Оборотень на щите

ЭПИЛОГ

Ночь, пропахшая горечью пожарищ, все тянулась и тянулась.

Пришли ярлы — те, кто мог ходить. Вместо остальных явились их подручные. Скаллагримма среди пришедших не было, и Света с грустью услышала, что он лежит пластом, обгорев в своем собственном доме.

Потом ярлы вместе с подручными поднялись на помост надвратной арки. Света к тому времени уже сидела на лавке, которую притащил Редульф — с головы до ног укутанная в теплые плащи.

Она по-прежнему прижимала ладони к щиту. Перед глазами ползли темные тени, и тянуло опустить веки. Сейчас ее не беспокоило то, что из-под плаща, наброшенного на голову, выбились слипшиеся полувлажные пряди. И все это под внимательными взглядами ярлов…

Ульф, встав рядом, начал рассказывать, как Хальстейн наслал огонь со льдом на города Эрхейма, но дротнинг Свейтлан его остановила. Ярлы, дослушав все до конца, рассыпались в скомканных благодарностях.

Хмурая угрюмость с их лиц не исчезла. Но на незрячее лицо нового конунга они смотрели уже не так настороженно. Больше поглядывали на дротнинг, на щит перед ней — и далекий, синевато-серый залив.

Им сейчас не до нас, мелькнуло у Светы. Они думают о том, что застанут дома.

Потом ярлы распрощались, пообещав Ульфу, что отплывут не раньше рассвета. А до того времени отправят на помощь людям Нордмарка всех воинов, стоявших на ногах — в придачу к тем, кто уже ушел в город.

Ульф, покончив с ярлами, дождался, пока они отойдут от ворот. Затем спокойно спросил:

— Что с луной?

И Света, стряхнув с себя измученное оцепенение, посмотрела вверх.

Ущербный диск луны за это время опустился ниже. Но надкусанный круг бело-серебряного сияния остался в том самом месте, где появился изначально. Сиял в сером небе, обведенный с краю мутной лункой — ломтиком сдвинувшейся луны.

— Луна скоро закатится, — быстро сказал Ингульф, стоявший перед Светой со щитом в руках. — Но свет ее висит на месте. Как гвоздем прибитый.

Ульф повернулся к Свете. Пробормотал, возвышаясь над ней и слепо глядя поверх ее головы:

— А потом люди скажут, будто волки ночью украли солнце. И подвесили у себя над головой.

Губы его скривились в скупой ухмылке. Света в ответ неуверенно улыбнулась. Проговорила, глядя на мужа — и ища в нем прежнего улыбчивого Ульфа:

— Я хотеть сказать нет…

Потрескавшиеся губы на красноватом лице раздвинулись чуть шире. Он явно собрался что-то сказать, но тут над помостом полыхнуло. И в шаге от Ульфа возник Локки.

— Твоя стража закончена, жена волка, — объявил Локки, одарив Свету веселым взглядом. — Тела Одина с Тором закоченели. До сведенных рук. Они уже перешагнули черту, и чужая смерть их не спасет. Все, наконец-то. Рок богов с запозданием, но прикончил асов, много веков живших без жертв. Ну, потомок, побеседуем? Человеческий городишко сейчас зализывает раны, ты тоже можешь отдохнуть.

Ульф кивнул. Сказал, по-прежнему глядя поверх Светиной головы:

— Опусти руки. Ингульф сожжет этот щит, а я отведу тебя в опочивальню. Ты пока передохнешь…

— Нет, — выпалила Света. — Вы побеседуем с я. Мне тоже надо спросить.

Лицо Ульфа перекосилось.

— Думаешь, сумеешь это скрыть? — по-прежнему весело спросил Локки.

И Света вдруг вспомнила, как муж когда-то промолчал о том, что не может носить серебро. Ульф опять что-то скрывает?

Она сгорбилась еще сильней, опустив руки, трясущиеся от усталости. Колени, которых коснулись ладони, сразу укрыла тьма. Свет, лившийся с небес, погас…

— След остается всегда, — внезапно обронил из темноты Ингульф.

И отступил к боковой лестнице, унося с собой щит. Ульф рычаще выдохнул. Потом велел:

— Отведи нас в какую-нибудь опочивальню, отец лжи. Там и побеседуем. Дай мне руку, Свейта.

Она послушно приподняла ладонь. Пальцы Ульфа тут же ее стиснули.

В следующий миг он дернул Свету к себе. Обнял одной рукой — и вокруг заплескался белесый туман. А Ульф, прижав Свету к своему боку, уверенно двинулся куда-то в этом мареве.

Еще через секунду вокруг разлился мрак. Локки бросил короткое словцо, и справа загорелся шар альвова огня. Ульф неспешно отпустил Свету…

Они снова очутились в опочивальне погибшего Торгейра.

Темнела сбоку перекосившаяся кровать со скомканными покрывалами, затканными пылью. В выбитом окне посвистывал ветер. А напротив, на другой стороне опочивальни, высилась глыба льда. Искристо-белый бок, обращенный к окну, успел подтаять и оплыть косым срезом. Внизу, у самого пола, сквозь лед проступило кровавое пятно.

— Это единственная опочивальня, в которой еще остался альвов шар, — сообщил Локки, отступая в сторону. — Из остальных покоев оборотни все светильники вынесли. Да и пожары этот дом не затронули, слишком давно сюда не заходили люди, прокладывая стежки от ворот. С чего начнем беседовать… потомок? Или все-таки сын?

В паузе, которую выдержал Локки, и в слове "сын" таился намек. Света напряглась.

— Начнем с тебя, — резко произнес Ульф. — Какую игру в хнефатафль ты когда-то затеял? Что тогда случилось? Почему я помню лишь свою смерть в Асгарде? Да еще свое прежнее имя?

