Ночные клинки

Глава Х

Первой мыслью Конана было броситься в воду и вплавь добраться до корабля своих заклятых врагов.

— Стой, стой, куда же ты! — с трудом удержал разъяренного киммерийца Хашдад. — Разве так можно?! Только зря погибнешь! И вспомни — сколько наших при этом погибнет тоже?! Пока не найдем секрета магии Ночных Клинков — нам с ними не справиться!

Мало-помалу Конан остывал. Разумные слова Хашдада не пропали втуне.

— Надо осмотреться, — внушал разъяренному Конану кузнец. — Последить за ними. Глядишь, и разузнаем, куда путь держат…

— Пхарад! — обратился Конан к их проводнику, — Ты когда-нибудь видел здесь такие корабли?

— Видел, господин, — поклонился Пхарад. Узнав о смерти Веледа, он преисполнился благоговения по отношению к Конану. — Они начали появляться тут примерно пять лет назад — и Велед резко пошел в гору. Говорят, он вступил с ними в союз. И от них получил силу прикончить жену своего злейшего врага, торговца Чесму…

— Что ты знаешь о Ночных Клинках? Откуда они появились? Чего хотят? Где их оплот?

Пхарад виновато развел руками.

— Не серчай, господин, но мне ведомо немногое. Пришельцы с этих кораблей поддерживали Веледа, но чем еще занимались они в Бодее — не знаю. По крайней мере, я слышал только о покупке рабов для их галер.

— Понятно… — проворчал Конан. — Никто ничего не видел, никто ничего не знает… Куда бить? Кого рубить? Похоже, пока я не поймаю кого-то из этих свиней и не допрошу, как следует, мы ничего не добьемся и ничего не узнаем…

— А что! Отличная мысль! — подхватил Пхарад. — Они часто сходят на берег — подстережем и по голове!

— Ох, не кончится это добром! — предостерег осторожный Хашдад, но остановить Конана было уже невозможно.

Целый день они провели в портовой таверне, не спуская глаз с черной галеры Ночных Клинков, выжидая удобного момента…

Ужас продолжал шествовать по Бодею. Незримое существо шагало вечерними улицами, время от времени останавливаясь и касаясь ледяными пальцами лбов своих жертв. И те, кого коснулась холодная длань демона, послушно впадали в безумие, убивая самых близких своих людей. От дома к дому, умножаясь, незримыми змеями ползли слухи — один другого страшнее. И с ними ничего не могли поделать даже жрецы Индры.

Наступил душный и жаркий бодейский вечер. Конан сидел за столом в портовом кабачке, положив подбородок на кулаки и не сводя взгляда со смутно чернеющей в быстро сгущающихся южных сумерках галеры Ночных Клинков. К кораблю медленно подгребало три лодки — команда черной галеры постоянно держалась вся вместе.

Они не затевали драк, не нарушали порядок, и — что особенно не понравилось Конану — как-то по-по-особому дружелюбно держались с дежурившими в порту жрецами Индры.

Весь день киммериец провел в небольшом портовом заведении, пристально следя за ненавистной галерой, и в то же время внимательно прислушиваясь к разговорам. Разумеется, собравшиеся судачили и о тех страшных убийствах, что стали ни с того ни с сего случаться то тут, то там. Однако в тот вечер он не обратил на них особого внимания.

И лишь когда уже совсем стемнело, Конану показалось, что удача наконец-то решила улыбнуться ему. От черной галеры внезапно отошла небольшая двухвесельная лодка; кроме гребца, там находился только один человек в глухом, почти сливавшемся с мраком плаще.

Вскоре лодка причалила. Человек в плаще небрежно кивнул гребцу и двинулся куда-то в глубину бодейских улиц. Конан бесшумной тенью метнулся за ним.

Слухи сделали свое дело — с наступлением ночи улицы города мгновенно пустели. Обитатели Бодея отсиживались по домам, накрепко заперев окна и двери, еще не зная, что от бродящего по переулкам ужаса их может защитить лишь совсем иное…

Мало кто мог бы сравниться с Конаном в искусстве скрадывать добычу. Незнакомец в плаще ничего не заподозрил — да и времени у него на это явно не было. Пройдя совсем немного в глубь города он вытащил из-под плаща небольшой кожаный мешочек, распустил стягивавшие горлышко завязки и встряхнул. Наблюдавший всю эту сцену Конан удивленно поднял брови — мешок оказался пуст.

Совершив сие, человек с галеры Ночных Клинков решительно шагнул к незаметной щели между двумя домами, и киммериец внутренне возликовал — лучшего места для задуманного им и пожелать было нельзя.

Северянин скользнул вдоль шершавой глинобитной стены. Здесь… это здесь… теперь налево…

Он уже слышал в темноте шорох шагов удалявшегося незнакомца, как волосы внезапно зашевелились на затылке киммерийца Сердце оледенил страх — чувство, с точки зрения Конана, позорное и постыдное для каждого воина. Но на сей раз он ничего не мог поделать. В его душе ворохнулось нечто глубинное, первобытное, сохранившееся еще от тех времен, когда предки человека опасливо выглядывали из тьмы своих горных пещер и когда мир принадлежал совершенно иным существам, созданиям мрака и ночи…

Конан замер. Инстинкт подсказывал ему, что двигаться нельзя ни в коем случае; у него за спиной внезапно появилось нечто столь грозное и страшное, что Конан даже не мог подобрать ему имени. Это был не какой-нибудь обычный демон, вроде того, что владел плотью Веледа и на которого хватило одного-единственного серебряного шарика. Нет! За плечами киммерийца застыло создание куда грознее и необорнее обычного обитателя Нижних Миров. Ему нипочем было серебро и кованое железо, обереги храмов и заклятия местных колдунов. В затылок Конану текло ледяное дыхание жуткой безглазой силы, и, казалось, нет уже ничего, что могло бы ей противостоять.

Киммериец медленно повернулся, распластываясь по стене и сжимаясь в комок. Его окутывала тень, он был словно старый горный волк, что умеет прятаться в камнях, не доходящих и до середины икр человека; ни один цивилизованный хайбориец не смог бы увидеть его сейчас.

Но загадочное существо, таящееся в складках широкого плаща Великой Ночи, могло. Ибо смотрело отнюдь не человеческими глазами. Оно смотрело в упор — и киммериец, весь, оледенев, тем не менее, не отводил взгляда

Можно было сказать, что он не видит почти ничего. И, наверное, любой, кроме разве что очень искушенного мага, не смог бы разглядеть там ничего, кроме сумрака. Но Конан видел! Видел, потому что тварь в ночи думала о нем, и это странным образом давало киммерийцу возможность разглядеть за завесами сумерек смутные, туманные очертания плавающего над землей неправильной формы шара с несколькими темными пятнами глаз и одной длинной, складывающейся во много раз рукой. Подобно крохотным холодным огонькам, тускло светились оконечности сотканных из мглы пальцев.

В сознании существа медленно закипала злоба. Оно четко видело Конана — однако почему-то не атаковало. Киммериец медленно потащил из ножен свой меч — и только теперь увидел, что сразивший демона серебряный шарик на вершине эфеса слабо мерцает — алым приглушенным светом.

И, похоже, существо это видело. Спустя мгновение оно решилось. Эта добыча чем-то не понравилась ей. Развернувшись, оно медленно поплыло прочь, тут же исчезнув из глаз — как только перестало думать о Конане.

Киммериец тяжело привалился к стене. Уф-ф-ф!!! Что за новая напасть в славном городе Бодее? Уж не об этом ли ужасе болтали гости в кабачке, пока он, Конан, пялил глаза на ненавистную галеру?..

Страх поспешно бежал. Оцепенение проходило, киммериец встряхнулся и расправил плечи. Преследовать того типа в плаще уже было бесполезно — пока киммериец состязался с призраком «кто кого переглядит», незнакомец с корабля Ночных Клинков давно уже исчез во мраке.

Конан вновь повернулся. Страшный призрак уплыл, скрылся — но неужели же он, Конан, позволит ему вот так бродить по городу? Конечно, на первый взгляд — какое до этого ему, Конану, дело? Пусть каждый защищается, как может и да пребудет благословение Крома с ними! Но, с другой стороны, киммериец чувствовал, что призрак появился на этом месте не просто так. Этот тип в плаще, встряхивающий пустой на первый взгляд кожаный кошель… Уж не он ли, этот господин с черной галеры, повадился выпускать на мирно спящий город свое голодное чудовище?..

Северянин ощутил некое озарение. Чутье подсказывало ему, что он прав. И раз так, раз этот демон с корабля его, Конана, злейших врагов, то значит, в щели отсиживаться нечего. Вперед, и мы еще посмотрим, помогут ли тебе, тварь, твои адские покровители!

Приняв решение, Конан действовал стремительно. Память мгновенно восстановила все, услышанное в портовой таверне. Люди сходят с ума… убивать всех, кто окажется рядом…

Держа наготове меч, северянин черной молнией метнулся по замершей, оцепеневшей улице, всем существом своим, чувствуя распространяющийся по округе ужас. Неведомое создание оставляло за собой настоящий шлейф — нет, не запаха, но именно страха, ощущаемого столь же четко, как и разлитое по мостовой благоухание.

Впереди внезапно раздался ужасный, душераздирающий крик — крик боли и ужаса. Конан рванулся вперед, но было уже поздно.

Ставня на втором этаже одного из домов была выбита, а на мостовой, прямо под ногами киммерийца, умирала темноволосая девочка лет пяти с начисто раздробленным затылком.

В окне, из которого раздавался крик, появилось искаженное лицо молодого мужчины. Несколько мгновений он, замерев, остекленевшими глазами смотрел на маленький трупик внизу, а потом с каким-то хриплым, животным ревом сам ринулся следом, норовя разбить голову о камни.

Конан успел шагнуть и подхватить падающего. Вдвоем спаситель и спасенный дружно повалились на камни.

— Зачем, зачем! — вырвалось из горла самоубийцы сдавленное, булькающее рыдание. — Зачем ты меня…

— Тихо! — рявкнул Конан. — Говори быстро, если хочешь отомстить! Когда это случилось? Сейчас?..

— Да, только что, — простонал несчастный отец.

— Что ты почувствовал?!

— Холодные пальцы на лбу… холодные пальцы… а потом… я вдруг подумал, как она безобразна, моя дочурка, и… O! Нет! — Он внезапно зашелся стонами. — Не помню! Не помню! Пальцы! Они выдирают из меня память! O! О!..

В окнах зажигался свет, хлопали ставни, разбуженные криками люди, выглядывали наружу.

Оставив глухо рыдающего над трупом дочери отца, Конан вновь зашагал вперед. Больше ему там делать было нечего. Он знал все, что хотел знать. Демон — или еще какое-то существо не из мира людей — и впрямь сводило людей с ума, и никакие стены не могли защитить несчастных. Что ж, в прошлом ему, Конану, случалось драться и с магами, и с демонами, и он всегда выходил победителем. Он победит и на этот раз! А взамен можно будет потребовать со здешних правителей добрую толику золота и самоцветов, что позволяют так весело проводить время в компании девушек не слишком строгих правил…

Пригнувшись, Конан мчался по улице. Сейчас, сейчас, сейчас… вот уже появился знакомый холод в груди… здесь, здесь, здесь… совсем рядом…

Он замер. Улица перед ним была совершенно пуста — и в то же время не пуста. Совсем рядом, быть может, шагах в двадцати, висело над землей странное создание, и Конан безошибочно ощущал его смертоносное присутствие. Внимание твари было обращено на один из домов — в первом этаже — большая, богатая лавка, второй этаж — жилой. Существо всматривалось и всматривалось, словно выбирая новую жертву…

Глазу Конана было доступно лишь легкое мерцание над землей, словно там дрожали и танцевали потоки горячего воздуха, поднимающиеся над раскаленной крышей. Определенных, ясно очерченных контуров варвар не видел — но этого мерцания ему было достаточно. Серебряный шар вновь заалел. Враг был совсем рядом.

И тут тварь, наконец, соизволила обратить свой взор на киммерийца. Из тьмы внезапно проступил туманный шар с невероятно длинной, причудливо изогнутой рукой, что тянулась к окну второго этажа. Длинные пальцы уже погрузились в стену, не встречая на своем пути никаких препятствий.

Конан бесшумно прыгнул. Вколачиваемый существом в его сознание страх вновь попытался заставить его панически бежать — напрасная попытка. Прежде чем рука туманного демона коснулась лба киммерийца, северянин со всей силы ударил по ней эфесом своего меча. Ударил — и в тот же миг в грудь его словно бы врезалась громадная глыба льда, отбросившая его на несколько шагов.

Но и демону досталось. Теперь он неотступно думаю лишь об этом дерзком смертном, что осмелился встать у него на дороге, и рука страшного существа горела алым бесшумным и бездымным пламенем, точь-в-точь такого же цвета, как и лучи, испускаемые шаром на эфесе меча Конана.

Наверное, демон взвыл бы от боли, если бы имел голос. Шар задергался, словно в конвульсиях, призрачные горящие капли его плоти падали на мостовую, оставляя глубокие выемки в твердом и неподатливом камне.

Конан вновь вскочил на ноги. Все тело пронзило острой ледяной болью, однако, превозмогая себя, он все равно прыгнул — чтобы ударить в один из темных провалов глаз бестии и покончить дело раз и навсегда.

Однако, демон — или как там еще звали это создание умудренные маги, знатоки Темных Миров — не принял предложенного боя. Туманный шар резко взмыл вверх, тотчас растаяв в темном небе. И на миг Конану почудилось, что он слышит слабый отзвук пришедшего откуда-то издалека — быть может, из гавани? — зова, которому подчинилось незримое существо…

Чувствуя себя разбитым и обессиленным, Конан бережно спрятал меч и медленно зашагал прочь. Он не заметил, как на спасенном им доме распахнулось окно и какая-то фигура долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся в сумерках…

Когда киммериец вернулся в открытый всю ночь портовый кабак, где у них с Хашдадом и Пхарадом было установленное место встречи, оба его спутника не находили себе места от беспокойства.

Рассказ Конана они слушали с разинутыми ртами. — Так ведь это… надо на этих самых гадов с галеры натравить жрецов Индры! — высказал предположение Пхарад. — Хоть на что-то эти дармоеды сгодятся, не дающие жизни честным ворам!

Добродетельный кузнец неодобрительно покосился на разбойника.

— Ну, уйдут Ночные Клинки из гавани — и что с того? — возразил Конан. — Надо поступить не так. Ты, Пхарад, должен устроить так, чтобы жрецы сами нашли…

Он не договорил. Потому что именно в тот миг дверь трактира распахнулась. Внутрь шагнули одетые в свои всегдашние мантии жрецы верховного бодейского бога. В мгновение ока они образовали молчаливый полукруг возле того стола, за которым сидели Конан, Хашдад и Пхарад.

Вор дернулся было, потянувшись к ножу, однако киммериец перехватил его руку. Ссориться со жрецами не входило в планы северянина… во всяком случае, пока не входило.

Остальные гости таверны поспешили убраться восвояси — причем настолько спешили, что едва не вынесли двери и окна.

Из молчаливых рядов неспешно вышел старик очень древний, весь какой-то высохший, но с осанкой молодого, полного сил воина. Глаза его были чисты и пронзительны, и по ним совершенно нельзя было сказать, что жрец особенно тяготился бы своими летами. И, когда он заговорил, голос его оказался неожиданно звучен и полон — ничего общего со старческим дребезжанием.

— Ты Конан, именуемый Киммерийцем? — сухо осведомился старый служитель Индры, хотя видно было, что этот вопрос он задает чисто проформы ради. — А это — Хашдад-кузнец, твой спутник…

Пхарад посерел. Метнув на него острый взгляд, старик продолжал:

— И член славной гильдии бодейских воров, известный карманник Пхарад — я всех назвал правильно?

— Допустим, — спокойно сказал Конан, кладя поперек стола свой обнаженный меч. — И что с того?

— Мне передали, что тебе довелось встретиться лицом к лицу с бродящим по улицам Бодея злобным «пх-г-сари». Это так? — Старик прямо-таки буравил Конана взглядом. Похоже было, что ни Хашдад, ни даже вор Пхарад ни в малейшей степени его не занимают.

— Я не знаю, как называется это существо, но этой ночью мне и впрямь пришлось столкнуться с каким-то демоном, — спокойно кивнул Конан. — Мы встретились… и я надеюсь, что ему эта встреча не очень-то понравилась! — Северянин расхохотался.

— Даже самые сильные наши заклятия и моления к Индре не смогли избавить нас от этого бедствия, — по-прежнему глядя прямо в глаза Конану, продолжал жрец. — Назови свою цену, Конан из Киммерии, и изгони беса из нашего города! Иначе люди в Бодее просто сойдут с ума или разбегутся — рано или поздно…

— Моя цена будет немалой, — не моргнув глазом, ответил северянин. Лицо Пхарада стало мало-помалу обретать нормальный цвет — он поверил, что жрецы явились не за ним. — Готовы ли вы будете заплатить ее?

— Если твоя цена окажется меньшей, чем та, что запросили наши гости из ордена Ночных Клинков, — столь же хладнокровно ответил старик. — Они тоже запросили немало…

Конан стиснул зубы. Да, он не ошибся. Эта тварь и впрямь принадлежала кому-то из магов проклятого Ордена. Конечно, им ничего не стоило избавить от нее город — если они владели тайной заклятий, которым повиновалась бестия!

— Золото, — сказал Конан. — Доброе чистое золото Айодхьи, что принимают от Кхитая до Мессантии!

— Это понятно, — поторопил его старик. — Сколько?

Киммериец поднял глаза к потолку. Обидно было бы продешевить, но и упустить такую сделку — тоже…

— Трижды столько, сколько весит этот меч! Лицо старого жреца осталось бесстрастным.

— И всего-то?

— Разумеется, вместе с ножнами, — поспешил поправиться Конан.

— Ты получишь в пять крат больше, чем весит твой меч с ножнами, — торжественно провозгласил жрец. — Более того, ты станешь почетным горожанином Бодея!

