Обитель Солнца

Глава 5. Край миражей

Услышав имя того, кто просит об аудиенции, старший жрец Красного Культа Карл Бриггер пришел в искреннее изумление. Этого человека он никак не ожидал увидеть в головном отделении в разгар малагорской операции.

Дверь отворилась, и на пороге появился Киллиан Харт. С момента последней встречи он показался Бриггеру внешне крепче, чему, наверняка, способствовало время, проведенное в компании Бенедикта Колера. Когда молодой жрец приблизился, Бриггер невольно прищурился, рассматривая его глаза — необычайно желтые. Прежде старик ни у кого не видел такого цвета глаз и был уверен, что при первой встрече эта деталь бы от него не укрылась.

— Харт, — кивнул он, всем своим видом показывая, что ждет объяснений.

— Приветствую, жрец Бриггер, — холодно поздоровался Киллиан. Взгляд его желтых глаз прожигал старика насквозь, его так и тянуло спросить, что случилось.

— Признаться, не ожидал тебя здесь увидеть, — сказал, наконец, Бриггер. — Я думал, ты с Бенедиктом, Ренардом и Иммаром.

Киллиан кивнул.

— Я тоже полагал, что буду с ними. Но, видите ли, случилось множество непредвиденных обстоятельств, в свете которых жрец Колер решил, что я не готов к малагорской операции. Он решил оставить меня на материке.

Бриггер приподнял бровь.

— И ты послушался его? Я удивлен: слышал, ты по его наставлению даже тренировку пропустить отказался. С трудом верится, что ты мог так запросто согласиться пропустить малагорскую операцию.

Киллиан понимающе кивнул.

— И я сделал все, чтобы участвовать, жрец Бриггер, — сказал он. — Но Бенедикту удалось меня перехитрить и все равно оставить на материке.

— Как же?

— Уже на трапе корабля он ударил меня по затылку рукоятью меча. Я потерял сознание, а очнулся, когда угнаться за ними не было уже никакой возможности. — Киллиан отчеканил эти слова так, будто заучивал их с момента отплытия кораблей Бенедикта. В какой-то степени так и было: всю дорогу до Крона он продумывал, что скажет жрецу Бриггеру при встрече.

Старик недовольно цокнул языком и покачал головой.

— Ох, Бенедикт, — протянул он. — Его очень трудно… практически невозможно переубедить, если он вбил что-то себе в голову. Увы. Видимо, он по какой-то причине решил, что ты не подходишь, и я не могу ничего предпринять, так что если ты пришел за этим, Харт, то…

— Нет, — перебил Киллиан. — Я пришел не за этим. Не знаю, заметили ли вы, но я несколько изменился с момента нашей последней встречи.

Бриггер кивнул, стараясь не показать, как ему любопытно.

— Ты возмужал, — начал он.

— Я не об этом, — серьезно сказал Киллиан, пронзительно глядя на старика. — Если говорить честно, я не уверен, что меня теперь можно называть человеком.

Бриггер нахмурился, и Киллиан удивительно спокойно рассказал ему свою историю. Он упомянул и то, как болезнь после встречи со спарэгой разыгралась с новой силой, и то, как он еле дотянул до деревни некроманта, и то, как Ланкарт пытался ему помочь, но не мог, пока не испытал на нем концентрированное снадобье, сделанное из хаффрубов.

Бриггер слушал с интересом, изредка качая головой и явно с трудом удерживаясь от восклицания «какой ужас!».

— Отчего же после всего этого Бенедикт решил, что ты не готов? — задумчиво спросил старший жрец. Киллиан предпочел не передавать ему слов Ренарда о том, насколько Бенедикт привязался к нему, чуть ли не вообразив Харта своим сыном.

— Он не дал мне шанса у него спросить. Возможно, это получится сделать, когда Бенедикт вернется из Малагории.

Бриггер вздохнул.

— Возможно, — кивнул он. — Но… зачем ты пришел ко мне, Харт? Чем я-то тебе могу помочь? Я сочувствую тому, что с тобой произошло, но…

— Не отправляйте меня обратно в Олсад! — с жаром воскликнул Киллиан. — Дайте мне возможность обучаться с другими молодыми жрецами здесь, в Кроне. Пожалуйста. — Он призывно посмотрел на Бриггера. — Мне кажется, после всего, через что я прошел, я заслуживаю хотя бы этого.

Карл Бриггер тяжело вздохнул. Несколько мгновений он молчал, глядя на Киллиана, затем кивнул.

— Заслуживаешь, Харт, — сказал он. — Оставайся. Я распоряжусь, чтобы тебе выделили место среди молодых жрецов. Предупреждаю: тебе может быть тяжело, ведь многие уже знают, что ты — ученик Бенедикта.

— С этим я как-нибудь справлюсь, — с мрачной решимостью заявил Киллиан.

Мальстен первым вошел в тронную залу гратского дворца. Аэлин следовала за ним тенью. Бэстифар стоял лицом к балкону, сцепив руки за спиной. Вид у него был задумчивый, странным образом сочетавший в себе мрачную обреченность и будоражащее предвкушение. Услышав, как открылась дверь, он не повернулся и никак не показал, что заметил чужое присутствие.

— Бэс? — окликнул Мальстен. — Ты, кажется, звал.

Аэлин сложила руки на груди и прислонилась к стене, выжидающе уставившись на аркала.

— Что удивительно: он звал нас обоих, а не только тебя.

— Все потому, что поговорить я хотел с вами обоими, — кивнул Бэстифар, продолжая рассматривать Грат, не выходя на балкон и все еще держа руки за спиной. — Преимущественно с Мальстеном, но ты, Аэлин, — он посмотрел на охотницу, — наверняка захотела бы при этом присутствовать.

Мальстен нахмурился, непонимающе качнув головой.

— Бэс, в чем дело? — спросил он.

Аркал повернулся и внимательно посмотрел на друга.

— Мне, пожалуй, нужна твоя помощь. Ты сам недавно говорил со мной о том, как Грат может готовиться к празднику, когда на носу война. — Он дождался, пока оба посетителя нахмурятся, и невольно усмехнулся. — Праздник миновал, пора задуматься о том, что ты сказал. К тому же, Совет Восемнадцати подошел к нашим берегам, и мне нужно оружие, чтобы разобраться с ними.

Мальстен приподнял брови, понимая, к чему он клонит. Аэлин непонимающе посмотрела на него.

— Оружие? — качнула головой она. — Мы, конечно, не отказываемся за тебя воевать, но… чем мы сейчас можем помочь?

Мальстен вздохнул и положил ей руку на плечо.

— Он говорит не совсем об этом оружии, — тихо сказал он. Несколько мгновений Аэлин непонимающе смотрела на него, а затем вдруг округлила глаза от возмущения.

— Нет! — воскликнула она, переводя испепеляющий взгляд на Бэстифара. — Об этом не может быть и речи!

— Поэтому я и подумал, что было бы хуже, если бы мы с Мальстеном решили это без тебя, — примирительно произнес Бэстифар.

— Мальстен не идиот, чтобы соглашаться на такие условия, — решительно заявила Аэлин. — Он ни за что на это не пойдет!

Аркал внимательно посмотрел на данталли.

— Аэлин… — осторожно начал Мальстен.

— Нет, даже не думай! — возмутилась охотница, схватив его за руку. — Ты не можешь согласиться отдать ему расплату, Мальстен, тебе станет намного хуже! Ты представляешь себе, какими будут последствия? Ты не должен усугублять то, насколько она уже сильна.

Мальстен опустил взгляд.

— Аэлин, по договору, на мне лежит ответственность за всю страну. И… я видел, как Бэстифар может с помощью расплаты поставить на колени целую армию. Я понимаю, почему это может стать настоящим оружием против Совета Восемнадцати.

Аэлин покачала головой.

— Боги, Мальстен, ты же это не всерьез? — ужаснулась она.

Бэстифар снисходительно улыбнулся. Поймав на себе осуждающий взгляд охотницы, он поднял руки, словно показывая, что безоружен — хотя в его случае этот жест имел прямо противоположное значение.

— Предупреждая твой следующий обличительный выпад, скажу сразу: я не ради удовлетворения своих прихотей прошу об этом. Если б Малагории не угрожала опасность, я бы не стал.

Аэлин хотела недоверчиво прищуриться, однако вспомнив, как Бэстифар реагировал на расплату Мальстена, чувствуя ее зов даже на расстоянии, прикусила язык и оставила все язвительные замечания при себе. Вместо того она посмотрела на Мальстена.

— Ты… как ты это выдержишь потом?

Мальстен ободряюще положил ей руку на плечо.

— Все будет хорошо, — улыбнулся он, затем решительно посмотрел на Бэстифара и кивнул. — Я тебя понял. Ты хочешь, чтобы я сделал это прямо сейчас?

— Если тебя не затруднит. — Он перевел взгляд на Аэлин. — И если между вами из-за этого не возникнет проблем. Если вам нужно время, то…

— Нет, — покачал головой Мальстен, переглянувшись с Аэлин. Она явно была не в восторге от того, что ему предстояло сделать, но понимала, что, похоже, без этого не обойтись. Убрав руку с плеча Аэлин, Мальстен кивнул ей и прошел мимо Бэстифара на балкон.

Внизу раскинулся дневной Грат. Малагорский климат заставлял напрочь забыть о приходе зимы. На материке в это время уже бушевали холода и влажные промозглые ветра.

Мальстен присмотрелся к людям, которых видел недалеко от дворца, сосредоточился, и из его ладоней протянулись видимые лишь ему и аркалу черные нити. Они связались с незнакомцами под балконом, и их глазами Мальстен разглядел других — тех, кого отсюда было не видно. Нитей становилось все больше, они множились с каждым мгновением.

Бэстифар завороженно наблюдал за его работой, не представляя себе, скольких людей он контролирует и сколько раз уже прорвался сквозь красное. Мгновения замерли. Аэлин напряженно смотрела на Мальстена, видя, как взгляд его становится все меньше похожим на человеческий.

Наконец он выдохнул и уронил руки по швам, прикрыв глаза.

— Мальстен… — шепнула Аэлин.

Бэстифар шагнул вперед.

— Еще нет, — тихо сказал он. Прошло всего два удара сердца перед тем, как лицо данталли начало стремительно бледнеть, а обычно прямая спина горбиться от боли. — Мой друг, — позвал аркал, — ты позволишь?

Мальстен нахмурился, не открывая глаз.

— Да, — тихо ответил он.

Бэстифар тронул его за плечо, и рука его загорелась красным свечением. Из груди Мальстена вырвался облегченный вздох. Бэстифар шумно вдохнул, будто в него и впрямь перетекла огромная сила. Аэлин невольно задумалась о том, каково ему каждый раз чувствовать такую силу рядом, когда к Мальстену приходит расплата, и отказывать себе в этом.

— Спасибо, мой друг, — тихо сказал Бэстифар. — Ты очень помог.

Мальстен сдержанно кивнул.

Сердце Аэлин невольно сжалась: она не могла и представить, насколько сильнее будет его расплата с этой самой минуты. Ей хотелось обнять его и утешить, но она знала, что сейчас он этого не позволит. Сейчас он, скорее всего, не хочет находиться в чьем-либо обществе. Поэтому Аэлин намеренно не последовала за ним, когда Мальстен, вежливо кивнув Бэстифару, медленно прошествовал прочь из тронной залы.

Бэстифар подошел к ней и, поджав губы, тяжело вздохнул.

— Он ненавидит это, — тихо сказал аркал.

— А после ненавидит компанию, — хмыкнула она.

— От такой реакции тянет напиться, — заговорщицки сказал Бэстифар. Аэлин скептически покосилась на него.

— У тебя, что, запасы вина прямо в тронной зале?

Он пожал плечами.

— Я предусмотрительный монарх.

В сравнении с морскими силами Совета Восемнадцати малагорско-аллозийский флот явно проигрывал мощью. В первый день нового десятилетия пять десятков кораблей Совета заблокировало выход из порта Адес. Еще три десятка судов точно так же закрыли малагорский порт Оруф.

Личный помощник Фатдира Сендал Акмадди стоял на причале в Адесе, только что выслушав послание от эревальны из Оруфа. Он понимал, что, стоит начаться активным морским боевым действиям, и Малагории — даже в союзе с Аллозией — не выстоять. Мысль о том, что царь — аркал, не покидала Сендала Акмадди, но, глядя на корабли в отдалении, он не был уверен, что силы пожирателя боли — даже если он покинет Грат и прибудет в Адес — дотянутся так далеко в море. А ведь если он попытается приблизиться, есть риск, что его убьют…

Посол Совета Восемнадцати прибыл после полудня и сошел на причал, передав требования материка к Малагории в письменном виде. Документ был подписан главнокомандующим операцией адмиралом нельнского флота Конрадом Греффе. Список этих унизительных нелепых требований к Обители Солнца был явно сформирован на базе инсинуаций Бенедикта Колера, но никому из Совета Восемнадцати не было никакого дела до правдивости этих обвинений.

По итогам переговоров Малагория не имела права отправлять корабли в море и вести каких-либо торговых дел с материком, пока на троне находится «узурпатор, бастард истинного царя и аркал, повинный в пролитой крови тысяч солдат при Шорре, укрывающий у себя беглеца и преступника Мальстена Ормонта».

Эти обвинения были смехотворны, каждый малагорец знал это, но Совет Восемнадцати стоял на своем. И из перечисленного в документе за подписью Конрада Греффе это было не самым унизительным пунктом. Гораздо более унизительным было требование «немедленно выдать узурпатора и преступника Бэстифара шима Мала, чье решение привести данталли на Войну Королевств повлекло за собой Битву Кукловодов, на международный суд». Суд этот, без сомнения, должен был окончиться казнью малагорского царя. Разумеется, следующим пунктом шла немедленная выдача обезвреженного…

… интересно, каким же образом они себе это представляют? — думал Сендал Акмадди.

… бывшего командира Кровавой Сотни Мальстена Ормонта — данталли и незаконнорожденного сына герцогини Иннессы Ормонт.

Помимо предательства священной семьи Мала от Обители Солнца требовалось созвать временное правительство при участии послов Совета Восемнадцати. Это временное правительство должно было доверить судьбу малагорского народа временному наместнику с материка, пока на царском троне не окажется законный наследник истинного царя — разумеется, он должен был быть человеком.

Вслед за этим шли денежные притязания. Малагория должна была уплатить Везеру, Каррингу, Ильму и Ларии по сто тысяч аф за ущерб в Битве Кукловодов 1480 года с.д.п.

Сендал Акмадди, общаясь с Фатдиром через эревальну дал понять, что переговоры, разумеется, состоятся, но Совет настроен воинственно, потому что последним пунктом их документа шло следующее: «В случае невыполнения вышеуказанных требований торговые пути с материком для Малагории и союзного государства Аллозия будут блокированы соединенным флотом Совета Восемнадцати. Попытка оказать сопротивление будет расценена как прямое объявление войны».

С малагорской стороны было ясно, что соблюсти эти дикие условия — значит позволить правящей элите материка разорвать страну на кусочки. Этого никак нельзя было допустить. Сендал дал Фатдиру слово, что потянет время и постарается начать здравые переговоры, однако он понимал, что это усилие, скорее всего, будет тщетным.

Вечером первого дня нового года после пышного празднества, когда анкордский замок пребывал в состоянии полусна, принц Альберт и Юджин Фалетт, точно две вороватые тени, тихо шли по коридорам в сторону библиотеки. Закат уже окропил уличные облака багрянцем, который проникал в замок сквозь цветные витражи и играл в коридорах призрачными переливами света и тени. В некоторых, особо темных уголках коридора слуги уже повесили настенные масляные лампы.

— Склеп какой-то, — хмыкнул Юджин, и его тихий голос поскакал мимо огоньков ламп призрачным эхом. Холодные серокаменные стены и высокие потолки, которые казались такими тяжелыми, что должны были рухнуть под собственным весом, угнетали его. Его семейство жило в скромном поместье до войны. А после он и вовсе перебрался из-за разорения в бедный одноэтажный дом. Громада анкордского замка казалась ему необъятной.

