Ной и его сыновья

11

Вода уходила, уровень ее заметно даже глазу понижался. «Ис-Керим» сел на камни, проломил своей тяжестью днище. Трюм залило водой, но благо там ничего, кроме балласта, не было, все запасы хранились выше. Однако судно напрочь лишилось плавучести, и даже заделав пробоину, сдвинуть его с мели не представлялось возможным.

— Вот и прекратились все наши терзания и сомнения, — печально произнес Ной, стоя в трюме по колено в воде и глядя на торчащие из пролома мокрые острые булыжники. — Суждено нам все-таки здесь оставаться. Хранитель, неужели ты не чувствовал этого?

Смотритель, стоявший рядом, по очереди поднимал ноги — вода холодная, пока одна нога мокнет и мерзнет, другая хоть чуть отойдет.

— Чувствовал. Но сказать тебе не имел права.

— А что за интерес вам, Хранителям, держать простых людей в подвешенном состоянии, а? — Ной рассердился как-то вдруг и сразу. — Нет, ты скажи мне, что изменилось, если я б чуть раньше узнал о том, что мы отсюда никогда и никуда не уплывем?

— Хранители не предсказывают будущее.

— Но ты же знал его!

— Догадывался. Но… Ной, можно я не буду посвящать тебя в некоторые тонкости моего дела? — Смотритель решил наскоро отделаться туманной отговоркой, потому что именно туманные отговорки были вполне уместны для общения Хранителей с простыми смертными.

Хотя можно было придумать и кое-что правдоподобное. Или вообще не морочить голову и сказать правду, то есть предупредить. От Мифа бы не убыло. И верно: зря поспешил.

— Какие тонкости, Гай? — зло спросил Ной. — Кому ты хранишь верность? Перед кем блюдешь себя? Мы одни здесь.

Все, кроме нас, погибли, и мы тоже балансируем на грани…

Представь, что мы отплыли, сумели сняться с камней и так и не нашли земли. Умирая от голода… сам, сам умирая… ты но пожалел бы, что не остановил нас?

— Если бы отплыли, значит, отплыли бы. Но мы не отплыли, и я догадывался заранее об этом. Не о том, что мы отплывем и не найдем земли, а всего лишь о том, что сняться с камней нам не удастся. Ну не сказал, и что? Ничего же не произошло плохого. Только то, чего ожидали. Все ожидали. И я тоже… А верность я храню только Времени, ибо все мы — его дети. Послушные, непослушные, плохие, хорошие — дети. Оно, как строгий родитель, все равно заставит детей поступить так, как они должны поступить. Разве а шумерских семьях иначе? Разве твои дети вправе своевольничать?..

— Дети Времени… — проворчал Ной, умеющий удивительно быстро как распаляться, так и остывать. — Всегда-то ты, Гай, в форме… ты вообще хоть иногда расслабляешься?

— Я просто не напрягаюсь, Ной, — ответил Смотритель и пошлепал по воде к выходу из трюма.

Простужаться и отмечать этим событием начало новой жизни человечества…

(а это и есть напрягаться)…

не хотелось.

Очередной «сухопутный» день прошел скучно и мрачно. Никто не понимал толком, что делать, вообще плохо думалось. Суша сушей, а слишком много в бытии семьи Ноя связано с Ковчегом. Он всегда был для них живым, а теперь… С берега его темная, чуть покосившаяся конструкция походила на тушу умирающего слона — величественное, но печальное зрелище.

А быт тек по накатанной — как в море, так и на суше. Разве что дел поубавилось: не надо теперь ничего ниоткуда вылавливать и никого спасать. Женщины молча готовили еду из все скудеющих запасов продовольствия, мужчины по инерции плели веревки, не представляя, зачем они теперь могут пригодиться.

Вечером вспоминали Ис-Керим, родной город, давший название родному же кораблю, вспоминали соседей, друзей, Оракула, переживали заново землетрясение и ливень.

Непривычно не устав за целый день, разбрелись по разным углам — спать, вернее, пытаться заснуть. Новая жизнь как-то не вдохновляла.

