Новые марсианские хроники

Я проснулся сегодня утром в одном довольно-таки странном месте. На каком-то вокзале, только, кажется, это был космический вокзал. Вокруг было огромное количество людей, которых я никогда раньше не видел. Я сказал:

— Объясните мне, пожалуйста, кто вы такие и как я сюда попал.

Они мне ответили:

— Вы на Марсе, и мы все — марсиане.

Сейчас погаснет весь мир

Межгалактический проходимец приезжает на одну планету и поселяется на ней. Он не находит в ней ничего особенного, планета во многом похожа на Землю и называется Марс. Проходимец был когда-то выходцем с Земли, но он так давно уже путешествовал между звёздами, что сам порядком подзабыл, кто он такой и откуда. И он так плохо знал межзвёздную географию, а, по правде говоря, никогда даже не интересовался ею. Его интересовало только, что эта планета была очень удобна для житья, жители не то чтобы во всём уступчивы, умеют быть твёрдыми иногда, но, в общем, могут очень хорошо ладить и обладают одним очень важным свойством: они всегда находят выход из любой даже довольно запутанной конфликтной ситуации.

Он некоторое время живёт в городе, во многом просто очень похожем на Нью-Йорк Сити. В Нью-Йорк Сити он раньше жил с родителями, когда-то давно, когда ещё был маленьким мальчиком. Однажды они вместе с родителями гуляли на природе в лесах штата Нью-Йорк, и там он впервые увидел межпланетный корабль, то есть летающую тарелку. Из тарелки вышли межгалактические бандиты, и они украли маленького мальчика и воспитали его, как своего.

И вот теперь проходимец привык к законам межгалактической жизни, и он живёт на планете Марс и снимает себе комнату на чердаке с одной довольно симпатичной девочкой. Но потом у них происходит конфликт, да такой, что как девочка ни старается, никак его не разрешить, девочка хочет то ли уходить к кому-то другому, то ли ей нужно уезжать из этого города, то ли ей просто с ним наскучило, короче, она собирается уйти от него, и она считает, что со всех сторон она имеет на это право.

Проходимец глубоко возмущён. Ему не столько даже нужна она, сколько у него исключительно властный характер, ему нужно, чтобы все его слушались, он так привык, особенно женщины, он знает, он умеет заставить людей слушаться себя, особенно женщин, у женщин вообще инстинкт послушания, заставить их слушаться ничего не стоит. Проходимец не может, если его не будут слушаться, это против его натуры, особенно женщины, он должен заставить их всех слушаться себя беспрекословно, это его инстинкт.

Он говорит: — От меня, вообще-то, никогда ещё женщины не уходили.

Она, видно, не поняв, качает головой: — Ну что же, это значит только то, что я буду первой…

Она, видно, просто во многом не понимает, о чём речь. Она чего-то явно недопонимает, но ему это всё равно, он не собирается разбираться в тонкостях её души.

Он говорит: — Ты, наверно, не понимаешь. Я тебе говорю: от меня ещё никогда не уходила ни одна женщина.

Она пожимает плечами, берет свой мешок с заранее уложенными вещами и, не оборачиваясь, направляется к двери.

Он говорит: — Погоди! — и расчехляет нож. Широкое лезвие блестит при тусклом электрическом свете.

Она оборачивается: — Боже мой, какие глупости. Ты же всё равно никогда не сможешь это сделать!

И тянет уже на себя ручку двери.

Проходимец, вскипая: — Это почему ещё, интересно, не смогу!

На этот раз он действительно не понимает. Может быть, этой студенточке и невдомёк, или же она о нём неправильного мнения, не понимает, что он такое, никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Может быть, уголовников в её жизни вообще и не было, он не может сказать. Но замочить хорошего человека для него раз плюнуть. Он не очень-то много раз пробовал, нечасто приходилось, но несколько раз однако же, и каждый раз это проходило у него без малейших нравственных затруднений. Он не сомневается, что хорошего человека замочить он всегда может и всегда готов.

Не понимая, что, собственно, мешает ему так поступить, он достаточно спокойно втыкает обернувшейся студенточке нож снизу под рёбра. Ну что же, с одной стороны, жалковато, первоначально это в намерения его не входило, тратить её молодую жизнь.

Но уж что тут поделаешь! И зато он оттянулся. Он отвёл душу. Он не дал чувствам застаиваться в своей душе.

И он не может, он прямо-таки не может, если его предают. Это против его натуры мастера по подчинению чужой воли себе. Это его инстинкт.

Он себе не представляет, чтобы кто-то его не слушался. Он не может заставить эту девочку сейчас слушаться себя. Это нехорошо. Значит, силы подчинения, которая обычно находится внутри него, в этот раз почему-то оказалось мало. Во все другие разы её хватало, а в этот раз не хватило. Во все другие разы люди просто слушаются его — и всё. Без слёз, без угроз и без крови. Это импотенция духа.

Лицо девочки переменилось от неподдельного ужаса. Но это ничего. Ему знакомо это выражение. Сколько раз в своей жизни ему приходилось это видеть? Меньше десяти, но больше пяти.

Девочка сказала: — О боже мой! Ну что же ты такое делаешь! Скорее, скорее доктора.

Ну, доктора он, конечно, звать не стал. Он знал, куда нужно засунуть ножик так, что никакой доктор не поможет. Девочка поняла, что сейчас умрёт. Ну что же, естественно, она напугана. Человек так устроен, он никак не может примириться с ограниченностью своего существования. Что ж делать. Убить человека, не напугав его, бывает довольно сложно и никак не входит в наши задачи. Она должна как раз понять, что она наказана, и за что. Только это может поддержать внутри волевую позицию духа, и в другой раз люди тоже будут подчиняться воле. Они это чувствуют.

Девочка сказала: — Ты новый человек на нашей планете. Ты, наверное, просто не знаешь. Тебе забыли… (она подавила боль, чтобы закончить фразу). Тебе так-таки никто и не сказал. Но ты сейчас узнаешь. Уже поздно что-либо делать. Но ты сейчас просто увидишь. Сейчас погаснет весь мир.

Он снисходительно погладил её по головке. Ну конечно, когда умирает человек, всегда кажется, что с его уходом должен погаснуть весь мир. Каждый внутренне имеет о себе возвеличенное мнение. Особенно это касается молодых. Молодые люди вообще считают, что без них всё остановится. По этой причине, ошибочно думают они, с ними и случиться-то ничего не может.

Но он-то — другое дело. Ему-то это очень хорошо знакомо, как это бывает. Сколько раз ему приходилось наблюдать эту одну и ту же картину? Меньше десяти, но больше пяти. Один знакомый японец однажды научил его искусству харакири. Это очень надёжный способ забирать чужую жизнь, при котором ошибки никогда не бывает, тот, кому нужно уходить, обязательно уходит. Хотя некоторое время проходит, покуда он ещё в сознании, он успевает понять, что он точно уже умирает, и по какой причине. Это древний и мудрый, очень хорошо разработанный и проверенный экспериментальным путём способ забора жизни, когда это бывает нужно для общественных или для воспитательных соображений. Герой уже мёртв, по существу, и характер повреждения его внутренних органов таков, что даёт ему общее стопроцентное понимание, что обратной дороги сегодня уже не будет, что в этот раз не шутки, и это для него всё. У человека есть такое внутреннее чувство, он знает, когда он без балды действительно в этот раз умирает. Но у него есть ещё полторы-две минуты подумать о том, почему и как это случилось, и за что он был справедливо наказан. Очень педагогичная вещь. Полторы-две минуты — это для любого всегда бывает достаточно, чтобы внутренне перед его взором успела благополучно проскочить, прокрутиться вся жизнь, с учётом того, с какой скоростью это всё проворачивается в последние минуты.

И всегда одно и то же. Это происходит всегда тем же самым путём. Человек уходит, а мир остаётся. Никто не узнает. Никто даже не чувствует никакой боли.

— Ничего. Я понимаю, что тебе сейчас немного больновато, девочка. И, может быть, тяжеловато дышать разрезанными снизу легкими,— сказал он.— Но потерпи, я вижу, уже немного осталось, это скоро должно пройти. И не волнуйся, ради Бога, за мир. Это не то, что тебя должно сейчас занимать. Лучше припомни, что ты не слушалась, заинька, и за это папочкой по справедливости наказана. Чтобы никогда не делала так ещё. А с миром что. С миром ничего. Ничего плохого с этим твоим милым миром не случится. Ничего с миром случиться не может. Он будет превосходно жить ещё долгое время после тебя. Для мира это даже легче, чем операция удаления гланд с заморозкой для отдельно взятого человека. Ты не поверишь, девочка, но абсолютно никто за пределами твоего тела даже не чувствует боли.