Альберт передернул плечами. За время обучения в Военной Академии он отвык от родного замка, отвык от собственных шикарных покоев, отвык от официальной одежды принца и от придворных ужимок. Военная дисциплина была ему куда ближе. Поэтому, когда на двадцатый день Зоммеля прошлого года Юджин привел его в свой дом, Альберт невольно расплылся в улыбке, почувствовав себя куда уютнее, чем в королевском замке. Юджин был удивлен такой реакцией королевского отпрыска. Он ожидал чего угодно — отвращения, высокомерия, смущения, — но не благодарности и понимания.

Последовавшая за этим беседа о Рерихе и его делах во время Войны Королевств и вовсе растопила лед. Юджин выслушал Альберта, пока тот приводил примеры, в которых считал своего отца Лжемонархом. По Анкорде проносились подобные слухи, но никто не решался высказывать их во всеуслышание, страшась тюрьмы и смертной казни за государственную измену.

Альберт и Юджин долго говорили по душам. Постепенно их опаска друг перед другом и недоверие таяли. Покидая дом Фалетта, Альберт чувствовал небывалое облегчение. Давненько ему не удавалось поговорить с кем-то искренне, не боясь осуждения или наказания за свои мысли.

С того дня они виделись еще несколько раз. Интерес к пророчеству о Последнем Знамении креп и сплачивал их. Постепенно они начали чувствовать себя членами тайного общества заговорщиков. Юджин этого опасался, а Альберт впервые в жизни ощущал, что делает нечто важное. Ему не сразу удалось уговорить Юджина пойти с ним в библиотеку замка, но они оба понимали, что условий лучше, чем тихий день после новогоднего торжества, у них не будет.

— В подземельях хуже, — тихо заверил Альберт в ответ на замечание Юджина. — Там гораздо темнее, воздух затхлый и окон нет.

— С твоей любовью к самодисциплине тебе следовало обосноваться там. Закаляет характер, надо думать, — шепнул Юджин.

— Я бы с радостью, да только вот там нет жилых комнат, — нарочито едко отозвался Альберт.

Наконец, они добрались до библиотеки.

Изучение самого пророчества не отняло много времени, а поиск книг по смежной тематике занял их надолго. Ни Юджин, ни Альберт толком не представляли, что именно ищут, и через три часа, когда свет двух взятых из коридора масляных ламп стал совсем тусклым, а за окном стемнело, они решили сдаться.

По пути назад в коридоре им померещилась чья-то фигура, и оба воровато прильнули к стене. Альберт почувствовал, как сердце застучало чаще. Он никогда не верил в блуждающих духов, но сейчас видение было таким явным, что он не успел толком прийти в себя, когда в «призраке» узнал собственную мать.

— Альберт! — крикнула она. Удивленной королева не казалась. Скорее, разозленной: брови ее сурово хмурились, рот искажался гримасой недовольства, и некрасивая морщинка грубела посреди лба. Когда взгляд Лианы Анкордской переместился на Юджина, она сделалась еще более грозной. — Что ты здесь делаешь? И кто это? — В ее интонациях проскользнули ядовитые нотки презрения. — Его не было среди гостей.

Альберту показалось, что он вспыхнул от ушей до пяток.

— Его зовут Юджин Фалетт, матушка, — постаравшись сохранить голос ровным, сказал он. — Это я пригласил его. Он… ветеран войны…

Юджин поморщился, невольно отводя искалеченную руку за спину. Совладав с собой, он чуть поклонился, выражая почтение.

— Моя королева, — спокойно произнес он.

— Твои гости явно не должны расхаживать по этому крылу замка, Альберт, — словно не замечая Юджина, продолжила Лиана. — Ты прекрасно знаешь, где можешь принимать гостей. — Она смерила Юджина оценивающим взглядом. — И я не возьму в толк, что общего между тобой и этим простым воякой.

Юджин скрипнул зубами.

— Простите, Ваше Величество, — процедил он. — Пожалуй, мне лучше уйти.

— Несомненно! — вздернув подбородок, отозвалась Лиана.

Юджин одернул плащ и, картинно поклонившись, прошествовал по коридору, даже не обернувшись. Лицо Альберта стыдливо пылало. Он не был уверен, что теперь когда-либо сможет оправдаться перед Юджином. Ему еще никогда не было так стыдно за свою мать и за свое происхождение.

— Зачем? — прошипел он, поднимая глаза на Лиану.

— Иди за мной, Альберт, — холодно отозвалась королева.

Она направилась обратно по коридору, явно собираясь войти в библиотеку, откуда Альберт с Юджином вернулись совсем недавно. Поняв это, принц ахнул и замер посреди тускло освещенного коридора, в ужасе глядя матери вслед.

— Нет, — прошептал он, но Лиана, похоже, его не услышала. Она продолжала идти вперед, и Альберту пришлось заставить себя сделать шаг и поспеть за ней. Королева целеустремленно шла в библиотеку. Открыв дверь, она дождалась сына и строго кивнула ему, чтобы тот вошел в помещение. Альберт, понурив голову, повиновался.

Стоило Лиане закрыть дверь, как лицо ее переменилось. Она повернулась к сыну, глядя на него обеспокоенно, не скрывая своего страха. Альберт невольно округлил глаза от удивления и даже отступил от матери на шаг, не понимая, что может последовать за такой переменой.

— Матушка? — запинаясь, обратился он. — Зачем мы здесь? Что происходит?

Лиана подалась вперед и положила руки ему на плечи, найдя его взгляд.

— Альберт, зачем ты приводил сюда этого человека?

— Я… я просто показывал ему, где живу. Просто водил по замку, — неумело соврал Альберт. — Юджин никогда не бывал в замках. Он ветеран Войны Королевств, и он рассказывал мне фронтовые истории, а я рассказывал… свои.

Лиана продолжала встревоженно смотреть на него, не отпуская его плечи.

— Что он вызнавал в библиотеке, Альберт? Что ему понадобилось там, где хранятся архивы замка? — спросила она. — Что вы оба здесь делали? Что на уме у этого человека?

Альберт качнул головой, не понимая, отчего мать задает эти вопросы. Не дождавшись ответа, Лиана начала ходить по библиотеке, будто искала, какие именно книги смотрели принц и его гость.

— Матушка! Боги, что вы пытаетесь тут отыскать? Вы же не думаете, что Юджин хотел что-то украсть?

Лиана укоризненно посмотрела на сына и вновь приблизилась к нему.

— Нет, — сказала она. — Я не думаю, что он что-то украл.

— Тогда в чем дело?

— Ответь, что вы здесь искали, — тихо, но требовательно сказала она. Альберт сглотнул.

— Мы… матушка, мы всего лишь читали старые предания, — неловко улыбнулся он.

На лице Лианы отразился неподдельный ужас.

— Боги, — шепнула она, закрывая лицо руками. Альберт испугался, что она сейчас расплачется, и он совершенно не знал, что с этим делать.

— Матушка, в чем дело?

— Пророчество о Последнем Знамении? — сокрушенно спросила она. — Это его вы здесь искали?

Альберт изумленно округлил глаза. Он понятия не имел, как она догадалась.

— Мы… мы заметили некоторые…

Лиана приложила палец к губам и цыкнула на сына.

— Нет, — шепнула она. — Не говори больше ничего, тебе ясно? И даже думать об этом забудь!

Альберт возмущенно отпрянул.

— Вы ведь и сами думали об этом, матушка, раз так опасаетесь моих мыслей! Вы слышали или сами думали, что…

Лиана подалась вперед и зажала сыну рот рукой, тут же буквально упав ему на плечи. На этот раз она не сдержала слез, обвила руками его шею и громко заплакала. Альберт замер, как вкопанный, слушая мольбы матери.

— Пожалуйста, — шептала она, — пожалуйста, Альберт, брось это! Если ты не отступишься, ничто не спасет тебя от казни, даже родство с королем! Пожалуйста, я молю тебя, Альберт, никогда больше не приходи сюда за этим и ни в чем не подозревай своего отца! Будь верен королю, ты ведь его наследник!

— Наследник, который должен умереть от его руки, — осмелился сказать Альберт.

— Наследник, который сам же роет себе могилу! — прошипела Лиана, отстраняясь от сына. — Послушай меня, я говорю серьезно. Ты должен пообещать мне, что больше никогда не станешь подозревать в своем отце Лжемонарха. О ком бы ни говорило пророчество о Последнем Знамении, это не твой отец. И, если я еще раз увижу рядом с тобой этого Фалетта, который обманывает тебя своими рассказами о Кровавой Сотне, я велю бросить его в темницу!

После этого Лиана решительно развернулась и вышла из библиотеки.

Альберт остался один и пытался восстановить сбившееся от волнения дыхание. Никогда прежде он не видел свою мать такой решительной и грозной. Похоже, ее всерьез пугали изыскания сына. Однако она ушла, так и не дождавшись от него обещания, стало быть, он был свободен от клятв.

Альберта поразило убеждение Лианы в том, что Юджин пичкает его рассказами о Кровавой Сотне, которые бы подтверждали теорию о Лжемонархе. Юджин не был членом Кровавой Сотни, а при разоблачении Мальстена Ормонта не присутствовал — из-за руки, которую как раз пытался восстановить в лазарете. Однако он предполагал, что и Рерих VII, и генерал Томпс прекрасно знали, что в их рядах орудует данталли. О природе Бэстифара шима Мала было известно, однако ходили слухи, что его пригласили, чтобы он облегчал боль раненых.

Это не могло быть правдой, — морщась, рассказывал Юджин, — ходить и облегчать боль раненых, точно сочувствующая знахарка — явно было не в его характере. Нет, он почти всегда ошивался где-то неподалеку от Ормонта. Иногда складывалось впечатление, что только из-за него он и прибыл в дэ’Вер. К тому же на празднование побед Кровавой Сотни Ормонт стал выходить только с появлением Бэстифара.

Альберт понимал, что его отец был прекрасно осведомлен о данталли и аркале в рядах своей армии. И, скорее всего, именно для Мальстена он и пригласил Бэстифара. Однако после он солгал, когда Мальстена разоблачили. И признал его в другом данталли, позволив казнить солдат Кровавой Сотни как пособников. Сам же Ормонт казни избежал, хотя много лет его считали мертвым из-за лжи Рериха. А теперь Рерих поддерживает ложь Колера и отправляет анкордских воинов на малагорскую операцию.

Казнь мучеников…

Декада лжи…

Альберт не мог не думать об этом — слишком уж ярко для него все складывалось. Да и в том, что Рерих VII питает к своему сыну бескорыстную отцовскую любовь, он сильно сомневался. Гораздо легче он мог бы поверить в то, что Рерих убьет его, не моргнув глазом, если от этого будет зависеть, насколько хорошо на нем будет сидеть корона Анкорды.

Воистину, Альберт был счастлив, что мать так и не взяла с него обещания. Потому что, видят боги, сдержать его он бы не смог.

Арреда вряд ли упомнит время, когда в пустыню Альбьир приходило разом столько людей. Шесть сотен человек под командованием Бенедикта Колера отдалялись от моря и направлялись к сердцу пустыни, чтобы добраться до Грата. Сухой жар песчаного царства начал довольно быстро выматывать воинов, куда меньше влиянию солнца пустыни оказались подвержены жрецы Культа и каторжники, которых Бенедикту скрепя сердце пришлось взять в свою группу и поручить им телеги с припасами.

К середине первого дня, измотавшись под палящим солнцем, группа Бенедикта добралась до оазиса. Доподлинно было неизвестно, смогут ли люди без перерыва добраться до следующего, поэтому Бенедикт скомандовал устроить привал.

Оазис был настоящим даром богов посреди песчаной пустоши. Ровная линия отделяла песок от росшей вокруг воды травы, деревья давали тень, хоть немного спасавшую от изматывающей жары Края миражей. Посреди травы изредка пробивались невиданной красоты белые цветы с желтой сердцевиной. Люди Бенедикта, как могли, постарались разместиться ближе друг к другу, чтобы большинству хватило место для отдыха у самой воды.

Пополняя запасы питья, Бенедикт тихо взмолился Тарт, чтобы она сопровождала их в пути и принесла им удачу. Однако ответом на его молитвы послужил чей-то сдавленный крик, полный ужаса. Бенедикт постарался отыскать источник звука, но к первому кричащему присоединился второй… затем и третий. Троих вдруг начали мучить жуткие спазмы по всему телу, а мышцы скручивало сильнейшими судорогами.

Кто-то попытался помочь несчастным, другие суеверно отскочили прочь, говоря что-то о проклятом Крае миражей. Бенедикт в проклятья не верил, он бросился на помощь пострадавшим, скомандовав переместить их к воде. Ренард приблизился к нему и, пока Бенедикт, несмотря на крики и судороги солдат, пытался помочь им, прислушался к запахам и нахмурился.

— Странный запах, — прошелестел он. — Сладковатый…

Бенедикт за пару мгновений сообразил, в чем может быть дело, и, развернувшись, закричал, чтобы услышали все присутствующие:

— Берегитесь цветков! Они ядовиты!

Вероятно, эти трое несчастных, теснясь поближе к тени деревьев оазиса и к воде, раздавили цветки и отравились их ядом, даже не подозревая об опасности безобидных на вид белых бутонов.

Прежде Бенедикту никогда не доводилось видеть пустынные цветки Малагории. Он понятия не имел, что они собой представляли, и это незнание стоило ему трех потерянных людей. Спазмы мучили их еще около получаса, пока первая жертва яда не испустила дух. По группе разнеслось мрачное настроение, многие задумались, что Альбьир — по-настоящему опасный край, который никто из жителей материка не знает даже в теории. В том числе Бенедикт Колер.

Казалось, только теперь люди осознали, насколько рискованной была затея двигаться через Альбьир. Но поворачивать было поздно… да и некуда.

Когда пришло время сниматься с места, жаркое солнце пустыни начало палить еще сильнее, и трудно было поверить, что сейчас на Арреде зима. А еще труднее было представить, каков же Край миражей летом.

Бенедикт почувствовал, что его группа — называть это разномастное сборище отрядом у него не поворачивался язык — начинает слишком быстро терять боевой дух. Продвижение сквозь пустыню с тяжелыми телегами с припасами — дело не из легких. Бенедикт несколько раз ловил себя на мысли, что Бэстифар шим Мала не напрасно доверяет Краю миражей самостоятельно расправляться с врагами. Единственным, кто внушал уверенность на этом опасном пути, каким-то образом оставался Ренард Цирон. Целеустремленный, спокойный, ориентирующийся в незнакомом пространстве так, словно сама природа этого сурового края подсказывала ему верный путь. Казалось, Ренард не потел, не изнывал от жары, не уставал — или попросту не жаловался. Жалобы других членов группы то и дело доносились до Бенедикта, раздражая его и вызывая презрение. Какая-то фигура с рыжими волосами, мелькавшая в рядах воинов, отчего-то возвращала его мыслями к Адланне Колер. Несколько раз ему даже показалось, что рядом с ней он видит кого-то сильно походящего на очаровавшего ее данталли Ричарда Траумпа.

— Как-то здесь странно, — заметил Иммар, только больше раздражая своего командира. — Ноги еле несут. У тебя тоже так?

В голосе Иммара слышались нотки легкого испуга. Но чего он мог испугаться? Усталости?

Нашел время, — раздраженно подумал Бенедикт.

Его кто-то позвал, но узнать голос ему не удалось. Он потряс головой и понадеялся, что скоро это нытье закончится. Еще сильнее он надеялся, что мысли об Адланне, нахлынувшие так некстати, перестанут сопровождать его в этом походе. Возможно, дело в Аэлин Дэвери, которая напомнила ему покойную жену? Он не знал.

— Бенедикт?

Ему показалось, или его действительно снова окликнули?

Что-то будто туманило взор.

Рыжеволосая Адланна… Ричард Траумп рядом с ней — прямо здесь, среди воинов малагорской операции.

Бенедикт снова потряс головой, постаравшись избавиться от странного наваждения.

Успокойся, — скомандовал он себе. — Думай о деле. Сосредоточься. Скоро это нытье кончится, дай то боги.

Однако доносившиеся до Бенедикта голоса не стихали, а лишь набирали громкость. То тут, то там вспыхивали неразборчивые вскрики — сначала беспорядочные, больше похожие на выкрики, которые может издавать человек, внезапно запнувшись обо что-то. Но чем дальше, тем больше этих звуков становилось.

