Оборотни

Прошло слишком много времени с того дня, когда у нас был последний гость. Когда живете в развалюхе, приютившейся в холмистой местности, редкий путник сможет забрести к вам. Если кто-то и появлялся, это были или те, кого мы заманивали, или те, кто заблудился. Последним был курьер. И вот сейчас, из-за голода, мы стали раздражительными. А в голодные времена каждый из нас начинает угрожать действовать сам по себе — пустая, впрочем, угроза, поскольку мы, все четверо, связаны между собой самым необычным образом.

Но вот однажды в фургоне приехал молодой человеке и стал умолять дать ему работу — отремонтировать дом. Должно быть, наш голод создал какое-то пустое пространство, которое засосало его, и он свернул с большой соседней дороги, по которой ехал по какому-то известному только ему делу.

Увидев, что он движется в нашу сторону, мы начали перевоплощаться. Я стала Челси Уиггенс, двадцати лет, с живыми светло-зелеными, широко расставленными глазами, безупречной кожей светло-оливкового цвета, с длинными, мягкими, вьющимися каштановыми волосами и телом молодой женщины, которой впору создавать себе подобных. «В самом соку», — сказала про меня Квинелл. Фромм превратился в седовласого добродушного папочку, Лайла — в ревнивую (как это водится) сестру, прелестную и отталкивающую одновременно, а Квинелл решила еще раз оттянуться, сыграв мою мамочку. Вообще-то у нее были превосходные актерские способности, но в этой роли она была вульгарна и неубедительна.

Рэндолл Басс, так звали молодого человека, вошел в гостиную, где мы все собрались, чтобы познакомиться с ним. От этого парня исходил запах, который возбудил во всех — но почему-то не во мне — мысли о хорошем ужине. Я поймала себя на той мысли, что меня, как это ни странно, помимо этого интересует и его внутренняя сущность, что прежде мне было незнакомо. Это вызвало страх, который мне, видимо, предстояло понять. Я тотчас захотела разобраться с этими чувствами, но для начала нужно было защитить объект моего тайного желания от страстного стремления утолить голод, о чем мои товарищи только и помышляли. Непростая задача. Я видела голодные взгляды Квинелл, Фромма и Лайлы и в замешательстве подумала, отчего это я не распускаю такие же отвратительные слюни? Приход Басса взволновал и заинтриговал меня, во мне произошла какая-то перемена, но что является тому причиной, я и сама не понимала.

Казалось, он и сам пытается побороть замешательство от встречи с нами. Мы стояли вокруг него, ожидая, как поступит Фромм. Когда Фромм расположился на продавленном диване, мы расселись по обе стороны от него.

Фромм оглядел молодого человека с головы до пят.

— Присаживайся. Как тебя зовут, парень?

— Рэндолл Басс, сэр, но все обычно зовут меня просто Басс.

Басс сел на новый складной стул — последнее приобретение Квинелл.

— Значит, говоришь, хотел бы подремонтировать наш дом? Ты плотник? Маляр?

Басс сложил руки на коленях. Его перепачканные краской штаны цвета хаки были настолько коротки, что были видны голые лодыжки и изрядно поношенные мокасины. Он заерзал на стуле, и я увидела, как под его выцветшей голубой футболкой перекатываются мышцы.

— Да, сэр. Я перестроил одиннадцать домов от фундамента до крыши. Начал строить в тринадцать лет. У меня есть лицензии почти на все работы, от электричества до канализации. Большой опыт. Есть и рекомендательные письма, если угодно.

Краешком глаза я увидела, как Лайла вытирает слюну в уголке рта. Она пугала меня больше всех. У нее всегда отличный аппетит.

Я решила вмешаться:

— Папа, последние лет пять ты жаловался на то, что мы живем в развалюхе, и говорил, что лучше уж ее совсем разломать. Так дай ему такую возможность. Что мы теряем?

Фромм откашлялся.

— Что ж, Челси, если вы с сестрой хотите дать этому молодому человеку — а заодно и мне с вашей мамой — дополнительную работу по дому, то, полагаю, стоит посмотреть, на что он способен. — И «папочка» посмотрел на Басса: — И во что обойдется мне такой молодой человек, как ты?

Квинелл выгнула спину.

— Погоди, папа, надо бы поаккуратнее с наследством. Нельзя же так сразу взять и всё разрушить.

Фромм взглянул на нее.

— Чеки подписываю я. А ты свои переживания можешь оставить при себе. Если, по-твоему, этот парень собирается надуть нас, так сразу и скажи.

Квинелл потянула носом воздух и вздохнула, сдаваясь.

— Как скажешь.

Басс заулыбался:

— Я думаю, вы останетесь довольны моими расценками, сэр. Могу я осмотреться, чтобы понять, на что обратить внимание, а потом составлю для вас смету расходов?

— Что ж, отличная мысль, мой мальчик. Вот тогда и вынесем взвешенное решение. Что скажешь, мама?

Квинелл отвернулась.

— Ладно.

Басс поднялся, кивнул каждому из нас, при этом на мне он задержал свой взгляд чуточку дольше, чем на других, и отправился составлять смету. Оставшись одни, мы принялись за свои «расчеты».

Лайла терпеть не могла, когда с жертвой так возятся. Ее распирало желание поскорее разделаться с этой добычей. Квинелл же больше нравилась игра с жертвой, чем процесс еды. Мы же с Фроммом всегда были сговорчивые. Как нам удавалось жить вместе и при этом оставаться довольными друг другом, ума не приложу, но на этот раз все было по-иному. Я хотела, чтобы игра продолжалась как можно дольше. Мне хотелось понять, какие силы движут мною и что будет дальше.

— Дали бы хоть попробовать его, — облизнулась Лайла.

Это она снова приняла образ зверя.

Квинелл покачала головой.

— Ты становишься такой… отвратительной, когда так говоришь. Ну неужели, дорогая, тебе не хочется почувствовать вкус страха в его крови, когда будешь отрывать плоть от костей?.

