Нужный (СИ)

Глава 18

Весть о случившемся моментально облетела всю гимназию, сразу же став известной всем: от недавно появившегося сопливого первокурсника и до истопника Игнатьича, вечно сидевшего в своей каморке. Гимназисты, едва дотерпев до окончания первого занятия, высыпали в коридоры и стали живо обсуждать происшествие. Правда, толком никто ничего не мог сказать (ведь, все свидетели уже давно сидели в приемной директора. Рассказчики лишь глубокомысленно надували щеки и многозначительно качали головами, не забывая выдавать очередную сплетню.

И чего только не говорили об этом. Едва ли не каждый считал нужным что-то добавить, передавая сплетню другому. Постепенно история обретала такие подробности, которых в действительности и в помине не было. Все это напоминало снежный комок, который по мере катания становился огромный шаром.

К новому перерыву между занятиями уже говорили не о каких-то там случайных прикосновениях, а о самом настоящем насилии. Старшекурсники, собрав вокруг себя ребятню помладше, леденящим шепотом рассказывали о сорванном форменном пиджаке, разорванной в клочья женской сорочке и смятой юбке. Кто-то шел еще дальше, и, скабрёзно подмигивая, упоминал и об этом самом…

Если за дверьми директорского кабинета все бурлило, то внутри висела мертвая тишина. Она ощущалась настолько материальной, словно ее можно было коснуться или даже ножом резать.

— … Это в высшей степени, вопиющее происшествие, которое ни в коей мере не должно остаться без последствий, — хорошо чувствовалось, что директор едва сдерживался, чтобы не сорваться. Холода в его голосе было столько, что при случае можно было заморозить всю гимназию с учениками и преподавателями. — Вы хотя бы осознаете тяжесть своего проступка, господи Мирский? В ваших глаза я, к сожалению, не вижу ни понимания, ни сожаления…

И он был тысячу раз прав. Стоявший сейчас перед ним на вытяжку, Рафи сейчас не чувствовал ни первое, ни тем более второе. В голове у него в этот момент вертелось лишь одно слово, которым он пытался описать происходящее, — «дичь». Что, в конце концов, он должен был понимать? О чем сожалеть? Ведь, ничего предосудительного в его действия не было! О каких к черту оскорблениях или насилии идет может идти речь, если он пытался помочь этой девчонке?

— Мне кто-нибудь наконец объяснит, в чем меня обвиняют? — Рафи решил прекратить этот «цирк». Ему должны четко и понятно сказать, в чем его вина. — И каковы ваши доказательства?

Тут у окна дернулся классный надзиратель с перекошенным лицом. Видно было, что того самым натуральным образом «корежит»

— Что? Вы просто откровенный беспринципный наглец! — прошипел тот, меря парня презрительным взглядом. — Мир не видел еще такого цинизма! Смотреть в глаза и лгать при этом… Плебей! Уличное быдло!

После него заговорил директор, всем своим видом показывавший свое согласие со словами подчиненного.

— Что ж, хотите доказательств? Будут доказательства. Тем более я уже успел переговорить с теми, кто стал свидетелем вашего бесстыдства, — мужчина нажал звонок на столе, вызывая делопроизводителя, даму из приемной. — Будьте добры, пригласить гимназиста Вишневского. А гимназиста Карпова попросите приготовиться.

Почти сразу же на пороге показался невысокий полный парень с рыжими волосами и конопушками по всему лицу.

— Юноша, расскажите нам еще раз, как все было. Не бойтесь, никто вам не причинит вреда, — директор разрешающе кивнул. — Прошу.

От всего этого у Рафи ёкнуло в груди. Слишком уже многообещающими выглядели все эти приготовления. И впервые за все это время ему начало казаться, что дела его совсем не так радужны, как ему думалось.

— Я… Я, господин директор… шел на занятие, — заикаясь и почему-то пряча глаза, начал Вишневский. — А тут они… Он стоит вот так… И трогает ее за… — толстяк с пунцовым лицом пытался что-то изобразить, но руки его толком не слушались. — А она плачет…

Видя, что гимназист и сам сейчас расплачется, директор его спровадил за дверь. Следом вошел довольно высокий парень с неприятным лицом. Увидел Рафи и сразу же торжествующе оскалился.

