Ночные клинки

Глава XV

Священная клепсидра была в глубокой тайне припрятана в личной казне марангского эмира. Наступило время решать, что делать дальше.

Эмир пригласил Конана на прогулку по его саду. Сад был и впрямь хорош, но любезность правителя оторвала киммерийца от многообещающего свидания с одной дворцовой служаночкой, чем северянин был немало раздосадован.

Изысканная речь владыки Маранга лилась и лилась — плавно, неостановимо… Конан начинал чувствовать глухое раздражение — в Киммерии привыкли говорить открыто и прямо.

— Так все-таки, не согласится ли доблестный Конан занять место командира моей гвардии? — журчал эмир. — Теперь, когда Тлессина повержена… кто может противостоять войску Маранга, тем более, если его поведет в бой прославленный Конан Киммерийский?

Северянин насторожился. Это становилось интересным. Неужто эмир решил обратить оружие против Ночных Клинков?..

Однако это оказалось совсем не так. Воевать со страшным, гнездящимся где-то на юге врагом он не хотел ни на йоту. Мирные города приморья — Дель Морга, давний торговый соперник Маранга, и прочие, помельче, — вот что эмир хотел бы прибрать к рукам, всячески убеждая Конана возглавить его войско и суля златые горы — пост наместника в Дель Морге, например…

Конан хмыкнул. Подобное ему нравилось — он был сыном своего века и белых риз не носил. Пожалуй, завершив дело с Орденом, вполне можно было бы осуществить и эту операцию… Хозяин Дель Морги — разве плохо?

Однако его природная осторожность подсказывала иной возможный исход. Устрашенные города откроют ворота, он, Конан, и впрямь обоснуется в Дель Морге, а потом его настигнет внезапная смерть от чаши с отравленным вином. Эти южане… Киммериец насмотрелся на их обычаи в Шадизаре и Аренджуне, не говоря уж о Заморе. Сладкие речи и обильные возлияния — а потом предательский удар в спину!

Конан почесал затылок.

— Это, конечно, все очень хорошо…

— Но? — подхватил проницательный эмир. — В чем тут преграда?

— У меня осталось дело, — сдвигая брови, объяснил киммериец. — Мне надо покончить с Ночными Клинками — и пока я не расправлюсь с ними, ни за что иное браться я не могу. Хотя потом, конечно же, можно…

Эмир всплеснул руками, совсем как разочарованный купец, у которого сорвалась выгодная сделка.

— Зачем, зачем тебе это, Конан? Когда-нибудь потом, когда армия объединенных под властью Маранга городов обретет настоящую мощь, я заверяю тебя, я даю тебе слово, что мы непременно…

Конан едва заметно усмехнулся. Киммериец хорошо знал цену подобным обещаниям.

— Нет, достойный владыка. У нас в Киммерии не привыкли откладывать месть до завтрашнего дня. Боги помогают смелому! Я должен отправляться на юг.

— На юг… — эмир тяжело вздохнул. — На юге ты не найдешь ничего, кроме мучительной смерти — или же нового рабства. Подходы к крепости Ночных Клинков охраняет элементал, дух огня, покорный чародеям ордена — он испепелит тебя, как только ты приблизишься…

— Элементал? — Конан поднял брови. — С такими я еще не встречался… Что ж, значит, тем интереснее будет поход!

— Конан, Конан… — эмир вновь покачал головой. — Я понимаю, что ты не слишком-то доверяешь мне. Но чтобы уговорить тебя встать под стяги Маранга, я готов отдать тебе руку моей дочери Илорет!

Киммериец поперхнулся. Прелести наследницы Маранга, разумеется, не оставили его равнодушным, но слова эмира повергли северянина мало что не в смятение. Переспать — это, пожалуйста, а вот все прочее… Разговор начал приобретать совсем дурной оборот. Кром! А тут еще эта болванка… то есть, тьфу, Священная Клепсидра, каковую надлежит доставить в вендийский храм и каковую смогли понять лишь полдюжины крепких рабов — она-то остается здесь, в Маранге!

А еще Лиджена. Девчонка, умудрившаяся неведомыми путями угодить из Бодея в Маранг! Которую, — Кр-р-ром! — все-таки придется тащить домой… ибо не пристало мужчине похищать таких девушек и не возвращать их… за немалый выкуп, разумеется.

Ладно. С южанами жить… Конан натянул на лицо улыбку.

— Почтенный эмир, твои слова меня убедили. Я согласен. Но только я прошу, — (слово это далось северянину нелегко — он привык брать и отнимать, но никак не просить), — отпустить на свободу служанку твоей дочери по имени Лиджена. Ее надо отправить в Бодей… к ее отцу.

— Немедленно распоряжусь, чтобы ее отправили на самом лучшем нашем корабле! — энергично рубанул воздух ладонью эмир. — Я дам ей надежную охрану… и щедро одарю. Ты доволен?

— О, да! — кивнул Конан. — Как только она отплывет — мы займемся твоей армией, почтенный. Я думаю, — небольшая муштровка ей не помешает…

Эмир пришел в восторг.

— О, нет, конечно же, нет, доблестный Конан! Я наделю тебя всеми необходимыми полномочиями…

— Чем-чем? — переспросил киммериец. Подобные слова он слышал впервые.

— Станешь командующим, вот что, — разъяснил эмир.

— А-а… ну, тогда ладно.

— То есть, мы договорились? — обрадовался эмир.

— Ну-у… Где-то в главном… — протянул Конан.

Любой северянин сразу же понял бы, в чем дело — прямодушные и честные, киммерийцы презирали обман и почитали данное слово священным.

Все это время Лиджена проводила, словно в глубоком сне. Сперва девушку вновь приставили к ее обязанностям; она выполняла их четко и монотонно, словно заводная кукла. Ее тормошили, расспрашивали — она отделывалась односложными «да» или «нет». Потом, когда победоносная армия Маранга вернулась из Тлессины, освободив всех попавших туда в рабство жителей приморского города, Лиджену оставили в покое — рассказчиков и рассказчиц хватало и без нее.

Ревность к Илорет, выказывавшей более чем откровенные знаки внимания. Конану, промелькнула единственной искоркой прежних человеческих чувств. Промелькнула — и угасла.

И если сперва Лиджена еще способна была испытывать нечто вроде зависти, видя, как тонкая ручка принцессы Илорет словно бы случайно касается мощной, бугрящейся налитыми силой мышцами длани Конана, то потом пропало и это. Словно рабочая лошадь, что с завязанными глазами тупо крутит мельничье колесо, Лиджена выполняла свои обязанности. Ее хвалили и ставили в пример. Она не допускала ошибок, исполняла порученное точно в срок и с отменным старанием. Однако сама девушка едва ли осознавала, в чем заключается ее работа. Руки справлялись сами; сознание дремало, завороженное неотступным страшным видением глаз Нелека Кахала. Они, эти нечеловеческие, вынырнувшие как будто из преисподней глаза, не отпускали ни на миг Лиджену, постоянно глядя ей прямо в душу, выжигая в зародыше даже самую мысль о сопротивлении. Они, эти глаза, казалось, говорили ей — ты наша. Ты навсегда стала, нашей, и мы уже тебя не отпустим. Настанет день, когда мы отдадим тебе приказ, и ты выполнишь его, даже если это будет приказ броситься в огонь или перерезать себе горло.

И Лиджена ждала. Гордая дочь Чесму совершенно перестала походить на себя, сделавшись тупой и покорной. Управительница была довольна — Лиджена не заводила шашней с молодыми лакеями, хотя те сперва проявили к ней очень даже большой интерес. Однако, стоило домогавшимся ее благосклонности поближе взглянуть в когда-то прекрасные аквамариновые глаза, теперь мертвенные и безжизненные, как охота переходить к объятиям у них резко пропадала.

Ничего не изменилось и после прихода потрясающей вести о том, что сам пресветлый эмир Mapaara — да продлятся вечно дни его мудрого правления! — узнав от доблестного Конана, победителя датхейцев, о тяжкой участи Лиджены, дочери Чесму, решил отправить ее домой на специальном корабле, в сопровождении почетной стражи и с богатыми дарами. Лиджена равнодушно выслушала известие и молча пожала плечами.

— Как? Ты не рада? — опешили тормошившие ее товарки.

— Рада. Я рада, — ровным голосом произнесла Лиджена, и руки ее вновь потянулись за работой.

Испуганные служанки побежали за доктором — потому, что Лиджена не иначе как повредилась в уме от горя!

Явился эмирский целитель — сухонький старичок с острым взглядом и аккуратными, опытными руками. Он долго рассматривал ногти Лиджены, радужку ее глаз, заставлял высовывать язык, осторожно прощупывал пальцами живот; а, закончив, только развел руками:

— Все жизненные соки молоды и чисты. Ни одна из струящихся по жилам ликворов не замутнена и не замарана. Но вот желания жить — я не вижу вовсе! От такого может излечить только время. Время, время и ничего кроме времени. Время, покой и, — он вдруг лукаво усмехнулся, — покой и любовь! Хотя, конечно, иногда любовное безумие овладевает молодыми, им становится не до покоя…

Лиджена выслушала речи целителя покорно, но равнодушно. Глаза Нелек Кахала внезапно ожили, приковывая к себе все ее внимание. Беззвучный голос медленно произносил какие-то фразы, какие — Лиджена не понимала. Словно тяжкие молоты, они крушили ее волю и силы к сопротивлению; она должна была что-то сделать, что; зачем, для чего — неважно. Что случится после — неважно тоже.

Она отложила рукоделие в сторону, медленно встала. Она должна найти Конана. Она должна увидеть Конана. И…

Руки ее, словно у слепой, шарили по сторонам, на ощупь отыскивая что-то. Словно сомнамбула, она оставляла позади коридор за коридором, покой за покоем, пока не оказалась в кухне.

И она успокоилась лишь после того, как в ее руке оказался зажат громадный мясницкий тесак.

Пропажу не заметили. Лиджена набросила край накидку на украденное оружие и заторопилась к выходу.

Она должна разыскать Конана. Что она станет делать, потом — ей скажут всезнающие глаза Нелека Кахала.

Конан сидел над картой южных пределов марангских земель. И, хотя эти карты пестрели белыми пятнами, — главное на них все же было указано — высокие неприступные скалы, охранявшие вход в длинную бухту и сам замок, цитадель Ночных Клинков. Где-то в этих скалах таился элементал, дух одной из первичной стихий — Воды, Воздуха, Огня и Земли. И ведомое лишь капитанам Ночных Клинков чародейство открывало дорогу мимо свирепого духа. Конан усмехнулся. Эти южане! Любую горушку они уже спешат прозвать «подпирающей небеса неприступной скалой», черпая в этом оправдание своему бездействию. На месте правителей Маранга Конан уже давно выжег бы этот замок, спалив в нем всё, что может гореть, и, посредством таранов, обрушил бы его стены. Потому что всем ясно: еще несколько лет — и мощь Ночных Клинков станет такой, что не устоит не только Энглас, самый южный из семейства приморских городов, ни богатая Дель Морга, ни даже сам гордый Маранг.

Конан поднял голову над картой. Ну и приключение! Из Пустыньки на галеру Ночных Клинков, с галеры на остров плененного бога, с острова в Вендию, башня Аттеи, Бодей, Айодхья, вновь Бодей, плавание, Маранг, Тлессина, пожар на Эврарских холмах, вновь Тлессина… Очевидно, Кром никак не может угомониться. Мрачный бог, для которого смертные служили не более, чем занятными игрушками, похоже, не хотел, чтобы игра закончилась так быстро.

Дверь негромко скрипнула. Киммериец поднял голову — на пороге перед ним стояла Лиджена. Конан удивленно поднял брови — до этого девушка старательно избегала его, и ему даже не удалось толком расспросить ее, как же она оказалась в Маранге…

— Лиджена!..

— Это я, Конан.

— Послушай, мне говорили, что ты нездорова…

— Я здорова, Конан.

Киммериец нахмурился. Девушка казалась неживой, двигающимся трупом. Аквамариновые глаза погасли, из них ушел тот неукротимый огонь, что полнил их раньше. Кажется, целая вечность минула с того дня, как он, Конан, выкрал ее из айодхьоского дома ее дяди Тайджи…

— Ну, так расскажи же мне, наконец, толком, что с тобой случилось! — воскликнул киммериец, скатывая карту со стола. — Садись, давай выпьем доброго марангского винца; ты ведь уже знаешь, что эмир отправляет тебя домой, к отцу?

— Я знаю, Конан.

— А-а… — подозрения киммерийца усиливались с каждой минутой. — Ну, так рассказывай!

К вину Лиджена осталась совершенно равнодушной.

— Я выбралась из тоннелей на берег реки, — произнесла она, глядя в одну точку. — Потом пришла в дом к моему жениху Амрику Тохону. Он продал меня в рабство. Меня отвели на галеру, привезли в Маранг и тут продали дворцовому управителю эмира.

Это была непревзойденная по краткости и сдержанности речь — Лиджена как будто перечисляла принятую по описи старую рухлядь. Однако было в ее рассказе нечто, что удивило даже привыкшего к людской подлости киммерийца.

— Погоди, как ты говоришь? Твой жених продал тебя в рабство?!

— Амрик Тохон продал меня в рабство, — без выражения сказала Лиджена. — Я отомщу ему, и он умрет страшной смертью. Это случится после того, как я вернусь в Бодей. А сейчас я хочу сказать тебе, Конан, что люблю тебя.

Если бы перед киммерийцем оказался во плоти сам бог Кром, северянин едва ли удивился сильнее.

— Что-что?..

— Я люблю тебя, Конан, — повторила Лиджена, распахивая одежду. Мясницкий тесак незамеченным соскользнул на пол вместе с накидкой.

— Грм… — вырвалось у Конана. Вид прелестей Лиджены не оставлял его равнодушным — отнюдь не оставлял.

«Что я делаю?! — внезапно вспыхнуло в сознании девушки. — Ведь это же Конан! Да, он хорош собой, но… это ведь он украл меня! Это из-за него я оказалась в подземельях Веледа! Я поклялась убить его! И… теперь… я раздеваюсь перед ним? Я намерена отдаться ему?»