— Высокая честь, — чуть усмехнулся Конан. — Ладно, старик! Половину денег на бочку немедленно, остальное, как только дело будет сделано. И еще — мои люди должны быть неприкосновенны! Особенно это касается Пхарада…

Жрецы быстро переглянулись. Похоже было, что это условие им совершенно не понравилось.

— Хорошо, — бесстрастно заметил старший жрец. — Я согласен и с этим. — Твоя цена ниже запрошенной Ночными Клинками.

— Только вы должны держать все это в тайне, — предупредил жрецов Конан. — Иначе… иначе демон будет настороже и может придумать какую-то уловку. Если хотите, чтобы все было наверняка — молчите!

— Не надо учить жрецов Индры хранить тайну! — надменно ответил жрец. — Возьми свое золото, Конан из Киммерии. Я догадывался, какими будут твои требования, и захватил все потребное.

Откуда-то из задних рядов появились внушительного вида весы и увесистые кожаные мешки. Зазвенело золото, и Конан увидел, как у Пхарада стали медленно разгораться глаза.

Была отмерена половина уговоренной доли. Распихав ее по небольшим кошелям, Конан решительно поднялся.

— Пошли!.. — бросил он своей команде. — Уже скоро рассвет. Надо выспаться, потому что следующей ночью мы выйдем на охоту.

Пхарад вознамерился было запротестовать, но при одном взгляде на выразительное лицо Конана поспешно прикусил язык.

Лиджена открыла глаза. Мягкая перина, уютная подушка, — все манило поспать еще. Но где-то совсем рядом, за дверью, слышались голоса — и она с невесть откуда взявшейся смутной тревогой стала прислушиваться к ним, сама удивляясь, отчего это так взволновало ее — подумаешь, Амрик беседует с каким-то посетителем…

«А вдруг это люди Веледа?! — внезапно мысль пронзила ее ледяной иглой страха. — Вдруг они выследили меня, и дом уже окружен головорезами, а какой-нибудь капитан крысиного императора сейчас предлагает Амрику сдаться?!»

Легкое одеяло отлетело в сторону. Босая и полуодетая, Лиджена вскочила, прильнув ухом к замочной скважине. Нет, слов не разобрать. Амрик говорит напряженно, голос глух — он словно бы объявляет клиенту, что невозвращенный долг он, Амрик, будет вынужден выбивать любыми средствами, и пусть незадачливый торговец сам по доброй воле, как можно скорее, расстанется со своей лавкой, домом или товарами, чтобы не навлекать на свою голову лишних неприятностей…

Лиджена заметалась по спальне. Ничего даже отдаленно напоминающего оружие! Разве что эта ваза… достаточно тяжелая и достаточно удобно лежащая в руке, чтобы ею можно было разнести череп неосторожно потянувшемуся к ней человеку. Будь что будет, но второй раз она живой в руки Веледа не дастся!

Ожидание становилось нестерпимым. За дверью по-прежнему переговаривались два голоса — похоже было, что собеседники спорили. Лиджену охватила внезапная паника. Да, да, конечно, это они — разбойники и бандиты из городских выгребных ям! Они пришли сюда за ней! Быть может, явился даже сам крысовидный Велед! Но нет, вновь он ее не получит! Она не станет ждать здесь, она должна выйти — ведь в спальне все равно не спасешься от меча и кинжала…

Накинув на плечи просторный халат, Лиджена осторожно приоткрыла дверь.

Внизу, в просторной гостиной, куда от дверей спальни вела широкая лестница орехового дерева, за небольшим круглым столиком сидели двое. Спиной к Лиджене был Амрик; перед ним же устроился невысокий чернобровый мужчина с глубоко посаженными глазами, орлиным носом и курчавой бородой. Пожалуй, он слегка походил на шемита — с купцами этого народа Лиджена несколько раз сталкивалась в доме отца.

Одет он было роскошно — но это не была кричащая роскошь золотого шитья и усеивающих воротник бриллиантов. Это был драгоценный наряд из «тхегая» — ткани, что могли себе позволить только короли. Зачарованные магами стихийные духи творили эту ткань в обмен на свободу. Только «тхегай» имел такой густой, неповторимый, ни с чем не сравнимый отлив и блеск — блеск, перед которым тускнело даже золото. Кто-то сказал, что пленные духи вплетают в нити свои горькие слезы, пролитые в заточении.

У Лиджены вырвался вздох облегчения. Нет, ранний гость Амрика Тохона никак не мог быть из свиты Веледа.

Амрик же, услыхав странный звук наверху, подскочил, словно ужаленный. К изумлению Лиджены, на лице его отразилось величайшее смятение, когда он увидел ее.

— Лиджена!.. А… э… ты давно тут?!.. Я не ждал, что ты встанешь так рано…

Щеки Лиджены залила краска стыда. Но отступать было уже некуда — тем более, что кроме халата надеть ей все равно было нечего. В гардеробе Амрика Тохона имелась только мужская одежда.

— И-извините… Я одета не слишком подобающим образом для приема гостей, — пробормотала Лиджена, готовая сгореть со стыда.

— Не тревожьтесь, моя госпожа, — гость Амрика поднялся, отвесив девушке полный истинно королевского достоинства поклон. — Какие, даже самые роскошные, одежды смогут соперничать с вашей несравненной красотой, известной далеко за пределами Бодея?..

Лиджена вновь покраснела. Банальный комплимент был поднесен с такой серьезностью, что казался самой что ни на есть истинной правдой…

Поднявшись, гость с любезной улыбкой и элегантным легким поклоном предложил Лиджене занять его место. Девушка не удержалась от любопытства как следует разглядеть вблизи драгоценный «тхегай», незнакомец перехватил ее взгляд и понимающе улыбнулся.

— Да, да, прекрасная Лиджена воистину права — это и в самом деле работа духов. Вы можете пощупать, если хотите. Прошу вас не стесняться!..

Манеры у гостя были истинно королевскими. Рука Лиджены робко коснулась края роскошного одеяния. Мужчины с одинаковыми усмешками следили за ней, и, присмотрись девушка внимательнее, неестественный блеск в глазах Амрика Тохона не мог не насторожить ее…

— Но это же одежда королей!.. — пробормотала Лиджена.

— Да, — гость слегка улыбнулся. — Именно так оно и есть. Одежда королей.

— Я чувствую слезы тех, кто ткал! — вырвалось у Лиджены, пальцы которой по-прежнему скользили вдоль обшлага рукавов.

Гость усмехнулся. — Это не более чем красивая сказка. Духи не умеют плакать. На это способны только мы, люди. И я услыхал, что с вами только что приключилась совершенно ужасная история. Быть может, вы расскажете мне? Я хотел бы помочь. У меня есть влияние… в определенных кругах.

Внимательный, сочувствующий взгляд очень располагал к собеседнику. Лиджена отпила из поднесенного Амриком хрустального бокала с вином, чувствуя, как по телу распространяется приятная теплота. Незнакомец казался ОЧЕНЬ любезным, а его интерес к ее бедам — совершенно искренним.

Девушка заговорила, во всех подробностях излагая свалившиеся на нее беды. Несколько раз она упомянула имя Конана-киммерийца, из-за которого и заварилась вся эта каша, и с мстительным удовлетворением отметила, что брови собеседника чуть сдвинулись, а взор потемнел. Он, несомненно, знал этого проклятого бродягу. Наверняка он сумеет помочь ей, Лиджене, достойно отомстить им всем — и Конану в первую очередь.

О том, что если бы она не бросилась наутек сразу по приезде в Бодей, то не попала бы в руки Веледа, Лиджена уже не думала.

Рассказывая, девушка пристально изучала незнакомца. Он, конечно, был уже немолод — между сорока и пятьюдесятью, но его крепкому сложению позавидовал бы даже Амрик. И эти манеры — такого обращения Лиджена не встречала нигде и ни у кого. Эти манеры были поистине достойны короля!

Разволновавшись, она прикончила свой бокал и даже не заметила, как Амрик услужливо подсунул ей новый. Помимо ее собственной воли, в голове Лиджены начали роиться, самые что ни на есть, соблазнительные мысли.

Мужчины рода Тохонов испокон веку занимались ростовщичеством и их контора была известна далеко за пределами Вендии. Они частенько давали в долг и весьма высокородным персонам, которым требовалась срочная помощь. Кто-то хорошо сказал, что королевский пурпур редко идет рука об руку с полным кошельком. Частенько подобные персоны оказывались вынуждены искать помощи ростовщиков для того, чтобы вернуть себе утраченный трон. Не может ли этот незнакомец, наделенный истинно королевским достоинством и настоящими придворными манерами, быть одним из таких, странствующих в поисках денег для найма армии и устройства переворота? История сохранила имена нескольких удачливых ростовщиков, ссудивших деньги в нужный момент и нужному лицу — и впоследствии обретших дворянство, власть, титулы, земли и богатство…

Сердце Лиджены учащенно забилось. Несомненно, несомненно, так оно и есть! Конечно, незнакомец прибыл в Бодей тайно — вот почему Амрик до сих пор не представил Лиджену гостю как подобает. И наверняка поэтому из дома удалены все слуги! Для краткой поездки в Айодхью их не рассчитывают.

Ее улыбка становилась все шире. То-то папа удивится, узнав, что мой Армик ведет дела с королями и принцами крови! Амрик, дорогой мой, ты просто чудо! Представь: предприятие увенчалось успехом. И я — я, Лиджена, уже не просто Лиджена, а… раджасса Лиджена! Или… или даже… страшно подумать… Магараджа Лиджена раджстана Тохон!

Начала кружиться голова. Что это? От радости? Или она уже опьянела? Но она же выпила совсем чуть-чуть! И что за странный озноб? Комната как будто плывет перед глазами…

— Тебе нехорошо, дорогая? — участливо спросил Амрик.

— Д-да… Амрик, милый, извини… я хотела бы подняться к себе… и прилечь…

Мужчины пристально уставились на нее.

— Ну что ж, если прекрасная Лиджена хочет нас покинуть — как бы это ни было печально, нам остается только смириться, — развел руками незнакомец.

Лиджена кивнула с застывшей улыбкой и попыталась встать. Голова кружилась с каждым мигом все сильнее и сильнее; а вдобавок девушке отказались повиноваться ноги. Она не смогла подняться.

— Амрик… — Язык шевелился еле-еле. — Помоги мне, Амрик…

— Ну что, Нелек, по-моему, все в порядке? — неожиданно произнес Амрик, поворачиваясь к своему гостю.

Лиджена попыталась понять, что происходит — безуспешно. Мысли окутывал плотный густой кисель. Веки вдруг стали непомерно тяжелыми, словно к каждой было привешено по гире.

— Нелек?.. — прошептала она непокорными губами.

— Дорогая моя, это одно из моих имен. Есть и другие — маг Пелий, например; но куда больше людей в Бодее знают меня под именем Нелека Кахала.

— И не только в Бодее, а и в Айодхье и по всей Вендии! — добавил Амрик со льстивой улыбкой.

Лиджена выпрямилась, собрав последние силы. Она слыхала это имя — Нелек Кахал! Да, несомненно, она его слышала — когда-то давным-давно, в несказанно далекой стране.

А потом осознание внезапно обрушилось на нее, словно штормовая волна на песчаный берег.

— Нелек Кахал, работорговец!

— Это одна из моих профессий. И я не без оснований считаюсь самым лучшим в нашей гильдии, — самодовольно заявил гость Амрика. — А кроме того, мне помогают многие достойнейшие люди — как наш любезный хозяин, Амрик Тохон, в частности.

— Амрик… — Язык окончательно отказался повиноваться. Как и все остальное тело тоже. Лиджена сидела, не в силах пошевелиться. Ее охватывал ужас, стремительно пробиваясь сквозь липкую завесу сонливости и забвения. Тело окончательно вышло из повиновения. Она едва-едва могла моргать.

— Не надо сопротивляться, дорогая, — заметил Амрик, пристально наблюдавший за ней. — Снадобье, которое я дал тебе, очень сильно. А почтеннейший Пелий — он же Нелек Кахал — прибавил еще и своего чародейства…

— Ты полностью парализована, красавица, — подхватил маг-работорговец. — Так мне будет гораздо проще вывести тебя из города. Эти жрецы Индры… порой на них не действуют никакие аргументы.

Тохон вновь с готовностью захихикал.

— Амрик… почему?.. — Слова сами собой сорвались с ее губ. — Я… люблю… тебя… И… думала… что ты… меня… тоже…

— Глупая! — снисходительно улыбнулся Тохон. — Конечно же, я люблю тебя. Просто деньги я люблю еще больше. А тут сложились такие обстоятельства… Жрецы нашего всемогущего Индры принуждают меня покинуть город. Мы… кое-что не поделили, и я понес некоторые убытки. Уплаченная мне Нелек Кахалом цена за тебя позволит смягчить удар и начать все сызнова где-нибудь в другом месте — скажем, в Айодхье.

Наступило молчание. Из аквамариновых глаз Лиджены медленно лились слезы. Она уже не могла ни закричать, ни убежать, ни даже зарыдать в полный голос — тело стало совершенно чужим.

— Амрик, подгони мой экипаж к черному входу, — распорядился Нелек Кахал. — Мне пора трогаться. Галера вот-вот снимется с якоря.

— Да, конечно, — Амрик с готовностью вскочил, словно слуга.

Веки Лиджены смыкались, наваливалось сонное беспамятство. Однако последним усилием воли, прежде чем окончательно потерять сознание, она внесла в свой черный список еще двоих — Нелека Кахала и Амрика Тохона, поместив их вместе с императором Веледом (владыка воров был уже мертв, но девушка о том не знала) и — открывающим список ожидающих возмездия — Конаном-киммерийцем.

Амрик спокойно стоял рядом, скрестив на груди руки. Одет он был в просторный долгополый балахон светлого сукна, перепоясанный на талии роскошным, шитым золотом поясом. Приоткрылась дверь.

Глава XI

И вновь над Бодеем спустилась непроглядная ночь. Горожане дружно молились Индре в надежде, что всемогущий покровитель города убережет их от страшной напасти, выползавшей с темнотой на узкие мощеные улицы. Бодей вымер, словно во время эпидемий Черной Смерти. Жрецы ходили по улицам, громко призывая всех оставаться по домам и спрятать подальше все, что могло бы послужить орудием убийства, и от этого мирным обывателям становилось еще страшнее.

Конан, Пхарад и Хашдад встретили ночь в портовом кабаке — кроме как в гавани, нигде в городе подобных заведений не имелось. Кузнец и вор были угрюмы, словно плакальщики на похоронах. Еще бы! Все их усилия отговорить киммерийца от этого самоубийственного мероприятия не увенчались успехом. Конан закусил удила и, грохнув кулаком по столу, заявил, что он все равно пошел бы на это дело, даже если правящие городом жрецы не заплатили бы ему ни гроша.

— Это ведь тварь Ночных Клинков, Хашдад! — доказывал северянин своему спутнику. — Или ты решил им все простить?

Кузнец отмалчивался. Он никогда не отступал, когда дело доходило до драки; но вот вступал он в эту драку неизменно последним.

Наконец совсем стемнело. Киммериец лишний раз переобулся, проверил, не скрипят ли где ремешки сандалий, накинул просторный плащ, прицепил к поясу так удачно прихваченный в покоях Веледа меч с серебряным шаром на эфесе и шагнул к двери.

— Пора.

Пхарад с кузнецом поднялись.

— Ох, чует мое сердце — сожрет нас эта тварь! — вздохнул воришка. Колени его заметно тряслись.

— Ничего-ничего, шагай! — прикрикнул на него Конан. — Небось, как золото на три равных части делить — так ты первый, а как службу за это золото исполнить — так и душа в пятки? Ничего с тобой не сделается. Шагай, кому сказано?!

Пхарад вихрем вылетел за дверь. Рука у Конана была, как известно, тяжелая. С бешеным киммерийцем лучше было не спорить.

Они шагнули в ночь. Мягкий плащ сумрака тотчас же лег им на плечи; Великая Ночь приняла их в свои объятия. Теперь оставалось самое простое — выследить демона Ночных Клинков.

Они залегли в стыке трех домов, откуда просматривалась гавань и черная галера, сейчас почти растворившаяся в сумраке. Это место — удобный наблюдательный пункт — указал Пхарад. Бодейские воры частенько использовали его, высматривая наиболее ценную добычу.

Ждать пришлось недолго. Проскрипели уключины; негромко прошлепали по воде весла небольшой лодчонки. От жрецов Конан знал, что Ночные Клинки испросили себе право выходить ночью в город — якобы для того, чтобы лучше организовать охоту на демона. Кроме того, киммериец не сомневался, что верховные жрецы Индры наверняка нашпигуют весь город своими соглядатаями. Но если бы даже все до единого служители бога собрались вокруг неведомого мага Ночных Клинков, доказать они все равно бы ничего не сумели — ну, встряхнул он пустым мешком… И что такого? Может, он налагает благоприятные и способствующие отысканию твари заклятия?..

— За ним! — шепотом бросил Конан. — Но держитесь у меня за спиной! Да сохранит нас Кром от того, чтобы он заметил нас первым!

Хашдад и вор поспешно исполнили приказанное — даже слишком поспешно. Конан полагал, что эти двое могут послужить приманкой для демона — но, похоже было, что они скорее развалят все дело, чем по-настоящему помогут.

И вновь Конан крался вслед за человеком в темном плаще. Даже самое зоркое око не смогло бы разглядеть силуэт сжавшегося, готового в любой миг к прыжку киммерийца. Человек в плаще шел, не оборачиваясь, как и в прошлый раз.

Конан ощутил первый толчок какого-то смутного пока еще беспокойства. Этот парень не мог идти так уверенно!

Неужели он не знал, что его тварь едва не прикончили прошлой ночью? Едва ли с его стороны было благоразумным идти вот так беспечно, не оглядываясь и не смотря по сторонам!