— Выходит, ты опять все забыл? — поинтересовался Локки, улыбаясь змеисто, тонкогубо. — Ермунгард тоже страдал от чего-то подобного. Но у него беспамятство осложнялось безумием. Что ж, из-за твоей потерянной памяти я начну издалека…

Локки бросил насмешливый взгляд на Свету. Продолжил:

— Я вырос в Асгарде. Моя мать Лаувейя оставила меня там малым щенком, и Асгард стал моим домом. Асы надо мной потешались, но я считал их родичами. Других у меня все равно не было… потом я взял в жены Ангрбоду, госпожу из великих и древних йотунов. Случилось это еще до Сигюн, моей второй жены. Ангрбода родила мне трех детей, Фенрира Волка, Ермунгарда Змея и деву Хель. И как только мои дети перестали нуждаться в матери, они поселились со мной. В моем доме, стоявшем в Асгарде. А затем я убил сыночка Одина…

Локки сделал паузу. Ульф нетерпеливо бросил:

— Ты убил Бальдра. В сагах говорится, что ты сделал это, завидуя Бальдру, которого в Асгарде все любили. Продолжай.

— Действительно, кому еще мне завидовать? — со смешком уронил Локки. — Бальдр Прекрасный, вот как его называли асы. А я, конечно, ему завидовал. Ведь он был таким красавчиком, с этими рыже-золотыми кудряшками до пояса. И он так красиво вплетал в свою гриву красные нити, чтобы подчеркнуть ее рыжину. Как я мечтал стать таким же…

— Тогда зачем? — перебил его Ульф.

— Я убил Бальдра за то, что он уложил в постель мою дочь Хель, — отрезал Локки. — Она была самой сильной из моих детей. И с малолетства могла управлять тем куском Великой Бездны, который потом нарекли Хельхеймом. А еще Хель, подобно мне, умела ходить по мирам. И Бальдр хотел получить от Хели детей, которые ни в чем не уступят детям Ангрбоды. Которые унаследуют дар Хели и ее силу. После этого асы перестали бы нуждаться во мне. Меня и моих детей ждала смерть. Хель после родов тоже собирались убить, чтобы не опасаться ее мести и получить власть над Хельхеймом. Но я опередил асов, подстроив смерть Бальдра.

— Бальдр и наша Хель? — проворчал Ульф. — Удивительные вещи я успел позабыть.

Света, молча слушавшая их разговор, мысленно изумилась — позабыть? Но ведь забыть можно лишь то, что знаешь?

А следом она вспомнила еще кое-что. В сагах говорилось, что у Хель половина лица синяя, а половина красная. Та самая Хель и Бальдр Прекрасный?

— Хель сразу поняла, кто убил Бальдра, — продолжал Локки. — Ее мои увертки не обманули. Дочь обиделась на меня, и поспешила затвориться в своем Хельхейме. Кстати, только благодаря этому Хель исчезла из Асгарда прежде, чем асы кинулись ее ловить. Но злилась она недолго. Души клятвопреступников после смерти попадают в Хельхейм. И душа Бальдра сама явилась к Хель. А там честно призналась ей во всем. В ложных клятвах, в том, что асы под конец хотели прикончить саму Хель…

И вышел у них посмертный допрос, пролетело в уме у Светы. Может, Локки так и задумывал? Убить, чтобы дочь все узнала, встретив покойника в своем Хельхейме. Который здесь считался миром для душ воров, рабов и клятвопреступников. Куда сыну Одина не полагалось попадать, будь он честен.

— Но асы раскусили мою хитрость, — объявил Локки. — Догадались, что это я подсунул в руку слепому Хегу копье из омелы, единственного дерева, способного убить красавчика Бальдра. Хег, еще один сынок нашего всеотца Одина, это копье в шутку швырнул. И оно, как бы в шутку, попало… а асы, отгоревав, все-таки проверили копье. И тут, о чудо. Асы узнали, что оно вышло не из мастерских Асгарда.

Локки хохотнул. Затем сказал уже серьезно:

— Я успел ускользнуть. Но асы смогли захватить моих сыновей. Сначала асы попытались убить Ермунгарда Змея. Владыки Асгарда разрубили его на куски. Но как змея отращивает отрубленный хвост, так и Ермунгард возродился из кусков. Он возрождался снова и снова. Его не брал огонь, он прорастал змеей из пепла. И с каждым разом Змей становился все огромней. Однако от боли он все больше сходил с ума. Под конец боги попытались размолотить его в лохмотья молотом Тора. И мой сын опять ожил, обернувшись уже гигантским Змеем. Тогда асы испугались. Они выволокли Змея Ермунгарда на Биврест и сбросили его в моря Мидгарда.

— Мне почему-то кажется, — заметил Ульф, — что асы не просто так мучили Ермунгарда. В Йотунхейм передали весточку, я прав? Что твой сын примет мученическую смерть, если ты не сдашься асам. Но ты, конечно, не сдался.

— Мое появление никого бы не спасло, — скороговоркой бросил Локки. — Владыки Асгарда все равно прикончили бы Ермунгарда. Хотя бы для того, чтобы не опасаться его мести. А так асы тянули время, дожидаясь меня. И Ермунгард под болью успел переродиться. Он стал богом. Правда, слегка обезумел после этого. Но в Мидгарде, куда его скинули, он обернулся Мировым Змеем. Хозяином морей, на дне которых лежал…

— А что получил я? — негромко спросил Ульф. — Ведь потом асы взялись за меня. Это я помню, отец обмана.

— Ты Фенрир Волк, — тихо сказал Локки.

И у Светы от нехорошего удивления приоткрылся рот.

— Тебя ничто не могло удержать, — благоговейно выдохнул Локки. — Асы взяли тебя хитростью. Поймали первым, еще до того, как кинулись искать меня. Асы попросили тебя испробовать на прочность цепи, которые сковали йотуны прошлого. Ты согласился и был пленен. Тебя убивали серебром. Но когда до смерти осталось всего ничего, ты сбежал из Асгарда. Прошел сквозь время, оставив асам вместо себя горстку пепла. И воплотился в другом мире, через много лет. Родился волчонком в семье одного из своих потомков. Потом снова и снова. Нынешнее твое воплощение — четвертое. Но ни в одном ты меня не узнавал. Ничего, я привык. Ермунгард после пережитого тоже все забыл. Да к тому же обезумел…

— Я в своем уме, — сухо заявил Ульф.

