Ной и его сыновья

2

Сначала возникли звуки — несвязные и неясные. Потом… больно… они сложились в слова, звучащие ниоткуда:

— Кажется, очнулся…

— Пошевелился?

— Нет, стонет.

— Уже ладно. Налей холодной в кувшин.

Холодной…

Речь о воде. Хорошо бы. Сейчас — самое то.

Духота невыносимая. Пот градом. Голова болит.

Смотритель, не открывая глаз, попытался самоидентифицироваться и рекогносцироваться. (Термины казенные, специфические, привычные.)

Положение тела — горизонтальное. Одежда присутствует. Руки-ноги целы вроде. Только вот голова…

— Как, прямо так его и поливать?

— Прямо так и поливай. Тонкой струей. Следи, чтоб не захлебнулся только.

Голова болит!

Струя долгожданно холодной воды на секунду обострила болезненные ощущения до невыносимости, он даже снова застонал, но потом боль стала отпускать. Стекающая вода вбирала ее в себя, оставляя в голове гулкую пустоту, которую, робко осматриваясь, начали заполнять первоначальные простенькие мыслишки.

Голоса мужские.

Говорят на древнешумерском.

Значит, в «поле»?

Значит, в «поле».

Что вспоминается?

Что-то… Почему-то в обратном порядке… кровь, боль, удар, гудок, крик, шаг… не шаг, а полшага.

Все. Картина выстроилась. Смотритель вспомнил. Вспомнил свою «гениальную» мысль: вызнать про это время, про этот город, про себя самого все, что только можно, не ища особо трудных путей.

«Чух-чух» за спиной — тяжелая машина с большой силой инерции и твердыми бортами. Нужно легонько об нее удариться, разбить бровь, лоб или еще что-то (не опасно для здоровья) и симулировать потерю сознания. Дорожно-транспортное происшествие создать. Так, чтобы все суетились, волновались, бегали, поднимали-перекладывали, рискуя, между прочим, повредить шейный отдел позвоночника пострадавшего.

Чтобы водитель горевал: «Да я ехал почти шагом! Да он как метнется! Да я не успел ничего сделать!»…

А пострадавший тут уже и глаза открывает, и головой мотает — жив, значит, цел, только поцарапался немного.

На лицах — улыбки облегчения: «Ну что же ты так, неосторожно-то?» А он тут и начинает: «А где я? А кто я? А кто вы? А что случилось?»…

Память, значит, потерял от удара, бедняга. А раз памяти нет, то и расспросы с его стороны имеют право быть — закономерные в своих подробностях, и замкнутость некая, помогающая переваривать узнанное, и возможное содействие душевных и добросердечных граждан города… который, кстати, как называется?.. забыл… из головы — прочь…

И кто бы знал, что этот чертов грузовик работает тише, чем предполагалось! Или оглох Смотритель в пещере? Или просто не рассчитал шаг? Или план был дурацким изначально?

Этакое умеренное членовредительство во имя просвещения…

Очень хочется верить, что — умеренное.

Так или иначе — все случилось немного «настоящей», чем предполагал Смотритель. Легкого удара не получилось. Машина долбанула его от всей своей механистической души, да еще и непредсказанным местом: Смотритель не разглядывал ее…

(что было в корне ошибочно)…

и не мог видеть выступающий за габарит ящик на грузовой платформе. Он ожидал легкого касательного удара о плоскую поверхность, а заполучил самый что ни на есть прямой — углом этого злополучного ящика.

Было всерьез больно.

За миг до удара, пока Смотритель еще только заносил ногу над дорогой, водитель его видел, кричал ему что-то, даже гуднул во всю мощь своей паровой гуделки, но нерадивый пешеход-раззява пребывал в своем внутреннем мире и не обращал внимания на внешний.

За что и поплатился.

Было фантастически больно!

Смотритель вообще никогда не любил терять сознание. Бывало с ним такое несколько раз, и каждый из этих случаев заканчивался чем-то малоприятным.