А, может, все же не доводить дело до встряхивания мешочка? Может, просто прикончить этого типа? Или, по крайней мере, оглушить? А потом пусть с ним разбираются местные жрецы…

Да, наверное, это было наиболее правильным. Конан убыстрил шаг, двигаясь по-прежнему беззвучно, точно призрак. Спина незнакомца быстро приближалась.

Киммериец уже обнажил меч, чтобы плашмя опустить его на голову аколиту Ночных Клинков, когда человек перед ним внезапно развернулся — с такой быстротой, что даже стремительный киммериец не успел атаковать.

— Вот мы и встретились снова, мой дорогой Конан, — маг Пелий ощерил зубы в злобной усмешке. В следующий миг острие меча распороло его плащ. Пелий — он же Нелек Кахал, и один Кром ведает, какое из этих имен было истинным — успел отпрянуть лишь в последний момент.

— Я ждал тебя, киммериец, — сквозь зубы прошипел Пелий. — С того самого мига, как ты лишил нас Камня-Хранителя, так нужного моему Ордену! Было очень несложно поймать тебя на крючок, варвар. А теперь ты отправишься со мной и вновь займешь свое место — на гребной палубе нашего корабля! — Он высоко поднял правую руку, оставляя открытой грудь.

— А ты, оказывается, еще более живуч, чем крыса! — рявкнул киммериец, скрывая свое разочарование. Он был уверен, что от раны, нанесенной волшебным кинжалом, вышедшим из рук чародеев Белого Круга, маг уже не оправится…

— Если бы ты не попал в Камень-Хранитель, едва ли мы говорили бы с тобой! — отрывисто бросил Пелий. — Но чары Белых не враждуют между собой. Последнее, что успел сделать Хранитель, — это сохранить меня!..

На этом разговоры кончились. Конан атаковал мгновенно и стремительно.

Острие клинка проскрежетало по невидимому стальному щиту, не дойдя примерно локтя до горла Пелия. Маг громко расхохотался.

— Глупец! Я защищен заклятиями! Тебе никогда не совладать со мной! А теперь я укрощу терзающего город демона! И докажу всем, что именно ты навел его на Бодей!

У Конана перехватило дыхание. Похоже, Пелий был прекрасно обо всем осведомлен, и теперь чародей явно играл на публику — вернее сказать, на жрецов-соглядатаев, что наверняка следили за каждым его шагом. Понятно, почему он пожертвовал тайной Камня-Хранителя — драгоценность сгинула безвозвратно, так что пусть себе жрецы Индры знают об этом! Зато они удостоверятся, что он, Пелий, не подозревает об их присутствии…

Конану потребовалось не больше одного мгновения, чтобы разгадать нехитрую игру своего врага. Похоже, мага и впрямь окружали защитные заклинания, а это значит, что простым клинком эту защиту не пробить…

Киммериец резко повернулся на месте. Описав полный оборот, тяжелый, хорошо раскрученный меч врезался в незримую защиту Пелея, точно таран в городские ворота, Клинок не одолел чар, однако сбил мага с ног и отшвырнул к стене дома. В следующий миг Конан уже оказался на поверженном противнике. Чародей не успел ничего сделать, а северянин могучей рукой вдавил ярко сияющий шарик на эфесе в невидимый щит Пелея.

Раздалось шипение, повалил багровый пар — словно плавился лед вокруг раскаленного металлического бруска. Чары не выдержали — серебряный шар, похоже, впитал в себя и силу сторожевого демона, поверженного Конаном в подземельях, и силу твари Ночных Клинков, которую северянин серьезно ранил прошлой ночью.

Лицо прижатого к земле Пелея исказилось. Глаза полезли из орбит, рот искривило мукой; он весь задрожал крупной дрожью. Серебро одолевало силу его защитных заклинаний, хотя Конан по-прежнему лежал «на воздуси» — между ним и Пелием ничего не было видно, хотя их разделял примерно локоть пустого пространства.

Маг был безоружен — как видно, он слишком понадеялся на свое волшебство. Впрочем, он, наверное, и не собирался убивать северянина — ведь «твое место на гребной палубе!» — бросил он в запале…

Руки волшебника скользнули под плащ. Мелькнул знакомый Конану кожаный мешочек; торопясь, волшебник лихорадочно рвал прочные сыромятные завязки.

Он совершил ошибку, этот Пелий, непростительно грубую для такого сильного чародея, вдобавок — входящего в Орден Ночных Клинков.

— Эгро! Аутергар, эгро! — взревел вдруг Пелий, справившись с завязками. — Изыди, демон! Чую плоть твою, чую дух твой, пришедший сбирать жатву смерти на улицах Бодея! Изыди! Эгро! Аутергар, эгро!

Эта тирада явно предназначалась для соглядатаев. На самом же деле — догадался северянин — маг пытался натравить своего зверя на него, Конана.

«Дерьмо ты, а не маг, — внезапно мелькнуло в голове варвара. — Настоящий маг бы не допустил подобного…»

Алый шарик на эфесе уже почти достиг горла волшебника. Выпустив черный мешочек, Пелий попытался ударить Конана кулаком в кадык — напрасная попытка! Киммериец играючи отшвырнул руку врага, да так, что костяшки пальцев сухо треснулись о камни мостовой, а лицо Пелия исказилось от боли.

Однако прикончить плененного в своем прозрачном коконе мага Конан все-таки не успел. В дело вступила тварь Пелия, и ее холодные цепкие пальцы потянулись к сознанию киммерийца. Демон был тут, совсем рядом, и в распоряжении Конана оставались считанные секунды. Он постарался использовать их с наибольшей пользой.

Оттолкнувшись от невидимого щита, варвар вскочил на ноги. Глаза его горели, из горла рвался леденящий душу волчий вой — исконный боевой клич киммерийских кланов. Многие в Велитреуме помнили этот клич до сих пор — с того самого дня, как дикая орда северных варваров взяла город на щит и почти сровняла его с землей. Конан ясно видел врага, Демон думал о нем — и оживали какие-то неимоверно древние обереги и заклятия, еще в младенчестве наложенные на Конана. Люди севера бережнее хранили память и знания, были ближе к стихиям и духам лесов, озер, рек и гор; в трудную минуту все это могло пригодиться. Так или иначе, Конан видел врага. Видел туманное облачко, зависшее над мостовой; видел оставленный его оружием след — большое темное пятно, значительно темнее, чем остальное «тело» демона, видел уже потянувшиеся к его лбу прозрачные ледяные пальцы; и, по-прежнему оглашая замершие в страхе улицы Бодея своим боевым кличем, Конан сам прыгнул вперед, навстречу гибельному призраку.

Удар! Бесплотная рука, несущая безумие и смерть, столкнулась с раскаленным серебряным шаром — и тотчас же вспыхнула. Демон поспешно отдернул длань — двух пальцев на ней как не бывало. Оставался только один.

Однако не стоило забывать и о Пелии. Помятый маг сумел встать, вновь заухав и зарычав, совершая руками какие-то пассы — надо полагать, добавлял сил своему призрачному псу, потому что демон внезапно сорвался с места и закружился вокруг Конана — быстрее, быстрее, еще быстрее…

Киммериец усмехнулся. Он сам отлично владел этим приемом — несложным, но порой весьма действенным, особенно если превосходишь врага не силой, а быстротой. Улучив мгновение, он прыгнул к ближайшей стене. Демон, описывая круг, не успел остановиться, со всего размаха врезавшись в ее глинобитную поверхность.

И тут оказалось, что беспрепятственно проникать сквозь окна, ставни, двери может лишь длинная рука демона. Его же бесплотное «тело» пробило толстый слой глины — и рванулось обратно.

Но было уже поздно. Конан ударил эфесом вперед, целясь точно в облако пыли, внезапно вспухшее на стене. Выпад, шипение, треск, взметнулись прозрачные языки холодного пламени… Киммериец на миг ощутил короткое сопротивление, как будто его меч встретил некую упругую преграду; однако она тотчас же и пропала. Эфес сухо стукнул о дно глубокой выемки.

Под ноги киммерийца скатилось несколько капель маслянистой черной жижи — все, что осталось от демона Ночных Клинков.

Пелий, словно в трансе, наблюдал за всем происшедшим. Похоже, мельком подумал Конан, кинжал Белого Круга все-таки обошелся ему не столь уж дешево — сил у чародея, по крайней мере, явно поубавилось.

Расправившись с демоном, Конан решительно шагнул к его поводырю. Пелий, разом утратив всю свою величественную осанку, слабо пискнув, метнулся в сторону; похоже, чары, ускоряющие бег, он наложить еще мог. — Миг — и чародей исчез во тьме улицы.

Конан вытер пот. Дело оказалось нелегким. Один Кром ведает, почему киммериец видел, незримого для прочих, врага. И теперь пора было спешить в гавань — нельзя было дать Ночным Клинкам уйти.

Вбросив меч в ножны, Конан устремился в погоню. Однако, когда он оказался на пирсе, было уже поздно. На галере звонко и часто били тимпаны. Якоря были уже подняты, и корабль начал двигаться к выходу из гавани. И тут внезапно с черной палубы донесся отчаянный крик, крик ужаса и отчаяния, отчаяния настолько бездонного, когда смертному остается уповать только на Вышние Силы.

— Спаси-и-те! Я… Лиджена!.. Меня… — но тут крик оборвался, как будто взывавшей внезапно заткнули рот.

Конан вздрогнул. Только этого ему не хватало! Проклятая девчонка, она опять угодила в передрягу! И как же эти Ночные Клинки ухитрились ее сцапать?!

Киммериец сплюнул со злобой. Похоже, маг Пелий отнюдь не дурак… быстро разобрался, что к чему и дал деру… Ну что ж, попытаемся выжать хоть что-то полезное из бодейских жрецов…

Северянин вздохнул и отправился за кузнецом и вором. Ему хотелось спать. Завтра — он чувствовал — ему придется покинуть Бодей. Хорошо бы только теперь узнать — куда двигаться дальше?

Они явились к жрецам за второй частью награды на следующее утро, сами уже целиком и полностью готовые к дороге.

В главный храм Индры их не пустили. Верховный жрец, имени которого Конан так никогда и не узнал, ждал их возле бокового придела, с тем, чтобы провести в свои покои, находившиеся в дальнем боковом крыле здания.

Внутри Конана встретила монашеская аскетичность. Голые стены, голый пол, простая деревянная лежанка, простой стул и простой стол, заваленный свитками.

— Итак, Конан из Киммерии, мне стало ведомо, что ты прикончил демона, — проскрипел старик. — Но мне все еще неведомо другое. Зачем ты затеял ссору с почтенным Пелием, известным магом, членом братства Ночных Клинков, вышедшим в город с той же целью, что и ты? Вы не поделили добычу?

— Это была моя работа, — спокойно возразил киммериец. — Город Бодей дал ее мне. Это я должен был убить демона! Я, а не какой-то там Пелий. Делиться с ним наградой я совершенно не собирался.

— Жадность и стяжание — два тяжких греха! — Жрец назидательно поднял палец. — Для тебя будет лучше, Конан, если ты отринешь эти мирские соблазны…

Киммериец вспомнил пламенную речь, произнесенную им перед приказчиком на базаре Айодхьи, и невольно усмехнулся. Все они одинаковы, эти отцы-монахи. Все призывают отказаться от радостей плоти, но при этом сами отнюдь не спешат отказываться от власти…

Старый жрец распространялся еще долго о пути смирения и добродетели, так что Конан вконец потерял терпение. Наконец служитель Индры выдохся и сделал перерыв, чем немедленно и воспользовался киммериец.

— Послушай, почтеннейший, я взял с тебя совсем немного золота, и надеюсь получить кое-что еще. Нет, не деньги и не драгоценности — а правдивые вести. Расскажи мне о Ночных Клинках! Раньше я никогда не слышал о таком ордене…

— О! — Старик, казалось, обрадовался возможности поговорить еще. — Садись, сын мой, ибо повесть моя будет длинной…

Она и впрямь затянулась. Жрец говорил и говорил, перечисляя имена людей, стран и городов, с легкостью повествуя о событиях столь давних, что даже самые древние из древних преданий народа Киммерии не сохранили и слабого отблеска памяти тех дней…

Ночные Клинки гнездились далеко на юге. На побережье великого океана, на юго-западе от Вендии. Там высилась их неприступная крепость, державшая в ужасе все племена чернокожих на много миль окрест. Год за годом, шаг за шагом Ночные Клинки, соединившие в себе людей всех рас, возводили там, среди девственных лесов громадного континента, исполинскую империю, равной которой мог считаться разве что Ахерон. Но Ночные Клинки учли опыт своих предшественников: окружавшие их твердыни лесные племена были разрозненны, разъединены, погрязли в сварах и спорах на тему — «чьи боги истиннее». («Глупцы, — заметил по ходу дела жрец, — всем ведь ведомо, что бог един и имя ему — Индра Вседержитель!»).

Конан придерживался на этот счет иного мнения, но счел за лучшее промолчать.

Пользуясь этим и разумно не угнетая местных сверх меры, Ночные Клинки не боялись ни мятежей, ни восстаний.

Каким же богам поклонялись они сами, никто толком, не знал, а аколиты этого ордена никогда ничего не рассказывали. За последние годы они распространили свое влияние далеко на север — им платили дань даже кочевые племена на южных рубежах Иранистана. Там не без помощи Ордена стремительно набирало силу молодое разбойничье государство под названием Датха. Султаны Датхи, защищенные поясом пустынь, через которые вели ведомые только им тайные караванные тропы, зачастую совершали опустошительные набеги на север, восток и запад…

— Как мне добраться до владений Ордена? — не выдержав, перебил Конан старика.

— Это нелегко, — вздохнул тот. — Корабли в их столицу не плавают — кроме их собственных. Но зачем тебе туда, сын мой? После ссоры с их аколитом едва ли тебя будет ждать там радушный прием!

— Это неважно, — Конан покачал головой. — Спасибо тебе за вести, почтеннейший, да упокоит Кром твои седины! Скажи, не известно ли, куда могла направиться та галера, что стояла в бодейской гавани? Понимаю, что едва ли, но все же…

— Отчего же? Жрецы тщательно собирают подобные сведения — кто, куда, когда и с чем отправился. Это помогает в торговле… Так вот, скажу тебе, что судя по грузу, эта галера направлялась в Маранг — порт в Иранистане. Оттуда рукой подать до Датхи — груз наверняка предназначался ее султану. В Маранг ты попадешь легко…

Вскоре Конан знал даже имя капитана, способного быстро переправить его туда.

Прощаясь, киммериец почтительно — как и положено, по обряду его родины — поклонился жрецу, уважая его годы.

— И вот еще что, достойнейший. Демона, что терзал твой город, выпустил маг Пелий, аколит Ночных Клинков, чародей Ордена Hepг. Я не могу строго доказать это — но поверь мне! Когда речь идет о жизни и смерти, киммерийцы не лгут.

Старый жрец побледнел.

— Ты уверен, сын мой?! Ты совершенно уверен?

— Как только может быть уверен смертный, сталкиваясь с волшебством, — пожал могучими плечами Коыан. — Когда галера этих самых Клинков вновь пожалует в вашу гавань, не спускайте с нее глаз! Не пускайте никого из ее команды дальше портовых кабаков! Не разрешайте им слоняться по Бодею ночами!.. А еще лучше — вообще запретите им сходить на берег!

Старый жрец выглядел растерянным.

— Но, сын мой… Они приносили немалый барыш городу, они покупали много наших товаров… и всегда платили золотом…

— Они подгребали Бодей под себя, — нагнувшись и пристально глядя прямо в глаза старику, сказал Конан. — Они подгребали его под себя, разве ты не понял, почтенный? Их демоны подрывали бы веру в Индру… а потом Бодей сам упал бы им в руки, как перезрелый плод… Подумай над моими словами, почтенный!..

— Я подумаю, — медленно ответил жрец. — Но ответь и ты мне на один вопрос, о Конан из Киммерии — зачем ты преследуешь Орден Ночных Клинков? Чего ты ищешь? Ты могуч и доблестен, но, боюсь, этот враг тебе не по плечу.

Глаза северянина сузились.

— Именно в этом я и хочу разувериться, — бросил он на прощание, круто повернулся и вышел.

Не теряя времени, Конан и Хашдад в тот же день отплыли из бодейской гавани — на корабле под гордым названием «Морской Кот». С ними увязался и воришка Пхарад — ему, похоже, наскучили жрецы его родного города.

— Мир хочу посмотреть, — так объяснил он киммерийцу свое решение. — Глядишь, господин, я тебе еще пригожусь… Маранг, говорят, — веселый город…

— Смотри не довеселись до смерти, — проворчал Хашдад. Он был мрачен. Кузнеца неожиданно настигла морская болезнь — его, просидевшего столько времени на гребной скамье галеры!

— А что мы станем делать там, в Маранге? — пристал вор к Конану. — Опять гоняться за этими типами с черной галеры? Ох, и натерпелся же я страху в тот раз!.. Думал, живым к самому Индре прямиком отправлюсь…

Пхарад беззаботно болтал о каких-то пустяках, однако Конан его уже не слушал. Все его внимание привлек далекий белый отблеск на самом горизонте. Парус! Со стороны открытого моря… Купец? — едва ли; торговцы предпочитают ходить вдоль берега, и только при угрозе шторма отгребают подальше в океан. Тогда — пираты?

— Капитан! — зычно окликнул шкипера Конан. — Эгей, капитан! Парус на зюйде!

Толстый бородатый шкипер мигом взлетел на самый верх кормовой надстройки. Он уже привык доверять остроте зрения своего пассажира — тот никогда не ошибался.

— Точно! Парус! Сохрани меня Нудун, это парус! — 0н всплеснул руками. — Пираты! А ну, пошевеливайтесь, свиньи, если не хотите надеть ошейники рабов!.. — напустился он на матросов.

Но людей и не требовалось подгонять. С ужасом, косясь на возникшие возле горизонта чужие паруса, они стремглав бросились по реям. Тяжелые полотнища захлопали, ловя ветер; отдыхавшие гребцы схватились за весла. Здесь не было рабов — только вольнонаемные из Гильдии Гребцов; все могучие молодые парни. Шкипер спешил раздать оружие.