И повернулся к Свете. По краю сомкнутых век уже пробились первые молочно-серые реснички. Надо лбом топорщилась короткая шерстка.

— Я хотел бы это скрыть, — устало сказал Ульф. — Но смысла нет. Память возвращается. Ингульф, и тот о чем-то догадался…

— У волков всегда был хороший нюх, — живо заметил Локки. И приятно улыбнулся. — Твой Ингульф уже что-то унюхал. Во всяком случае, ты можешь не беспокоиться, сын. Теперь я тебя не предам. Твоя жена никогда не покинет этот мир.

Света резко вскинула голову, и подсохшие пряди неприятно прошлись по шее.

Слова Локки напомнили ей о родном мире — остро и больно, ударом ножа. Хотя до этого Света думала только о муже. О том, кем он все-таки был…

— Ты хочешь, чтобы она меня возненавидела, — бросил вдруг Ульф, не поворачиваясь к Локки. На красноватом лице зло дернулась едва пробившаяся бровь. — Она терпела здешнее житье, пока думала, что пути назад нет. А сейчас ты заявил, что возвращение возможно, однако она его не получит. Ради меня, по твоим словам.

— В твоих рассуждениях есть изъян, — быстро ответил Локки. — Это все из-за провалов в твоей памяти. Не полагайся на свое сознание, сын. Твоя женщина и так знала, что я могу переводить людей из мира в мир. Когда светлые утащили дротнинг Свейтлан в Льесальвхейм, я наконец-то узнал, где тебя держат. И сразу отправился за тобой. Но я прихватил людей, чтобы они защитили меня от подлых штучек альвов. Твоя жена видела этих людей, и…

— Заткнись, — приглушенно велел Ульф.

А следом протянул руку. Прошелся пальцами по горлу оцепеневшей Светы, пробормотал:

— Нам о многом нужно поговорить. Но вот прямо сейчас… Ульф или Фенрир, из всех баб я выберу только тебя. И тебе для этого нужно лишь ступить на мою тропу. Но если ты хочешь вернуться в свой мир, на свои тропы — ты это получишь. Дай мне на время твой рунный дар. И куда бы ни сбежал Локки, я приволоку его к твоим ногам. Сначала заставлю отвести тебя в Мидгард, а потом отдам обратно силу мастерицы рун.

У Локки презрительно дернулась верхняя губа, но он промолчал.

Отец лжи готов стерпеть многое, подумала Света. Лишь бы сын его простил…

Затем в уме у нее мелькнул список того, что можно принести из своего мира в этот. И Света уже собралась сказать, что хочет только навестить Землю, отлучившись на пару дней — но вместо этого внезапно спросила:

— Зачем Локки хотеть, чтобы я ненавидеть?

— Потому что речь идет о власти над этим миром, — с неожиданной злостью бросил Ульф. — Я неубиваемый оборотень, Свейта. Эрхейм уже под моей стопой. И я могу стать владыкой всего Утгарда. Особенно если украду рунный дар у какого-нибудь сопляка из Мидгарда, которого приведет ко мне Локки. Это так же легко, как щенка пнуть. Но я не сделаю этого, пока ты со мной.

Он замолчал, не отворачиваясь от Светы. А Локки возмущенно заявил:

— Твое беспамятство заводит тебя слишком далеко, Фенрир. Я искренне желаю добра…

— Посмотри на дело его рук, — перебил Ульф отца. — Все дети Локки выбились в боги. Они получили миры. Хель правит Хельхеймом, Ермунгард обосновался в Мидгарде. Если ты, живя на родине, не слышала о Змее Локкинсоне, то это не значит, что его там нет. А мне достался Утгард. И тут будут твориться тысячи подлостей, на радость Локки. Однако ты можешь помешать отцу лжи направлять меня в нужную сторону. Подталкивать, как он это называет. Ты устраивала Локки, пока речь шла о боях и бедах. Но теперь беды позади…

— Жена для война? — выдохнула Света, глядя на Ульфа.

Он в ответ кивнул. И криво, как-то просяще улыбнулся. Меж тонких губ блеснуло крохотное острие клыка, вылезшего из десны.

— Человечью шкуру вернуть легче, чем человечье сердце, — проворчал Ульф, уже перестав улыбаться. — Но если надо, я отпущу тебя в Мидгард. Иначе в тебе прорастет обида и злость. А я оборотень, Свейта. Я не могу лечь на ложе с женщиной, от которой пахнет ненавистью. Смогу лишь любить тебя издалека… но этого мало и тебе, и мне.

— У вас настало время приятных бесед о ложе? — с улыбкой поинтересовался Локки. — Может, мне лучше уйти? Увидимся, когда ты наговоришься о своих постельных делах, сын. Или мне сказать — договоришься?

Свету словно окатило ледяной водой. Она тут же развернулась к Локки и поспешно заявила:

— Я спросить. Тогда игра в хефатафль был неудачный. А какой игра был сейчас? Почему все случиться, когда Ульф был здесь, в Нордмарк?

Локки как-то надменно усмехнулся. Ульф буркнул:

— Все и впрямь случилось очень вовремя. Как раз тогда, когда я родился, вырос и научился держать в руке меч. Более того, мне даже понадобилась жена. А, Локки?

В следующий миг Ульф развернулся к Локки, заслонив Свету плечом. Прошептал сверху, не глядя на нее:

— Так ты остаешься?

Локки тем временем провозгласил:

— Хороший игрок сам решает, когда начинать игру. Я позволил нескольким светлым альвам думать, что у них появились знакомые в Йотунхейме. Затем альвы в нужный миг узнали о смерти Рагнарека, не дававшего богам вернуться в Мидгард. Следом эта весть дошла до владык Асгарда. И так все началось. Но началось тогда, когда мой сын был к этому готов.

Локки снова улыбнулся. Глаза его сверкнули голубыми бриллиантами.

