Глава 10

Вот уже второй день мы топаем по лесу. Вернее топаем первый, потому как первый день мы плыли на лодке по Мсте, а вот теперь должны выйти к богатым рыбой заболоченным разливам, где будем искать рыбоеда. Обычно армейские, особенно кавалерия, любят проезжаться по флотским, в плане того, что мало кто из моряков умеет на лошади держаться. После дня ходьбы по буеракам и кочкам, сквозь марево пьянящей, нагретой солнцем прели, могу сказать, что они на законных основаниях могут к верховой езде добавить ходьбу по пересечённой местности. Впрочем, особенно пересечённой она не была, места достаточно ровные, хотя на горизонте пару раз видела какие-то взгорки, но Тимофей нас вёл по ровным местам. Нет, мы, конечно, не падали, а Николай сам виноват, я как бывшая туристка предлагала взять ходьбу на себя, но он из-за отсутствия опыта недооценил, чтó это такое, тем более, что сам попросил проводника взять максимальный темп. Моя совесть чиста, я предлагала помощь, да и в момент озвучивания про максимальный темп предостеречь попыталась, увы. Лесовик скользил впереди, мелькая своей белой рубахой, а мы пыхтели сзади, искусанные звенящим муаром эскортирующих нас комаров. Если бы Тимофей не намазал нас какой-то травяной штуковиной, покусов было бы больше. Но сейчас Николаю уже не до таких тонкостей, угнаться за нашим Оцеолой он не может никак, но пыхтит и, стиснув зубы, пытается не опозорить чести флота. А я тихонько хихикаю, потому, как прекрасно помню свои первые походы, когда просто не могла понять, как все по этим колдобинам и зарослям прут не притормаживая, умудряются отвлекаться, подкалывать друг друга, словом, развлекаются, а у меня уже розовая пелена перед глазами, а пот заливает лицо и по спине в трусики натекает. Это потом с опытом уже не просто приобретаешь навык неутомимой ходьбы по лесу, но и ставить ногу тихо и мягко, как охотники ходят, не потому, что боишься зверьё спугнуть, а потому, что так удобнее и легче ходить. Ладно, после привала перехвачу управление, пока Николай дыхалку совсем не запалил, тем более, что по планам, мы должны скоро к цели выйти. Да и потому, что позади остались березняки и прибрежная дубрава, а сейчас пошла ольха, смешанная с вербой и тальником с пролесками осинников и чахлых ельников. Но я не успела, мы вышли, словно на балкон, на бугор над ровной гладью камышей с отдельными островками. Вот здесь и будем высматривать, а Тимофей уже складывает дровишки для будущего костерка, вот когда успел…

После поезда и нескольких часов в тряской бричке, нас высадили у церкви большого села. Адресат показали сатанеющие от любопытства местные пацанята, нас встретил рекомендованный и предупреждённый Тимофей. Один лейтенант в отряде оказался заядлым охотником, всё сумел организовать в кратчайшие сроки и дал нам Тимофея проводником с самыми положительными рекомендациями. Колоритнейший дядечка этот лесовик, скажу вам. Одного роста с нами, но в плечах минимум в два раза шире, что жутковато представить, сколько силы в него природа отсыпала. На ковшики похожие ладони, чуть прищуренные абсолютно ровного тона, с как нарисованной голубой радужкой глаза на загорелом не по-морскому обветренном лице, при всём этом с удивительно плавными движениями. Со всем вежеством поклонился и руку протянутую пожал бережно, чтобы не сломать ненароком. После жаркой с травяными отдушками баньки, в которой он нас душевно прожарил, и мы до обессиливания нахлестали друг дружку свежими дубовыми вениками, прерываясь посидеть в тенёчке с кружками прохладного кваса с хреном и ещё какими-то травками, чтобы снова нырнуть в парной жар. Потом мы сидели под навесом за столом, где компанию нам составил только старший сын-подросток, а хозяйка с вертлявой пацанкой, оказавшейся второй дочкой, только подавали, за стол не садясь. Благостно умиротворённый организм уже явно нацелился на стыковку уха с подушкой, а вдруг посерьёзневший Тимофей спросил:

— Не пойму я никак, барин, для чего птицу искать будем?! Меня Терентий Павлыч попросил помочь, только мне сначала понять нужно.