Пхарад, побледнев, замер возле борта, не в силах оторвать взгляда от приближающихся врагов. Хашдад держался куда лучше — спокойным, твердым голосом он попросил у капитана топор потяжелее и теперь поигрывал им, примеряя оружие к ладони.

— Шкипер! А щит и шлем у тебя найдутся? — Киммериец не без основания полагал, что отражать вражеский абордаж в основном придется ему.

— Найдутся, найдутся! — отозвался запыхавшийся моряк. — Иди, примерь… А щиты вон — вдоль стены. Бери самый тяжелый. Я уж и забыл, когда его последний раз кто в руки брал…

Доспехи оказались неожиданно хороши. Щит — надежный, толстый, окованный железом, с острой стальной пикой в середине. Он и впрямь сделан был для какого-то великана — и пришелся как раз впору Конану.

Тем временем стало ясно, что уйти от пиратов не удастся. Дул свежий южный ветер, и, несмотря на усилия гребцов, «Коту» было не оторваться от приближавшегося галеона. Катапульт на торговом судне, увы, не было — а вот у пиратов они имелись, и те не замедлили привести их в действие.

— Похоже, на катапультах у них настоящий мастер, — сквозь зубы процедил Конан, когда первое же каменное ядро с галеона, описав крутую дугу, с треском врезалось в корму «Морского Кота».

Однако пиратам, похоже, судно нужно было по возможности целым и невредимым, поэтому стреляли они больше для острастки.

Суда сближались. На палубе галеона густо стояли стрелки — их было куда больше, чем на «Коте».

— Шкипер, гони всех вниз! — взревел Конан. Он слишком хорошо знал, что за этим последует. Настоящий ливень стрел — а целиться пираты, увы, умели отлично. Лучники перебьют всех, кого смогут — после чего корабль достанется пиратам, считай, без потерь.

Совет Конана оказался как нельзя кстати. Миг спустя с галеона полетели стрелы — десятками, хрустко вонзаясь в палубу и борта. Киммериец, в отличие от остальных, не ушел вниз. Укрывшись за мачтой, он ждал, держа наготове меч. К полному изумлению северянина, он заметил, что серебряный шар на его эфесе начал слабо светиться…

«Так вот оно что, — мелькнуло в голове Конана. — Значит; это не просто пираты… Ну, Пелий, ты и хитрец!»

Однако, времени на дальнейшие размышления у киммерийца просто не осталось. Умело маневрируя, пиратский корабль навалился на жалобно скрипнувший борт «Морского Кота». Полетели абордажные крючья. В тот же миг северянин с ревом бросился вперед — навстречу визжащей волне морских разбойников, смуглокожих и невысоких, судя по узким глазам — уроженцев Кхитая. В этом не было ничего странного — кхитайские искатели приключений, случалось, забредали даже к берегам Стигии и Аргоса…

На призывный клич Конана отозвались матросы и гребцы «Морского Кота». Трюмные крышки полетели в стороны, вооруженная кто чем команда бросилась в контратаку. Впереди всех шагал с высоко поднятым топором Хашдад; бодейского же вора нигде не было видно.

Две людские волны сшиблись. Конан привычным движением выбросил вперед меч, и первая его жертва, обхватив руками пронзенный живот, повалилась на палубу. Доски окрасились алым.

Тяжелый щит и надежный шлем помогли Конану врезаться глубоко во вражеские ряды. Кого мог он рубил мечом, кого мог — сбивал с ног щитом, стараясь при этом еще и зацепить врага стальным острием, что украшало щит. В несколько мгновений Конан оказался возле борта, оставив за собой восемь трупов.

Это несколько отрезвило пиратов и придало смелости защитникам «Морского Кота». С дружными криками моряки навалились на узкоглазых. Могучие гребцы, орудуя мечами, топорами и дубинами, даже начали теснить врага.

Но, похоже, кто-то изрядно башковитый надоумил пиратов, как поступать, если на борту — Конан-киммериец. Откуда-то с палубы галеона послышался заунывный вой, повеяло холодом. Желтокожие пираты внезапно отхлынули назад, вереща от ужаса. Их примеру последовали и защитники «Морского Кота» — и было от чего!

Среди мачт галеона медленно разворачивались полупрозрачные серые крылья. Вот появилась безобразная змеиная голова… вот вспыхнули алым огнем глаза… Существо хрипло вскаркнуло и сорвалось с места. Грубая плоть досок и бревен не служила для него препятствием; оно шагнуло вперед и тотчас же оказалось совсем рядом с Конаном.

Красные глаза в упор уставились на добычу. Тварь натравили на киммерийца, именно на него — однако демон был непрочь и поразвлечься. Одна из его лап внезапно утратила прозрачность, серовато-стальные когти обхватили вокруг талии вопящего от ужаса пирата и потащили несчастного к пасти чудовища. Челюсти тоже стали из призрачных вполне обычными, голова человека оказалась между них, они сошлись — и тело рухнуло на палубу. Из обрубка шеи хлестала кровь. Голова прокатилась по пищеводу и исчезла в волнах серой мглы. Ею, очевидно, чудовище решило закусить.

Палуба «Морского Кота» быстро пустела. Желтолицые пираты откатились назад, в большинстве своём, перепрыгнув обратно на галеон, и никакие самые строгие приказы не могли их остановить. Команда «Кота» забилась в трюмы и на гребную палубу, не решаясь высунуть и носа. Один человек, впрочем, все-таки решился — Хашдад.

Держа топор наперевес, он спокойно шагнул из-за угла кормовой надстройки. Тварь не обратила на него никакого внимания — она вперила взгляд своих красных глаз в Конана, решив, очевидно, зачаровать его, так же как змея — пичугу.

Зарычав, словно бешеный волк в смертельной схватке, Конан прыгнул вперед первым. Меч свой он уже держал эфесом вперед.

Выпад!.. Но светящийся шар пронзил пустоту — плоть демона существовала в какой-то иной реальности, и честное серебро, неоскверняемый металл, посвященный великим древним богам, ничего не мог сделать на сей раз. Шарик лишь засветился еще ярче, словно пылая гневом на собственное бессилие.

А вокруг спокойно плескалось море, и ярко светило солнце, и вообще великому океану не было никакого дела до двух сцепившихся бортами скорлупок, на одной из которых широко развернулись крылья твари из неведомых краев по другую сторону ночи.

Конан ловко увернулся от протянувшейся к нему когтистой лапы толщиной с его собственный торс. Усилием воли он отбросил тянущиеся к душе цепкие пальцы страха и неуверенности. Как только ты усомнился в своей победе — считай, что уже мертв. В схватке побеждает тот, кто крепче верит в то, что именно он возьмет верх.

Пока тварь разворачивалась, киммериец ринулся через борт. Прыжок — и он уже на палубе галеона. За спиной раздался резкий недовольный свист — демон поворачивался.

Шар на эфесе киммерийца засветился еще ярче. Здесь, здесь, где-то здесь, совсем близко… совсем рядом… Тот, кто выпустил этого демона… Вниз! Мелькнуло перекошенное от ужаса узкоглазое лицо — Конан рубанул наотмашь. Тело тупо стукнулось о доски и покатилось вниз по трапу. Туда, за ним, за ним!

В эти мгновения варвара вел острый охотничий инстинкт. Не владея заклинаниями, не зная чар, он твердо знал, что идет навстречу своему главному здесь врагу — волшебнику, что послал серую тварь на борт «Морского Кота».

Полумрак нижних палуб, испуганный топот — все разбегались перед киммерийцем, словно перед самим Богом-Разрушителем. Никто не дерзнул преградить ему дрогу — никто, кроме лишь одного, в котором Конан тотчас же и без ошибки узнал аколита Ордена Ночных Клинков.

Низенький толстяк, поросячьи глазки заплыли жиром; он не трясется от страха, он стоит и ждет, скрестив руки на груди. Из одежды на нем только ярко-алые широкие шаровары. На шее — три тяжелые, толстые золотые цепи. Больше — по крайней мере, на виду — нет никакого оружия.

— Вот мы и встретились, Конан-киммериец, — прошипел толстяк, повторяя ту же фразу, что произнес и Пелий в Бодее.

Как они все уверены в себе, эти черные волшебники! Как они презирают всех прочих! Как они ненавидят всех, а пуще всего — друг друга! Как они радуются поражениям тех, кто, казалось бы, стоит с ними плечом к плечу! Толстяка ничему не научили две неудачи Пелия. Наверное, он мнил себя непобедимым…

Где-то совсем рядом захлопали широкие крылья. Тварь, что могла спокойно двигаться сквозь стены и земную плоть, торопилась на зов своего повелителя.

Однако она опоздала.

Конан атаковал со всей нерастраченной яростью. И грубое проклятие, сорвавшееся с языка киммерийца, быть может, оказалось куда действеннее всех чар и магических формул. Толстяка защищал невидимый щит, клинок Конана скользнул по прозрачной броне, однако теперь северянин знал, что делать в таких случаях. Как и в Бодее, раскаленный серебряный шар вдавился во вражескую защиту, им киммериец опрокинул толстяка навзничь.

Но ехидная усмешка исчезла из маленьких заплывших глазок только, когда багряный шар вдавился толстяку в горло.

Он переоценил себя и недооценил Конана, этот мастер чародейств из Ордена Ночных Клинков. Он был слишком самоуверен. Он полагал, что его защита остановит любую атаку киммерийца, в то время как его призрачный зверь прикончит дерзкого.

Глаза толстяка в один миг раскрылись широко-широко — за миг до того, как вырваться из орбит висящими на алых шнурах плоти кровавыми ягодами. Он закричал — но крик тотчас же и оборвался. Защита его исчезла, и за спиной Конана раздался жалобный и бессильный вой — зверь Ночных Клинков погибал, лишенный поддерживавшей его воли мага.

Конан поднялся. На полу в луже крови плавало мертвое тело. Где-то совсем рядом были пираты… и киммериец не был бы киммерийцем, если бы вышел сейчас из боя.

На палубе галеона никого не было,

— А ну, все за мной! — взревел Конан, взмахивая мечом. — Покажем этим псам, что такое настоящие моряки!

Ответом ему стал яростный рык команды «Морского Кота», Перепрыгнув вновь на его палубу, Конан подобно урагану обрушился на противостоящих ему желтокожих пиратов.

Схватка завязалась нешуточная, поскольку пираты тоже сражались за свои жизни. Несмотря на все мастерство Конана, перевес начал клониться на сторону морских разбойников — они все же лучше умели владеть оружием, чем большинство с «Морского Кота».

Гибли матросы, гибли молодые гребцы; фронт людей Конана оказался рассечен надвое, Хашдад оказался среди тех, кого теснили к носу; Конан оборонял корму и пока не отступил ни на шаг. Его меч производил настоящее опустошение во вражеских рядах; подставляемые клинки ломались, легкие щиты лопались, в то время как тяжелое, окованное сталью шипастое чудовище на левой руке киммерийца порой разило не хуже доброго меча.

Дело могло бы обернуться совсем скверно для «Морского Кота» и его команды, если бы не один ловкий бодейский воришка.

Неожиданно раздался глухой треск, словно где-то совсем рядом рвались веревки. Конан бросил быстрый взгляд — абордажные канаты лопались один за другим, между бортами судов появилась полоса воды… Вдобавок над палубой галеона неожиданно закурился дымок- предвестник самого страшного бедствия в море для деревянных судов…

А потом над планширом «Морского Кота» появилась донельзя довольная физиономия Пхарада!

И предводитель кхитайских пиратов быстро смекнул, что с такими потерями он на своем месте не задержится. Владыка Поднебесной может сурово спросить с нерадивого капера, потерявшего много искусных солдат и не доставившего ожидавшуюся добычу. Верно, золота, полученного от Ночных Клинков, было явно недостаточно…

Кхитайцы отхлынули обратно. Миг — и их тела посыпались в воду. Они торопились обратно, затоптать и погасить стремительно разгоравшийся огонь. Им было не до добычи…

Глава XII

После этого происшествия в глазах шкипера и всей команды «Морского Кота» авторитет Конана взлетел на недосягаемую высоту. Корабельный кок из кожи вон лез, чтобы угодить им. Кузнец и вор неожиданно смутились, киммериец же принимал почести как нечто само собой разумеющееся. Словом, до Маранга они добрались с наивозможными удобствами.

Дорогой Конан как мог подробно расспрашивал шкипера о самом городе, об окрестных племенах — и о султанате Датха. Исподволь, намеками и околичностями Конан старался вызнать как можно больше и об Ордене Ночных Клинков — киммериец не верил, что в портовых тавернах Маранга не передаются из уст в уста самые причудливые слухи об этом таинственном сообществе.

Бхидал, шкипер — пожилой, коренастый вендиец, отвечал обстоятельно и многословно. Правда, попутно он не забывал поинтересоваться, чего это ради на галере пиратов появился демон да почему этот демон — это ясно видели все! — охотился, похоже, именно за почтенным Конаном из Киммерии…

Маранг в рассказах капитана выглядел обыкновенным портовым городом, где звучала многоязыкая речь, где встречались корабли со всех концов земли — от Ванахейма до Кхитая. Маранг был городом-государством, наподобие Замбулы еще до тех времен, как она оказалась под туранским протекторатом. Правили там эмиры; правили как везде. Умного и рачительного государя сменял его бездарный сынок или же, напротив, у горького пьяницы и распутника внезапно появлялся серьезный и рассудительный наследник. Севернее Маранга вдоль побережья располагалось еще с полдюжины похожих полисов; раньше они частенько воевали между собой, но появление в пустыне султанов Датхи заставило прибрежные города сплотиться. Увы, это не помогло. Султаны очень быстро сколотили из бедуинов отличную конницу; и нищие, испокон веку одевавшиеся в рубища кочевники вдруг поняли, что наводить страх на окрестные города — очень даже прибыльное занятие. Чем они с тех пор успешно и занимались. Дважды эмиры Маранга объединяли силы приморья — и оба раза походы на Тлессину — так именовалась столица Датхи — заканчивались полными провалами. Половина войска погибала от жары и жажды, вторую половину датхейцы брали в плен. Они нуждались в рабах — в тысячах рабов. Тлессина, цветущий оазис в самом сердце пустыни, о котором побывавшие там купцы рассказывали всякие небылицы, мог существовать лишь благодаря неустанному труду рабов, содержавших в исправности оросительные каналы, возделывавших поля и убиравших урожай… Все рабы в Датхе принадлежали только султану. А уж Солнцеподобный, в свою очередь, мог дарить их своим сподвижникам.

От датхейского разбоя не стало житья на караванных тропах, что вели на север, вглубь Иранистана, и на запад, к Стигии. И лишь на южном тракте кочевники никогда не появлялись — ибо это был тракт Ордена Ночных Клинков.

Но самое интересное Конан услышал уже под конец. Вода в Датхе была божеством, Дарительницей Жизни. ЕЙ поклонялись. Ей приносили жертвы. Ей возводили храмы. И по слухам — в главном храме Текучей Влаги помещалась священная клепсидра, перенесенная, согласно словам самих датхейцев, из некоего священного места, где она была «обретена» посланцами султана — и притом сравнительно недавно.

Конан встрепенулся. Неужели ему повезло? И он сможет выполнить данное Тару на безымянном острове слово?..

Там, где любой хайбориец, развращенный цивилизацией, лишь цинично пожал бы плечами, Конан рисковал жизнью, стремясь, во что бы то ни стало, отплатить спасшему ему жизнь плененному богу. Где-то его, Конана, можно было даже назвать наемником этого бога — потому что его, как ни крути, наняли отыскать эту самую Священную Клепсидру — а заплатили авансом всю сумму. Конану ничего не стоило обчистить царский дворец или купеческий особняк — но, когда ему отпускали что-то в долг, он никогда не пытался увильнуть от уплаты. Тем более, что месть Ночным Клинкам была и его целью…

— Ты говоришь, Священная Клепсидра?.. Ты уверен, почтенный Бхидал? Ты не ошибся?..

— Кто же может утверждать что-то наверняка, когда говорит о Тлессине! — вздохнул шкипер, оглаживая бородку. — Оттуда, любезный мой Конан, приходят одни лишь сказки. Кто-то промолвил первым, другой подхватил, третий переиначил — и готово! Пока не побываешь в столице этого самого Солнцеподобного, ни в чем не сможешь быть уверен!

— Понятно, — Конан сдвинул брови. — А как туда попадают? Они торгуют с побережьем?

— А как же! Они обложили данью приморские города, и золота у них теперь достаточно. Торгуют вовсю! Караваны идут через пустыню все время — кроме разве что сезона пыльных бурь. Бедуины говорят, что когда танцуют Духи Пустыни, люди должны оставаться возле своих очагов, ибо не должно им мешать занятиям бессмертных… Так что если ты примкнешь к каравану… Но, учти, там за пришельцами — очень строгий надзор. Никуда дальше рыночной площади их не пускают. Схваченным за Белой Чертой — это они обвели те места, где чужакам дозволено бывать — немедленно отрубают головы. Даже не надевают ошейника! Хотя рабы у них мрут, как мухи, и они все время покупают новых — или захватывают силой…

— Ясно, — усмехнулся Конан. — Учили медведя пчелы, как ему нужно мед добывать… Или овцы волка охотиться…

— Что-что? — не понял шкипер. Конан произнес последнюю фразу на своем родном языке.

— Нет, ничего, поговорка есть такая там, где я родился… Ты не поможешь мне, Бхидал? Мне очень нужно попасть в Тлессину. Быть может, у тебя есть знакомый купец, которому нужен хороший охранник?

— Да полным-полно таких. Но, учти, если ты даже и сбежишь, и стража не схватит тебя — то, если тебя недосчитаются, всех караванщиков продадут в рабство. А это та же смерть, только более медленная и мучительная… Особенно если в каменоломнях. Там половина аж в первый день помирает…

— Ясно, — проронил Конан, и больше словоохотливый шкипер не добился от него ни слова.