— После этого альвы испробовали альвийские бляхи на своих знакомых из Йотунхейма. Увы, но мои отважные йотуны погибли.

Их использовали для опытов, подумала Света. Тогда на пиру Сигвейн сказала, что они уже опробовали бляхи на йотунах. Предвидел ли отец лжи такой исход, вот вопрос…

— И это навело светлых на очень светлую мысль, — бодро продолжал Локки. — Что они могут заманить в свою ловушку самого Локки. На йотунах альвы опробовали два вида блях. Однако людям они подарили только один. Чтобы я уверился в своей безопасности и полез к ним…

Эпичная битва кобры и гадюки, скользнуло в уме у Светы. Напрасно светлые выбили на своих бляхах птиц. Ползучие гады им больше к лицу.

— Альвы надеялись, что я сам полезу под их новый альвийский свет, — заявил Локки, — Думали, что я попытаюсь отбить у них единственного мастера рун, которого знал. Чтобы асы в последний миг отложили постройку моста, и начали думать, как притащить в Утгард следующего носителя дара. А я использовал альвов, чтобы вернуть память и разум моему сыну.

— Да, все ради меня, — сухо заметил Ульф-Фенрир. — Тор с Одином погибли случайно.

— Почти, — весело отозвался Локки. — Владыки Асгарда с самого начала прятали от меня того, кто должен был залить огнем и льдом Эрхейм. Асы тайно снабдили рунным даром Хальстейна — а потом отдали веретено норн колдунье Ауг. Уже не скрываясь, напоказ. Так мне подсунули Торгейра с Хильдегард, для достоверности прикрыв их Гудбрандом с Сигтрюгом. А когда я сам полез в ловушку альвов, у Одина отлегло от сердца. И на радостях наш всеотец явился в Льесальвхейм, желая полюбоваться на плененного Локки. Но там, куда он пришел, оказался мой сын Фенрир…

Там оказался полусожженный серебром оборотень, подумала Света. По спине побежали мурашки.

— Я остаюсь, — вдруг выпалила она, даже не пытаясь приглушить голос.

Веселая улыбка Локки на мгновенье закостенела. Ульф молча обнял Свету за плечи.

— И на этот раз мой сын не спешил покидать этот мир, — ровненько сказал Локки. — Все цеплялся за жизнь, все тянул. Он снова мучился рядом с Одином. Кроме того, там появился я. После этого Один вместе с Тором погиб. Кстати, кое-кто предрекал Одину смерть от клыков Фенрира Волка. Давным-давно…

— Знать бы еще, кто, — буркнул Ульф.

Локки, словно не услышав его, продолжил:

— Так и вышло. Только вместо клыков мой сын пустил в ход руки. Остальные асы — сошка, мелочь, с ними я разберусь сам. А теперь мне надо идти. Я должен принести радостные вести великим йотунам. Прощай, дротнинг Свейта. Не знаю, что еще вспомнит мой сын, но тебе придется с ним нелегко. Кстати…

Локки внезапно ухмыльнулся. Скорей с издевкой, чем радостно.

— Я все-таки подскажу, как жена нового конунга может обрести любовь народа Нордмарка. Есть две руны, Ингус и Бьяркан. Первая — руна Мужской силы. Вторая — Материнская, дарующая женскую крепость и плодовитость. Хитрость в том, что эти руны лечат тело. Ибо нельзя преисполниться Мужской силы, если у тебя нет никаких сил. И нельзя быть женщиной, крепкой телом, если это тело обожжено или обморожено.

— А как же дети? — торопливо спросила Света.

Но она опоздала. Локки исчез, не дослушав ее вопроса, и на прощанье опочивальню залила беспощадно-белая вспышка.

— Я дать тебе свой дар, и ты догнать Локки, — объявила Света, умоляюще глянув снизу вверх на Ульфа. — Привести его. Надо знать, как лечить дети. Мы приносить больных к ворота, я чертить руна…

Ульф вздохнул. Обнял ее двумя руками, вскинул в воздух — и Света посмотрела на него уже сверху.

— Это бесполезно, — сообщил Ульф-Фенрир. — Среди рун нет ни одной, которая звалась бы Детской. Но волки отдадут детям все альвийские повязки, что у них есть. А ты поможешь тем, чье тело уже созрело. Это тоже немало, Свейта. Так ты остаешься, и мы забываем про Мидгард?

Веки на красноватом лице судорожно задергались, словно Ульф пытался их разлепить. На правом глазу неожиданно проклюнулась крохотная щелка, в которой что-то белело.

Зрение возвращается, радостно решила Света.

— А один раз в гости? — ответила она вопросом на вопрос.

И, не удержавшись, коснулась его лица. Кончиками пальцев, только на миг. Недавно наросшая кожа на скулах Ульфа была тверже, чем прежняя.

— В гости? — Веки Ульфа снова отчаянно дернулись. — Иногда из таких гостей не возвращаются, Свейта. И Локки этой возможности не упустит.

— Хорошо, — поспешно согласилась она. — То есть плохо, но я думать. А пока идем к ворота? Звать людей, лечить.

— Если ты хочешь, — согласился Ульф-Фенрир. В голосе его прорывались рычащие нотки, но Свете они казались удивительно напевными. — Только осени руной Бьяркан и себя. А то свалишься с ног. Помни, если подействует как надо, я буду рядом…

Света строго свела брови. Но не удержалась от пристыженного смешка, отыскивая гирлянду с рунными лоскутами в складках плащей. Напоследок предупредила:

— Пока оборотень звать к ворота раненый человек, я мыться. Одеться.

— Это правильно, — поспешно согласился Ульф. — Нечего бегать по крепости в плащах на голое тело.

Света, берясь за руну Врат, нахмурилась еще строже. Но сказанное так напоминало прежнего Ульфа, что взгляд ее из-под насупленных бровей вышел влюбленным. Обожающим.