— Я не думаю,— сказал он,— чтобы меня могли вообще когда бы то ни было поймать. У меня есть очень хорошее знание людей и чувство окружающей обстановки. Я же делаю это с тобой, а не с кем-нибудь. А у тебя нет вокруг ни родителей, и не то чтобы было особенно много друзей. Всё будет нормально,— успокоил он её.— Никто даже не узнает. Потому что нет никакого способа, как они могли бы узнать.

Девочка успокоилась к тому времени со всеми своими нравственными переживаниями и уже не дышала.

Он собирался уже идти прочь из этой квартиры на верхнем этаже, чтобы его не прищучила полиция,— кстати, он недолго был в этом мире, сколько дней? меньше десяти, но больше пяти, за это время он ни разу не видел, чтобы здесь вообще была полиция, но он и не спешил познакомиться с полицией, он знал, что полиция всегда есть,— он собирался уже идти прочь, когда заметил, что в ресторане противоположного дома погас свет. Это было очень странно, время было ещё не позднее, а ресторан был местом, в котором всю ночь напролёт собиралось довольно много людей, шумели, галдели…

Он вышел на улицу. На улице не было ни одного прохожего. Какие-то остаточки шума медленно угасали по углам возле погасшего фонаря уныло лежали три человека. Тела были ещё тёплые, без единого признака повреждения, но никто уже не дышал.

Поперёк входа в ресторан лежали тела, перегородив весь проход.

Волна омертвления быстро распространялась. Глядя по улице вверх, он наблюдал, как гасли огни уже́ в следующих кварталах. Он быстро шёл по городу, пытаясь что-то понять, но волна шла впереди него.

Дело было в том, что он просто плоховато знал этот мир. Он не знал одну очень важную черту, которая была здесь настолько основной, что о ней не только не говорили, но многие жители даже сами не понимали её.

Дело в том, что на этой планете совсем не было убийств. Их не было никогда, да и не могло быть. Потому что жители планеты были каким-то образом связаны в один большой организм. Каким? Это неизвестно. Большинство даже не задавалось таким вопросом. Да и много ли мы знаем о том, каким образом части простого организма даже у одного человека связаны друг с другом. Часто, конечно, знаем, но все же не всегда. Всегда ли нам известно, как это так устроено, что огромные государства и народы, большие толпы функционируют как один организм, не всегда разумный, но чувствующий изменения в других частях своего тела не меньше уж, чем растение.

Точно так же, как в одном человеке часто невозможно убить какую-то часть, не убив в то же время и все остальное. Нельзя убить голову, оставив в живых ноги. Без принятия специальных сложных лабораторно-медицинских мер нельзя сохранить в живых сердце, засунув нож действительно глубоко в печень.

Есть какое-то биополе, соединяющее на этой планете людей. Наука не знает ещё, что такое это биополе. Ну и что же. Сначала считалось, что человек — соединение механических устройств, верёвочек, шестерёнок, сосудиков с давлением, и этим объясняется всё устройство человека, ничего другого в нём нет и быть не может. Несколько позже открыли электричество и стали считать, что никакой мистики, ничего другого, кроме электрических процессов в мозгу и нервной системе, в человеке тоже не может быть. Сначала думали, что мозг — это арифмометр на шестерёнках и души у него нет. Потом стали думать, что это компьютер на электрических проводах, а души у него опять же нет, есть только сложная программа распознавания образов.

Сейчас мы просто находимся на пороге ещё одного уровня. Будет открыто ещё одно поле, связывающее участки человеческого тела, а также людей друг с другом.

Точно так же и здесь. Не совсем понятно, каким образом люди на этой планете были связаны друг с другом, скорее всего, что при помощи какого-то особого биополя, которое в науке ещё неизвестно.

Но, короче, люди на этой планете не могли существовать без кого-нибудь одного из них. Такое тоже бывает. Выход из строя одной маленькой лампочки или ячеечки у микросхемочки внутри компьютера угробит вам весь компьютер. Одно дело, когда человек естественно умирает. Тогда он медленно и правильно выключается из системы. Другое дело, если его убивают,— это убивает весь мир. Поэтому на этой планете не было никогда войн и убийств. Жители умели при любых обстоятельствах ладить друг с другом. Они не могли представить ничего другого, это был их инстинкт.

Убив девочку-студентку, то, что он думал, невелика потеря и никто не узнает, он убил весь этот мир и теперь шагал по мёртвым улицам.

Мир этот был беззащитен перед вторжением со стороны, но просуществовал довольно долго, потому что прежде чем он попал на эту планету, на ней в течение миллионов лет просто не было никогда ни одного инопланетянина. Такое тоже бывает. Вселенная, да будет вам известно, настолько велика, что нет ничего, чего бы не было.

Не было никакого топлива. Не работало электричество. Никто не мог помочь бандиту подготовить к запуску и запустить его космический корабль. Он оказался прикован этой планете на довольно много лет.

А потом, после того как планета не вышла на какой-то там сеанс межгалактической связи, поняли, что на планете что-то неладно, туда вылетела межгалактическая полиция и быстро нашла негодяя, как единственное на планете живое существо. И его осудили, и он был строго наказан за убийство всей планеты, оно не прошло ему даром, и уж так он тогда расстраивался, что так ошибся и зарезал ту девочку.

Инцидент

Три организма стояли на каменистой почве. Я произвёл их частичную деструкцию. И хотя я воспользовался для этой цели их же собственным устройством, с шумом извергающим металлические шарики, разрушающие мягкие ткани их тел, они выразили всей мимикой их лиц и даже некоторыми устными высказываниями очень большое удивление, сомнение и непонимание по этому поводу.

Видимо, они приняли меня за организм. В силу чисто внешнего сходства.

Надо сказать, что организмы на этой маленькой планете обладали таким свойством, что частичная деструкция очень часто приводила к их полной деструкции. Например, достаточно было разрушить голову у какого-нибудь одного организма, как он тут же полностью переставал функционировать с последующим полным разложением всех остальных частей. Но это именно то, что я с ними сделал. И хотя деструкция их была глубоко частичной, все они потеряли равновесие и координацию движений. Взмахивая хватательными частями, они все падали навзничь на поверхность, без всякой уже разумной координации движений.

Деструкция этих примитивных организмов ужасно огорчала их. Мимика лиц выражала горечь и изумление. При этом по лицам их можно было понять, что они никак не ожидали такого оборота дел. Они не понимали мотива, движущего мною. У них было всегда так принято, что должен быть какой-то мотив. Они почему-то склонны были ожидать, что я буду следовать с ними общим правилам их поведения.

Похоже было больше всего на то, что они просто приняли меня за организм. В силу чисто внешнего сходства.

Снизу по склону холма бежали десятки других организмов. Они все некоторое время наблюдали моё поведение в тот короткий период, когда я повторял во всем поведение, характерное для жителей этой планеты. Способ поведения, принятый между галактиками просто в качестве короткого дружеского приветствия при первой встрече. Первое, что ты должен сделать при встрече,— прикинуться таким же, как они. В ответ они, если только разумные, весело и понимающе улыбнутся. Что же может быть смешнее, когда все и так понимают, кто есть кто.

А теперь они просто услышали шум и поспешили прибежать. Они стояли и смотрели на те организмы, лежащие тут же на почве в состоянии недвижимости и полной деструкции.

Вероятно, они видели в этом что-то особенное, я не знаю. Лица их выражали горечь, досаду и недопонимание. Лица их были обращены ко мне в ожидании объяснений, хотя неясно, какие здесь нужны были бы объяснения. По всем признакам, они ожидали от меня,— хотя ожидать этого было странно и, по меньшей мере, глупо,— что я буду следовать нелепым правилам, принятым в поведении этой планеты, которых я никогда не знал.

Всё недалёкое их и бессмысленное поведение говорило о том, что они ошибочно приняли меня за организм. В силу чисто внешнего сходства.

Комната на двоих

Посетитель: Нам заказана комната на двоих.

Портье: Да-да-да, все правильно.

Посетитель: Моя фамилия Смитэвессон.

Портье: Совершенно верно, я знаю.

Посетитель (он же Счастливчик): Только… Не смею спросить… Мне стыдно… И всё же… Не могу перебороть себя… Так что я решусь… Можно ли будет у вас попросить что-нибудь… мннэ-эээ… сладкое?..

Это они прилетели с планеты, где нет ничего сладкого, где люди даже и не представляют, что может быть такой вкус, только ходит у них слух, что есть где-то в третьей Галактике планета Марс, на которой есть такой вкус, что его не можно передать никакими словами. Его нельзя никогда сравнить ни с горьким, ни с кислым, ни с солёным, ничего похожего. Кто когда-нибудь бывал на этой планете, никогда не возвращался назад, но это ничего, все в один голос уверены, что дело, конечно же, того стоит.

Кстати, есть кроме Марса ещё другие планеты, на которых есть свои особенные вкусы, которые марсиане не представляют, но марсиане этим совсем не интересуются, они не любопытны, ещё бы, они имеют такой вкус у себя дома, ни на что не похожий, сладкий, по общему мнению, вне всякой конкуренции.