Благополучно миновав капризные моря, «Морской Кот» бросил якорь в гостеприимной гавани Маранга. Здесь морская душа, устав от тягот долгого плавания, могла развернуться вволю — и портовые заведения Бодея по сравнению с марангскими казались строгими монастырями… Конану же ближайшие к пирсам кварталы очень напомнили до боли знакомую Пустыньку. Здесь пили, резались, дрались, играли на деньги и на чужие жизни, занимались любовью в любое время дня и ночи, не слишком стесняясь окружающих. Как и в Пустыньке, тут лучше было сделать вид, что ты ничего не видишь и не слышишь.

Черной галеры Ночных Клинков в порту не оказалось. Шкипер «Морского Кота» довольно быстро сумел разузнать, что корабль врагов Конана опередил их самое большее на день. Галера очень быстро разгрузилась и ушла на юг.

Конан скрипнул, было зубами — неужто белокурую Лиджену увезли в самую цитадель мрачного Ордена? Один Кром тогда ведает, как ей помочь…

Он уже совсем было решил, что похищенная им девушка обречена на жуткие муки в подземных застенках, когда расторопный Бхидал принес неожиданную весть — рабыню со светлыми волосами видели среди прочего груза, привезенного черной галерой!

Это значило, что Лиджена здесь, в Маранге. Конан, Хашдад и Пхарад, провожаемые благословениями всей команды, торжественно, словно короли, сошли на берег. Бодейский вор тут же вознамерился было отправиться на промысел, и лишь железная длань Конана, ухватившая Пхарада за шиворот, удержала вендийца от несомненно пагубного для его души пути.

— Потом этим займешься, потом, ясно? — внушал киммериец повизгивавшему от страха Пхараду. — А не то я тебя сам сдам стражникам. Они на тебя быстро дюжину краж спишут!

— Так, а что же нам делать? — пискнул Пхарад. — Я ведь больше ничего не умею…

— Иди на рынок. Толкайся там и слушай — что народ говорит про Тлессину. Понял? Сам ничего, не расспрашивай. Только слушай…

Когда вор исчез, киммериец повернулся к Хашдаду, — Мне надо пробраться в город этих проклятых датхеев. Там, похоже, осела та священная клепсидра, будь она неладна, во имя Крома! Если я сумею вытащить ее отсюда… с одним долгом будет покончено, и мы сможем пощупать ребра самому ордену!

— Я иду с тобой, — спокойно отозвался Хашдад.

— Нет, — Конан покачал головой. — В Тлессине ты мне не помощник — только зря погибнешь или других на рабство обречешь… Мне от тебя нужна совсем иная помощь. Железные кошки — скуешь?

— Кошки? Железные? — удивился Хашдад. — Конечно, сделаю. Только вот кузню наймем, и сделаю. А почему нельзя купить или заказать?

— Потому что закаливать их мы будем по-особому, — усмехнулся Конан. — Совсем по-особому. Не знаю, что из этого получится… но что не повредит — это точно. Ступай, ищи кузню! Встретимся на постоялом дворе «Сокол моря»…

Названный постоялый двор пришелся Конану весьма по вкусу. Во-первых, здесь отлично кормили, и в обмен на брошенную им серебряную монету натащили такую гору снеди, что хватило бы целому изголодавшемуся десятку — впрочем, Конан как раз и ел порой за десятерых. Во-вторых, в заведении вертелись очень даже симпатичные милашки, весьма откровенные наряды которых не оставляли сомнений в роде их занятий.

Он успел весьма приятно провести время, когда его команда пожаловала с вестями. Первым вернулся Хашдад.

— Все в порядке, — сообщил он. — Кузню я нашел. Поторговался, правда, — хозяин заломил цену… Но ничего, мы сговорились.

— Сколько? — поинтересовался Конан, зная скупость кузнеца.

Хашдад назвал цену. Разумеется, она оказалась смехотворно малой. Конан усмехнулся.

— Ты уверен, что не вырвал последний кусок хлеба у голодных детей владельца кузницы?..

Следом пожаловал Пхарад — глаза его блестели, а карманы подозрительно оттопырились.

— О, какой это город! — Он восхищенно закатил глаза. — Какой прекрасный город! Куда до него нашему Бодею! Только теперь я понял, до чего же мне надоели эти жрецы!!!

— Дело говори! — прикрикнул Конан.

— Дело, дело… Такое у нас, значит, дело. Про Тлессину народ болтает разное, но ежели все это вместе сложить…

Тлессина стояла в самом центре обширной Датхейской пустыни, которая и дала имя всему султанату. Столица Солнцеподобного расположилась в большом оазисе, а поселения помельче были разбросаны окрест. Там зеленели обширные поля, обрабатываемые рабами. Саму же столицу опоясывало двойное кольцо стен, в котором имелись лишь одни-единственные неширокие ворота. Сложены стены были из какого-то редкостного камня, который доставили откуда-то с юга.

— Сколько народу погубили, пока довезли — не счесть! — прибавил Пхарад уже от себя.

Болтали, будто этот камень крепостью не уступает алмазу и что крепостные стены Тлессины невозможно разбить никакими таранами. За стенами благоухали сады. Все, даже самые последние обозники в датхейском войске имели там дома. Пусть крошечные, но свои. В большинстве же своем бедуины по старой памяти продолжали кочевать по близлежащей пустыне, но, уже никогда не отходя от столицы дальше, чем на два перехода. Султан держал в крепости постоянное войско; в случае надобности оно возрастало в десять раз за один день.

— И еще тут эти, как их — провозвестники, что ли? — бегали, кричали — мол, слушайте все, пресветлый наш эмир желает изречь слово своему народу! Вечером, когда спадет жара — эмир будет говорить с балкона…

— Ну, а нам-то что? — удивился Конан. — Так ведь о чем говорить-то станет! С дочкой-то эмирской — беда стряслась!..

Путь на черной галере остался в памяти Лиджены одним сплошным кошмаром. Нелек Кахал появился на судне в самый последний момент — корабль был уже готов вот-вот поднять якоря, и собравшиеся вокруг Лиджены моряки изощрялись в препохабных шутках на тему, в каких именно позициях они станут овладевать девушкой, если, конечно, начальство так и не соизволит явиться.

Однако же начальство соизволило, и шутники мигом убрались кто куда.

Нелек Кахал казался мрачнее ночи, чернее своего темного плаща. Вся его королевская осанка куда-то бесследно исчезла, глаза лихорадочно горели, он поминутно облизывал губы — словом, выглядел проштрафившимся лакеем, но никак не повелительным царедворцем. На Лиджену он бросил лишь один мимолетный взгляд, пробормотав сквозь зубы нечто вроде: «хвала тьме, хоть тут удалось…», и тотчас ушел к себе в каюту.

Лиджена не могла объяснить, отчего на палубе корабля ей постоянно хотелось броситься ничком и закрыть руками голову. Ее никто и пальцем не тронул, но сам воздух галеры, казалось, пропитан был флюидами страха.

Она боялась взглянуть вокруг — словно из-за мачты вот-вот могло показаться жуткое плотоядное страшилище. И, сжавшись в своем углу, под жалким навесом, кое-как защищавшим от свежего ветра, почти не двигаясь, оцепенев, Лиджена и провела все время до марангского порта.

Нелек Кахал лично свел ее на берег. В сопровождении полудюжины крепких парней, вооруженных короткими мечами, работорговец отправился не куда-нибудь, а прямиком в эмирский дворец.

Вся процедура заняла не более нескольких минут. Лиджена оказалась перед неким толстяком в парчовых одеяниях, с короткими липкими от пота пальцами, одышкой и маслянистым взглядом профессионального развратника. Уплатив Нелеку, толстяк потащил ее за собой узкими переходами хозяйственной части дворца.

Лиджена шла следом, механически переставляя ноги, словно неживая кукла. Она видела только одно — жуткие глаза Нелека, его последний взгляд. Под высоким лбом кипели тьмой два бездонных провала, уводившие куда-то вниз, в царство истинного ужаса, где нет и не может быть никакой надежды на спасение.

Этот взгляд жег и терзал, вплавляясь в самую сокровенную глубь сознания. Это был взгляд хозяина, навеки проставлявшего свое клеймо на купленной им скотине. И, можно было не сомневаться — он еще востребует свою собственность назад. И в очень скором времени…

Лиджена закрывала глаза, вновь открывала их — и по-прежнему огненный взор Кахала неотступно преследовал ее…

Словно в полусне, она следовала за толстяком, притащившим ее в какой-то закуток и деловито овладевшем — Лиджена не сопротивлялась, она почти ничего и не заметила. Было одно лишь отвращение от кислого запаха пота…

Потом, правда, с ней обошлись несколько получше. Она попала в руки служанок, ее отмыли, переодели во что-то светлое, просторное, и в то же время — удобное, явно предназначенное для путешествия; явилась некая матрона и принялась втолковывать Лиджене ее обязанности. Девушка тупо кивала, почти ничего не понимая, но запоминая все услышанное накрепко.

Она становилась одной из прислужниц дочери пресветлого эмира, Илорет. Кажется, ее приставляли к Большому Набору Гребней принцессы — или что-то в этом роде. Лиджена не помнила, к чему именно, но, когда дошло до дела, обязанности свои она выполняла четко. Многочисленные служанки принцессы засыпали новенькую вопросами — кто, откуда, почему. Лиджена отвечала коротко и односложно, сама не помня, что говорит. Ее быстро оставили в покое.

Спустя еще несколько часов большой караванный поезд принцессы тронулся в путь — через пески к соседнему городу, где жила родня ее матери. Дорога считалась безопасной — страшные датхейцы, про которых говорили, что они пристрастились есть человечину, там никогда не показывались, да и охрана у принцессы имелась немалая…

Гонец примчался в Маранг на следующее утро — одинокий израненный конник, покрытый пылью и запекшейся кровью. Своей и чужой. Погоняя измученного коня, он проскакал по городу, и обыватели испуганно косились ему вслед — это не предвещало ничего хорошего.

Возле ворот роскошного дворца черный вестник почти что свалился с седла на руки дюжим гвардейцам из тысячи «непобедимых».

— К… его светлости эмиру… — прохрипел воин. — Беда…

Его почти что под руки вели по лестнице. Был час приемов, когда эмир — право же, не самый худший правитель из тех, что знал древний Маранг — выслушивал знатных людей государства, имеющих что сказать государю.

Разряженная, надушенная толпа изумленно расступилась перед окровавленным гонцом.

— Ваше Величество… — прохрипел человек, падая на колени. — Велите казнить меня — но ваша дочь, принцесса Илорет… попала в руки датхайцев!

По залу прокатился стон. Супруга эмира (в Маранге придерживались моногамии) с жалобным вскриком лишилась сознания. Сам же эмир вскочил на ноги, сжав кулаки так, что захрустели кости.

— Как это случилось?! И что делала охрана?!!

— Охрана билась доблестно и вся полегла там, защищая Ее Высочество, — сурово возразил истекающий кровью гонец. — В живых остался только я один! А этих шакалов, пожирателей падали, налетело вдесятеро больше, чем было наших… Ее Высочество и всех ее служанок захватили в рабство!..

Новый стон. Все знали, как обращаются в Тлессине с захваченными чужими женщинами.

Гонец пошатнулся. На пропыленной одежде расползались свежие пятна крови. Не дожидаясь эмирского разрешения, придворный целитель шагнул вперед.

— Ваше Величество, этот человек умирает. Могу я распорядиться, чтобы его перенесли в более подходящее место?..

Эмир машинально кивнул — и тотчас же поднял руку в знак того, что сейчас будет говорить. В зале тотчас воцарилась мертвая тишина.

— Сим я объявляю вам… — эмир сделал невольную паузу: от сдерживаемых слез пресекся голос. — Объявляю вам, что моя дочь. Илорет более не пребывает среди живых!

Общий вздох и смятение. Эмир официально провозгласил свою дочь покойницей.

— Быть может, плоть ее и продолжает жить, — медленно ронял слова эмир, — но это уже совершенно неважно. Наследница трона Илорет умерла! Да оденется в траур весь двор. Путь глашатаи объявят о случившемся на всех площадях Маранга! И пусть они скажут также, что если найдется смельчак, который отомстит Тлессине за смерть моей единственной дочери, он получит столько золота, сколько сможет увезти на вьючном коне!..

Лиджена видела, как все это случилось. Роскошный паланкин, в котором ехала она и еще трое служанок принцессы, несли рослые и сильные верблюды. Каравая двигался неспешным шагом — и вдруг где-то совсем рядом Лиджена услыхала истошные крики людей.

— Датха! Датха! Я-хой! Я-хой!.. Служанки завизжали и бросились друг к дружке, словно это могло как-то их защитить. Снаружи раздался зловещий свист стрел… последние отчаянные команды начальника охраны… звон мечей…

Датхайские всадники налетели внезапно и со всех сторон. Они не стреляли, хотя лук имелся у каждого. Кривые вороненые клинки взлетели в воздух.

Крики, стоны, предсмертные проклятия и торжествующие вопли…

Боковой занавес паланкина с треском рассекла черная молния датхайского меча. Появилось смуглое горбоносое лицо, украшенное густыми черными усами, Губы растянулись в хищной усмешке, обнажая великолепные белые зубы.

— Итхи! — воскликнул датхеец, протягивая руку и хватая жалобно визжащую девушку.

На крик воина подоспели его товарищи, в несколько мгновений расхватав себе пленниц. Жадные руки обшаривали их, поспешно срывая кольца, браслеты, серьги, наголовники — все, за что можно было выручить хотя бы медный грош.

Лиджена сохранила ледяное спокойствие. Она уже не боялась никого и ничего. Она не кричала и не билась, не кусалась и не вырывалась — словно была уверена, что с ней ничего не случится.

И у нее хватило сил досмотреть до конца этот страшный и кровавый кошмар — когда датхейцы, бегло осмотрев новообретенных рабынь, деловито принялись их сортировать. Самых молодых и хорошеньких — на пробу Солнцеподобному. Тех же, что попроще — тут же, на месте, разбирали себе воины. После чего они деловито валили добычу на песок, рвали одежды и вступали в свои права хозяев. А потом, когда стихали стоны, мольбы и вопли, так же деловито разжимали несчастным кинжалами зубы и вырезали языки. За языками следовали третьи фаланги пальцев — лишенные их женщины могли выполнять работу по дому, но не в состоянии были держать оружие. Пять рабынь умерло, не перенеся болевого шока… Принцесса Илорет была среди тех, кого вместе с Лидженой отобрали для султанского сераля.

Потом была бешеная скачка через пустыню, и белые стены Тлессины, что внезапно выросли словно из-под земли…

Конан выслушал всех очень внимательно — сперва глашатаев, потом и самого пресветлого эмира. Брови у него сошлись; сосредоточенно глядя себе под ноги, он, казалось, что-то подсчитывает.

— Нет, не дойти — наконец сердито бросил он недоуменно глядевшим на него Пхараду и кузнецу.

— Куда не дойти? — почтительно осведомился вор. — До Тлессины этой, куда же еще!

— До Тлессины? — изумился Пхарад. — Зачем? Голову свою на султанский кол насадить?

— Мне нужно в Тлессину, — отчеканил киммериец. — Я пойду один.

— Ну, нет, — Хашдад спокойно покачал головой. — Я с тобой.

— От тебя там никакой пользы! — сверкнул глазами Конан. — А если тебя схватят…

— Неужели ты надеешься вывезти ту самую клепсидру в одиночку? — поднял брови кузнец. — Это у тебя едва ли получится…

— Один я еще могу обмануть датхайцев, — бросил Конан. — А вот вместе с тобой — навряд ли!

— П-постойте… — испугался Пхарад. — Вы это серьезно, что ли?

Конан не удостоил его ответом.

— Эмир хотел видеть тех, кто дерзнет отомстить за его дочь, — негромко произнес Хашдад. — Я его понимаю. Пойдем, Конан — тебе ведь наверняка потребуется помощь…

Киммериец полагал, что вокруг эмирского дворца должна виться целая туча бывалых вояк, привлеченных щедрой наградой, — однако выяснилось, что он жестоко ошибся. Народ разошелся, растекся по узким марангским улочкам — и возле ворот из розового камня остались только молчаливые стражи.

Конан шагнул прямо к ним.

— Эй, приятели, пошлите-ка кого порасторопнее известить его светлость — или как там его зовут? — что Конан из Киммерии желает принять его службу и сравнять Тлессину с землей.

Глаза Хашдада округлились — точно так же, как и услыхавших эту напыщенную тираду гвардейцев. Они с подозрением оглядывали черноволосого, голубоглазого великана, чьи мускулистые руки, казалось, могли запросто свернуть шею быку. (Так было и на самом деле, но об этом стражники не догадывались.) Стараниями жрецов Бодея Конан был хорошо одет, на поясе висело дорогое оружие и после некоторого размышления воины вызвали десятника.

Ответа пришлось ждать недолго. Его светлость эмир Маранга требовал смельчаков сей же час к себе.

Эмир принял их в небольшом покое, разубранном драгоценными коврами. Стены украшала великолепная коллекция мечей и кинжалов — не хуже, чем у ведьмы Аттеи. На невысоком инкрустированном столике розового Дерева дымилась курильница с редкими ароматами, рядом с ней располагалась чаша с фруктами. При виде этого угощения Конан недовольно скривился.

Эмир изумленно поднял брови, заметив выражение лица своего гостя.

— Я бы предпочел траве мясо, — откровенно ответил Конан.

Смелость голубоглазого северянина понравилась эмиру. Он был достаточно умен, чтобы отличать лесть от похвалы и твердость от дерзости…

Минуту спустя расторопные слуги внесли стол побольше, на котором дымилось жаркое.

— Итак? — Эмир сильно сдал за это время, но голос его оставался тверд. Он не позволял горю всецело овладеть собой.

— Меня зовут Конан. Я родом из Киммерии, — произнес северянин, твердо глядя в глаза повелителю Маранга. — И я берусь отомстить за твою дочь.

Гордый варвар опустил слова «Ваше Величество». Эмир сделал вид, что не заметил.