При этих словах морда у «мамочки» вытянулась, да и Квинелл, похоже, потеряла самообладание.

Фромм поднялся и прорычал:

— Да заткнитесь вы обе. У нас тут возле дома ужин бродит, точно рыба, которая вот-вот клюнет, так что не торопите события. Челси, ты умеешь найти подход к молодежи. Почему бы тебе не пойти и не использовать все свое очарование?

— Не знаю, Фромм.

Я сидела неподвижно. Я была самой младшей из них и вела себя соответствующим образом.

— Есть у меня предчувствие. Что-то тут не так. Не то что-то. — Я смотрела в окно, нахмурившись: — Что-то беспокоит этого Басса.

— Да не слушайте вы ее! — прорычала Лайла. — Просто она хочет, чтобы он ей целиком достался.

Я молчала. Теперь должен был говорить тот, кто старше. И Квинелл заговорила:

— Лайла, Лайла, Лайла. Завистница ты наша. Да ведь ты старая карга, а признавать этого не хочешь.

Фромм сел на стул и сказал с раздражением:

— Мы еще ни разу не видели, чтобы Челси сама выходила на большую добычу, и меня не радует мысль о том, что это может произойти сейчас. Правда, в случае со сбежавшей женой и домашним учителем она оказалась права. От обоих были одни неприятности, и если бы не ее предупреждение, нас могли бы разоблачить. И уничтожить. Так что прекратите эти разговоры и выслушайте ее.

— А мне наплевать на то, что говорит Челси, я голодна и хочу жаркое из Басса.

Лайла выскочила из гостиной и побежала в свою комнату. Слышно было, как ее когти стучат по деревянному полу, пока за ней не захлопнулась дверь.

— Я выслушаю тебя, Челси, дорогая. Я самая старшая и не хочу, чтобы у нас были неприятности.

И Квинелл неумело собрала свои седые волосы в пучок на голове.

— Продолжай, — кивнул мне Фромм.

— Да, я знаю, все мы голодны. Следующего гостя не будет, может, еще неделю, так что если я стою на своем, то для этого у меня должны быть веские причины. — Я закрыла глаза, надеясь, что хоть какая-то мысль придет мне в голову. — По-моему, он знает, кто мы такие. Мне кажется, этот мальчик наделен большой интуицией. Насквозь все видит. И еще… может, он заслан сюда, чтобы разузнать о нас все. Подставное лицо…

— Да он из семьи домашнего учителя! — вскрикнула Квинелл. — Она права! А мы-то думали — когда же найдется второй сапог, чтобы составить пару первому!

Фромм нахмурился. Он взглянул сначала на Квинелл, потом на меня:

— Она права?

Вот, мне и карты в руки.

— Именно такое чувство у меня и возникло. Прошло всего десять месяцев. Школа могла за это время нанять частного детектива, вот его-то и прислали… — Я крепко сжала свои руки. — Помню, когда эта женщина — жена — появилась здесь, какая она была взволнованная, прямо вне себя. Я знала, что где-то недалеко кто-то есть, кто ищет ее. «Сбежала», называется. Этот учитель не такой простак. Кто бы мог подумать, что его школа пришлет инспектора, чтобы тот проверил, каковы успехи в отношениях «ученик-учитель». Тогда у меня не было особых оснований для подозрений. Теперь же мои сомнения еще более безосновательны, поэтому мне понятно, почему все воспринимают то, что я говорю, с таким скептицизмом. Однако дурное предчувствие от этого не меньше.

— Тогда решено. Дадим ему отбой.

Фромм прикусил губу.

— Нет! — возразила я.

Вздрогнув, Квинелл и Фромм уставились на меня.

— Если он тот самый, кто заслан для того, чтобы проверить, кто мы такие, тогда нам следует позволить ему остаться здесь, пусть все вынюхает и убедится, что мы — именно те, за кого себя выдаем. Уиггенсы, живущие в конце Брэдфорд-каунти-роуд. А если всплывет разговор об учителе, скажем, что говорили тогда: его здесь никогда не было. Удовлетворившись увиденным, мистер Басс наверняка скажет себе, что сделал свою работу, и уйдет. Отошли мы его сейчас, он может истолковать это так, будто мы его боимся.

Фромм, всегда такой предусмотрительный и мудрый, убрал когти и поднял голову.

— Нам нужно быть очень осторожными, Челси. Не забывай о том, что время от времени мы перевоплощаемся. Цикличность и периодичность перевоплощений мы не должны нарушать, и об этом ты тоже не забывай. И о том, что мы голодны. Со временем, разумеется, все выплывет наружу.

Квинелл согласно кивнула:

— На карту поставлены наши жизни. Обленились мы тут. Захотим — будем находиться в том или другом образе несколько дней. А захотим — и несколько недель. Если придется.

Тут я нахмурилась, подумав о Лайле.

— Это не про Лайлу. Уж я-то ее знаю. Клянусь, сейчас возьмет и изменит образ, отправится в город и найдет там желанную добычу. Да она и несколько дней не пробудет в этом обличье, если только ее не кормить.

Только бы она ничего не предпринимала, думала я. Она ведь как-то лишила нас возможности поиграть с добычей, не вовремя привлекла к нам внимание загадочным убийством совсем недалеко от нашего дома.

— А что если выяснится, что он всего-навсего плотник, и никто другой? — спросил Фромм.

Я ухмыльнулась:

— Тогда устроим пир.

Квинелл поднялась со стула и засеменила в коридор.

— Пойду извещу мисс Лохматую Морду о нашем решении.

Фромм всем своим видом выражал сомнение и молчаливое согласие одновременно.

— Что ж, давай. — И повернулся ко мне: — Твой выход, Челси, так что иди и очаровывай его.

Я подошла к Фромму и обняла его. Я чувствовала, что и он испытывает по отношению ко мне чувства нежности и доверия, и мне не хотелось подвести его.