— Понимаешь, Тимофей, нужна птица из соколиных, чтобы на корабле со мной плавала. Сначала думал про сокола вроде сапсана или ещё хвалили балобана, только наверно лучше скопу, ведь вода, да и охотиться сама сможет при желании, и воды бояться не должна.

— Прости, барин, это новая мода такая господская или забава какая?!

— Нет, Тимофей. Это не забава, это я хочу её научить помогать мне сверху чужие корабли видеть, сверху ведь гораздо дальше видно. Потому и нужны птицы родственные орлам и соколам, у них глаза в даль хорошо видят и дальномер есть, а чайки не подходят, в даль не видят. Это ещё никто не делал, но, мне кажется, что получится.

— Это сам делать будешь?! Учёным умникам вашим на потеху и кураж птицу не отдашь?

— Ну да. Сам и буду, ведь никто и не знает как. И не отдам никому.

— А ежели не выйдет ничего путного, что с птицей станет?

— А если не выйдет, может такое быть, согласен, будет у нас жить, дом у нас в Гатчине, будем ему рыбку покупать или сами ловить в прудах, не обидим.

— Тогда ладно. А если что не так, уж лучше мне привези, может сумею к лесу приучить и отпустить потом. Дикие звери, они в природе должны жить, плохо им с людьми, мучаются.

— Договорились, ты прав и если что, буду помнить твои слова.

— Не серчай, барин. Очень у меня за лес душа болит. Должно Господь мне его под охранение дал ношей тяжкой…

Мы с расспросами не полезли, главное было сказано, а любопытство не только кошку сгубило. Вот вам и простой мужик, подумалось, что ведь из него в другой жизни хороший говорун выйти может. Потом уже в пути снова зашёл разговор, на что услышали, что оказывается, при входе вертевшаяся старенькая лаечка, что подошла и деловито обнюхала, была первым и серьёзным тестом, что она в людях зло и подлость чует. А чтоб как к нам ещё и лоб под ласку подставила, такое редкость редкая. Так, получили мы первую индульгенцию:

— Тимофей! А если бы твоя Найда меня не признала, неужто от денег обещанных отказался?

— Да что ж ты, барин, такое глупое спрашиваешь? Неужто деньги – самое разглавное в жизни?! Нужны, кто же спорит, дочкам приданое собирать надо, на ярмарку съездить потешиться, посмотреть, себя показать. Только деньги деньгам рознь, нельзя душу за деньги закладывать, людское надо в себе блюсти, иначе лес не простит и Господь осерчает. И не всё деньгами меряется, неужто не знаешь?

— Знаю, как не знать. А что бы делать стал?

— Да это не вопрос. Свёл бы тебя с Никиткой Поляковым, он через три дома живёт, тот за копейку мать родную удавит, не то, что птичку сходить найти. Вот разве ещё до душегубства не сподобился, а так, продал душу уже, пропащий совсем, гребёт под себя и гребёт, уже почти всё общество закабалил, а всё ему мало. Вот он бы вас и пряниками медовыми встретил, и куда надо на бричке отвёз, часто городские к нему обращаются…

— А почему Терентий Павлович с тобой, а не с ним, если Никита такой разлюбезный?

— Потому, барин, что Терентий Палыч охотник справный и человек настоящий, лес его любит, и он лес чувствует, хоть и городской. А тебя, видать, сильно уважает, если ко мне направил. Он барин правильный…

Вот чего только не узнаешь под мерный плеск вёсел по речке-невеличке, куда свернули пару часов назад. И что оказывается обещанные пять рублей за помощь не так важны, как благорасположение старой лайки, а ведь в крестьянском хозяйстве это деньги огромные, если стельная молодая корова не больше трёх рублей стоит…

Вот теперь отдышавшись, пока Тимофей бивуак наш обихаживал, мы пристраивались к прихваченному морскому биноклю, пытаясь над живущими своей жизнью камышами, высмотреть силуэт рыбоеда, как местные скопу называют. Скоро стало ясно, что это занятие или очень сложное, или катастрофически бесперспективное. Это не на море ровную линию горизонта осматривать, там надо на огромной однородной поверхности разглядеть точечный объект, а здесь с таким малым полем зрения увидеть пролетевшую вдали птицу на фоне мельтешения камышей и кустов невозможно. О чём со вздохом поделились с нашим сопровождающим.