— Ты берешься окрасить кровью белые стены Тлессины? — Глаза у варвара были тверды как сталь и холодны, словно лед. Он не произносил красивых фраз. Он просто извещал, что сделает то-то и то-то; и у эмира ни на миг не возникло сомнение, что все случится именно так, как утверждает Конан-киммериец.

— Берусь, — не моргнув глазом, кивнул варвар. — Он, — Конан кивнул на Хашдада, — поможет мне в этом. У него свои счеты с тамошними хозяевами.

— Я не могу дать вам армии, — эмир с сожалением вздохнул и опустил плечи. — Датхайцы в пустыне словно дома, и люди побережья не выдерживают в их раскаленных песках. Самые искусные полководцы терпели неудачи — Тлессинский Оазис расположен в очень выгодном месте… Его легко оборонять.

— Мне не нужно войско, — спокойно бросил Конан. — Я отправлюсь туда один и сам сделаю все, что надо. Я надеюсь, что скоро ты обнимешь свою дочь!

Эмир вздрогнул, прикрывая глаза ладонью.

— Нет! Нет… Ты не знаешь, чужеземец Конан, что делают датхейцы с рабынями… Ты не знаешь…

— Ладно, там видно будет, — беззаботно махнул рукой Конан. — А теперь мне надо узнать все про этот султанат.

— Разумеется, но в чем же твой план? — нетерпеливо спросил правитель.

— План хорош, когда о нем не знаю даже я сам, — отшутился Конан. Эмир наклонил голову, подавляя гнев. От сидевшего перед ним варвара исходила какая-то странная, почти что пугающая сила; да, он и впрямь способен был утопить Тлессину в крови.

— Ты не ответишь мне? — Правитель сдвинул брови, не удержавшись.

— Отчего же? Отвечу, — Конан захрустел сочным боком молодого барашка. По подбородку покатились струйки мясного сока — киммериец ел так, как привык. — Отвечу! Я отправлюсь в Тлессину. Найду твою дочь и вывезу ее из города. Потом мой товарищ, — кивок на молчащего, как рыба, Хашдада, — доставит ее в Маранг. Я же вернусь обратно. И тогда… сердце твое возрадуется местью!

При этом выражение лица у Конана стало настолько свирепым, что даже видавший виды правитель невольно вздрогнул. Это была естественная, не напускная свирепость, свирепость волка, проистекающая от его природы, а отнюдь не от дурного характера… Он таков, каков есть.

— Что ж, план прекрасен, и помоги нам Митра исполнить его! Скажи мне, Конан из Киммерии, в чем ты сейчас нуждаешься? Чем я могу тебе помочь?

— Правдивым и подробным рассказом о Тлессине, — киммериец вытер руки о скатерть. — Больше мне ничего не нужно. У датхейцев наверняка полно ушей и Маранге… им незачем знать о наших приготовлениях.

— Мой визирь-ат-баши Факим долгие годы собирал все сведения о Тлессине и датхейцах. Думаю, что он сможет помочь тебе…

Факим оказался сухоньким коричневокожим старичком, любившим покурить кальян, рассеянно поглаживая при этом гладкий живот молоденькой невольницы — но при этом сохранившим остроту ума и глубину памяти. Он принял Конана и Хашдада в своем небольшом доме, даже не подумав прервать своего приятного занятия. Взор Конана вспыхнул при виде обнаженного девичьего тела; рабыня ответила кокетливым взглядом и состроила северянину глазки.

Предъявленный эмирский фирман не произвел на Факира никакого внешнего действия. Старичок вновь лениво прикрыл глаза, и его ладонь легла обратно на обнаженный живот рабыни.

— Спрашивайте, — проронил визирь. Точнее сказать, бывший визирь — «ат-баши» в Маранге означало почетную отставку.

— Тлессина, — произнес Конан. — Все про этот город. Карту.

Визирь не усмехнулся — лежал себе по-прежнему с закрытыми глазами, да поглаживал переглядывавшуюся с киммерийцем девушку.

— Двойное кольцо стен, — вдруг отрывисто произнес Факим. — Конные патрули… пешие патрули… лучники на стенах… стража у колодцев…

Он говорил долго и со знанием дела. И, согласно его рассказу, Тлессина и впрямь могла бы назваться «неприступной». Несколько караванных трактов, что вели к ней от границ султаната, тщательно охранялись. Иным же путем дойти до города было невозможно — лучше мечей и стрел Тлессину охраняла безводная раскаленная пустыня.

Каждый купец, что прибывал в город, обязан был носить бирку. Никого из них не пускали дальше рыночной площади. Прислуга обязана была держаться вместе и никуда не отлучаться. Хозяин головой отвечал за каждого из них. Рынок охранялся доброй полутысячей отборных султанских головорезов, свято убежденных в том, что инородцы созданы Вседержителем исключительно для того, чтобы они, датхейцы, могли бы купать свои черные клинки в их инородческой крови. Одержимая каким-то безумием, конница султана считалась непобедимой — люди бестрепетно умирали по первому слову своих командиров со счастливыми улыбками на губах. Сумасшедших в атаке датхейцев в открытом поле не остановил еще никто. Вот почему эмир Маранга не мог рисковать своим войском — за стенами города еще был шанс отбиться, в пустыне же — никогда.

— Я догадываюсь, что ты хочешь сделать, — бывший визирь отодвинул кальян и неожиданно остро взглянул прямо в глаза Конану. — Илорет была мне почти что внучкой… Я готов помочь тебе всем, чем смогу. Тебе надо пробраться в Тлессину — я готов отправиться с тобой. Составим караван… товаров у меня хватит. Ты минуешь первый пояс охраны… а потом — да сохранит тебя Митра! А обо мне не думай.

Конан посмотрел на старика с невольным почтением. Этот Факим шел на верную смерть, а киммериец всегда уважал мужество — даже во врагах.

— Нет, почтенный, — Конан отрицательно покачал головой. — Надеюсь, что такого удастся избегнуть. Если ты поведешь караван — это и впрямь будет очень хорошо, но… никто не пойдет в рабство. Это уж ты предоставь мне…

Глава XIII

Пять дней спустя тяжело нагруженный караван ароматическими маслами, драгоценными северными мехами и редкостными винами приблизился к Тлессине по дороге с северо-востока. Очевидно, он вышел из Дель Морги — небольшого портового городка севернее Маранга. К марангским купцам в последнее время — с тех пор как украли дочку их правителя — датхейцы относились с особой подозрительностью!

Устало шагали верблюды, устало брели немногочисленные караванщики, преодолев десятки лиг под палящим солнцем, в клубах вздымаемой ветрами красноватой пыли. Увы, не весь груз сохранился в целости — часть мехов, верно — недостаточно тщательно выделанная — протухла, и теперь караван влачил за собой по пустыне настоящий шлейф одуряющего зловония. Привлеченные лакомыми ароматами, со всех сторон слетались невесть откуда взявшиеся здесь мухи. Сухонький старый караванщик на чем свет стоит ругал проклятую жару и свое торговое невезение. Сопровождавшая караван охрана сочувственно кивала — купец не жался, выставляя угощение для доблестных воителей Датхи.

Был уже конец дня. Солнце опускалось, озаряя алыми лучами столпившиеся вокруг караванной дороги пальмовые рощи. Здесь, вблизи от Тлессины, воды было вдоволь и бесплодная пустыня пышно расцвела.

Но сидевшему на крайнем верблюде человеку было явно не до этих красот. Он ожесточенно отмахивался от наседавших со всех сторон мух; тюк, притороченный к спине животного, невыносимо смердел. Сделав вид, что он пытается поправить упряжь, человек нагнулся к поклаже:

— Конан! Конан, мы у ворот. Как ты там?..

— Как в печке, — раздался приглушенный ответ. — Хашдад! Там как — воняет?

— С ног валит, — подтвердил кузнец. — Не подойти.

— Хорошо! Ох, и дорого же обойдется эмиру эта вылазка!

Караван остановился, и Хашдад тотчас умолк.

Верблюды дружно заревели при виде высоких бронзовых ворот. Там, внутри, их ждал отдых — и вода.

Караванщик суетился, без конца дергая канат, привязанный к языку сигнального колокола. Наконец тяжелые створки начали медленно приоткрываться. Смуглолицый, десятник, командовавший караулом у ворот, и толстопузый досмотрщик важно вышли навстречу гостям. Вслед за этой парой шагали датхейские воины — все с ятаганами наголо.

— Что-то я не знаю тебя, старик! — подозрительно бросил досмотрщик. — Впервые здесь?

— Почтенный слуга Солнцеподобного Повелителя Тлессины немного заблуждается, — последовал угодливый ответ. — Я, Факим из Дель Морги, водил сюда караваны, когда почтенный слуга Солнцеподобного повелителя еще не заступил по молодости лет на сей важнейший пост.

— Факим из Дель Морги? — немолодой десятник наморщил лоб, словно что-то припоминая. — Да, был такой, припоминаю…

— А я припоминаю тебя, доблестный Ирраван, да умножатся твои табуны и не оскудеют родники на твоих полях, — поклонился торговец.

— Хо! Смотри-ка! Ты меня тоже помнишь! — усмехнулся названный Ирраваном десятник. — Ладно, Фирдаз, этого старого шакала я тут не раз видел…

— Видел, не видел, а закон есть закон, — досмотрщик надулся от важности. — Ты не знаешь порядка? Что твои люди стоят? Пусть составляют опись товаров, людей и верблюдов. А я посмотрю, сойдутся ли они с описями этого твоего Факима…

Караванщик тонко улыбнулся — ядовитой, почти что змеиной улыбкой. Он точно знал, что за этим последует. Опись, составленная Ирраваном, непременно окажется длиннее собственной описи Факима — невесть откуда возьмутся «лишние» тюки. Во избежание споров и обвинений в попытках провезти товары беспошлинно — что влекло за собой немедленную продажу в рабство — купец поспешит «подарить» охране эти «лишние» товары.

— Так, посмотрим, посмотрим, что у тебя здесь, караванщик Факим… — бубнил тем временем досмотрщик Фирдаз, листая толстыми сальными пальцами листы протянутой ему купцом описи. Люди десятника Ирравана принялись потрошить узлы и тюки. — Кувшинов с вином глиняных, красным сургучом опечатанных — четыре десятка!

— Пиши четыре с половиной, — не таясь, распоряжался Ирраван…

Воины тщательно обшарили весь караван, однако к тюку с гнилыми мехами даже не подошли — небрежно ткнули несколько раз копьями.

— Эй, эй, почтенные воины! — испуганно заверещал караванщик Факим. — Меха там сгнили — зачем же вы оскорбляете тонкий нюх почтенного Ирравана этой вонью.

Из дыры в тюке и впрямь потянуло таким одуряющим запахом, что воины, ругаясь, поспешили отскочить, зажимая носы и отмахиваясь руками…

Наконец все было готово. Перед досмотрщиком легла составленная Ирраваном опись — кривые буквы разъезжались, какие куда, являя разительный контраст с каллиграфическим почерком старого Факима. Разумеется, отыскалось немало «лишних» товаров — главным образом среди спиртного.

Разумеется, Факим поспешил подарить «излишки» доблестным воинам, проклиная и сетуя на свое старческое слабоумие;разумеется, сперва Ирраван и Фирдаз отказывались, а потом, разумеется, согласились…

Покончив с товарами, принялись за людей. Их, впрочем, оказалось немного. Каждому на шею повесили здоровенную ярко-красную деревянную бирку. Снять ее было невозможно — железные дуги, охватывавшие шею, запирались на замок. Попытки снять бирку карались медленной смертью в кипящем масле.

— Итого десять… — высунув от усердия язык, выводил Фирдаз. — Все, караванщик Факим. Можешь проезжать. Раз ты уже бывал здесь, то знаешь, что ни ты, ни твои люди не имеют права переступать белой черты, выложенной камнем на рыночной площади. Заступивший за нее будет отправлен в каменоломни. Все ясно? Вопросы есть?

Вопросов ни у кого не оказалось.

Тесная рыночная площадь Тлессины, пыльная, с валяющимися повсюду кучами верблюжьего навоза, приняла караван Факима. Хашдад наравне со всеми разгружал тюки; кипу испорченных мехов он пристроил сбоку.

Торговля началась сразу. Одни за другим подходили оптовики; после того как в их руках оказалась большая часть товара, настал черед домоуправителей знатных датхайцев…

К закату большая часть товаров была уже распродана, и Факим заторопился к воротам вместе со своим угрюмым помощником — не кем иным, как кузнецом Хашдадом. В поводу они вели трех оседланных коней.

— Что, Факим, уже собираешься назад? — почти дружелюбно окликнул торговца десятник Ирраван.

— Нет, о блистающей меч в правой длани Солнцеподобного, да продлятся его дни вечно! Я получил срочный заказ. Вот, гоню нарочного в Дель Моргу! Надеюсь, он успеет, пока меня не опередят!

— А-а… — протянул десятник. — Ладно. Ступай — мы его запишем. Приказчик… пять сменных лошадей при нем… Бирку давай! Она денег стоит…

Тяжелые ворота пропустили Хашдада и вновь захлопнулись у него за спиной. Он остался один — перед великой пустыней.

Наконец раздался Ночной Колокол. После этого сигнала всем верноподданным Солнцеподобного разрешалось вкушать хмельное; одновременно звон этого колокола означал прекращение торговли. Явилась рыночная стража, бдительно пересчитала людей Факима, еще раз строго-настрого запретила покидать очерченные белой линией пределы и удалилась. Наступила душная датхейская ночь.

Кипа испорченных мехов, на которую, естественно, так и не нашлось покупателя, внезапно зашевелилась. Конан раздвинул вонючие шкуры; затхлый воздух постоялого двора показался ему столь же чистым и благоуханным, как весной в горах Киммерии, когда цветут все высотные луга. Полуодетый, в одной набедренной повязке, киммериец неслышной тенью скользнул к выходу. За спиной у него был приторочен меч, у пояса — пара кинжалов, канат и железный якорь-кошка — забрасывать на стены.

Над Тлессиной ярко светила луна. Хоронясь в густых ночных тенях, киммериец одним броском пересек рыночную площадь. Ему предстояло совершить невозможное — отыскать в громадном городе принцессу Илорет, не имея ни малейшего представления, кому досталась знатная пленница. Если верить эмиру и Факиму, Илорет была красива, значит — она, скорее всего, во дворце здешнего Солнцеподобного султана…

Конан оказался возле белой черты. Разгоняя тьму, здесь горели факелы, и, звеня оружием, расхаживала стража. Киммериец сжался возле груды каких-то мешков; сколь бы ни был велик соблазн сгрести за глотку местных сторожей, этого пока делать было нельзя. Поднимется тревога, датхейцы начнут прочесывать город… Сам варвар подобных облав ничуть не боялся, но его планам вытащить отсюда Илорет это могло помешать. И потому Конан терпеливо лежал и ждал — до тех пор, пока все патрули оказались достаточно далеко от того места, где он прятался, и тогда киммериец одним прыжком перемахнул через роковую белую черту, мгновенно растворившись в тени ближайшего дома.

Пробраться по ночному городу, пусть даже и наводненному стражей, не составило для Конана никакого труда. Слишком обширной была его практика, к тому же по-настоящему датхейцы следили только за прилегающими к рыночной площади улицами.

Дальше, дальше, дальше… Конан скользил, словно вышедший на охоту тигр — безмолвно и бесшумно; однако киммериец был во стократ опаснее самого сильного и голодного хищника.

Нарядные дома и дворцы сменялись парками и небольшими храмами. Богатые лавки купцов соседствовали с воинскими домами. Наконец, пройдя через весь город, Конан оказался на просторной главной площади. С одной стороны высилась громада султанского дворца; с другой стороны — высилась громада главного храма Тлессины. И, едва оказавшись возле плотно закрытых по ночному времени дверей, киммериец услыхал слабое журчание текущей воды.

Похоже, что он попал куда надо. Конан оглядел стены храма. Воистину, их строили специально для того, чтобы таким, как он, было бы как можно удобнее вскарабкиваться на крышу! Выступы, фигурные карнизы, какие-то статуи в нишах… Здесь сумел бы подняться любой киммерийский мальчишка.

Конан беззаботно усмехнулся и легко полез вверх, Ему нужно было окно… открытое окно, чтобы убедиться — так проклятая клепсидра и в самом деле здесь…

Однако все складывалось легко и просто только вначале. Здание, храма являло собой как бы два громадных каменных куба, поставленных друг на друга: тот, что в основании — побольше, тот, что наверху — поменьше. На первую крышу Конан попал легко и без всяких затруднений. Однако там его ожидало сразу два неприятных сюрприза — вдоль ограждения ходила пара стражников, и стены верхнего куба были совершенно гладки. Высоко над головой на белом камне чернели провалы широких окон.

Пришлось пробираться ползком. Пока воины лениво глазели на расстилающийся под ногами город, киммериец ужом скользнул ко второй стене.

Теперь предстояло самое сложное. Закинуть предусмотрительно захваченную с собой веревку на одно из окон так, чтобы стражи ничего бы не услышали. Киммериец раздумывал не более мгновения.

В набедренной повязке были предусмотрительно завязаны несколько ржавых железяк. Конан вытащил одну; раскрутил веревку и, одновременно со взмывшим вверх якорем, метнул вниз стальную болванку.

— Эй! Что это? Ты слышал? — Стражи опрометью кинулись к перилам.

— Да нет, ничего страшного. Упало что-то…

— А мне показалось — звук шел сверху…

— Пить надо меньше! — последовал ехидный ответ.

Пока длился этот разговор, Конан молнией взлетел наверх и подтянул за собой веревку. Когда стражи ради порядка решили все-таки обойти вверенное их заботам строение, киммериец уже скрылся в темном проеме оконной ниши.

Открыть раму. Закрепить якорь. Скользнуть вниз… Храм Текучей Воды был просторен, темен и тих.

Негромко журчала вода, стекая в широкий круглый бассейн. На самом краю мраморной чаши высилась Священная Клепсидра.