В Англии в XVIII веке, в порту одного города, будучи старпомом капитана французского судна, нарвался на недружественных британских моряков… Слово за слово… Очнулся полуголый, заваленный ящиками, почти на помойке. Избили, ограбили и выкинули ценного сотрудника Службы Времени. Знали бы они…

Или вот, к примеру, на той войне…

Он там вообще по ошибке оказался…

В 1854 году в Севастополе, в тяжелом бою, ценный сотрудник наравне с простыми солдатами с бестолковым ружьем, которое подходило больше на роль дубины, нежели стрелкового оружия, сидел в неудобно расположенном блиндаже и не мог высунуть носа из-за шквального огня противника. Закончилось все это попаданием в их укрытие тяжелого разрывного ядра, которое разнесло все в щепки. Смотритель тогда не погиб только по какой-то счастливой случайности — оказался прикрыт широкой доской. Его вместе с этой доской отбросило довольно далеко от места взрыва, он потом еще удивлялся…

Приземлился на мягкий песок. На теле — ни царапины. Пролежал без сознания полсуток, ночью дополз до своих и снова потерял сознание. Контузия. После, когда вернулся с «поля» домой, в Службу, его, конечно, сразу доктора заграбастали и свели на нет все последствия, но приобретать весь этот опыт было весьма неприятно.

И вот теперь тоже…

Но благо древние шумеры оказались людьми порядочными — человека, сбитого паровиком, бережно внесли в ближайшее здание, промыли рану, остановили кровь каким-то снадобьем. Водитель извелся весь — ну как он, как он? — ему сказали, что все нормально, только вот в сознание человек не придет никак. Он ответил, что виноват в этой беде и должен сам позаботиться о пострадавшем, тем более у него дома есть все условия для этого. Бессознательного Смотрителя перенесли на повозку, и он совершил первую в своей жизни поездку на этом удивительном транспортном средстве до дома водителя. Тряска, шум и чад тем не менее в сознание его не привели. Так и лежал он на кушетке в светлой комнате большого дома, в одежде и с сумкой через плечо.

Пока сам не очнулся.

— С возвращением, Хранитель!

Смотритель отфыркнулся и прокашлялся — вода таки попала в нос — открыл глаза, зажмурился от света.

— Где я?

Над ним с кувшином стоял водитель паровика.

— Все в порядке, ты в доме Ноя. Как ты себя чувствуешь?

— Голова болит…

— Пройдет. Ты, конечно, сильно ударился о мой грузовик… Ты узнал меня? Я водитель. Меня зовут Сим.

— Сим… — рассеянно произнес Смотритель. — Я ударился? Ну да, раз голова болит… Обо что?

— О грузовик. Ты не помнишь?

— Грузовик… не помню.

— Ну как же, ты шел по дороге, потом резко свернул, а там я. Ты не заметил меня и стукнулся головой. У тебя шла кровь, но мы ее остановили. Ты был без сознания, я привез тебя сюда.

— Спасибо. А куда это — сюда?

— Я же сказал — в дом Ноя, отца моего.

— Красивый дом. — Смотритель оглядел комнату с высоким сводчатым потолком и стенами, украшенными росписью, изображающей цветущий сад.

— Спасибо на добром слове.

— Но где он находится? Где я? Что за город? Почему я здесь? Я ничего не помню…

На лице Сима последовательно появились разные чувства: нетерпение, недоверие и затем — удивление:

— Как? Совсем не помнишь?

— Совсем. И еще… — Смотритель сделал паузу, потер руками лицо, внимательно взглянул на Сима.

— Что?

— Я… кажется… я не помню, кто я.

Сим на это только и сказал что «о-о!» и больше ничего не успел, так как в комнату вошел еще один человек. Спросил не без беспокойства:

— Как чувствует себя Хранитель?

— Отец, — обратился к нему Сим, — он ничего не помнит. Даже кто он сам.

— Даже так? Ну, дорогой, себя-то забывать совсем нехорошо.

Ной, мощный, мускулистый смуглый человек с короткой стрижкой и по-мужски красивым лицом, был, видимо, склонен смотреть на все сквозь цветное, радостное стеклышко иронии.

— Нельзя себя забывать, никак, — весело басил он. — Можно забыть заплатить в лавке, можно забыть поесть, можно забыть одеться. Жену иногда — тоже неплохо… Но себя! — И уже серьезней: — Что, правда?

— Нет резона вам врать, добрые люди, — печально ответствовал Смотритель, вжившийся в роль окончательно добитого амнезией.

— Дела-а… — протянул Ной.

Ирония на время спряталась. Ной явно был растерян.

— Что же делать, отец? — испуганно спросил Сим.