Они принесли в свой номер всё сладкое, что смогли достать, а они купили просто всё, что было в гостинице, разложили его на полу в огромных количествах, потому что нужно было спешить, тщательно закрыли дверь изнутри и оставили ключ в замке, чтобы никто не мог войти и увидеть их за этим занятием.

— Я, честно говоря, еле донёс,— признавался мужчина женщине.— Все эти банки, коробки и россыпи конфет. Я едва удержался, чтобы не накинуться на них в коридоре.

— Извини, но ты когда-нибудь уже пробовал сладкое? — спросила женщина, облизнув губы сухим языком.

— Да,— ответил он,— я отломил крошечку в магазине. Я знал, меня предупреждали, что нельзя этого делать, иначе до номера может разыграться слишком большой аппетит, и тогда не сумеешь с собой совладать, но всё же любопытство взяло верх.

— Ну и как?

— Непередаваемо.

— Ага.

Как они потом поедали это сладкое! Как они, жутко спеша, лезли мордой прямо в банку с джемом, при этом теряли равновесие и стукались о края лбом.

— Ты думал когда-нибудь о том, что может быть так вкусно?

— Не‑а. (Он открыл купленную в столовой кастрюльку со сладкой и тёплой манной кашей, из-под крышки клубился пар.) Я никогда не считал себя способным на такие сильные эмоции. Но этому невозможно сопротивляться.

Они даже ещё не были любовниками. Он её привёл сюда просто познакомиться, как в кино, как на прогулочную экскурсию, чтобы только начать ухаживать за ней.

— Но по тому, как у тебя тогда горели глаза, я думаю, ты уже тогда предполагал, что так будет, и что наше это путешествие будет особенное.

Они уже больше совсем не обращали внимания друг на друга, только чавкали и лопали, стоя на карачках. Через минуту у него опустилась голова, и он стал хлюпать носом в луже клюквенного сиропа.

Потом они некоторое время лежали молча на спине, стараясь переварить съеденное. Потом умерли. Не от желудка, дело не в том, что они переели, а от перевозбуждения и истощения нервной системы.

Она сказала:

— Я рада, что мы умерли. Если бы не умерли, был бы не тот кайф. Не самый сильный. А так — хорошо. Хорошая смерть. Самая хорошая смерть. Лучше, чем вся предыдущая жизнь.

Сладкий яд

В сейфе лаборатории Гринен Коммон хранится в небольших количествах сладкий яд. Самое сладкое вещество. Оно впервые обнаружено на Марсе и хранится тоже только на Марсе. В 5400 раз слаще сахара по показаниям прибора. Потому что никто из людей это вещество никогда не пробовал. Хотя многие хотели попробовать. Ходят слухи, что вещество это настолько вкусно, что стоит умереть, чтобы его попробовать. Поговаривают про противоядия. Есть слух, как про цианистый калий, что оно в больших дозах невредно (в другом варианте — несмертельно).

Однажды была история, когда группа уголовников ограбила лабораторию и взломала сейф для того только, чтобы тут же на месте попробовать это вещество.

Не строй скорбную мину при виде программы «Супермен», идущей по телевидению,— эта передача не для тебя.

Старожилы помнят историю о супермене — человеке, наделённом нечеловеческими способностями, который мог легко и свободно стать властелином Марса, и он им стал, и делал со всеми людьми на Марсе, что ему хочется. Люди вспоминают с ужасом период жизни под властью этого супермена, как он над ними издевался, он с ними только играл, заставляя воевать, направляя армию на армию, он над ними смеялся, когда они убивали друг друга, он их за людей не считал, потому что из них никого не было равного ему.

(Психологи потом, анализируя этот исключительный случай, пришли к общему выводу, что супермен, конечно, чувствовал себя ужасно несчастным от того, что не было никого равного ему, у него были нечеловеческие возможности, внутри же этого всего он оставался просто человеком — но простому народу, конечно же, дела не было до счастья или несчастья супермена, который их мучил.)

Супермен считал, что это его право, дарованное не пойми кем, распоряжаться судьбами простых людей, которые все только мусор, материал для его, супермена, увеселений и развлечений. Он же лучше их всех! Добрее, умнее, смелее, у него есть широта и размах души, которой у них нет, они ограничены очерченной своей маленькой жизнью и маленькими возможностями. И в этом во многом, с его точки зрения, он был прав.

Супермен не учёл только одного. Он полагал, что, будучи наделён такими необыкновенными возможностями, он также и будет жить необыкновенно много лет.

Хотя никто этого не знает, что он думал, может быть, ему просто на это было наплевать.

Короче, этого не случилось, напротив, он неожиданно для всех очень быстро умер, и никто не смог ничего сделать, хотя некоторые врачи пытались его лечить, но их быстро убили другие врачи, добавив чего-то им в еду, другие врачи оказались сильнее, и те первые врачи, скушав предложенную им конфетку под дулами пистолетов (они, предположительно, знали, что они едят, потому что потом все вместе легли и приготовились), лежали потом на полу в коридоре, беспомощно дрыгая ногами, а всё остальное у них уже было парализовано, так что больше ничем двигать они не могли.

Супермен умер всего только через несколько месяцев после того, как пришёл к власти и начал портить девочек в необыкновенном количестве, сначала оправдывая это как ритуал религиозного пожертвования, а через несколько дней ему надоело соблюдать приличия и искать оправдания своим действиям, потому что он перестал видеть в этом всякую необходимость, а вскоре после того он и портить девочек перестал, он их убивал, интересуясь их удивлением, непониманием и страхом, это у него был такой эксперимент, он изучал без всяких практических целей, что молодая девочка обладает очень большим непониманием того, как это её вдруг можно убить, она наделена очень большим чувством собственной ценности, внушённым воспитанием.

Потом и это ему наскучило, девочки все были одинаковые, он скоро перестал различать их в лицо, они примелькались, и ему стало казаться, что это одна и та же девочка, которую он раз за разом убивает, но вот только никак не может убить, на это не хватает даже его суперменских сил. Но он всё же искал возможности её убить или же трахнуть хорошенько, поэтому стал пробовать другие, более действенные средства.

После смерти супермена учёные долгое время обсуждали и спорили о том, какова же всё-таки его природа.

Многие говорили о том, что супермен — это подкидыш инопланетных родителей, он вообще не человек, он инопланетянин, и его место не на Марсе, скорее всего, что он пришелец с Земли, и если бы его только отправить на его дорогую Землю (хотя неизвестно до конца, есть ли жизнь на Земле, нет ли жизни на Земле), то всё было бы в порядке, и он нашёл бы себе других, таких же, как он, и был бы счастлив, и перестал бы развлекать себя жертвенным убийством маленьких людей здесь на Марсе.

Но большинство приходило к выводу, что это не так, что супермен просто человек, но уж просто так устроено природой, это такой природный закон, что раз во сколько-то лет или, быть может, тысяч лет рождается такой человек, обладающий необыкновенными способностями, которому и право дано, и все возможности властвовать, и который всегда сможет сделать всё то, что он захочет, и воплотить все свои планы в действительность.

Такого человека не всегда просто отличить, внешне он может выглядеть точно так же, как самый обыкновенный человек.

О том, что через какие-то интервалы появление такого человека в рядах людей запрограммировано человеческой природой, говорят все эти легенды разных народов о мессиях — необыкновенных людях, которые, будто бы, приходили сколько-то лет назад, и они приходили, и их приход ожидался через некоторое время снова и снова. А почему снова? Да потому просто, что они всегда приходили с некоторым интервалом времени на протяжении всей истории человечества, которую мы на самом-то деле не очень-то хорошо знаем, источников, отражающих древнюю историю действительно в деталях, не очень много.

Но древние люди хранили какие-то воспоминания, по-видимому, не дошедшие до наших дней, так что они просто знали, что мессии приходят время от времени, они не находили в этом ничего необыкновенного и просто ждали себе закономерного появления следующего, как это уже случалось много раз.

Есть, к примеру, версия, согласно которой в древние времена мессии появлялись значительно чаще по какой-то причине, никто не знает почему, но это ничего, потому что всё равно никто не знает, почему они вообще появляются.

Есть, однако, ещё одна теория, которая в последнее время находит себе всё больше и больше сторонников. Теория эта о том, что в действительности супермены встречаются довольно часто, значительно чаще, чем это можно проследить по истории. Просто большинство из них считает себя раковыми больными, или разного другого рода калеками и идиотами, которым недолго осталось жить, а о своих сверхъестественных возможностях они все просто не знают, потому что не имеют случая, им не приходит в голову попробовать.