— Да не переживай, барин! Сейчас с дорожки чаю попьём, а сами будем на небо поглядывать. Не волнуйся, у меня глаз дальний, увидим. Тут рыбы много, две, а может и три семьи тут кормиться должны, ещё до вечера увидим, ежли свезёт, и к гнезду нас выведут. Не суди, но я ведь специально за рыбоедом никогда не смотрел, так, мимоходом примечал из любопытства…

Уже зашипел, собираясь кипеть котелок над костерком в ямке, наши котомки у кучи свежего лапника, где к двум берёзкам привязанный тент из плотной холстины обозначил спальное место, и всё это стремительно, но без суеты и лишних движений. Чай на травах и брусничных листьях, что здесь оказывается редкость громадная, со смятыми в пути до вида полной непрезентабельности пирогами с солоноватым творогом и мёдовым ароматом, вкус непередаваемый. Скопу увидели не мы, а словно изредка поглядывающий Тимофей. Буквально в кабельтове над камышами деловито тащила извивающуюся полукилограммовую тонкую щучку чёрно-белая птица. С подсвеченного уже низким солнцем силуэта мы не сводили глаз, и удалось хорошо высмотреть цель её полёта, даже гнездо на сломанной старой осине в бинокль разглядели. На мой порыв пойти уже сейчас, мне резонно предложено было посмотреть ещё, вдруг и другое гнездо углядим, а первое никуда не убежит. Уже перед самым закатом нам повезло увидеть второго рыбоеда, который показал нам и второе гнездо на островке, куда без лодки добраться шансов не было. И, тем не менее, под комариный звон мы устраивались спать удовлетворённые и обрадованные своей удачей, ведь могло случиться, что наблюдать пришлось бы несколько дней, а может ещё и место менять, о чём меня лесовик заранее предупреждал.

