Оборотень на щите

ГЛАВА 4

Разговаривать с ярлами Ульф собрался на рыночной площади Нордмарка. В людном месте, перед всеми, при большом стечении народа.

Колонну светлых Ульф завел в город с севера, пройдясь мимо дома убитой колдуньи. Шел нарочито неспешно, чтобы весть о его появлении успела разлететься по Нордмарку. Перед городской окраиной, огороженной торцами длинных домов, он даже постоял для верности. Сказав альвам, что телу нужен роздых перед поединками.

И цели своей Ульф добился. Когда они добрались до прибрежной площади, дружины ярлов уже выстроились перед причалами. Разноцветный ряд их щитов прерывали клинья морской стражи в темных доспехах.

Они прикрывают пути к драккарам, подумал Ульф. К отступлению. Сразу видно — нет у ярлов конунга…

Он остановился возле крайнего прилавка, от которого было рукой подать до человеческих дружин. Переступил с ноги на ногу, загораживая Свейту, вставшую чуть сбоку. Рявкнул:

— Я Ульф из Ульфхольма. И пришел, чтобы рассказать вам правду о смерти конунга Олафа. Слышите, люди Эрхейма? Я открою вам, кто подстроил убийство Олафа, и чем это грозит народу Эрхейма.

— Лучше расскажи, куда ты дел убитого Торгейра, волк, — прилетело со стороны щитов.

И Ульф сразу узнал кричавшего — Арнстейн, отец Хильдегард.

— Я не отрицаю, что убил Торгейра, — объявил Ульф. — Скажу тебе даже больше, ярл Арнстейн. Я хочу на поединке доказать, что это я прикончил Торгейра. И сделал это, чтобы отомстить за убийство конунга Олафа.

— Ложь, — сбиваясь на фальцет, завопил отец Хильдегард. — Все знают, что Олафа придушил Сигтрюг Хегнисон. На пару с Гудбрандом, младшим сынком Олафа.

Остальные ярлы молчали. Ульф со своего места видел их лица — над щитами, в первых рядах дружин. Скаллагрим, Ингьялд, Угстейн и Грюдди, бывший подручный Торгейра. Ульвдан, хозяин Хреланда, тоже был тут…

Говорить нужно с ними, мелькнуло у Ульфа. Не с Арнстейном. Иначе эта перебранка затянется надолго.

Со стороны людей тем временем текла река запахов. От них пахло ненавистью и страхом — сильно, режуще. Но прядь, повязанная на запястье, гладкой ленточкой ласкала кожу. И шерсть проступила только по краю нижней челюсти.

— Верно ли я понял, ярлы Эрхейма? — рыкнул Ульф. — Вы стоите и молчите, позволяя говорить тому, чья дочь была невестой Сигтрюга, обвиненного в убийстве Олафа? Вы не хотите узнать, что за беда грозит вашим землям? Хотя в крепости уже горят негаснущие огни, а в опочивальне Торгейра не тает лед? Что же должно случиться, чтобы вы захотели услышать правду? Небо должно упасть вам на голову? Земля расколоться под ногами?

Это подействовало — ярлы выступили из-за щитов и сошлись в кружок перед строем людей. Даже Арнстейн, с ненавистью поглядывая в сторону Ульфа, заспешил к ним.

А чуть погодя кружок ярлов распался. И один из них, Скаллагрим, шагнул вперед. Велел:

— Говори. Арнстейн пока помолчит.

— Все вы знаете, что Торгейр был на Хреланде, когда конунг Олаф пропал, — бросил Ульф. — И Гудбранд, младший сын Олафа, отправил меня к нему с вестью…

Ульвдан, хозяин Хреланда, кивнул.

— Там, на Хреланде, Торгейр сказал мне, что его пытались убить, — продолжал Ульф. — Убийца пришел в его каюту ночью, волшебством сотворив дыру в стене. Торгейр заявил, что покушение на него и исчезновение отца — дело рук его младшего брата Гудбранда, который хочет стать конунгом. Потом Торгейр приказал мне идти с ним в Нордмарк. Мы вернулись и захватили Гудбранда. Но Хильдегард, дочь Арнстейна, в ту же ночь встретилась с Торгейром в крепости. Я видел это своими глазами. И вот тогда я узнал, что она может оживлять руны своим прикосновением…

— Твоя жена тоже этим занимается, — крикнул Арнстейн.

— Моя жена пришла в крепость, услышав об огнях, что здесь горят, — рыкнул Ульф. — Она хотела потушить неугасимое пламя. Но сила волшебных огней сожгла дар моей жены, и руны перестали ее слушаться. Однако она хотя бы попыталась победить пламя. А что сделала твоя дочь, ярл Арнстейн? Почему она не вышла к огням, которые разожгло чье-то злое волшебство? Я тебе скажу, почему. Потому что она сама их запалила. Чтобы испытать свою силу перед тем, что собиралась…

— Ты лжешь, — снова завопил Арнстейн.

И Ульф в упор посмотрел на Скаллагрима. Сказал размеренно, ощущая, как горло перехватывает от желания зарычать:

— Ты обещал, что ярл Арнстейн будет молчать, пока я говорю. Может, он и тебя решил ославить лжецом?

— Хватит, — тут же проворчал Скаллагрим, обернувшись к Арнстейну.

Ингьялд, стоявший рядом с Арнстейном, положил руку ему на плечо. Бросил:

— Пусть волк договорит.