Смотритель, скучая, шатался один по гулким проходам судна, забрел в «зверинец», улыбнулся спящему тигру…

(ну кошка и кошка! Когда спит)…

разгреб скатившуюся в один угол шерстяную звериную мелочь, попискивающую, но не просыпающуюся от прикосновения…

(ни оптом, ни по отдельности)…

расплел запутавшиеся во сне ноги двух маленьких стройных газелей. Больше дел никаких не было — ни существенных, ни мелочных. Разве что погулять выйти.

Луна добросовестно освещала вверенный ей кусок земного шара: облака разошлись, завтра будет хорошая погода. Лунные отблески плясали на воде, навевая воспоминания о морских курортах…

(мало их в сумме — таких воспоминаний)…

и нагоняя романтическое настроение.

Романтика романтикой, а за природой после стресса наблюдать надо. Смотритель спустился к воде, взял острый камень и сделал отметку на скале. Такую же отметку он процарапал на корпусе «Ис-Керима». Утром станет ясно, с какой скоростью вода убывает.

Выбравшись на сушу, он еще раз взглянул в голубую темноту острова: нет, хоть луна и старается во все свои лунные силенки, все же лучше идти спать, ночью много не нагуляешь на незнакомой каменистой местности, хочется руки-ноги целыми сохранить. И для дела полезнее.

А утром стало ясно, что вода убывает со скоростью два локтя за половину суток и корабль кренится сильнее и сильнее: затруднительно стало даже ходить по палубам.

Ной, выйдя поутру на свежий воздух, нежданно потерял равновесие и на пятой точке с хохотом доехал до борта.

— Видали? Корабль нас уже сам выгоняет. И начал с меня. — Поднялся, потирая ушибленное место, сказал выглянувшим на шум членам семьи: — Чего уставились? Отец покататься решил… — Добавил серьезнее: — Завтракаем и выгружаемся от сюда. Здесь жить ужо неудобно,

— А где же тогда жить? — спросил Сим, осторожно, чтобы не повторить отцовский полет, ступивший на палубу.

— На берегу. Найдем ровное место, построим дом, будем жить.

— А пока будем строить, где… а-а!.. — Сим поскользнулся на том же месте и тем же способом съехал к отцу. Но мысли не обронил: — Где жить будем, пока не построим?

— На открытом воздухе, Сим. Или пещеру какую найдем.

Не знаю. Позавтракаем да и отправимся на разведку, а женщины наши пускай вещички собирают, да вот тут, на палубе, складывают. Даже таскать не надо: все само скатится.

— А звери?

— А что звери? Открыто все будет. Проснутся — уйдут.

Если захотят…

— Хорошо бы с тигром разминуться, — мрачно заметил Иафет, стоящий в дверях и не рискующий выходить на палубу и повторять спортивные подвиги отца и брата. — Спасли людоеда на свою голову…

— Чему быть — того не миновать, — поделился мудростью Ной, а Смотритель заметил про себя, что с допотопных времен мудрость особо не изменилась.

После завтрака пятеро мужчин отправились в глубь острова.

Шагая по камням, обходя острые кустарники, спотыкаясь о торчащие из земли коряги, они поднялись на естественный горный балкон, с которого открывался великолепный вид на новообразованную бухту, где стоял «Ис-Керим». А вернее, уже лежал,

— Красиво тут, оказывается. А снизу — тоска… — тяжело дыша, сказал Хам.

— Красиво, — тоже пыхтя, согласился Сим. — Давайте передохнем, а то уж очень тяжко.

Первый привал после пятнадцати минут ходьбы… Что ж, естественное дело для непривычных к разреженному воздуху людей. Даже для Смотрителя этот воздух — «горный», а уж для шумеров-то…

— А вон там есть поляна. — Ной не рассматривал морские виды, а искал место для дома, — Пошли туда. Тем более что она — внизу. Не вверх карабкаться, а спускаться. Пошли, по шли, нечего рассиживаться.

— Отец, а может, восстановим тот домик, что стоит внизу? — предложил Хам.

— Я думал о нем. Маловат, да и восстанавливать там… Проще новый построить.

Смотритель, в очередной раз подивившись недальновидности Ноя, счел нужным вмешаться:

— А поляна, к которой мы Идем, далековато от корабля…

— Далековато, — не стал спорить с очевидным Ной. — Но времени у нас много, постепенно все притащим.