— С людьми что-то не так, — заметил Ренард на несколько мгновений раньше, чем сам Бенедикт понял, что по мере их продвижения по пустыне с людьми начинает твориться все больше странностей.

— Ноги… я не чувствую ног… они ведь не идут! — в ужасе воскликнул Иммар.

Бенедикт недоуменно посмотрел на своего подчиненного, ноги которого передвигались по песку — не без труда, но достаточно уверенно.

— Иммар, ты же… — начал Бенедикт, но тут же осекся. Лицо Адланны возникло прямо за плечом Иммара. Это было серое, наполовину разложившееся лицо покойницы, все еще обрамленное копной рыжих волос. За вторым плечом Иммара возник истекающий синей кровью Ричард Траумп. Покойники издали одновременный злобный смешок, и Бенедикт, вскрикнув, невольно отшатнулся от них. Ему показалось, что толпа людей — или покойников? Он уже не понимал, — сомкнулась вокруг него, готовая задушить.

— Нет… — прошептал Бенедикт. Он не ожидал, что вид покойников после деревни Ланкарта может произвести на него хоть какое-то впечатление, однако его вдруг захлестнул такой страх, какого он уже очень давно не испытывал. Хотелось выть, забившись в угол и закрыв лицо руками, или бежать.

Но куда?

С еще бòльшим ужасом Бенедикт понял, что потерял направление. Пустыня запутала его, напустив на него мертвецов. Они почти исчезали, стоило лишь закрыть глаза, но как только веки поднимались, они возникали снова.

— Нет! — повторил Бенедикт свой отчаянный выкрик.

Чья-то рука тяжело опустилась ему на плечо.

— Закрой глаза, — скомандовал строгий шелестящий голос. — Иммар, ты тоже. Закрой глаза. Не открывай.

Бенедикт и без того держал глаза закрытыми, чтобы ужасные видения отступили. Иммар же поспешил немедленно последовать совету и тут же вздохнул легче.

— Кажется, я снова могу ходить, — пролепетал он. Из его уст этот беззащитный тон звучал особенно дико.

— Передавайте каждому, кто рядом, чтобы закрыли глаза. И закрывайте сами, — скомандовал Ренард.

Преодолеть страх с помощью закрытых глаз не удавалось довольно долго. Однако Ренард терпеливо ждал. Он снял свой пояс и по цепочке передал людям, чтобы они сделали то же самое, постепенно связывая и соединяя ремни в одну длинную путеводную нить. На это ушло больше часа — особенно сложно приходилось людям, везущим телеги с припасами, однако иллюзии и пугающие миражи ушли, стоило закрыть глаза.

Бенедикт, постепенно приведя чувства в порядок, понял, что миражи создавал газ, незаметно выделяющийся из почвы. Он сообщил об этом тем, кто находился рядом с ним и попросил разнести весть по остальным. Постепенно людям удалось взять себя в руки и сосредоточиться.

Ренард, дождавшись готовности «путеводной нити», осторожно натянул ее и, когда люди худо-бедно выстроились в цепочку, передал по ней команду следовать за ним, по возможности не открывая глаз. Бенедикт, идущий вторым, решался периодически проверять, исчезли ли миражи. Медленно — очень медленно — группа продвигалась вглубь пустыни. Лишь когда солнце начало клониться к закату, Бенедикт понял, что миражи исчезли. Это не означало, что они не появятся снова, однако на какое-то время опасность миновала.

Сверяясь с движением солнца, Бенедикт определил направление и понял, что каким-то образом — ловя ветер или следуя своей невероятной интуиции — Ренарду удалось не отклониться от нужного курса.

Поджав губы, Бенедикт приблизился к слепому жрецу и положил руку ему на плечо.

— Я был неправ, — вздохнул он.

— О чем ты? Ты довольно быстро взял себя в руки, — отозвался Ренард. Бенедикт хмыкнул. Ему показалось, что друг прекрасно понял, о какой неправоте он говорил, но, пожалуй, Ренард заслужил выслушать его признание, не додумывая.

— Я говорю о другом. Я о твоем участии в операции. Без тебя бы мы здесь не справились, и я был неправ, когда хотел не позволить тебе поехать сюда… — он помедлил. — И Киллиану, пожалуй, тоже. Возможно, его новые способности могли оказаться полезными.

Ренард невесело усмехнулся.

— Сейчас уже поздно об этом, — сказал он. — Нужно двигаться дальше. — Он сделал паузу и принюхался, будто пытался по запаху определить время суток. — Вечереет, — заключил он. — Скоро нужно будет делать привал. В темноте люди далеко не пройдут.

Бенедикт хмыкнул. Очередной укол от Ренарда — ведь он прекрасно может ориентироваться независимо от наличия или отсутствия света. На этот выпад Бенедикт предпочел не отвечать ничего, кроме сухого «ты прав».

Пока позволяло время, они решили продвигаться дальше. Чем быстрее удастся покинуть Альбьир, тем лучше. Каждый надеялся, что напасти на этом закончились, и — вслух или молча — молили об этом богов.

Однако то ли на этой земле следовало молиться только Мала, то ли боги остались глухи к людям…

Оглушительный крик прорезал пустыню, заставив растянувшуюся вширь неровной линией группу переполошиться.

— Телега! — закричал кто-то.

Переполох начался восточнее от той линии, по которой тянулись следы Бенедикта. Ему не сразу удалось разглядеть, что одна из телег с припасами начала утопать в песке. Он слышал о зыбучих песках Альбьир, но не представлял себе, какие они и как часто встречаются.

К тому моменту, как ему удалось оценить масштаб бедствия, около сорока человек из его группы были пойманы в жестокую природную ловушку Края Миражей. Люди, пытавшиеся помочь, рисковали также попасть в зыбучие пески. И некоторые действительно в них оказывались.

В ход снова пошли ремни. Люди вытаскивали угодивших в ловушку, понимая, что одна из телег с припасами безвозвратно утеряна. Однако, несмотря на все приложенные усилия, спасти удалось не всех.

К концу первого дня Гуэра группа Бенедикта мрачно подсчитывала потери.

За этот день без всякого боя погибло двадцать три человека из шести сотен, рискнувших двигаться через Альбьир. Трудно было представить, что приготовил Край миражей дальше и сколько человек сможет успешно его миновать.

Мальстен предполагал, что на мероприятии, которое Бэстифар назвал «военным советом» будут присутствовать другие люди — как минимум, кто-то из кхалагари, однако помимо него самого здесь присутствовали Фатдир, Аэлин, Кара, Грэг Дэвери и, разумеется, Бэстифар. Меньше всего Мальстен ожидал встретить здесь Грэга. Ему казалось, что даже после контакта с нитями, коснувшимися его закостенелых убеждений, он может представлять определенную опасность для аркала. Но Бэстифар, похоже, его убеждений не разделял и к присутствию Грэга Дэвери на этом «совете» относился положительно.

Первое время говорил только Фатдир. Он передал собравшимся унизительные дикие требования Совета Восемнадцати к Малагории и сообщил, что на переговоры этот огромный альянс, похоже, идти не готов. Пока что к переговорам взывает его доверенное лицо Сендал Акмадди, но успехов ему добиться не удается.

— Что с армией? — нахмурившись, спросил Бэстифар.

В другое время он отбыл бы вместе с ней и был бы верховным главнокомандующим, однако сейчас было принято совместное решение, что царь не должен покидать Грат. В этот раз — и такое было впервые за всю историю Арреды — выдача царя была одним из условий агрессоров.

Как только обстановка накалилась, Бэстифар не мог найти себе места, отсиживаясь в Грате.

Фатдир предпочел не заметить нервозности в его вопросе.

— Армия в боеготовности. Минус в том, что пришлось разделить силы и направить часть к Адесу, а часть к Оруфу, так как неизвестно, где пламя войны может вспыхнуть быстрее.

Аэлин и Грэг переглянулись.

— Если армия и так вынуждена разделиться, кто остался охранять Грат? — тревожно спросила охотница.

Ей ответил Мальстен.

— Кхалагари, — кивнул он, по коротким кивкам Бэстифара и Фатдира поняв, что не ошибся. Уловив с другой стороны скептический взгляд Грэга, Мальстен покачал головой. — По правде говоря, они стоят небольшой армии. Кхалагари смертоносны и готовы умереть за своего царя.

Аэлин приподняла бровь.

— Но с группой кхалагари на материке мы справились… — возразила она.

Бэстифар осклабился.

— У той группы не было приказа убить вас. Только… гм… поторопить.

— Зато у Отара Парса был такой приказ. И, надо признать, не будь у меня нитей, он бы преуспел, — заметил Мальстен, отчего-то думая, что это замечание всех успокоит. Однако Аэлин, вспомнив о том, как Отар Парс выстрелил в Мальстена на Рыночной площади, обожгла Бэстифара взглядом.

В разговор вмешалась Кара.

— В опасности и преданности кхалагари сомневаться не приходится, — сказала она. — Пожалуй, это было лучшим ходом с нашей стороны. Армия должна была отправиться к портовым городам. То, что точек возможной атаки со стороны Совета две, уже серьезно осложняет ситуацию. Нельзя было делить регулярную армию на большее количество частей. Если кто в сложившихся обстоятельствах и может обеспечить охрану столицы, — она мельком посмотрела на Бэстифара, — и царя, то только кхалагари.

Аркал недовольно нахмурился. Каждый раз, когда ему напоминали о необходимости отсиживаться в Грате и бездействовать, он становился все злее.

— Все еще не понимаю, не проще ли было бы мне проникнуть в Адес и тайно подобраться к кораблям, а после напомнить им, что такое способности аркала? — буркнул он.

Фатдир позволил себе снисходительно улыбнуться.

— Нюансов слишком много, мой царь, — мягко сказал он. — Для начала вряд ли вам удастся подойти незамеченным к их кораблям. Вас убьют, а страна окажется ввергнута в войну.

— Если попытаться провернуть все с берега… — упорствовал Бэстифар.

— Не дотянешься, — качнул головой Мальстен. — Твоя сила не распространяется так далеко.

— Зато твоя могла бы заставить корабли прибли…

— Даже не думай об этом! — строго прервала его Аэлин. — Уж точно не после того, как он в очередной раз отдал тебе расплату. Это слишком.

— К тому же, — кивнула Кара, — если при всей дикости этой затеи ты и впрямь провернешь нечто подобное в Адесе, Совет нападет на Оруф. Поступишь так же в Оруфе — под удар попадет Адес. Добраться из одного города в другой достаточно быстро ты не сможешь. Ты и сам это знаешь, Бэстифар.

— Я знаю, вам хочется действовать, государь, — поддержал ее Фатдир, — но правда в том, что вы не можете этого сделать. Не в сложившихся обстоятельствах. Боюсь, вам придется забыть о способностях аркала и попытаться обыграть Совет в политической игре.

Бэстифар сложил руки на груди. Некоторое время он молчал.

— А население? — наконец спросил он. — Что с людьми в Оруфе и Адесе?

Фатдир поджал губы.

— Сендал докладывал через эревальну, что в беспорядки в городах уже начались, но не вышли из-под контроля, потому что в городах находятся части армии. Однако первые беженцы уже направились в сторону Аллозии, мой царь…

Бэстифар отвел взгляд. Мальстен вздохнул.

— Аллозия их примет? — спросил он.

— Ты же заключил с ней военный союз? — прищурился Грэг. Отчего-то он смотрел на аркала так, словно тот был нашкодившим ребенком.

Ты видишь в нем отчаянную горячую голову, но не правителя Малагории, — с невесть откуда взявшейся досадой подумал Мальстен, глядя на охотника и аркала поочередно.

Бэстифар удивительно спокойно снес едкий тон Грэга Дэвери.

— Аллозия — наш союзник, — задумчиво произнес он. — И все же я свяжусь с Дандрином Третьим, попрошу убежища для беженцев из Малагории в аллозийских городах. — Он решительно направился к выходу, чтобы добраться до нужной эревальны.

Мальстен проводил его глазами, понимая, как Бэстифара злит его бездействие. Эта просьба к Дандрину, которую многие воспринимали как жест отчаяния, аркал считал единственным способом сделать хоть что-то.

Суровый зимний ветер гулял по Шоррским горам, пробирая до костей путников и стращая их непогодой, призывая найти себе убежище где-нибудь в другом, более приветливом месте с теплом очага и крышей над головой. С неба сыпал колкий снег, больше напоминающий небольших белых мошек, врезающихся в руки и лица на полном ходу. Путники морщились и щурились, пытаясь закрыться от гонимых порывами ветра горных снежинок, но продолжали держать путь к лесу. Их было двое — оба бледнокожие и напряженные. Накидки не особенно спасали их от холода. Руки, прихватывающие капюшоны, не выдерживали натиска морозного ветра и приобретали синюшный оттенок, выдававший истинную природу путников.

Этими путниками были Даниэль Милс и Конрад Делисс. Они направлялись на охоту в близлежащий лес. Когда вокруг них сомкнулась стена из плотно стоящих друг к другу деревьев, ветер чуть смилостивился, да и снег стал менее колючим. Даниэль откинул капюшон и прислушался. Все, что им было нужно — это выследить и увидеть зверя или, если повезет, нескольких. Дальше дело было за малым: сковать животное нитями и подвести к себе, после чего, заблокировав его мозг от осознания боли, перерезать горло и отнести добычу в лагерь. Даниэль невольно задумался, что Деллиг Нейден — пожалуй, самый мрачный и вечно недовольный член группы — сказал бы, что переживать расплату за то, чтобы избавлять неразумных зверей от боли, вовсе не обязательно, но для Даниэля это было делом принципа после всего, через что провела его жизнь.

Интересно, а что на этот счет подумала бы Цая? Тоже решила бы, что избавлять животных от боли не обязательно? — задался вопросом Даниэль, и эта мысль неприятно кольнула его. Чувства к Цае Дзеро бросали его из крайности в крайность, и приливы нежности и желания сменялись подозрительностью и опаской. Даниэль старался думать о Цае как можно меньше, эти чувства и путающиеся мысли на ее счет выматывали его сильнее любой работы.

Его спутник Конрад неплохо умел идти по следам зверей — отец научил его этому, когда они жили в Дире. Стараниями Конрада вскоре двум данталли удалось набрести на след оленя. Они двинулись за добычей тихо и осторожно, главным для них было приблизиться к животному и увидеть его, остальное дело — за нитями.

Заметив, наконец, молодого оленя, Даниэль невольно поморщился.

Совсем еще детеныш, — подумал он. Оба сердца сдавила скорбь, на языке появилась горечь… и тут же пропала. Сердца застучали ровнее. Так бывало каждый раз, когда Даниэль Милс сталкивался с тенью Рорх — с близостью чужой смерти.

Одно время он был палачом, и не где-нибудь, а в Сельбруне, под самым носом у Красного Культа. Он скрывался на виду у врага и умудрялся не вызывать подозрений, словно последователям Культа что-то мешало увидеть в нем данталли — как он был не в силах рассмотреть жрецов в красных одеждах. Даже Бенедикт Колер не нашел в нем ничего подозрительного. Даниэлю иногда удавалось сосредоточить зрение на людях в красном, но он слишком быстро терял концентрацию. Чтобы сохранять ее дольше, пришлось бы чересчур напрягать глаза, и это было бы заметно любому человеку. Даниэль пытался тренировать себя, однако толком у него ничего не получалось. С тем бòльшим изумлением — и даже завистью — он наблюдал за тем, как сквозь красное проникала Цая Дзеро. Ее работа с нитями вообще отличалась от всего того, что Даниэлю доводилось видеть за свою насыщенную жизнь.

Не думай о ней, — приказал себе данталли.

Тем временем он увидел, как нити Конрада оплели молодого оленя. Тот послушно пошел навстречу смерти, не испытывая страха. От страха Конрад его избавил. Поэтому Даниэль и взял с собой именно Конрада — он был милосердным и оплетал добычу нитями так, чтобы перед смертью избавить ее от ужаса и оградить от боли.

Взмах меча — хотя для казни Даниэль привык использовать топор — будто выпал из сознания данталли. Конрад не отпускал нити до самого конца, пока голова добычи не оказалась отсечена от тела, а на снег не брызнула кровь.