Лицо Арнстейна скривилось. Похоже, Ингьялд сжал его плечо слишком крепко.

— Продолжай, — буркнул Скаллагрим.

И наступила тишина.

— Мы схватили Гудбранда, — объявил Ульф. — Он признался, что вместе с Сигтрюгом убил своего отца, конунга Олафа. И тело сбросил в море. Но я засомневался, потому что вспомнил разговор с Гуннульфом, главой волчьей стражи. Я встретил его на следующий день после пропажи конунга. Гуннульф тогда сказал, что почуял в конунговой опочивальне запах трупа. Но он не знал, как Олафа убили — и куда делось тело. Из крепости его не выносили, это точно. Труп словно провалился в неведомую дыру, вдруг возникшую в опочивальне. Гудбранду и Сигтрюгу такое было не под силу. А вот Хильдегард легко могла открыть дыру в стене, использовав руну Врат. И тогда она была невестой Сигтрюга.

— Это Сигтрюг отвел глаза страже, — каркнул Арнстейн. — А может, им помогла твоя ба…

Он осекся и скривился от боли, потому что рука Ингьялда сжала его плечо еще сильней.

— Но чтобы открыть дыру в стене, — громко ответил Ульф, — мастерица рун должна знать человека за этой стеной. Помнить его лицо. А моя жена никогда не видела Олафа. Она не могла открыть проход в его опочивальню. Зато Хильдегард часто бывала на пирах у старого конунга. Она в любой миг могла добраться до Олафа. И стоило Торгейру вернуться с Хреланда, как Хильдегард начала выполнять его приказы. Так я понял, кто на самом деле стоит за убийством конунга. Затем я узнал, для чего Торгейр с Хильдегард это затеяли.

Арнстейн что-то прохрипел. Ульф, не обращая на него внимания, крикнул:

— Они замыслили подлое колдовство. Торгейр и Хильдегард хотели построить дорогу по воздуху в Неистинный Мидгард. Тот самый, о котором поется в сагах. Но такое колдовство использует силу душ, уже покидающих тело. Поэтому Торгейр с Хильдегард хотели наполовину сжечь — и наполовину заморозить города Эрхейма. А для этого нужно было повесить щиты конунга Торгейра во всех городах. Чтобы Торгейр, по древнему обычаю, мог получить над ними власть. И предать людей Эрхейма ледяной и огненной смерти.

Люди смотрели по-разному. Кто недоверчиво, кто зло, кто хмуро. И Ульф вдруг ощутил возбуждение.

Они слушали его. В потоке запахов, что текли со всех сторон — от воинов, от домов вокруг площади, от толпы, теснившейся за торговыми рядами — было все меньше ненависти. Все больше страха и жадного внимания…

— И я могу это доказать, — швырнул Ульф в толпу. — Отправьте кого-нибудь за щитами, что приготовили для нового конунга. Осмотрите их, люди Эрхейма. На каждом щите вы найдете две руны, начертанные кровью Хильдегард. Это Исс и Фе, знаки Льда и Огня. Только щит Нордмарка пока чист. На нем руны Исс и Фе должны были начертить в самый последний день — последний для многих людей Эрхейма. Потом Хильдегард коснулась бы щита Нордмарка, пробуждая разом все руны. А в города под щитами пришел бы неугасимый огонь, подобный тому, что пылает нынче в крепости. И лед, навроде того, что не тает в опочивальне Торгейра.

Ярлы тут же начали выкликать имена. Несколько человек метнулись к дальнему краю площади, где начинались городские улицы.

Еще немного, подумал Ульф.

Никогда прежде он не произносил таких длинных речей перед людьми. Шелком стелилась по запястью прядь альвийки. И запах Свейты уже не тревожил ноздри…

— Но прежде, чем это случилось, я перерезал Торгейру глотку, — крикнул Ульф. — Я сделал это, чтобы отомстить за смерть Олафа, которому поклялся служить. Дело было в опочивальне Торгейра. Да, мне следовало вызвать его на хольмганг. Но там была Хильдегард, и она уже тянулась к своему ожерелью с рунами. Поэтому я убил быстро. К тому же конунга Олафа тоже не позвали на хольмганг. А когда Торгейр упал, Хильдегард кинулась к нему. И задела рукой свое ожерелье с рунами. Может, она зацепила пальцем не ту руну — потому что над Торгейром сразу вырос ледяной сугроб. Он накрыл и Хильдегард. Теперь у них с Торгейром одна ледяная могила на двоих. Там, в опочивальне, под глыбой нетающего льда.

— Я не прощу… — просипел Арнстейн.

— Твое право, — отозвался Ульф. — Люди Эрхейма. По праву того, кто отомстил, я требую себе удел конунга Олафа. Я клянусь, что буду стеречь ваши жизни так же верно, как стерег прежде морские пределы Эрхейма. Мечом и клыком — я буду драться за вас. Пусть выйдет тот, кто считает мои слова ложью. Я здесь, и я жду.

Он смолк. Над строем людей перепархивали шепотки.

— Подождем немного, — вдруг заявил Скаллагрим. — Сейчас принесут щиты, мы на них посмотрим… а пока я кое-что спрошу, волк. Ты считаешь, что Хильдегард по наущению Торгейра убила конунга Олафа?

— Она это подстроила, — бросил Ульф. — И втравила в это дело Гудбранда, пообещав, что поможет ему стать конунгом. Заодно использовала Сигтрюга. Хильдегард сделала это ради того, чтобы было на кого свалить вину. А всю выгоду от смерти Олафа получал Торгейр. Ведь он был старшим наследником рода.