«Дура! — загремел в ответ тысячеголосый хор. — Ты должна повиноваться! Раздевайся дальше! Пусть он загорится при виде твоей наготы! Пусть он окажется на тебе и в тебе! Пусть он потеряет голову от страсти — а потом ты отомстишь!»

Она встряхнула тяжелой головой, налитой необорной болью. Перед глазами все мутилось. Обрушившийся на нее поток чужой силы смял и сокрушил возведенные ее собственной волей укрепления, стремительно захватывая власть над ее телом. Глаза Нелек Кахала перед ее внутренним взором горели нестерпимым пламенем.

Руки Лиджены сбросили последние покровы с ее жемчужно-розового тела. Она шагнула вперед, потянувшись к Конану.

Киммериец глухо зарычал. На его лице появилась хищная, звериная усмешка. Его ловят в ловушку? — что ж, пусть ловят, только сперва он отведает прелестей этой красотки, до которой далеко всем чумазым марангским прелестницам!

Он протянул к ней руки.

«Люби его! Он твой! Люби же его! Я приказываю тебе! Повинуйся!»

Руки Лиджены коснулись могучих плеч киммерийца и мягко потянули силача вниз, на разбросанные одежды девушки.

Против этого не смог бы устоять даже самый закаленный постами и бдениями монах.

Лиджена опрокинулась на спину. Спустя миг они с Конаном стали любовниками.

Тело девушки охотно ответило на яростные ласки киммерийца, в то время как ее разум продолжал оставаться холодным и затуманенным. И тут голос под ее черепом заговорил снова: «Нож! Он подле тебя. Протяни руку. Сожми его. Тот, который сейчас на тебе, ничего не заметит. Давай же!»

Пальцы Лиджены повиновались. Грубая деревянная ручка мясницкого тесака оказалась в ее ладони. Она осторожно подняла руку — острие клинка смотрело точно под левую лопатку Конана, словно Лидженой в тот миг управлял опытный убийца.

«РАЗИ! РАЗИ! РАЗИ!» — грянуло в нее в ушах.

Клинок устремился вниз.

И — остановился.

Чьи-то сильные пальцы заламывали Лиджене руку, вырывая тесак из ослабевших пальцев. Она застонала и перестала сопротивляться.

Рядом с Конаном стоял Хашдад — и подле него Илорет. Глаза принцессы были полны слез.

«Дура! — напоследок услыхала Лиджена. — Ты провалила все дело! Но ничего, ты нам еще пригодишься…»

Нельзя сказать, что, вставая под пристальным взглядом принцессы, Конан имел особенно победительный вид. Хашдад молча указал на мясницкий тесак.

— Она собиралась угостить тебя вот этим! Мы успели в самый последний момент!

Илорет плакала, с ненавистью глядя на лишившуюся чувств Лиджену.

— Эту шлюху завтра же запорют кнутами на площади Правосудия! И умирать она будет долго — от рассвета и до заката! А ты, ты, ты… — она давилась слезами, не в силах произнести ни одного слова.

Конан только молча махнул рукой. Без толку спорить с девчонкой, вбившей себе в голову невесть что!

— Зачем она хотела это сделать? — задумчиво бормотал тем временем Хашдад, одевая бесчувственную Лиджену.

— Наверное, мстила за… — Конан бросил взгляд на Илорет и осекся.

— За что? — тут же подхватила принцесса. — Ты знал ее раньше?!

Кром! Все женщины одинаковы. Почему они так быстро решают, что имеют все права на него, Конана?! Не отвечая принцессе, киммериец повернулся к Хашдаду.

— И что ты хочешь с ней теперь делать?

— Сдать палачам эмира, — невозмутимо бросил кузнец. — Надеюсь, они сумеют узнать, кто послал эту девчонку прикончить тебя.

— Прикончить меня? Что за глупости! Она очутилась здесь немногим раньше нас! Никто не знал, что мы последуем в Маранг!

— Однако же кто-то узнал, — хладнокровно парировал кузнец.

— Может, Ночные Клинки? — предположил Конан. — Если Лиджену увез этот проклятый чернокнижник Пелий, то я ничему не удивлюсь. А если она под властью заклинания, то ее обвинять уже нельзя — противиться чарам может далеко не каждый… Так лучше бы позвать придворного волшебника, а не палача, Хашдад!

— Палача! — топнула ножкой Илорет. — Именно палача!

— Успокойся, прекрасная принцесса! — теряя терпение, гаркнул Конан. — Здесь все не так просто. Надо разобраться. Неужто не понять?

— Идем, — вместо ответа Илорет внезапно потянула Конана за руку и решительно захлопнула за собой двери. Они оказались в соседнем покое — он тоже был отведен Конану, однако киммериец не понимал надобности подобного и пользовался всего одной комнатой. Когда человеку нужен простор, он идет странствовать под звездным небом, а не под лепными потолками.

— Так что же это в ней есть такое, чего нет у меня? — уперев руки в боки, напористо спросила принцесса. — Что в ней лучше? Отвечай!

Конан промолчал. Ссориться с эмиром Маранга пока не входило в его намерения, но и уступать беззастенчивому натиску этой девчонки?!

— Слушай, принцесса! Я не стану обсуждать это с тобой. Я делаю то, что хочу, и никому не давал никаких обещаний, которые бы нарушил с Лидженой. Ее не надо осуждать. Она просто заколдована!

— Она-то да. А вот ты?

— Принцесса! — загремел Конан. — Я отвечаю только перед одним человеком — перед самим собой! Понятно?! Кажется, твое спасение стоит того, чтобы не досаждать мне вопросами!

И, отодвинув плечом ошарашенную принцессу, Конан вихрем вылетел из покоя.

Разумеется, эмиру обо всем доложили быстро — даже слишком быстро, по мнению Конана. Разумеется, эмир не оставил это без внимания — он прибыл лично, в сопровождении своих целителя, чародея и палача.

Мрачный Конан кивком указал на все еще лежавшую без чувств Лиджену.

— На нее, похоже, наложили заклятье. Надо разобраться в том, кто это сделал и как. Палач тут не нужен.

— Но, доблестный Конан! — запротестовал эмир. — Маранг мог лишиться своего лучшего воина! А ты утверждаешь, что палач не нужен! Быть может, эта девица только притворяется, что она под действием чар, чтобы уйти от наказания!

— С разрешения пресветлого правителя, его покорный слуга мог бы выяснить это, — негромко произнес спокойный приятный голос. Придворный волшебник эмира — средних лет, худощавый, горбоносый, с черными, как смоль волосами и курчавой бородой — почтительно поклонился своему повелителю.

— Так действуй же! — энергично затряс головой владыка Маранга.

Воцарилась напряженная тишина. Чародей принялся водить ладонями над головой Лиджены, время от времени, морщась, точно в кожу ему впивались мелкие занозы. Спустя краткое время он вздохнул и поднялся.

— Увы, мой повелитель — эта несчастная и в самом деле околдована. Я узнаю магию ордена Нерг!

— Пелий… — выдохнул Конан. — Теперь понятно.

— Пелий? — удивился чародей эмира. — Пелий из ордена Нерг? Я знавал такого… Сильный был колдун… Правда, о нем уже давно никто не слышал…

— Он сменил род занятий, — усмехнулся Конан. — Перекинулся из волшебства в работорговлю. А, кроме того, он теперь один из братства Ночных Клинков.

— Невероятно! — воскликнул волшебник. — Да простит мне мой повелитель эту несдержанность — это невероятно! Он же был очень близок к Белому Кругу! Орден Нерг никогда не якшался с темными силами!

— В семье не без урода, — буркнул Конан. — Один выродок нашелся…

— Ты можешь снять с нее чары? — Эмир повернулся к чародею. Тот виновато развел руками и потупился.

— Увы, мой повелитель. Я могу прочесть эти чары, могу понять, кем они наложены… Но снять… Я ведь еще не имею полного достоинства мага…

— Да, да, я знаю, — раздраженно покивал эмир. — Хотя, право же, этот твой орден Ган слишком уж щепетилен!

— Если мастера не представляют меня к последнему испытанию, значит, такова их воля, и силой тут ничего не сделаешь… Я сожалею, повелитель. — Волшебник склонил голову.

— Хорошо, хорошо, Неан, я не гневаюсь на тебя. Ты хороший чародей — Лучший из всех, кого я знаю. Но посоветуй же нам, что теперь делать!

Конан и Хашдад выразительно воззрились на Неана.

— Самым разумным было бы поместить ее во дворце пресветлого повелителя, — предложил чародей. — В задних покоях, под строгим надзором — но без всяких жестокостей. Она все равно, что безумна, мой господин. Наставник моего ордена, почтенный Ганнарон, быть может, посоветовал бы лучше… быть может, он распутал бы чары, а я могу сказать, что их действие прекратится лишь со смертью мага Пелия…

— Ну, за этим дело не станет, — мрачно бросил Конан. — Дайте мне только до него добраться!

— Погодите, погодите! — эмир недовольно поднял руку. — Для чего нам обсуждать это? Раз эта девушка безумна и находится под властью чар, я поступлю, как мне советует достойный Неан. А добираться до мага Пелия… Разумно ли это, доблестный Конан? Вспомни, ведь у тебя были совсем иные планы! И мы даже договорились…

Киммериец стиснул кулаки — с этим эмиром, у которого язык становится медоточивее день ото дня, он ни о чем договариваться не станет! Теперь-то уж точно!

— Не тревожься, владыка Маранга. Киммерия держит свои обещания.

— Тогда, быть может, мы поручим эту несчастную заботам целителя, а сами обсудим планы переустройства моей армии?..

Побег Конан назначил на следующую ночь. У марангского эмира было слишком много желаний и слишком мало терпения. Киммериец не мог больше терять времени. Под кожей по-прежнему горели удары бичом, полученные на галере Ночных Клинков. Он жаждал мести, он, никому никогда не прощавший не то что пощечины, но и просто косого взгляда!

Однако уйти так просто ему не удалось.

Утром решающего дня до Маранга вновь докатились тревожные известия. Они пришли из Энгласа, того самого Энгласа, что волею судеб оказался на самом краю населенных земель. Весть, прилетевшая оттуда, была коротка и страшна, словно беспощадный удар кинжала наемного убийцы:

— Леопарды-оборотни! Леопарды-оборотни Ночных Клинков!

Глава XVI

— Леопарды-оборотни! — эмир Маранга вздрогнул. — Давненько мне не приходилось слыхать ничего хуже… Даже когда пропала Илорет…

— Это почему? — полюбопытствовал Конан. Киммериец был мрачен и вовсе не расположен вступать в разговоры по поводу каких-то там оборотней — однако дорога к ордену Ночных Клинков лежала именно через Энглас, и потому поневоле приходилось прислушиваться к приходящим оттуда известиям.

— Это шедевр какого-то злобного чародея. Звери куда сильнее и леопардов, и пантер, и львов, и тигров. Злобны и хитры необычайно. Могут принимать людское обличье. Когти их рвут кольчуги, словно шелк. Укус их смертелен — да что там укус! Даже крошечная царапина в пару дней погубит самого сильного и выносливого. Достаточно трех-пяти бестий, чтобы за несколько дней опустошить целую область. Это месть! — эмир схватился за голову. — Ночные Клинки мстят мне и Марангу за взятие Тлессины!

— Разве нельзя двинуть против этих зверей войско, окружить и расстрелять из луков? — удивился Конан.

— Не так-то это просто. Днем оборотни, как правило, имеют облик человека. И лишь ночью становятся сами собой, творя кровавые дела. Охота на них смертельно опасна!

— Но если они настолько сильны и неуязвимы, почему же Ночные Клинки не пустили их в ход раньше? — продолжал недоумевать Конан. — С таким оружием они могли бы завоевать весь мир!

— Им все же что-то мешает, — признался эмир. — Быть может — заклятье таинственного Белого Круга, о котором так любит туманно упоминать мой Неан, никогда, впрочем, не рассказывая подробностей? Леопарды-оборотни появлялись несколько раз в прошлом, творили ужасное разорение, а потом внезапно исчезали. Мало кто связывал это в прошлом с Ночными Клинками — ведь последний раз чудовища вырывались на свободу аж двести лет назад!

— А почему же связали теперь?

— Благодари Неана. Он растолковал мне, что подобные создания не могут появиться естественным путем. Их сотворил кто-то из сильных магов, принадлежащий к Черной Когорте. А дальше простой вывод — едва ли Ночные Клинки позволили бы хозяйничать на своих границах какому-то там залетному чародею! Значит, угроза исходит от них!

— Но почему же тогда порты Маранга и других городов по-прежнему открыты для их кораблей?

— Торговля с ними очень доходна, — пожал плечами эмир. — А купеческие гильдии всегда имели очень большой вес в Маранге. Им ничего не стоит поднять мятеж! Конечно, я подавлю его, но сколько это будет стоить крови и разрушений? Кому это на пользу? Разве что спесивой Дель Морге да еще самим Ночным Клинкам! Нет уж, подобного они от меня не дождутся. Неан бдительно следит за тем, чтобы они не творили в городе никаких чародейств, и пока нас еще ничем не побеспокоили…

Конан ухмыльнулся. Южане, одно слово. Враг у ворот, а они ради лишнего гроша прибыли готовы перерезать друг другу глотки!

— Ну, хорошо, — вслух произнес киммериец. — Так что же теперь хочет делать владыка Маранга?

— Как что? Просить доблестного Конана отправиться в Энглас и попытаться совладать с этой напастью!

— Грм… — прорычал северянин, опуская голову. Встреча с леопардами-оборотнями никак не входила в его намерения. Откровенно говоря, он предпочел бы и вовсе ее избегнуть.

— Доблестный Конан, подумай о сотнях невинных, что будут растерзаны и сожраны безжалостными чудовищами! Подумай о беспомощных детях!..

— Грм… Если владыка Маранга так озабочен этим, то нужно поднимать все войско! — отрезал киммериец. — В одиночку мне…

Он уже совсем хотел было сказать «не совладать», однако вовремя осекся. Как?! Ему, Конану Киммерийскому, в одиночку уложившему на Эврарских холмах пятнадцатитысячное войско, будет не под силу справиться с полудюжиной каких-то взбесившихся больших кошек?!