Эта теория объясняет, к примеру, для чего супермен старался убивать всегда так много людей. Это был наиболее удобный и быстрый доступный ему способ найти другого, такого же, как он, среди всех тех остальных людей, кого-нибудь такого, который бы даже не подозревал о том, что в нём есть что-то особенное.

Он просто интуитивно очень хорошо чувствовал, что другой такой человек может найтись. Он убивал очень многих людей, чтобы найти одного такого, который не убивается.

Такие случаи тоже во множестве были зарегистрированы в истории.

Очень часто, например, было, что в лагере массового уничтожения всех травят газом, только какая-то сумасшедшая девочка-полудурка не травится. Её травят опять, уже с другой бригадой — а она опять не травится. В неё стреляют из пистолета несколько раз — а она не стреляется!

Тогда её отпускают, отчасти потому, что она всё равно никому не мешает, она абсолютно безвредна, а отчасти её отпускают потому, что всё равно просто никак не могут её наказать и ничего с ней сделать.

Точно так же в древности во многих странах была традиция, что если кого-то, к примеру, вешают, но с нескольких попыток никак не могут повесить,— его отпускают, прощая ему все грехи. Такой обычай был издавна принят, дабы не заострять внимание этого человека и всех окружающих на том, что ему, этому человеку, просто невозможно в этот самый момент ничего другого сделать. А через несколько месяцев у него это само кончится, он либо умрёт, либо у него это просто пройдёт и он станет обыкновенным человеком, и тогда его кто-нибудь спокойненько, скромно зарежет в очередной ресторанной драке.

Была ещё одна точка зрения, которую тоже невозможно проверить: что суперменство — это как болезнь, как, к примеру, летаргический сон, человек не рождается сразу с ним, а оно приходит в каком-то возрасте и потом уходит, иногда, в некоторых случаях.

Короче, если так, то эти учёные всё равно ничего не знают, а в своих фантазиях или спекуляциях, за что им и деньги платят, они, конечно же, могут дойти до любой бесконечности.

Короче, с тех самых пор, с момента появления супермена на короткое время в нашей новой зафиксированной истории новой эры технического прогресса, эры газет и видеомагнитофонов, запечатляющих всё, человечество находится под очень большим страхом нового прихода супермена.

Супермен может появиться неожиданно в любой новой точке.

Каждый человек может неожиданно обнаружить в себе такие способности. В каждом из нас может быть супермен.

Очень нужно принять такие психологические меры, чтобы, когда супермен появится — а он появится, это случится обязательно рано или поздно, просто к этому нужно быть очень хорошо готовыми,— чтобы он тогда не начал убивать людей, как делал тот, предыдущий, а у него были бы какие-нибудь другие задачи.

Надо как-то направить энергию этого будущего супермена в другое, нужное русло.

Он мог бы, к примеру, заняться искоренением преступности. Или борьбой с голодом и неграмотностью. Хотя лучше всего, конечно, всё-таки искоренением преступности.

Или установлением свободы во всех тех странах, в которых её нет.

Для этого нужно, чтобы его очень интересовали эти вопросы.

Эта задача психологически очень сложная. Потому что все законы и все приличия существуют только для обычных людей. У которых возможности ограниченны, и, чуть что не так, общество всегда может его прищучить и наказать.

Ну а супермена прищучить нельзя, и наказать его также невозможно. При этом очень хорошо, если, как та полудурка, недотравленная в газовой камере, он будет просто дурачок.

Ну а что если он окажется наделённым таким же умом, как силой и энергией? В таком случае он сразу поймёт, что с ним просто нельзя ничего сделать и все людские законы существуют не для него.

Очень также было бы хорошо, если бы супермен просто проскочил в своей жизни этот недолгий суперменский период. Лучше всего, если бы он просто так до конца и не узнал, что были в его жизни сколько-то месяцев, в которые он был суперменом.

Для этого нужно всех людей очень хорошо занять. Чтобы у них у всех всегда были дела настолько, чтобы никогда их не хватало на то, чтобы ещё что-то новое пробовать.

Чтобы каждого человека интересовало, чтобы его любили за просто так, чтобы его любили простые люди, такие же, как он, чтобы его любили такого, какой он есть, за то, что он человек, а не супермен.

Я понятно объясняю?

Тогда, даже если он неожиданно обнаружит, что он супермен, ему не захочется быть суперменом. Ему не захочется никаких нечеловеческих возможностей. Он будет просто продолжать жить у себя в деревне, никому не рассказывая про то, что он мог бы на праздник превратить воду в деревенском пруду в сахарный сироп или жигулёвское пиво и пройтись весело по его поверхности с лёгкостью канатного танцора. Он просто будет хотеть, чтобы его любила соседская деревенская девушка.

И, пока он будет так думать и так раскачиваться, все его суперменство как опасный период для жизни человечества и государства, благополучно пройдёт.

И это будет очень удачно, потому что, если он осознает своё подлинное суперменство и начнёт приносить в жертву девушек, то первыми захочет принести девушек из знакомой ему деревни, с которыми он вместе в школе учился. А что их после этого больше уже не будет — так ведь он же супермен, ему не нужны никакие старые дружеские или родственные связи, ему не нужны люди, которые его издавна знают и любят, всё равно его проблемы другие, ни один из этих старых друзей не войдёт в его положение и не сможет ему помочь, когда через несколько месяцев его энергия закончится и он начнёт умирать, ни один из всех этих людей не сможет ничего сделать и не пройдёт этим путём вместо него. Такое особенное положение его, суперменское.

В этом плане вся психологическая обработка, которая всё время происходит по телевидению, является в действительности не обработкой простых людей. Никому нет никакого дела до простых людей и народа. Народ состоит из тех, кто все равно ничего не может и никогда не будет делать. Покуда у него только жизнь одна, и возможности ограничены, и ему нужно только, чтобы его любила соседская деревенская девушка, да и та что-то не очень его жалует,— он никогда ничем не займётся, и двигаться никуда не будет, и на его счёт можно не волноваться.

Мощную систему телевидения, которая постоянно на кого-то работает, никогда не стали бы направлять на него.

Вся телевизионная система направлена только на одного человека. А работает она повсюду, круглосуточно и с очень высокой интенсивностью по одной только простой причине, что никогда заранее нельзя узнать точно, кто он такой. И откуда и когда он появится.

Поэтому система работает на всех, хотя в действительности — только на него.

Французский ниндзя

Людей сильно угнетает монотонная и утомительная каждодневная жизнь. Поэтому на дома бывает специальная наценка, если они с привидениями. Но при этом больше всего ценятся только настоящие, натуральные призраки, а их осталось совсем мало и от небрежного невнимательного обращения остаётся всё меньше и меньше. Натуральные гости привлекают жильцов, конечно, в первую голову тем, что с ними возможны самые настоящие столкновения, в ходе которых можно иногда даже погибнуть. Но в последнее время у них появились могучие конкуренты: одна фирма на Марсе стала строить дома с компьютерными роботами-привидениями, которые программируются таким образом, что от них тоже можно погибнуть, они не жалеют и не берегут хозяев, при этом сам владелец может задавать какую угодно большую степень риска, вплоть до 100 % и выше. Сто процентов — это гарантия гибели. Все гарантийные обязательства фирма берёт не себя. Фирма вообще уладила всю юридическую сторону, связанную с тем, что покупатель может погибнуть при использовании их продукции.

Конечно, такие дома, насыщенные великолепной техникой, стоят необыкновенно дорого. Но Жюстен Декле может себе это позволить. Он мультимиллионер и прибывает со своей подругой на маленькой яхте в свой роскошный особняк, оборудованный по последнему слову техники.

Декле супермен. Его можно было бы назвать известным, если бы он не был частным служащим, работающим только по найму и в условиях строжайшей секретности. Он служит благим целям по поручению французской разведки. Он единственный французский ниндзя, воспитывался с четырёх лет в Японии высоко в горах в школе известного мастера искусства ниндзюцу. Он выходит на дело совершенно без оружия, только на руках тоненькие и довольно невзрачные браслеты из закалённой стали с крошечными шипами, и под брюками на икрах ног бамбуковые ролики, при резком прыжке они мгновенно соскакивают на ступню, и тогда Декле может развивать скорость по коридорам до 120 километров в час, а за щекой зажата трубка с отравленными колючками. Те, кто обращаются к Декле, только платят деньги и после этого не имеют никаких проблем, а их противники — никаких шансов на выживание, просто в нужном месте в нужное время обнаруживают труп, посиневший весь и скрючившийся в судорогах, а охранники уверяют, что они даже не видели ничего особенного, просто по стене противоположного дома карабкался огромный паук, ну, они и следили за ним, как зачарованные, дураки.