Небо, выплакавшееся за ночь дождем, на рассвете блеснуло голубизной. Солнце первым делом дотянулось до залива, усыпав его гладь бликами. Затем, приподнявшись из-за гор, залило косыми лучами городские крыши — справа почерневшие от пожаров.

Света, скользнув взглядом по конькам крыш, подняла руку.

— Этот последний, — предупредил ее Ульф, стоявший рядом.

Она молча чиркнула углем по плечу немолодого мужчины. Оборотень, который подвел его к арке распахнутых ворот, сразу отступил в сторону.

Несмотря на легкий морозец, с утра выстудивший воздух, мужчина был полураздет. И опоясан пятнами крупных ожогов. Света начертила у него на плече длинную, из четырех черт, руну Ингус, знак Мужской силы. Тут же придавила руну ладонью и на несколько секунд замерла.

Затем, уже отдергивая ладонь, она встретилась с мужчиной взглядом. Кивнула ему на прощание — опять молча, потому что на разговоры сил не было.

— Спасибо, дротнинг Свейтлан, — с тяжелым придыханием пробормотал немолодой мужчина.

Он отступил назад и после небольшой заминки повернулся к ней спиной. Следом пошел прочь от ворот, бережно неся перед собой обожженную руку. Шел, стараясь не задевать локтями красные пятна на боках.

Но шагал мужчина ровно, и помощь оборотня ему уже не требовалась. Еще дальше, в просвете улицы, виднелись люди, уносившие последнего из лежачих больных.

Хоть бы помогло, обессилено подумала Света, глядя вслед уходившим горожанам. В других городах, наверно, тоже много обожженных…

— Может, хоть сейчас нарисуешь себе руну? — спросил Ульф.

В следующий миг ноги Светы оторвались от земли. Она шевельнулась, устраиваясь поудобнее — у него на руках, в полутора метрах от земли.

— Руна Бьяркан, — настойчиво напомнил ей Ульф. — Теперь самое время. Рисуй.

— Нет, — выдавила Света. — Я спать немного, а потом дать тебе дар. Ты искать Локки. Он вести каждый ярл в его город, а следом я… мы идти с руна Врат к этот ярл. Я помнить их лица, идти к ним, в другие города. Помогать туда.

Огромные руки, обхватившие ее тело под лопатками и коленками, напряглись.

— Помогать туда, — пробормотал Ульф. — Заботы настоящей дротнинг никогда не кончаются? Хорошо, пусть будет по твоему. Дай мне твой дар прямо сейчас, Свейта. А к тому времени, когда ты проснешься, ярлы уже соберут в крепостях всех обожженных и обмороженных. Чтобы ты побыстрей добралась до каждого страдальца. Согласна?

— Ты тоже надо спать, — чуть слышно отозвалась Света.

— Я посплю, — пообещал Ульф. — Но волки спят меньше людей. И бегают дольше. Доверься мне, Свейта. Отдай на время дар.

Она, глядя на него, измученно вздохнула. Потом расправила на своей коленке полу плаща, сшитого из блекло-зеленого сукна. Углем нарисовала на ткани ломаную подковку руны Пертфу, и накрыла ее левой ладонью. Проговорила:

— Прими эту руну от меня в дар…

Спасибо Силунду, вдруг стрельнуло в уме у Светы. Научил, какие слова говорить.

— По моему согласию и по моей доброй воле, — закончила она.

Затем подсунула край плаща с нарисованным знаком под пальцы Ульфа — уже разогнувшиеся навстречу складке с руной. Света кое-как подвела под них ткань, стараясь, чтобы закорючка Чаши легла правильно…

— Принимаю, — тихо сказал Ульф.

Пальцы его быстро сдавили Светино колено, заодно накрыв и знак Чаши.

— А теперь сделай еще одно усилие, Свейта. Нарисуй на себе руну Бьяркан.

Она, уже плохо соображая от усталости, зачиркала углем по своему левому запястью. Потом разжала закостеневшие, точно сведенные пальцы, и выронила уголь.

— Засыпай, — велел Ульф сверху. — Прикосновением эту руну я запечатаю уже в опочивальне.

И Света уснула. Без сил, без чувств, мгновенно.

Ей не удалось "спать немного", как она собиралась. Сон, похожий на обморок, уложил надолго. Даже коварная женская руна Бьяркан подействовала на нее только вечером. Уже на закате.

Зато подействовала резко, наотмашь. Света внезапно проснулась. Ощутила, как горячо и сладко бьется в теле кровь, как хочется сразу всего — и ласки, и еды…

Она подтянула вверх согнутые колени. В животе тут же свернулась тянущая, сосущая пустота. Кожу голых ног погладили складки грубоватого покрывала, придавленного сверху чем-то пушисто-меховым.

А нижней рубашки на мне нет, подумала Света. В мысли этой не было ни капли сонной дремоты.

Следом она открыла глаза.

Ульф лежал рядом, небрежно накинув на живот угол покрывала. Кожа его еще отсвечивала воспаленной розоватостью, но прежняя краснота ушла. Один янтарный глаз уже смотрел в узкую щелку. Надо лбом топорщились отросшие серо-молочные волосы, длиной и цветом напоминавшие шерсть на волчьей шкуре.

А еще в опочивальне витал аромат мяса, запеченного на углях. Со сладкой кислинкой яблочного пирога.

— Люди, — тихо сказала Света, глядя на Ульфа. — Мы должен идти в города. К люди…

— Нет, не должен, — перебил он. Хрипловатый голос звучал как-то мягко. — Все уже сделано. На пирах в Нордмарке успели побывать и жены, и сыновья ярлов. Я их видел, поэтому в Локки не нуждался. Я сам развел ярлов по их городам, а чуть погодя снова навестил их всех. Пометил рунами Ингус и Бьяркан каждого раненого. Управился быстро, потому что в других городах пострадали немногие. Ты вовремя все остановила. Огонь и Лед начали жатву с Нордмарка, до других мест они дотянулись не сразу. У Ингъялда, что сидит в Угланде, я насчитал шестнадцать обожженных. На острове Хреланд, где правит Ульвдан — одиннадцать. Ты спасла Эрхейм, дротнинг. А теперь можешь отдохнуть.