Эмир выжидательно смотрел на северянина. Вообще-то Конан отнюдь не стремился к сражениям только ради сражения. Когда-то в ранней юности он и впрямь ходил в набеги ради самих набегов. Долгий срок, проведенный им в гладиаторских казармах Халоги, приучил его относиться к смертельным схваткам достаточно спокойно. Нет, он не разлюбил кровавые поединки, но теперь все же иногда думал, перед тем как ринуться в сражение.

И сейчас как раз был такой случай, что неплохо было подумать.

— Делегация Энгласа ожидается только сегодня к вечеру, — вновь заговорил эмир. — Однако я и так могу сказать — они упадут на колени перед Конаном и станут просить его спасти их городок. Человек, победивший Датху, в их глазах легко справится и с оборотнями.

— Грм… — раздалось в ответ. Подперев подбородок громадным кулаком, киммериец размышлял.

— Мне надо побольше разузнать об этих тварях, — выдал он, наконец. — С кем бы мне потолковать?

— С Неаном, конечно же, с Неаном! — тотчас же подхватил эмир. — Он знает, чуть ли не все об этих тварях!..

Неана киммериец застал за сборами. Волшебник аккуратно складывал в котомку необходимый походный скарб.

— Ты уходишь? — с порога спросил Конан.

Молодой маг обернулся, приветливо улыбнувшись северянину.

— Да, конечно. А как же иначе? Люди Энгласа в страшной опасности. Я намерен выйти уже сегодня.

— Ты надеешься совладать с оборотнями? — искренне удивился Конан. — Эмир говорил мне, что эти бестии едва ли не непобедимы…

На губах волшебника появилась невеселая улыбка.

— Увы, это почти что так. Они страшно, неописуемо сильны и хитры. Все жуткие рассказы о них, увы, нельзя отнести к бабьим сказкам.

— Но ты все-таки идешь?

— Конечно! — Неан пожал плечами. — Я не могу поступить иначе.

Конан нахмурился.

— Я хотел бы составить тебе компанию, чародей!

— Я не смел и надеяться… — улыбка Неана тотчас же, стала куда шире. — Вдвоем мы их непременно остановим!

Вдвоем? Киммериец задумался. Хашдад, его верный спутник, вбил себе в голову, что должен следовать за Конаном везде и всюду, причем вне зависимости от желаний самого Конана. Иногда кузнец являл чудеса храбрости — как, например, возле башни ведьмы Аттеи, иногда же просто пребывал рядом с Конаном без всякой существенной пользы. Однако бросить его киммериец отчего-то не мог — северяне вечно хранят память, как о добре, так и о зле. Хашдад сделал много хорошего — так что пусть. Другое дело, как он поведет себя при встрече с леопардами-оборотнями…

— Хорошо. Жди меня у городских ворот, как только сменится вторая вечерняя стража!

— Я иду с тобой, — ровно, без малейшего удивления отозвался Хашдад, когда Конан, ругаясь и плюясь, словно устыдившись собственного благородного поступка, объявил своему спутнику, что отправляется в Энглас охотиться за леопардами-оборотнями.

— Да зачем тебе это? — пытался переубедить его Конан. — Сожрут тебя там, вот и все. А кто тогда выполнит слово, данное Тару, Плененному Богу? Клепсидра-то по-прежнему здесь!

— Ничего со мной не случится, — совершенно спокойно сказал Хашдад. — И с тобой тоже, Конан. После Эврарских холмов я готов поверить, что тебе по силам ниспровергнуть даже бессмертных богов!

— За эту работу мне пока еще не платили, — отшутился Конан. — А вот за оборотней — да, и преизрядно!

— Зачем тебе золото, Конан, если мы идем сражаться с тварями Ночных Клинков?

— Золото всегда золото. Ты отказался от всего мирского, а я, знаешь ли, пока еще нет. Ладно! Раз ты тоже идешь — собирайся! Времени осталось всего ничего.

Провожать Конана, Хашдада и волшебника Неана опять высыпал весь город, как и в день их возвращения после победы на Эврарских холмах. Эмирской страже пришлось приложить немало усилий, расчищая дорогу.

Тракт от Маранга на юг был далеко не столько же широк и наезжен, что другие, ведущие на север и запад. Однако сейчас забит он был до отказа — сплошным потоком шли напуганные жители Энгласа и его окрестностей. Судя по передававшимся из уст в уста вестях о целиком растерзанных деревнях, оборотни уже выполнили одну из задач — людей охватила паника, никто и не помышлял о сопротивлении. Все спешили спасти свои собственные жизни.

Путь до Энгласа занял два дня. Хозяин постоялого двора, где остановились Конан, Неан и Хашдад, уже заканчивал паковать последние узлы.

— Да, снимаемся, — кивнул он в ответ на немой вопрос чародея.

— А что же нам делать-то, господин хороший? Только на вас вся и надежда. А пока — пока за стенами Маранга отсидимся! У меня там родня… А то слыхали ли — в полудне ходьбы хутор весь вырезали! Людей сожрали, даже костей не осталось.

Энглас встретил путников зияющими провалами пустых окон. В нем осталась едва ли десятая часть жителей; все, кто мог — бежали. Не покинули город лишь те, кого нигде не ждали, да те, кто решил, несмотря ни на что, сражаться до последнего. Таких, увы, не набралось и полусотни, что дало Конану повод вновь презрительно процедить сквозь зубы:

— Южане, одно слово… Энглас оказался маленьким и пыльным городком. Здесь пустыня ближе всего подступала к берегу океана, и ее горячее, знойное дыхание вовсю спорило с влажными ветрами морей. Каменными в городке были только внешние стены — похоже, обитатели Энгласа ни о чем больше и не заботились, кроме как о них. Дома в городке стояли в забросе — даже дома богатых, по местным понятиям, торговцев.

Формально Энглас был независимым торговым городом, однако вся власть в нем давно уже перешла в руки присылаемого Марангским эмиром судьи. Судья оказался мужественным человеком — отправив семью, сам он уехать отказался.

Он встретил путников на главной площади городка — пыльной площадке длиной шагов семьдесят и шириной примерно сорок. Маленький худощавый человек, не достававший Конану макушкой и до середины предплечья, он носил белую полотняную одежду, подобную той, что Конан видел в Тлессине.

— Пресветлый эмир, да продлятся вечно его дни, прислал мне весть с голубиной почтой, — он церемонно поклонился гостям. — Думаю, вас уже тошнит от высоких слов — поэтому пройдемте в дом, я постараюсь угостить вас с дороги и расскажу все, что знаю о нападениях леопардов-оборотней.

Судья оказался гостеприимным хозяином и толковым правителем. Из немногих местных смельчаков он создал нечто вроде дозорных отрядов, прочесывавших окрестности. Благодаря этому в Энгласе знали все — или почти все — о нападениях чудовищ.

Конан склонился над картой, испещренной разноцветными точками.

— Это что такое?

— Позвольте, я поясню, о, доблестный победитель Тлессины. Оборотни шли с юга — от скалистой цепи Ар-Наммор, издавна разделявшей наши земли и владения Ночных Клинков — точнее, мы лишь недавно узнали, что их следует называть именно так. Всего чудовищ пять. Три самца и две самки. Все сведения об их нападениях отмечались здесь, на этой карте. Сперва оборотни шли редкой цепью. Путь каждого из них… — судья принялся водить по карте сухим коричневатым пальцем. — Они шли от хутора к хутору, от деревни к деревне. Нападали всегда ночью, в зверином обличье, когда они почти неуязвимы, Красные точки — это когда они уничтожали поголовно всех, кого только могли. Желтые — если кому-то удавалось спастись чисто случайно. Синие — когда звери сами щадили кого-то.

Конан присмотрелся — синие точки встречались лишь возле самых скал. Дальше шли сплошь желтые с редкими вкраплениями красных, однако ближе к Энгласу желтизна исчезла напрочь.

Киммериец кивнул. Да, все было очень понятно. Звери шли не за пищей. Они шли убивать. И они убивали, все больше и больше пьянея от пролитой крови. Нетрудно было угадать, какая участь приготовлена Энгласу и лежащим севернее землям, где все еще оставалось очень много людей.

Оборотни никогда не нападали вдвоем. Только в одиночку. Конан повернулся к судье:

— Они что, охотятся порознь?

— Пока да. Пока. Но пути их можно проследить — а если, проследив, продолжить — то они все сойдутся на Энгласе!

— То есть они станут штурмовать город? Впятером? — удивился Неан.

— Это им будет сделать достаточно легко, — бледно улыбнулся судья. — Способных носить оружие в городе осталось не более пяти десятков. Остальные — беспросветная пьянь, которой все равно, жить или помереть.

— Тогда зачем оборотням лезть в Энглас? — вступил Хашдад.

— Верно! — подхватил волшебник. — Ведь к северу добычи куда больше!

Конан мрачно усмехнулся. В отличие от остальных, он понял все сразу.

— Да потому что пославшие их отлично знали, что мы, как последние идиоты, примчимся в Энглас! Потому что они охотятся за мной — понятно? Маг Пелий уже наверняка все доложил свои новым хозяевам, порази его Кром! А я… я уже насолил им достаточно. Да и Хашдад тоже. Так что в Энгласе они будут искать меня и, прежде всего, меня — хотя и от остальных, кого найдут, тоже не откажутся.

— Люди еще остались вокруг города? — спросил Хашдад. — Если да — то ведь уходить им нужно…

Судья покачал головой.

— Почти никого уже не осталось. Оборотням нужно либо идти на север, либо сворачивать сюда — если, конечно, выводы доблестного Конана верны…

— Понятно, — бросил киммериец, отрывая взор от карты. — А теперь я буду задавать вопросы — и у меня их накопилось изрядно. Во-первых, они способны превращаться при свете дня?

— Нет, — уверенно ответил Неан. — Только после заката, после того, как полностью скроется солнце.

— А если они останутся в зверином обличье после рассвета?

Маг пожал плечами.

— Никто толком не знает. Раньше ходило поверье, что они сгорают, едва только их касаются первые лучи, но я смогу утверждать что-то наверняка лишь после того, как взгляну на них… Хотя бы издали. И, конечно — наложу заклятье.

— Смотри, как бы они сами на тебя не наложили бы… лапу, — мрачно хохотнул Конан. Ответом ему были кислые, вымученные улыбки остальных. Все понимали, что первый взгляд на оборотня может оказаться и последним.

— Так. Понятно. А как они выглядят, когда… это… в людском виде? Кто-нибудь их видел?

Судья отрицающе покачал головой.

— Нет. Их встречали лишь, когда они нападали сами. И нападали они только ночью, как и положено.

— Ясно. То есть любой незнакомец может оказаться оборотнем? — Конан сжал кулаки.

— Ну… Наверное, да. Я выставил стражу в воротах — она никого без моего разрешения не пропустит. На ночь ворота мы крепко запираем и стоим на часах вдоль всей стены. Человек по ней не взберется, леопард — тем более.

— Видел я вашу стену… — проворчал Конан. — Влезет даже грудной ребенок!

— Но наверху стража, — попытался возразить судья. Киммериец лишь пренебрежительно махнул рукой.

— Влезет человек, а на стене обернется леопардом… И останутся от всей охраны одни только кости… Нет, сидеть и ждать в Энгласе я не стану. Тут нужно иное… — Он замолк и надолго погрузился в размышления.

Хашдад тотчас же замолчал тоже, словно имел право говорить лишь если в разговоре участвовал и северянин. Маг же и судья продолжали беседу, обсуждая, какие ловушки можно устроить на пути чудовищ, если они все же станут прорываться в город.

— Ладно! — Конан внезапно поднялся. — Я должен… ехать.

— Что? Как? Куда? — раздалось три одновременных, изумленных возгласа. — Из Энгласа?

— Да, — Конан был уже около двери. — И я поеду один!

— Постой! — Неан сорвался с места. — У меня есть специальное заклятие для розыска этих тварей — по запаху их яда! Возьми меня с собой!

— Я отчего-то думаю, — медленно произнес Конан, — что у меня есть нечто получше заклятий, — и он крепко сжал сильной ладонью серебряный шар на эфесе.

Сильный и выносливый жеребец киммерийца отмерял железными ногами лигу за лигой. Точно коршун, Конан кружил по опустевшей местности вокруг Энгласа. Совсем недавно это была богатая земля, хорошо родившая и изобильная. Теперь же взорам северянина представали одни лишь брошенные дома.

Конан искал следы. Не на дороге — утоптанные, они быстро забывали всех, кто ступал по ним; не в воздухе — заклятье Неана осталось вместе с магом в Энгласе; варвар искал следы волшебства Ночных Клинков.

Однако заветный серебряный шар оставался обычным шаром теплого металла. Час проходил за часом, солнце все ниже и ниже опускалось к горизонту — а Конан так и не встретил ни одной живой души. Очевидно, оборотни поняли, что отсюда бежали уже все — кто мог и кто не мог, — и показываться тут в людском обличье означает выдать себя.

Конан совсем уж было собрался поворачивать коня, как вдруг ощутил спиной направленный ему между лопаток горящий голодный взгляд. Инстинкт северного варвара не мог ошибаться. Совсем рядом, за спиной появился враг — жестокий и беспощадный, которого нужно убить, иначе он убьет тебя.

Разумеется, Конан не обернулся. Одно легкое, незаметное чужому глазу движение — и меч вынырнул из ножен. Серебряный шар слегка светился — желтоватым.

Встреча произошла на краю брошенного хутора. Оборотень укрывался где-то среди построек; Конан остановился возле каменного венца колодца. К счастью, ворот и ведро имелись.

Киммериец напился, напоил коня и сел, словно намереваясь переобуться и освежить ноги. Вражеский взгляд преследовал его неотступно; однако сам оборотень не показывался. Похоже, судья был прав — эти люди-леопарды предпочитали охотиться в одиночку. И тот, что смотрел на Конана, был очень, очень голоден. Перед ним была вожделенная добыча — но до темноты оставалось еще немало времени. Что он станет делать — нападет, не меняя форму? Или все же превратится?

Несколько мгновений Конан сидел, словно бы отдыхая. Нет, он ошибся — на него смотрел не человек. Зверь. Превращение уже давно завершилось — но зачем же тогда тварь медлит? Или она тоже в нерешительности?