Басс был за домом. Нагнувшись, он засунул голову в дыру, через которую мы когда-то залезали в логово. Раньше здесь была железная решетка, защищавшая вход. Подходя к нему, я принялась мурлыкать что-то себе под нос, чтобы не напугать его своим появлением. Он вытащил голову из дыры и внимательно посмотрел на меня.

— А, привет, мистер Басс. Не обращайте на меня внимания. Смотрите не упадите в старый колодец и не споткнитесь об эти дурацкие корни индийского фикуса.

Я изобразила на лице свою лучшую улыбку.

— Все будет хорошо.

И его голова снова исчезла в дыре.

— Увидели что-нибудь интересное?

Он что-то пробормотал. Я подошла к нему поближе и встала рядом:

— Не слышу вас. Хотите лимонаду или еще чего-нибудь? Тут сегодня жарко.

Басс снова высунулся из дыры и, улыбаясь, посмотрел на меня.

— Воды, пожалуйста. Безо льда. — Он прикрыл глаза рукой от солнца.

Я кивнула и повернулась, чтобы побыстрее уйти прочь, прежде чем он увидит, как у меня краснеют лицо и шея.

Когда я вернулась, Басс сидел на перевернутом тазу, который валялся на дорожке, ведущей в долину. Лучший вид отсюда был на закате, но ему, казалось, и сейчас тут нравилось. Он осушил стакан и поставил его на землю.

— Спасибо.

С минуту он пожирал меня глазами, потом отвернулся.

— У нас тут, наверное, ремонта на сотни долларов.

— Да, мэм, это так.

— И мы сделаем вас богатым?

Он ухмыльнулся:

— Я тщательно, не торопясь, делаю свою работу, но так много не заработаешь. Обычно я договариваюсь о цене заранее.

— Тогда зачем же вы занимаетесь этим?

Я села рядом с ним на таз. Места было немного, и мы касались друг друга бедрами.

— Люблю это дело, вот и все. Мне нравилось строить и ремонтировать еще тогда, когда впервые ухватился за стенку детской кроватки. Родители любят рассказывать, как я пытался починить ночник, когда мне не было и двух лет.

— И починили?

Я чувствовала запах его кожи. Запах его пота напоминал мне запах ярь-медянки,[22] мускуса и кожи, долго находившейся на солнце.

— Обжегся. А ночник и не был сломан.

Он рассмеялся. Смех у него хороший. Искренний. Не такой, какой я привыкла слышать днем и ночью.

— Если вы не много зарабатываете, на что же вы живете?

Теперь и он меня понюхал. Я увидела, как раздуваются его ноздри, едва он почувствовал запах феромонов.[23]

— Видите ли… Я счастлив, когда у меня есть что поесть, когда есть крыша над головой и когда я здоров. Если жить просто, то много и не надо. Все, что мне нужно, — это минимум комфорта и любимое дело.

Все, что во мне было человеческого, утонуло в чувстве вины, когда он заговорил о том, как хорошо делает свою работу, о том, как мало ему нужно, тогда как я в жизни в основном только тем и занимаюсь, что разрушаю человеческие жизни, и разрушаю так, что восстановить их уже нет возможности. И до сих пор не научилась ничему другому. Мне впервые захотелось пощадить человека. Пусть я еще поголодаю, но поброжу пока в темноте. В неизвестности.

— Вам, должно быть, хорошо и покойно, — вздохнула я.

Он повернулся и пристальнее посмотрел на меня:

— Ну, а вы? Живете здесь в самой глуши…

— Я? Я готовлю еду. Много читаю. Притом жадно. Смотрю, как времена года сменяют друг друга.

Мне не хотелось лгать ему. Он настолько честен, что ложь показалась бы вульгарной.

— Негусто. А чего вы ждете?

Он перестал изучать меня и перевел взгляд на забор. Тот был похож на ряд посеревших шатающихся зубов, которые вот-вот начнут выпадать.

— Может, жить в глуши и есть то, что мне нужно.

Он непонимающе посмотрел на меня. Я улыбнулась и поднялась.

— Хотите прогуляться, посмотреть, что там в долине?

Он кивнул. Пока мы шли, он чесал затылок и нервно теребил свою одежду.

— Это владения вашего папы?

— Ну, это долгая история, но если коротко, то мы совсем недавно получили в наследство дом и какие-то деньги от папиного брата. Папа, к счастью, навестил своего брата, когда тот умирал, и ему некому было все это оставить. Папа вызвал нас, и с того времени мы здесь.

— А в школу вы в городе ходите?

Он сорвал ветку и принялся размахивать ею в воздухе, да так, что казалось, будто это ветер свистит в дубовой роще.

— Нет. Меня с детства учили дома. Я люблю читать, а это значит, что в конце концов я буду знать столько же, сколько и тот, кто ходил в школу. А вы?

— Гм. Я учился в университете Дьюк,[24] где получил степень бакалавра общественных наук, но я это сделал лишь для того, чтобы были довольны мои родители. Они всю жизнь копили, чтобы мы с сестрой получили образование. Моя сестра преподает в Ратгерсе.[25] Когда закончилось мое обучение, мне захотелось лишь одного — снова заняться ремонтом.

На меня его слова произвели впечатление. Хотела бы я ему сказать, что отучилась шесть лет в Оксфорде и получила ученую степень магистра по английской литературе, но это было так давно, а память у меня такая дырявая, что я частенько забываю о своем прошлом.

— А почему именно науки?

— Науки объясняют, что к чему и что как происходит. А если бы я продолжил обучение, то стал бы доктором наук.

— Тогда бы мы никогда не встретились. — Я покраснела. — А папе вы не отремонтировали бы дом. Вы уже составили смету?

Он улыбнулся. Мы спустились в долину. Деревья заслоняли тропинку от солнца, и здесь было немного холоднее. Я потянулась к нему, чувствуя теплоту его тела, и чуть не упала.

— О, простите. — Он подхватил меня.

Наши лица оказались совсем близко.

— Нам лучше вернуться.