— Что делать, что делать? Вспоминать вместе будем — вот что делать! Надо же человеку помочь. Надо? — Последний вопрос был обращен к Смотрителю.

— Надо, — понуро кивнул он.

И скривился: голове-то больно…

К кому он попал?

Ной. Сим… Еще должны быть Хам и Иафет.

Таких совпадений просто быть не может!

За все свои выходы в прошлое Смотритель ни разу не был облагодетельствован помянутой выше Фортуной так, чтобы сразу…

(с ходу! с колес! с разбега!)…

напасть на того, кто был главным героем…

(нет — Главным Героем, как положено в Истории!)…

Мифа, который Смотритель и призван либо подтвердить, либо скорректировать, либо…

(вот уж не дай бог!)…

выстроить с нуля.

Хотя он считался в Службе везунчиком.

Но не настолько же!..

Впрочем, не станем торопиться…

И ему помогли.

Добродушный и мудрый весельчак Ной с женой Сарой, сыновья их: Сим — с так и не прошедшим испугом от недавнего происшествия, Хам и Иафет…

(так!)…

их жены — Руфь, Мара и Зелфа как-то сразу — шумно, бурно и многолюдно! — окружили несчастного путника с потерянной памятью заботой и вниманием. Вода, фрукты, хлеб, вино, зелень, сыр, молоко, влажные холодные куски белой материи, громкие слова утешения, мелькание лиц, рук, улыбок… Перебор. При том, что Смотритель и вправду погано себя ощущал.

Но разве допустимо гостю указывать хозяевам, как себя вести? Тем более что хозяева пребывали в состоянии вины.

— Никуда ты не пойдешь! — постановил Ной в ответ на робкое заявление Смотрителя о том, что он уже пришел в себя, голова болит не так сильно и стеснять своим присутствием радушных хозяев он больше не хочет. — Ты же как маленький ребенок сейчас! Уж прости, конечно, за такое сравнение. Пока не начнешь вспоминать или не узнаешь все заново — никуда не отпустим. Мы теперь за тебя в ответе. Кстати, а сколько тебе лет?

Смотритель задумался: а и в самом деле, сколько ему могло бы быть лет, живи он здесь? На сколько он выглядит? Местное понятие о возрасте не имеет совсем ничего общего со знакомым ему… Сто? Триста? Четыреста? Так или иначе…

— Не помню.

— Вот! — значительно молвил Ной, подняв указательный палец.

Похоже, это был его любимый жест, он говорил «вот» и поднимал палец всякий раз, когда хотел поставить невидимую, но очень жирную точку в предложении или подчеркнуть свою правоту.

Это было забавно и даже мило.

Но громко…

Смотритель поселился в доме у Ноя.

Для него нашлась комната — с небогатой, но достаточной обстановкой: мощная деревянная кровать, длинная лавка, табурет да крючки для одежды в стене. Большего, в принципе, и не нужно. После пещерного быта это было даже роскошно.

Предположение Смотрителя о том, что в этом городе все знакомы друг с другом, подтвердилось — в тот же день нашелся человек по имени Лим, который первый заговорил на улице со Смотрителем. Он легко вспомнил встречу, посочувствовал беде, рассказал, что мог.

Ной торжественно провозгласил за общим ужином: Сосед Лим поведал мне кое-что, что могло бы быть интересно не только тебе, уважаемый странник, но и нам всем. А именно — как тебя зовут! А то мы, знаешь ли, в некотором замешательстве пребываем — как тебя называть? Не придумывать же тебе имя, правильно?

— Пожалуй… А я даже не задумывался об этом.

— Вот! — Палец вверх. — Знакомьтесь — это Гай. Как тебе твое имечко?

— Гай… — как бы примерил на себя слово Смотритель. — Ничего. Имя как имя. Похоже на мое.

— Твое и есть. Значит, память возвращается — это хорошо.

— А что еще рассказал Лим? — Смотрителю было интересно, какое впечатление он оставил.

— Рассказал, что шел по улице, увидел тебя, Хранителя Времени, подошел спросить…

— Про что?

— Ну, про что спрашивают Хранителей?

— Про что? — повторил Гай-Смотритель.

— Ах да… ты и этого не помнишь… И кто такие Хранители Времени, тоже забыл?

Знал ли?

— Забыл.