Отдохнуть, подумала Света. Неужели и правда все? Не надо никуда бежать, идти. Не надо ничего бояться…

Ульф вдруг улыбнулся краем рта. Сказал, разглядывая ее в упор:

— Ты пахнешь зарей. Я чую желание, с цветочной страстью. И голод. С чего начнешь? Я припас еды. И себя рядом с тобой положил.

— Ты Ульф или Фенрир? — пробормотала Света, не сводя с него глаз.

Он помолчал, поблескивая янтарем сквозь единственную щелку меж веками. Спросил после паузы:

— А для тебя это так важно?

— Я слышала разный история на твой корабль, — неровно проговорила Света. — И от оборотень. Про великий Волк Фенрир, которого асы обмануть и сковать. Но он откусил руку сын Один. Как его…

— Тюр, — приглушенно заметил Ульф-Фенрир. — Любитель войн и бог чести. Он помог асам меня обмануть. Заявил, что вложит руку в мою пасть, пока асы будут сковывать меня колдовской цепью Глейпнир. Как залог того, что асы эту цепь потом снимут.

Следом Ульф-Фенрир замолчал. Света тихо добавила:

— Ты это помнить?

Ульф-Фенрир мгновенно сел. Полсекунды назад он еще лежал на боку — а сейчас уже нависал над кроватью, согнув одно колено.

— Я откусил ему руку…

Фенрир смолк. Взгляд его стал каким-то отстраненным, и губы на миг разошлись в гримасе, похожей на радостный оскал. Но затем Ульф-Фенрир тряхнул головой. Улыбнулся уже по-человечески, не так откровенно демонстрируя полуотросшие клыки.

— Тогда я много времени проводил в волчьем обличье. И тело у меня было другое, плоть от плоти Ангрбоды. Не думай об этом, Свейта. Тебя я не трону, даже если ты сама на меня кинешься. Волк не грызет свою волчицу. Не тревожься.

А я все равно тревожусь, мелькнуло у Светы. Хотя, наверно, следует бояться. Ведь серебра на Ульфе теперь нет.

Потом до нее дошел смысл его слов — "тогда я много времени проводил в волчьем обличье"…

— Ты быть человек или волк, когда хотеть? — сбивчиво спросила она.

И тоже села, забыв о том, что под покрывалом на ней ничего нет. Выпалила неожиданно высоко, пискляво:

— Ульф? Ты мочь жить как человек? Сейчас, теперь?

Ульф тут же навалился на Свету, подминая под себя. Она отрывисто ахнула, когда одна его рука скользнула под ее шею, а вторая придавила грудь.

— Тогда мог, — бросил Ульф, нависая сверху. — У меня на память о той поре остались лишь куски воспоминаний, мелкие и редкие. Но волк, сидящий внутри, уже кажется мне малым щенком…

По лбу его вдруг стрельнула пара морщин. Лицо неуловимо переменилось, став старше и строже.

— Ему меня не одолеть. — У Ульфа брезгливо дрогнула верхняя губа. — Не волчьей душе тягаться с Локкинсоном. Правда, серебро я уже не надену. Я и раньше не мог его носить, еще живя в Асгарде. Но время от времени я буду выпускать своего волка на свободу. Когда сам этого захочу.

— Ульф, — тихо отозвалась Света, — это еще ты?

Мужчина над ней вскинул брови, и надломивший их изгиб вдруг показался Свете незнакомым. В нем была веселая ярость.

— У тебя есть сомнения? Подтвердить?

Лицо, нависавшее над Светой, исчезло. Но взамен один из сосков обхватили горячие губы. Рука то ли Ульфа, то ли Фенрира подлезла под спину, заставив ее прогнуться. Вторая ладонь с силой погладила ягодицу.

— Еда или я, Свейта? — Он на миг оторвался от соска.

Ты, подумала Света, уже коснувшись его плеч. И вздохнула, принимая то, что Ульф стал прежним даже больше, чем ей хотелось.

Потом, сквозь лихорадочную ласку его губ, она вспомнила, что ладони у нее испачканы углем. Сразу отдернула руки и глянула на них. Кожа была чистой, ее покрывали лишь розовые шрамы…

— Я тебя умыл, — тут же бросил Ульф. Затем потерся щекой о ее грудь, свистяще втягивая воздух. — Стер тряпкой с элем все угольные разводы, как только закончил дела с ярлами. Прости, что обошелся без мыла, которое ты так любишь. Ты чистая, не бойся. Главное, чтобы не раскашлялась после прогулок голышом в Льесальвхейме. И после того ночного ливня…

— Я пользовать руна Бьяркан. Она есть здоровье, — напомнила Света.

А затем прошлась ладонями по плечам Ульфа, заново изучая его тело.

Мужчина, прильнувший к Свете, замер, носом вдавливаясь в ложбинку меж ее грудей. К Светиной коленке прижалась уже напрягшаяся мужская плоть.

— Ты теперь другой, — выдохнула она, дотянувшись до его лопаток.

— Подрос немного, — лукаво согласился Ульф. Затем чуть качнулся, бедром раздвигая ей ноги. Пробормотал уже сдавленно: — Но я буду осторожен… ты позволишь?

Это Ульф, радостно подумала Света, услышав знакомые нотки. И судорожно вздохнула, потому что сосущая пустота в животе внезапно стала болезненной. Кровь билась, трепетала — в горячей тяжести ее грудей, в дрожи разведенных бедер…

Она его хотела. Безумно, прямо сейчас. Голод отступил в сторону, и хотелось спрятаться в объятьях Ульфа — отгородившись ими от воспоминаний о тех, кому не удалось помочь. О детях Нордмарка и погибших всего Эрхейма.

Следом Свете стало не до мыслей. Забылась даже ночь, когда Нордмарк полыхал. Губы Ульфа снова обожгли ей соски жаром, пальцы прошлись по мягкой плоти между бедер, словно проверяя…

Она, не выдержав, коротко простонала. И пропыхтела:

— Не больно? Тебя могу гладить?