— Но доказательств у тебя нет. — Скаллагрим вскинул брови. — И одно непонятно. Среди рун есть Наудр, руна Подчинения… или Рабской покорности. Хильдегард могла пустить ее в ход и приказать Гудбранду убить отца. А волчья стража, отыскав тело со следами убийцы, во всем обвинила бы Гудбранда. Зачем прятать труп, открывая дыры в стенах? Зачем так путать все?

— Я не знаю, как действует Наудр, — живо возразил Ульф. — И моя жена не знает, потому что никогда не использовала эту руну. Но будь Наудр такой сильной, Хильдегард велела бы Олафу самому утопиться в море. Так было бы еще проще. Однако она этого не сделала. Значит, есть что-то, чего не знаем ни вы, ни я.

Скаллагрим опустил брови, соглашаясь. Ингьялд, помедлив, убрал руку с плеча Арнстейна. И тот сразу заревел:

— Все ложь. Я выйду на бой, волк. Но сперва, чтобы все было по-честному, мы уравняем силы. Двое… нет, трое людей против оборотня…

— Кто это "мы"? — холодно уронил Ульвдан, хозяин Хреланда. — Против одного всегда выходит один. Даже с драконами в сагах и то дрались поодиночке. А если ты не веришь в свою правоту и победу — стой там, где стоишь, ярл Арнстейн.

Вот это да, изумленно подумал Ульф. Люди на стороне оборотня? Хотя…

Крепость Нордмарка сейчас никому не нужна, мелькнуло у него. Пока в ней горят неугасимые огни, никто туда не сунется. И мужчины из конунгова рода нынче мрут как мухи. А ярлы хотят одного — побыстрей вернуться в свои земли, да приглядеться к колдуньям, живущим по соседству. Не владеют ли они той же силой, что Хильдегард…

— Ульвдан верно говорит, — громко заметил Скаллагрим. — Бейся сам, ярл.

— Я согласен, — вдруг объявил Ульф. — Я разрешу ярлу Арнстейну выйти на бой с подручными. Пусть только ярл решит, сколько человек ему нужно, чтобы он мог замахнуться без страха.

Арнстейн побагровел. От закованных в темную броню хирдов морской стражи прилетела пара смешков.

Вот как, с легким удивлением подумал Ульф. Надо смешить людей, чтобы они меньше боялись…

— Сначала дождемся щитов, — строго сказал Скаллагрим.

И все ярлы посмотрели в ту сторону, куда ушли их люди. Только потемневший с лица Арнстейн по-прежнему ел глазами Ульфа.

Ждали они недолго. Посланцы вернулись бегом, забросив щиты на спину. И ярлы их тут же разобрали.

— Накладки отковыряйте, — бросил со своего места Ульф.

Ульвдан, хмуро глянув на него, подсунул кончик топора под одну из стальных накладок, набитых на доски щита. Выворотил широкую узорчатую полосу вместе с гвоздями, и взялся за следующую накладку.

А следом Ульвдан замер, разглядывая два темно-багровых знака на досках, в этом месте выскобленных до светлой древесины. Прямая черта Исс и руна Фе, напоминавшая факел на ветру…

Заскрежетало железо — ярлы отковыривали накладки с остальных щитов. Затем Скаллагрим громко произнес:

— Волк сказал правду. Руны те самые, что он назвал. И нарисованы они на всех щитах, кроме одного, украшенного росомахой. А я-то еще думал — почему накладки на конунговых щитах обмазаны смолой? Чтобы уберечь руны от дождя, иначе незачем. Эти щиты мы сожжем, тут все ясно. Но сейчас нужно решить другое…

И ярлы снова посмотрели на Ульфа.

Надо их подтолкнуть, торопливо подумал он. Тут же крикнул:

— Люди Эрхейма. Я скажу, почему буду стеречь вас верней любого человека. Вы проживете без оборотней легко — но нам без вас не прожить. Без ваших дочерей род оборотней пресечется. Наши дети будут бегать в волчьих стаях, а Ульфольм превратится в кучу берлог…

— А я скажу, почему он рвется в конунги, — завопил Арнстейн. — Он сговорился со светлыми альвами. Вон они, за его спиной. Ответь, волк — если ты такой честный, зачем привел сюда этих? Да любая из наших девок согласится лечь с волком, лишь бы он не отдал ее светлым. Тут во всем обман.

Вот и в этом обвинили, подумала Света, стоя за спиной Ульфа — и сжимая кулаки.

В следующий миг мягко звякнула кольчуга. Мимо Светы, чуть не задев ее плечом, прошел один из светлых альвов. Встал рядом с Ульфом, снял шлем…

И по ветру плеснула темно-медная грива, пронизанная рыжими искрами.

— Я Сигвейн, сестра конунга альвов Силунда, — крикнула альвийка. — Мы пришли, чтобы человеческие города не обратились в пепел и лед. Мы хотим мира для ваших городов, потому что люди нужны нам не меньше, чем оборотням.

Ответом альвийке было молчание.

Они любуются ей, вдруг осознала Света. Вон и Ульф обернулся к Сигвейн…

Прядь альвийских волос — тех самых, темно-медных — трепетала в воздухе за рукой Ульфа.

Между ним и Светой.

…Вовремя она шлем скинула, решил Ульф, глядя на Сигвейн. У многих мужиков сейчас дыханье сперло.