— Хранители Времени — это… — Ной задумался. — Ну как же… Все знают, кто такие Хранители. Вот ты знаешь, кто такой плотник?

— Плотника знаю.

— А Хранителя — нет?

— Нет. Понимаю — должен бы. Но не могу вспомнить. Ной, пойми, у меня сейчас вообще такая мешанина в голове.

— Да уж представляю. Как бы тебе объяснить… даже и не знаю. Хам, помоги, что ли? Хранители Времени… они как бы чувствуют Время, — еще сильнее затуманил все Хам, такой же здоровяк, как и отец, но, по лицу видно, — моложе. — Чувствуют, значит, и… как бы?.. объясняют простым людям, что чувствуют.

Лет на тридцать моложе отца. Или на сто. Как и полагается сыну.

— Объяснил, тоже мне, — расстроился Ной. Но тут же воспрянул духом: — Ладно, найдем другого Хранителя, он тебе расскажет. Хотя странно… мне кажется, этого ты бы не должен забывать. Ты же не забыл, как ходить, как есть, не забыл язык…

— Ной, если бы я понимал, что происходит у меня там, — насколько смог горестно произнес Смотритель, шлепнув себя ладонью по лбу, — я бы не выглядел таким глупцом и не спрашивал бы об очевидных вещах.

— Да, прости, я все забываю, что ты еще не оправился. Вспомнишь, никуда не денешься. А ведь долбанись тот же плотник башкой о Симов грузовик, могу поспорить, он бы тоже забыл, какой стороной гвоздь забивать, а? — разрядил обстановку Ной, захохотав над собственной шуткой и легко заразив смехом присутствующих.

Когда все отсмеялись, Смотритель осторожно спросил:

— А что еще сказал Лим?

— Сказал, что ты начал свои мутные хранительские штучки и он поскорее отстал от тебя. Он вообще парень такой… простецкий, знаешь… ему мудрствования всякие тяжело даются.

— Еще он сказал, что Гай — новый человек в городе, отец, помнишь? — добавил Иафет, старший сын Ноя.

— Верно. Вы поздоровались, перебросились несколькими фразами и — все, разошлись. Так что мы о тебе знаем то, что ты был Хранителем Времени и зовут тебя Гай. Больше ничего не известно.

— Небогато, — опечалился Смотритель.

— Дай время, Хранитель, все узнается.

— Если бы я помнил…

— Вспомнишь. Давайте есть. Без хорошей еды и память не возвратить.

Жизнь в доме Ноя да и, наверное, во многих домах этого города, который, как выяснилось, назывался Ис-Керим, была размеренной, основательной и вдумчивой — иной и не представишь для людей, которые живут не по одной сотне лет. Смотритель с удовольствием отмечал всевозможные детали, указывающие на то, что срок жизни хозяев дома должен быть сопоставим со сроком эксплуатации предметов.

Например, мебель: все в доме, что могло называться мебелью, было сделано из толстенных деревянных брусьев, кое-где усиленных металлом, и скреплено мощными гвоздями или клепками. Каждый стул — на век, как минимум. Да и сам дом, насколько Смотритель понимал в архитектуре, тоже был построен так, чтобы выдержать не одну сотню лет без перестройки и обновления. К тому же здесь отсутствовал один из важнейших факторов износа — перепады влажности и температур. Естественное старение в таких условиях крайне замедлено. Причем по всему было ясно, что, создавая вещи и строя дома, древние шумеры, как их по-прежнему мысленно называл Смотритель, не задумывались специально о продолжительных сроках жизни вещей, они просто делали так — и все. Этот специфический образ мышления нужно было прорастить в себе, чтобы не попадаться на элементарностях. К примеру, впервые гуляя по дому в сопровождении Сима, Смотритель еле удержал на языке восхищение как раз могучей мебелью и толстыми стенами. Вовремя понял, что для Гая, современника Сима, это должно быть само собой разумеющимся.

В доме наличествовал водопровод со всегда теплой водой — она текла непрерывно в большой чаше в отдельной комнате.

Здесь мылись, стирали, набирали воду для приготовления пищи. Холодная вода для питья хранилась в каменной цистерне под домом. Если нужно было набрать ее в кувшин, то приходилось поработать насосом — покачать изогнутый рычаг, торчащий из стены. С водой здесь проблем не было — влажный климат способствовал.