— Про него что ли сказать? — директор кивнул, складывая руки на груди. Мол, давай, рассказывай. — Я все видел, как вас сейчас. Этот догнал ее у лестницы, и за рукав схватил. Она аж вскрикнула. Больно, наверное, было. После в закуток под лестницей потащил, а она брыкаться начала.

У Рафи «глаза лезли на лоб» от услышанного. Ни хрена себе доказательства ему «выкатили»⁈ Целых два свидетеля оказывается видели, как он напал на ученицу и облапил ее! Это что же здесь такое творится?

— И еще лаялся на нее срамными словами. Говорил, что все лицо ей изрежет, если с ним не пойдет. Я ведь выше по лестнице был и все хорошо слышал, — взгляд у гимназиста при этом стал каким-то шальным, отчаянным, словно он решался на что-то. — А после стал лапать ее. И здесь, и здесь! Прямо по всему телу…

Через некоторое время выпроводив из кабинета и этого ученика, директор обвиняющим взглядом уставился на Рафи. И смотрел так, словно на какое-то животное.

— Я сейчас сниму трубку телефонного аппарата, — мужчина показал на массивный аппарат, больше напоминавший какой-то агрегат из зеленоватого малахита и бронзы. — И попрошу меня связать с полицейским участком, а может быть и с жандармским управлением. После этого здесь такое начнется, что тебе даже не снилось.

Сжав губы, Рафи ждал. Судя по всему, сейчас последуют какие-то варианты. Иначе телефонную трубку давно бы уже сняли и вызвали «кавалерию».

— Но мне легче тебя просто вышвырнуть сначала из кабинета, а потом и из стен моей гимназии, которую ты опозорил, — при этих словах у окна снова зашевелился классный надзиратель. Похоже, у того уже давно кулаки чесались. Вон как его дергает. Ждет — не дождется, чтобы нужное указание дали. — А, знаете, господин Мирской, пожалуй, я проявлю христианское милосердие. Вот вам лист и перо.

Директор подвинул в сторону парня пару белых листов бумаги и красивое перо с чернильницей.

— Пишите о своем желании покинуть наше учебное заведение. Я тут же удовлетворю ваше ходатайство, после чего и вашего духа здесь не должно быть. Садитесь.

Показал на стул с высокой спинкой.

— Чего медлим? Не понимаете, что вас ждет в противном случае? Позвольте напомню, — директор сделал шаг ближе и навис над Рафи. — Во-первых, за нарушение правил внутреннего распорядка вы будут исключены из гимназии с позором и в дальнейшем будут пожизненно лишены права обучаться в учреждениях, подобных нашему. Во-вторых, ваше дело будет рассматриваться на заседании дворянского собрания города, которое наверняка выйдет с прошением на высочайшее имя о вашем исключении из благородного сословия. И, будьте покойны, прошение будет обязательно удовлетворено. В-третьих, само происшествие может быть квалифицировано как полноценное посягательство на жизнь и достоинство особы благородного сословия. А это минимум каторга даже в случае вашего возраста. В таком случае вам ничего не поможет: ни ваши заслуги с медалями, ни знакомства. Кстати, вы ведь осведомлены, кем является отец девицы, на которую вы напали? Неужели нет? Тогда вам тем более нужно писать прошение об исключении из гимназии и бежать отсюда со всех ног. Ее батюшка его высокопревосходительство имперский министр Ванников. Вот так-то!

Рафи внезапно почувствовал, что ему нужно не просто присесть на краешек стула, а сесть по-настоящему. Появилась некоторая слабость в ногах. Слишком уж живо и реалистично все «разложил» директор, нарисовав такую картинку, что из него моментально весь «пофигизм» вышел.

— Дошло теперь? — во взгляде директора явно читалось уже не презрение, а гадливость. Мол, гнилым вы оказались, молодой человек. Нагадили, а отвечать испугались. Сбежать решили. — Или мне все же снять трубку телефонного аппарата?