Разбудил нас запах запекаемой зайчатины, Тимофей с утра успел добыть, а теперь колдовал у костерка. Несмотря, на зудящее искусанное лицо и руки, утренние процедуры в ледяном прозрачном роднике у подножия нашего бугра, и предвкушение сытного завтрака в уже наливающемся жаром солнечном утре, радовали и бодрили. А когда, после быстрых сборов мы подошли к известной нам осине, мы Тимофея сумели сильно удивить, когда ему было велено ближе не идти, и последние метров сто мы пошли сами. На подходе к гнезду, где уже почувствовала троих птенцов и одного из родителей, последний как раз заволновался, но контакт возник, и удалось его успокоить немного. Сильно давить нельзя, ведь недолго оглушить и последствия могут быть неприятными, поэтому, только предпосылая волны дружелюбия, и чуть отводя от себя внимание, неспешно приближаемся. Уже у самого гнезда, чуть всё не испортила, почему-то, кажется, что это была мамаша, только настоящая женщина могла затеять такой скандал. Сначала сверху рядом с нами, едва не на голову шлёпнулся окунь граммов на триста, а следом с неба с визгливым клёкотом явилась пернатая гостья, что сбило наш контакт, и заволновался взрослый в гнезде. Хоть плюйте в меня, но напоминало это поднятый визг, когда вернувшаяся из магазина супруга застукала мужа с приятелями и с уже налитыми стаканами. Пикирующая разъярённая фурия, имеющая по четыре длинных жутковато изогнутых острых когтя модели "прощайте глазки" каждый, это переживания не для воспоминаний в старости у камина. Ничего умнее, как пульнуть в неё на третьем заходе волной ужаса, в голову не пришло. "Жуть", — выдохнул рядом Николай, словно споткнувшаяся в воздухе скандалистка метнулась в сторону, и обиженно поклекотывая села на ветку в полусотне метров. А мне пришлось срочно успокаивать взбаламученных обитателей гнезда, хорошо, что волна страха их не задела. Взгромоздясь на толстую неустойчивую ветку, а из детства помню, какие ненадёжно ломкие сучья у осин, моя голова поднялась над кучей сваленных веточек и сучьев, у местных дизайнеров именуемую гнездом, едва на аршин.[20] Имеющийся родитель встопорщил перья на затылке, приподнял крылья и, раскрыв убедительный чёрный клюв, как-то обиженно клекотнул, из-под него высунулись и уставились на меня, идеально круглые оранжевые глазёнки на нелепых угловатых едва прикрытых пухом головёнках. Оно и понятно, ведь я им всё время посылала отчуждение, так что наше явление противоречило укладу вещей, а волны дружелюбия не позволяют на нас кинуться, словом, обидно и непонятно, но вроде не страшно. Тем временем родитель – всё не отпускает ощущение, что это папаша, ну по-другому бы себя мать вела – не опуская крыльев и не сводя с меня пронзительных жёлтых глаз, встал и чуть отступил, а прагматичные чадушки со всей готовностью с писком распахнули в мою сторону три клюва. Вот как у них так получается, что за миг на месте головы возникает распахнутый зев по площади больше головы в полтора раза? Но затягивать не стоит, и я уже зондировала своим щупом всех троих. Хоть, ещё в пути был разговор с Тимофеем, и он советовал без вариантов брать самого крупного и активного птенца, что после удаления лишнего рта самого хилого быстро докормят, и он может ещё и обгонит бывшего крепыша. Но, мне глянулся самый маленький, вернее почувствовала я от него, какой-то родственный отклик, словом, тихонько положила на край гнезда старый волчий треух специально для этих целей выделенный мне Тимофеем. Возникла тягостная пауза, ведь желательно, чтобы птенец сам перелез в шапку, без резких движений с моей стороны, а как ему это объяснить, кто бы ещё присоветовал. Мои позитивные эмоциональные посылы хоть и успокаивают, но к нужным действиям никак не ведут. Я буквально физически ощущаю, что даже подкреплённая мной магически ветка под ногами на грани и готова проявить всю свою противную ломкую суть, папаня весь растопорщенный изображает эмблему "Монтаны",[21] мелкота не получив ничего в разинутые дырочки их захлопнула и попискивает серой пушистой кучкой. Не знаю, чем бы всё кончилось, но тут на сцену вступила успевшая успокоиться дама, плавно без шума спланировав на дальний от нас край гнезда, деловито и сердито клёкнула на муженька, потом наклонив голову посмотрела нам в глаза, я старательно метнула ей, дескать мы такие хорошие и родные, "просто случайно мимо проходили". Не знаю, что тут сыграло свою роль, лично я остаюсь в уверенности, что помогла пластичность женской психики и врождённый прагматизм, ещё раз глянув на меня, она безошибочно, а может просто самого мелкого, которого не так жалко, стала подталкивать глянувшегося нам птенца к треуху. И мне показалось, что с тоскливым вздохом малыш плюхнулся внутрь, а мамаша сделала вид, что проинспектированное вместилище для птенца её устроило, папаня всё время стоял сбоку с неподвижной невозмутимостью киношного индейского вождя. Ещё не веря случившемуся, мы тихонько прикрыли нашего малыша меховым клапаном, и стянули треух к себе. Как нам удалось спуститься с этой осины и не сверзиться, не знаю, без чуда не обошлось, мы, подобрав внизу окуня, пошли к ожидавшему нас Тимофею, ощущая в треухе тихие движения нашего приобретения. Там Тимофей обрадовался рыбке, перехватил её, ловко взрезал кожу и стал срезать филе с хребта, а мы маленькими кусочками стали вкладывать его в распахнутый попискивающий клюв. Пара последних кусочков, похоже, уже не лезли, но малыш проявил упорство и мужество, проглотил и их, после чего закопошился, устраиваясь на отдых. В хорошо видимом с нашего места гнезде после короткой бурной разборки, похоже, папаня получил жесткий пинок, и улетел за питанием, которое к удивлению притащил ещё до нашего ухода, и тут же был выпнут продолжать подвиги кормильца и добытчика – удивительная схожесть с некоторыми моментами людского социума. А Тимофей на меня поглядывал с нотками едва скрываемого уважения и пиетета, проникся, видимо прекрасно себе представлял, во что может вылиться попытка, среди дня внаглую попытаться изъять птенца из гнезда. Но при этом, не теряя головы, уже успокоил, а нам как-то в голову не пришло, дескать, он уже присмотрел пень с личинками, а сейчас по пути срежет орешину для уды, так что через пару часов мы с рыбкой будем, всем хватит. К вечеру три раза успели покормить птенца, когда поспела ушица и для нас. Никаких томатов, стопочек водки и даже без лаврушки, со всего лишь парой картофелин и луковицей, а такой вкусной ухи мне едать не приходилось. К следующему вечеру, наконец, улеглись ажиотаж и эйфория от появления малыша. Прекрасно помню своё первое возвращение из роддома, к счастью, хоть молоко было и хватало его, но всё не так и не с руки, за несколько дней в послеродовой палате как-то уже привыкнуть успела, а тут с нуля, и Пашка с видом зачуханного солдатика первых месяцев службы с непроходящим офонарением в круглых выпученных глазах. А вот фигли вам! Не рожал, хоть так приобщитесь… Наутро Тимофей мимоходом поинтересовался, почему мы самочку выбрали? Ой, святая душа! Очень у нас там выбор был, как вышло, так и вышло, в смысле, чего дали, тому и рады. Как он признал пол птенца, сие разуму не подвластно, а когда наутро мы разбирались с результатами прошедшей ночи и малышка попробовала требовательно клёкнуть, она и стала Клеопатрой, в миру – Клёпой. А разбирали мы то, что, когда укладывались, чтобы малышка не замёрзла, она была помещена под одеяло с перевёрнутым треухом нам на грудь, а утром она нашла себе место на шее, деловито засунув нос в бороду. Но кроме этого на нас старательно покакали или пописали, у птиц отличить одно от другого сложно, если вообще отличается, так что предусмотрительно выданная мне перед выходом в лес рубаха из плотной холщовой домовины[22] и стёганая жилетка у ворота были, скажем, испачканы. Одёжку мы сходили постирать на родник, а вот Клёпа выдала очередной фортель. Оказывается, мы страшные чистюли и упрямицы, поэтому присаживаться на испачканную тряпочку в треухе мы не станем, и ещё кроме писка и клёкота, в возмущении мы даже шипеть умеем. А уж волны возмущения, которые она на меня обрушила, поверьте, это что-то. Тряпочки у нас были, но всего пара штук, и снова выручил Тимофей, он притащил сухого сфагнума,[23] которым выстелили импровизированное гнездо и на нашей полянке наступили мир и благополучие.