Также имелось и электрическое освещение: в каждой комнате на стене висели дуговые лампы с капризными и разболтанными от частого употребления механизмами сближения угольных электродов. Смотритель потратил около часа на то, чтобы «договориться» с лампой в своей комнате — настолько она не хотела работать. Странный контраст со всеми остальными, излучающими вековую надежность предметами дома. Контрастом же было и то, что лампы эти светили ярко и бодро, не в пример тем, о которых Смотритель узнал еще в детстве, в школе. На уроках физики преподаватели наглядно демонстрировали, насколько сложно и неэффективно это «первобытное» устройство…

(выходит, после Потопа сменились сотни поколений, прежде чем люди вновь додумались до его изобретения)…

пригодное больше для изучения свойств электрических полей, нежели для рассеивания мрака. Но здесь, при высоких давлении и влажности, «вольтовы дуги» работали гораздо лучше, что и понятно и приятно одновременно. Последнее — потому что Смотритель без особой радости вспоминал все свои прежние, испытанные в выходах в прошлое опыты общения со всевозможными древними источниками света: лучинами, коптилками, керосинками и прочая, прочая… Света толком нет, а пожароопасность — ниже всякой критики. В общем, рад он был за допотопных шумеров, которые познали счастье общения с электричеством. Большая станция, вырабатывавшая это самое счастье и гнавшая его в город по толстым медным проводам, стояла на реке неподалеку.

Гостеприимные хозяева, семья Ноя, быстро и без лишних эмоций приняли Гая как своего — никакой отчужденности и никаких «гостевых» поблажек: Гай участвовал в ведении хозяйства наравне со всеми. Потерянная память — это ладно, но ловкость рук и силу он не терял. В первый же вечер он помогал мыть посуду, наутро таскал поленья для печи вместе с Хамом, убирал двор.

Сим показал Смотрителю свой паровой грузовик. Смущенно улыбаясь, ткнул пальцем:

— Вот об это самое место ты и стукнулся.

Не чуждый инженерным тонкостям Смотритель внимательно изучил устройство парового двигателя, работающего на деревянных чурках и воде. Подивился аккуратности, с которой все спроектировано и выполнено — небольшой котел, хитрый теплообменник, система рычагов с малыми механическими потерями. И это черт знает какой век до рождества Христова и до рождения инженера Уатта!.. Но больше всего Смотрителя удивило полное отсутствие резьбовых соединений — ни одной гайки, ни одного винта, все скреплено либо заклепками, либо особыми пистонами с клинышками.

Находчивый народ эти допотопные инженеры…

Но быт бытом, железки железками, а Смотрителя больше интересовало социальное устройство этого мира: кто здесь кто, есть ли правитель, какова иерархия?

Все эти вопросы он осторожно задал Ною несколько дней спустя, когда совсем обжился, предварительно еще раз объяснив ему, что забыл почти все и извиняется за назойливость в расспросах.

— Спрашивай, конечно. Ты же должен знать, — прогудел Ной. — Все просто, как воздух: правитель наш — Царь Небесный. Его никто не знает, и не видел, но общаться с ним можно через Оракулов. Вспоминаешь?

— Что-то такое, смутно… — уклонился от ответа Смотритель.

— Царь Небесный, — терпеливо продолжал Ной, — правитель всей Земли, всех людей. У каждого народа есть Оракул, который рассказывает людям о решениях и приказах Царя.

— С Оракулом можно встретиться? — полюбопытствовал Гай.

— Ну, ты даешь, горемыка стукнутый, — расхохотался Ной, — и впрямь забыл все, что только можно. Нет, конечно. Оракул сам говорит людям все, что передает ему Царь. Увидишь его, когда он пожелает выйти к народу.

— И сколько таких… Оракулов… по всей земле?

— Не знаю… много. У каждого народа — свой, сказал же. А народов — несчитано.

— А если кто-то выдаст себя за Оракула?

— Выдаст? Ты что, Гай? — Ной посерьезнел. — Ты, кажется, слишком сильно ударился головой. Как это вообще возможно — выдать себя за Оракула?

— Невозможно? — коря себя за неаккуратность в вопросах, осторожно переспросил Смотритель.