— Я не об этом. Деревьев тут не хватит, чтоб нормальный дом возвести. Да и грунт каменистый, копать трудно будет…

— И что ты предлагаешь?

— Дождаться, когда вола спадет еще ниже, совсем низко, и не подниматься вверх, а спускаться вниз. Туда, где сейчас вода. Там и найдем место для дома.

— А если не спадет? — усомнился Ной.

— Спадет, никуда не денется. Это тебе пророчество Хранителя.

— А еще говорил, что Хранители не предсказывают будущее… — улыбнулся Ной.

— Просто я наблюдательный, — отговорился Смотритель.

— Ладно, пошли назад, организуем жилье поближе к «Ис-Кериму». Пока. Временно.

Ну, что ж, Ноя удалось убедить малыми средствами. Даже не потребовался рассказ о горном похолодании, которое уже ощущалось, и о пресловутом атмосферном давлении — внизу будет дышаться гораздо легче.

К возвращению мужчин жены собрали почти все вещи, сложив их у борта, как и велел Ной.

— Нашли что-нибудь? — крикнула Сара, едва мужчины приблизились к кораблю.

— Нашли. Искать долго не пришлось. Сама видишь, что мы нашли. — Ной повел рукой вокруг.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Сара.

— Все собрали? — Ной явно не хотел объясняться с женой.

— Почти все. Немного осталось. А далеко тащить-то? — не унималась Сара.

— Близко! — рявкнул Ной. — До носа дотащить да вниз сбросить. Вот и весь путь.

— Мы что, будем жить здесь? Тут же одни скалы.

— Как же я иногда от нее устаю, — тихо вздохнул Ной, — если бы ты только знал, Гай.

Смотритель промолчал. Да и не нужна была Ною его реплика. Обычная семейная перепалка, перебранка, перекидывание слов людьми, живущими бок о бок столько лет… а сколько, кстати?., да в любом случае столько уже никто жить не будет. Не сможет. Жизнь человеческая станет куда короче…

Покуда шла разгрузка, Сара все нудела и нудела: мол, жить под открытым небом не хочет, спокойнее остаться на корабле, пускай он и покосился. И что с того, что покосился? Стоит же! А на корабле — надежно, и это лучше, чем не иметь стен и крыши вообще, и куда без крыши, когда с неба — вода, когда ветер… К ней присоединились и остальные женщины.

Ной не выдержал и опять сорвался:

— Ну-ка быстро все вниз! Кому сказал?.. Не ровен час эта посудина перевернется и погребет вас, дур набитых, под собой.

И поделом бы вам, да кто готовить еду-то будет?.. Спускайтесь без разговоров, иначе мы поднимемся и поскидываем вас, как эти тюки.

— Куда спускаться? Где еду готовить?..

Негодующая Сара приготовилась продолжить семейную разборку новыми аргументами, но не успела — «Ис-Керим» вздрогнул и с душераздирающим (буквально) треском наклонился еще сильнее. Женщины с испуганным оханьем попадали с ног, а Ной, вместо того чтобы обеспокоиться и кинуться спасать жену и невесток, злорадно проорал:

— Так-то! Мало вам? Будете ждать еще или все-таки спуститесь?

Женщины, ни слова не говоря, кинулись к веревочной лестнице и через мгновение стояли на земле. Когда шок у них прошел, они возобновили свои причитания, но у Ноя уже была готова идея, которой он поделился с сыновьями и Гаем:

— Пока «Ис-Керим* не перевернулся и не рассыпался на щепки, надо разобрать надстройку — она же, считайте, готовый дом. И не такой уж скверный. Только разметим все доски и брусья, чтобы собирать легче было, и костыли постараемся не гнуть сильно, у нас их маловато. Скинем все вниз и соберем — как было. Надо только придумать, чем землю устелить.

— Можно настил палубы отодрать, — предложил Сим.

— Разумно. Разыщите инструменты, и начнем.

Поиск инструментов затянулся: оказалось, что женщины в спешке не догадались собрать их и оставили на судне. Сара (все же старшая) получила красноречивый взгляд Ноя, да и остальных мужья не обошли.

Смотритель решил разрядить обстановку наивным вопросом:

— Интересно, а как там наши звери? Неужели не проснулись? Не передушили бы друг друга…

Смолчать бы ему!