Как же так, все бегут и прячутся, а этот отчего-то сидит здесь, словно в полной безопасности? Может быть, это неспроста? Потянулось время. Зверь мог ждать — Конан нет. Когда наступит темнота, преимущество окажется у оборотня.

Киммерийцу не оставалось ничего иного, как самому двинуться в дом. Шарик на эфесе меча светился все ярче и ярче — тварь притаилась где-то совсем рядом…

Пинком ноги Конан распахнул дверь. Пусто и темно. На глинобитном полу свалены какие-то кадушки, мешки, мотыги и прочее; и, пока глаза Конана еще не успели привыкнуть к темноте, оборотень прыгнул.

Серебряный шарик полыхнул яростным пламенем. Чистый, белый, слепящий свет озарил убогое строение — и распластавшееся в великолепном прыжке длинное пятнистое тело.

Конан успел лишь упасть на одно колено. Полоснуть мечом — уже нет; тварь оказалась очень быстра. Однако существо в полете боком слегка задело светящийся серебряный шар — и воздух огласился яростным шипением.

Конан вскочил на ноги. Теперь оборотень оказался на ярком свету, а киммериец, напротив, в темноте, и северянин мог рассмотреть своего противника.

Да, такого врага можно было уважать. Под шкурой так и перекатывались мышцы, когти не уступали длиной кинжалам; глаза — сплошной огонь. С черных губ капала дымящаяся слюна. Идеальное оружие смерти.

Величиной тварь была примерно с крупного тигра.

И Конан, и оборотень замерли. Бестия все еще шипела от боли — серебряный шар оставил на ее боку длинный черный след, как будто опалил пламенем. И теперь она, похоже, и впрямь поняла, что имеет дело не с простым путником. Тварь явно колебалась.

Киммериец ждал. Леопард одним прыжком уйдет от его, Конана, атаки; оставалось только ждать, пока тварь нападет сама.

Зверь раздумывал долго; но, наконец, решился.

Он попытался обмануть Конана, этот хитрый и кровожадный зверь, одержавший несчетное число побед, навсегда запомнивший предсмертные вопли и крики умиравших в его когтях людей; и эта память пересилила. Оборотень качнулся влево, словно собираясь обогнуть дом; и в тот же миг прыгнул.

Это был поистине великолепный прыжок. Гибкое тело растянулось в воздухе, страшные лапы взметнулись, готовые опрокинуть врага страшным ударом в грудь, пасть приоткрылась…

Прыжок оборотня был настолько стремителен и быстр, что даже Конан не успел ничего сделать. Лишь в самый последний момент руки — похоже, даже без вмешательства его воли — выставили вперед эфес с зачарованным шаром. В тот же миг сокрушительный удар отбросил Конана к дальней стене. Киммериец упал на спину.

И тотчас же раздался плач. Совершенно обычный, обиженный женский плач; молодой голос плакал с удовольствием, взахлеб, словно находил странное облегчение в слезах. На киммерийца никто не нападал, он не чувствовал боли; и запах яда, неотступно сопровождавший оборотня, вдруг бесследно исчез.

Рядом с Конаном, скорчившись и обхватив тонкими руками голову, горько плакала молодая девушка. На груди ее, между ключиц, чернело отвратительное, воняющее горелой плотью пятно ожога.

Конан ринулся на нее, словно коршун на добычу. Его рука сама нанесла удар. Оборотень в последний миг успел поднять голову, и взгляд больших, влажных черных глаз ударил киммерийца, словно тяжкая палица.

Эта девчонка был нечеловечески, неправдоподобно красива!

А миг спустя острие клинка с хрустом вонзилось в открывшееся горло, пронзило шею и вышло наружу у основания затылка. По струящимся волной волосам быстро-быстро потекли вниз алые струйки. Кровь хлестнула из страшной раны, оборотень всхлипнул и повалился.

Конан вырвал меч и, сам не зная зачем, перевернул стройное нагое тело. Да, она была поистине прекрасна. Казалось, в ней слиты черты всех самых красивых женщин, что когда-либо попадались Конану. Он, грубый северный варвар, привыкший скорее насиловать, чем ласкать, стоял совершенно растерянный и потрясенный перед этой убитой его мечом красотой.

Но дело надо было доделать. Неан советовал… Конана передернуло от того, что ему предстояло сделать. Это будет стоить эмиру целый караван, груженный золотом, поклялся он себе.

Киммериец вынес труп во двор. Вся схватка заняла лишь несколько секунд; света было еще достаточно. Торопясь, северянин выкопал найденной тут же лопатой неглубокую яму, сбросил тело вниз и, заострив с одной стороны длинный кол, приставил его к груди убитой. Размахнулся камнем и ударил сверху.

Труп закричал. Затряслись воздетые к небу в жесте нечеловеческого отчаяния руки. Мертвые глаза приоткрылись — и на миг в них промелькнул тот самый, истинный огонь, что пылал в орбитах оборотня. А потом он угас — на сей раз навсегда. Тонкие точеные пальцы впились в края раны, словно стремясь разорвать ее, сделать шире, шире, еще шире — да замерли, потому что жизнь покинула их на самом пике усилья.

Конан забросал неглубокую могилу сухой, песчаной землей.

Пора в путь. На прощание он осмотрел место схватки — и пальцы его внезапно нащупали нечто мягкое, пушистое, теплое… Вынес к свету — это оказался лоскут шкуры оборотня, неведомо как оказавшийся на полу. Киммериец спрятал его в седельную сумку. Будет что показать Неану.

Он взобрался в седло. Солнце уже совсем низко. Наступает ночь, а до Энгласа еще ехать и ехать.

— Ты убил мою сестру, человек, — услыхал он. Конь в ужасе шарахнулся в сторону, едва не сбросив всадника. Позади, возле свежезакопанной могилы, стояла завернутая в легкую тунику девушка — точная копия убитой Конаном.

Совладав, наконец, с конем, киммериец резко бросил его на нового врага, Теперь он не даст овладеть собой постыдной слабости! Они решили, что так просто получат Конана из Киммерии — так вот же им!

Девушка легко уклонилась от копыт разъяренного болью жеребца. Конан услыхал ее смех, низкий, грудной, волнующий…

Однако она тоже ошиблась, недооценив киммерийца. Он кубарем скатился со спины скакуна, и вовремя — девушка слегка хлопнула того ладошкой по крупу. С диким ржанием жеребец мгновенно взвился на дыбы и рухнул замертво. Конана неминуемо придавило бы тушей, если бы не его ловкость.

— Ты убил мою сестру, человек, — вновь раздалось в тишине. — Ты будешь умирать долго, очень долго. Это я тебе обещаю.

— Не хвались прежде времени, — хрипло ответил киммериец. — Сначала возьми верх, а уж потом хвались!

Меч он держал острием вверх, готовый и рубить, и колоть. Взгляд его приник к прекрасному врагу… и против воли самого Конана северянин почувствовал, как в нем, закипает кровь.

Эта девчонка — неважно, оборотень она или нет — слишком хороша, чтобы прикончить ее, не узнав, какова она на ощупь?

В таких обстоятельствах подобное могло прийти в голову разве что безумцу. Однако Конан уже и был таким безумцем — потому что в сухой земле бедного, разоренного крестьянского двора уже лежала одна такая красотка.

И Конан помнил, что убил ее в тот миг, когда она не была готова к отпору.

Киммериец надменно усмехнулся прямо в лицо оборотню. Намеренно медленным движением убрал меч.

— Ну что, стакнемся, как тебя там? Давай, чего медлишь? Или ты умеешь царапаться только, когда прячешься в кошачьем теле?

Девушка не ответила. Они с Конаном кружили лицо в лицо.

Киммериец первым шагнул к ней. Она не отступила. Затем он шагнул снова — теперь до оборотня можно было дотянуться руками — если прыгнуть резко и внезапно.

И Конан прыгнул. Желание воспламенило его кровь. Ему доводилось иметь дело с ведьмами и колдуньями, а вот с оборотнями — ни разу. А мрачный огонь в глазах его прекрасного врага отчего-то заставлял киммерийца всеми силами души желать, чтобы он погас, сменившись любовной истомой.

Пальцы Конана вцепились в плечи оборотня. В следующий миг он подсек девушке ноги и опрокинул на спину.

Боролась она отчаянно. Ловкая и гибкая, она дважды едва не вырвалась из рук Конана, однако ее сопротивление лишь распаляло варвара, доведя его до крайности. Накидка оборотня затрещала по швам, ладони киммерийца скользнули по гладкой горячей коже, и…

Она перестала сопротивляться. Вдруг, как-то разом, отчаянная борьба сменилась не менее отчаянной страстью.

Она сама вдруг потянулась к Конану, трепещущие губы приоткрылись, а руки обвили его шею — но отнюдь не с намерением задушить. Она ответила варвару с такой пылкостью, что казалось — вокруг них сейчас вспыхнет сам воздух…

Они рычали, точно два диких зверя. Тела их сплетались, точно в неистовой борьбе. На губах был вкус крови от сумасшедших поцелуев…

И потом, когда все было уже на исходе, достигнув в который раз самого пика блаженства, девушка внезапно вскрикнула — коротко и гортанно, словно птица — и потеряла сознание.

Конан медленно сел. Такого с ним еще не бывало. Ни одна красотка, ни одна, даже самая опытная куртизанка Заморы, Шадизара или Аренджуна не смогла довести его до подобного умоисступления.

Он сидел и смотрел на распластанное рядом с ним богоподобное нагое тело. Вулкан страсти, вырвавшийся наружу, казалось, опалил даже землю вокруг. И эту девчонку он должен сейчас убить. Убить — потому, что потом такого случая уже не будет. Невольно варвар вспомнил энгласскую дорогу и толпы отчаявшихся людей на ней, в одночасье бросивших дома, поля, все нажитое, сорванных с мест одной только вестью о приближении страшной пятерки. И вот пятерка — после его, Конана, удара превратилась в четверку, а еще один оборотень из этой четверки — вот он, в полной власти его, Конана…

Но рука тянуться к эфесу решительно отказывалась.

Девушка открыла глаза. Похоже было, что она удивлена.

— Я жива?

— Жива, — без выражения сообщил ей Конан. — А что?

— Значит, ты не смог… — Лицо ее скривилось, точно от горя.

— Не смог чего? — удивился Конан. Подобного он и впрямь не ожидал.

— Я была уверена, что ты убьешь меня, — внезапно услыхал он. — Я проваливалась в счастье и думала, что никогда уже не открою глаз… Что милостивая смерть наконец-то примет меня…

— Что ты говоришь?!

— Я вспомнила. Я все вспомнила… — и внезапно она ухватила киммерийца за руку неестественно горячими пальцами. — Идем отсюда. Идем, пока здесь не собрались остальные. Тогда тебе не жить. А я… теперь я тоже не хочу умирать, пока не отомщу!

Конан пристально взглянул на девушку. Не стесняясь, она сидела перед ним нагой, поджав под себя немыслимо стройные ноги. Притворяется? Говорит правду?

— Хорошо, — после всего случившегося язык не слишком хорошо слушался киммерийца. — Пойдешь со мной. А зачем ты убила моего коня?

— Потому что хотела убить и тебя. А потом… когда ты дотронулся до меня… и потом… когда я… когда мы… я вспомнила… все-все-все вспомнила. Почему я стала такой. И кто должен за это ответить! — Ее глаза вновь дико блеснули.

— Но, быть может, нам удастся привести в себя и твоих братьев? — не слишком подумав, брякнул Конан.

— Их?.. О, нет, нет! Они — старые оборотни, уже давно забывшие о том, что такое — быть людьми. Их память пуста. А моя — моя еще не успела стереться. Не знаю, к добру или к худу… Может, было бы и лучше, если бы ты убил меня сейчас… А к могиле моей сестры… не замедлят явиться трое остальных оборотней… и против них тебе уже не устоять, даже если я буду сражаться вместе с тобой.

— Ну, это мы еще посмотрим… — начал было Конан, гневно сдвигая брови, но девушка умоляюще коснулась губами его заросшей жесткой щетиной щеки.

— Не надо смотреть. Надо мне поверить. Веди меня перед собой, со связанными руками, и убей меня, как только тебе покажется, что я завела тебя в ловушку. Но… на тот случай, если нас все-таки настигнут… лучше бы мне иметь свободные руки. Хотелось бы продать свою жизнь подороже!

— Послушай, ну хорошо, я верю тебе; а как тебя зовут?

Девушка наморщила лобик в напряженном раздумьи.

— А ведь я и не знаю… — сообщила она Конану некоторое время спустя. — Не помню, и все тут! Нет имени. Ничего нет. Дикий зверь. О, всемогущий Митра, скольких же невинных я убила! — Ее лицо задергалось, из глаз покатились слезы, оставляя дорожки на пыльных щеках, — Я ведь поедала детей! Совсем крошечных… они кричали… мальчик звал маму…

Она вновь разрыдалась, бурно, горестно, самозабвенно. Конан как мог осторожно положил ей на плечо руку.

— Послушай… не надо так убиваться. Если бы не ты, их убил бы другой оборотень. Разве мало их у Ночных Клинков? Больше скажу — тем более надо взять себя в руки и уходить отсюда. Нам еще предстоит немало сражаться, прежде чем мы доберемся до их замка — так что стоит ли класть жизни здесь?..

Каким-то чудом Конану удалось успокоить ее. Безымянная поднялась. Конь киммерийца был мертв; и теперь северянину и его живой добыче предстоял долгий переход через окутанную тьмой безлюдную местность до самого Энгласа.

Дорогу осилит идущий — они тронулись в путь.

Глава XVII

Тьма сгущалась. Жаркие ночные тени выползали отовсюду, словно намереваясь преградить дорогу путникам. Девушка тихо и покорно шла впереди, однако говорить с ней Конан не мог — обострившиеся чувства северянина подсказывали, что враг вновь где-то рядом. Слабо светился серебряный шар на эфесе; очевидно, остальные трое оборотней подтягивались сейчас к песчаной могиле, чтобы справить по убитой Конаном свою собственную тризну, которую не может видеть ни один смертный.

Шли в молчании. Руки своей не то пленнице, не то новой любовнице Конан все же связал. Правда, хитрым узлом — сам он мог распустить его за секунду, другим бы на это потребовались часы — если, конечно, не поставить условие не перерезать веревки.