— Да.

Он привлек меня к себе, и неожиданно его губы коснулись моих. Я почувствовала сладкий вкус — вкус меди и серебра. Я чуть не задохнулась, пока мы целовались. Раньше мне казалось, что я не умею это делать. Но у меня получилось.

Я слабо сопротивлялась, потом высвободилась из его объятий. Меня охватила резкая слабость, но больше меня тревожило другое — как бы не выйти из образа. Становилось очевидным, что не только страх может очаровывать.

Он извинился и сказал что-то насчет того, какая я красивая, что он не мог, оказавшись так близко от меня, не обнаружить своих чувств ко мне. Едва ли меня можно назвать первой красавицей, хотя в мире в этом смысле за последние несколько лет произошли не очень-то заметные перемены. Впрочем, он вроде не из тех, кто следит за первыми красавицами мира.

— Не потеряйте голову на этой жаре, мистер Басс, — со смехом бросила я через плечо, убегая от него по тропинке в сторону дома. Я не оборачивалась, но слышала, как он бежит за мной.

За обедом все, даже Лайла, не забывали ни об образе, в котором находились, ни о манерах. Я приготовила большую кастрюлю еды — мясо кролика с овощами, еще свежеиспеченный хлеб и бобы, а на десерт черничный пирог. Кролик был недоварен, как мы любим, но Басс не жаловался.

Квинелл принесла две бутылки вина, и мы, как обычно после обеда, принялись обрабатывать Басса — нашу будущую жертву.

— Меня приятно удивила ваша смета, мальчик. — Фромм посасывал трубку, выпуская колечки дыма, поднимавшиеся вверх. Дым был такого же седого цвета, что и его волосы, и вился так же. В полумраке казалось, будто это его волосы отрываются от головы и растворяются в воздухе.

— И что же вас удивило?

Басс потягивал вино. После каждого глотка его лицо искажала едва заметная гримаса.

— Она меня устраивает. Я ожидал чего-то покрупнее. Обычно у меня запрашивают целое состояние только за то, чтобы составить проект, поднять балку или вкопать столб. Когда сможете начать?

— Да завтра с утра. Составлю список того, что мне необходимо на первое время, и съезжу в Хейвуд. Начну, пожалуй, с фундамента. Жучков я не нашел, но кое-где подгнило.

— Еще бы! Дому ведь почти сто лет.

Фромм кивнул мне.

Рука Басса лежала на столе. Я положила на нее свою руку:

— Вам понадобится помощь?

От моего прикосновения его охватила дрожь. Я заметила, как Квинелл с трудом удержалась, чтобы не выразить взглядом свое крайнее удовольствие от того, как я воздействую на Басса.

— Я работаю один. Но спасибо за предложение.

— Просто я подумала, что можно было бы навести справки в городе, не хочет ли кто-нибудь подработать. Ведь дел тут много.

Он убрал руку и замолчал, глядя в окно столовой. Была темная ночь. В окне я видела одни лишь наши отражения.

Лайла поднялась и стала убирать со стола. Беря у меня тарелку, она что-то проворчала мне в ухо.

«Мама» откашлялась:

— Так что же, Басс, привело вас в наши края?

Басс выпрямил спину и допил вино. Я налила ему еще.

— Не знаю. Любопытство. Я подумал, что если так далеко есть дом, значит, он, наверное, нуждается в ремонте. Если б я не увидел по дороге ваш дом, то поехал бы дальше.

— Вам, наверное, приходится много ездить.

И, закидывая одну свою длинную ногу на другую, я коснулась его ноги. Он почувствовал это.

— М-м… ну да. Но работаю я больше, чем езжу.

— И вам нравится ездить далеко?

— Не знаю. Наверное. Я люблю тишину. Природу. В городе такого нет. Даже в пригороде.

— Да, здесь нам очень повезло.

Фромм, поглядывая то на Басса, то на меня, поковырял трубочную золу тампером[26] из слоновой кости.

— Челси, почему бы тебе не показать мистеру Бассу его комнату наверху? Ту, что рядом с ванной, пожалуй. В передней части дома.

Басс взглянул на меня.

— Я и правда немного устал. Обычно я не… — Он указал на вино.

— Ну, вот и хорошо. Пожелаем друг другу доброй ночи.

Все поднялись.

— Спасибо, было правда очень вкусно. Лучше домашней еды не бывает. — Он улыбнулся.

Вошла Лайла, чтобы взять еще тарелок со стола. Кинув взгляд в сторону Басса, она облизнулась.

— Идемте, Басс, я покажу вам вашу комнату.

Я взяла его за руку, поспешно уводя от лишних разговоров и от надежд Лайлы.

Комната была десять на десять, у окна потолок был ниже, что вызывало чувство клаустрофобии, но Басс, кажется, ничего не имел против. Лучше пыльная, с темными пятнами дубовая мебель и двуспальная кровать с бело-зеленым покрывалом из синели,[27] чем матрас в задней части фургона. Я бы предпочла для Басса комнату в виде буквы «L» в задней части дома, но я знала, что Фромм думал о том, что Лайла и Квинелл могут отправиться среди ночи рыскать в поисках пищи. Заднюю часть дома они всякий раз обыскивали полностью.

— Я открою окно. В комнате все еще жарко и ужасно душно.

Нагнувшись, чтобы открыть окно, я почувствовала, как сзади у меня задралась юбка, обнажив бедра. Я резко открыла окно, рванув створки на себя. Лицо у меня пылало при мысли о том, что он видел меня сзади.

— Пожалуйста.

Я повернулась. Он не сводил с меня глаз. Черты его лица разгладились. Теперь на нем было написано желание и вместе с тем проглядывала нерешительность.

— Принесу вам простыню и полотенца.

Я прошла мимо него, зная, что с появлением луны от меня исходит более сильный запах. Мне захотелось, чтобы он это почувствовал.

— Хорошо, — вздохнул он. — Я уже засыпаю, так что не уходите надолго.