— Зверей мы тоже должны были вытащить? — Сара вдруг обрела новый объект раздражения и немедленно накинулась на Смотрителя: — И тигра разбудить, да? Мужиков у нас уже не осталось, они… или кто тут за них… могут только советы давать, а работать — женщины…

— Да я просто спросил… — оправдывался Смотритель.

— Вот и тебе досталось, — улыбнулся Ной, увесисто хлопая по плечу действительно изумленного внезапной атакой Смотрителя, — не обращай внимания, пойдем.

Впятером они до темноты разобрали надпалубную надстройку и спустили размеченные доски на землю.

— Хорошо бы не перевернулся за ночь или вообще не потонул. Жалко будет, — сказал Ной, старательно вытаскивая из ладони занозу. — Неплохо было бы попытаться разобрать его на доски. Полностью. Все одно — пригодятся.

— Не перевернется, — заверил его Смотритель.

Он помнил, что останки Ковчега на Арарате расположены так, будто Ковчег стоит, как кораблю и положено. Хотя бог его знает, сколько раз он успел перекатиться «через голову», пока не окаменел и не врос в землю.

И еще. Поскольку он не врос и окаменел, разобрать его на доски полностью Ною не удалось.

Но о том Смотритель говорить не стал.

Прошло много дней, они сложились в недели, недели в месяц. Вода отступила к подножию горы, на которой обосновалась семья Ноя, оставив после себя малоприятную на ощупь и откровенно противную по запаху гнилостную массу. Останки животных, мусор, мертвые деревья — все смешалось в густом и вязком коктейле Потопа. Этот коктейль не позволял спуститься ниже, уйти подальше от вершины, а значит, спастись от холода, который все настойчивое донимал людей. Положение усугубляла влажная и прохладная погода: редкие лучи солнца подсушивали эту гниль, вроде бы даже корочка возникала, но — ненадолго: когда тучи вновь закрывали светило, гниль возвращалась в обычное состояние.

Звери в корабле давно пробудились от сна, с голодухи многие погрызлись, большинство разбежалось, некоторые — самые маленькие и самые сообразительные — остались жить в чреве «Ис-Керима». Тигр, которого так опасался Иафет, ожил, из трюма незаметно для всех исчез и больше не появлялся, однако люди осторожничали, помнили о нем. Обезьяны облюбовали пещеры. Длинноногие копытные оскальзывались на камнях и заново учились ходить. Грызуны и прочие мелкие животные…

(не считая тех, что остались на судне)…

расселились по всей округе, удивляя невероятной скоростью размножения. Кроме всего прочего, выяснилось, что Потоп до вершины горы так и не добрался и там выжили и вполне хорошо себя чувствовали местные животные-аборигены — горные козлы и большие, медленные волосатые коровы: Смотритель определил их как зубров, хотя мог и ошибаться, познания его в биологии хоть и широки, но все-таки ограничены. В пещерах от дождя укрылось много птиц, разлетевшихся сразу после того, как на острове появились шустрые обезьяны…

(они легко приноровились ловить птиц за хвосты)…

змеи, как только начало холодать, спешно эвакуировались вниз — к теплу: они оказались единственными живыми существами, которым холодный послепотопный коктейль был нипочем.

Быт семьи Ноя постепенно приобретал черты более-менее устоявшегося. Дом — чуть видоизмененную надстройку «Ис-Керима» — женщины сделали уютным и теплым, развесили по стенам куски плотной материи…

(как раньше всем казалось, совершенно зря взятой на судно, а теперь сгодившейся в дело)…

аккуратно расставили по полкам посуду и даже украсили потолочные балки ветками какого-то хвойного дерева. Восстанавливать внутренние стены не стали: в одном, пусть и большом, помещении легче удержать тепло. Мужчинам, устающим за день и всегда голодным, было приятно и радостно возвращаться после многочисленных дел в добрый дом. Именно добрый, всерьез считал Смотритель, ибо климат в доме создается не достатком…

(нет, коли он есть, это славно!)…

а заботой, тут и хвоя с занавесками слезу вышибает. Много ли мужику надо?..