Что делать дальше? Добраться до Энгласа… быть может, пробиться с боем… Но что дальше? Слабое звено у оборотней он выбил. Теперь оставшиеся станут осторожнее… а, быть может, наоборот, разъярятся до последней степени и решат не уходить от Энгласа до тех пор, пока не расправятся с ним, Конаном…

Ночная дорога ложилась под ноги. Черными холмами появлялись и исчезали во тьме брошенные, опустевшие дома. Серебряный шар мало-помалу начинал светиться все ярче и ярче… Враги постепенно приближались — верно, шли по следу.

— Шире шаг, — угрюмо бросил Конан своей спутнице, мимоходом подумав, что надо будет все же придумать ей какое-нибудь имя, раз уж он решил пока ее не убивать. — Шире шаг, иначе они нас достанут…

— Они пока еще не знают в точности, где мы, — откликнулась девушка. — Твой шар… он сбивает им чутье. Быть может, мы и доберемся до твоего города… а там меня убьют.

Конан даже слегка опешил. Это было сказано совершенно спокойно, она просто напоминала о чем-то всем прекрасно известном, только по каким-то причинам не называемом вслух.

— Кто тебя убьет?

— Твои… твои сородичи. Люди. Я убивала их — теперь они убьют меня. Это закон. Это справедливо. Я забыла о нем в своем глупом желании выжить и отомстить, — она внезапно остановилась. — Мне нет смысла идти дальше, пленитель. Меня убьют твои… чтобы отомстить за своих погибших детенышей… то есть детей… а если даже ты меня отпустишь — меня убьют свои… потому что во мне — ненавистное им твое семя. Они убьют меня сразу же, потому что я предала их проклятый род, а в их глазах нет преступления страшнее. Что ж, значит, так тому и быть.

В ее голосе слышались отрешение и покорность.

— Ну, уж нет! — загремел Конан, забыв об осторожности. — Тебя убьют мои сородичи — что за чушь! Так я им и дам! Сперва им придется убить меня, а я в одиночку могу справиться со всеми, кто еще остался в этом проклятом Энгласе!!!

Он кричал, грозно потрясая кулаками. Сейчас он и в самом деле готов был перебить всех еще оставшихся в Энгласе, не исключая и своих товарищей, если только они и в самом деле решат лишить его законной живой добычи!

— Это ты сейчас так говоришь, — возразила она ему. — Я ведь тоже рождена женщиной. Я помню людские законы и порядки. Если большой правитель скажет — все должны подчиняться, ведь так? И ты подчинишься тоже… иначе они пошлют против тебя не одного воина, а десять… или сотню… или десять раз сто… и рано или поздно возьмут верх. Ты не из этих краев, а пришедшие в мир на этой земле очень не любят леопардов-оборотней. И нет такой силы, что заставила бы их сохранить мне жизнь!

— Все! — резко оборвал ее Конан. — Хватит болтать, пока твои братцы и впрямь не подобрались к нам вплотную! Я, Конан из Киммерии, клянусь тебе моим богом, суровым Кромом, что ни один волос не упадет с твоей головы без моего на то соизволения!

Он чувствовал, что девушка беззвучно улыбается в темноте — странной, дикой, влекущей улыбкой. Она думала, что знает все. Что ж, решил Конан, пусть думает. Для меня главное — дотащиться до Энгласа… а там видно будет.

Высыпали звёзды. Ночь властно вступила в свои права, должны были выйти на охоту хищники, однако сегодня опасаться их не было нужды — ужас перед оборотнями распугал все живое в округе. Львы, настоящие леопарды, белые песчаные тигры — все в страхе бежали. Округа была мертва. Ночь тупо молчала, сияя бесчисленными глазницами звезд.

Лишь на заре Конан и его безымянная пленница увидели невысокие стены Энгласа. Киммериец заметно приободрился, плечи же девушки бессильно поникли.

— Сейчас… — услыхал Конан ее шепот. — Они сожгут меня на огне… таком горячем, так больно кусающемся…

— Никто тебе ничего не сделает, — решительно заявил Конан и, схватив пленницу за локоть, потащил ее к воротам.

Его заметили. Радостно завопила стража, потрясая самодельными копьями; и тут чей-то горящий ненавистью взгляд сзади заставил Конана обернуться.

Так и есть. Вдали, на невысоком придорожном холме стояли трое. Спокойно, самоуверенно, нагло. Стояли и смотрели в спину уходящему киммерийцу — и в спину его добыче.

Девушка съежилась, словно ее хлестнули бичом. Ноги у нее подкосились, и последние шаги Конану пришлось тащить ее на руках.

— Конан! — вихрем налетели на него разом Хашдад, Неан и энгласский судья. — Куда же ты пропал?! Мы уж было решили…

— А вот никогда не надо ничего решать заранее, — огрызнулся киммериец. — Нужно кое-что пострашнее этих самых оборотней, чтобы с Конаном могло что-нибудь случиться!

Хашдад неодобрительно покачал головой. Взгляды же всех остальных были уже прикованы к приведенной Конаном девушке.

— Великий Митра!.. — прошептал ошеломленный судья. — Отродясь не видел такой красоты!.. Кто ты, ответь мне?

— Она ничего не помнит, даже собственного имени, — принялся вдохновенно врать Конан. — Ее очень сильно напугали оборотни… Она выжила чудом, я наткнулся на нее, блуждая по пустыне…

— Тогда тебе сильно повезло, о дочь моя, — Неан так и буравил добычу Конана подозрительным взглядом. — Ты избегла когтей леопардов-оборотней… и встретила Конана, который сумел защитить тебя на обратном пути…

— Кстати, — как можно более небрежно бросил киммериец, — против нас осталось только три оборотня…

Все так и окаменели. Конан порылся в сумке и достал кусочек леопардового меха.

— Что скажете? Неан мало, что не выхватил трофей из рук северянина. Судья взирал на Конана с немым обожанием.

— Ты воистину великий герой, о Конан Киммерийский… За одну ночь тебе удалось уложить двух демонов!

Девушка слегка хихикнула. Северянин метнул на нее грозный взгляд, и она тотчас осеклась.

— Одного, — поправился Конан, слегка покраснев. Второй… в общем, сам помер.

— Что-что? — у Неана, похоже, ум заходил за разум. — Сам помер? Это как? Как такое могло случиться?..

— Как, как… — заворчал Конан, не имея представления о том, как выкрутиться. — Так вот. Что, я у него спрашивал? А только сам я то видел. Помер он. Может, со своими подрался… Или еще что случилось…

— Оборотни убивают своих только если уверены в его измене, — покачал головой Неан.

— Ну, так значит, изменил он им! И хватит об этом. Вы что, мне не верите? Или вам, как эмирскому казначею, подавай эти, как их… а! Неопровержимые доказательства! Ух… Язык сломать можно.

— Да верим, верим, ты что? — Хашдад примирительно положил руку на плечо варвара. — Что мы здесь стоим? Да и девочке тут торчать незачем — после всего пережитого…

Решительно плюнув на приличия и пересуды, Конан после обеда потянул свою добычу за собой. Провожаемый красноречивыми взорами остальных, вместе с девушкой он скрылся в своей комнате — лучшей комнате, имевшейся в особняке энгласского судьи.

— А теперь говори! — велел киммериец оборотню. — Да смотри, как можно подробнее! Мне нужно знать, как одолеть эту троицу и спустить заодно шкуру со всех Ночных Клинков! А чтобы нам было проще говорить, я даю тебе имя — Ана.

— Ана… — медленно, точно пробуя слово на вкус, повторили вишневые губы. — Хорошо… Спасибо…

— Да ты про дело давай! — поморщился Конан — он не любил зряшних благодарностей.

— Про дело… Слабых мест у оборотня нет. Ты справился с моей сестрой… потому что она сама этого хотела. И людская часть ее души не нашла иного способа совершить самоубийство, кроме как броситься на твой меч. Нас превратили не так давно. Это… — она прижала ладони к вискам и замотала головой, — это было так ужасно! Нет, нет, нет, я не могу вспоминать! Что они делали с нами… А потом на наши плечи натянулась звериная шкура и нас выпускали в загоны с рабами, чтобы мы утоляли голод человеческой плотью и вскоре уже не смогли есть ничего иного. Если бы я вернулась из этого похода, я бы стала такой же, как они… неподдающиеся, которым уже не поможешь, которых можно только убивать.

— Их можно заманить в ловушку? — нетерпеливо перебил ее Конан.

— В ловушку? О, нет. Они чуют любую западню. Этому их учили специально. Отравленные приманки на них тоже не подействуют — они никогда не едят мертвечины, даже если умирают от голода. Хитры, быстры, ловки… ты не справился бы с ними в одиночку.

— Ну, это еще как сказать… — тотчас же буркнул Конан, который терпеть не мог, когда ему говорили «ты с этим не справишься».

— Как бы не говорить, а так и есть. Теперь трое оборотней точно знают, что произошло с моей сестрой и со мной. Все мысли их только о мести.

— И как же они станут мстить?

— Попытаются ворваться в город. Каменные стены их, конечно, задержат, но особенно уповать на них тоже нельзя. В леопардовом обличье прорвутся. И тогда…

— Что тогда?

— Тогда их встречу я, — спокойно сказала нареченная Аной.

Конан скривился. Несет девчонка невесть что — и сама не знает.

— Ну, встретишь ты их — а дальше?

— Постараюсь захватить с собой хотя бы одного… Двое других достанутся тебе, мой избавитель.

— Не болтай. Мы возьмем их всех, всех троих! Скажи мне — они боятся серебра?

— Просто серебра — нет. Ночные Клинки учли это. А вот твой шар на эфесе… Он — да. Он полон сил, что могут одолеть заклятья. Зверя он заставит стать человеком — не сразу, правда, какое-то время спустя…

— А человека убить много легче… — задумчиво проронил Конан.

— Да, — кивнула Ана. — Много проще, Моей сестре хватило одного твоего удара… Думаю, остальные окажутся не крепче.

Конан сосредоточенно покивал.

— Ну, тогда пусть приходят!.. А сейчас — не заняться ли нам кое-чем более приятным?..

Оборотни ворвались в Энглас следующей ночью. Конан нес стражу на стенах; рядом с ним молчаливой тенью, лоскутом ночного мрака застыла Ана. Шагах в десяти, опершись на парапет, стоял Неан, что-то бормоча себе под нос — не то творил заклятия, не то молился… Хашдад с верным топором привалился к камням башни, привалился и закрыл глаза, словно старый солдат, умеющий мгновенно засыпать при первой возможности и мгновенно просыпаться свежим, готовым для боя. Судья, который так и не успел назвать им своего имени, внизу, возле ворот, распоряжался немногочисленной ратью энглаасев, кое-как вооруженных на случай, если дела пойдут совсем уж плохо.

Предшествующий день прошел в трудах. Конан перевернул вверх ногами весь городок, вконец измучив его немногочисленных обитателей. Теперь все было готово, Оставалось только спокойно ждать.

Леопарды не стали мешкать. Просверлив тьму, три высоких тени с вызовом остановились прямо напротив ворот.

— Смотрите, смотрите! — задохнулся Неан, с ужасом вытягивая руку.

Три громадных зверя — каждый в холке был по грудь взрослому человеку — с горящими огнем глазами неспешно направились к наглухо запертым воротам. Длинные хвосты нещадно хлестали их по бокам. Оборотни были в ярости и намеревались взять с Энгласа дорогую цену за свои потери.

Ану затрясло. Она поспешно отвернулась, закрыв лицо руками.

— Не могу, не могу!.. Вожак… он зовет… он хочет, чтобы я превратилась… Нет!.. О-о-о!.. — Тело ее изогнулось дугой, словно в падучей.

— Держись! — гаркнул Конан, хватая девушку за плечи. — Неан! Успокой ее!

Леопарды медленно шли к воротам. Собранный судьей отряд копейщиков дрожал крупной дрожью и мочился в штаны от страха. Проснувшийся Хашдад с неожиданным спокойствием шагнул к парапету, натягивая длинный лук.

— Интересно, а как им понравится простая честная стрела?

Он отпустил тетиву, целясь в вожака. Зверь грациозно взвился в воздух, ловко поймав стрелу зубами, и тотчас же перекусил древко. Вместе с наконечником обломки стрелы тотчас исчезли у него в утробе.

— Ишь ты! — с невольным уважением пробормотал Конан. — Чтобы так жрать, нужно иметь крепкую утробу…

Хашдад выстрелил вторично. Теперь вожак на лету отшиб стрелу в сторону лапой.

— Этим ты его не возьмешь, — мрачно заметил киммериец.

Хашдад опустил лук. Оборотни и впрямь оказались слишком быстры и ловки. Они скользили во тьме черными неслышными тенями, и заметить их приближение можно было лишь по горящим огням глаз. Однако твари Ночных Клинков и не думали прятаться. Напротив, они наступали спокойно, гордо, давая всем полюбоваться своей силой.

— Хотел бы я знать, что они теперь задумали? — пробормотал Конан себе под нос.

Ана тем временем пришла в себя. Очевидно, ее былые сородичи убедились в том, что пытаться вновь подчинить ее не имеет никакого смысла. Опираясь на руку Неана, девушка шагнула к краю стены.

— Сейчас будут прыгать, — услыхал Конан ее шепот. В тот же миг вожак и в самом деле прыгнул.

Это был потрясающий, великолепный прыжок. Казалось, живое существо не способно на такое — однако же нет. Тело леопарда распласталось в воздухе, он летел, точно на крыльях, и киммерийцу показалось, что оборотень сейчас в один миг окажется на гребне стены.

Однако тот все-таки не допрыгнул. Когти со скрежетом заскребли по камню. Конан нагнулся — чудовищу не хватило каких-то жалких шести-семи футов, и теперь оно висело, впившись когтями в стену, и яростно шипело.

Киммериец остолбенел на миг. Такого он не ждал. Мощные задние лапы страшилища напряглись. Левая передняя лапа медленно потянулась вверх. Тварь явно собиралась закрепиться повыше и подтянуться…

— Кром! Они что, лазают по каменным стенам, словно по деревьям?!.. Эй, Хашдад, шест!