Декле очень маленького роста и в своём балахоне, скрывающем очертания тела, при помощи браслетов карабкаясь вверх по стене, вполне может сойти за паука. Вдобавок, человек ведь всегда мыслит только ассоциативно, так вот, Декле двигается так, что его движения не вызывают у наблюдателя никаких ассоциаций с движущимся человеком, они просто абсолютно паучьи и совершенно не человеческие. Короче, Декле всегда выходит сухим из любых самых невероятных переделок, справляется с любым числом противников, в обычное время между работами представляется совсем заурядным гражданином и до сих пор никем не рассекречен.

Только с годами Жюстеном начинает овладевать странная мысль: ему начинает казаться, что он робот, машина, нарочно сделанная, придуманная и натренированная специально для убийства, а больше он ничего не может. Стараясь рассеять свои сомнения, он отказывается от ряда выгодных заказов, пытается писать стихи, выращивать детей, решать дифференциальные уравнения и играть на бирже, и всё это, естественно, заканчивается для него крахом.

Тогда он хочет узнать, правда ли это, что он непобедим, что с ним не может сравниться никто в мире, что ему ничто не угрожает и что он может выбраться из любой переделки. Мысль очень естественная, которая всегда возникает у всякого, кто первый и единственный в мире, и по этой причине лишён общения с другими, такими же, как он. Он покупает себе компьютерный особняк, начиняет его привидениями и устанавливает степень опасности 100 %. Потом он решает, что и этого ему недостаточно, и устанавливает степень опасности 135 %, никто не знает, даже представители фирмы, что из этого выйдет, и что это значит — что он должен быть мёртв больше, чем с гарантией,— но таков просто самый большой уровень, на который дом можно поставить,— и он приезжает вместе со своей подругой, крошечной вьетнамской манекенщицей, в этот особняк.

Дом выглядит, как почти самый обыкновенный, однако же партнёрша погибает мгновенно, как только они входят в спальню: из коридора заглядывает мрачная рожа кибера в белом балахоне и бесшумно стреляет сразу из двух трубок колючками в ноги им обоим. Двери прекрасно смазаны, звука не слышно, но он чувствует дуновение ветерка и свист рассекающей воздух иглы. Этого для него достаточно, он, конечно, успевает увернуться, но в неё попадает игла, она как раз переодевается, на ней ничего нет, кроме пояса с чулками, вьетнамка в этот момент пудрится и заглядывает в зеркало, она только успевает заметить белую влажную рожу робота, когда вдруг огромная нечеловеческая внутренняя сила её же собственных мышц выгибает её дугой, глаза слепит как бы бьющий перед внутренним зрением электрический разряд, он показан мощно жёлтым во весь широкий экран фильма, её нельзя спасти, они оба знают это, он ещё несколько секунд безмолвно следит за тем, как её тело корёжит на рыжей поверхности постели, она хорошая гимнастка, несколько раз делает полный мостик, после чего остаётся лежать на спине кверху пузом, длинные волосы волочатся по полу, руки свешиваются с края кровати дальше от камеры в глубь кадра, а смуглый пупок и пук маленьких вьющихся волосиков у неё между ног продолжает картинно торчать в экран, её тело деревенеет, позже по ходу фильма кинокамера не раз ещё показывает, что она так и осталась в этом положении.

На улице гремит гром. Это компьютеризированная станция нагоняет ещё и погоду, тоже соответствующую призракам и мистическому настроению. Мощная станция кипятит воду и из специальных форсунок через высокие трубы выпускает в небо наэлектризованный пар. Внутри станции искрят сильные генераторы статического электричества.

Он бросается по коридору в погоню за этим кибером, пол проваливается у него под ногами, но это ничего, он на ходу, конечно, успевает перескочить. Кибер ускользает в какой-то ход, Декле не успевает туда за ним, потому что дорогу ему перегораживают три маленьких кибера в белых балахонах с самурайскими мечами в руках. Идёт долгий бой самурайскими мечами в почти полной темноте, зрителю ничего не видно, только смутные очертания тел и звон железа по камню. Но ниндзя побеждает хитроумные механизмы, бой довольно короток, со сдавленными криками киберы один за другим со звоном падают. Он выволакивает одного из них на свет и потрошит его внутренности, там внутри кишки и шланги и сделано всё очень похоже, как у человека.

Он ненавидит этих киберов за то, что они убили его девушку.

В больнице

В больницу попадает молодой врач, у которого новый очень эффективный метод лечения — музыкой. Он вылечивает одного парализованного пациента. Он приходит к нему в палату, где тот лежит без движения уже на протяжении полутора лет. Исполняется весёлая, живая «Излечивающая песенка», кордебалет медсестёр из мюзик-холла в изящных мини-халатиках сопровождает её танцем на втором плане.

Больному моментально становится легче, он вскакивает с кровати. На костылях исполняется ещё один музыкальный номер — «Танец выздоровления».

Но молодому врачу мешают. Главный врач больницы (женщина), с нею у него любовная история, она гораздо старше его, она сторонница консервативных методов, не желает применять новое лечение, которое может спасти много жизней. Как раз сейчас в палате умирают три сердечницы, дорога каждая минута, к ним можно применить новый метод, но главврач непреклонна и собирается отдать молодого человека под суд за применение неопробованных и неодобренных методов. Ему грозит тюремное заключение на много лет.

Молодой врач несколько раз намекает ей, что его метод, обращённый в другую сторону, может не только излечивать, но и убивать неугодных ему людей. Она особенно возмущена тем, что он пытается ещё и угрожать ей, она грозится позвонить в милицию и этим испортить всё дело.

Тогда молодой врач приходит с визитом к ней в кабинет. Пока она сидит в кресле, уставившись на него, как на удава, он выходит в освещённый круг и начинает танцевать. Исполняется мрачная «Убивающая песенка» («Умертвляющая»).

Фирма «Жиллетт» предлагает

Один человек конструировал пуленепробиваемые лёгкие женские шубки на сверхпрочной стеклополимерной основе. Его продукция была совершенно бездефектной и очень высокого качества ручной выработки. Он многократно проверял свои изделия: надевал их на манекен и расстреливал со всех точек из пистолета. Пули все осыпались к изящным ножкам манекена, шуба выдерживала, даже если пуля случайно 2—3 раза подряд ударялась в одно и то же место. Для рекламы он надел шубку на свою секретаршу, купил по телеканалу время прямой трансляции, и первым выстрелом на глазах у миллионов телезрителей он её убил: в месте попадания пули случайно оказалась крошечная дырочка, маленький единственный дефект. Ну, предприятие его, конечно же, мгновенно прогорело, он сам пошёл под суд, но спрос на лёгкие пуленепробиваемые шубки остался. Через полгода ещё один человек взялся за то же дело, тщательно проследил ещё раз за идеальным качеством изделия, но без демонстрации на живой женщине для рекламы всё равно было не обойтись, он за огромные деньги нанял девушку месяца из специального марсианского издания «Плейбоя» и застрелил её. Потом ещё третий пошёл тем же путём, но этот вообще так разволновался перед выступлением по телевидению, в особенности ещё с учётом предыстории двух предыдущих случаев, что у него рука дрогнула, и он попал женщине в незащищённую голую шею прямо под подбородком чуть выше воротника шубы.

Получалось так, что шубка на манекене и шубка на живом человеке — не одно и то же, своим присутствием, неуловимым полем человек располагает полимерный материал к случайным дефектам.

Ну, шубки богатым людям всё равно были нужны, и их покупали, даже без рекламы, но однажды преступник убил одного выдающегося мафиози, после этого у него оставалась ещё одна секунда времени, ну, он от полноты чувств выстрелил ещё в живот его девушке-модели и, можете себе представить, именно в этом маленьком месте оказался единственный во всей серии шуб крошечный незаметный дефект, и девушка сразу же умерла.

«Обожание»

Ему для чего-то, по каким-то коммерческим делам нужно было обязательно познакомиться с секретаршей его конкурента. Собственно, он конкурентом тому человеку ещё и не был, он только начинал это дело, но хотел уже переплюнуть и повалить большую компанию. Секретарша знала очень важные для него вещи, которые, кроме неё и руководителя той компании, не знал вообще никто.

Он знал, что секретарша, очень красивая и молодая женщина, была не особенно-то довольна своим положением у его конкурентов, в связи с тем, что она знала много важных вещей, а компания росла и набирала силу, это всё даже просто становилось опасным для неё, и она искала случая дорого продать свои знания.

И вот этот случай ей представился. Он познакомился с ней. В течение нескольких недель они скрепляли своё знакомство совместными упражнениями в постели, чтобы лучше узнать друг друга. Он прекрасно выдержал это испытание.

После этого он сделал ей предложение. Он предложил ей перейти работать к нему, за выдачу секретов он сразу же обещал ей очень большие деньги. Этих денег у него не было.

Ну, хорошо. Всё, что нужно, он у неё выведал. А вместо оплаты он её убил. Убил, вырезал её сердце и съел.

Естественно, что его сразу нашли. Он и не пытался ничего скрывать, убегать. Его сразу взяла полиция.