А дел у мужиков было — не переделать. Во-первых, продолжалась планомерная разборка «Ис-Керима» на стройматериалы…

(до состояния скелета было еще далеко, но Смотритель уже начал беспокоиться)…

Ной намеревался расширить жилплощадь и построить загон для диких коз, которые, на радость Саре, давали неплохое молоко, хоть и со странным привкусом. Во-вторых, приходилось ежедневно приносить несколько охапок дров для медленного, но все же эффективного огня, обогревавшего дом круглые сутки: погода по-прежнему не радовала. За дровами ходили высоко — достойные рубки деревья росли в получасе ходьбы вверх по горной тропе, по нелегкой тропе, а стройматериалы, то есть составные части Ковчега, Ной справедливо не разрешал жечь. В-третьих, обнаружилось, что тяжелые валуны, скатывающиеся вниз по грязи, оставляют за собой укатанную и вполне пригодную для прохода колею — в ней человек не увязает и не скользит. За день колея подсыхает и превращается в почти полноценную дорожку, ведущую к подножию горы. Таким образом, в ежедневные хозяйственные хлопоты плавно вошла тяжкая работенка по поиску, транспортировке и сбрасыванию камней; Ной упрямо желал спуститься вниз, в долину, и поселиться там.

Естественно, что после такого дневного «джентльменского» набора упражнений мужчины вваливались домой совершенно никакими и хотели только одного: поесть и сразу после еды вырубиться.

Но однажды произошло странное…

Вечером трудного дня, всецело посвященного строительству «дороги вниз», Ной с сыновьями и Смотритель-Гай, полулежа на мягких тюфяках…

(остатки роскоши прежнего дома)…

жадно поглощали безвкусную скудную снедь, изо дня в день приготавливаемую женщинами: вареные бобы, козье молоко да зеленый салат, если так можно назвать растолченные листья и хвойные иголки, приправленные маслом, остатки которого по капле сцеживались из последней бочки.

— Что у нас с запасами, Сара? — не без усилий пережевывая зеленую массу, спросил Ной.

Сара вздохнула:

— Бобов один мешок… даже полмешка… рис закончился…

— Знаю. Он закончился еще в дни плавания.

— Да какая разница! — Опять вспыхнуло раздражение. — Что нам делать, Ной? Вот все подберем — будем сидеть на траве да на молоке. Выживем ли?

— Ничего… — в голосе Ноя Смотритель услышал сомнение, — высохнет колея, которую мы сегодня наконец пробили, тогда и спустимся вниз. Внизу теплее и почва лучше, можно будет посеять что-нибудь. А что посеять — найдем. Земля отдаст. Сами видите: кусты уже какие-то зеленеют, деревья…

Добраться бы только.

— А у меня больше нет сил! — вдруг крикнул Иафет, от бросив от себя миску с «салатом». — Не могу больше!

— Ты что себе позволяешь? — нахмурился Ной. — Ну-ка, спокойнее. Нам всем нелегко, не одному тебе.

— Нелегко? — Иафет вскочил на ноги. — Нелегко — не то слово, отец. Невыносимо — вот как! Отец, я ем и не наедаюсь, сплю и не высыпаюсь, я — как живой мертвец. Да на себя посмотрите: вы что, лучше, что ли? Мы скоро будем с ног валиться, даже самого маленького камешка поднять не сможем…

Лучше бы мы утонули, только б не мучиться так…

— Ты что говоришь, дурак? — рассвирепел Ной. — Мы выжили, слышишь, выжили, и за это должны благодарить Царя Небесного. Мы станем жить дальше, как бы трудно нам ни было. Станем, Иафет, потому что мы — люди. Шумеры. Может быть, последние на земле. Единственные. И ты будешь терпеть вместе со всеми, потому что нам выпало сохранить род человеческий…

— Не буду! Сил нет! Этот воздух здесь… я им даже надышаться не могу…

— Мы все чувствуем себя одинаково, Иафет. Одинаково трудно. Одинаково скверно. Но никто же не орет, как женщина…

— Женщины-то как раз молчат, — тихо, как бы про себя сказала Сара.

А так и вышло — про себя. Никто не услышал. Или не захотели услышать.

— Да плевать я хотел! Все… — Иафет не договорил, ушел в дальний угол дома, упал на топчан, завернулся в плед и затих.

— Не сдержался… — корректно прокомментировал случившееся Хам.