Стоило жертве умереть, а его телу окраситься красной кровью, черные нити данталли втянулись обратно в ладонь — так резко, будто их оборвали. Конрад сделал два шатких шага назад и коротко вскрикнул. Он обнял себя за плечи, будто боялся, что боль разорвет его на куски, и закусил губу, чтобы подавить очередной стон. Дыхание его стало тяжелым, он оперся на ствол дерева, закрыл глаза и попытался пережить приступ боли.

Даниэль смотрел на него бесстрастно. То состояние, что пришло к нему во время смерти оленя, никак не желало отступать.

Конрад тихо застонал.

— У тебя тоже так? — дрожащим голосом спросил он. — Когда они умирают, пока ты их держишь, расплата сильнее?

Даниэль отчего-то ощутил себя больным и постаревшим.

— Всегда, — надтреснутым голосом ответил он.

Данталли переждали, пока боль Конрада утихнет. Вскоре он пришел в себя и кивнул в знак того, что сможет тащить добычу к лагерю.

— Ты когда-нибудь надевал красное? — вдруг спросил Конрад.

Даниэль вздрогнул.

— Доводилось, — буркнул он.

— И что происходит?

— Слепнешь, — отчеканил Даниэль. Говорить о том, что красная ткань на теле каким-то образом вызывает у данталли слепоту, ему не хотелось. Из всех воспоминаний эти отчего-то были едва ли не самыми неприятными.

Конрад буркнул что-то себе под нос, помогая Даниэлю нести обезглавленное животное к лагерю.

— А ты никогда не думал, что когда на нас попадает кровь, мы не слепнем? Почему? А стоит надеть хоть красную повязку или вышить красный узор на костюме…

— Не знаю.

Разговор не клеился, хотя Даниэль и понимал, что любопытство Конрада оправдано. В конце концов, ему не раз доводилось видеть окровавленных людей. И кровь на их телах работала, как красные одежды — отпугивала, огораживала, делала размытыми. Однако в поединках, если кровь противника попадала на данталли, отчего-то подобного эффекта не было.

— Может, природа решила уберечь нас хотя бы от этого? — хмыкнул Даниэль. — Хотя бы зрение в бою мы не потеряем, если просто испачкаемся в чужой крови.

— Да, но почему? Кровь тоже красная.

— Я не знаю, Конрад, — буркнул Даниэль. Желание вести этот разговор, ненадолго разгоревшееся, начало стремительно сходить на нет.

— А ты замечал, что если на тебя попадает чужая кровь, участок кожи, куда она попадает, чуть жжет? Совсем немного. Даже если на одежду попадает.

Даниэль нахмурился. Он никогда не придавал этому значения, но, напрягая память, действительно согласился с Конрадом. Стоило данталли попытаться надеть хотя бы красную повязку на руку или красное украшение, как это моментально лишало зрения. Инстинктивно любой демон-кукольник старался держаться как можно дальше от красного, каким бы ни был его источник. Но наверняка бывали случаи, когда данталли пачкался в красной краске, и Даниэль был почти уверен, что это действовало так же, как красная одежда.

Но не кровь.

Когда кровь человека каким-то образом попадала на тело данталли, слепоты не наступало. Конрад был прав: вместо слепоты ощущалось легкое, едва уловимое жжение, которого в пылу драки — а чаще всего именно в такие моменты можно было испачкаться в человеческой крови, — легко было не заметить.

Даниэль невольно вспомнил Цаю, чьи рыжие волосы в закатном солнце казались почти алыми. И ведь это не лишало ее зрения и даже не мешало другим данталли ее видеть. Отношения демонов-кукольников с запретным для них красным цветом, выходит, были куда сложнее, чем Даниэль предполагал.

— А-ну, стоять! — вдруг прозвучал чей-то грозный вскрик, прорезавший шелест леса и размышления Даниэля. Данталли замерли. — Повернитесь!

Даниэль и Конрад осторожно повернулись, медленно положив свою добычу на мерзлую землю…

… и ужаснулись.

Перед ними стояло восемь человек, за спиной каждого из которых развевался красный плащ поверх военной формы, герб на которой было не разглядеть. Черты лиц размывались в неясные пятна. Трудно было рассмотреть даже оружие, которым эти люди грозились случайным путникам — хотя, хвала богам, похоже, арбалетов не наблюдалось.

Даниэль старался не показывать, как сильно напрягает зрение, чтобы сосредоточиться на ком-нибудь из незнакомцев. Одно он мог сказать точно: это не разбойники. Военные.

Что они, бесы их забери, здесь делают?

— Назовите себя! — скомандовал вышедший вперед солдат.

Конрад бросил беглый взгляд на Даниэля, из груди его вырвался резкий вздох.

— Спокойно, — шепнул ему Даниэль. Это все, что он мог себе позволить сказать, пока размышлял, по чью душу явились эти люди.

— Громче! — вновь прикрикнул солдат. Вся восьмерка осторожно подходила ближе. — Кто вы такие?

Даниэль постарался дружелюбно улыбнуться, хотя оба его сердца застучали быстрее от осознания того, чей герб вышит у воинов на форме. Ему хватило нескольких мгновений, чтобы сосредоточиться и рассмотреть нашивку — это был герб Анкорды.

Проклятье!

— Господа, — мирно заговорил Даниэль, — мы лишь путники, добывающие себе пропитание в лесу. И, насколько мне известно, охота в Шоррских горах никак не попирает достоинства Анкорды. Чем же мы вас разгневали?

Солдаты переглянулись.

Поняли, что я их разглядел, — победно подумал Даниэль. — Теперь они сомневаются, что я данталли.

— В этих краях ведется охота на разбойников, совершивших преступление против анкордской короны, — отчеканил вояка.

Откуда они узнали, что надо искать нас здесь? — прошипел про себя Даниэль, но постарался не выдать своего напряжения.

— Здесь промышляют разбойники? — изумленно спросил он. — Клянусь богами, мы никого такого не встречали. Иначе вряд ли остались бы в живых, я полагаю.

— Выйди вперед, — скомандовал все тот же крупный воин. Даниэль не видел, с каким выражением он на него смотрел, но слышал в голосе настороженность. Казалось, вся группа была готова пустить в ход мечи. А ведь Даниэль и Конрад даже не достали оружие. Им может не хватить времени…

Даниэль сделал осторожный шаг к воину и замер. Он старался потянуть время, сам не зная, зачем. Его собраться ни о чем не узнают, и воины настигнут их так же легко. Единственное спасение для них всех — Цая. И сейчас Даниэль лишь надеялся, что та странная спокойная жестокость снова захлестнет ее и заставит убить анкордцев, спасая своих собратьев.

Жаль ее нет здесь сейчас, — горестно подумал он.

— Ближе! — тем временем приказал воин.

— Во имя богов, я не понимаю! — нарочито возмутился Даниэль. — Что мы сделали не так? Мы не разбойники.

— Вы не назвались.

— Прево, — не раздумывая, назвал Даниэль фамилию Жюскина. — А это мой брат Альберт. — Он и сам не знал, отчего на ум первым пришло имя анкордского принца. Как знать, быть может, оно заставит вояк чуть больше довериться им?

— Откуда вы?

— Данмарк, Станна, — вновь без колебаний ответил Даниэль.

— А брат у тебя, что, немой? — В голосе солдата послышалась усмешка. Даниэль побоялся, что Конрад чем-то выдаст их, но он, похоже, умел молчать, когда нужно.

— Он просто сильно нервничает при виде вооруженных людей, — хмыкнул Даниэль. — Вы, к слову, тоже не назвались и не сказали, что вам нужно от нас. — Он сделал особый акцент на последнем слове.

— Подойди ближе, — игнорируя его замечание, бросил воин.

— Зачем?

— Пустим тебе кровь.

Сердца данталли застучали быстрее. Он невольно отшатнулся, положив руку на закрепленный на поясе меч, не отертый от крови убитого молодого оленя. Реакция анкордцев не заставила себя ждать — всей группой они угрожающе двинулись на Даниэля и Конрада.

— Увидим, что у вас кровь красного цвета — отпустим, — осклабился солдат. — Разбойники, которых мы разыскиваем, не люди.

Отпираться было больше нечем. Даниэль и Конрад одновременно отступили на несколько шагов и выхватили оружие. Анкордцы бросились в атаку. Восемь на двоих.

Нам конец, — мелькнуло в голове у Даниэля. Он был неплохо обучен фехтованию, но все же не тешил себя надеждой, что управится с восемью вооруженными солдатами. Тем не менее, сдаваться без боя он не собирался. И Конрад тоже.

Схватка была похожа на беспорядочную возню: мешали коряги и намерзший местами лед. Держащиеся рядом данталли, использовавшие деревья для обманных маневров, были неудобной целью для бросившейся на них группы солдат — натыкаясь друг на друга, те вынуждены были медлить и осторожничать, не желая ранить своих же.

Однако уже через несколько мгновений драка разделила Даниэля и Конрада, когда те метнулись за разные деревья в поисках укрытия от мечей анкордцев.

Даниэль не успевал понимать, что происходит. Противники, которых он видел лишь размытыми пятнами, мелькали то тут, то там, и лишь чудом данталли удавалось отражать их удары и даже наносить ответные, пока один из анкордцев не оказался слишком быстр, а левый бок не отозвался резким давлением и острой болью.

Вскрикнув, Даниэль инстинктивно отскочил от источника угрозы, не представляя, насколько глубоко меч его ранил. Левая рука зажала рану, из которой заструилась горячая синяя кровь.

Кто-то выкрикнул нечто обличительное. Что-то вроде «точно данталли!» — трудно было разобрать.

Неосторожный шаг заставил Даниэля отступиться и упасть на спину. Боль в боку стала сильнее, будто только теперь начала прорываться сквозь пыл схватки. Где-то вдалеке Даниэль услышал крик, но не распознал в нем свое имя. Конрад звал кого-то, но… может ли быть такое, что он действительно крикнул «Цая»?

Ответом ему был замерзшее время, словно остановившее анкордцев в зимнем лесу. Один миг тишины — и со следующими ударами сердец мечи врагов устремились к собственным глоткам.

Ни криков ужаса.

Ни промедления.

Лишь одно решительное движение восьми рук, держащих мечи.

Одно большое море крови, разлитое на снегу в тишине.

А затем время возобновило ход. С пугающим стуком тела рухнули наземь, а затем прозвучал женский вскрик, хруст снега, легкий треск веток и знакомый звук рвотного позыва.

Цаю всегда тошнило от боли расплаты. Сегодня тошнота длилась дольше обычного — или Даниэлю лишь так казалось? Для него время будто все еще текло замедленно. Он чувствовал, как кружится голова и дрожат руки, зажимающие кровоточащую рану на боку.

— Даниэль! — Конрад оказался подле него и опустился на колени рядом. — Проклятье, сколько крови…

— Обнадеживать ты не умеешь, — проскрипел Даниэль, постаравшись приподняться и, зарычав от боли, снова откинулся на холодную землю. Холод быстро проникал в него и, казалось, кровь от этого текла чуть медленнее. Или только казалось? Таких серьезных ран в жизни Даниэля еще не было. Боль была соизмерима с серьезной расплатой. Хуже был страх — страх утекающей жизни с каждой каплей синей крови, падающей на землю.

Позади послышалась чья-то шаткая походка, постепенно становившаяся увереннее. Цая небрежно отерла рот и встряхнула гривой рыжих волос.

— Дани, держись, — нежно произнесла она, присаживаясь рядом.

— Как… как ты здесь оказалась?

Цая непонимающе покачала головой, словно он задавал самый глупый вопрос из возможных.

— Я почувствовала, что нужна вам. Как тогда. — Она сделала неопределенный жест рукой, махнув куда-то в сторону, будто это должно было все объяснить.

Цая Дзеро. Странная — даже для данталли. Наделенная самыми неординарными способностями, какие Даниэль когда-либо видел. Непостижимая и опасная в своей тихой решительной жестокости.

— Нужно к Сайену, — пытаясь отдышаться после драки, кивнул Конрад. — И быстрее. Много крови…

— Да, — коротко кивнула Цая.

Вместе они помогли Даниэлю подняться. Рыча и пыхтя от боли, с кружащейся от слабости головой он встал на ноги и тут же покачнулся, буквально рухнув на плечи Конрада. Цая оглядела залитую кровью землю и остановила взгляд на обезглавленном олене.

— Пошлем за ним Рана и Эрнста, — сказала она. — Я пойду с ними, если придут еще.

Она не уточняла, кто еще должен прийти, но и без слов было понятно, что говорит она о новых охотниках, которых Рерих мог послать за убийцами генерала Томпса. Генерала, которого убила она.

— Идем.

Путь сквозь колкую зиму был тяжелым и казался невозможно долгим. Весь левый бок Даниэля промок от крови.

— След… — выдавил он, борясь с усталостью. — Нас могут найти по нему, нужно…

— Не думай сейчас об этом, — прервала Цая. — Не разговаривай, береги силы.

В небольшой скрытой пещере, которую заняла группа, горел костер.

Сайен переполошился, увидев рану, и тут же принялся раздавать команды, которые ускользали от Даниэля — он чувствовал, что вот-вот провалится в забытье. Он провалился бы в него и раньше, чтобы сбежать от боли, но приученное к расплате тело могло ее вытерпеть.

Даниэль толком не понимал, что с ним делали. Было холодно, не спасало даже тепло костра, но кто-то все равно разорвал на нем рубаху — похоже, это была Рахиль, хлопотавшая над ним вместе с Сайеном.

Краем уха Даниэль услышал, как Ран и Эрнст сказали, что мигом вернутся. Кто из близнецов это произнес, он не разобрал. Взгляд его искал Цаю, но она исчезла, как тень, словно и не возвращалась в пещеру. Должно быть, отправилась с близнецами, как и обещала.

Красное… кровь… кровь не ослепляет… почему? — С этими мыслями Даниэль провалился в забытье.

Он выныривал из него несколько раз, слыша перепалки своей группы. Кто-то говорил, что, раз явились наемники, нужно как можно скорее сниматься с места и уходить. Сайен — его голос Даниэль узнавал безошибочно — возражал, говоря, что раненого в таком состоянии нельзя перемещать, и даже на носилках это будет опасно. Даниэль попытался сказать, что справится с перемещением, но, похоже, у него получилось только тяжело застонать. Боль приходила к нему с каждым пробуждением и в отличие от расплаты не желала уходить.

К ночи у него начался жар. Сайен у него над ухом говорил что-то о плохой способности данталли справляться с хворью, которая проникает в раны. У него была мазь, в которой содержалась какая-то ему одному известная плесень, но он не мог уверять, что она поможет. Говорил, что надо ждать.

Даниэль вновь провалился в темноту. Вскоре темнота разбавилась цветными видениями, где он раз за разом поднимал свои руки, державшие топор, и они были по локоть в чужой крови.

Кронский палач, прячущийся под самым носом у Красного Культа.

Даниэль гадал, почему не слепнет от чужой крови на руках. И кричал… он чувствовал, что кричит. В какой-то миг крик стал таким громким, что вместе с ним пришла боль, а за ней — холод. Даниэль с прерывистым вздохом вскочил и тут же почувствовал, что дрожит мелкой дрожью.

Чья-то рука заставила его опуститься обратно на настил, на котором он лежал.

— Тише. У тебя жар. Тебе надо отдохнуть.

Он сосредоточил взгляд и рассмотрел Цаю Дзеро. Она смотрела на него своими огромными зелеными глазами, и в них стояло утешение. Откуда-то в ее руках появилась мокрая тряпица, которую она бережно положила на лоб раненому.

— Все хорошо, — сказала она.

Прислушиваясь к своему состоянию, Даниэль едва ли мог в это поверить. Ему казалось, что над ним уже маячит тень Жнеца Душ.

— Он не придет за тобой, — прошептала Цая.

— Кто? — слабо спросил Даниэль. В горле пересохло.

— Жнец, — кивнула Цая.

— Ты слышишь, о чем я… думаю?

Цая покачала головой. На вопрос она предпочла не отвечать, вместо этого произнесла лишь:

— Ты не умрешь.

Он прикрыл глаза, чувствуя, как по виску стекает капля — воды с тряпицы или пота, он не разобрал.

— Мы не слепнем от крови, потому что она другая, — тихо сказала Цая. — Не такая, как… остальное красное. — Казалось, она пыталась тщательно подобрать слова.

И отчего все время кажется, будто она знает больше, чем мы все?