Пока готовился суд, он из тюрьмы позвонил одному довольно хорошему писателю и предложил ему довольно крупную сумму за написание определённого произведения на заказ и за очень короткий срок. Бойкий писака, тот согласился.

Писатель написал вещь, он назвал её «Обожание» («Обаяние»). Про одного молодого человека, который был влюблён в одну девушку. И так он был в неё влюблён, что не смог ничего с собой сделать, не смог сдержаться, ничто другое его уже не устраивало, ему хотелось чего-то настоящего, неигрушечного, чтобы их любовная история переросла обычные рамки, чтобы она стала другой и ни на что не похожей. (Он её, конечно, предупредил, и она согласилась. Конечно, он не стал бы делать ничего без её согласия.) Он её убил, отварил и съел её сердце. Ему хотелось, чтобы она принадлежала ему полностью, то, чего другие никогда не имеют.

Роман имел огромный успех, особенно в интеллектуальных кругах, быстро выдвинулся, это было как раз сейчас в струю, с учётом развития телевизионной коммерческой рекламы. И роман получил Нобелевскую премию в области марсианской литературы за этот марсианский год, в связи с чем он стал очень широко известен.

Сам этот человек стал тоже очень широко известен как прототип реального героя истории, которая произошла в известном романе.

К тому времени как завершилась подготовка суда, стало ясно, что судить его уже просто бесполезно. Вся общественность была полностью за него. Проводились демонстрации в защиту настоящего чувства в борьбе против дурацких законов, ограничивающих свободу их проявления.

Человека этого довольно скоро выпустили. Но у него уже были очень важные для него знания. Даже всё то время, которое он сидел в тюрьме, его компания с огромной скоростью набирала силу и высоту.

Безжалостные люди

Снимается фильм «Безжалостные люди», в котором главный герой убивает свою жену и завладевает её состоянием, и ничего плохого ему за это не делается, показано, как он дальше во всех отношениях живёт безнаказанно и припеваючи, пользуется её капиталом, является очень уважаемым человеком, никто его, конечно же, не подозревает в совершении убийства, только очень сочувствуют, что вот так трагически погибла у него его очень молодая красивая жена, потому что вообще не думают, что это убийство, главным образом по той простой причине, что совершено оно ужасно жестоким и мучительным способом. А он нарочно и сознательно убил её именно таким мучительным способом, чтобы никто не заподозрил убийство, она у него пришла домой после работы, взялась одновременно за две ручки холодильника, и её ударило током. Он мог бы подать полное напряжение, и её бы убило мгновенно, но он подал ослабленное, она мучилась, кричала, вращала глазами, но отпустить ручки не могла, пальцы, сведённые электрической судорогой, были неуправляемы и не разжимались, это в технике называется «неотпускающее значение электричества», а соседей у неё по дому не было, так что никто не услышал крика и не пришёл на помощь, она прокричала так восемь часов, полный рабочий день, не в силах отпустить ручку и не в состоянии что-то сделать, потом просто израсходовались все ресурсы организма, наступил шок, паралич дыхания и остановка сердца.

Вот такой вот простой сюжет фильма. Его читают на киностудии «Марсфильм». Все очень увлечены этой идеей. Актрисе предстоит сыграть главную роль — бедную мучающуюся женщину.

— Как же ты это будешь играть?

— А вы,— попросила она,— чтобы мне было легче и чтобы всё было более достоверно, вы мне действительно включите туда ток. Не очень хочется, конечно, терпеть боль, но, с другой стороны, нужно, чтобы всё, по возможности, было по-настоящему. Я же вам не культуристка какая-нибудь — изображать из себя электрические судороги, когда каждой мышцей нужно двигать в отдельности. Если вы включите ток, я сразу же гораздо лучше почувствую роль и буду двигаться, как надо.

— А как мы узнаем, какой ток включить? Для разных людей ведь может быть неодинаковый порог боли? Даже у одного и того же человека может быть утром одно электрическое сопротивление, а вечером, когда он устал, совсем другое.

— Я вам скажу, когда хватит.

— Да, но ведь по роли вы в этот момент будете всё равно кричать много всякого, ну, там, «Помогите!», ну и так далее… К тому же, текст заранее не разработан, и вы будете просто импровизировать прямо перед камерой.

— А вы всё остальное не принимайте всерьёз, что я там буду говорить, только если я произнесу условное слово «хватит» — ну тогда, значит, немедленно выключайте.

— Хорошо. Но помни, что если только ты скажешь «Давайте ещё!», то мы немедленно включаем ток на настоящую полную мощность.

— Согласна. Но только вы можете быть уверены, что я никогда не скажу «Давайте ещё!», зачем мне это надо, в самом-то деле.

На съёмках включили прожекторы, включили камеру, включили ей ток, она сразу же сказала «Давайте ещё!», оператор повернул ручку, как договорились, в крайнее правое положение, край лёгкого батистового платья у неё задымился, она задёргалась и умерла. Так был снят этот фильм.

Старая марсианская сказка

У леди было три сына. Но леди стала стара, сыновья стали большими, и леди стало казаться, что сыновья ждут её смерти, чтобы получить наследство. Хотя и подошло её время, но леди очень не хотела умирать и совсем не собиралась этого делать. Не то чтобы она боялась, что сыновья могут её отравить или что-то там. Но то, что рядом с ней, или вообще где-то на свете, постоянно есть люди, которые, пускай даже и внутренне несознательно, желают, чтобы она скорее умерла,— это отравляет воздух вокруг и ускоряет её смерть.

Леди с этим примириться не могла. Она не была согласна ускорить свою смерть даже и на минуту. Она считала вообще, что причиной старения и смерти людей является то, что за длинную жизнь слишком много людей начинают желать смерти этому человеку, ну а вот она, старая леди, этого хочет избежать.

Леди не могла с этим примириться, слишком дорогой ценой за что бы то ни было представлялось ей приближение её собственной смерти хотя бы даже на один день. Сначала она думала послать сыновей на самые дальние окраины своих владений, чтобы они жили там. Но тогда сыновья возненавидели бы её, а настоящая ненависть отравляет воздух, проникая на очень большие расстояния.

Не то чтобы это было действительно нужно, но леди послала своих сыновей на войну. Она сама так хитро организовала никому не нужную войну, что все ей поверили, что война нужна, и сыновья её все ушли на эту войну и на ней погибли.

Она провожала взглядом войска, которые уходили на ненужную никому войну, которую она сама же и сочинила, и думала о том, что же заставило их всех подчиниться этому не нужному никому приказу, убивать непослушными от страха и пьянства руками чужих равнодушных детей и жён и умирать самим. Леди думала о том, как же далеко всё-таки простирается непостижимое волшебство её власти и где тот предел. Есть ли какой-нибудь такой приказ, который её подчинённые не согласились бы исполнить, или они просто выполнят всё, что угодно. Леди думала о том, что же всё-таки заставляет людей подчиняться её воле.

Их соседи, народ, живущий совсем по другим законам, возможно, уже и не люди совсем, старое, некогда великое и могущественное, а теперь немощное и почти всеми забытое государство. Мужчины их безопасны, их было бесполезно убивать, дети их умирали в неволе, их было бесполезно красть, женщины их блеклы, некрасивы, равнодушны, бестрепетно подставляя себя (под танки), они были чем-то вроде домашних животных и, как существа другого животного вида, никогда не зачинали плода от пришельцев, их было бесполезно насиловать. Они не любили умирать, не любили, когда убивали их женщин и детей, но и не боялись совсем, относились к этому спокойно, как к перемене погоды на ветреную, им было почти наплевать. Единственную, но очень большую опасность в этой стране представляли ожившие мертвецы, трупы их грозных некогда воинственных предков, ходившие по дорогам с огромными двуручными мечами в руках. Они сами были, конечно, мертвы, но и другим никогда не давали пощады, ума у них не было никакого, никто, ни старик, ни ребёнок никогда не добился у них прощения, они просто не понимали, снося ему голову, что, собственно, такое он у них просит и о чём вообще речь. Их нельзя было убить, поэтому они представляли очень большую опасность. Двадцати сильных мужчин бывало недостаточно, чтобы скрутить такого одного, и больше половины армии погибло в борьбе с ними. Неизвестно было, что там такое дальше начиналось за этой страной, если бы кому-то вдруг и удалось пройти её насквозь, но скорее всего, что там где-то уже и был ад, потому что всё в этой стране было на полпути, и не было очень большого различия между жизнью и смертью, даже для пришельцев, даже они это понимали.