Коря, но — не расстраиваясь. Он уже столько здесь наговорил и наспрашивал лишнего, что должен был быть разоблачен, связан и выдан… кому?.. Оракулу, к примеру. Так ведь нет. Терпят вопросы, на которые знает ответ любой пятилетний дитенок (метр с лишним ростом). Стоило ли сожалеть о том, что не рассчитал свой шаг под паровую машину Сима? Не стоило, считал Смотритель, хотя удар давал о себе знать. Особенно по ночам.

— Невозможно, — не объясняясь, резанул Ной.

Все-таки именно резанул.

— Спасибо. — Смотритель-Гай виновато улыбнулся. — Ной, я хочу, чтобы ты понял меня и почувствовал — каково мне, взрослому человеку, познавать мир заново, как ребенку. Уж прости за странные вопросы…

Ной еще раз, только уже гораздо суше, убедил Смотрителя в том, что он волен выспрашивать все, что вздумается. Затем, сославшись на занятость, исчез в своей комнате, которую, кстати, Смотрителю не показали во время экскурсии по дому.

Не понравились ему расспросы про Оракула и особенно предположение, будто кто-то может выдать себя за него. За кого выдать — не объяснил, в сущности…

А интересовало Смотрителя еще ох как много всего! Но проблема была в том, что выяснить все это, не выказав своей осведомленности в чем-то другом, не представлялось возможным. К примеру, банальный социалистический вопрос «Есть ли здесь классовое расслоение на богатых и бедных?» невозможно задать просто так, не вызвав подозрений. Как человек, потерявший память обо всем, о простом в первую очередь, может сформулировать столь сложное? Да и вообще следует быть осторожнее в вопросах: реакция Ноя напугала Смотрителя. Значит, многое придется выяснять окольными, косвенными путями, додумывая и строя логические цепочки.

В любом случае образ человека, потерявшего память, — самое удобное, что только можно придумать для безопасного и активного сбора информации. Самостоятельные прогулки по Ис-Кериму, конечно, интересны и познавательны, но не дают представления о главном — о системе ценностей людей, называемых Смотрителем древними шумерами.

Смотритель прикинул, что он знает наверняка об этом мире. Получилось — ничего. Только более-менее верные предположения. Чаще — менее, чем более. По-видимому, ложь здесь считается грехом, который не позволяет себе никто из приличных людей. А их здесь, кажется, большинство. Преступность отсутствует по этой же причине. То, что содержимое сумки Смотрителя сохранилось в нетронутом виде, несмотря на то, что он долго пробыл без сознания, косвенно подтверждает предположение о тотальной честности. В то же время, если нужно что-то скрыть, об этом просто молчат — и не солгал, и правды не сказал, очень удобно. И никто не обижается.

Держать зло на людей здесь тоже — моветон. А дело все в том, что человеческая жизнь является великой ценностью, но не в номинально-показушном смысле, который давно стал привычен людям послепотопиой эры, а по-настоящему.

Людей в этом мире было относительно немного, судя по рассказам Ноя и остальных и, одновременно, несмотря на заявления о «многих народах». Все население земли проживает в городах. Вне городов не живет никто. Города малочисленны, рождаемость не особо интенсивная. Подавляющее большинство — здорово и трудоспособно. Бедных как таковых — нет, есть более и менее зажиточные. Этим людям есть что беречь. От кого? Да от самих себя, по-видимому.

Идеальное общество, в котором Смотрителю, как он ни старался, не удавалось уловить и тени того, что в Библии названо «великим развращением человеков на земле». Пока это было единственным несоответствием узнанного библейскому тексту. Откуда развращение, если люди, созданные по образу и подобию Царя Небесного…

(стоит полагать, что он же — Создатель)…

ведут себя до невозможности прилично?

Смотритель жил с этим вопросом несколько дней, покуда не поинтересовался у Ноя о дозорных башнях, цепью окруживших город.

— Рассказываю, — начал Ной, уже привыкший к вопросам Гая, — башни были построены давным-давно, я еще совсем молодым был, они окружают город для безопасности.

Это никак не вязалось с тем, о чем думал Смотритель ранее. Зачем бояться, если никто никого не убивает и не грабит?

Этот вопрос Гай сформулировал одним лишь вопросительным взглядом.

— Что ты так смотришь? — Ной взгляда не понял.

— Ты говоришь — для безопасности. А есть опасность?

— Ты забыл и про орков… — вздохнул Ной.