Он покосился на ярлов. Багровый румянец на лице Арнстейна немного выцвел. Угстейн, Ингьялд и Ульвдан разглядывали альвийку пристально, точно девку на рабьем рынке. Лишь Скаллагрим щурился как-то непонятно — то ли любовался, то ли всматривался с подозрением.

— И половина альвов, что здесь стоят, женщины, — крикнула Сигвейн. — Было ли такое, чтобы в ваши города приходили женщины альвов?

Затем она вскинула руку, подавая знак. За спиной Ульфа тут же раздалось позвякивание кольчуг, слитое с шелковым шелестом.

Альвийки сняли шлемы, сообразил оборотень. Следом ощутил, как дернулся в усмешке угол рта. Этот день здешним запомнится надолго…

— Мы пришли, чтобы посмотреть на поединки оборотня, — объявила Сигвейн. — Мы, как и вы, почитаем норн. И желаем знать, кому они присудят победу. Но скажите мне — ведь теперь на удел конунга Олафа имеет право только Хальстейн?

— Сегодня к нему присоединился волк, — проворчал Ульвдан, разглядывая тех, кто стоял за спиной альвийки. — Раз уж он отомстил за Олафа.

Сигвейн чуть склонила голову, словно благодаря хозяина Хреланда за ответ. Провозгласила:

— Значит, после сегодняшних боев Ульфу придется дождаться Хальстейна. Вместе с ним подождем и мы. А пока пусть выйдут желающие драться. И тот, кто обвиняет оборотня Ульфа во лжи, пусть укажет нам мечом на правду.

Наступило долгое, томительное молчание. Затем раздались смешки. И ярл Арнстейн, снова побагровев до клюквенной красноты, шагнул вперед. Рявкнул:

— Я докажу, что оборотень лжет. Но возьму десять человек… потому что против оборотня меньше выставлять нельзя. Если мы хотим судить их по нашим обычаям, то сначала надо уровнять волчью силу с людской.

Снова послышались смешки — но на этот раз никто не возразил.

Зря я разрешил Арнстейну взять помощников, с досадой подумал Ульф. С другой стороны, этот бой заткнет всем рты…

— Я согласен, — заорал Ульф.

И пошел вперед.

Люди дрались хуже, чем альвы — но все равно слишком хорошо. Несколько ударов в живот и бока Ульф пропустил. А прочие, в руки-ноги, даже не считал.

Но тело оборотня заживляло раны на ходу. Однако сегодня кожа зарастала намного быстрей, чем обычно. Наверно, сказывалась близость звериной шкуры…

Люди падали, а Ульф крутился под мечами, исходя потом и кровью.

Самым последним Ульф зарубил Арнстейна. Сначала свалил его на землю, отмахнувшись от удара и ногой подбив ярла под колено. А потом, когда подступил к Арнстейну, тот вдруг вскинулся и завопил:

— Ярлы Эрхейма. Когда-нибудь он так же убьет вас…

И Ульф, не сдержавшись, разрубил его надвое. Хотя людей ярла он оставил в живых — с ранами, с отрубленными пальцами, но живых.

После удара по Арнстейну от Свейты пахнуло диким ужасом. И выдержка, подаренная прядью альвийки, на пару мгновений испарилась. По щекам Ульфа стрельнула шерсть, уже стоявшая дыбом. Зато от Сигвейн текло спокойствие — растворенное в сладчайшем запахе, пробивавшемся даже сквозь вонь кишок.

Ульф, боясь обернуться, утер кровь, капавшую с губ. Крикнул, глядя на ярлов:

— Кто еще хочет доказать, что я лжец?

Ульвдан смотрел весело, Ингьялд задумчиво. Скаллагрим ответил:

— Пока победа за тобой, ярл Ульф. Норны показали нам, что ты не врешь. Однако Хальстейн может с этим не согласится. Он имеет право на конунговы щиты…

— И я, — хрипло сказал Ульф.

А затем вскинул меч. Клинок, окровавленный вплоть до яблока на конце рукояти, сверкнул тусклым багрянцем.

— Люди Эрхейма. Я признаю, что это дело нельзя решить за спиной Хальстейна. Так сожгите старые щиты — но не ищите новых. Я дождусь Хальстейна, и мы с ним посмотрим, чье право лучше наточено. А до тех пор я буду жить в крепости Нордмарка, и отдавать приказы морской страже. Чтобы до берегов Эрхейма не добрались йотуны, пока мы тут ждем.

— Сказано разумно, — заявил Скаллагрим. — Пусть ярл Ульф стережет удел конунга, раз уж заявил на него права. Потом вернется Хальстейн Олафсон, и мы поговорим еще раз.

Остальные ярлы согласно закивали, разглядывая альвийских дев.

А Ульф наконец обернулся.

К ней, к Свейте.

Мой мир для нее не годится, стрельнуло у него. Ноги вдруг приросли к земле, раскисшей от крови. И Ульф все не решался сделать шаг. Свейта смотрела, губы ее побелели, веснушки выцвели…

В запахе плескался ужас. Теперь она боялась его.

…Мне надо взять себя в руки, подумала Света.

Мысль проплыла — и пропала. По лицу Ульфа багровыми косыми полосами протянулись следы ладони, которой он утер кровь.

Здесь это так, мелькнуло у Светы. Здешней жене положено радоваться, когда муж разрубает врага.

Она вскинула голову повыше — чтобы не видеть обрубки на земле. И чтобы не вывернуло при всех. Потом поймала взгляд альвийки, стоявшей рядом с Ульфом. Та смотрела озабоченно и понимающе.