Всю прошедшую ночь я не спала. Николаю совершенно не знакома материнская настороженность, если бы я не приглядывала, он пару раз Клёпу чуть не придавил, первый раз, когда руку на неё положил, второй раз, когда решил повернуться на бок, как раз в ту сторону, где Клёпа устроилась. Теперь бы отдохнуть, но надо с ней контачить, ведь к дороге её нужно подготовить. С контактом возникли сложности, когда спит, не достучаться, так самозабвенно дрыхнет, как в танке. А едва проснулась, пищит, а на ментальном уровне: "ХОЧУ ЖРАТЬ!!! ЖРАТЬ ХОЧУ!!!", не перекричишь. Когда я возилась с Профом, то когда в самом начале нужно было ему для привязки при установлении контакта дать каплю крови, пришлось палец прокалывать. Здесь Клёпа сама куснула нас за палец, а прикрытый мягкой плёнкой клюв оказался с острым кончиком, и в укушенное место сразу ткнулся горячий острый твёрдый язычок и слизнул каплю крови.

Когда сытая птенчиха успокоилась и стала устраиваться, а Тимофей ушёл добывать рыбу, я решила начать знакомиться с ней. Мои сомнения в умении Тимофея определять пол закончились при первом же погружении зонда. Да, это действительно девочка, восхитительно эгоцентричная и безапелляционная. Собственно мыслей она не генерировала, а может, ещё не умела, но образы были конкретные и объёмные. Не знаю, как это выглядело со стороны, но изнутри это было примерно так:

— Здравствуй девочка!

— Тепло! Сытно! Не мешай!

— Тебя зовут Клёпа!

— Не мешай!

— Ты меня уже знаешь? Ты сейчас на меня смотришь.

— Ты вкусно. Еда. Тепло.

— Ты теперь со мной будешь, ты рада?

— Отстань! Сплю.

Сидит в шапке взъерошенное чудо и моргает своими очаровательными оранжевыми глазищами. Нет, вы представляете себе рыжие круглые глаза, на которые надвигается тонкая плёночка век и она утыкает не по росту большой клюв в складку меха. Всё, спит. Можно табличку вешать: "Не будить! Не кантовать! При пожаре выносить в первую очередь!". Николай тихо подхихикивает на моё недовольство. Да, я недовольна, но досадую на себя, ведь этому существу всего три недели от вылупления из яйца, а я с ним едва не на равных. А у неё сейчас одна главная работа – спать и кушать и тем самым расти. И с ней сейчас не контакт интеллектуальный устанавливать нужно, а просто любить, заботиться и защищать. Так что ещё день мы здесь и выдвигаемся в обратный путь, тем паче, что идти будем медленнее.