— Быть может, вы хотите помыться? Ванна рядом. Если включите кран на полную мощность, то душ зашумит.

Он посмотрел на меня так, как мужчина смотрит на женщину, желая ее. Я поспешила выйти.

Когда я стояла у шкафа, ко мне подошла Лайла:

— Ты готовишь этого мальчика для себя. Я это знаю. Раньше я ошибалась, но на этот раз уверена.

Я решилась:

— Ты права, Лайла, но все не так, как ты думаешь. Да, я хочу его — но не съесть. Мне кажется, я хочу переспать с ним.

И я отвернулась от нее. Мне не хотелось, чтобы она видела, как сильно горит во мне желание.

— Ты хочешь… чего?

— Тсс! Хочешь мне все испортить?

Лайла говорила шепотом и одновременно рычала. Только она могла производить такие жуткие звуки.

— И чего ты хочешь добиться, переспав с ним? Он же не такой, как мы.

— Я… я не знаю. Просто у меня такое чувство… да я сама хочу понять, в чем тут дело.

Я посмотрела на нее.

— Потом ты его съешь, да?

И прямо у меня на глазах произошла метаморфоза — она стала и зверем, и чудовищем, и Лайлой одновременно. Когда она сердилась, то всегда переставала владеть собой.

— Ну уж нет, черта с два. Ты разве не слышала, что я сказала? Я и пробовать его не хочу.

Под дверью комнаты Басса была видна полоска света.

— То есть хочу, но не так.

— Я тебе не верю.

— Лайла, я никогда не врала тебе. Подумай хорошенько. Обещаю тебе, что можешь делать с ним, что хочешь, но… потом.

Она недоверчиво смотрела на меня:

— А что, собственно, ты хочешь узнать?

— Я лучше пойду. А то он, наверное, меня ждет…

И я убежала, а Лайла превратилась в волка. Оглянувшись, я увидела в конце темного коридора два золотистых уголька — то были ее глаза.

Басс лежал на кровати с закрытыми глазами. Рубашку он снял. Я стояла над ним, испытывая сильное желание погладить его лишенную растительности грудь и мускулистые, с туго натянутыми мышцами руки. Мне хотелось попробовать на вкус его кожу, такую загорелую и гладкую. Он лежал, раскинув ноги, под покрывалом угадывались очертания его бедер, паха. Я положила белье на шифоньер.

— Челси. — Он прошептал мое имя. — Кажется, я выпил слишком много вина.

Он приподнялся на локте. Его веки набухли, он криво улыбался.

— Я пойду. А вы поспите. Завтра вам начинать работать. — Я повернулась, чтобы уйти. — Я оставлю это здесь. — И я указала на шифоньер.

Он поднялся, подошел к двери, тихо закрыл ее, после чего протянул мне руку:

— Я хочу пожелать вам спокойной ночи.

— Мистер Басс, я…

Я хотела было увернуться, продлить игру, но меня тянуло к нему, как обычно тянет к жертве. Утонув в его объятиях — лучше сказать, в нем самом, — я забыла о своей шкуре и, прижавшись к нему, почувствовала биение его сердца — или это было мое сердце? Наши губы слились и затем раздвинулись, языки встретились. У меня закружилась голова. Остатки сознания подсказывали мне, что я могу утратить свой образ, и появившийся было страх исчез на мгновение, но тотчас вернулся снова.

— Пожалуйста, — я оттолкнула его. — Слишком быстро. Я…

Страх подавлял желание, заглушал его.

Он снова привлек меня к себе, точно не слышал. И тут я почувствовала теплоту и размеры его члена, прижавшегося к моему бедру. Губы Басса коснулись моей щеки. Я зарычала.

— Ого. — Он отступил на шаг. — О господи!

Его глаза были широко раскрыты.

На секунду мне почудилось, что я вышла из образа, и я принялась ощупывать себя, нет ли предательских признаков перевоплощения. Таковых не было. Его остановило только мое рычание.

— Просто я хочу… чтобы все было медленно. Это мой первый… первый раз… понимаешь…

Он тихо рассмеялся и весело стукнул себя по лбу.

— Я и не подумал… О господи, прости меня.

Он подошел к кровати и рухнул на нее:

— Это ты на меня так подействовала. Сам не понимаю. Прости меня. Я буду более внимателен, Челси.

Я не знала, что и сказать, и молча кивнула. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Потом я успокоилась, слегка улыбнулась и вышла.

Я спала на полу, приняв свое звериное обличье. Дверь я заперла и загородила шкафом. Ночью я долго не могла уснуть, прислушиваясь к тому, как в доме что-то скрипит, двигается, как по дереву стучат когти, и все ждала, не раздастся ли звук человеческих шагов возле моей двери. Проявить свою звериную сущность мне за всю ночь не представилось случая.

Лучи утреннего солнца светили в окно моей спальни, и, когда в комнате стало жарко, я проснулась. Зевнула. Редко я просыпаюсь такой голодной, но в тот день уже с самого утра почувствовала голод. Я забыла о своем волчьем, необычайном аппетите. Значит, мне придется спуститься в долину, пойти в лес и немедленно отыскать добычу.

Я вскочила на подоконник, опасаясь появления Басса. Было слышно, как Квинелл ссорится на кухне с Лайлой. Под моим окном был холмик с пожухшей коричневой травой. Я спрыгнула на него и как можно быстрее скатилась с другой стороны холмика, чтобы меня не увидели. Оглянулась, но никого вокруг не было.

Голод гнал меня в лес. Под густой листвой было прохладно. Мне нравится ступать лапами по мху и папоротнику. Как зверь, я чувствовала все гораздо острее — где земля, а где глина, где вода, а где сок растений, где птица, насекомое и где добыча. Солнечные лучи пробивались сквозь толстый полог из листьев. Воздух вокруг меня был наполнен жужжанием ос и журчанием ручья. Всякий раз, когда я попадала сюда, я чувствовала себя зверем, и никем иным.