Дальше так стоять нельзя, вдруг осознала Света. Слишком много глаз на них смотрит.

— Идти, — прошептала она, едва шевеля губами.

Ульф все равно услышит, мелькнуло у нее.

…Это пройдет, подумал Ульф со злостью, которая еще не выветрилась после боя. Главное, она с ним заговорила.

— До встречи, — бросил он, развернувшись к ярлам Эрхейма.

А следом отыскал взглядом одного из морских ярлов, командовавших драккарами стражи. Велел:

— Вечером загляни ко мне в крепость, Хакон. Сегодня же. И Эйнара прихвати. Я хочу знать, что сейчас творится в море. Сколько драккаров на боевой страже, сколько ушли отдыхать. Что там с оружием. Темных альвов в крепости нет, придется как-то выкручиваться…

— Я приду, — пообещал Хакон.

И снова уставился на альвиек. А Ульф зашагал к Свейте, на ходу обтирая меч о рукав рубахи, теперь покрытой окровавленными прорехами.

Он чуял по запаху — ей сейчас хотелось развернуться и убежать. Но стояла Свейта, не шевелясь. И в лицо ему смотрела, не отворачиваясь. Хотя взгляд ее был потерянным. А пахла она так, что Ульф снова порадовался альвийской пряди на своем запястье. Сейчас волка держали в узде только волосы Сигвейн.

— Пойдешь передо мной, — тихо приказал Ульф, встав в шаге от Свейты. — Чтобы я тебя видел.

И прикрывал собой от людей, подумала Света. Затем посмотрела на Сигвейн, стоявшую за Ульфом. Краем глаза заметила ярлов, уже шагавших сюда. За ними, у причалов, дымно разгорался костер — там сжигали щиты.

В следующий миг Ульф развернулся к подходившим мужчинам.

— Мы проводим тебя до крепости, ярл Ульф, — заявил Скаллагрим, встретившись с Ульфом взглядом. — Расскажем страже у ворот о случившемся. Чтобы они знали, кого теперь слушаться. Скот и рабов конунга я велел разобрать по дворам. Но к закату все они вернутся в крепость.

— Благодарю тебя за верные приказы, ярл Скаллагрим, — ответил Ульф.

И снова повернулся к Свете. Хмуро глянул из-под окровавленных бровей.

Она тут же зашагала по площади. Дивные красавицы, стоявшие в начале альвийской колонны, расступались, давая ей дорогу.

— Иди к улице справа, — проворчал сзади Ульф.

Света кивнула, глядя на полоску крепостной стены, поднимавшуюся над городскими крышами. И на дымы, встающие над ней. Перед глазами снова мелькнуло видение — то, как Арнстейн распался надвое. Она чуть не споткнулась…

Ярл Скаллагрим сзади громко сказал:

— Сигтрюг до сих пор сидит в темнице. Он единственный, кого мы оставили в крепости. Торгейр не казнил его, и я все думал, почему… но твой рассказ многое объясняет. Однако Сигтрюг нынче не разговаривает. Онемел, хотя язык у него на месте. Только руками машет и мычит.

Хильдегард постаралась, подумала Света, проходя между альвийками и альвами. Использовала Наудр, руну Подчинения и Рабской покорности?

— Решить судьбу Сигтрюга должен новый конунг Эрхейма, — продолжал Скаллагрим. — Надеюсь, ты с этим согласен, ярл Ульф. Возможно, Сигтрюг Хегнисон, племянник конунга Олафа, невиновен в его смерти. Раз уж ты доказал, что Хильдегард впутала Сигтрюга в это дело, да еще пустила в ход колдовство…

— Я не трону его, — пообещал Ульф. — Хальстейн, вернувшись в Нордмарк, увидит своего двоюродного брата живым. О чем еще ты хотел поговорить, ярл Скаллагрим?

— Твоим спутникам не стоит гулять по нашему городу, — бросил Скаллагрим.

И Ульф еще не успел ответить, как Сигвейн объявила:

— Мы будем сидеть в крепости, ярл.

— А чтобы горожане спали спокойно, — громко добавил Ульф, — я удвою стражу у крепостных ворот и у пролома. Затем присмотрю, чтобы брешь в стене поскорей заделали.

— Да, в крепости сейчас много работы, — обронил Скаллагрим. — Пожалуй, я спрошу и о другом. Ты сказал, ярл Ульф, что придя в крепость, твоя жена попыталась потушить огни, но потеряла свой дар. А как вы ушли из крепости? Открыть дыру в стене, по твоим словам, она уже не могла…

— Торгейр когда-то привел меня в крепость по тайному ходу, — отозвался Ульф. — Свою жену я увел так же. Тайну хода, как ты сам понимаешь, я никому не открою.

Они беседовали так спокойно, деловито, что Света вдруг подумала — уж больно легко все вышло. Но следом опять припомнила страшную смерть Арнстейна. И мысли ее утонули в ужасе, холоде, тошноте.

После разговора со стражей Скаллагрим захотел повидать Сигтрюга. Ульф, прихватив Свету за плечо, бросил:

— Пойдешь со мной.

Не хочет оставлять наедине с альвами, решила она. А Ульф, уже обернувшись к Сигвейн, велел:

— Найдите себе место в крепости. Все мужские дома сейчас свободны. При мастерских темных альвов тоже есть опочивальни…

— Но темные всегда могут вернуться, — отозвалась Сигвейн. — Уж лучше мы поселимся в доме волчьего хирда.