— Цая, откуда ты… — Он поморщился. И почему треклятая боль не желала утихать? Рука легла на повязку на раненом боку. Цая осторожно накрыла ее своей ладонью. — Откуда ты знаешь? — простонал Даниэль. — Я…

Она улыбнулась — нежно и снисходительно одновременно. Чуть склонилась над ним, чтобы ему не приходилось приподниматься в попытке услышать ее.

— Ты говорил во сне, — сказала она. — Только и всего. Мне не известно, о чем ты думаешь. Откуда бы я могла это узнать? — Цая вновь улыбнулась.

Даниэль облизнул пересохшие губы и прикрыл веки, чувствуя, как они дрожат. Стоило перестать концентрироваться на Цае и вопросах о ней, как в мыслях начинало стучать лишь жалобное «мне плохо… когда это кончится?». Взяв на себя ответственность за группу данталли — фактически, украв чужую мечту об этом, — Даниэль не раз представлял себе, что будет, если его ранят. Он думал, что перенесет это стоически, а если не удастся, он будет себя ненавидеть. Однако, когда это случилось, ничего из этого не осталось. Даниэль помнил страх, который он испытал, когда кровь полилась на его ладонь. А затем осталась лишь боль и усталость. Слабость и желание провалиться в сон, чтобы не чувствовать всего этого.

— Поспи, — прошептала Цая, проведя тыльной стороной ладони по его лицу. — Тебе нужно отдохнуть…

Она снова уйдет и оставит меня с этими вопросами.

— Нет! — Даниэлю показалось, что он прокричал это, но на деле из его груди вырвался лишь хриплый полушепот. Однако сил на то, чтобы перехватить руку Цаи, у него хватило. Большие зеленые глаза уставились на него непонимающе, со смесью удивления и любопытства. — Что… — Даниэль перевел дыхание. — Что ты говорила о крови? Что значит «другая»?

— Я знаю не больше твоего, — покачала головой Цая.

— Нет, — возразил Даниэль, поморщившись. — Ты знаешь больше.

— Я только догадываюсь.

— Скажи мне… — прошептал Даниэль, чувствуя, что сил спорить у него почти не осталось. — Пожалуйста.

Цая изогнула брови, и трудно было сказать, сочувствовала она или ей просто надоел этот спор, и она решила уступить. В ее характере сочеталась удивительная мягкость с хорошо замаскированной несгибаемостью.

— Кровь другая. Дело не в ее цвете, а в жизни, которую она дает. Мы касаемся жизни, когда выпускаем нити и отдаем ее, когда втягиваем их обратно. Я так думаю. Когда жизнь касается нас — это почти такой же контакт. Он привычен нам и не может лишить зрения. Когда в крови кто-то другой, для нас это не контакт. Это… просто красный. Ты понимаешь?

Даниэль не был уверен, что понимал, но кивнул.

— Поэтому ты можешь прорываться? Контролировать тех… кто в красном?

Цая передернула плечами.

— Я просто научилась сквозь него смотреть, как бы, не замечая. В какой-то момент остаются только чужие глаза, и я их вижу, даже если они далеко.

Объяснения Цаи были слишком путаными, Даниэль уставал от них. Рука опять легла на рану в попытке унять боль.

— Очень плохо, Дани? — сочувственно спросила Цая.

Даниэль нашел в себе силы криво ухмыльнуться.

— Как сильная расплата, только дольше, — проскрипел он. — Совсем неприятно, если честно. — Он с трудом перевел дух. — Прости, я думал, я крепче.

— Крепче меча? — улыбнулась Цая.

Даниэлю не хватило сил объяснить, что он говорил о выдержке, а не о твердости тела. Вместо того он прикрыл глаза и тяжело задышал. Цая некоторое время просидела рядом с ним молча, однако вскоре он вновь нарушил молчание:

— Что вы решили? Нам нужно уходить… чтобы нас не нашли…

— Среди нас больше военного опыта у Эндри, — сказала Цая. — Он понимает, что тебе нужен отдых, но говорит, что нужно сниматься. Мы побудем здесь еще день, а потом сделаем носилки.

Даниэль проглотил замечание о том, что справится — теперь он прекрасно понимал, что этому не бывать, он и минуты на ногах не продержится.

Цая положила руку ему на лоб и некоторое время подержала ее так, не торопясь убрать мокрую тряпицу.

— Спи, — прошептала она. — Ты устал.

Даниэль хотел кивнуть, но лишь тяжело вздохнул. Он и впрямь чувствовал себя таким уставшим, что готов был пролежать неподвижно несколько дней. Однако нескольких дней у него не было.

Бенедикт ожидал, что второй день в пустыне принесет новые потери, однако в своих пессимистических прогнозах оказался неправ. Второй день Гуэра не отнял у него людей, а суровая пустыня решила не приносить новых сюрпризов. Пустынные хищники — шакалы, ящерицы и лисицы — старались не приближаться к такому скоплению людей и, хоть и наблюдали, держались на почтительном расстоянии.

Ночи здесь, несмотря на жар, охватывающий Альбьир днем, были удивительно холодными, невольно напоминавшими о том, что Арреда переживает зиму. Небо при этом было безоблачным и сказочно звездным, не создавая ощущения кромешной тьмы.

Группа на удивление быстро сумела приспособиться к видениям, вызванным пустынным газом, который невозможно было почувствовать, пока не наступал его эффект. Даже Ренард со своим чутким обонянием подтверждал, что этот газ не имеет запаха. Его мнение быстро стало авторитетным для всех после того, как он сумел вывести людей, не потеряв направление. К нему прислушивались, пожалуй, даже с бòльшим трепетом, чем к Бенедикту.

К вечеру третьего дня Гуэра Ренард стал заметно напряженнее двигаться и будто старался заранее прощупать песок ногой, прежде чем сделать следующий шаг. Бенедикт не мог этого не заметить.

— В чем дело? — тихо спросил он, стараясь не потревожить никого из людей понапрасну.

— В том, что идти стало легче, — буркнул Ренард себе под нос. — Песок меняется. Становится тверже.

Бенедикт прислушался к собственным ощущениям: а ведь передвигаться по пустыне и вправду стало немного легче. Без замечания Ренарда Бенедикт мог бы подумать, что попросту начал привыкать к пустыне, однако слова друга насторожили его. Он невольно напрягся и сосредоточился, однако единственное, что смог сделать, это спросить:

— Что это может значить, как думаешь?

— Пока не знаю, — честно ответил Ренард. — Земля под ногами просто становится другой. Она отличается от той, по которой мы шли до этого. Возможно, Альбьир приготовила нам очередное испытание, и ничего хорошего я бы от него не ждал.

Бенедикт поджал губы. Он хотел возразить, что более твердая земля под ногами, скорее всего, позволит легче различать зыбучие пески и вовремя обходить их, однако язык не поворачивался сказать это. Бенедикту казалось, что он идет по присыпанному песком стеклу — плотному, но недостаточно толстому, чтобы выдержать почти шесть сотен человек, идущих по нему. А под этим стеклом будто и вовсе ничего не было. Бенедикту казалось, что он чувствует под собой зияющую пустоту, и нельзя было сказать наверняка, очередной это сюрприз Альбьир или попросту изменившийся, но такой же плотный песок.

— Если почуешь неладное… — начал Бенедикт. Ренар хмуро перебил его:

— Мог и не говорить.

Рискуя потерять направление, Бенедикт все же решил сделать крюк и обогнуть это странное место, но земля не менялась, и вскоре Бенедикт бросил эту затею.

На Край миражей медленно опускалась ночь. Сумерки принесли приятную прохладу и передышку от дневного жара, но люди знали, что вскоре станет по-настоящему холодно. Нужно было найти место для остановки, и группа решила остановиться до темноты — как минимум, потому что набрели на небольшой оазис, а близость пресной воды была исключительной удачей.

Помня об осторожности, люди рассредоточивались, внимательно осматривая небольшие островки травы, держались как можно дальше от безобидных на вид пустынных цветков и высматривали в песке скорпионов или пауков. Вокруг оазиса за пару часов разросся довольно большой лагерь. Спокойный день, проведенный в Альбьир, вдохновил людей. Они шумно переговаривались, пели песни у костерков, кто-то, несмотря на шум, устроился на ночлег, другие предпочитали отдалиться от группы и вести разговоры, не долетавшие до чужих ушей. То и дело люди подходили к Бенедикту, задавали вопросы, выражали свое мнение касательно его действий, переспрашивали детали плана. Не затих лагерь, даже когда небо потемнело, и пустынная вечерняя прохлада сменилась настоящим холодом.

В отдалении от лагеря, потирая плечи, чтобы согреться, и переминаясь с ноги на ногу, двое бывших заключенных вели разговоры о маячащим перед ними свободном будущем. Возможно, это будущее можно назвать героическим — не каждому на материке удастся пройти Край миражей под командованием Бенедикта Колера.

Юрген Донс был уроженцем Анкорды, а его собеседник Арвен жил в Ларии. Прежде лариец и анкордец не думали, что смогут найти общий язык — слишком свежи в памяти были сражения при дэ’Вере, однако здесь, в Краю миражей, в группе Бенедикта Колера все изменилось. Миссия объединила соперников, примирила врагов, поселила в сердцах ожидание некоего торжества справедливости. Бенедикту Колеру каким-то образом удалось взять верх над самой природой — он нашел снадобье, с помощью которого силы данталли и аркала не будут иметь над его отрядом никакой власти. Разве можно не поверить человеку, который сотворил нечто подобное?

Юрген широко зевнул и потер плечи, ежась от ночного холода.

— Ох и заживем мы, когда вернемся на материк! — с мечтательной улыбкой протянул он. Арвен не удержался и зевнул вслед за собеседником.

— Сначала до Грата надо добраться, — лениво напомнил он. — А ты уже заладил про материк.

Юрген пожал плечами.

— Разве ты не мечтаешь зажить нормальной жизнью? — спросил он.

— Снова зажить, — поправил Арвен, и в голосе его засквозила обида. Юрген перевел на него вопрошающий взгляд, и тот продолжил: — Я был честным человеком… тогда, до войны. Потом начался голод, и я почти все потерял. Все, что мог, продал, чтобы прокормиться, а затем и воровал. А однажды, — он помрачнел, — даже убил. Тяжкие были времена. Жестокие.

Юрген поджал губы. Тянуло расспросить Арвена об этом убийстве, но он не стал. Судя по всему, рассказывать об этом Арвену не хотелось, он не был убийцей по натуре, уж Юрген таких повидал. Те обожали делиться подробностями и расписывать свои деяния во всех красках. Здесь явно был не тот случай.

— А тебя за что сослали на каторгу? — поинтересовался Арвен.

Юрген набрал в грудь воздуха, чтобы рассказать о том, как он в составе разбойничьей банды нападал на обозы с припасами во время войны, однако осекся, вглядевшись в песчаные дюны вдалеке. Звездное небо давало достаточно света, чтобы Юрген смог с уверенностью сказать, что видел какую-то перемещающуюся фигуру в чем-то белом там, за дюнами.

— Ты чего замолк? — Арвен пихнул Юргена локтем в бок. — Уснул, что ли, на ходу?

— Ты видел? Там кто-то ходит… кажется. — Юрген прищурился и чуть подался вперед, чтобы лучше рассмотреть фигуру. Арвен придержал его за плечо.

— Расслабься ты. В этой пустыне кроме нас, по-моему, ни души нет. Ну или какой-нибудь шакал…

— Нет, — покачал головой Юрген. — Это точно был не шакал. Богами клянусь, я видел там какого-то человека! Он, вроде, был в чем-то белом. Издалека не разобрать.

Арвен скептически скривил губы и настоял на своем, хотя вгляделся в дюны, стараясь разобрать хоть что-то в ночной темноте.

— Никого там нет, — заверил он.

Юрген пожал плечами и не стал упорствовать, однако в каждом его движении стало проглядывать ощутимое напряжение.

Кто или что может водиться в Альбьир? Он понятия не имел. Пока им попадались пустынные цветки, шакалы и скорпионы. Как ни странно, последние не унесли ни одной жизни, а пустынные цветки прикончили троих. Зыбучие пески унесли около двух десятков жизней — с некоторыми погибшими Юрген был даже лично знаком, пусть и не близко. Для него все это значило лишь одно: Альбьир нельзя доверять, и за каждой дюной, которая кажется безобидной, может подстерегать что-то, к чему невозможно подготовиться.

Арвен, похоже, был иного мнения, и переубеждать его, заражая своей мнительностью, Юрген не стал. Он повернулся к лагерю и с облечением вздохнул. Столько людей… даже если кто-то, обрядившись посреди ночи в белый костюм, намеревается напасть, он должен передумать — в конце концов, здесь почти шесть сотен. У одинокого вора или убийцы попросту не будет шансов!

Тем временем Арвен отчего-то продолжал всматриваться в пустыню, окрашенную ночной темнотой. Ему показалось, или в песке недалеко от дюны, на которую показывал Юрген, началось какое-то движение? Что там может быть? Змеи? Тогда их, должно быть, целая сотня, а то и больше, и двигаются они одним большим скоплением, что совсем не характерно для змей. Арвен готов был поклясться, что если бы человек нырнул в песок и пополз бы под ним, как крот, он создал бы на песке бугорок примерно такого размера. Это было похоже на движущуюся дюну… на довольно быстро движущуюся дюну.

— Юрген… — Арвен позвал собеседника, засмотревшегося на лагерь. — Там…

Он осекся на полуслове, потому что движущихся бугорков вдруг стало больше. Намного больше. Под песком что-то перемещалось, будто за дюной раскрылась нора очень больших кротов, и те, нырнув неглубоко под землю, начали стремительно приближаться к лагерю. Их явно не пугало количество человек, собравшихся здесь, судя по стремительному перемещению.

— Боги, что это такое? — попятившись, вскрикнул Юрген. Голос прозвучал, будто чужой.

— Тревога! Тревога! — толком не зная, как описать происходящее, заорал Арвен, отступая от движущихся горок песка. Сколько же их было? Сотня? Или больше? Казалось, они прибывали с каждым мигом.

Несколько человек повернулись к нему, в их числе была и мгновенно вооружившаяся команда Бенедикта Колера. Арвен продолжил отступать, поняв, что существо, скрытое песком, подобралось к нему на расстояние в пару шагов. Люди вскочили со своих мест, несколько человек уже подоспели на зов, когда Арвен вдруг запнулся о собственные ноги и рухнул на спину.

Песок перед ним взорвался сухим колючим фонтаном, и из-под земли вдруг вынырнуло нечто, отвратительнее которого Арвен ничего в жизни не видел. Оно было действительно белым, но это существо не было одето в белую ткань — на одежду походила его кожа, если эту слоистую, будто давно омертвевшую известково-белую мерзость вообще можно было так назвать. Словно застарелые лохмотья, она болталась на костлявом теле, напоминавшем размерами человеческое, и провисала отвратительными складками на коленях и локтях. Руки, больше напоминавшие кротовьи лапы, были увенчаны острыми когтями, легко разрывавшими землю или песок. Лысая голова, казалось, состояла из забитых песком морщин и складок, и трудно сказать, как такое существо перемещалось в песке, не повреждая глаза… если бы у этой отвратительной твари вообще были глаза. Арвен остолбенел от ужаса, увидев перед собой это противоестественное создание. Провисающие кожаные мешки на лбу и щеках шевелились, приводя в движение огромный нос с удивительно тонкими ноздрями. Приблизившись к Арвену, существо вдруг раскрыло пасть, усеянную двумя рядами острых зубов, и издало стрекочущий высокий вопль, который по жути мог сравниться, разве что, с легендарным криком аггрефьера. Арвен заорал, начав инстинктивно отползать назад, чувствуя, как промокают его штаны.

Вокруг — всюду — взрывались все новые и новые фонтаны песка, выпускавшие из себя этих жутких тварей. Люди кричали, чем только навлекали на себя белокожих хищников.

Слышался отвратительный хруст, с каким сталь чьих-то мечей разрывала плоть неизвестных существ. Звучали отрывистые команды Бенедикта, но Арвен не разбирал их. Для него не осталось ничего, кроме дикого вопля безглазых тварей. В ногу его что-то вцепилось и дернуло на себя, срывая плоть с костей и причиняя нечеловеческую боль. Почувствовав, что обречен, Арвен завопил не своим голосом. Где-то неподалеку так же вопил Юрген. Тварей становилось все больше, но Арвен уже не видел этого. Тьма, охватившая пустыню этой ночью, забрала к себе и его.