Я уловила запах кролика и пошла по следу. Молодая мама и ее отпрыски приютились среди спутавшихся корней дерева. Она тотчас меня почувствовала, и ее крик пронзил тишину. Мне показалось, что лучше бы ей защищать свой выводок и вступить в схватку, но она предпочла бежать. Инстинкт повлек меня за ней, мимо ее потомства. Вот хитрая бестия.

Думая только о голоде, я не была расположена играть с ней, а потому просто загнала ее в яму под упавшим деревом. Не видя спасения, загнанная в угол, крольчиха прыгнула на меня. Мои челюсти сжали ее, и она умерла мгновенно. Я быстро съела добычу, не особенно задумываясь о том, насколько она вкусна, и жучкам, питающимся мертвечиной, осталось мало чем поживиться. Повернувшись, я направилась в сторону ручья, чтобы умыться, и тут увидела Фромма. Он стоял на холме и наблюдал за мной. Кивнув, он побежал в сторону дома.

Было уже около полудня. Приняв образ женщины, я пошла по тропинке, которая тянулась со стороны долины. Квинелл снова стала «мамой». Она копалась на небольшом участке земли, где любила выращивать разные травы. Я осмотрелась, нет ли где Басса, и тут заметила, что его фургон исчез. Квинелл увидела, что я верчу головой.

— Уехал в Хейвуд, но должен с минуты на минуту вернуться.

— Ага. Я надеялась, что он меня не увидит. Я еще утром убежала в лес.

— Ну да. А Лайлы не было полночи. Я встретила ее, когда выходила из дома, а это было еще до рассвета. Сказала ей все, что думаю по поводу того, что она может вызвать у этого мальчика подозрение. И Фромм куда-то собрался, когда я вернулась в дом. Наверное, мы слишком голодны, но нельзя давать Бассу повода почувствовать это.

— Ты права. Нам бы надо быть поосмотрительнее.

И страх пронзил меня до самого желудка, где еще переваривался завтрак.

— Ну, недолго нам осталось ждать начала пиршества.

И «мама» осторожно вытянула розмарин вместе с корнем.

— Послушай меня, что-то в этом парне есть такое, о чем мы не догадываемся. Он опасен.

— Для тебя, может, и опасен. Я знаю тебя очень давно, и, по-моему, никогда еще такого не было, чтобы твоя хитрость уступила место похоти. Ты нас всех погубишь, дорогая, если поддашься этим человеческим удовольствиям.

Я ошалело заморгала. А я-то считала себя такой скрытной, замкнутой!

— То есть ты хочешь сказать, что ты…

Квинелл подмигнула мне:

— Да я тебя насквозь вижу, дорогая. Чего, по-моему, не скажешь о Лайле или Фромме. Ни тот ни другой не допустили бы того, чтобы плотские желания взяли верх над их плотоядной природой. Когда Фромм не зверь, он такой уравновешенный, флегматичный. А вот Лайла в любом виде сердитый и крайне подозрительный зверь. Она ни за что не позволит себе, будучи в человеческом облике, вести себя так, чтобы другие люди близко к ней подходили.

— А ты когда-нибудь… ну, ты понимаешь… уступала этому чувству?

— О да, дорогая. В молодости, пока меня не искусал этот зверь, который сделал меня той, кем я сейчас являюсь. Вообще-то я весьма… неразборчива в связях. В конце концов, я была любимицей театральной труппы, со своей интеллигентной внешностью и изысканными манерами. Я сама выбирала себе обожателя или девицу.

— Я имею в виду — после этого. С тех пор как ты стала перевоплощаться.

— Ну конечно. С себе подобными было. И еще был раз. С мужчиной, в которого я влюбилась. — Она посмотрела в сторону леса и вздохнула: — Он ничего не знал… про меня.

Квинелл склонила голову и заплакала.

Я встала перед ней на колени, пытаясь утешить ее. Она тряслась в моих руках, превращаясь во что-то маленькое, жалкое.

Я услышала, как подъехал фургон, и поднялась. Квинелл превратилась в зверя, потом в «маму», вытирающую лицо краешком фартука.

— Прости, Квинелл. Надеюсь, мы еще поговорим…

Мы услышали, как хлопнула дверь. Фромм, увидев нас в столь эмоциональной позе, изобразил удивление, после чего пошел по дорожке от дома к фургону.

Я вошла в дом. Мне не хотелось, чтобы Басс увидел меня сразу после того, как я убегала поесть. Теперь я была сыта и вместе с тем желала его так же сильно, как и накануне вечером. И я чувствовала, как желание превращало Челси из мягкой и симпатичной девушки в отчаянную и озорную. Фромм меж тем смотрел, как Басс складывает пиломатериалы, а Квинелл продолжала заниматься огородом. В доме хоть какое-то время я могла чувствовать себя в безопасности.

Я зашла за дом и приблизилась к окну, вспомнив, что ночью забаррикадировалась. Окно было слишком высоко. Я смотрела мимо Квинелл, так как боялась, не покажется ли кто из-за угла дома — кто угодно. Квинелл дала знак, что все тихо. Я быстро сменила образ, что далось непросто и потребовало полного напряжения сил, потом, прыжком взобравшись на холмик, перескочила с него в свою комнату, но приземлилась неудачно: ударилась о шкаф, разбила зеркало и повредила лодыжку.

Сменив образ еще раз, что опять же потребовало полного напряжения сил, я передвинула шкаф на его привычное место и отправилась на кухню, чтобы приложить лед к тому месту, где болела нога. На кухню важной походкой вошла Лайла:

— Это Челси упала и разревелась?

— Заткнись, старая корова. Тебе-то что за дело?

— Это и мое дело, когда речь заходит о моем хорошем ужине, девочка. Очень хочется попробовать вон тот большой стейк, который чинит наш фундамент. И почему меня должны занимать твои заботы?

— Потому что кроме звериного в тебе могло бы еще биться и человеческое сердце.