Но назавтра выйти не получилось. Нас разбудил расстроенный Тимофей:

— Барин! Беда у нас.

— Что стряслось? — спрашиваю, аккуратно перекладывая Клёпу в её гнездо.

— Лосиха подошла с лосёнком, подраненная она, кажись какие-то лиходеи в неё стрельнули.

— Что нам-то делать?

— Что делать не знаю, дострелить и лосёнка с собой взять пока подрастёт, а то пропадёт совсем. Мясо закопать придётся, не донесём, пропадёт зазря. Странность чую, барин, лес её к нам прислал…

— Пойдём, посмотрим. Где они?

— Вот у ручья топчутся.

Внизу на утоптанной нами площадке у родника стояла истощённая лосиха, над гноящейся изодранной раной на боку с гулом роились сотни мух. Лосёнок ростом в стригунка непонятливо тыкался в заднюю ногу матери, которая встревожено, топорщила на нас ноздри, принюхиваясь.

— Тимофей, где бы тут её положить, ей день отлежаться надо будет?

— Да вон влево за кустами, там сухо, песок наверно под травой…

— Ты пока лосёнка в сторону отведи, а я его маму посмотрю.

— Барин! Ты поаккуратнее, она за малька вступится, копытом убить может.

— У неё на это уже сил нет, не волнуйся, авось не пнёт, ты маленького придержи…

Мы подошли, лосиха ткнулась в руки шершавым тёплым носом, пришлось ухватить её за большое ухо и потянуть за кусты на полянку. Уже в пути я подсунулась просканировать состояние, кроме раны, похоже, пуля скользнула, ободрав плечо недели две тому. К счастью, выше лопатки, не задев, я уже подчистила рану, на ходу сваливались по шерсти комки гноя, жёлтых мушиных личинок, омертвелых тканей, а когда мы толчками пытались уложить её, я смотрела, как по затянутой плёнкой тонкой юной кожице недовольно ползают мухи, обиженно жужжа. Лосиха, наконец, сложила свои длинные ноги и устало легла привалившись на здоровый бок, мы пошли искать, чем прикрыть от насекомых молодую кожу. Сначала попались какие-то листья, вроде лопуха, но потом вспомнился сфагнум, пришлось озадачить Тимофея. С полчаса мы просидели, присматривая, понемногу подправляя лечение, пока лесовик принёс свежий мох. Тимофей оторопело уставился на свежий затянутый рубец на месте раны, пришлось забрать у него мох и сделать импровизированную повязку-накладку. Лосиха спокойно спала, только иногда стригла ушами.

Тимофея, пришлось утаскивать почти волоком, а в нашем лагере была чудо-картинка. Освоившийся лосёнок успел растормошить наши вещи, частью потоптал, а сейчас любопытно тянулся к треуху, в котором, разинув клюв и растопырив голые крылышки, возмущенно пищала Клёпа. Как раз в момент нашего появления она долбанула лосенка в нос, он испуганно фыркнул, Клёпа упала в шапку, а лосёнок испуганно отскочил, едва не шлёпнулся на попу. Пришлось скорее хватать гнездо, где оскорблённая в лучших чувствах девица тыкалась нам в бороду и писком жаловалась, что тут такие большие уроды ходят и пугают девочку маленькую.

— Какой прохвост непутёвый, всё перевернул… — весело сокрушался Тимофей, наводя порядок, дав напоследок слизать с ладони соль стоящему тут же нескладному лосёнку.