Напряжение несколько дней царило в Адесе, хотя выстроившиеся напротив гавани в широкую пугающую линию корабли пока не думали нападать. Однако каждый житель Адеса чувствовал — дело не в том, что захватчики не хотят войны, дело в том, что они чего-то ждут. И люди не хотели застать момент, которого они выжидают.

На третий день Гуэра жители Адеса собрали самые необходимые вещи и со всех концов города вереницами двинулись к аллозийской границе. Кто-то оставался, не решаясь покинуть родной дом. Кто-то зарабатывал, распродавая запасы продуктов для тех, кто стремился забаррикадироваться в своих жилищах и пережидать атаку на город. Другие начинали разбой, и тогда в дело вмешивалась малагорская армия. Отряды отправлялись патрулировать город, выискивая и отправляя в городскую тюрьму тех, чье поведение выходило из-под контроля.

Против потока беженцев с небольшим временны́м разрывом в Адес двигались три гонца. Солдаты остановили и расспросили каждого — как выяснилось, то были посланцы, желающие передать представителям Совета слова трех разных членов семьи Мала.

Солдаты не имели никакого права выведывать суть этих посланий.

О гонцах было тут же доложено Сендалу Акмадди, а тот срочно отправил через эревальну сообщение в Грат. Нетрудно было понять, что желание кого-то из братьев царя поговорить с Советом Восемнадцати не сулило ничего хорошего. Помимо захватчиков, желающих казнить нынешнего малагорского государя как преступника, у Бэстифара шима Мала появилось три врага с притязаниями на трон.

Край миражей много десятилетий не встречал таких кровавых рассветов. Развернувшаяся бойня оставила целый трапезный стол для местных падальщиков. Выжившие люди подсчитывали потери и наскоро латали раны. Бенедикт Колер небрежно замотал грубые глубокие царапины на левой руке, полученные от когтей пустынной твари. Когда те существа напали, в лагере начался настоящий хаос. Позже Бенедикт рассказал, что, судя по мифам, напавших безглазых хищников называли аршеками. Волна возмущения насчет того, что Колеру было известно об этих тварях, ненадолго задержалась на пике, но довольно быстро стихла, оставив среди уставших людей лишь горстку ворчунов. Те тоже скоро поутихли, чтобы не раздражать остальных. В конце концов, возмущением было ничего не решить, отступать было некуда… а даже если б и было, куда — идти назад теперь не захотел бы никто.

Эта ночь выдалась страшной. Оказалось, что под песками Альбьир на многие лиги раскинулись туннели и пещеры, где обитали аршеки. Вход в их логово располагался в полутора лигах от оазиса, где заночевала группа Бенедикта. Весь день люди шли прямо по их пещерам, не зная об этом, а аршеки следовали за ними и выжидали, когда смогут напасть.

Никто толком не знал, насколько эти существа разумны. Вели они себя, скорее, как стайные хищники, ведомые коллективным желанием накормить сородичей. Они хватали добычу и старались утянуть ее в свои лазы в песке, чтобы привычным способом добраться до логова.

Люди Бенедикта дали аршекам бой и убили множество тварей, стараясь спасти тех, кого утянули в подземные пещеры, однако вытащить не удалось почти никого, а те немногие, кого удалось, вскоре скончались от ран.

До самого рассвета никто не спал — группа двигалась впотьмах прочь от логова аршеков, ведомая чутьем Ренарда Цирона и оставляя множество кровавых капель на песке. Аршеки, похоже, оказались довольно трусливыми, и на тех, кто положил множество их сородичей, второй раз бросаться не рискнули, однако людей это не успокаивало. Только за одну эту ночь пустыня Альбьир унесла огромное количество жизней. Изначально с Бенедиктом шло шесть сотен воинов. Теперь их было четыреста.

Продвижение по пустыне было медленным и осторожным. Край миражей за эти несколько дней сильно измотал людей, и Бенедикт предрекал, что в любую минуту могут начаться стычки и беспорядки, однако его мрачные настроения не оправдались.

К середине дня начала меняться температура, и передвигаться по Альбьир стало не в пример легче.

За несколько часов до сумерек в отдалении замаячил совершенно другой пейзаж: группа выбралась к самой границе пустыни. Грат лежал меньше, чем в трех днях пути, и теперь идти туда такой большой группой не стоило, если Бенедикт хотел добиться эффекта неожиданности.

Опьяненный своим успехом, он повернулся к группе изможденных уставших людей и с трудом скрыл, что сейчас не думает о потерях. Боль в полученных ранах, страхи перед грядущим — все это отступило в дальний угол души, осталась только долгожданная цель. Малагорская операция. Самое ее сердце.

Пощады не будет, — подумал Бенедикт, глядя на телегу с припасами, где лежал основной запас зелья против данталли и аркалов. Эта порция была рассчитана на избранных членов его группы, которые пойдут в Грат вместе с ним. Он сразу знал, что это будут не все, и лично отбирал каждого.

— Друзья! — обратился он, поднимая руки и вглядываясь в каждое лицо, которое выхватывал взглядом. Всего на миг, но его гипнотические глаза — карий и голубой — устанавливали контакт с теми, до кого он мог дотянуться, и, будто обладая нитями, подобно данталли, он заражал своим настроем близстоящих людей. — Мы сделали невозможное!

Бенедикт оглядел присутствующих и опустил руки, задержав одну на груди. Он заговорил сбивчиво, как человек, который был не в силах поверить, что его мечта исполнилась. Большинство людей сочли его голос воодушевленным, но усталым. Кто из них мог знать, что усталости Бенедикт сейчас не испытывал? Он чувствовал желание лететь вперед вихрем, сметая все на своем пути, но знал, что должен притушить этот огонь и показать себя хоть немного утомленным этой изнуряющей дорогой. Но не слишком утомленным. Он должен был чувствовать то же, что те, кто пришел с ним, но быть сильнее. Не недостижимо, но ощутимо.

Это было бы сложно, если бы Бенедикт Колер не жил так годами. Он знал, что значит вовремя показать то, чего не испытываешь, знал, как завоевать внимание каждого присутствующего, и делал это, почти не стараясь. Будто он источал особую энергию, которая сосредотачивала на нем взгляды людей, хотели они сами того или нет.

— Край миражей считается непроходимым, — продолжил он. — Альбьир была естественной защитой Малагории не одно столетие, потому что никто не рисковал соваться сюда, а если и совался, то погибал. Мы — выжили. — Он сжал приложенную к груди руку в кулак и резко устремил взгляд на первые ряды людей. Он напоминал хищную птицу, которая готова броситься на добычу. — Да, мы потеряли очень многих. Нас было шестьсот. Осталось четыреста. — Он покачал головой. — Те, кто сгинул здесь, навечно останутся в моей памяти. Те, кто вернутся на материк, останутся в памяти Арреды в веках. Вы станете героями. Можно сказать, уже стали. — Он вздохнул и приступил к самой важной части своей речи: — Но идти в Грат такой большой группой нельзя. Со мной в столицу отправится небольшими группами не более сорока человек. Остальные… — Бенедикт указал направление, ведущее не к Грату, а к порту Адес. — В той стороне располагаются города Тинай, Бакер-ал-Видас и Конфур. Ваша задача — отвлечь внимание царя на них. Все награбленное останется вашим! — громко заявил он.

Среди людей прокатился воодушевленный рокот. Идеей разжиться добром жителей, предпочитающих царствование над ними аркала, загорелись не только бывшие каторжники, но и воины, многих из которых Война Королевств оставила в разной степени бедности.

Бенедикт догадывался, что, если Бэстифар отправил армию в Адес и Оруф, Грат должны были остаться защищать кхалагари. Это смертоносные солдаты, фанатично готовые отдать жизнь за своего царя, поэтому нужно, чтобы как можно больше кхалагари Бэстифар отправил в города наводить порядки.

— Действуйте громко, — продолжал Бенедикт. — Привлеките внимание. Грабьте, разрушайте, убивайте, если нужно отвоевать свои трофеи. Пока вы будете властвовать в мирных городах, мы станем тенью, что проберется в Грат. — Он оглядел воодушевленно слушавших его людей. На их лицах почти не осталось следов усталости. — Аркал и данталли, ради которых мы сюда явились, умрут, и мы победим!

Альбьир взорвалась воинственным криком, который, подумал Бенедикт, могли бы даже услышать в близлежащем городе. Тем лучше: пусть распространяют слухи, пусть боятся.

Скоро все будет кончено.

Грозным вихрем Бэстифар влетел в комнату, где вел дела Фатдир, после того, как побледневший стражник посмел вызвать царя к первому советнику.

— Что происходит? — нахмурившись, с порога спросил аркал.

— Плохие новости, Бэстифар, — глухо отозвался Фатдир. И это значило, что новости действительно плохие, потому что первый советник даже пропустил свою любимую игру, не став называть его «государь» или «мой царь».

Прикрыв за собой дверь, аркал прошел к заваленному бумагами столу советника и прищурился. Обыкновенно Фатдир держал свой стол в порядке, и крайне редко можно было заметить здесь такой хаос. Впрочем, даже если беспорядок возникал, Фатдир быстро и эффективно справлялся с ним, а сейчас казалось, что вопросы опрятности рабочего места занимали советника в самую последнюю очередь.

— В чем дело? — вновь спросил Бэстифар. — Стражник сказал, что ты просил срочно зайти к тебе. Излагай.

Фатдир, который выглядел постаревшим и похудевшим, провел рукой по лбу, и Бэстифар не мог не заметить легкую дрожь его ладони.

— Я просил зайти не только вас, — сказал он. — Давайте дождемся…

Договорить он не успел: послышался аккуратный стук в дверь.

— Господин Ормонт? — окликнул Фатдир, поднимаясь из-за стола, но продолжая опираться на него, будто без этого потерял бы равновесие.

Мальстен показался в дверях. Бэстифар небрежно махнул ему, жестом призывая, чтобы данталли побыстрее подошел. Судя по всему, ему не терпелось узнать, что такого ужасного хочет сообщить ему Фатдир.

— В чем дело? — Голос Мальстена звучал ровно и казался спокойным, но Бэстифар давно научился различать его вечную фоновую мрачность, готовность к самому плохому исходу и напряжение.

Фатдир тяжело вздохнул.

— В течение этого дня донеслось два сообщения из окрестностей Грата, — мрачно сообщил он. — Вчера вечером в Конфуре начала орудовать группа разбойников. Очень большая группа, несколько сотен. Судя по сообщениям, одеты в красное, но не малагорцы. Группа движется ураганом в сторону Грата, оставляя после себя гору трупов и толком не встречая сопротивления…

Бэстифар округлил глаза, резко втянув воздух.

— Сегодня они уже переместились в Бакер-ал-Видас, — продолжал Фатдир. На их пути Тинай, а дальше…

— Они будут здесь, — мрачно закончил за него Мальстен, переведя взгляд на Бэстифара. Руки аркала сжались в кулаки, в глазах загорелся огонь животной ярости, лицо покраснело, на шее набухли вены. Мальстен предупреждающе покачал головой. — Бэс…

Оклик будто послужил сигналом, которого аркал только и ждал. Он сорвался с места и решительно направился к двери.

— Я иду им навстречу. Они будут умирать в муках!

Мальстен кинулся вслед за ним, поймав его за локоть.

— Бэстифар! — успел выкрикнуть Фатдир.

— Бэс, не надо! Стой! — крикнул Мальстен. — Подожди, нельзя действовать сгоряча.

Бэстифар повернулся к нему, сверкнув на него взглядом, полным ненависти. Если бы взгляды обладали силой уничтожать, они выглядели бы примерно так.

— Нет. Времени. Ждать, — сквозь зубы и нарочно разделяя свои слова паузами для большего веса, процедил Бэстифар. — Эти твари убивают моих людей, а я должен отсиживаться во дворце?!

Мальстен поморщился. Он представлял, каково Бэстифару.

— Хотя бы выясни все до конца, — мягко попросил данталли, переводя взгляд на Фатдира, который с благодарностью кивнул ему. — Откуда они здесь? — качнул головой Мальстен. — Пришли со стороны Адеса? Были сообщения о нападениях в порту?

Фатдир покачал головой.

— Это и странно, — сказал он. — Я связывался с Сендалом, он сказал, что в Адес с кораблей никто не сходил.

— Из Оруфа? — непонимающе прищурился Мальстен, тут же возразив самому себе: — Не может быть. Так быстро не дошли бы. К тому же разрушения тогда начались бы с других городов. Разве могли люди Совета прийти с еще какой-то стороны, если не из портов?

Фатдир поджал губы, покосившись на карту Малагории, разложенную у него на столе. Бэстифар прерывисто вздохнул, его злость казалась почти осязаемой.

— Альбьир… — еле слышно произнес он, тут же качнув головой. — Быть не может! Кем надо быть, чтобы сунуться туда…

— И выжить, — кивнул Фатдир. — Нужно быть безумцем. Край миражей смертоносен, он должен был сбить с пути, вызвать страшные видения, лишить возможности видеть, а хищники пустыни довершили бы дело…

Мальстен вопрошающе изогнул бровь.

— Лишить возможности видеть? — переспросил он. — Я скажу, кем надо быть, чтобы сунуться туда и даже выжить. — Голос его преобразился, и холодная ненависть отчетливо проступила в нем. Взгляд преисполнился мрачной решимости. — Надо быть Бенедиктом Колером и его шайкой. Среди его людей есть слепой воин, который потрясающе ориентируется в пространстве. Уж не знаю, каким образом у него это получается, но… если он был среди них, он мог вывести людей.

— Несколько сотен? — изумленно переспросил Фатдир.

Мальстен сдержанно пожал плечами.

— Возможно. Не берусь судить. Но предполагаю, что Бенедикт Колер идет сюда в составе этой группы. Это третья волна атаки — Красный Культ.

Бэстифар снова сжал руки в кулаки.

— Тем более нельзя ждать! — воскликнул он.

— Нет, стойте… — вновь взмолился Фатдир.

Мальстену стоило огромных трудов заставить себя вновь остановить друга, поймав его за локоть, хотя всем сердцем он желал только одного — последовать за ним.

— Бэс, нет. Ты не можешь. Этот акт агрессии начнет войну…

— Открой глаза, Мальстен! Вот она, война! Она уже началась!

Мальстен покачал головой.

— Ты прав лишь отчасти. Твоей стране уже наносят вред, но, как ни печально, эта группа — не основная сила Совета Восемнадцати. Если ты проявишь свою силу, Совет нападет одновременно на Оруф и Адес. Погибнут тысячи. Гораздо больше, чем гибнет сейчас…

Бэстифар скривился. Мальстен сочувственно сдвинул брови.

— Я лучше всех знаю, каково тебе, — внушительно произнес он, воскрешая в своей памяти то, как услышал про атаку на Хоттмар, — но пороть горячку нельзя. Да, ты вынужден отсиживаться и терпеть.

— Это не в моей природе, — прошипел Бэстифар.

— А провоцировать нападение на Оруф и Адес — не в твоем праве, — парировал Мальстен. Похоже, он задел аркала за живое, потому что свободная рука его резко поднялась. Мальстен знал это движение — Бэстифар обычно делал так, когда собирался применить свою силу.

— Я пойду. Не заставляй меня доказывать это силой, — со злостью произнес аркал. Мальстен не дрогнул и не отпустил его.

— Еще шаг, и я свяжу тебя нитями, Бэс. Во благо твоей страны. Ты сам хотел, чтобы я блюл ее интересны.

Фатдир молча наблюдал за этой перепалкой, не осмеливаясь вмешаться.

Бэстифар сощурился и недоверчиво покривился.

— Не посмеешь, — произнес он.

— Хочешь проверить? — спросил Мальстен. — Сделаешь шаг, и я свяжу тебя, хотя обещал больше никогда этого не делать.

Фатдир ждал от своевольного царя шага в тот же миг, но, как ни странно, аркал не двигался, буравя данталли глазами. Он словно боялся первым нарушать какую-то одному ему понятную договоренность, хотя сейчас, пользуясь давно взятым с Мальстена обещанием, мог свободно покинуть комнату — или хотя бы попытаться.