Затем она повернулась к своим. И без приказов, без слов длинная колонна альвов потекла вглубь крепости. Ярлы, проводив альвиек взглядами, зашагали за Ульфом и Скаллагримом.

Темница стояла у крепостной стены — низкая, наполовину вросшая в землю, сложенная из камней исполинских размеров.

— Не отставай, — тихо уронил Ульф, пока ярл Скаллагрим отпирал дверь.

Света вслед за ним спустилась по каменным ступеням, обросшим по краям мхом. Потом из-за плеча Ульфа посмотрела на Сигтрюга.

Племянник прежнего конунга сидел в каморке с оконцем в ладонь, забившись в угол. Когда дверь открылась, Сигтрюг вскинул голову и уставился на пришедших. Молча заухмылялся, безумно посверкивая глазами.

— Сегодня его кормили, — заметил Скаллагрим.

— Завтра тоже накормят, — отрывисто пообещал Ульф. — И ужин у него будет.

А следом Ульф запер темницу ключом, который отдал ему Скаллагрим. Ярлы, распрощавшись с ним, ушли.

— Вечер близко, — тут же сказал Ульф, посмотрев в небо. — Скоро придет Хакон. Но немного времени еще есть.

Он снова стоял на расстоянии одного шага от Светы. А по окаемке щек как-то странно, дышаще проступала и исчезала молочная щетина.

Запах, подумала Света. Ульф чует ее запах, и он ему не нравится. Хотя ненависти к Ульфу у нее не было. Только глубинный, животный страх. Но и радость оттого, что Ульф жив — была. Просто перед глазами бесконечно вставало случившееся на площади…

Губы Ульфа скривились в безрадостной усмешке.

— Прежде ты сразу сказала бы — мыться, — пробормотал он.

Может, все забудется быстрей, если смыть с Ульфа кровь, пролетело в уме у Светы. И она согласилась:

— Да, мыться.

Ульф вскинул голову, посмотрев на нее свысока, отстраненно. По шее, вокруг кадыка, тоже дымкой плясала щетина — то проступая, то исчезая.

— Сначала одежда, — уронил наконец Ульф. — Своей нет, придется взять чужую. Зайдем в дом конунга, там должны быть рубахи. Жить будем в женском доме.

Он развернулся и пошел прочь, мягко ступая. Волосы альвийки, повязанные на его запястье, опять заполоскались по воздуху.

Баня, приземистая, огромная, обложенная дерном до самой крыши, стояла на дальнем конце крепости. Ульф, войдя, бросил словцо, зажигая альвовы огни в длинном предбаннике. Затем объявил:

— Постоишь возле меня. Тебе самой мыться незачем, ты крови не касалась. А вода холодная. Завтра сюда явятся рабы, прогреют парильни, тогда и придешь.

Он расстегнул пояс, прислонил к лавке ножны с мечом. Начал скидывать одежду, не глядя на Свету…

Тело Ульфа расчерчивали раны — уже не кровоточащие, успевшие схватиться. Сейчас похожие на длинные подсохшие порезы.

Света при виде багровых надрезов, вокруг которых сгустками запеклась кровь, похолодела. Кинула на лавку одежду и чистое полотно, взятое из дома конунга, пробормотала:

— Болит?

Ульф повернул голову, покосился на нее. Бросил:

— Не касайся меня… пока. Извозишься.

И Света вдруг поняла, что руки ее уже потянулись к Ульфу. Сами собой, неосознанно.

— Вот теперь ты пахнешь хорошо, Свейта. — Ульф протяжно вздохнул, не отводя глаз.

Губы у нее задрожали. Она шагнула вперед, ощущая, как режет глаза, до этого сухие — и спазмом перехватывает горло. Трясущимися пальцами коснулась его бока под одной из ран, выдохнула:

— Альвова повязка… надо.

— На мне зарастет само, — ответил Ульф. И как-то непонятно попросил: — Раз уж дотронулась, не убирай руку, Свейта. Время еще есть.

Она подвывающе, совсем не изящно всхлипнула. Переступила, ткнулась губами в его плечо — над раной, где кожу окрасили разводы. Тут же вскинула голову, осознав, что могла сама причинить ему боль, потревожив рану.

Ульф снова протяжно вздохнул, уже с хрипотцой. Проговорил:

— Утешить тебя я сейчас не могу. Руки в крови. Но ты ведь не плакала, когда я дрался с альвами?

— Там все другой, — прошептала Света. — Никто не умирать. Тут смерть для всех. Ты, они…

— Да, сегодня было по-настоящему, — спокойно согласился Ульф. — Хочешь поплакать возле меня, пока я моюсь?

Света кивнула. И стремительно присела. Ухватилась за сапог на ноге Ульфа, сообщила сдавленно:

— У тебя болит. Я помочь.

Но Ульф осторожно высвободил ногу. Велел:

— Встань. На моих сапогах чего только нет. Я же сказал — извозишься.

Он быстро, не сводя с нее глаз, избавился от обуви и штанов. Затем шагнул к одной из четырех дверей, выходивших в предбанник.

Света кинулась следом. На ходу утерла слезы — рукавом, не ладонью. Потому что руки были в полузасохших сгустках крови с сапога Ульфа.

За дверью правую стену закрывали хитро уложенные камни. Слева от входа и напротив его тянулись широкие деревянные лавки, в углу горел альвов огонь. Под ним стояла бочка с водой. Стояла — и ловила темным кругом отраженье сиявшего шара.