Вот же развели мы тут детский сад, ещё чуть и добавить собачку Авву и будем Айболитами на берегу Лимпопо. К моему удивлению Тимофей не задал ни одного вопроса о произошедшем. Что выход перенесём на день, воспринял естественно, а к вечеру на прижившегося в нашем лагере лосёнка Клёпа даже пару раз клёкнула. Меня же порадовало, что Клёпа показала свою реакцию на опасность, то есть смелая она, не стала забиваться в шапку, прятаться или каменеть, а встретила ворога своей худенькой грудью, похоже, сварим мы кашу с этой девчонкой. Ещё благодаря лосёнку, Клёпа прониклась к нам любовью и приняла, что она в нас нуждается, то есть, то, что я пыталась установить контактом, сделалось само. Была у меня мысль, что наш лагерь отпугнёт всех хищников, я не угадала, так как к вечернему чаю из тьмы к костру вышла рысь, я вообще сначала не поняла, подумала: откуда здесь такая большая кошка бродит? Деловито вышла, постояла, посмотрела на нас вертикальными щёлочками глаз и бесшумно исчезла в темноте, спящий лосёнок даже не проснулся. Тимофей только хмыкнул, мы тоже испугаться не успели, как-то всё мирно и обыденно, ну вышла, ну ушла, подумаешь… Я подумала о лосихе, но идти в темноте не решилась. На ужин снова была уха, уже вынужденно, припасы наши благодарный сын пациентки попортил. Вообще, после лечения лосихи в лесу что-то изменилось. Всю ночь совсем рядом тявкали по кустам лисы, утром на тропинке к ручью из-под ног вымахнул рябчик, Тимофей сказал, что в конце ночи рядом ходили косули, видимо мы перестали быть чужими. Перед выходом, пока Тимофей налаживал рыбку на рожнах, на прутиках расставлял её вокруг прогоревшего костра, а мы заталкивали кусочки в голодный клюв, рассказал на вопрос о лосихе, что на рассвете пришла и увела лосёнка, шла уверенно, теперь выживет. В эти дни совсем близко пролетали скопы, один раз с добычей, но нами не интересовались совершенно. У Клёпы пролёт родственников тоже не вызвал никаких эмоций. Тимофей завернул с собой приготовленную рыбу, и мы тронулись в путь.

В дороге Клёпа освоилась и временами высовывала из шапки голову и смотрела по сторонам. Жутковатая картинка, из серого треуха в сумке торчит на тонкой шее покрытая пухом голова со здоровенным чёрным изогнутым клювом. Это вы ещё её коготки не видели, от зависти иные модницы удавились бы. Выяснилось, что кроме обогрева, нам нужно от солнца Клёпу оберегать, так как её чуть не уморило на открытом солнышке. По дороге мы узнали, что до перьев и подъёма на крыло нам ещё с месяц. Тоже ещё вопрос как будем учить Клёпу летать, оказывается, родители заставляют птенцов лететь голодом, то есть прилетают, но не в гнездо, а садятся рядом, и если кушать хочешь, то лети, еда вот рядом совсем. Ладно, чего-нибудь придумаем. Ещё мы узнали, что у нашей девочки на шее будет тёмная полоса, как ожерелье, у самцов полоса бледная или вообще нет. А вырастет наша девочка килограммов до двух, это при размахе крыльев больше полутора метров, вот такая стройная супермодель, хотя сейчас в это верится с трудом, уже тяжеленькая и нескладная вся какая-то. Ловлю панические мысли Николая, какой гвалт устроят дети, когда Клёпу увидят, особенно Юля, ведь затискать и залюбить может…

Обратная дорога ничем особенно не запомнилась. С семьёй Тимофея попрощались очень тепло, как мы ни отнекивались, нам надавали кучу лесных деликатесов. Для Клёпы на всю дорогу с запасом была разделанная на кусочки рыба, проложенная порциями крапивой, Тимофей уверил, что до недели может пролежать, дней пять с гарантией. Клёпу устроили в небольшом лукошке, куда она удачно поместилась вместе со своим гнездом. На вокзале пара местных шавок устроили истерический лай, когда увидели сонно оглядывающуюся из корзины Клёпу.

А дома нас ждали, нет нас ЖДАЛИ! На ошарашенную Клёпу обрушилась лавина внимания трёх детей, к счастью, удалось во главе в приказном порядке назначить Антошу и воззвать к ответственности и взрослости. В итоге, на Маше оказалась непосредственная забота о Клёпе, а Юля с братом пошли копать червей и ловить рыбу. Конечно, пришлось рассказать официальную версию, что хотим взять Клёпу на корабль и использовать для наблюдения за морем с высоты, что в глазах будущего моряка – Антона подняло рейтинг Клёпы в небеса. А суматошная от счастья Машенька так пьяняще сладко вилась вокруг и не отходила ни на миг, и Николай, как на поводке ходил за ней, от её запаха кружилась голова, касания рук, платья, в общем, попал наш Ромео…