Взяв перо, Рафи застыл. Все было ясно, как Божий день. С этой девахой и ее вывихнутой ногой его «развели», как младенца. Все было проделано так просто, эффективно и с выдумкой, что даже завидно стало. На пустом месте против него «состряпали» самое настоящее уголовное дело.

— Сук… — едва слышно выдохнул он сквозь сжатые зубы.

Кончик пера, нырнув в чернильницу, снова застыл, только уже в самой середине чистого листа.

Рафи понимал, что здесь было «не его поле». Тут действовали правила, против которых в одиночку и особенно чужому не вытянуть. Не его лига.

Все внутри него говорило: сейчас нужно отступить, пока есть такая возможность. Отступить и затаиться, чтобы лучше изучить своего врага. После же, когда представиться подходящий момент, ударить. Хороший ведь план.

— Хорош… — процедил парень, чувствуя мерзкий осадок внутри.

И Рафи уже был готов писать это проклятое прошение, чтобы его исключили из рядов гимназистов. Уже смог убедить себя, что это самый хороший ход в этих условиях. Ведь, ему удастся с минимальными потерями выбраться из очень опасной ловушки.

Только все «карты спутал» классный надзиратель, видимо, окончательно потерявший терпение. Похоже, решил, что столь долгое и выразительное промедление — это такая форма издевательства. Мол, показывает им, что ни во что их не ставит.

— Он еще скалится⁈ — едва не задохнулся от возмущения надзиратель, приняв оскал на кубах парня за ухмылку. — Михаил Валентинович, вы с ним по-человечески, а он… Я сейчас собственноручно выброшу эту дрянь на улицу! Слышишь? Выброшу туда, где тебе самое место! В грязь, под забор! Чтобы своей неумытой рожей пропахал…

Зря он так сказал.

Зря «набычился».

Зря «призвал» магию, чтобы выпроводить парня из кабинета.

Ведь, Рафи уже согласился. Он почти смирился с тем, что ему нужно отступить. Почти убедил себя, что так будет правильнее, безопаснее и, главное, эффективнее для его планов.

Никто толком так и не понял, что тогда случилось в кабинете у директора. Обоих гимназистов — Вишневского и Карпова — уже давно выпроводили из приемной в коридор, где они тут же попали в оборот сгорающих от любопытства гимназистов. Из сразу же отвели в сторону, где потише, и со всех сторон обступили, чтобы все услышать из первых уст. Делопроизводитель же, остававшаяся в приемной, ничего никому не рассказывала. Хотя ей-то точно все было известно.

Фелиса Мартовна, делопроизводитель или секретарша по-простому, уже приготовила нужную папку с делом этого негодяя Мирского. Вот она лежала прямо на самом краю стола, чтобы ничего не нужно было искать. А то, что она в самом скором времени непременно понадобиться, она ни капли не сомневалась.

— Непременно! — безапелляционно повторила она второй или даже третий раз, вторя своим мыслям. Больно уж ей нравилось это слово свой строгостью, резкостью. — Непременно понадобится.

Не было никаких сомнений, что через несколько минут этого отвратительного мальчишку выведут отсюда. Она прекрасно видела, какое было негодующее выражение лица у господина Вольфа. Чувствовалось, что классный надзиратель едва сдерживался, чтобы не сделать это собственноручно. А такое, слышала она, он уже не раз проделывал с отъявленными хулиганами. Брал за шиворот, как новорожденных котят, и спускал с крыльца гимназии.

— Непременно выпроводит! Он ведь весьма силен, — ее мысли вдруг перешли к фигуре самого классного надзирателя, которая был на удивлении хороша. — Плечи и руки…

Мысли внезапно приобрели весьма фривольный характер, но разве кто-то узнает об этом. Хихикнув, она попыталась представить классного надзирателя в одной белой сорочке с засученными рукавами. Ведь, тогда буду особенно видны его руки, которые могут так крепко обнять…

И вдруг через неплотно прикрытую дверь до нее донесся чей-то незнакомый голос, казавшийся невероятно тяжелым, едва не звенящимся от злости. Она даже не сразу поняла, что он принадлежит этому мальчишке. Других вариантов просто не было.