Ульф, зачерпнув из бочки полное ведро, отошел в угол.

— Я полью? — шмыгнув носом, предложила Света.

Он сверкнул янтарными глазами из-под бровей, покрытых багровой коростой.

— Нет. Забрызгаешься. Будешь потом в кровавых разводах…

А следом Ульф начал мыться, фыркая и плескаясь. Мыло в конунговой бане было не такое, как на драккаре — здесь оно исходило сливочной желтизной в деревянных плошках. И маслянисто поблескивало на свету. Даже пахло от него иначе, летними цветами и свежескошенной травой.

Света, снова всхлипнув, набрала полведра. Смыла со своих рук полувлажную кровавую шелуху, косясь на Ульфа. В уме мелькнуло — там и Арнстейнова кровь была, с сапог…

Она опять зачерпнула воду, наполнив ведро уже до краев. Повернулась к Ульфу спиной и принялась остервенело скидывать одежду.

Рукава цеплялись за мокрые ладони, от которых этим утром отвалились повязки, обнажив свежие шрамы. Дыханье у Светы все еще рвалось всхлипами, по телу ползла зябкая дрожь — покрывая грудь и лопатки гусиной кожей…

И за всем этим Света не заметила, как фырканье сзади стихло.

Прядь альвийских волос Ульф развязал уже в бане, сначала отмыв ее от крови. Намотал на палец колечком, положил на лавку в стороне. Начал мыться, прислушиваясь к Свейте. Принюхиваться было бесполезно — конунгово мыло на его коже перебивало все запахи.

За вторым ведром Ульф пошел на удивленье вовремя. Жена как раз скинула штаны…

Он окаменел, разглядывая то, что Свейта так щедро ему показала. Белое, трепетное, ее. С драгоценной россыпью веснушек на плечах. А затем вдруг понял, что перекидывается. Стремительно, за полтора вздоха.

Хрустнули клыки — Ульф содрогнулся, не давая себе опуститься на четыре лапы. Рявкнул безмолвно, про себя, отгоняя волка — пошел. И сумел все-таки зацепиться за полузверя. За боевое обличье, которое использовал в драках с йотунами.

Но желание, полыхнувшее, как только из запаха Свейты исчез страх, в ответ обожгло еще сильней. Придавило живот ему камнем, вздуло жилы, кружа голову.

И сил, чтобы сопротивляться этому, не было. Свейта теперь стояла рядом, Ульф чуял ее запах. Ужас, глубинный, колющий ему ноздри, из него исчез. Осталась лишь горестная, горчащая у него в горле жалость.

Потом он выронил ведро, и Свейта развернулась. Ульф хрипло выдохнул, глядя ей в лицо. Подумал неожиданно — может, она испугается? И тогда запах страха оттолкнет его?

Его предает тело, решила Света, глядя на Ульфа. Уже изменившегося, с вытянутыми челюстями, покрытого шерстью.

Неужели он уходит? Той дорогой, по которой уходят все оборотни, снявшие гривну? И победы Ульфа рано или поздно закончатся его поражением…

В следующее мгновенье руки мужа стиснули ее обручем, оборвав все мысли. Подняли над полом. А Света, судорожно дернувшись, вцепилась в плечи Ульфа. Широкие, поросшие жесткой шерстью — под которой пряталась горячая кожа.

— Зажмурься, — просипел он.

Шершавый язык тут же прошелся вдоль ее плеча. Потом Ульф нетерпеливо вздернул Свету повыше. И лизнул грудь, добираясь до соска.

Она зажмурилась. Подумала неожиданно — пусть хоть так. Ульф уходит, но до конца быть с ним…

Пролетела в уме мысль о волосах альвийки, но Света с яростью ее отогнала. В этой мысли опять плескалась обиженная ревность.

Дождался, затуманено подумал Ульф, когда ноздри ему резанул запах ее злости.

А следом сознание помутилось, и он шагнул к стене рядом с дверью. Впечатал спину Свейты в тесаные бревна, коленом раздвинул ей ноги. Лизнул шею жены, покрытую озябшими пупырышками, придавил клыком нежную мочку уха…

Свейта вздрогнула, и Ульф вскинул голову. Заглянул ей в глаза — в два озера, выстеленных осенним палым листом.

Оттуда на него оскалились две уродливые, мутно-серые морды.

Вот и все, мелькнуло у Ульфа. Надо хоть не навредить. Тело у Свейты не тяжелей охапки листьев. Такое же ломкое, податливое…

Но когтистые лапы уже надавили — резко, судорожно, заставив Свейту вскинуть колени. И Ульф хрипло вздохнул. Напоследок прошелся ладонями по ее озябшим ногам. Придавил их так, чтобы они обхватили ему бедра. Мужское копье, налитое и давно вскинувшееся, ныло. Высасывало из него последние капли терпения…

Ульф дернулся всем телом, пытаясь сдержаться. И снова дернулся, но уже вдавливая копье в плоть между ногами Свейты.

Там, в ней, все было нежным, дрожащим. Слишком узким для него. И сквозь бурю жаркого удовольствия, рвавшего сознание в клочья, у Ульфа в уме пролетело — не надо было в боевом.

Свейта сипло вздохнула под его подбородком, и он окаменел. Лицо жены в этот миг было растерянным, даже испуганным. Но в запахе, лаская ему ноздри, сейчас распускалось желание. Как ни странно. Трепетало, трепыхалось под сердечный перестук…

И Ульф уже бездумно двинул бедрами, вонзаясь в нее.