Кузнец оказался на месте; Конан двумя взмахами веревки прикрутил к жердине свой меч, так, чтобы заветный серебряный шар смотрел вперед. Просунулся в узкую бойницу и что было мочи, ткнул вниз, целясь в глаз твари.

Леопард отмахнулся было лапой, и шест едва не вырвало из рук Конана — такой чудовищной силой была наделена бестия — однако шар все же коснулся плоти оборотня.

Тварь закричала от невыносимой боли. Шкура на ее лапе, там, куда угодил серебряный шар, вспыхнула. Громадное тело конвульсивно дернулось, когти выскользнули из щелей, и оборотень тяжело упал вниз.

На стене разразились радостными криками.

Видя неудачу вожака, два других оборотня приостановились. Впрочем, ненадолго. Вожак поднялся, и, чуть прихрамывая на обожженную лапу, заковылял к воротам, не пытаясь уже взлететь на стену одним прыжком.

Все шло, как и рассчитывал киммериец. Надвратная арка была превращена им в настоящий склад — все немудреные боевые припасы, какие только могли быть сысканы в Энгласе и окрестностях, по его приказу сволокли сюда.

Горели костры под котлами со смолой. Громоздились увесистые валуны. Лежали пирамидой бревна. На других частях стены Конан тоже постарался оставить хоть что-то, но первый прыжок вожака оборотней пришелся как раз на «голый» участок. Тварь, похоже, специально прыгнула туда, где стояли люди.

Оборотни оказались под воротами. И тут выяснилось, что страхи были не напрасны — изогнутые стальные когти ударили в доски створок, раздался треск и хруст, полетели щепки… Твари словно в исступлении бросались на ворота, клыками и когтями всякий раз выдирая большие куски дерева.

— Смола! — взревел Конан. — Лейте!

И сам схватил первую корчагу.

Черные потоки низринулись вниз. Конан метко опустошил свой ковш прямо на спину вожаку; завизжав, тот покатился по земле. Миг спустя рядом с ним так же катались, завывая от боли, двое его сородичей. На стене вновь ликовали.

— Это их тоже не задержит надолго, — с тоской обронила Ана, глядя на мучения оборотней. — Сейчас встанут…

И точно — звери на удивление быстро оправились. Теперь они стали куда осторожнее. Бросались на ворота стремительными дальними прыжками, и, полоснув раз-другой когтями, тотчас же отскакивали. Дело теперь шло у них куда медленнее, а осажденные лишь зря расходовали смолу.

Впрочем, ожоги не прошли даром и для оборотней — роскошная шкура слезала пластами, на спине обнажились черные язвы. Движения стали чуть менее уверенными и точными — но лишь чуть-чуть, самую малость.

— Ворота вот-вот рухнут! — «обрадовал» Конана Неан. — Я пытаюсь поддерживать их заклинаниями, и это немного помогает… иначе оборотни разнесли бы створки в два счета…

Словно подтверждая его слова, снизу донесся долгий протяжный скрип — это один из зверей повис на петле, отчаянно пытаясь выдрать ее из разлохмаченных досок. Конан молча подхватил неподъемное бревно и метнул вниз. Раздался дикий вой — оборотень корчился на земле, придавленный тяжелым пальмовым стволом. Судя по его позе, ему должно было перебить позвоночник… но кто их знает, этих существ, может, им и это нипочем?

Однако оказалось, что после такого удара лучше отойти в сторонку и полежать. У ворот осталось только два зверя. Третий же, приволакивая задние лапы и громко завывая, потащился прочь, в темноту. Далеко, впрочем, не отошел — красные огни остановились шагах в тридцати от стен.

— Хашдад! Твой лук! Не оставляй ту тварь в покое! — скомандовал Конан. Кузнец последовал его совету, и первая же стрела, судя по жалобному визгу, попала в цель. Однако в этот миг створки ворот не выдержали. Вожак бросился на правую всем телом — и она распахнулась. С торжествующим воем оборотни ринулись в пролом. Вскочил и пришибленный бревном третий — приволакивая ноги, он, тем не менее, довольно-таки резво заковылял к стенам. В боку у него торчала стрела Хашдада.

Позади ворот была возведена высокая баррикада, на которой сгрудилось все энгласское ополчение. По мысли Конана, ополченцы должны были встретить зверей частоколом выставленных копий; однако в тот миг, когда затрещали ворота, мужество окончательно покинуло энгласцев. С дикими воплями, бросая оружие, они ринулись наутек — а следом с утробным, леденящим кровь, воем мчались два оборотня, словно гончие псы самой Смерти.

Одним стремительным прыжком они оба перелетели через жалкую баррикаду, разом оказавшись в самой гуще людей. Вой сменился рычанием, тем более страшным, что ему аккомпанировали душераздирающие предсмертные вопли несчастных энгласцев.

Чуть запоздав, в ворота ворвался третий оборотень; но тут Конан с остальными уже начал действовать.

Перед хромающим оборотнем внезапно появился почти не уступающий ему ростом и статью изящно-смертоносный зверь. Тем же огнем горели два яростных глаза, а когти, хоть и были покороче, наверное, даже превосходили остротой.

Ана начала свой бой. Неан с исказившимся от страшного напряжения лицом вскинул руки и что-то выкрикнул — на неведомом, давно мертвом языке — и с небес послушно низринулась ветвистая молния. Она нацелена была в вожака — но тот в последний миг сумел отскочить, и ему лишь слегка опалило бок. Второму оборотню повезло меньше — на спине вспыхнули остатки шерсти, он завертелся на месте, завывая и разбрасывая во все стороны алые искры.

А следом уже бежал и сам Конан. Хашдад, ни за что не желавший отставать, прикрывал его слева. Впереди энгласский судья, бледный как смерть, пытался ткнуть пикой в оскаленную морду вожака…

Третий оборотень и Ана несколько мгновений молча смотрели друг на друга, а потом зверь взвыл и ринулся на прошедшую превращение девушку. Два зверя сплелись в смертельной схватке, рыча и терзая друг друга.

Это был шанс, который Конан не мог упустить. Презрев опасность, он в один миг оказался рядом с воющим черным клубком и, едва завидев горящие огнем глаза зверя, что есть силы ткнул в них серебряным шаром эфеса.

Дикий вопль. Морда оборотня вспыхнула, он дернулся раз, другой… и на пыльную землю тяжело брякнулось тело высокого светловолосого мужчины, настоящего гиганта, ни в чем не уступавшего самому Конану.

Рядом, тихо скуля, опустился мордой в слаженные передние лапы зверь-Ана. На боку и шее зияли глубокие раны.

Светловолосый приподнял голову. Взгляд его казался бессмысленным, точно у новорожденного. Он явно не понимал, куда попал и что происходят.

И тотчас же заклятье Ночных Клинков вновь начало действовать. Тело выгнулось дугой; послышался хруст безжалостно растягиваемых и перекручиваемых костей. Человек вновь становился леопардом.

На краткий миг он, похоже, понял, что происходит — на тот самый миг, пока клинок Кована, пронзив ему грудь, шел прямо к сердцу. Мертвое тело с хлещущей из раны кровью грянулось подле бесчувственной Аны.

У Конана не было времени гордиться победой или даже заботиться о своей помощнице. За его спиной два последних оборотня продолжали бой и, похоже, одерживали в нем победу…

Киммериец резко развернулся — и замер.

Оборотни смотрели на него и жутко скалились. Их шкура, лапы, пасти — все было густо вымазано в крови. Имтоже немало досталось — из бока второго леопарда торчал обломок копья — однако теперь они не сомневались, что победили. Их самый страшный враг стоял один, пусть и с наделенным странной силой мечом в правой руке, но — один. Изменница, помогавшая ему, лежала на земле и, похоже, умирала. Маг, тот, что свел молнию с неба, лишился чувств от мощи собственного заклятья.

Больше они никого не брали в расчет. Сейчас киммериец, чувствуя, что смертный холод сжимает сердце, мог ясно читать в глазах своих врагов. Они пришли за ним, За ним одним. Уже трижды до основания разрушившим все планы Ночных Клинков — сперва в Бхарупе, с Камнем-Хранителем; потом в Бодее, с внушающим безумие демоном; и, наконец, в Тлессине, когда было дотла сожжено все союзное Ночным Клинкам войско. Не приходилось удивляться, что владыки ордена решили покончить с дерзким раз и навсегда.

И вот — леопарды — оборотни. Их осталось всего двое. Но — так же верно было сказать, что их еще целых двое!..

Конан вздохнул. Поудобнее перехватил меч. И — упругим шагом двинулся по кругу, норовя встать так, чтобы спину защищала стена. Оборотни с молчаливым презрением следили за его маневрами.

И тут в тишине басовито прогудела тетива большого лука. Выпущенная твердой рукой стрела вонзилась в шею второму оборотню. Тот взвыл, высоко подпрыгнул от боли — и ринулся на обидчика.

Вожак в тот же миг устремился к Конану. Казалось, за спиной у оборотня выросли крылья. Воздух упруго ударил киммерийца в лицо; когти заскрежетали по кольцам стальной рубахи, надетой под легкую накидку. Железо рвалось, словно гнилое вервие, однако свое дело кольчуга сделала — ядовитые острия не дошли до тела киммерийца.

Северянин лишь с огромным трудом избег гибельного удара. Да, этот оборотень был достойным соперником. Он не пошел вглубь улиц, где были приготовлены ловушки, он не потерял голову, увлекаясь резней беззащитных — он хотел прежде всего справиться с Конаном, разумно полагая, что после этого Энглас окажется в его власти.

Оборотень мягко коснулся земли. Он ничуть не был обескуражен промахом. Похоже, ничего иного он и не ожидал.

Противники начали извечный хоровод. Леопард пытался приблизиться к киммерийцу, Конан же искусно отступал, кружась и в свою очередь стараясь, чтобы его бока и спину прикрывало хоть что-нибудь. Второй оборотень скрылся — умчался в погоню за Хашдадом, столь удачно угостившим его стрелой. О том, что могло произойти за это время с кузнецом, Конан старался не думать.

Вожак оборотней описал полный круг. Ворота вновь оказались за спиной у Конана. И тут, не мудрствуя лукаво, оборотень прыгнул вновь. На сей раз его движение началось настолько незаметно, что Конан пропустил его начало и не успел отпрянуть. Руки успели лишь выставить перед грудью эфес с серебряным шаром, уже оставившим здоровую черную отметину чуть ниже глаза вожака.

Зверь со всего размаха напоролся на выставленное оружие. Оно не могло остановить стремительный прыжок мощного тела, но напрочь разрушило, наконец, заклятье, удерживавшее звериную форму оборотня. В Конана со всего размаха врезалось уже обычное человеческое тело.

Удар, однако же, оказался страшен. Он опрокинул киммерийца, несмотря на всю его гигантскую силу. Оборотень оказался сверху, мощные, точно клешни исполинского краба, руки сошлись на горле северянина. Лицо оборотня нависало над Конаном, и глаза горели прежним алым колдовским огнем. Чары могли рассеиваться и вновь сгущаться, суть чудовища оставалась прежней. Его можно было остановить, только убив.

Огромным усилием Конану удалось разомкнуть смертельный ошейник. На горле киммерийца вздулись толстые, как корабельные канаты, синие жилы, кровь еле-еле проталкивалась вперед; оборотень ни в чем не уступал северянину.

Конану удалось согнуть колено. Оттолкнувшись что было мочи, он вырвался из смертельных объятий. Меч валялся на земле.

Оборотень торжествующе усмехнулся. Его тело задрожало, точно в лихорадке — он готовился к превращению. Краем глаза Конан заметил, что лежавшая на дороге Ана внезапно подняла голову, и глаза ее вновь осветились…

Вожаку потребовался один миг, чтобы вновь стать зверем. И, хотя он был весь изранен, и серебряный шар оставил глубокие ожоги — оборотень не собирался выходить из боя. Он был уверен, что победа уже рядом. Ведь у Конана не было меча!

Волосы зашевелились на голове у киммерийца. У него, естественно, остался прицепленный к бедру кинжал, но против демона этого было явно мало. И, тем не менее, руки выдернули короткий клинок из кожаных ножен.

Превращение завершилось. Зверь алчно уставился на киммерийца; и, упреждая его прыжок, Конан внезапно сам сорвался с места. Его попытку можно было назвать сущим безумством — кидаться на оборотня, не имея даже нормального меча!

Однако зверь не ожидал этого тоже. Они сшиблись, пока оборотень еще не набрал всей своей убийственной стремительности, и его когтистая лапа нацелилась в горло Конану, но на сей раз кинжал оказался быстрее. Лезвие рассекло лапу и глубоко вонзилось в шею — слева, там, где проходят жилы.

Зверь взвыл и завертелся на месте. Конан получил еще один страшный удар в грудь, но устоял на ногах, обеими руками обхватив монстра за шею, прижимая к себе, словно ненаглядную возлюбленную. Кулак правой руки несколько раз врезался в основание черепа оборотня.

Наконец зверь все-таки отшвырнул его от себя. Кинжал остался торчать в ране, и оттуда толчками выбивалась кровь. Зверя слегка покачивало, словно подгулявшего матроса. Отчего-то это сравнение пришло на ум Конану, изрядно развеселив северянина. Он засмеялся — и с острым наслаждением увидел изумленный испуг на самом дне горящих огнем глаз зверя.

Они вновь застыли друг против друга. Кольчуга на Конане была порвана, больше защиты от нее не было никакой. Одна-единственная царапина, нанесенная острым когтем — и уже не помогут ни целители, ни чародеи. Оборотень, похоже, понимал это. Ему тоже пришлось несладко. Он терял силы. Ему надо было убить этого странного смертного — и отступить, зализать раны, отдохнуть; потом он справится со всем Энгласом и в одиночку.

Они бросились друг на друга разом — Конан и оборотень. В последний момент киммериец извернулся. Проскочил мимо и бросился к лестнице, что вела к надвратной арке. Завывая, оборотень развернулся и ринулся в погоню.

Конан опережал его на один шаг, не больше.

Лестница. Стертые каменные ступени. Вверх, вверх, скорее! Затылок чувствовал смрадное дыхание зверя. Вверх, вверх, вверх!