Вечером с дороги устроили баньку, по традиции сначала мы с Антонием, потом девочки, им жар поменьше нужен. Но мы быстро попарились с Антоном, он совсем по-взрослому старался отхлестать меня веником, потом быстро его помыли, пока парилка пар набирала с новой порцией дров. А потом пришла Машенька. Я очень сурово прочистила мозги Николаю, что если он правда любит, то обязан потерпеть до ночи, а сейчас доставить совершенно другие приятные ощущения свой любимой. Мне ли не знать, что если правильно попарить, то это не намного уступит любым ласкам. Вот только наш с Николаем дружок никак не желал помещаться между ног, а вздыбился и ужасно мешал всё время, очень неудобно. Но у нас получилось, тем более, что я хотела немного подчистить и подновить нашу Машеньку, ведь эти любвеобильные супруги совершенно не оставляют времени на просто полежать рядом, никак друг другом не насытятся или потом спят усталые. Мы неторопливо с водичкой сделали общий массаж, подновляя кожу каждым касанием, где поглаживая, где проминая и прищипывая. Потом пришло время веника с обмахиванием горячим воздухом, со следующим поглаживанием мокрыми из прохладной воды листочками, по горячей коже, потом горячие пошлёпывания кончикоми веточек, и снова мокрые оглаживания прохладным. Когда Машенька перевернулась на спину, Николай уставился на капельки на коже у пупочка подрагивающие в такт с учащённым дыханием, поверьте, удержать рвущегося с поводка ротвейлера гораздо проще, чем было в том момент Николая. В общем, я сбивала Николая, как могла, ведь сама видела, что это не просто, а безумно красиво. К примеру, комментариями вроде, а вот почему бы пупок не проколоть, так миленько серёжка бы в такой красоте смотрелась, и посылала картинку, тем более, что в прошлой жизни пупок себе проколола и искренне считала это красивым, а вот Николая переклинивало, благодаря чему я могла спокойно возиться с Машенькиными косметическими процедурами. Особенно смешно было слушать реакцию на моё предложение красивой татушки на попочке, нет ни одного бранного слова, но удивила не по-детски. Когда мы распаренные пили привезённый квас с лесными травками, Машенька завёрнутая в мягкую холстину и замотанными полотенцем волосами благодарно укорила:

— Ты чудовище! Мне же ещё девочек мыть, а я даже шевельнуться не могу… Ты даже не представляешь, что ты со мной сделал… — это Николай может и не представляет, а я-то в подробностях могу представить, какой кайф после хорошей баньки, особенно если кто-то попарил со знанием дела. Была у меня подруга, она подвизалась массажисткой в какой-то сборной, вот однажды она мне такое устроила, за эти два часа я пару раз умерла и снова родилась, а потом вот так же сидела и пыталась привязаться к реальности.

— Машенька! Я бы помог, но они же девочки, нехорошо это будет…

— Иди уж, папочка, твой – сыночек, мои – девчонки. Ой, я тебе вечером отыграюсь. Не волнуйся. Они уже большие. Пока станут мыться, я очухаюсь… А квас правда чудо, вот бы научиться…

— У вас с Дусей квас тоже замечательный, а это просто разнообразием побаловаться.

— Всё, иди уже, только ко мне не приближайся, я же тоже не каменная, а когда детей тогда мыть. Да иди уже! Влюбилась как кошка на старости лет…

У нас ещё остались три дня отпуска, которые мы посвятили обустройству Клёпы, ведь пока она не оперится, брать на корабль её не стоило. Удалось через Антошу с Машей организовать добычу рыбы местными мальчишками. А больше всего эмоций подарила Сима. Сима – это кошка хозяев дома во флигеле которого мы живём. Представляете, приходим из бани, девчонки уже ушли, Антоши нет, стоит корзина с Клёпой, и над ней склонилась кошка, про которую хорошо известно, что половину пропитания она добывает себе сама, таскает не только мышей, но кротов, полёвок и главное птичек. Испугаться мы толком не успели и в Симу ничем тяжёлым не запулили, оказалось, что Сима с чувством вылизывает Клёпу, а ей это определённо нравится. Вот так и повелось, что Сима Клёпу удочерила, по крайней мере, вопрос как Клёпу ночью согревать решился сам собой. Когда я немного пощупала отношение Симы, оказалось, что у неё несколько дней, как забрали котят, вот она и нашла им замену…

Но всё хорошее заканчивается и нам возвращаться на службу. Николай бурчит, что раньше, несмотря на любовь к семье, служба была на первом месте, и на службу рвался с большей радостью…


Загрузка...