Ей хотелось добавить — "везде". Но в последний миг Света сдержалась.

— Ты могу все. — Ульф двинулся, локти его придавили постель справа и слева от ее головы. Он глянул на нее из щелочки на одном глазу. — Нет, уже не больно. Свейта… я вспоминал твое лицо, горя в серебряном огне. Не будь тебя, опять сбежал бы сквозь время… и сейчас хочу на тебя смотреть. Все время хочу.

Я тоже хочу, чуть не крикнула Света. Руки ее уже скользили по телу Ульфа, наглаживая изгиб его поясницы. И бугры мышц, уходившие к лопаткам. Потом она ткнулась губами в его плечо. Заелозила под телом Ульфа, пытаясь дотянуться до его соска…

Он громко выдохнул и вдруг перекатился на спину. В следующий миг Света осознала, что лежит на нем сверху. Сильные руки заставили ее подняться, и она уселась, придавив ему живот. Твердокаменный, неровный под ее ягодицами.

— Тебя так лучше видно, — объявил Ульф.

Огромные ладони прошлись по бедрам Светы, раздвигая их еще шире. Она поспешно наклонилась. Губами коснулась соска Ульфа — и попробовала втянуть его в рот. Но тот не поддался. Кожа на литой грудной мышце лежала плотно, была слишком твердой…

Ульф фыркнул. Пальцы его легко придавили Свете левую грудь. Вторая рука залезла под лобок. Скользко там погладила.

— Это я должен тебя так ласкать, — выдохнул он. — Губами перебирать ягоду, это мое дело. И я уже готов, Свейта. Ты тоже, я знаю. Хочешь поплыть по моему животу? На зависть всем молодым щенкам, что роняли слюни, глядя на тебя?

— Поплыть по твой животу? — изумилась Света, тут же вскинув голову. — На зависть щенок?

Ульф низко хохотнул. В следующий миг руки его вдруг толкнули Свету назад. Она качнулась, в поясницу ткнулась торчащая мужская плоть.

— Садись на меня, и я все объясню, — пообещал Ульф, обнажая почти отросшие зубы в улыбчатом оскале. — Прошу, Свейта.

Знал бы ты, как я этого хочу, сбивчиво подумала Света. А теперь, когда приглашают…

Она приподнялась, еще немного качнулась назад — и опустилась вниз. Медленно и трепетно, тая от его проникновения.

— Так это называют, когда не хотят кого-то задеть, — хрипло бросил Ульф. — Плыть по животу. Сейчас по моему…

Он чуть шевельнулся под ней, и Света остро ощутила объемистую твердость его мужской плоти.

Тело сразу залило судорожным жаром, текущим от бедер. В нем растворилось легкое болезненное нытье, порожденное размерами Ульфа…

— А потом я поплыву по твоему, — невнятно пообещал он.

Света приподнялась, задыхаясь.

— Почти так, как надо. — Ульф вдруг дернул Свету к себе, заставив пригнуться.

Когти обвели ей соски, следом ладони прошлись по бокам.

— Береги себя, — тихо велел он, глядя ей в лицо одним глазом. — Стань волной, что скользит надо мной. Помни, что слова про живот — это лишь красивое выражение. Со мной дотягиваться до живота не стоит.

Его руки внезапно стиснули изгибы ее бедер. Надавили, заставив скользко двинуться. Вокруг него, выше и чуть вниз…

— Вот так, — прошептал Ульф. — А щенки, это Ингульф и прочие. У них был шанс, но теперь его не будет. Я все отдам за тебя, Свейта. Все свои будущие жизни. Я остался здесь в этот раз ради тебя. Плыви надо мной. Ты свет в моей ночи, ты огонь в окне, без которого я потеряю берега. Будь со мной, и я забуду, что было в Асгарде. Просто плыви надо мной, Свейта…

И она поплыла — волной, кружившейся в прибое над скалой. Пальцы Ульфа скользили по ее телу, когти почти нежно давили на кожу.

Но хватка его ладоней подгоняла. Торопила. А потом Ульф рванулся сам и притиснул Свету, все-таки всаживаясь в мягкость узковатого входа…

Его орудие содрогнулось в ней. И это биенье мужской плоти вогнало Свету в дрожь наслаждения, пронзительную и чистейшую. Удовольствие скрутило тело мучительно-счастливой судорогой, текущей от раздвинутых бедер. От скользких складок между ними.

Там, в этой безжалостной неге, полосующей тело сполохами, сгорело все. Даже легчайшая боль, что ощущалась поначалу.

Ульф тут же дернул Свету к себе — на этот раз уложив на свою грудь. Тонкие губы запечатали ей рот, поймав и проглотив Светин стон.

Потом они сидели на кровати и ели, глядя друг на друга. Мясо, пропеченное на углях, приправляла соленая морошка, ржаные хлебцы были густо обсыпаны орешками, коричневатый сыр пах топленым молоком…

Меж ними висела тишина — светлая, почти осязаемая. После всего, что случилось, было тихим счастьем сидеть рядом. И делить на двоих этот вечер, с румянцем гаснущего заката в окне, с покоем, окутавшим крепость.

Но на яблочном пироге Света не выдержала. Откусила кусок от кисло-сладкого, печеного на сливочном масле чуда с хрусткой корочкой, проглотила и уронила:

— Я не понимать…

Ульф засмеялся, а она торопливо откусила от пирога еще немного — чтобы не тратить время зря.

— Женщине нельзя долго молчать, — заметил Ульф, отсмеявшись. — Я уже заскучал без твоих вопросов. Что ты не поняла, Свейта?