Она захихикала:

— Знаешь, в чем твоя проблема? Твоя, Квинелл и Фромма? Вы так и не привыкли к тому, что вы — звери. Все еще хотите быть теми, кем когда-то были — людьми. А я нет. Мне нравится мой звериный облик, со всеми звериными инстинктами в придачу. Я больше не какая-то там уязвимая дамочка — одна наружность, манеры и никакой силы. А вы все держитесь за прошлое. — Она сплюнула на пол. — Вот что я думаю о прошлом.

— Если ты всех нас так ненавидишь, Лайла, то почему не уйдешь?

— Хочешь верь, хочешь нет, но вот почему: с паршивых овец хоть шерсти клок.

Она повернулась и танцующей походкой удалилась, оставив меня бушевать от ярости.

Сложив на кровати стопкой несколько сборников стихов, поставив на ночной столик кувшин с лимонадом и наполовину пустой стакан, я устроилась у окна, овеваемая послеполуденным ветерком. Моя лодыжка чувствовала себя лучше, а вот голова все еще болела. Я вся ушла в стихи Элизабет Бэррет Браунинг,[28] когда кто-то постучал в дверь. Я подумала, что это Квинелл хочет продолжить наш разговор.

— Входи.

Басс просунул голову в дверь:

— На сегодня я закончил.

Увидев запотевший кувшин, он улыбнулся:

— Можно выпить лимонаду?

Разгладив платье и продолжая обмахиваться веером, я приподнялась:

— Думаю, да.

Когда он вошел, я почуяла запах пота и мускуса. Я закрыла глаза, представляя, каков он на вкус.

Он налил лимонаду в мой стакан:

— Под домом прохладно, а вот когда носишь бревна взад-вперед, становится жарко.

Басс сел напротив меня на краешек кровати:

— Ой, что же это я здесь сел, я ведь только что был под домом… — Неожиданно он поднялся, — Пойду приму душ, приведу себя в порядок. Потом снова зайду посидеть. Можно?

— Хорошо.

Он улыбнулся, и мне вдруг захотелось пойти в душ вместе с ним. Уж не знаю, какие силы были во мне задействованы на тот момент, но действовали они во всю мощь.

— Постой. У меня есть идея.

— Да?

— Я хочу показать тебе ручей и водопад. Это не близко, в лесу, но сходить туда стоит. Там и вымоешься. Вода прохладная, чистая, а вокруг так красиво.

Он взял меня за руку и стащил с кровати. Ступив на ногу, я ощутила боль в лодыжке.

— Ой!

Он посмотрел на меня и отпустил руку:

— Прости. Ну, пошли.

Он вел себя точно легкомысленный мальчишка.

Мы побежали к ручью. Я поборола в себе желание сменить образ, чтобы преодолеть это расстояние на всех четырех и почувствовать землю голыми лапами. Когда мы приблизились к ручью совсем близко, я сбавила ход, а он побежал вперед. Лодыжка у меня по-прежнему болела. Я не могла дождаться, когда холодная вода остудит боль.

Когда я подошла к ручью, он уже закатал штаны и стоял по колено в воде.

— Эй, Челси, да здесь здорово!

Я тоже вошла в воду, вскрикнув от холода, и обрадовалась этому.

— Давай зайдем подальше.

Басс выскочил на берег, одним быстрым движением стянул с себя футболку, снял штаны и скинул башмаки. Я удивилась, увидев, какой он белый там, где солнечные лучи не попали на его тело. Он заметил, что я смотрю на него, и рассмеялся:

— Ты так и будешь стоять и смотреть или, может, присоединишься ко мне?

Он прошел мелководье, содрогнулся, а потом окунулся по шею.

Закрыв глаза, я взялась за край платья и сняла его через голову. Потом бросила его на берег и рухнула спиной в воду. Вода была такая холодная, что мне показалось, будто она обожгла мне голову.

— Да она же ледяная! Уф!

Басс побрел вверх по ручью, туда, где я сидела в воде спиной к течению. Когда он подошел ко мне, я позволила ему обнять меня.

— Я согрею тебя.

Он крепко держал меня в объятиях, при этом его губы касались моей головы, щек.

Я повернулась к нему лицом. Вода, его язык и ласки сделали свое дело. Остатками сознания я пыталась удержать тот образ, в котором находилась, тогда как остальная часть меня стала ватной.

Не выпуская друг друга из объятий, мы выкатились по гладкому каменистому дну на мокрый берег. Я чувствовала его и свою кожу, похолодевшую от воды, чувствовала землю под нами, видела пробивающиеся сквозь листву солнечные лучи, ощущала теплоту его языка, губ и рук, которые ласкали мое тело. Я только это и чувствовала, и еще — его запах, его дыхание, наши стоны, сопровождаемые журчанием ручья. Когда он вошел в меня, я и там чувствовала его тепло.

Тут включились мои инстинкты, и я повернулась так, что он оказался сзади. Он не возражал. Его руки потянулись к моим грудям, и он принялся ласкать пальцами соски. Потом начал рычать, впиваясь зубами и губами в мою спину и шею. Внезапно резкая боль пронзила меня, и затем я почувствовала, как мои мышцы обхватывают его член все сильнее и сильнее, выжимая из него соки. Мое дыхание становилось все более прерывистым по мере того, как я погружалась в какой-то неестественный мрак. Я была уже не Челси и не зверем, а Челси и зверем одновременно, я рычала и стонала, я была животным и женщиной, с телом и душой и того и другого. Я куда-то проваливалась. И провалилась.

Когда он кончил, то закричал так громко, что птицы вдруг слетели с веток, громко захлопав крыльями. Я простонала, мрак рассеялся, и снова стало светло. Басс навалился на меня всем телом. Я лежала, раздвинув ноги. Он все еще был во мне. В воздухе пели птицы, потом заквакали лягушки. Я прислушалась к его дыханию; резкие звуки вырывались из его глотки. Так дышит только зверь.