Леди жила очень долго и хорошо. Она окружала себя только самыми молодыми людьми, не общалась никогда с ровесниками и со стариками. А молодые люди более гибкие, им более всё равно, какого ты возраста. Вокруг неё всегда были только самые дорогие и преданные слуги, которые искренне желали ей самых долгих лет, потому что, покуда она жива, они все очень хорошо жили, пользовались очень большими привилегиями и получали большую зарплату, но только в её завещании было строго указано, что всё это будет продолжаться до самого дня её похорон, а на следующий день после её похорон все самые любимые её слуги, все дражайшие и ближайшие из её свиты, все они должны быть казнены и положены в ту же могилу, чтобы никогда не расставаться со своей хозяйкой.

Если кто-то из прислуги предполагал, что, может быть, пронесёт или обойдётся, что после смерти леди мало кто захочет в точности выполнять её распоряжения, леди как-то дала всем понять, что нет, не пронесёт и не обойдётся. Она притворилась, что умерла, но сама в это время пряталась в чулане, а вместо себя убила, напоив наркотиком, другую женщину, во многом похожую на неё. Эту женщину леди нарочно сама выискала где-то на рынке, куда для этого долгое время ходила, переодевшись в простой костюм, потом обманом затащила эту женщину в гости во дворец через подземный ход, который знала только она, чтобы больше её никто не видел. Просто от наркотика у женщины очень сильно вздулось лицо, и леди положила её в свою кровать. Женщину вместо неё похоронили.

Вот так леди узнала, кто из её молодых слуг любит её, а кто нет. После похорон, кто любил леди, те сразу же пришли на пункт, где проводилась казнь, и их сразу казнили. Но большинство из слуг — они были молодые, весёлые и легкомысленные,— они не пришли, а палачи и охрана были тоже все молодые.

Когда леди вышла из чулана, то по её приказу казнили всю оставшуюся её прислугу до одного, а также казнили и охрану, которая должна была следовать распоряжениям, оставленным в завещании, но почему-то не последовала.

Леди жила очень долго. Она пережила много и много других людей — своих ровесников. Она жила так долго, как ни один другой человек не жил, потому что окружала всегда себя только молодыми.

В день, когда леди почувствовала, что ей пришла пора умирать, к ней пришли все три её мёртвых сына и встали в ряд, опираясь на огромные двуручные мечи. Леди подумала о том, что если они сейчас ей просто снесут голову, её смерть будет неоправданно быстрой, что её, конечно, никак не устраивало — так ценила эта леди каждую минуту своей долгой жизни.

Она сказала:

— Вы теперь здесь, за вами сила, и, конечно же, вы можете убить меня. Согласна, что я заслуживаю это. Я знала, что вы придёте за мной. Поэтому в изголовье моей постели я поставила белый хлеб — это моя плоть. В ногах постели я поставила красное краденое вино — это моя кровь. Садитесь же, жрите и пейте мою кровь, я знаю, что это то, за чем вы пришли.

Сыновья уселись и принялись усердно (жадно?) есть и пить. По мере того как они пили и ели, кровь и жизнь убывали из тела (старой мегеры) старой леди. Они уже и так были мертвы, отравить их было нельзя, они пили спокойно. Поэтому леди добавила в вино три капли чистой дождевой живой воды. Ещё выпили немного — и они были спасены. Их обратный переход в живые был таким же мучительным, как и смерть, нужно было снова пройти через все те же боль, кровь и судороги.

А леди всё равно умерла, это был её день. В этот день в городе было огромное гулянье, все пили и веселились. Её три сына, они все были очень толстые, начали править страной, их стали называть «три толстяка». А леди не похоронили, её заточили в специальную пещеру, чтобы она никогда больше не могла оттуда выйти, потому что все боялись, что эта леди была волшебница и только прикидывалась мёртвой, чтобы потом проверить, хорошо ли выполняются её распоряжения, и так все слуги дворца на этот раз сумели избежать мучительной смерти.

Приближение дня урожая

Он ничем таким особенным не выделялся. Он жил один в отдельном домике на самом краю марсианской деревни. Но в деревне все его звали почему-то Колодезь.

А вообще его настоящее имя было Треуз. В этом году у Треуза уродились необыкновенные яблоки. Никто ничего особенного в этих яблоках не замечал, они ничуть не выделялись ни размером, ни цветом. По крайней мере, в лучшую сторону, напротив, они выглядели довольно-таки неказисто, невзрачные и пёстренькие, а не то чтобы какие-нибудь сортовые.

Но всё же что-то такое непростое в них было, это и Треуз понимал, да и всем другим это тоже понятно было. Вроде тех яблок с червяком, что, мол, яблоки теперь такие, что их и червяк есть не станет, червяк лучше от голода помрёт совсем, но никогда не будет он это яблоко есть. Хотя яблоко красивое, и самого лучшего сорта, и всякими удобрениями и химикатами их может быть когда-то и поливали, но давно уже перестали, никому это не нужно, так что яблоко уродилось самым натуральным путём. Да только то ли те химикаты убили в них что-то такое на несколько поколений вперёд, но только нету в этих яблоках какой-то души, чего-то необходимого для червяков, чтобы те могли их кушать. Ничем к нему, к такому яблоку, не придерёшься ни с какой стороны. И всё же, хотя и неясно почему — мёртвые это яблоки, да и только.

А другие же яблоки, может, внешне и не представляют собой ничего особенного, но всё же получают признание — кушает их червяк. Хочешь, подавай на червяка жалобу за то, что нету у него в яблоках никакого понимания. Ну а если не хочешь, то и не подавай.

Треуз и сам был в посёлке то ли немец, то ли что-то такое. Но в этом году все точно знали, что у Треуза уродились какие-то необыкновенные яблоки. Они ещё не созрели, и только собирались поспевать, никто ни одного яблока ещё не попробовал, так что не совсем понятно, откуда про это и знать-то могли.

Все завидовали Треузу, потому что представляли, что если он с этими яблоками вдруг появится на рынке, то никакие другие яблоки в этот день брать не будут, а ему дадут за его яблоки очень хорошую цену. Но Треуз относился к этому спокойно, он заранее точно знал, что он просто соберёт их все, тщательно оберёт с дерева, часть оставит себе на зиму, но только себе, а всё же остальное аккуратненько зароет в углу сада под деревьями. Он всегда это делает, каждый год. И от этого в будущем году его яблоки уродятся ещё лучше.

Другие люди всегда хотят, чтобы их яблоки работали на них. Они утомляют яблони. Яблони стоят утомлённые. Опалённые солнцем. Обветренные дождями. На них усталость многих и многих поколений. Те самые удобрения и химикаты, они, возможно, и сработали-то не сами по себе. Они просто послужили последней каплей накопившейся усталости деревьев. Как чашка крепкого кофе для человека, который так уработался, что уже не осталось совсем жизненных сил и ему уже невмоготу. Он и дальше останется жить, этот человек после чашки кофе, которая его не убьёт. Но только это будет уже не человек, от него останется одна внешняя оболочка, а что-то важное и внутреннее в нём сломается.

Треуз не был таким. Он не хотел, чтобы яблони уставали. Он их любил. И он хотел всегда, чтобы яблони любили его. Важной чертой его отношений с яблонями всегда была бескорыстная любовь и забота. И он знал, что вложенная во что-то любовь наконец отзовётся. Яблоки тоже полюбят его. Не то чтобы ему что-то нужно было от них, но ведь в этом-то всё и дело.

Треузу не нужны деньги. Ему вообще ничего не нужно. Ему есть, что покушать, он кормится полностью от своего огорода. Если ему только и не хватает, то чего-то другого, он сам точно не знает чего. Ему нужно, например, чтобы яблоки были хорошие. Яблоки становились год от года всё лучше и лучше. Не внешне, конечно, но, кому надо, это понимали, Треуз сам, конечно, понимал. Треуз был мужик себе на уме, не то чтобы какой-то недоумок. Когда яблоки станут достаточно хорошие, что-то будет. Не ясно окончательно пока ещё что именно и как это будет, но яблоки как-то проявят себя.

Но только в этом году что-то не так. Яблоки начал кто-то воровать. Треуза это ужасно беспокоит. Он не умеет считать. Но он прямо чувствует, что яблок становится меньше. Позавчера, например, ночью несколько штук кто-то унёс. Сегодня тоже, даже ещё больше. Может быть, это алтайские олени заходят и длинными мордами жуют себе яблоки. Но не может этого быть, олени никогда не смогли бы попасть в сад через забор. В саду натоптана трава следами босых ног. Правда, следы на густой траве не остаются. Но во всем по-прежнему чувствуется присутствие следов от босых ног. «Босяки». Так Треуз про себя неуважительно назвал вторженцев.

Треуз разложил в траве рядами куски колючей проволоки. Тем более в темноте, а так их даже и днём никаким глазом не видно. Не предупреждённый человек войдёт в траву, он не может же знать заранее, что там разложено ржавое железо, оставшееся то ли от времён кровавых депрессий, то ли от мировой войны. Утром в траве остались следы крови. Но число пропавших ворованных яблок от этого не уменьшилось. Треуз наложил ещё больше проволоки. На следующее утро обнаружилось ещё больше крови, и ещё больше яблок пропало.