— Почему боги сами не чертить руна на щит? Ведь у них есть рунная сила? Зачем асам надо, чтобы это делать человек? Хальстейн? — Света живенько проглотила остатки ломтя и стряхнула в тарелку крошки с пальцев. — Раз щит от конунг можно брать в наследство, значит, боги его тоже мог получать? Рисовать Одал, брать как удел, делать все сам. Никого не ждать. Не искать…

— У меня есть одна мыслишка. Но это только догадка. — Ульф быстро кинул ей на тарелку еще один ломоть пирога. Велел, когда Света жалобно вздохнула: — Ешь-ешь. Вспомни, сколько крови ты пролила, рисуя руны. Заодно припомни, когда ты в последний раз ела. И сколько простояла под дождем. После вчерашней ночи у тебя только ребра с кожей остались. Не хочешь думать о себе, подумай обо мне. Как я поплыву по твоему животу, если он провалился вниз, к хребту?

— Ты менять слова, — посоветовала Света. — Не плыть по живот, а карабкаться по камни. Так почему боги сами не трогать руна Исс и Фе? Почему грести жар с человеческий рука?

Ульф снова засмеялся. Следом бросил:

— Полагаю, пробудивший руны тоже был обречен. Поэтому асы использовали человека. Огонь со Льдом пожирали всех, кто прошелся возле ворот с конунговым щитом. Смерть текла по следам людей в их дома, к их ногам… а Хальстейн был последним из тех, кто протоптал стежку к щиту старого конунга. Наверно, он так и помер бы — последним. Только не знаю, какая смерть его ждала. Может, Огонь со Льдом разделили бы Хальстейна пополам?

Ульф смолк и подхватил кусок печеных ребер. На клыках жалобно хрустнула косточка.

— Ты тоже ходить мимо ворота, — сказала вдруг Света. Рука, державшая тарелку, дрогнула. — И под ворота. А если мы уходить в Ульфхольм…

— Руны могли достать меня и там, — на удивление жизнерадостно заявил Ульф. — Все волки, вернувшиеся из человечьих городов, были обречены. Помнится, когда я звался Фенриром, эти бабские закорючки асов на меня не действовали. Но нынешняя плоть слаба. Со мной нынешним даже Хильдегард управлялась, используя руну Наудр. Однако моя жена опять вцепилась в меня крохотными ручками, и снова спасла. А все началось с того, что ты захотела отправиться в Нордмарк после разговора с Локки. Я тогда к людям не рвался. И сложись все по-моему, я сгорел бы у себя дома. Или замерз.

Как в моем старом видении, вдруг подумала Света со страхом.

— Все закончилось, Свейта, — обронил Ульф.

И скользнул по кровати, в долю секунды оказавшись рядом. Сел сбоку, лизнул уголок ее губ — но тут же отстранился. Глянул сверху одним глазом. Из щели меж молочными ресницами сверкнул янтарь радужки, напомнив о серьге, которую прислали альвы…

— Не бойся, — пробормотал Ульф.

Следом он пригнулся к плечу Светы. Придавил слегка колючей щекой кожу над ее соском, и серьезно сказал:

— Больше не будет страха. Будет жизнь, долгая и счастливая. Только подумай, сколько всего ты сможешь здесь изменить…

— Нет рабство? — сразу спросила Света.

Его губы прихватили ей кожу на груди. Она вздрогнула, отпуская свои страхи.

— Нет рабство, — с ухмылкой согласился Ульф чуть погодя, приподнимая голову. — Все, что захочешь. Кстати, я обновлю те штуки, которые ты смастерила, чтобы чистить свои зубы после еды. Иначе рабыни так и будут посмеиваться над дротнинг, сующей себе в рот ветки с обрезками льняных ниток. Вместо деревянных сучков у тебя будут золотые ручки, а кисточки у них на концах я сделаю из шелковых нитей. Красных. Чтобы рабыни млели от восторга.

Света фыркнула, представив себе пародию на зубную щетку, которую грозился смастерить Ульф. Затем подумала — он так говорит о рабынях, словно слышал их разговоры. И впрямь слышал? Слух у Ульфа острейший…

— Моя жена смеется? Уж не надо мной ли? — Тарелка вдруг исчезла из рук Светы, и Ульф опрокинул ее на постель. Обхватил Светино лицо ладонями. Глубоко вздохнул, придавливая ее к постели грудью. — Смейся, Свейта. Все позади.

— Все, — вполголоса согласилась она.

А потом задрожала. Ладони Ульфа прошлись по телу. Придавили бока, когти пощекотали ей грудь.

— Чуть погодя я верну тебе рунный дар, — с хрипотцой выдыхая, пообещал Ульф. — Сейчас, прости, не до этого.

Она мелко, неровно кивнула. И провалилась в наслаждение. Тенью качнулся над ней Ульф. Губы, ставшие теперь еще жестче, одарили жгучей, клеймящей лаской…

Но одна мысль еще зудела в сознании, и Света прошептала:

— Ты сказать отец и брат, кто ты?

— Ну… я открыл родичам часть правды. — Ульф тяжело содрогнулся, когда она обвила его руками и ногами. — Пришлось это сделать, когда Ингульф заявил, что запах у меня немного изменился. А Сигульф спросил, может ли называть меня по-прежнему братом.

Ульф прервался и жадно поцеловал ей грудь. Продолжил:

— Дядя сказал, что йотун с голубыми глазами, которого я притащил на ворота, смахивает на Локки. Во всяком случае, он появляется и исчезает так же, как Локки из древних саг, умевший ходить по мирам…

Он еще и с родственниками успел пообщаться, удивилась Света.

— Я заявил всем, что познакомился с Локки, когда тот предложил мне стать конунгом, — уронил Ульф. — А светлые альвы испытали на мне самое грязное колдовство, и после этого меня навестил дух нашего предка Фенрира. Затем дух ушел, но обещал вернуться. Поэтому запах у меня изменился. И Локки теперь питает ко мне особую любовь, видя во мне призрак сына.

Следующий поцелуй Ульфа раздвинул Свете губы. Когтистые пальцы скользнули между ног, и жаркая тяжесть его плоти придавила ее к постели. А потом было скольжение мужского тела, и трепет Ульфа в ней. И долгие стоны, которые он ловил безжалостными губами…

Потом была жизнь, как он и обещал.