— Бэс, — тихо заговорил Мальстен, — ты царь этой страны. Ты за нее отвечаешь. И я представляю, как сильно ты хочешь защитить ее, убив всех и каждого, кто посмел посягнуть на нее. Я знаю, поверь мне. — Он кивнул, будто желал таким образом укрепить свои слова. — Но выступив против этих людей, ты поведешься на провокацию. И тогда от твоей страны не оставят камня на камне. Ты можешь справиться с ними эффективнее всего, но потом будет только хуже. Эффективный метод — не всегда самый верный.

Бэстифар шумно вдохнул и медленно выдохнул. Было видно, каких сил ему стоит вслушиваться в слова Мальстена.

— Что ты предлагаешь? — спросил он.

— Отправь кхалагари.

На этот раз возмутился Фатдир.

— Что?! — воскликнул он. — Кхалагари и дворцовые стражники — единственная защита, которая осталась у Грата. Мы не можем…

Одновременный резкий взгляд данталли и аркала заставил его замолчать.

— Я отдам приказ, — кивнул Бэстифар и вышел из комнаты. На этот раз Мальстен не стал его удерживать. В дверях аркал замер и кивнул Мальстену. — Кстати, постарайся обучить Дезмонда прорываться сквозь красное. Нам понадобится как можно больше данталли, которые это умеют.

После этого Бэстифар пропал из виду.

Оставшись наедине с данталли, Фатдир набрался смелости.

— Как вы могли это предложить? — спросил он. — Оставить Грат без защиты — это…

— Наименьшее из зол, — перебил его Мальстен. — К тому же, у столицы есть защита. Я и Бэстифар. За нас будут сражаться Аэлин и ее отец. Кара и дворцовая стража.

Фатдир поморщился.

— При всем уважении к вашим способностям, если на город нападут, это просто мизер…

— Все же лучше, чем ничего, — покачал головой Мальстен. — Малагорию рвут войной на несколько фронтов, Фатдир. Положение патовое. Я не знаю ни одной страны, которая выстояла бы в таких обстоятельствах. Дадут боги, Малагория будет первой.

Этими словами он решил прервать разговор и также скоропостижно, как до этого Бэстифар, покинул комнату.

Фатдир почувствовал, как руки его задрожали, и обессиленно опустился на стул, боясь, что иначе попросту лишится чувств.

Дезмонд скрипнул зубами, в который раз проглотив рвущуюся наружу фразу «это невозможно». Трудно было говорить это Мальстену, который при нем не раз и не два прорывался сквозь красное. В его исполнении это даже не выглядело как прорыв — он делал это насколько легко, словно между ним и людьми в красном не существовало никаких преград. Однако Дезмонд искренне не мог понять, как ему это удавалось.

Мальстен был терпелив. Он раз за разом объяснял своему нерадивому ученику одно и то же, ожидая, что у него получится. Казалось, он до последнего не терял веру в успех этого сомнительного мероприятия.

— Закрой глаза, — спокойно сказал Мальстен. Дезмонд послушно закрыл глаза, сжимая челюсти от раздражения. — Сосредоточься.

Сосредоточься, — передразнил про себя Дезмонд. — Я даже толком не понимаю, о чем он говорит! Как сосредотачиваться, если мысли разбегаются во все стороны, и эти циркачи кажутся даже не отдельными красными пятнами, а одним большим размытым пятном?!

Он попытался одернуть себя, понимая, что злость ничем не поможет.

— У нас есть все возможности увидеть людей в красном, если мы не будем терять концентрацию зрения. Да, глаза приходится напрягать, но рано или поздно ты привыкнешь.

Дезмонд вновь почувствовал вспышку злости.

Привыкну? — возмутился он. — Проклятье, а если мне не сдалось привыкать? Если мне не хочется, чтобы у меня еще больше, чем сейчас, уставали глаза, а расплата потом была совершенно жуткой? Да-да, все ради грядущей войны. Но что, если я — да простят меня боги — вообще не хочу сражаться?

Дезмонд прикусил губу. Он понимал, что боги-то его, возможно, и простят. Не простит Бэстифар, и это куда страшнее. Дезмонд выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и открыл глаза. Ничего не изменилось — скучающие на арене артисты так и остались для него размытыми пятнами.

— Ничего не происходит, — протянул Дезмонд почти устало. — Я по-прежнему не могу их рассмотреть.

— Само собой это не произойдет, — хмыкнул Мальстен. — Я ведь говорю, ты должен сосредоточиться, напрячь зрение. Поначалу это трудно, но потом…

Дезмонд закатил глаза.

— Знаю, знаю, если не буду жаждать трудностей, вы с Бэстифаром сочтете меня ничтожным куском дерьма, — буркнул он.

Мальстен приподнял бровь.

— Где я просил тебя жаждать трудностей? — спросил он. — Я говорил сосредоточиться.

— Ну да, как же! — фыркнул Дезмонд, сложив руки на груди.

— Трудности будут, но они нужны не ради трудностей. Они даже не то чтобы нужны, они просто, — Мальстен пожал плечами, — неизбежны. Нельзя научиться чему-то, не затратив на это никаких сил. — Видя, как Дезмонд постепенно вскипает от злости, Мальстен передернул плечами и изучающе склонил голову. — У тебя бы получилось, если бы вместо того, чтобы злиться, ты попробовал прорваться сквозь красное, — снисходительно произнес он. Дезмонд ожег его взглядом, и Мальстен усмехнулся. — Я даже толком не могу понять, за что ты так злишься и на кого.

Ты издеваешься?! — воскликнул про себя Дезмонд, хотя вслух не произнес ни слова. — На тебя — за то, что у тебя, мать твою, все получается!

Словно ведомый волей Криппа, Мальстен решил подлить масло в огонь:

— Я, вообще-то, удивлен, что ты до сих пор не приспособился, — сказал он. — Ты живешь в Малагории уже не первый год. Оглянись вокруг: здесь столько красного, что волей-неволей приходится напрягать зрение, чтобы не чувствовать себя здесь слепцом.

Дезмонд хмыкнул.

— Серьезно? А что рассматривать-то? Занавески? Придворных стражников? Рубашки Бэстифара? — Он покачал головой. — Меня взяли сюда ради цирка, а артистов можно обряжать не только в красное!

— Хочешь сказать, тебя устраивает постоянно видеть вокруг размытые пятна? — удивился Мальстен.

— Меня устраивает, — процедил Дезмонд, — не напрягать глаза попусту.

Это и остальных устраивало, пока тебя здесь не было, — добавил он про себя.

— Что ж, сейчас от тебя требуется больше, — вздохнул Мальстен. — Это приказ царя, если ты не забыл. Сомневаюсь, что у тебя есть шанс ослушаться.

Некоторое время Дезмонд молчал. Мальстен примирительно вздохнул.

— Послушай, — кивнул он, — стоит сделать это всего один раз, и ты поймешь, что это гораздо проще, чем казалось.

— Пока не наступит расплата, — буркнул Дезмонд. — О том, насколько хуже она будет, ты вечно умалчиваешь.

Настал черед Мальстена закатывать глаза.

— О расплате ты и без меня достаточно думаешь. — Он невольно посмотрел на зрительские места у самой арены, где сидели Аэлин и Грэг, беседуя и ожидая, что чудо все-таки произойдет, и Дезмонд продемонстрирует успехи.

Проследив за взглядом Мальстена, Дезмонд смутился и подумал, что и впрямь стоит хоть немного постараться. Отчего-то присутствие Аэлин и Грэга подталкивало его к этому куда больше, чем присутствие Мальстена. Перед Грэгом Дезмонду было до сих пор неловко за тот несчастный случай, что произошел на арене. А Аэлин… к ней он относился с опаской и чувствовал особую нервозность в ее присутствии, однако причину этому найти так и не сумел. Что-то в этой женщине было такого, что выбивало у него почву из-под ног. Он находил ее очень красивой, сочетавшей в себе силу и женственность так, что это перемешивалось в ней и создавало удивительно естественный притягательный образ. И все же Дезмонд не мог выносить ее общества более нескольких минут… или боялся оставаться с ней рядом.

Помыслить о ней даже в самых смелых своих фантазиях он себе не позволял — отчего-то ему казалось, что об этом может каким-то образом узнать Мальстен. А его гнева Дезмонд по какой-то причине опасался куда больше, чем гнева Бэстифара.

Чем чаще Аэлин стала приходить к нему после тренировок, тем сложнее у Дезмонда было к этому отношение. Он восхищался мастерством Мальстена, но чувствовал рядом с ним свою убогость и несостоятельность, за что невольно ненавидел его. Ненавидеть его было гораздо проще, чем себя самого, хотя в глубине души Дезмонд понимал, что и себя самого тоже ненавидит. Больше всего ему хотелось закончить эти занятия и не возвращаться к ним. Возможно, стоило сбежать из Малагории? Вот только Дезмонд понятия не имел, куда может сбежать, и это пугало его куда больше, чем жизнь в гратском дворце.

Тяжело вздохнув, он выставил руку вперед и попытался приглядеться. Он напрягся всем телом так, что у него задрожали мышцы и невольно задержалось дыхание. На какой-то краткий миг очертания артистов вдруг стали ясными и четкими. Только дотянись нитью, и можно их связать!

Но одна мысль о грядущей расплате заставила Дезмонда ахнуть, обнять себя за плечи и отступить на несколько шагов. Боль будет страшнее любой той, что он уже испытывал. И все ради чего? Ради нескольких мгновений контроля над марионетками в красном?

— Нет… — прошептал он.

— Ты ведь увидел, — удивленно вскинул брови Мальстен. — У тебя был шанс, почему ты не попытался?

— Потому что я не хочу, ясно?! — Голос Дезмонда сорвался на крик. — Что будет с расплатой после того, как я отдам ее Бэстифару? После контроля над красным?

Мальстен устало вздохнул.

— То же, что и всегда.

— Я так не хочу.

Мальстен хмыкнул.

— Тогда тебе стоило поменьше прибегать к помощи Бэстифара.

— Ты тоже к ней прибегал! — воскликнул Дезмонд. — Не тебе меня учить…

Лицо Мальстена сделалось строгим и непроницаемым, будто в этот самый момент последняя крупица его терпения испарилась.

— Не мне? — хмыкнул он. — Ты, кажется, забыл, это не просьба. — Мальстен сделал шаг в его сторону, и Дезмонд невольно отступил. Бросив всего один беглый взгляд на артистов, Мальстен слегка шевельнул рукой, и несколько десятков черных нитей вырвались из его ладони, сделав людей его марионетками. — Бэстифар приказал мне тебя научить. И пока ты не продемонстрируешь нечто подобное, Бэс может начать применять к тебе пытку, чтобы пробудить в тебе трудолюбие. Ты этого хочешь?

— Мальстен!

Оклик заставил обоих данталли обернуться. Они не заметили, когда Аэлин успела покинуть свое место в зрительских рядах и оказаться здесь. Вид у нее был решительный, но немного встревоженный. Она несколько мгновений смотрела на Дезмонда, затем перевела взгляд на Мальстена.

— Я думаю, на сегодня хватит, — многозначительно произнесла она. — Он что-то увидел? Пока достаточно. Пусть идет.

Дезмонда не понадобилось просить дважды, он тут же покинул арену. Аэлин не смотрела ему вслед, она приблизилась к Мальстену и шепнула ему на ухо:

— Не отпускай нити, пока не придем к тебе в покои.

Мальстен нахмурился. Он уже не удивлялся тому, что Аэлин умела по его лицу определить, когда он применяет нити. Куда больше его удивила просьба, и, похоже, охотница это понимала.

— Доверься мне, — кивнула она. — Держи их. И идем.

Не понимая, в чем дело, Мальстен последовал за ней в свои покои. По пути он не задавал ей вопросов, а пытался по ее виду понять, что происходит. Однако ему это удавалось далеко не так хорошо, как ей, поэтому он быстро оставил попытки. Войдя в комнату, Аэлин закрыла дверь и кивнула в сторону кровати. Мальстен неловко передернул плечами и непонимающе уставился на Аэлин.

— Я… не уверен, что правильно тебя понимаю, — нервно усмехнулся он.

— Скорее всего, неправильно, — улыбнулась Аэлин. Веселье проскользнуло в ее улыбке лишь на миг, но затем выражение лица изменилось, первыми посерьезнели глаза.

Мальстен коснулся ее щеки.

— Да в чем дело?

— В расплате, — коротко отозвалась Аэлин. Мальстен нахмурился, решив, что скоро будет непроизвольно кривиться, едва услышит это слово.

— Боги, я-то уж подумал, случилось что-то серьезное, — вдохнул он. Аэлин подтолкнула его к кровати и кивнула.

— Серьезное и случилось. Ты, видимо, забыл, что сделал по просьбе Бэстифара совсем недавно? — Она говорила это почти осуждающе. — Ты взял под контроль огромное количество людей — в том числе в красном — продержал их некоторое время, а потом отдал расплату Бэстифару, хотя ты прекрасно понимал, к чему это тебя приведет. И вряд ли после сегодняшней расплаты тебе бы удалось доказать Дезмонду, что прорыв сквозь красное не так уж страшен. Если бы ты пережил это при нем, он бы еще хоть раз пришел на тренировку?

Она опустила взгляд на его ладонь, едва заметно напряженную. На какой-то миг ей показалось, что если она сосредоточится, то и сама сможет увидеть нити, которым Мальстен держит своих марионеток.

— Ты их еще удерживаешь? — осторожно спросила Аэлин. — Судя по лицу, да.

Мальстен улыбнулся.

— Им это не мешает, честное слово.

Аэлин подошла ближе, аккуратно взяла его руку и всмотрелась в центр ладони. Ничего не было видно. Она в нерешительности поднесла руку к точке, откуда, по ее мнению, тянулись нити, и поводила над ней, как над огнем. Дыхание Мальстена стало рваным, по телу заметно прокатилась волна дрожи, и Аэлин спешно отвела руку.

— Прости. Тебе неприятно?

— Мне… странно, — виновато улыбнулся Мальстен. — Прости, я не хотел обидеть. Просто раньше никто так не делал.

— Я смогла к ним прикоснуться?

— И да, и нет. Ты не можешь их почувствовать, нарушить или сдвинуть с места, но я все равно ощущаю твое прикосновение.

Аэлин качнула головой.

— И как это ощущается?

— Трудно объяснить, — туманно отозвался он. Аэлин предположила, что, скорее всего, ее действие причинило ему боль, но говорить об этом он считал ниже своего достоинства.

Прежде чем она успела задать вопрос, Мальстен небрежно повел ладонью в сторону и сказал:

— Кстати об этом.

Изменения были совершенно незаметными, особенно, если не знать, на что смотреть. Ладонь Мальстена будто стала чуть свободнее, из нее ушло звенящее напряжение, которое скрывалось там до этого. Переменилось и лицо: оно перестало казаться таким потусторонним, серо-голубые глаза вновь стали походить на человеческие, в уголке губ показался слабый намек на улыбку. Он уже собирался вдохнуть, чтобы что-то сказать, и вдруг по лицу пробежала тень. Глаза будто запали, кожа начала стремительно бледнеть, а тело оседать на пол. Из груди вырвался сдавленный стон, перешедший в отрывистый крик, когда колени ударились о пол.

— Мальстен! — Ахнув, Аэлин попыталась поддержать его, но не успела среагировать вовремя. Одновременно она пожалела, что так и не убедила его вовремя добраться до кровати, однако теперь было поздно: очевидно, что в своем состоянии он несколько шагов до кровати сделать не сможет. Как могла, Аэлин попыталась помочь ему лечь. — Осторожнее, — шептала она, — вот так. Скоро пройдет, держись…

Глаза Мальстена были полны настоящего ужаса. Очевидно, такой боли ему еще не приходилось испытывать, и он не рассчитывал на нее, словно понадеялся, что в этот раз эффекта от разрушительной силы аркала не наступит.

Расплата превращала кровь в жидкий огонь, разрывающий вены и артерии, разрушающий кости и оставляющий всего одну мысль: «сбежать от этого — куда угодно». Соприкосновение тела с полом только усиливало боль каждый раз, когда огненная дуга заставляла позвоночник выгибаться, а каждую мышцу звенеть от раскаленного напряжения.