Конан не удержался — чуть слышно присвистнул. Эта махина была ростом с него и ровно вдвое толще. Вся отливающая золотом и серебром, эта махина, похоже, весила немеряно. Кром! Как же ее вытащить отсюда?!

Выяснив все, что хотел, Конан вскарабкался обратно в оконный проем. Что ж, пока в Тлессине хозяйничают датхейцы, клепсидру, похоже, не украдешь — тем более ему, резко выделяющемуся в толпе.

Что ж, не всегда прямой путь — самый короткий и легкий. Придумаем нечто похитрее…

Стража по-прежнему бродила вдоль края крыши. Некоторое время Конан наблюдал за ними. Нет, лучше не рисковать. Он не сомневался, что расправится с этими Датхейскими парнями в один миг — но исчезновение стражников вызовет тревогу в городе. А ему, Конану, она пока не нужна… Лучше испытать другой путь.

Он вновь спустил веревку внутрь храма. Немного не достает до полу — но ничего. Конан ловко скользнул вниз. Дернул веревку, на лету поймал железный якорь — он ни в коем случае не должен звякнуть о плиты — и мягкой волчьей походкой направился к дверям.

Они были заперты изнутри тяжелым железным засовом. Конан подождал у дверей, прислушался — ничего; тогда он отодвинул запор и выскользнул на улицу. Храмовый служка припишет незапертый засов собственной рассеянности и, чтобы избегнуть наказания, никому о нем не скажет…

Крадучись, Конан обогнул площадь. Да-а, неплохие были строители у того султана, что основывал город… Стены в четыре человеческих роста, гладкие, как стекло, и повсюду — стража.

Двадцать около главных ворот. По десятку возле ворот боковых. И лучники на гребне стены. Много лучников. По воину на каждые десять шагов…

Конан остановился, хоронясь в глубокой тени. Достойная задача. Несколько мгновений он раздумывал, а затем на его губах появилась кривая усмешка. Они могут стеречь все до единой двери, но одна-то дорога все равно останется. Без нее султану никак не обойтись…

Конан ширил шаг. Ночь не так длинна, а ему наци еще столько сделать! Как хорошо, что у старика Факима оказалась такая цепкая память!

Благополучно избегнув ночных патрулей, Конан выбрался к окраине Тлессины, отыскав неприметное серое одноэтажное здание, прилепившееся к самой крепостной стене. Ну что ж, пора и внутрь.

Он спокойно толкнул дверь и вошел внутрь. Тлела тусклая масляная коптилка; уронив голову на худые руки, за колченогим столом спал парнишка лет четырнадцати. Кинжал Конана поднялся и опустился. Нет. Убить спящего по киммерийскому кодексу чести значило покрыть себя несмываемым позором.

Конан огляделся. Так… вторая дверь. Очевидно, ему туда.

Во второй комнате стоял хорошо знакомый запах. Конан попал куда следовало — к смотрителям султанских выгребных ям. Спасибо Веледу, крысиному императору воров Бодея — надоумил, где можно искать дорогу в оплоты сильных мира сего.

В полу имелся круглый каменный люк. Конан осторожно снял со стены коптящий факел, прихватил со стола три запасных, приподнял крышку и скользнул вниз, навстречу зловонию. Впрочем, проведя столько времени в дурнопахнущих мехах, он готов был смириться уже с любым запахом.

Система отхожих тоннелей Тлессины разительно отличалась от бодейской. Здесь не было никаких лабиринтов. Наполовину заполненный нечистотами тоннель вел прямо вперед, никуда не сворачивая. И — что оказалось особенно приятно — сбоку имелась поднятая над уровнем грязной воды дорожка, вырубленный в камне уступ, по которому свободно мог идти человек.

С писком в разные стороны бросились всегдашние обитатели городских подземелий — жирные черные крысы. Конан шагал и шагал, факел в его руках горел ровно, пламя отклонялось вперед — верный признак, что там есть выход.

Старый визирь Факим умел смотреть и запоминать. А Конан умел спрашивать — и теперь он спокойно шел вперед, оставляя позади все бесчисленные пояса охраны.

Правда, встретились ему и решетки. Первую ему удалось вырвать из старой кирпичной кладки довольно легко, использовав меч в качестве рычага. Со второй пришлось повозиться; однако он преодолел и эту преграду, про себя лишний раз благодаря марангского оружейника, сделавшего ему такие ножны, что они выдерживали любое усилие. Правда, и весили они немало…

Наконец тоннель стал ветвиться и сужаться. Настало время подниматься вверх.

Смотровой колодец тоже перекрывала запертая на замок решетка. Наверху негромко перекликались стражники, но едва ли они охраняли каждый спуск в подземелья, решил Конан. Скорее всего пути воинов пересеклись тут случайно.

Так оно и случилось. Вскоре голоса затихли, и киммериец взялся за замок. В свое время он слыл лучшим взломщиком Шадизара, Заморы и Аренджуна; здесь же, в султанате Датха, еще не научились делать такие замки, чтобы они могли бы остановить Конана из Киммерии!

Вскоре запор клацнул и дужка отомкнулась. Сдвинув решетку, киммериец бесшумно выбрался наверх. Открыть люк, выскользнуть через него и вновь захлопнуть крышку было делом одного мгновения. Конан перевел дух и вытер честный трудовой пот, Он был во дворце повелителя Датхи.

Вот так — сколько ни выставляй вокруг охраны, малая щелка все равно сыщется.

Конан загасил факел и осмотрелся. В лишнем свете не было нужды — все коридоры дворца хорошо освещались. Теперь нелишним было бы обзавестись одеянием служки; в противном случае пришлось бы просто убивать всех, кто встретится ему на дороге…

Конан был в самой что ни на есть затрапезной, хозяйственной части дворца, неподалеку от кухонь и портомоен. Где-то неподалеку слышались голоса, падало что-то тяжелое — похоже, грузили доставленные припасы.

Конан прищурился, вспоминая слова Факима. Даже проныра-визирь не смог пробраться внутрь султанского дворца; приходилось полагаться только на его рассуждения, а не на факты.

Поудобнее перехватив меч, Конан двинулся прочь от кухонь. Ему нужен дворцовый гвардеец… и он его получит. Случай представился очень быстро. Сменившийся с поста воин вразвалочку шагал к кухне, намереваясь, очевидно, перехватить стакан-другой винца; об опасности он не думал, и потому не успел даже вскрикнуть, когда крепкие, точно камень, руки сдавили ему горло. Миг — и жизнь покинула его.

Кольчуга гвардейца едва-едва налезла на могучие плечи Конана. Поверх нее киммериец накинул просторный плащ; хорошо еще, что впору пришелся шлем. Облачившись таким образом, Конан спокойно, не таясь, двинулся прочь, предварительно сбросив бездыханное тело в колодец.

Лабиринты дворцовых коридоров. Несмотря на глубокую ночь, здесь спали далеко не все. Вышагивала стража, сновали прислужники, готовясь к завтрашнему многотрудному дню. Во имя Крома, где же здесь может быть сераль?

Передняя часть дворца наверняка парадная, — раздумывал Конан. Значит, где-то в середине… То есть там, где я сейчас и нахожусь.

Обстановка вокруг становилась все роскошнее и изысканнее. Пол исчез под мягкими коврами; по стенам потянулись прихотливые мозаики. Тянуло дорогими благовониями. Ага! Стража! И — евнух!

Четверо рослых датхейцев сидели у опущенной решетки, за которой отбывал постылую ночную службу немолодой уже евнух — весь расплывшийся, обрюзгший, с каким-то бабьим лицом, безбородый… Он ловко обыгрывал в кости стражников. Конан остановился, невидимый в полумраке.

— А они как, ничего, эти новенькие? — жадно расспрашивали евнуха воины. — Говорят, одну золотоволосую привели!

— Верно, верно, — кивал головой евнух, загребая очередную ставку. — Золотоволосая одна есть. Илорет-то, принцесса эта — она чернявая, а вот одна из ее служанок — у-ума! — он причмокнул. — Глаза что твое море. Волосы — чистое золото. Куда красивее, чем Илорет!

Конан почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Неустрашимый киммериец внезапно ощутил на лице леденящее дыхание Судьбы. Неужели Кром решил устроить ему еще и такое испытание — послал сюда Лиджену?!

«Да нет же, нет, — попытался успокоить сам себя Конан. — Откуда ей тут взяться? Небось, давно уже у папочки в своем Бодее. Мало ли золотоволосых красоток на свете?»

— Да, и сейчас их окончательно прибирают, потому что Солнцеподобный, — евнух выдержал торжественную паузу, как лицо, облеченное особым доверием, — собирался посетить сегодня свой сераль!

— Да будет благословен его отдых, — откликнулся один из воинов, очевидно, самый верноподданный.

— Да будет благословен, — подхватили остальные. Конан стоял, сощурив глаза, как он обычно делал, размышляя. Перебить эту четверку? Можно, но решетка наверняка заперта, а евнух тотчас сбежит и поднимет тревогу. Нет, надо по-иному…

— Эй, привет, примите в компанию? — развалистой походкой киммериец вышел из-за угла, как ни в чем не бывало, направляясь к караульщикам. — Во дворце какая- то тревога, запасных разослали по постам…

— Э, а ты кто? — удивился один из воинов. Конан совершенно спокойно плюхнулся на скамью рядом с евнухом, тотчас вытаращившим на него свои заплывшие жиром глазки. Киммериец держался совершенно естественно, сразу оказавшись в самой гуще датхейцев; и те, недоумевающие, сбитые с толку, пропустили тот момент, когда северянин начал действовать…

Рука, крепкая, словно стальной зажим, схватила евнуха за ворот парчового одеяния, немилосердно треснув лбом о прутья решетки. Издав слабый и неопределенный звук, достойный страж сераля плюхнулся на пол, словно вывернутое из квашни тесто.

Обездвижив евнуха — он лежал так, что Конан мог легко дотянуться до него — киммериец взялся за датхейцев, и с этими он уже не церемонился. Сам жесткий и жестокий, точно горный волк, Конан ненавидел здешнюю жестокость, и рассказ Факима об отрезанных пальцах и языках рабынь поверг северянина в ярость. Длинный меч выпорхнул из ножен — лишь быстрый взблеск сверкнул на лезвии.

Первый из датхейцев грудью напоролся на выпад Конана. Повернув меч в ране, Конан вырвал клинок и боковым ударом снес голову второму стражнику, уже замахнувшемуся черным ятаганом. Третий удар пронзил горло еще одному противнику и, наконец, четвертый угодил в спину самому сообразительному из всей четверки, который бросился наутек.

Конан покончил со всеми врагами, не отразив ни одного ответного удара. Схватка длилась не более двух секунд. Стальной вихрь оставил на полу четыре тела — и переходы дворца не огласило ни единым стоном.

Конан угрюмо усмехнулся, оттащил тела убитых гвардейцев в сторонку, набросил свежий ковер на залитый кровью пол. Потом, подтянув поближе бесчувственного евнуха, обшарил тело. Так и есть! Ключ от замка, запирающего эту решетку!

Конан вступил в святая святых султанского дворца. Здесь можно было не опасаться воинов — за порядком в этой раззолоченной темнице присматривали евнухи, и всего оружия у них были одни лишь плети.

Коридор вывел Конана в другой, существенно шире; прибавилось и масляных ламп на стенах. Ковры позволяли ступать совершенно бесшумно. По обе стороны коридора тянулись одинаковые двери, отличавшиеся друг от друга небольшими фигурками, прикрепленными на створках — лани, газели, антилопы, пантеры, львицы, встретилась даже одна слониха, (Фигурка была очень тонкой работы со всеми необходимыми подробностями. Конан задержался на мгновение, с уважением прикидывая, что же это за дама удостоилась такого символа.)

Сейчас обитательницы комнаток, похоже, спали. Коридор вывел Конана в просторный двухцветный зал.

Громадные окна выходили в роскошный внутренний двор, в висячий сад султана. Журчал фонтан; зал был разубран с кричащей роскошью, весь в алом и золотом.

Теперь оставалось отыскать эту самую Илорет.

В зале Конану повстречался еще один евнух. Он торжественно спал. Конан аккуратно приставил к его горлу кинжал и свободной рукой зажал ему рот.

Евнух дернулся, просыпаясь; и, надо отдать ему должное, он сразу же понял, в какое положение попал. Весь покрывшись холодным потом, он почтительно отвечал северянину.

Да, новенькие были. Для серали Солнцеподобного в конце концов отобрали двоих — разумеется, принцессу Илорет, и вторую, очень красивую, с золотыми волосами, по имени Лиджена.

Конан почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Лиджена здесь! Предчувствие его не обмануло.

— Веди! — шепотом приказал Конан евнуху. Тот повиновался.

Илорет, принцесса Маранга, спала. Она была настолько измучена, что даже ужасы предстоящей участи отступили перед усталостью. Девушка знала, что они вместе с ее новой служанкой Лидженой, купленной перед самым несчастливым походом, предназначены для утех лично солнцеподобного султана — или же для его особо почетных гостей, коим повелитель Датхи хотел выказать свое дружеское расположение.

Внезапно ее щеки осторожно коснулись чьи-то пальцы. Испуганную попытку вскочить пресекла тяжелая ладонь, опустившаяся ей на плечо, а другая рука странного гостя крепко зажала ей рот.

— Эгей, твое высочество, — услыхала Илорет спокойный, хоть и приглушенный голос. — Твой отец, эмир Маранга, просил меня вытащить его дочь отсюда.

Илорет с трудом подавила новый крик.

Перед ней на корточках сидел могучего телосложения воин, в обычной для гвардейцев султана одежде. Принцесса немедленно разрыдалась, припав к груди нежданного избавителя.

В своем углу зашевелилась Лиджена.

— Вот и снова встретились, — по-вендийски бросил ей Конан.

— Что?!.. Это ты?! — Лиджена вскинулась, словно при виде своего злейшего врага.

— Я, я, и оставим все разговоры на ПOTOM! Нам надо убираться отсюда!..

Однако в этот самый миг чуткое ухо киммерийца уловило голоса. Пока еще они были далеко, в конце длинного коридора — однако говорившие уверенной поступью направлялись именно сюда.

— Это… султан… и еще — посол… прибыл откуда-то издалека… с ним тут все так носятся… — быстро прошептала сообразительная Илорет.

— Посол? А что ему здесь надо?

— Наверно, султан решил угостить его нами… Лиджена застонала.

Конан едва успел скрыться за портьерой, когда дверь распахнулась. Внутрь хлынул свет многочисленных факелов.

— Оставляю их вам, о наш любезный друг, — пророкотал низкий мужской голос с повелительными нотками. — Даже мы еще не возлагали на них длань! Надеюсь, достойный посол, вы оцените этот жест нашей приязни!

— Солнцеподобный владыка Датхи слишком щедр со своим недостойным слугой, — послышалось булькающее бормотание. Говоривший был явно в летах и вдобавок страдал одышкой.

— Надеюсь, достойный посол, эти ящерки доставят вам удовольствие! — хохотнул султан, и дверь закрылась.

Вместе с тучным, облаченным в шитый золотом халат послом в комнату вошел и молодой воин, с тонкой кривой саблей у пояса, разительно отличавшейся от принятых в Тлессине широких ятаганов.

Пыхтя, посол сбросил халат. Молодой воин бесстрастно принял драгоценное одеяние и застыл у двери с обнаженным клинком наготове.

— Ну, мои курочки, — пробулькал толстяк, — раздевайтесь и давайте-ка сюда…

Молодой воин с усмешкой следил за происходящим — и, увы, не заметил осторожно шагнувшей вдоль стены тени. В следующий миг Конан нанес ему сокрушительный удар эфесом в висок. Стражник повалился, точно куль с мукой.

— Что?.. — начал было посол, и вмиг осекся — у его горла блеснула сталь.

— Молись, если можешь, — негромко проговорил Конан. Глаза его были холодны, как лед.

— А… нны-ы-ы… — только и успел выдавить из себя посол, за миг до того, как серое лезвие вошло ему в горло. Он умер беззвучно.

— Вот так-то, — хмуро бросил Конан, глядя на труп. — Пусть Солнцеподобный теперь сам отмазывается, как хочет, за смерть посланника… Эй, хватит дрожать! Вставайте!

Девушки и в самом деле тряслись от страха. Даже закаленная испытаниями Лиджена. Сейчас она решила, что лучше на время отложить свои планы отмщения. Пусть этот киммерийский варвар вытащит их отсюда… а потом она с ним посчитается.

Оставив трупы на полу, Конан повел освобожденных пленниц по коридору сераля. Про себя он благодарил сурового Крома — видно, тому все же захотелось узнать, чем кончится приключение одного из его сыновей… Султан и его свита вошли через парадный вход в гарем — иначе отсутствие стражи было бы тотчас замечено.

Ключом, снятым с трупа евнуха, Конан вновь отпер решетку.

— Теперь уже близко, — шепнул киммериец пленницам.

Удача сопутствовала беглецам до тех пор, пока они не оказались возле самого досмотрового колодца. Очевидно, кто-то во дворце все же заподозрил неладное…

Шестеро воинов почти бежали по узкому коридору, перебрасываясь короткими фразами:

— Не знаешь, что случилось?

— Нет. Просто сказали утроить посты. Эти, которые у сераля, не ответили на вызов…

«Ого, — подумал Конан, — здесь, похоже, придумали нечто поновее обходов! Не ответили на вызов… Скажи пожалуйста, какие быстрые!

Скрыться беглецам было некуда. До спасительного колодца оставалось не более двух десятков шагов. И Конан принял неравный бой.

Он ринулся вперед молча, словно бросающийся на добычу безжалостный снежный барс. Метательный нож сверкнул в воздухе, вонзившись в горло передовому стражнику; в следующий миг началась кровавая вакханалия.

Коридор был узок, и одновременно Конану могли противостоять только двое. Второго датхейца северянин убил мгновенно — страшный прямой удар разорвал кольчужную рубаху и глубоко погрузился в грудь неудачливого воина.