— …Ты, хер немецкий, руки при себе держи! Не то поломаю, как спички! Не бойся, сил с лихвой хватит… Я тут все могу с дерьмом смешать… Всю важу гребанную гимназию…

Женщина охнула от услышанного, но сразу же привстала со стула, чтобы все до самого последнего слова расслышать.

— … А ты свою бумажку в задницу засунь! Дурака из меня делаете⁈ Ничего толком не проверив, все на меня повесили⁈ Хер вам! С прибором я клал на все ваши подозрения и этих сраных свидетелей!

Делопроизводитель, слушая его ругань, то краснела, то бледнела. Казалось, женский организм никак не мог определиться с правильной реакцией на такое происшествие в святая святых гимназии — директорском кабинете.

— … Хотел звонить, звони! Вынесем все ваше дерьмо наружу! Я такой хай подниму, что ничего от вашего гадюшника не останется!

Чувствуя дурноту, она уже второй или, кажется, третий раз нюхательную соль доставала из коробочки. Ведь, этот мальчишка совсем с ума сошел. Как же можно такое говорить⁈

— …Я знаю свои права… Согласно Имперскому уложению о правах благородного сословия я требую вызвать жандармских дознавателей, чтобы они провели полное расследование всего этого… Пусть они расспросят этих ваших свидетелей, а я посмотрю, как они запоют… Сразу все наружу вылезет… А в отказ пойдете, решите все в тихую повернуть и наверху договориться, императору прошение напишу. Как дворянин, имею полное право.

Фелиса Мартовна чувствовал, что точно сейчас грохнется в обморок. На ее глазах творилось просто что-то несусветное! Гимназист обзывал директора самыми последними словами! Грозился вызвать жандармских дознавателей и написать самому его величеству! Это же порушение всего и вся!

— … Хотите войны, получите войну… Я ни о чем молчать не стану! Что глаза пучишь⁈ Не надо мне рассказывать про местный рай на земле! Тут такой гадюшник, что еще поискать! Или ты про Игру не слышал⁈ Да, да, б…ь, про Игру, после которой уже трое твоих учеников петлю на шею накинули! А знаешь, кого сейчас гнобят твои высокоблагородные и титулованные уроды мою однофамилицу! Не слышал⁈ Мирскую! Единственную дочь шефа жандармского корпуса! Чт… Ах ты, су…

Вдруг, за дверью что-то грохнуло, словно огромным молотом по стене приложило. По деревянным стеновым панелям тут же пошли витиеватые трещины. Со звоном треснуло стекло в приемной, засыпая осколками все помещение. Завизжавшая от ужаса секретарша тут же грохнулась на пол и шустро заползла под стол.

Через минуту еще раз грохнуло, правда, уже чуть слабее. С потолка кое-где посыпалась золотая лепнина, куски гипса. В самом углу, вообще, отвалился здоровенный кусище с необычными завитушками, расколов при падении красивую китайскую вазу.

— У-у-у, — тихо-тихо заскулила женщина от страха, совсем не понимая, что происходит. — У-у-у-у.

Секретарша скрючилась в три погибели, выставив заднюю часть наружу. Сколько она так просидела, не знала. Может две минуты, а может и целый час.

Но в один момент она осторожно стала вылезать из-за стола. Посмотреть хотела, может все уже закончилось. Едва высунула голова, как лицом к лицу столкнулась с девчонкой-гимназистской. Та стояла и с открытым ртом от удивления смотрела по сторонам. Видно, понять не могла, почему в приемной самого директора был такой разгром.

— Эй… Эй, — наконец, девочка обратила внимание на секретаршу, выглядывающую из под стола. — Фелиса Мартовна, это я Елизавета Мирская… Вы меня слышите? А можно мне к директору? Я ведь все видела…

P/s. Уважаемый читатель, хочу порекомендовать серию про попаданца в гнома — «Спаситель»! Четыре книги! Три из них бесплатные! И только одна за денюжку!

Никакой магии, голое изобретательство и удача! Мечи и копья против парового танка и многозарядных арбалетов и гранат с серой! Советую! В чем-то получше боярки!