Отравленное яблочко

Треуз всё же точно хотел бы знать, кто берёт его яблоки. С этой целью он скрепя сердце оторвал одно яблочко и отравил. Он прикрепил мёртвое яблоко обратно на дерево (относиться к нему как к яблоку он всё равно уже больше не мог), установил его на самом виду, чтобы оно первым попалось в руки тому, кто будет искать в темноте, и окропил сверху брызгами липкого яда ещё разок. Он применял какой-то старый яд. Что-то сильное и быстродействующее, но, однако же, без запаха, что хранилось в тёмной бутылке у него в подвале. Олени обладают высоким чутьём, они никогда бы такое яблоко есть не стали.

Наутро Треуз нашёл у себя в саду под забором девушку. Красивая и босоногая очень молоденькая девушка-подросток лежала, прислонившись спиной к забору, с надкушенным яблоком в судорожно зажатой руке, как Белоснежка, и глядя в небо широко раскрытыми стеклянными голубыми глазами.

Следы свежей крови по-прежнему были видны в траве, и число сворованных яблок не уменьшилось. Видно, в суете ночного вторжения никто и не заметил, что одной недосчитались. Она, скорее всего, и почувствовала себя плохо и умерла очень быстро, не успев даже крикнуть. Или, даже если успела, все были так заняты или возбуждены, что никто ничего не услышал.

Треуз закопал девушку в углу огорода. На следующую ночь он выставил на самых длинных ветках ещё несколько других отравленных яблок. Яд кончался, но что делать. Треуз понял теперь, что означала эта бутылка, припрятанная, наверное, его дедом в кладовке. Кто-то предвидел это событие на несколько поколений вперёд, либо уже сталкивался с такою же проблемой несколько поколений назад, так что пришлось купить лекарство в аптеке. Судя по бутылке, аптека была приблизительно двадцатых годов.

На следующий день Треуз встал с восходом солнца, покуда никто ещё не мог его увидеть. Он подобрал ещё четырёх мёртвых девушек, как будто бы разложенных одна возле другой рядком вдоль забора. Яблок на деревьях всё равно поубавилось довольно много. Девушек Треуз в этот раз не зарыл, как полагается, а ближе к вечеру развесил их на деревьях, как ворон, для устрашения остальных, и включил фонарь. Жил он всё равно в стороне от деревни, милиции он не боялся, потому что милиция там всё равно никогда не ходила.

Треуз понял главное, что вторженцев у него много. Он сначала было думал, что при помощи яда он сможет просто, как мышей, их всех извести. Но теперь он увидел, что среди опавших, как осенние листья, возле его забора, была одна девушка из соседней деревни, и даже одна такая девушка, которой Треуз вообще никогда не видел. Могло быть даже, что девушка вообще приехала специально из города на электричке.

Ближе к вечеру, ещё перед заходом солнца, Треуз услышал у себя в саду шум. Кто-то возился на дереве и ломал ветки. Выйдя на крыльцо с двустволкой, Треуз увидел двух девушек, возящихся в яблонях, выискивающих и вытаскивающих наиболее вкусные и наиболее зрелые плоды. Треуз посмотрел на девушек, девушки посмотрели на него, не увидели в нём ничего для себя интересного и мигом вернулись к прерванному занятию уплетания яблок. Треуз был и так не больно-то разговорчив. Но бесполезно было и что-нибудь говорить. Они видели других висящих девушек, но либо подумали, что это чучела или что-то ещё такое, либо настолько были заняты и привлечены яблоками, что просто не обратили на них никакого внимания.

Девушки кушали яблоки с таким остервенением, что ясно было, что это было главное дело их жизни. Важнее даже, чем жизнь. Потому что, когда Треуз навёл на них свои стволы и длинно предупредительно закричал, девушки даже не повернулись к нему, даже не обратили никакого внимания.

Однажды попробовав вкус яблок, они не могли никогда уже оторваться.

Треуз застрелил девушек двумя выстрелами из стволов. Для того чтобы не промахнуться, он подошёл совсем близко и стрелял почти в упор. Девушки, однако, были так увлечены, что не собирались ни за что прерывать своего занятия. Когда он уже застрелил одну, вторая, конечно же, всё поняла, но она и раньше всё поняла, так что ничто для неё просто не изменилось. Она только на мгновение обернулась, чтобы увидеть, как другая бухается с веток спиной на землю, и вернулась к прерванному занятию. Ей хотелось не убежать, а только успеть съесть как можно больше до того, как её застрелят. Когда Треуз выпустил в неё свой заряд, на её лице выразилось что-то вроде облегчения, она решила, что она успела уже довольно много до этого съесть, и спокойно спиной вперёд бухнулась с дерева и сразу умерла.

Не было уже ни времени, ни необходимости убирать девушек. Спускалась темнота. Вокруг забора ходили тени. Жадные, как волки, девушки шёпотом переговаривались.

— А может быть, и не нужно ждать темноты?

— Всё равно ведь фонарь горит.

— Это не помешает ему стрелять.

— Да ну его с его стрельбой, что он, удивил, что ли?

— Может собраться и его тихонечко придушить?

— Да кому нужно, только напрасная трата времени, кому он мешает.

— Тебе, что ли, мешает, да?

— Ну, это значит, что тебе просто пока ещё не очень нужно.

— Не доросла.

— Ну, тогда и иди отсюда.

— Это сегодняшнее развлечение — настоящее, оно не для недорослей.

— Нет, нам нужно подождать ещё немного до темноты, все говорят, что после темноты оно всё становится намного вкуснее.

— Скоро должна подойти ещё одна электричка из города.

— Подкрепление.

— Это плохо?

— Это и не плохо, и не хорошо.

— Может быть, всем не хватит?

— Или хватит, но не досыта?

— Не беспокойтесь, всем хватит.

— Для этого нужно-то всего только одно или два яблока, самым ненасытным и вместительным — три, но уж, верно, никак не больше.

— А больше ты и не съешь-то вообще.

— Это занятие, оно только представляется таким ненасытным, но насыщает довольно быстро.

— А ты откуда знаешь?

— А ниоткуда, я просто знаю.

— А ты что, не знаешь, что ли?

— Ну, так и иди отсюда.

— Никого силком сюда не звали, никому даже не рассказывали.

— Это не та новость, которой обмениваются, никто никому не говорил, все просто и так знают, должны знать.

— И адрес, и маршрут, и номер электрички.

— Когда надо, то уж, конечно, все знают.

— Такое только бывает один раз за тридцать лет, или за семьдесят лет, что выдаётся действительно хороший урожай на яблоки.

— Такой, как нужно.

— И уж тогда, всем известно, где, когда и зачем.

— Хотя в газетах и не объявляется, но, конечно же, ни от кого не скроешь.

Нашествие

Спустилась темнота. В последний момент перед самой темнотой ещё видно было, как вокруг, за щелями забора, скопилась стая волчьих горящих глаз. С наступлением темноты как будто бы поступила команда в один определённый момент. Со всех сторон через забор на яблоки ринулись девушки. Треуз пытался было стрелять. Он стрелял с изрядным упорством, перезаряжая стволы. Он убил штучек шесть, но несмотря на все старания, всё равно никто на него внимания не обращал. Потом у него кончились патроны, и он присел возле крыльца.

Девушки облепили яблони со всех сторон, быстро объели, но довольно скоро наелись. Усталые, они присели под дерево со всех сторон и стали песни петь.

«Яблони в цвету — ка‑коооооуе чууодо!»

Человек, который придумал эту песню,— он тоже, чувствуется прямо, что-то такое для себя понимал.

Потом, когда яблоки подействовали, все девушки пришли во внезапное вращение, и кружение, и бешеное движение тел, они взялись за руки все вместе вокруг деревьев и стали танцевать. Возник бешеный такой, отчаянный хоровод.

«Только один-единственный случай, когда девушки могут быть все вместе — это когда они в кругу».

Треуз пытался было встать с распростёртыми руками на пути у хоровода, ему казалось, что в своей бешеной пляске девушки поломают, раздавят деревья.

Так оно, конечно, и получилось.

Но первым на пути своей бешеной пляски девушки раздавили его самого. Хоровод вращался с огромной силой, как тяжёлый жёрнов или больший точильный камень. Достаточно было одного только прикосновения к нему для того, чтобы Треуз полетел под колёса. Они только несколько раз кругом прошли по нему. Не из зла — это вышло совершенно случайно. Они сломали ему спину. В течение некоторого времени Треуз лежал, прислонённый сломанной спиной к крыльцу. Он не мог уже больше пошевелиться, а только смотрел, как хоровод распадался на более и более мелкие хороводики, которые потом к утру уже опадали, как листья, по сторонам вдоль забора.

К утру первые гроздья рассвета улеглись над гроздьями опавших танцующих.