Забытый котел со смолой. Огонь под ним все еще горит. Развернуться — и пинком ноги направить весь черный раскаленный пузырящийся поток в высунувшуюся из проема лестницы морду оборотня…

Это подействовало. С раздирающим уши воплем зверь покатился вниз, утопая в только что кипевшей смоле. Прыгая через черные дымящиеся лужи на ступенях, вслед ринулся Конан. В руках он сжимал какое-то копье, наспех выхваченное из пирамиды.

Зверь выл, катаясь по земле, собственными когтями раздирая едва ли не в угли спаленную шкуру. Конана он заметил слишком поздно.

Острие копья с хрустом вошло твари под лопатку. Конан всем телом навалился на древко, наконечник уходил все глубже и глубже; тварь уже не вертелась, она судорожно билась в агонии. Могучая лапа переломила древко, но к тому времени копье уже сделало свое дело. Оборотень вновь поднялся — но теперь его уже шатало по-настоящему. Из открытой пасти сочилась слюна пополам с кровью. Он уже не мог рычать, а только сипло хрипел. Все его тело превратилось в один громадный ожог. Очевидно, сознание оборотня начинало мутиться от боли, однако инстинкт самосохранения все еще действовал. Раненый зверь рванулся к полуоткрытым воротам Энгласа.

Конан бросился за ним. Не дать ему уйти! Иначе, вернувшись, он точно не оставит киммерийцу ни одного шанса…

Северянин повис на спине оборотня. Тот взвыл от боли — жесткие ладони Конана раздирали обожженную кожу — и вновь завертелся, пытаясь достать когтями задних лап своего мучителя. Напрасно — движения выходили медленными, Конан легко уклонялся. Пальцы киммерийца вцепились в голову оборотня, с силой клоня ее набок. Человек и зверь повалились в пыль возле самых воротных створок. Конан, рыча ничуть не слабее оборотня, выламывал ему шею, а тот, глухо хрипя и плюясь кровью, все еще пытался полоснуть киммерийца когтями.

Позвонки зверя затрещали. Из глотки вырвался истошный, почти, что человеческий вопль. Тело затряслось в агонии; последнее усилие… страшная морда зверя сворачивается в сторону… тело вздрагивает в последний раз и замирает.

Конан с трудом поднялся. Его шатало. Руки горели от попавшего на них яда, и оставалось только молить Крома, чтобы отрава не проникла внутрь через какую-то мелкую царапинку.

Оборотень лежал неподвижно.

— Эй, есть тут кто? — Конану показалось, что он крикнул это очень громким голосом, в то время как на самом деле губы едва-едва шевельнулись.

Вокруг царила пустота. Кто мог, давно бежали. Ана по-прежнему лежала без чувств, по-прежнему в облике зверя. Ни Неана, ни Хашдада, ни судьи видно не было.

Шатаясь, Конан подобрал свой меч. Оборотень мертв… но для верности его надо еще пронзить колом… Он уже начал озираться в поисках обломка своего копья, намереваясь пустить его в ход (не пропадать же добру!), как внезапно где-то неподалеку вспыхнули отчаянные крики. Выли, вопили и визжали несколько десятков голосов разом.

— К-р-р-ром! — выругался киммериец, пристегнул меч и, оставив оборотня на произвол судьбы, побежал туда, где кричали. Нельзя было забывать, что второе чудовище ушло глубоко в город.

Глава XVIII

Кричали и вопили не зря. Наверное, они орали так уже долго, все то время, пока Конан сражался с вожаком оборотней, просто киммериец их не слышал. Леопард угодил-таки в одну их приготовленных Конаном ловушек, точнее — в самую неудачную из них, которую и ловушкой-то назвать было нельзя. Старый дом, у которого были подпилены все поддерживавшие крышу столбы — рядом с настоящей ловушкой. Но ту оборотень миновал — словно почуял что-то — и, гонясь за живой добычей, забежал внутрь дома-западни. Напряглись канаты, затрещали падающие опоры, тяжело охнув, осела крыша, — но самого оборотня если и задело, то не смертельно. И теперь он рычал и бесился там, внутри — люди слышали, как трещало под его когтями старое сухое дерево. Ясно было, что он рано или поздно вырвется; а сжечь дом было нельзя — вместе с ним в пепел обратился бы весь город. Воды мало, а дома стоят впритык друг к другу… И, главное — все сухое, очень сухое… Искра — и полыхнет от края до края.

Люди суетились вокруг осевшего, ставшего вдруг каким-то приплюснутым дома, кто-то зачем-то тыкал копьями в отдушины, кто-то тащил веревки и для чего-то обвязывал торчащие во все стороны бревна, кто-то, несмотря ни на что, разводил костры, словно огонь остановил бы оборотня, как простого шакала. У стены, бессильно привалившись к ней спиной, сидел Хашдад — глаза закрыты, дышит хрипло, левая рука прижата к горлу — а вокруг него хлопотало несколько человек, возглавляемых Неаном и судьей.

— Конан! Ты жив! Хвала Митре и всем небожителям! — завопил молодой маг, едва завидев приближающегося поневоле нетвердой походкой киммерийца.

Судья всплеснул руками и, похоже, прослезился. Остальные уставились на киммерийца, точно на выходца с Серых равнин. Никому еще доселе не удалось остаться живым из схватки с оборотнем один на один.

Конан махнул рукой, веля всем замолчать. Прочистил горло, поглубже вздохнул — и гаркнул, стараясь, чтобы все услыхали его прежний голос, голос, которым он отдавал распоряжения здесь, в Энгласе:

— Так, и что тут происходит?

В ответ раздался целый хор голосов.

— А ну-ка, тихо! — рявкнул киммериец, и тут же наклонился к Хашдаду. — Что с тобой, дружище?

— Он очень быстро бежал, — шепнул Неан. — Оборотень несся за ним — и никак не мог догнать. Признаюсь, я никогда не думал, что в силах смертного развить такую быстроту! Не иначе, ему помогали сами боги.

— Боги… гм! — промычал Конан.

— Почтенный Хашдад вбежал в дом-ловушку… а оборотень следом… а потом почтенный Хашдад упал посреди улицы, и до сих пор не может сам подняться… — озабоченно прибавил судья.

Хашдад уже сипел, силясь что-то сказать — правда, пока это у него получалось не слишком хорошо.

— Все в порядке, дружище, — Конан положил руку ему на плечо. — С той зверюгой я покончил… Судья! Пошлите десяток закопать труп. Да чтобы не забыли колом проткнуть! Хотя нет. Того и гляди, уволокут еще и Ану… Смолу сюда тащите! Кипяток! Заливайте в каждую дырку! От смолы да от горячей воды, небось, не вспыхнет. А я к воротам пошел. Тварь эту скорее закопать надо…

Однако у ворот Конана ждал весьма неприятный сюрприз. Тела оборотня на земле не было. Как не было и тела Аны.

Последовавшие затем изощреннейшие проклятья заставили бы покраснеть даже старого морского волка. Облегчив душу, Конан склонился над следами. Их оказалось предостаточно — во тьму уводили две четких кровавых дорожки.

— Факелов, сожри вас Варуна! Да побольше! — рявкнул киммериец на свой разом ослабевший ногами отряд. — Идем за ними, Кто откажется, убью на месте! Ясно?!

Это было ясно всем и не требовало пояснений. Держа наготове меч, Конан отправился в путь во главе десяти человек. Наспех собранные кони пугались страшного запаха оборотней, и плохо слушались всадников. Несмотря на ночь, идти по следу было легко — факелы давали достаточно света, а черная кровь зверей оставляла прекрасно видимые даже в сумраке большие пятна.

Оборотни шли медленно. Очевидно, и вожак, и Ана были на самом краю смерти. Широко рысившие лошади должны были вот-вот их настигнуть.

А потом из мрака донеслось полное бессильной ярости рычание, и кони тотчас остановились. Они не понимали, что их страшный враг уже при смерти.

Вожак оборотней стоял на невысоком холме и злобно рычал на присевшую у подножия Ану. Та не отвечала — только смотрела вверх, неотрывно и неотступно.

Испуганные люди остановились. Конан спрыгнул на землю, и, держа меч так, чтобы оборотень видел налитый желтым пламенем шар на эфесе, шагнул навстречу чудовищу.

Оборотень глухо зарычал. В этом рычании слышалась смертная тоска — он понимал, что столкнулся со слишком сильным для себя противником, но и отступать ему было уже некуда. Выгнув дугой изуродованную спину, он рычал, ненавидяще глядя на Конана уже приугасшими глазами.

Киммериец двинулся вверх по склону. Оборотень рычал все сильнее, когти его скребли землю, глаза разгорались; он готовился к своему последнему броску.

Невольно Конан приостановился, отдавая дань уважения мужеству врага.

— Ты мог бы стать моим другом, и тогда мы славно сражались бы вместе, прикрывая друг другу спины, — вполголоса произнес он. — Но Крому угодно было, чтобы мы стали врагами. Да будет так, и да победит сильнейший!

Оборотень прыгнул.

Однако прыгнул он отнюдь не на Конана — а мимо киммерийца, туда, где стояли лошади отряда и толпились испуганные энгласцы.

Меч Конана зацепил острием бок оборотня, но было уже поздно. В один миг зверь оказался возле лошадей. Это было единственно верным решением. Спешив всех без исключения преследователей, он сумел бы уйти, несмотря на потерю крови и оставляемый четкий след.

Ана упругой молнией рванулась наперерез вожаку. Звери сцепились.

Конан что было мочи, оттолкнулся от земли, громадным прыжком оказавшись сразу у подошвы холма. Зверь уже терзал бока лошади Конана, Ана лежала на земле, отброшенная в сторону… Однако большего оборотень сделать уже не успел. Меч Конана вошел ему в основание шеи, вырвался назад из раны — для того, чтобы в пузырящийся кровью разрез ударил сияющий желтым светом серебряный шар.

Это стало последней каплей. С душераздирающим жутким воплем оборотень подскочилввоздух — с тем, чтобы грянуться обратно на землю неживой грудой окровавленного мяса.

Конан подошел вплотную, для верности еще раз вогнал в горло меч и пару раз с хрустом повернул клинок в ране. Зверь даже не дернулся, он был уже мертв.

— Яму копайте! — хрипло приказал Конан перепуганным, дрожащим энгласцам. — Да кол сверху в эту тварь вбить не забудьте! Поняли меня?

Ответом послужили жалкие торопливые кивки. Конан склонился над Аной. Она была еще жива. Горящие глаза приоткрылись, словно говоря «Я не сдамся так просто!» Звериные контуры дрогнули, поползли, и миг спустя на руках киммерийца оказалась вся израненная и залитая кровью девушка.

— Эй, носилки сюда! — рявкнул киммериец.

На робкое замечание кого-то из копавших землю людей, что, мол, откуда ж их взять, носилки-то, Конан проревел:

— Где хотите! Хоть из-под земли, а чтоб были! Из упряжи свяжите, спали вас Митра!

Прошло не так уж мало времени, прежде чем процессия двинулась обратно в Энглас.

Там все оставалось по-старому. Хашдад малость пришел в себя и смог даже встать. Несмотря на то, что на пойманного в ловушку оборотня были вылиты все запасы смолы и до дна вычерпаны городские колодцы, он так и не сдох, хотя рычал теперь заметно тише. Конан препоручил Ану заботам Неана — больше от чародея толку все равно не было — и задумчиво уставился на повалившийся дом. Стараниями энгласцев куча руин скорее напоминала теперь какое-то древнее подземное чудовище — все было черным-черно от пролитой смолы. Отдельные бревна торчали, точно лапы неведомого существа.

Присвистывая, Конан осмотрел поле предстоящего боя. Энгласцы почтительно следовали за ним, не дерзая нарушать своими вопросами его многомудрое уединение.

Решился только Хашдад.

— Что будем делать с последней тварью, Конан?

— Что делать, что делать, — угрюмо проворчал киммериец. — Ждать! Пока сам наружу не вылезет. Кром! Неужто мне придется торчать здесь, не смыкая глаз?..

Эта перспектива привела Конана в состояние, близкое к умоисступлению. Все время здесь! Ни бокала вина, ни девушки! Кром! Ну что за участь!

Лиджена лежала на спине, глядя в потолок невидящими, широко раскрытыми глазами. Нелек Кахал вновь в упор смотрел на нее, и взгляд его прямо-таки полыхал огнем. Он говорил — точнее сказать, он кричал, изрыгая проклятия вперемешку со словами заклинаний. Его вопли складывались в приказы — не исполнить которые Лиджена не могла. Ей предписывалось — любым путем выбраться из дворца! Любым путем оказаться в Энгласе, и как можно скорее! А там — убить Конана-киммерийца! Сделать это можно будет совсем просто — достаточно подойти к нему вплотную. Остальное за нее сделает он, Нелек Кахал. Конан нанес ордену существенный, очень существенный ущерб. Единственное искупление — смерть! И он, Конан, умрет, чего бы это ни стоило ему, Нелеку Кахалу!

Время от времени маг хватался за грудь, заходясь в жестоком кашле, и тогда становилась видна тугая повязка под одеждой и медленно расплывающееся по холстине кровавое пятно. Рана, нанесенная неотразимым кинжалом Аттеи, доставляла могущественному адепту ордена Нерг предостаточно неприятностей…

Наконец, страшный голос умолк. Глаза остались. Они по-прежнему жгли Лиджену, но у девушки давно уже иссякли последние силы к сопротивлению. Она встала, подошла к двери. Заперто. Навалилась сильнее — створки даже не дрогнули. И тут ей почудилось, что она вновь слышит слова Нелек Кахала, только на сей раз обращенные не к ней, а к кому-то еще — льстивые и угодливые слова:

— Нет, великий магистр… Ей не выйти, великий Магистр! Нет, я не остолоп, великий магистр… О! Я остолоп, великий магистр! Да, да конечно… раз так… пусть горит…

Глаза вернулись. Голос на сей раз безмолвствовал. Наступила странная и страшная тишина… а потом Лиджена внезапно почувствовала, как тело ее наливается жуткой, звериной, нечеловеческой силой. Сперва она ничего не чувствовала — а затем по телу начала волнами прокатываться обжигающая боль, словно кто-то пытал Лиджену каленым железом. Она упала на пол, заламывая руки, не в силах молиться, не в силах даже кричать — чужая воля запечатала ей уста. Она только мычала и каталась по полу, ломая все, что было в ее небольшой комнатке. Стоял неописуемый грохот.