— Нет… — тихо простонал Мальстен, понимая, что волна схлынула лишь затем, чтобы потом накатить вновь.

Бэс! — малодушно звало сознание, которому с каждым мигом было все сложнее не поддаваться. В голове стучала мысль, приводящая в ужас: «я сам сотворил это с собой… теперь расплата будет только такой», и от этого хотелось расплакаться, словно слезы могли хоть как-то помочь.

— Мальстен, — Аэлин наклонилась к нему. Голос ее дрожал от бессильной злобы и сочувствия. — Мальстен, слушай меня. Ты можешь от нее избавиться без помощи Бэстифара. Ты слышишь?

Данталли ощутил волну дрожи, пришедшую на смену боли. Аэлин осторожно взяла его за руку.

— Ты уже делал это, отдавал лишнюю энергию, и расплаты не было. — Она заговорила тише, словно боялась, что стены их услышат. — Красная нить. Сделай это сейчас.

Лицо Мальстена исказилось отчаянием и усталостью.

— Я должен… кому-то отдать… — Он поморщился, пережидая приступ боли, — лишнюю энергию…

Аэлин с готовностью кивнула.

— Отдай мне.

— Нет! — С дальнейшими возражениями Мальстену пришлось подождать, стискивая зубы от боли и с трудом заглушая тяжелый стон. — Ты помнишь… что стало с… Филиппом, — тяжело дыша, произнес он. — Мы не знаем… как это бывает…

— Филипп был мертвецом, — нервно хмыкнула она. — Я жива, и я выдержу.

Слишком соблазнительно, чтобы отказаться.

Слишком опасно, чтобы попробовать.

На то, чтобы собраться с силами и ответить, ушло всего мгновение.

— Нет… — слабо произнес он.

— Мальстен, я…

— Мы не знаем, как это работает, — повторил Мальстен, с трудом переводя дыхание. — Я ни за что… не стану тобой рисковать… уходи, прошу тебя.

Аэлин поморщилась, его слова ударили ее, как пощечина. Она не знала, почему он просил ее уйти, но сегодня это было особенно неприятно слышать. Тем временем расплата пустила по его телу еще одну раскаленную волну, и Мальстен не сдержал тяжелый стон. Взгляд его вдруг сделался совсем потерянным и будто безразличным, устремившись в потолок. Аэлин испуганно ахнула и встряхнула его за плечи, понимая, что делает только больнее.

— Мальстен! Мальстен, нет, оставайся со мной, слышишь? Ты должен быть здесь! Не ускользай!

Взгляд прояснился и исказился мукой. Мальстен прикрыл глаза, тяжело задышав. Лоб покрылся испариной, все тело била мелкая дрожь.

— Скоро пройдет, — осторожно произнесла Аэлин. — Я обещаю…

Погладив его по волосам, она взмолилась всем богам, чтобы они перестали мучить его.

Дезмонд стоял за дверью у покоев Мальстена, вслушиваясь в доносящиеся оттуда слова. Оба его сердца бешено стучались о ребра.

Что она сказала? — переспрашивал он. — Что от расплаты можно избавиться без помощи Бэстифара? Но как это возможно? Получается, Мальстен умеет даже это? Каким образом?

Дезмонд чуть не сошел с ума от смеси зависти и воодушевления. Он знал, что должен был во что бы то ни стало выяснить этот секрет у Мальстена Ормонта.

Шаги по коридору прервали его мысли. Он прекрасно различал эту походку даже на слух, поэтому тут же повернулся и даже в почтении поклонился.

— Бэстифар, — поздоровался он. Царь для него был, как всегда, неразличим в своей красной рубахе, коих у него, казалось, были тысячи.

— Дезмонд, — Аркал кивнул. — Как прошла тренировка?

Дезмонд поджал губы и потупился.

— Я… сумел рассмотреть нескольких артистов, но взять их под контроль пока не получилось, — туманно ответил он. Услышав разочарование во вздохе Бэстифара, он поспешил добавить: — Но я буду еще пробовать.

— Конечно, будешь, — снисходительно кивнул Бэстифар. — А здесь ты, позволь узнать, что делаешь?

Дезмонд пожал плечами.

— Тренировку пришлось прервать. Кажется, Мальстену… плохо…

— Он там один?

— Нет, с Аэлин.

Бэстифар вздохнул и сжал руку в кулак.

— Если так, боюсь, она и меня выставит, стоит мне показаться. — Он решительно посмотрел на Дезмонда. — Нам обоим не стоит подслушивать под дверью, не находишь?

Дезмонд осторожно кивнул и поспешил ретироваться от двери Мальстена. Бэстифар простоял около нее еще несколько мгновений. Услышав болезненный стон, не отдавая себе отчета, прижал руку к резной двери и прикрыл глаза, борясь с желанием облегчить муки расплаты — этот бешеный зов пригнал его сюда из другого крыла дворца. Он не давал покоя, ни на минуту не смолкал.

Но если уж Мальстен борется с этим силой воли, должен и я, — услышал Бэстифар голос в своей голове, и удивился. Прежде ему удавалось заглушать этот голос, он никогда не звучал так явно. А самое странное, что Бэстифару было нечего ему противопоставить.

Прикрыв глаза и на пару мгновений прижавшись лбом к двери, Бэстифар оттолкнулся от нее и стремительно побрел прочь, сжимая руки в кулаки от досады.

Аэлин оставила Мальстена в комнате, когда расплата пошла на убыль. Теперь, когда опасности не было, можно было не бояться, что боль утянет его на теневую сторону мира. Вернуться Аэлин решила лишь через несколько часов.

— Как ты? — спросила она, выходя на балкон его покоев. Она уже знала, что застанет его там в тяжелых размышлениях.

— В порядке, — кивнул он, не поворачиваясь и продолжая смотреть на Грат.

Аэлин приблизилась и взяла его за руку.

— Я боялась, что ты ускользнешь, — прошептала она. — Знаю, Ланкарт объяснил, что через какое-то время ты вернулся бы, но…

— Но сейчас это недопустимо, — перебил Мальстен. — Знаю.

Несколько мгновений он молчал, закрыв глаза. Вид у него был мрачный и усталый, хотя расплата и не оставила на нем следов.

— Теперь это всегда будет… так, — тихо произнес он.

Аэлин поджала губы.

— Ты знал, на что шел, когда соглашался дать Бэстифару дополнительный источник силы, — напомнила она. — Прости, но сейчас я не могу сказать, что не ты в ответе за то, чем стала твоя расплата.

Мальстен кивнул.

— Я знаю, — ответил он. — Я должен научиться с ней справляться. К этому можно привыкнуть… со временем.

Аэлин поежилась, представив себе, через какие муки ему придется пройти, чтобы научиться переносить стоически такую страшную боль, но свои замечания про красную нить решила придержать. Мальстен — каким бы покладистым ни казался — был тем еще упрямцем. Если он решил, что красная нить опасна, переубедить его так просто не получится. А чем больше начнешь давить, тем меньшего эффекта добьешься. Аэлин знала, что от убеждения толку не будет.

— Ты справишься, — ободряюще произнесла она, хотя скрыть страх в голосе не смогла. Мальстен понимающе улыбнулся.

— Да.

Он притянул ее к себе и поцеловал в волосы, будто пытался успокоить. Аэлин чувствовала, что ему тоже страшно. И впервые она боялась, что он попросит ее побыть рядом с ним, потому что, видят боги, она не представляла, как будет выдерживать это зрелище.

На ее счастье, он не попросил.

Перед самым рассветом лодка, отплывшая в ночи, причалила к берегу. В порт сошел высокий статный малагорец, с длинными смолисто-черными волосами и заросшим короткой бородой лицом. Окинув взглядом собравшийся перед ним военный отряд, во главе которого стоял генерал Шат Фараз, малагорец приподнял подбородок и оценивающе хмыкнул.

— Генерал, — обратился он.

Шат Фараз почтительно кивнул, но больше не сказал ни слова. Стоявший подле него Сендал Акмадди напрягся, взгляд его готов был пробуравить в статном царственном малагорце дыру. Ни для кого не было секретом, зачем этот человек сел в лодку Совета Восемнадцати ночью, и какой была его дипломатическая миссия на корабле.

— Принц Мала, — поздоровался Сендал.

— Я пришел объявить о возможности для Малагории выйти из этого конфликта миром, с наименьшими потерями, — почти нараспев возвестил Амин Мала. Он был вторым по старшинству сыном покойного царя, братом Бэстифара, собиравшимся занять малагорский трон. Однако силы аркала сумели убедить его подписать отказ от трона в пользу старшего брата, и против собственной подписи он ничего предпринять не мог… до этого дня.

Сендал Акмадди молчал. Генерал Фараз также не спешил комментировать слова принца.

— Мой брат, — с хищной улыбкой заговорил Амин Мала, — стал царем незаконно. Он силой вынудил меня и других наших братьев отказаться от всех своих притязаний на трон, и лишь теперь справедливость может восторжествовать.

— Насколько я знаю, Ваше Высочество, — внушительно посмотрев на него, начал генерал Фараз, — царь Мала был первым претендентом на трон, и его шансы стать главой страны были выше ваших с самого начала. Ваша подпись на документе лишь избавила Малагорию от междоусобных войн.

Амин Мала поморщился и небрежно махнул рукой.

— И посмотрите, к чему привели усилия моего брата! — воскликнул он. — С нынешнего момента я являюсь официальным кандидатом на малагорский трон от Совета Восемнадцати. Как законный правитель, — он подчеркнул это слово, — я приказываю сложить оружие и подчиниться требованиям Совета. Они справедливы и имеют под собой множество оснований.

Сендал Акмадди качнул головой.

— По законам Малагории, пока царь на троне, никто другой не может считаться законным правителем, — напомнил он.

— Обстоятельства изменились, — прищурившись, возразил Амин.

— А законы нет, Ваше Высочество. И пока вы не переписали их, будучи главой страны, то, к чему вы призываете малагорскую армию — государственная измена. Генерал! — Сендал повернулся к грузному воину и вопрошающе кивнул ему. — Ваше решение?

Шат Фараз задумчиво молчал пару мгновений, которые растянулись на несколько звенящих от напряжения вечностей. Затем качнул головой и громко произнес:

— Объединенная армия Малагории и Аллозии не подчиняется ничьим приказам, кроме законного правителя. Ваше Высочество, вы обвиняетесь в государственной измене, однако, как член священной семьи, заслуживаете право убежища у стороны, к которой вы примкнули. У вас есть возможность вернуться на корабль Совета до разрешения конфликта.

Лицо Амина Мала исказила гримаса отвращения.

— Когда я займу трон, все вы окажетесь на плахе! — прошипел он.

— Если на то будет воля царя, — смиренно согласился генерал Фараз.

— Вы только что объявили Совету войну, генерал! — заявил Амин Мала. — У вас был шанс спасти Малагорию от кровопролития, но вы этого не сделали.

Он отступил, готовясь сесть обратно в лодку и вернуться на корабль Совета.

— Значит, на то воля бога Солнца, — заявил Фараз.

Сендал Акмадди провожал отчаливающего принца взглядом, чувствуя дрожь во всем теле. Армия начала рассредоточиваться, готовясь к военному налету. Сендал знал: как только Амин Мала попадет на борт, начнется война.

Под покровом ночи группа воинов во главе с Бенедиктом Колером таилась в переулках Грата. У них было немного времени — всего несколько часов, в течение которых будет действовать только что принятый эликсир, лишающий данталли и аркала власти над ними. Короткими перебежками группа осторожно стягивалась ко дворцу.

Как Бенедикт и предполагал, кхалагари не патрулировали улицы города — Бэстифар отправил их решать проблемы в других городах, где орудовала самая массивная часть его группы.

Бенедикт проклинал Грат за его активную ночную жизнь. Улицы были освещены ярко, почти как днем, что давало куда меньше возможностей укрыться. Однако без кхалагари здесь было не так опасно. Выдать подкрадывающихся ко дворцу воинов могли только подозрительные горожане, от которых Бенедикт просил держаться подальше.

Группа стянулась к небольшому городку артистов малагорского цирка и постаралась скрыться с другой стороны шатра, где царила относительная тьма и тишина. Ренард и Иммар отправились на разведку.

Бенедикт собрал своих людей и заговорил как можно тише.

— Штурмовать дворец имеет смысл с нескольких сторон. Основная часть зайдет с главного входа — так вы отвлечете на себя дворцовую стражу. Мы, — он обвел взглядом группу, из нескольких человек, к которой должны были присоединиться его приближенные, — пойдем с входа для прислуги и застанем аркала и данталли врасплох. Царя должны держать в безопасности, если верить тому, как малагорцы сильно чтят его семью.

— А если аркал выйдет на бой? — спросил кто-то.

— Он вам не страшен, — напомнил Бенедикт. — У него не будет сил воздействовать на вас. У данталли тоже. Мальстена Ормонта брать живым, накинуть на него красную накидку и связать. Он потеряет зрение и станет беспомощным…

— Бенедикт! — донесся до него голос Иммара.

Бенедикт обернулся и увидел членов своей команды. Они вели под руки черноволосую женщину. Она не сопротивлялась, а шла гордой, решительной походкой, будто только и желала встретиться с великим палачом Арреды.

— Она хочет тебе кое-что сказать, — прошелестел Ренард. Он выглядел обманчиво расслабленным, хотя Бенедикт знал, что он при любом резком движении, которое услышит, может убить незнакомку.

— Мое имя Ийсара, — без приветствий заговорила женщина, прожигая взглядом каждого, кто осмеливался посмотреть на нее. — Я гимнастка в малагорском цирке. А вы, судя по всему, Бенедикт Колер. Я ждала вас и надеялась, что вы придете сюда лично. Вы можете меня не помнить, зато я помню вас. Видела во время прошлого визита в Грат, когда вы уже пытались забрать Мальстена с собой. Я пришла помочь вам покончить с ним. — Подбородок женщины воинственно приподнялся, в глазах пылал огонь мести.

Бенедикт нахмурился и подошел к ней.

— Помочь? — хмыкнул он. — Назови хоть одну причину не прикончить тебя прямо сейчас.

— Я могу провести вас во дворец через подземелье. Я знаю дорогу, которую не знаете вы. И оттуда вас никто ждать не станет. Вы застанете данталли врасплох и сможете его убить. — Она грозно посмотрела в глаза Бенедикта, спокойно выдерживая его взгляд. — Его и его мерзкую девку.

Бенедикт понимающе приподнял голову.

— Вот оно что, — протянул он, приблизившись к Ийсаре и тронув ее за подбородок. Женщина дернула головой, сбрасывая руку жреца. — Так это личная месть…

— Так вам нужна моя помощь или нет? — с вызовом бросила она.

— Почему бы мне просто не выпытать из тебя дорогу и не убить, как собаку? — презрительно бросил Бенедикт.

— Потому что Мальстен понятия не имеет о моих намерениях, — хищно улыбнулась Ийсара. — И у меня есть план, как дезориентировать его и привести прямо к вам.

Бенедикт заинтересованно посмотрел на нее. Доверять женщинам он давно перестал, но в этих горящих глазах он видел знакомый огонь. Такой же горел и в его собственных, когда он отправил на костер Адланну и Ричарда.

— И как же ты это сделаешь? — хмыкнул он.

— Я скажу ему, что видела вас. Приведу к вам прямо в руки. Но учтите, красные одеяния его не страшат, он может прорываться сквозь них без труда. Поэтому вы должны быть очень внезапны, чтобы успеть оглушить его.

— Есть план получше, — сказал он. — Набросишь на него красную ткань.

— Зачем? — непонимающе качнула головой Ийсара.

— Чтобы лишить его сил.

— Это лишит его сил? — Она произнесла это почти с обидой. — Знала бы, прикончила бы его без вашей помощи.

Бенедикт усмехнулся. Он не доверял этой женщине, но счел, что, даже если она пытается его обмануть, ей не известен его главный козырь.

— Веди, — сказал он и кивнул своим подчиненным: — Опустите ее.

Ренард и Иммар послушно отступили, хотя оба оставались настороже.

— Поспешим, — улыбнулась Ийсара. — Но обещайте мне: никакой пощады охотнице.

Бенедикт качнул головой.

— Пощады не будет.