— Я его понимаю, — очень сочувственно заметил Сим.

Ясно было, что оба — на стороне брата. Только у того смелости оказалось поболею и нервы послабее.

— Молчать! — осадил их Ной. — Теперь вы еще устройте истерику. Устройте, устройте. По шеям настучу, не поморщусь.

— А Иафету чего не настучал? — подначил отца Сим.

— Не успел, — улыбнулся Ной, — завтра настучу, если не остынет.

Трапезу завершили, не обращая внимания на красноречиво напряженную, каменную спину Иафета — как бы спящего. А скорее всего — спящего. Спали-то мертвецки крепко, проблем со сном ни у кого не было. Но Иафет был прав по сути: никто не чувствовал себя после мертвого сна отдохнувшим.

Причина — не сложна. Люди страдали от недостатка буквально всего — витаминов, углеводов, белков, да что там — банального кислорода. А трудиться приходилось много, энергетические затраты немаленькие. Вот и причина срыва Иафета. Остальные пока держатся, но тоже — до поры. Нужно искать выход, причем — кардинальный…

Ночью никто не заметил, как Иафет встал и вышел; все спали. Шума снаружи тоже не услышали. Но свет от разгоревшегося очага и странный запах, распространившийся по дому, разбудили всех.

Первым открыл глаза Смотритель. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять: вот выход и нашелся. Но смолчал, не хотел первым реагировать на происшедшее.

Зато среагировал Ной.

— Иафет? — Он, сощурясь, привыкшими к темноте глазами всмотрелся в огонь и в сгорбленную фигуру сына возле очага.

Сын не ответил.

— Иафет, что ты делаешь? — Ной задал конкретный вопрос.

И получил конкретный ответ:

— Ужинаю. Хочешь — присоединяйся.

— Ну, ты нашел время… А чем пахнет? — Ной вылез изпод покрывала и направился к очагу.

— Жареной ляжкой козы. — Иафет был точен и лаконичен.

— Чем? — не понял Ной.

Он заглянул через плечо Иафета и увидел, что тот держит в руке прутик, на который нанизан кусок мяса. Иафет держал прутик над огнем и медленно его поворачивал, давая прожариться всему куску равномерно.

— Что… — Ной захлебнулся своим возгласом. — Что это? Иафет!

— Это вкусно.

— Ты это ешь? — Ной даже не кричал от ужаса, он шептал. — Ты убил козу?

— Да, отец, я убил козу. Освежевал, отрезал кусок ее ноги и вот — жарю. Это вкусно и сытно. Попробуй.

— Иафет! — Ной выбил из рук сына прутик. — Ты спятил!

Ты убил животное! Ты… ты зверь, ты хуже зверя… хуже орка…

Ною с трудом давались слова, он все больше просто пыхтел и краснел. В его многомудрой голове не укладывалось: как это можно — убить живое существо и тем более поедать его плоть.

Иафет спокойно подобрал упавший кусок мяса, отряхнул и отправил его в рот.

Повторил:

— Это вкусно.

Смотритель наблюдал за всем с тщательно скрываемым интересом. Хранитель Времени Гай, шумер, сын шумеров, не мог не разделить ужас шумера Ноя: воспитание, привычки, стойкий менталитет — все должно было противиться случившемуся. Что ж, выражение скорби на лице Гая вполне тому соответствовало. Но Смотритель-то знал, что случившееся должно было случиться — рано или поздно. Случилось рано. Вовремя. Изменившийся человеческий метаболизм, требовавший интенсивной белковой подпитки, проявил себя…

(не по Мифу, но по логичной истории развития человечества — после Потопа. А что там было до Потопа — никто, кроме Смотрителя, не ведает)…

не отдающий себе отчета в собственных действиях Иафет, ведомый инстинктом выживания, преступил незыблемые шумерские моральные нормы и сделал то, о чем никто из его соплеменников не помышлял даже в самых грешных и мрачных раздумьях: убить кого-либо, кроме орка, было немыслимо. Но разум, ведомый инстинктом, сильнее любой морали. Как беременная женщина, сама себе удивляясь, грызет кусок мела, заедает его соленым огурцом, а потом выпивает апельсиновый сок, восполняя таким образом пробелы во внутренней периодической таблице элементов, так же и Иафет сделал то, что приказал ему его организм, вставший перед выбором: либо употребить белок и нарушить нравственные законы, либо умереть от истощения.