На шум прибежали стражники. Медный засов отодвинулся. Двое вооруженных, крепких мужчин осторожно заглянули внутрь — и в тот же миг Лиджена бросилась на них, точно бешеная тигрица. Она царапалась и кусалась, она пустила в ход кулаки, колени и локти, она забыла обо всем в кровавом порыве убивать — и остановилась лишь когда на полу осталось два распростертых тела с перегрызенными глотками. Лиджена сделала это своими собственными зубами — холеными жемчужными зубками, коими так восхищался некий Амрик Тохон…

Она перешагнула через трупы. Усталости не было. Кто-то извне вливал в нее поистине исполинские силы. Откуда и зачем — неважно. Она должна повиноваться приказам. Приказам… Приказам… А всех, кто попытаются помешать ей выполнять эти приказы… приказы… — она будет убивать. Как тех двоих стражников.

Она прошла длинными коридорами. Ее дважды пытались остановить — один раз девушка-служанка принцессы Илорет, из тех, что попали вместе с дочерью эмира в Тлессину.

— Стой, Лиджена, стой! Лиджена повернулась к кричавшей. Служанка задавленно охнула — Лиджена была вся перемазана кровью. Девушка попыталась было шарахнуться в сторону, но поздно — железная рука безумной стиснула плечо служанки и одним движением вырвала напрочь огромный кусок мяса вместе с костями. Захлебываясь криком, девушка осела на пол. Лиджена равнодушно перешагнула через бьющееся, истекающее кровью тело и мерным шагом двинулась дальше.

Крики служанки привлекли внимание, во дворце поднялась тревога. Громыхая оружием, со всех сторон бежали стражники. Кто-то громогласно распоряжался, приказывая закрыть ворота и вызвать лучников.

Лиджена беспрепятственно прошла по коридорам и оказалась в просторном дворе. Ворота были уже заперты; перед ними развернулись в цепь стрелки, с трех сторон надвигались мечники… Ловить одержимую никто не собирался. Приказ был четок и прост — убить!

Стрелы засвистели сразу же, как только Лиджена появилась на открытом месте. Расстояние было небольшим, лучники дворцовой охраны славились своим искусством — казалось, они тотчас же утыкают одержимую стрелами, превратив в подобие подушечки для игл. Однако ж нет! Лиджену даже не оцарапало. С мертвенным, неестественным спокойствием она шла и шла вперед; стрелы свистели справа, слева, ломались о каменные плиты, которыми был вымощен двор — но ни одна так и не попала в девушку.

— Заговоренная! — истошно завопил кто-то из лучников.

— Заговоренная! — несколько глоток подхватили панический крик.

— А ну-ка, ну-ка, тихо! — загремел командовавший здесь сотник. — Трусов сгною на каторге! Лучше целься, недоумки!

Однако угрозы не подействовали. Стрелы продолжали сыпаться градом — а Лиджена шла, целая и невредимая.

Мечники попятились перед ней. Ясно было, что они столкнулись с магией — а как бороться с волшебством, не будучи волшебником?

Один из воинов посмелее — совсем молодой, красивый, смуглый — шагнул навстречу Лиджене, широко размахнувшись клинком и готовясь развалить тело девушки надвое — от плеча до пояса — одним ударом.

Лиджена спокойно вскинула руку. Сталь зазвенела о сталь, клинок бессильно отскочил от ее нагой руки. Живая плоть отразила меч лучше самого прочного щита. Второй, свободной рукой, Лиджена ударила воина в грудь — и из-под панциря потекла кровавая каша. Несчастного отбросило на несколько шагов; целой осталась только голова, все остальное превратилось в какое-то невообразимое крошево из мяса и костей.

Остальным марангским воинам этого хватило. Не слушая более сотника, они ринулись наутек, спасая свои жизни. Лиджена не обратила на их бегство никакого внимания. Подошла к воротам, отодвинула тяжелый засов и оказалась на площади перед эмирским дворцом. Мерным, четким, неживым шагом она двинулась в глубину лабиринта узких улочек Маранга. Ее путь лежал на юг. Повинуясь приказам Нелек Кахала, пославшего ей великую силу ордена Нерг, Лиджена направлялась в Энглас. Там, где был Конан.

Ждать прорыва оборотня киммерийцу пришлось не так уж долго. Заря едва-едва вскарабкалась на край неба и поудобнее устроилась, приготовившись наблюдать за небывалым поединком — человек против зверя-оборотня — как леопард сумел-таки выбраться наружу.

Затрещал настил крыши. В разные стороны брызнула щепа, и в проломе появилась уродливая башка зверя. Вся обожженная, ошпаренная, лишившаяся остатков меха, она была ярко-розовой, местами даже алой. На спине и боках не осталось, что называется, ни одного живого места, но, тем не менее, оборотень не собирался сдаваться просто так.

Конан устроил свой пост на самой крыше повалившегося дома. Оборотень не мог не чуять своего врага, и это донельзя бесило зверя. Он попытался прорваться поближе к Конану — чего только и добивался северянин. Сперва в страшную морду ударил серебряный шар, а миг спустя в горло вонзился клинок.

Так погиб пятый, последний оборотень. Проследив, как торжествующие энгласцы поволокли тяжелую тушу к заранее выкопанной яме, Конан широко зевнул. Хотелось спать… наваливалась усталость. Все-таки он немало сражался за эти день и ночь…

Как-то там Хашдад? И Ана? Киммериец вытер меч полой и зашагал прочь, к дому судьи, не слыша восторженных возгласов, которыми его провожали энгласцы.

По пустой южной дороге шла светловолосая девушка, Шла одна, не глядя под ноги и вперив неподвижный, завороженный взгляд куда-то в далекий, недостижимый горизонт. Над нею тускло светили звезды — их словно присыпало серой пылью. Где-то невдалеке, в сухих песчаных холмах завывали гиены, но Лиджена не обращала на них никакого внимания. Она шла и шла, ведомая стократ сильнейшей волей, не в силах сопротивляться, не в силах даже убить себя…

Ветер дул с моря, и, верно, донес сладкий запах человечины до стаи гиен, что охотилась неподалеку. Шесть зверей некоторое время осторожно крались по пятам Лиджены, но потом осмелели и, выждав момент, бросились на добычу со всех сторон.

Вожак вцепился в руку Лиджены, однако тотчас же с жалобным визгом разжал зубы и мешком шлепнулся в пыль — челюсти зверя были искрошены, клыки превратились в пыль; в следующий миг обрушившийся сверху кулак размозжил голову зверя, пробив череп и погрузившись в мозг. Гиена дернулась и замерла.

Собратья погибшего не сразу разобрались, что к чему. Раз за разом они бросались на непонятного, неуязвимого врага, но лишь напрасно ломали зубы об обретшую крепость железа плоть. Лиджена даже не уворачивалась и не отбивалась — она просто крошила черепа гиен один за другим. Стая потеряла пятерых и лишь после этого отступила — злобно ворча и щерясь, но со страхом в глазах.

Не глядя на них, Лиджена шла дальше. Ночь сменилась рассветом, а девушка даже не помышляла об отдыхе. Щеки ее запали, глаза лихорадочно блестели — но о том, чтобы остановиться, и речи быть не могло. Вперед! Только вперед! В Энглас! К Конану, который один может избавить ее от пытки взором Нелека Кахала!

Она даже не задумывалась, что все до одной мысли, включая и последнюю — ей внушает не кто иной, как сам Нелек Кахал, маг ордена Нерг…

Встало солнце. Здесь, ближе к Марангу, тракт охраняли воины эмира. Застава с рогатками, на всякий случай. Несмотря на то, что сюда были посланы лучшие, воины все равно до дрожи в коленях боялись неуязвимых, непобедимых оборотней. Никакими угрозами сотнику так и не удалось заставить хоть кого-то встать на стражу. И потому, когда появилась Лиджена — одна-одинешенька в покинутой людьми земле — все, разумеется, приняли ее за одну из числа оборотней. Её появление было встречено дикими криками; бросая копья, солдаты разбегались кто куда, думая лишь о спасении собственных жизней. И, как бывает всегда — трусы и впрямь спаслись, а те два десятка во главе с сотником, которые все же не забыли свой долг, полегли в дорожную пыль…

Они стреляли из луков и метали копья — напрасно. Никакое оружие не могло сейчас причинить вреда Лиджене. В ход пошли мечи; и тут началось самое страшное. Легкие на первый взгляд прикосновения ладоней девушки — и человек, корчась, падал на землю с переломанными, размолотыми в крошку костями. Лиджена была сейчас словно сама Смерть. Если ее не трогали — не нападала и она. Но если уж нападали — живым не уходил никто.

Оставив на дороге два десятка бездыханных тел, она миновала заставу и двинулась дальше. Ее ждал Энглас.

А в самом Энгласе царило ликование. С оборотнями было покончено; страшная гроза снята, и можно было возвращаться к привычной жизни. Судья немедленно погнал спешного гонца в Маранг и велел всем горожанам готовиться к праздничному пиру.

Именно этого гонца и встретила на своем пути Лиджена…

Молодой энгласец чуть не свалился с лошади при виде мерно шагающей по дороге белокурой фигурки. Что она здесь делает? Как попала?

Он поспешно осадил лошадь.

— Эй! Ты кто?

Лиджена не ответила. Неживой ее взгляд скользнул по злосчастному парню, и она прошла мимо. Спрыгнув с седла, он схватил незнакомку за руку… и в тот же миг страшный удар сломал ему горло. Захлебываясь кровью, он сполз на землю; в угасающих глазах застыло недоумение…

Лиджена перешагнула через труп и двинулась дальше.

Конан и Хашдад держали свой собственный секретный совет на вечную тему — что делать дальше? Как всегда, киммериец стоял за немедленное и активное действие, а благоразумный кузнец советовал немного обождать.

— Да чего ждать?! — начинал кипятиться Конан. — Надо идти на юг. До владений Ночных Клинков рукой подать. Ты что, хочешь, чтобы мы отправились обратно в Маранг?

— А что? — удивлялся Хашдад. — Славный город. Девушки в нем ласковые. Я, может, и вовсе осяду здесь!

— Ну, твое дело, — скрипел зубами киммериец. — А я вот точно знаю, что мне не будет покоя, пока я не поквитаюсь с теми, кто выкрал меня и посадил на цепь! Никому и никогда еще не удавалось безнаказанно вытворять такое с Конаном-киммерийцем!

— Но что ты сделаешь один против такого ордена? — не сдавался Хашдад. — Едва ли они попадутся в столь несложную ловушку, как султан Тлессины!

— А я говорю тебе, что я заставлю их хозяев жрать верблюжье дерьмо! — заорал Конан, грохнув по столу кулаком так, что столешница жалобно затрещала. — Это так же верно, как и то, что меня зовут Конан!

— Да не сердись, не сердись! Знаю я, что тебя зовут Конан. Но рассуди здраво — у тебя есть хоть какой-то план? Ты видел в глаза, как выглядит крепость Ночных Клинков?

Киммериец засопел.

— Не видел, — признался он. — Но это и не важно! Как действовать, решим на месте. Главное сейчас — добраться до этого замка, чтобы Кром заставил его провалиться сквозь землю!

— А там еще какой-то стихийный дух, посаженный точно сторожевой пес, — напомнил Хашдад.

Киммериец лишь беззаботно махнул рукой.

— А, что нам!.. Справимся и с духами. Где наша не пропадала!

— Ну, нет! — воспротивился кузнец. — Лезть наобум — это не по мне. Ты бы хоть с Неаном поговорил.

— Это мысль! Ведь эмиру он все равно ничего рассказать не успеет… А клепсидра… будь она неладна… не пропадет. Выручим.

Неан лишь озабоченно покачал головой в ответ на просьбу Конана поподробнее рассказать об охранном духе возле цитадели Ночных Клинков.

— Вы задумали небывалое дело. — Маг с восхищением покачал головой. — Небывалое, но и столь же безнадежное. Элементал — его зовут Циондид — очень силен и свиреп. Это Дух Огня! Испепеляющие молнии — его оружие; и разят они без промаха. Он повелевает ветрами и бурями, и может в один миг потопить любой корабль. Залив в его полной власти. Укрыться там негде — берега скалисты и обрывисты. Правда, мне доводилось слышать, что там, в глубине залива скалы испещрены подземными кавернами — там в незапамятные времена селились драконы.

— Пещеры? — заинтересовался Конан. — Где селились драконы? Ты можешь это нарисовать?

Неан с легким оттенком превосходства кивнул.

— Разумеется. Как я уже говорил, Орден Ночных Клинков занимает меня уже давно… Я старался собирать правдивые вести, не совсем, правда, представляя, зачем они могут мне понадобиться… Однако же вот понадобились!

Судя по нарисованному магом аккуратному наброску, выходило, что до заветных пещер надо одолеть едва ли не половину залива.

— Н-да… — проворчал Конан. — Что ж, ничего не поделаешь. Правда, я не верю, что путь по воде — единственный… Мы, киммерийцы, сызмальства приучены лазать по скалам, и я бы мог…

— Несомненно, — кивнул Неан. — Но там целая горная страна. Безводная и безжизненная, населенная одними лишь сторожевыми демонами. Не забывай, почтенный Конан, что горы эти возведены не по прихоти творивших этот мир Великих Древних Богов. Скалы тянутся на добрый день пути к северу и югу от залива. Едва ли ты, даже с твоим несказанным умением, сможешь там пройти.

— И все-таки я должен буду попытаться, — заметил Конан. — И только если я потерплю неудачу — не раньше! — я испробую водный путь.

— И все-таки идти в одиночку против целого ордена бессмысленно, — вздохнул волшебник. Конан не ответил.

— Когда мы выходим? — спокойно осведомился Хашдад.

— Сегодня! — отрубил киммериец. — Сейчас.

Лиджена уже не застала киммерийца в Энгласе. Она поняла это, еще только подойдя к городским воротам — сломанная створка до сих пор валялась на земле. Девушка постояла некоторое время, словно размышляя — а затем двинулась дальше. Она видела след Конана так же четко, как если бы он был намалеван пылающей алой краской. Погоня продолжалась…