Новый старый дивный Мир

Глава 7 «Человек Рассеянный» и другие

Глава 7. «Человек Рассеянный» и другие.

Надежда спала недолго, около часа, но так крепко и глубоко, привыкая к новому телу и миру, что после пробуждения почувствовала себя бодрой и веселой, готовой к дальнейшим свершениям.

Но показывать этого она не хотела — слишком быстрое выздоровление будет подозрительным, да и эйфория скоро прошла и, вновь почувствовав головокружение и слабость, она прилегла на подушку, и вовремя — в палату, не постучавшись, стремительно влетел молодой врач, весь какой-то всклокоченный, с темными кудрявыми волосами, стоявшими дыбом, в небрежно застегнутом халате, в сопровождении медсестры, которую Надежда видела ночью спящей за столом.

Бесцеремонно взяв стул и присев рядом, он грубо начал говорить:

— Ну что, голубушка, кто вы и что с вами случилось? — он достаточно брезгливо ее рассматривал, видимо, приняв за нищенку, которые в то время, хоть и намного реже, еще попадались в больших городах. Видимо, своим грубоватым поведением он скрывал смущение, поскольку был еще очень молод.

Тут-то и пригодились Надежде заветные документы, которые она гордо достала из сумочки и протянула врачу, дополнив словами:

— Стучаться надо, уважаемый доктор, вдруг бы я тут переодеваться собралась.

Взгляд врача резко изменился, он смутился и покраснел, буркнув что-то извинительное под нос, и стал бережно рассматривать паспорт и комсомольский билет, приговаривая уже спокойным тоном:

— Очень хорошо, прямо отлично, а то милиция уже волнуется, понимаешь, — и это словечко, сказанное тоном бывшего президента России, заставило Надю невольно улыбнуться и приободриться.

И она спокойно продолжила:

— Я в город ехала, в институт поступать, мне от нашего детского дома направление дали, да видно заболела по дороге, плохо на улице стало. А дальше ничего не помню.

Тут вид доктора стал совсем сконфуженным и он, вспомнив о своих профессиональных обязанностях, уже тихо и спокойно сказал:

— А как вы сейчас себя чувствуете? Голова кружится, болит? Зиночка, запишите потом все данные больной, — и, не выслушав девушку, которая только собиралась пожаловаться на свое состояние, тут же продолжил:

— Давайте я вас послушаю, — он вытащил деревянную трубочку, которую и приложил к ее спине со словами:

— Дышите, а теперь не дышите, — а девушка продолжала улыбаться, вспомнив двух веселых мышат из мультфильма и их крылатую фразу: ' Мышите-не мышите!'

— Ну что же, хрипы слабые, температуру меряли? — это он уже обратился к медсестре, которая молча продолжала стоять рядом и уже протягивала градусник, который Надя и засунула подмышку.

Вытащив его через несколько минут и убедившись, что температура немного повышена, доктор велел продолжать наблюдение, написал какие-то назначения, сунул их медсестре и выскочил из палаты.

Тут девушки переглянулись и в голос засмеялись. Надя спросила:

— Ваш врач всегда такой?

— Ага, Илья, ой, Илья Семеныч, только пришел к нам, вот и важничает, за все хватается, а толком ничего и не доводит до конца. Его тут у нас «Рассеянным с улицы Бассейной» прозвали, помнишь такое стихотворение? Мы его уже и на заседание комсомольской ячейки вызывали, но он отказался, сказал, что вышел из этого возраста. Ничего, мы его в стенгазете пропесочим, будет знать!

— А что он мне назначил?

— Да как всем, пирамидон!

Надежда невольно улыбнулась — пирамидон был самым популярным лекарством у врачей и больных этого времени. Им лечили все подряд — ревматизм, артриты, невралгии, миозиты, головную боль и простуды.

Как помнила Надежда из своей любимой книги, пирамидон принимали и герои «Мастера и Маргариты»: «Дорогой Степан Богданович, — заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, — никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу, — лечить подобное подобным. Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской.»

Говорят, находились умельцы, которые просто разламывали таблетку надвое: одну половинку принимали «от головы», другую — «от живота». А еще очень «модным» считалась так называемая «тройчатка» — сильное обезболивающее, уже не принятое во времена Надежды из-за больших побочных действий.

Но медсестра между тем продолжала разговор:

— Но что мы про него говорим? Ты лучше расскажи, как себя чувствуешь? И ничего, что я на ты?

— Конечно, я Надя, а тебя Зиной зовут?

— Точно! Значит, ты в педучилище хочешь учиться? А я вот в медучилище уже на третьем курсе, здесь подрабатываю, все процедуры научилась делать, потом буду в институт поступать, хочу настоящим врачом стать! — Зина сказала это так твердо, что Надя сразу поверила — такая станет!

— Ну ладно, давай свои документы, я оформлю все как следует, да скажу, чтобы тебе тетя Дуся потом завтрак принесла.

И, видя недоуменный взгляд Нади, пояснила:

— Это нянечка наша, хорошая бабулька, сама увидишь. Поворчать любит, но ты внимания не обращай, она добрая и заботливая, ее все больные уважают. Ну ладно, потом, как освобожусь, еще к тебе забегу, таблетки принесу, не скучай! — и она выпорхнула из палаты, крепко прижимая документы Нади и листы с назначениями.

Надя опять улыбнулась — шебутная девушка, но толковая, и имя забавное, в ее время уже такого не встретишь, ушло оно, замененное новомодными Миланами, Миями и Эмилиями. Ей было легко и приятно общаться с этой живой и непосредственной девушкой, она была рада этому знакомству.

Девушка (теперь уже так!) вздохнула с облегчением — кажется, все прошло спокойно, никто ничего не понял, одно ее смущало — она помнила, что в руках у Нади был чемоданчик, с которым она и шла по городу.

А сейчас ничего не было, ей и переодеться не во что было, кроме как в больничный застиранный халатик, слишком широкий на ее худенькой фигуре. Но делать нечего — потуже затянув поясок, она села на кровати, дожидаясь завтрака, о котором мечтал уже ее желудок, показывая это своим нетерпеливым бурчанием.