Орки…

Мифические антропоморфные существа, постоянные антигерои древнеевропейских легенд и сказок. Значит, они не вымышлены…

Вот уж о ком не ожидал узнать здесь…

— Забыл, — кивнул Гай.

— Очень странно… Ну слушай…

То, что рассказал тогда Ной, несколько прояснило Смотрителю картину жизни этого города, а заодно и помогло понять мотив Бога…

(библейский мотив библейского Бога)…

посчитавшего, что жизнь на земле стоит уничтожить, оставив в живых только самого праведного из всех праведников — Ноя и его семью. То, что Смотритель видел в Ис-Кериме, и то, как жили люди в других городах на Земле…

(если верить рассказам Ноя, а какие основание не верить им?)…

было лишь парадной стороной допотопной жизни. Обратная сторона выглядела существенно мрачнее.

На равнинах, в горах, в пещерах, в лесах — где угодно, кроме городов! — на Земле шла совсем другая жизнь, на человеческий взгляд отвратительная, страшная и низкая. Орки — тупиковая ветвь человеческой эволюции, нелюбимые дети Бога…

(беспризорники природы, жутковатые создания с покрытыми шерстью телами, длинными руками и маленькими злыми глазками, близко посаженными на угрюмых лицах)…

составляли ту часть земного населения, от которой настоящие люди скрылись в городах и отгородились дозорными башнями. У орков нет имен, у них примитивный язык и стайная дикая жизнь. Полулюди-полуживотные живут охотой, их скудные помыслы целиком заняты ограниченным набором желаний — поесть да совокупиться, чтобы произвести на свет еще больше подобных себе тварей. Палка с камнем — самое большое достижение разума орков, если таковой вообще существует, до одежды они не додумались, да и не нужна она им — морали нет, а от ночной прохлады неплохо защищает и шерсть.

Но к оркам у людей могло бы быть отношение такое же, как и к прочим животным, и даже то, что они едят мясо, не так ужасно: подобным образом питаются многие звери. Нет, отвращение и злость возникли после того, как орки принялись нападать на людей.

Впервые это случилось очень давно, но память у местного населения (в силу долгой жизни) отменная, и поэтому живы воспоминания о страшных находках: растерзанные орками люди, с оторванными конечностями, без внутренностей, с выцарапанными глазами, подброшенные на дороги, ведущие в города… А еще — воспоминания о трагических потерях: украденные прямо из домов дети, женщины, унесенные орками в пещеры…

Орков много больше, и они хорошо прячутся в своих убежищах, поэтому планы людей на поголовное истребление этой заразы ни разу не увенчались успехом, пришлось столкнуться только с новыми утратами.

— Они плодятся, Гай. Плодятся с поразительной быстротой. Их во много, много раз больше, чем людей. Когда-нибудь они соберутся с силами и… никакие башни нас тогда не спасут.

Ной погрустнел к завершению своего рассказа.

— Может, оно и хорошо жить без памяти, не зная всего этого, — тихо произнес Смотритель.

— Может, и так, — рассеянно ответил Ной. Помолчал, затем вдруг набрал воздуху в легкие — для новой фразы, но вдруг осекся, только серьезно посмотрел на Гая.

— Что такое? — не понял Смотритель.

— Ничего, — буркнул Ной, уходя. — Мне пора. До вечера. За ужином встретимся.

— Хорошо.

Смотритель провожал взглядом Ноя, пока тот не скрылся за своей потаенной дверью.

Что за ней? Выяснится потом обязательно. Пока стоит подумать о другом — орки, изнанка благополучного мира, не удостоившиеся внимания большеголовых умников из Службы Времени, обнаруживаются едва ли не на главной роли в драме «Кончина допотопного мира». Любопытно, что за все время сидения в пещере Смотрителю ни разу не встретилось ни одно из этих существ.

Впрочем, он не слишком расстраивался. Что, как ни прискорбно, шло вразрез с его профессиональными обязанностями.

Однако, помимо главной коллизии — противостояния орков и людей, — для полного видения сюжета требовалось еще уточнение массы деталей, больших и малых, без которых не вырисовывалась вся пьеса, а значит, нельзя было уверенно заявить самому себе и руководству Службы: я знаю этот мир. В этом «поле» еще работать и работать…

И чего это вдруг на ум полезли театральные аналогии?