклянной трубой и переносная горелка, обе заправлены керосином; на вбитых в стену дюбелях — две сковородки. Лёжа на «ложе», счастливая Псица воображала, что она — взрослая. Под тюфяком она прятала двух мягких кукол с глазами, это были её дети.

— Кто наехал? Гвозди? — Удюк сразу взялся за главное. С кланом, чей рынок, дело может иметь только сам Дука. Но если кто другой напал на Шангула...

— Не, Гвозди не придирались. Мы купили входные браслетки, по агале штука. Деньгу предъявили чин чином — мол, покупать идём.

— Сосчитали, когда будет отключка тока, — даже убитая горем, не забывала хвалиться девчонка. — Плюс-минус час. Нам это ой как на руку! Пригляделись, пошастали... Хлобысть! — и всё погасло. Я как раз нацелилась на корноухого. Ну как есть дуропляс, болванчик эйджинский! зенками по сторонам хлоп-хлоп, а ни махра не видит. Его на живом торге девка-затягала — тоже дурь с хвостом — к приказчику водила. Я шасть к нему в карман — тонко-тоненько, ниточка не шелохнулась.

— Ты мою девку знаешь! Ловка, в восемь рук не уловишь, а этот идол притворялся! Чуткий оказался, ухватил её. Тут я его в бочину-то как ширкну! За свою девку — душа кипит! И мне облом — поганец был в бронежилете. Чуть руку из плеча не вырвал. Сломал, поиздевался — и выпустил нас. Мы дралала! Теперь лапой двинуть не могу... Болит, как сверлом крутит. Пальцев почти не чую... А вдруг совсем отнимется? — Голос Шангула задрожал.

Да, налетел хапец, иначе не скажешь! Кто он без боевой руки? ни девке оборона, ни себе добытчик.

— А, Удюк? ты старшой...

— Не оставь нас! — заныла девчонка.

— Может, Дуке пожаловаться? — Шангул тяжко размышлял вслух. Мухарма молча поглядывала на дружка — как-то он поступит? Удюк — парнишка резкий, но должен понимать, что есть дела, которые не по плечу ребятам.

— Кончай скулить, хапец. — Удюк достал две папиросы, подал одну Шангулу. — На, утешься. Ты, девка, приложи ему мокрого мха к руке, меняй чаще. Будет хужать — заплачу докторишке, он вправит.

— Ну его, костолома! — Шангул поёжился. — Он грибоед, руки крючьями...

— Другие стоят дорого. Так вот, я беру ваше дело на контроль. — Удюк не мог передать обиду сержантам, иначе какой он авторитет и старшой!.. — Слово даю — отыщу корноухого, горько ему будет. Это дельце нехитрое... Рабов за один раз не покупают — значит, он там вновь объявится. Тут гада и выследим. Посмотрим, кто это и как его наказать.

«Наказать-то я подзаведу сержантов!» — подумал Удюк. Иначе зачем у Подвального свора боевых парней? Надо им отрабатывать харчи; они жрать здоровы — вот пусть и мстят за Шангула, раз такие откормленные.

— Сделай, Удюк! — с жаром попросил Шангул. — Я для тебя за это...

— Молчи, пока не вырвалось. Потом и ты мне поможешь когда-нибудь... Теперь вали, рассказывай, каков эйджи из себя и где с кем торговался.

Хапцы описывали долго, но толково — после их слов врага ни с кем не спутаешь. На прощание Удюк («князёк» должен быть щедрым!) подарил Шангулу ещё папироску и книжицу, надорванную поперёк, — пособие ВП для недорослей; он их целую пачку выудил из мусорной коробки в «Кабарете».

— Занятная ерундовина. Пусть девка тебе почитает, там много всякого — про драки, про дурь, про секс и как это делать. Самая правильная книга.