Повинуясь своему первому инстинктивному побуждению, я попыталась сделать так, чтобы он вышел из меня. Он откинулся на спину и был точно в полусне. Но скоро он опять возбудился, и мы снова спарились — на этот раз как-то лениво, будто время остановилось ради одного только удовольствия. Он касался меня так, как я об этом раньше только читала, а мое тело откликалось точно так, как нужно, хотя голова кружилась.

Чувство облегчения пронзило все мое нутро, но я тут же спохватилась — как бы не изменился мой образ. Воспользовавшись тем, что глаза Басса закрыты, я сделала все от себя зависящее, чтобы этого не случилось. Ведь его руки могли почувствовать, как у меня на коже появляется шерсть, как растут и наливаются мышцы. Стараясь удержаться от перевоплощения, я прижимала его лицо к своей шее. Это Челси позволила ему дать волю своим чувствам, и зверь во мне наконец смирился с этим. Басс молча изучал меня. Я не возражала. Он всматривался в меня, а кончики его пальцев едва касались изгибов моего тела. Удовлетворившись, он откинулся на спину, но держался настороже.

Моя улыбка успокоила его. Когда мы снова поцеловались, я увидела в его глазах нежность и доброту. Мне захотелось расплакаться, но слезы не приходили.

Мы окунулись в ручей. Солнечные лучи были уже не такие яркие; теперь они были желтые, как янтарь. Мы ничего не произносили, но наши глаза говорили на языке, понятном двум людям, которых связывает что-то общее.

По дороге домой я шла за ним следом. Он часто оборачивался и улыбался. Я улыбалась в ответ. Что-то бесконечно близкое возникло между нами. Желание, которое я испытывала прежде, превратилось в теплые и нежные отношения. Это совсем не то, что связывало меня с другими, — та связь была основана на совместных прегрешениях и общих секретах. Подумав о других, я вдруг ощутила, как по спине пробежал холодок. Когда мы подходили к дому, я увидела, как на лужайке готовят белую щепу для растопки.

Одного взгляда на меня было достаточно, чтобы все стало ясно. Лайла знала, чего я хотела, да и Квинелл тоже. Лайла наверняка сказала что-нибудь на этот счет Фромму. И раз уж у нас с Бассом это случилось, то теперь они ждут своего — аппетит растет, все готовы к пиршеству. Но мне не хотелось, чтобы они отнимали его у меня так быстро. Еще не время.

— Басс, постой.

Он остановился и повернулся ко мне. Я подошла к нему:

— Я… не хочу, чтобы они узнали. Понимаешь?

— Ну да. — Он тотчас погрустнел. — Конечно. Твой отец сначала уволит меня, а потом убьет. Что, по-твоему, я должен делать?

Я поцеловала его:

— Давай разыграем их, сможешь? Сделай вид, что мы просто гуляли по лесу и ничего не было.

— Попробую. А ты сможешь?

Насчет него я сомневалась больше. Он олицетворял собой безыскусную честность и искренность.

— Я довольно хорошая актриса, когда мне это нужно. Просто сделай так, чтобы они не знали. Ты прав насчет того, что он захочет убить тебя.

Он нахмурился. Я в изумлении посмотрела на него. Что-то уж больно сильны мои переживания насчет того, чтобы с ним ничего не случилось. То есть — с нашей добычей. «Может, ранить его и сделать одним из нас?» — подумала я. Тогда у него по крайней мере будет возможность спастись, и мы смогли бы провести вместе вечность. В бессмертии. Но тут я вспомнила, что чувствовала по отношению к тому зверю, который чуть не убил меня, оставил как убитую, сделав ни человеком, ни животным, не приспособленную к той жизни, которую могли бы хорошо прожить или животное, или человек. Я ненавидела того зверя. И сейчас его ненавижу. Но я и мысли не могла допустить, что Басс возненавидит меня. Ни на минуту. А о том, что он будет ненавидеть меня всю жизнь, — тем более.

Неожиданно он словно заторопился.

— Мы могли бы уехать, Челси. Собери свои вещи, и мы уедем. Я везде могу найти работу.

Казалось, это предложение удивило его самого.

— Нет. Не могу. Не сейчас. Просто обещай, что не выдашь нас.

— Челси, я люблю тебя. Я все ради тебя сделаю.

При этих словах я почувствовала, как внутри у меня будто что-то растаяло, хотя боль в сердце не унялась. Я крепко обняла его, стараясь всеми силами избежать перевоплощения, и пробормотала те же самые слова.

— А теперь иди. Возвращайся один. Я скоро приду. Скажи, что видел, как я пошла в лес, и решил поискать меня, но не нашел.

— Ладно. Пока.

Мы еще раз поцеловались. Я почувствовала свой запах на его языке — сладкий, мускусный — и захихикала.

Он помахал мне рукой и пошел по тропинке, ведущей к долине.

Я обхватила себя руками, все еще чувствуя Басса внутри себя. Когда он скрылся из глаз, я запрокинула голову и завыла. И тут у меня пошли слезы. Даже встав на четыре лапы, я надрывно рыдала. Значит, это любовь. Надежда. Боль.

Они съели его в тот же вечер, не дождавшись моего возвращения. Оставили и мне немножко, но я есть не стала. Не было аппетита. Я навсегда изменилась, познав любовь. Квинелл меня поняла.

Теперь я не такая, как они. Фромм, Лайла, даже Квинелл. Наверное, я никогда и не была такой же. У меня будет ребенок. Мой и Басса. Хотя я предпочла пока остаться с ними. Ведь у меня только они и есть. Это моя семья. Знаю, что в конце концов я их покину, когда ребенок родится. Но ребенок не будет таким, как они. А они останутся со своим голодом.

О Бассе они еще поговорят, но только как о добыче. Для меня же это любовник, друг, человек, который любил заниматься ремонтом, отец моего ребенка, честный, добрый и надежный. Мне бы хотелось, чтобы мой ребенок таким и знал своего отца. Моего любимого мужчину. Который вовсе не был добычей.