Света больше не чувствовала холода. Ей казалось, что Ульф был повсюду. В ней, над ней, перед ней. Шерсть запуталась меж пальцев, щекотала ей нос и щеку. Тревожно, сладко колола набухшие соски.

Но наслаждение в этот раз пришло робко. Забилось под рывками мужской плоти Ульфа, заглушая мягкую болезненность внутри — от того, каким он теперь стал. А потом Света задрожала, цепляясь за его плечи. Зажмурилась, отпуская все печали и горести…

Ульф, напоследок пригвоздив Свету к бревнам, пробурчал:

— Прости.

И она уткнулась ему в плечо. Глухо прошептала — капля лжи в ложке правды:

— Мне было хорошо.

Но следом припомнила, что Ульф чует неправду по запаху. Особенно в этом обличье.

— Ничего, — выдохнул Ульф. — Я боялся худшего. Ты слаще всего, что я в жизни пробовал, Свейта…

Он погладил ей бедра, которые до этого прижимал к своим бокам, поросшим жестким волосом. Затем медленно позволил Свете опустить ноги.

— Еще что-нибудь скажи, — вдруг попросила она, все еще держась за его плечи.

И Ульф почему-то оскалил клыки. Но сказал послушно, хоть и глуховато:

— Твое желанье пахнет цветами. Радость — медом из свежих сот. Дышишь ты как котенок. Смеешься соловьиными переливами…

Потом Ульф умолк, глядя на Свету. Проговорил после паузы:

— Я помогу тебе ополоснуться.

И потянул ее к бочке. Плеснул Свете на плечо первую пригоршню воды — промозгло-ледяную после жара его тела. Тут же прошелся горячими руками по груди, стирая холод воды. Шерсть на ладонях Ульфа вдруг начала пропадать…

Он возвращается, радостно подумала Света. И застыла, глядя на его лицо, проступавшее из шерсти. Стояла не шевелясь, боясь это спугнуть. Даже не охнула, когда ледяные струйки из ладоней Ульфа снова расчертили ей живот и спину.

Пока они мылись, снаружи успело стемнеть. Выйдя из бани, Ульф со Светой наткнулись сразу на троих — двух мужчин и Сигвейн.

Прекрасная альвийка стояла вольно, забросив на плечо длинную палку, с конца которой свисал горящий шар. Увидев Ульфа, Сигвейн улыбнулась. Объявила:

— Эти двое бродили тут, искали ярла. Доброй ночи, хозяин крепости.

Затем Сигвейн подала палку с альвийским шаром Свете. Скользнула по ней лукавым взглядом и ушла в темноту.

— Говори, Хакон, — велел Ульф.

Морской ярл, уставившийся вслед Сигвейн, перевел рассеянный взгляд на Ульфа. Но тут же моргнул, посуровел — и начал рассказывать, сколько запасов осталось на драккарах. Второй, Эйнар, время от времени вставлял в речь Хакона пару слов.

Поговорив, Ульф проводил ярлов морской стражи до ворот. И сразу повел Свету к женскому дому. Сказал, отмахав шагов двадцать от надвратной арки:

— Завтра я отправлю человека на торжище, за амулетами от светлых альвов. После этого ты сможешь ходить одна. Но только здесь, в крепости.

Нет уж, внезапно подумала Света. Надо урвать каждую минуту, что можно провести с ним…

— Вместе идти торжище? — торопливо предложила она.

И вспомнила, что Ульф мужчина. Прочь, романтика, здравствуй, логика.

— Люди видеть ты вместе с я, — добавила Света. — Нет страх.

Ульф на ходу обернулся к ней. Как-то легко улыбнулся — став на мгновенье прежним Ульфом.

— Это чтобы люди начали мне доверять? Хочешь непременно стать женой конунга? Не просто оборотня, Свейта?

— Оба хорош, — серьезно ответила она.

Ульф остановился. Проговорил, одной рукой притягивая к себе Свету, а второй забирая у нее палку с горящим шаром:

— Что ж, можно и сходить. Альвийские волосы вроде держат крепко. А я заодно поговорю с кузнецами в городе. Края провалов, в которых горит огонь, надо укрепить. Одной глиной там не обойтись.

Да, провалы, печально подумала Света. Затем пристыжено вспомнила две свои неудачные попытки. Сначала ей не удалось выманить Хильдегард огнями, потом не вышло погасить пламя, горевшее в земле…

Ульф еще сильней притиснул Свету к себе.

Он чует мою грусть по запаху, мелькнуло у нее. Значит, надо эту грусть переплавить во что-то другое. Незачем его огорчать.

— Делать баня, — поспешно объявила Света. — На город. Провал, огонь, железный…

Тут она споткнулась, не зная, как сказать — "труба".

Ульф фыркнул.

— Готовишься стать дротнинг? Ты уже вся в заботах о Нордмарке, Свейта?

— Вода, — победно бросила она. — Вода в железный. Огонь внизу. Горячо на город, баня.

И Ульф засмеялся, ослабив хватку. Отголоски его смеха дробным эхом отразились от построек по соседству.

— Пошли, — сказал он наконец. Добавил грубовато: — Я не железный, нет вода. Но горячо на ночь будет.

Следом он ее поцеловал. Губы Ульфа сейчас были человеческими, однако поцелуй вышел болезненным.