Выбор не просто логичен, но — разумен.

Вегетарианство, доставшееся послепотопному человечеству как рудимент допотопного…

(опять-таки лишь Смотрителю это известно)…

вот уже несколько тысячелетий держит свою невеликую нишу, которая не уменьшается, но и не растет.

По аналогии с иными понятиями: вегетарианское меньшинство…

Да простят Смотрителя за терминологию остальные меньшинства.

Шум поднялся неслабый.

Все семейство накинулось на Иафета…

(старавшегося быть хладнокровным, надо отдать ему, вообще-то склонному к истерике, должное)…

с бессмысленными криками и конкретно сформулированными обвинениями. «Мясоед» защищался, как мог, тихо и с достоинством гонимого отвечая, что совершил свой поступок обдуманно, что тот принес ему облегчение и что ничья смерть во имя принципов не поможет той великой миссии (именно так!), которая выпала (и не иначе!) на долю Ноя и его семьи. А поэтому каждый должен суметь переступить через себя и присоединиться к трапезе. Немедленно. Ибо, взявши оружие, шумер должен применить его, а не бездарно раздумывать. Это — традиция.

Но толковые и, главное, спокойные аргументы Иафета заводили всех еще больше. Когда дело дошло до предложений насильственного изгнания «безумца» из дома, вмешался доселе молчавший Смотритель:

— Постойте!

Историю нужно было спасать: Иафета могли запросто убить — не прямо, так косвенно: долго ли протянет он один, вне семьи? Ирония в том, что так или иначе, но всем придется отведать мяса и впоследствии поедать его регулярно и помногу, и Иафет, конечно, будет понят и прощен. Но доживет ли он до понимания и прощения?..

— Ты с ним заодно? — Ной со злым интересом смотрел на Хранителя Времени.

— Мы все с ним будем заодно. Скоро. Одни раньше, другие позже. Не горячитесь. Просто поймите и примите содеянное Иафетом, хотя, понимаю, сказать легче, чем совершить поступок.

— Принять? — усмехнулся Ной. — Но как это можно сделать?

— Как я. Иафет, дай-ка попробовать мясо. Ты говорил: это вкусно…

Смотритель принял из его рук плохо прожаренный кусок мяса, откусил немного, пожевал, проглотил.

— Ты прав. Неплохо. Только надо бы посолить.

— Вы оба сошли с ума, — спокойно сказал Ной.

— Ты меня спрашивал. Ной, что я чувствую во Времени. Отвечаю: мы скоро перестанем ужасаться тому, что убиваем и едим животных. Наши тела требуют плоти, и мы ничего не сможем с этим поделать. Таков новый мир. И он — наш.

— Вы оба сошли с ума… — только и повторил Ной.

В ту ночь страсти улеглись.

Еще несколько дней на Гая и Иафета все смотрели как на больных, и даже питались отдельно от них. Тем не менее нормально общаясь в быту.

Потом не выдержал Сим и тайком попробовал жареного мяса — тоже ночью.

Ной уже даже ничего не сказал. Видно, сам был близок к тому же, но пока держался. За Симом «согрешили» женщины: они к тому же нашли способ, как на огне приготовить мясо — мяте, сочнее, вкуснее. Хам и Ной продолжали крепиться, но однажды и Хам, сказав: «Извини, отец», — отведал «запретное». Ему понравилось, и Ной остался в одиночестве.

Так было до тех пор, пока он, как-то раз, подняв нетяжелое бревнышко, просто-напросто не грохнулся в обморок — от истощения. Пришлось подчиниться здравому смыслу. И, громогласно клянясь, что поступает так только ради здоровья и что никогда не будет впредь даже близко подходить к мясу, Ной таки присоединился к рядам «мясоедов». Естественно, что потом он из этих рядов и не выпадал, потому что стало очевидным: хроническое утомление потихоньку сменялось привычной выносливостью.

Смотритель спрашивал себя: нужен ли он здесь? Не пора ли уходить?

И отвечал себе: нет, еще не пора.

Хотя жизнь шумеров развивалась сама по себе, Смотритель оставался рядом — свидетелем.