Киммериец успел выдернуть клинок и отвести рухнувший сверху удар. Ответный выпад северянина был столь же гибельным, как и первый.

Против него осталось всего трое противников. Варвар действовал с такой быстротой, что они не успели поднять тревогу. И они не успели сообразить, что самым правильным для них было бы бежать, а не сражаться…

По мечу Конана проскрежетал черный ятаган. В ответ Конан со всей силы рубанул противника по плечу. Добротно откованная кольчуга датхейца выдержала, однако не выдержали кости. Воин в беспамятстве повалился на пол; двое его собратьев дрогнули. Еще одного Конан сразил возле самого люка, что вел в досмотровый колодец, а последнего неожиданно уложила Лиджена, с неженской силой метнув ему вслед тот самый нож, которым Конан свалил первого из повстречавшейся им шестерки.

Кровь щедро пропитывала ковры. Скрыть ее и тела было уже невозможно, и Конан, стараясь по возможности не наследить, откинул крышку люка. Оттуда вырвалась волна зловония.

— Нам… туда? — Илорет скривилась от отвращения.

— Туда, туда, если не хочешь, чтобы твою голову выставили для всеобщего обозрения насаженной на кол! — рявкнул киммериец.

Он торопливо поджег факел от одной из светилен, и трое вырвавшихся из сераля начали путь во тьме.

Глава XIV

Путь по тоннелю прошел без происшествий, и всю дорогу Конан мучительно соображал, хватит ли у датхейцев ума сообразить, куда делись беглецы?

Если султан успеет послать кого-то и перекрыть выход — то он, Конан, проиграет.

Когда они добрались до конца вонючей подземной груды и оказались возле самой крышки люка, киммериец услыхал наверху голоса. Илорет в отчаянии зажала себе рот ладонями, Лиджена же просто до крови прокусила губу, чтобы не вскрикнуть.

— А ну, отвечай, почему отперто, а? — гремел один, из голосов, явно принадлежащий кому-то из начальников. — А что если они нырнули сюда?!

— Да чего ж им сюда нырять-то! — отчаянно возражал второй голос — ломающийся мальчишеский басок. — Там же решетки!

— Гм… Решетки… Это верно… Так значит, ты говоришь — не спал?

— Клянусь моей верностью Солнцеподобному!

— Ладно… — начальственный голос помягчел. Смотри же! Головой ответишь, если что!

«Если что, если что», — усмехнулся про себя Конан, откидывая крышку.

Парнишка-надзиратель не успел даже охнуть. Кулик киммерийца отбросил его к дальней стене.

— Быстрее! Прочь отсюда! — скомандовал северянин. — На крышу! А потом на стену! Быстрее, сейчас здесь будет жарко!

— Я… боюсь! — пискнула Лиджена. — Высоко… я боюсь!

— А султана с его палачами ты, значит, не боишься?! — шепотом гаркнул Конан. — Быстро наверх!

Плоская крыша. Конан одним движением забросил наверх, на городскую стену, свой верный якорь-кошку с привязанным к ней тонким канатом, в один миг взлетел вверх.

— Обвязывайтесь! Вместе, обе сразу!

Втащить на стену двух легких девушек было для Конана парой пустяков. Не развязывая их, киммериец подтолкнул Илорет с Лидженой к внешнему краю стены.

— Спускаемся, пока нас тут не накрыли! Однако и это прошло гладко.

И лишь когда настала очередь Конана, из мрака вынырнул совершавший обход воин. Сперва он вытаращил глаза от изумления; потом раскрыл рот, собираясь поднять тревогу, но крик его прервался в тот миг, когда пудовый кулак киммерийца врезался в челюсть стражнику.

— Слушай меня внимательно, пес Датхи, — Конан наклонился к самому лицу опрокинутого им на спину солдата. — Отправляйся к твоему султану и скажи ему следующее — что Конан Киммерийский похитил из султанского сераля двух новых наложниц, убил посла и предлагает султану, буде у него возникнет желание, встретиться с ним, Конаном, через четырнадцать дней на краю Эврарских холмов. Передай ему, что там я сотру с лица земли и его самого, и все его войско, как бы велико оно ни было! Это будет конец Датхи, и я сам — слышишь? — сам набью чучело из кожи, которую сдеру с твоего повелителя! Ты понял? Повтори! Да потише, иначе, клянусь Кромом, я найду себе иного посланца!

Задыхаясь от бешенства и пережитого унижения, воин повторил слова северянина.

— Ну вот. А теперь я слегка свяжу тебя и заткну тебе рот. Тебя скоро найдут, так что до встречи у Эврарских холмов!

Сноровисто исполнив свое намерение, Конан бесшумно перевалился через край стены и исчез в темноте.

Там, внизу, держась вне досягаемости взоров караульных, ждал с лошадьми Хашдад.

— Удалось! — ахнул он при виде Конана. — А это… кто это?!

— Видать, у нас судьба — выручать Лиджену, дочь Чесму, из всяких интересных приключений вроде отхожих мест императора Веледа и султанских сералей Тлессины! — заметил Конан, садясь в седло. — Эй, гоните! До рассвета нам надо оставить позади самое меньшее три десятка миль!

И они пришпорили коней. Всадники были уже далеко, когда в небе за их спинами, там, где осталась Тлессина, в небо взлетела, разбрасывая огнистые искры, первая сигнальная стрела.

— Кажется, мое послание доставлено, — заметил Конан. — Теперь нужно ждать погони!

Но даже самые лучшие псы султана не могли взять след в мертвых песках.

Рассвет беглецы встретили возле одного из потайных колодцев, обозначенных на карте Факима. Рядом с каменным жерлом, уходившим вглубь к водоносным слоям, лежали шестеро воинов-датхейцев, все мертвые. Конан и Хашдад застигли их врасплох. Двоих уложили метательные ножи, трех зарубил киммериец и одного — его спутник.

— Поворачиваем, на восток, — распорядился Конан. — Мы уже достаточно оторвались. Теперь нас так просто не найти…

Ориентируясь по солнцу и составленным Факимом подробным приметам, маленький отряд продолжил путь.

По пути Конан и Илорет непринужденно болтали, так, словно все опасности были уже позади. Принцесса была умна, хороша собой (хоть и уступала Лиджене, как заключил киммериец, дотошно оглядев обеих девушек).

— Отец непременно сделает тебя начальником его гвардии, — говорила Илорет, и ее ручка словно бы невзначай касалась могучей длани киммерийца. — Я очень прошу тебя, доблестный Конан — прими этот пост! Маранг нуждается в твоей защите… и я бы очень хотела, чтобы мой родной город стал бы и твоим домом…

К полному своему изумлению Лиджена обнаружила, что всякий раз, когда Илорет начинала весело щебетать с северянином, ее, Лиджену, охватывает ярость. Она попыталась уверить себя, что все дело в том, что эта дура-принцесса ведет себя так, словно они все уже были в безопасности и находились не среди враждебной пустыни, а на великосветском приеме — однако при этом Лиджена отлично понимала, что суть здесь совсем в ином.

Она отчаянно ревновала этого бандита — сама не зная почему.

Патрули и разъезды датхейцев прочесывали все вокруг. Отборные отряды помчались по тропам, ведущим к Маранге и Дель Морге. На отличных конях, датхейские сотни летели быстрее ветра, — и один из них торопился прямо по следам Конана и его спутников.

Погоню беглецы обнаружили, стоя на высоком холме. Пустыня кончалась, уступая место сухой травянистой полустепи. Далеко-далеко внизу, на самом пределе своего острого взгляда, Конан различил множество черных точек. Не приходилось гадать, кто это такие и зачем скачут сюда.

— Илорет! Лиджена! Гоните коней дальше. Хашдад! Охраняй их. Я задержу датхейцев!

— Как?! Их же там не меньше сотни! — изумился кузнец.

— На всякую силу своя хитрость найдется, — усмехнулся киммериец. — Гоните, и хватит болтать! Я от вас не отстану.

Тропа круто поднималась вверх от последних песчаных барханов по безжизненному каменистому склону. Конан залег на гребне, раскладывая перед собой предусмотрительно захваченные припасы. Лихих всадников пустыни ожидал неприятный сюрприз…

Закончив, Конан вернулся к тому месту, где остались его седельные сумки. Лишний раз провел точильным камнем по мечу — и приготовился.

Ждать пришлось недолго. Затопали копыта, взвилась пыль; всадники с ходу ринулись вверх по неширокой выемке с крутыми и отвесными скатами, где шла тропа.

Конан резко рванул веревку. Переднему жеребцу — судя по богатству плюмажа, на нем скакал сотник — подсекло ноги, и конь тотчас же рухнул. Датхеец полетел через голову лошади — и, упав, забился в агонии.

Весь передовой десяток вместе с ним тоже валялся на земле. Острые шипы, щедро рассыпанные киммерийцем, впивались в копыта лошадей, не ведавших подков. Кони вставали на дыбы, сбрасывая всадников — прямо на ждущие их толстые отточенные острия, от которых не спасали прочные кольчатые рубахи. Воздух огласился истошными воплями раненых; задние рады датхейцев осаживали коней, останавливаясь перед мгновенно перекрывшим дорогу кровавым месивом из людских и лошадиных тел.

Добрых два десятка всадников было выведено из строя. Конечно, если бы датхейцы ехали не так спеша, а еще лучше — колонной по одному, таких потерь бы не было; однако же они мчались сломя голову, и вдобавок — по пять в ряд…

Справа и слева склоны были слишком круты, чтобы подняться на лошади. Да и человеку вскарабкаться было очень нелегко — требовались веревки, клинья и немалый опыт. Ни того, ни другого у датхейцев не было. Им оставалось только штурмовать преграду в лоб.

Похоже, воины султана это отлично понимали. Отступив к подножию каменистого склона, они громко проклинали беглецов, размахивали руками, но… теряли и теряли драгоценное время. Весь каменный желоб был усыпан острыми шипами, по которым не могла идти прославленная конница Тлессины. Нужно было сперва вручную убрать все колючие сюрпризы и уж потом двигаться дальше.

Конан решил прибавить им паники. Стрельба из лука не относилась к числу его наивысших талантов, однако с небольшим арбалетом он справлялся неплохо. Положив оружие на камни, киммериец тщательно прицелился и, дождавшись, когда десяток спешенных воинов пошел вперед убирать разбросанные на дерюге шипы, спокойно нажал на спуск.

Десятник схватился за пробитую навылет грудь и опрокинулся в пыль. На таком расстоянии, почти в упор, от мощной арбалетной стрелы не спасала никакая кольчуга.

Ответом киммерийцу стал настоящий взрыв бессильной ярости. Если бы все обрушившиеся на его голову проклятия весили хотя бы как птичье перо, его, несомненно, раздавило бы в лепешку.

Датхейцы поспешили убраться на почтительное расстояние.

Киммериец усмехнулся. Хорошая вещь правильная карта — когда она оказывается под рукой в нужное время. Теперь этим датхайцам придется попотеть, прежде чем они окажутся наверху! Скакать же в обход — это потерять целый день, а то и больше.

Киммериец потянул за рычаг, взводя арбалет. Наложил толстую железную стрелу и приготовился ждать.

Воины султана совещались недолго. Очевидно, каждый из них уже видел себя в каменоломнях за неисполнение высочайшего повеления, наверное, только поэтому они решились на отчаянный шаг.

Спешившись, три десятка воинов выхватили ятаганы и, подбадривая себя отчаянными воплями, ринулись к устью каменного желоба. Еще четыре десятка лучников натянули тетивы, готовясь прикрыть прорыв товарищей.

Увы, для них, Конан занимал превосходную позицию. Попасть в узкую естественную бойницу, откуда он посылал свои стрелы, смог бы только настоящий мастер. Первый залп датхейцев пропал втуне — стрелы лишь бессильно звякали о камень.

Конан выстрелил в ответ — и крайний в наступавшей шеренге мечников рухнул замертво. Взвести — наложить стрелу — прицелиться — нажать на спусковой крючок.

И вновь его стрела уложила правого крайнего. После третьей меткой стрелы датхейцы, похоже, поняли, кому из них судьба уготовила гибель в следующий момент. Воин, оказавшийся на правом краю шеренги, в ужасе заметался, пытаясь укрыться за спинами товарищей. На миг ему это удалось, и стрела Конана уложила того, кто занял его место.

Это внесло в ряды султанских храбрецов полный разброд. Крайним быть никто не хотел. Вся правам половина шеренги немедленно бросилась врассыпную. Левая чуть поколебалась, однако тоже отхлынула назад. Сотник этого отряда был давно уже мертв, как и тот старший из десятников, что должен был занять его место, и некому было восстановить порядок в дрогнувших рядах датхейцев.

Они вновь отступили и принялись совещаться. Им было о чем поговорить. Конан вновь усмехнулся. Откровенно говоря, на их месте он тоже бы задумался… Другое дело, если бы в их рядах нашелся воин, равный умением и ловкостью ему, Конану…

Однако такового у датхейцев явно не имелось, и теперь все, что им оставалось делать — это толпиться за пределами досягаемости арбалета киммерийца, да сотрясать воздух витиеватыми, но, увы, совершенно бесполезными проклятиями.

Некоторое время спустя они предприняли вторую попытку. Перед этим десятники что-то горячо втолковывали своим воинам, очевидно, живописуя мучения и пытки, что ожидают их, если отряд упустит беглецов. На сей раз датхейцы, поняв бесполезность луков, все пошли пешими. Стрелы Конана сбили пятерых — строй заколебался было, кое-кто повернул назад — десятники сами принялись рубить трусов. Оставив человек пятнадцать убитыми, датхейцы добрались-таки до низа желоба. Помогая себя яростными воплями, датхейцы начали подъем. Каждый шаг давался им очень дорого — ведь нужно было не просто подняться, а еще и убрать с дороги шипы…

Конан не пожалел колючих гостинцев. Как не жалел теперь стрел. От сотни датхейцев осталось не более трех десятков человек, когда они преодолели две трети склона.

«Теперь пора», — сказал себе киммериец. Свежие, отдохнувшие лошади уже ждали его. Конан отполз назад и вскочил в седло.

Когда датхейцы окончательно расчистили дорогу и провели по ней своих лошадей, киммериец был уже далеко.

Жалкие остатки высланного султаном отряда решили было продолжать погоню — но каменистый гребень служил естественной границей владений Маранга и на равнине встречались сильные патрули — числом до полусотни. Один из таких отрядов и появился на горизонте — после чего датхейцы повернули назад.

Конан нагнал Хашдада и девушек уже почти возле самых ворот Маранга. Илорет, не стесняясь, бросилась к нему на шею; а Лиджена поджала губы.

— Я не сомневался, что ты проведешь их, — приветствовал киммерийца Хашдад.

— А то нет, — усмехнулся Конан. — Ну, теперь давай во дворец! Сказать по правде, выпить холодного вина было бы сейчас очень кстати!

Жители Маранга толпами выбегали на улицу, бросив свои повседневные дела. Двое храбрецов из далеких заморских стран сумели выручить их принцессу, светлую Илорет, дочь эмира! Да, да, они выкрали ее из самой Тлессины, из-под носа тупого разбойника, именующего себя «султаном», из его нечестивого сераля!

Когда Конан и его спутники добрались до дворца, весть уже достигла ушей эмира.

Нет нужды описывать слезы радости, обмороки и все прочее, сопровождающее счастливое возвращение домой, когда позади осталась страшная опасность. Эмир лично повел Конана и Хашдада к спешно составляемым пиршественным столам, однако киммериец отрицательно покачал головой.

— Я рисковал не один. Должен вернуться мудрый Факим — тогда можно будет и праздновать. А пока — пропустим по кубку доброго винца просто так!

— Желание спасителя моей дочери — закон, — учтиво произнес эмир. — Да будет так!..

— Кстати, я назначил султану Тлессины встречу — на Эврарских холмах, — как бы невзначай бросил Конан. — И, думаю, после этой нашей встречи ты, почтенный эмир, сможешь присоединить Датху к своим владениям.

— Как?! — Эмир едва не поперхнулся дорогим вином. — На Эврарских Холмах?! Да ведь там — самое раздолье для его конницы! Если я вышлю туда войска, султан превратит их в пыль за одну атаку!

— Войск не потребуется, — невозмутимо заметил Конан. — Лишь пять десятков лучников — да, и побольше стрел. Но со стрелами нужно будет кое-что сделать…

— Поступай как сочтешь нужным, доблестный Конан! — Эмир хлопнул в ладоши, подзывая слугу. — Письменный прибор! И Хранителя Печати!

Приказ был написан тотчас же. Согласно ему Конан получал власть едва ли не равную эмирской. Все его, Конана, распоряжения должны были выполняться мгновенно, «как если бы исходили от самого пресветлого повелителя Маранга», гласил манускрипт.

— Вот так, — кивнул Конан, рассматривая вычурную вязь выведенных золотыми чернилами букв. — Хашдад! Пошли! У нас очень много работы…

Лиджена смотрела вслед Конану большими аквамариновыми глазами. «Почему он не разговаривает со мной? Неужели он спасал только эту шлюху Илорет, которая так и виснет у него на шее, а меня прихватил с собой просто так, раз уж случилось?..»

В положенный срок благополучно прибыл Факим. Посмеиваясь, старый визирь рассказал, какой переполох поднялся в Тлессине той ночью…

— Если б не спешка, — мелкими глотками смакуя терпкое вино, говорил старик, — датхейцы наверняка бы догадались, что без нас тут дело не обошлось. Счастье, что у них не хватило ума связать Хашдада и похищение из сераля! Ночью, после побега, стражники, естественно, ворвались на рыночную площадь, устроили повальный обыск… Ну да нам-то что? Мы, бедные караванщики, только стенали, воздевали руки к небу и молили доблестных воинов пощадить нашу старость… — Факим вновь ядовито улыбнулся, А слух о твоем вызове султану, Конан, стал уже притчей во языцех — о нём судачат на каждом углу. Султан клянется, что сдерет с тебя живым кожу и вывесят на всеобщее обозрение перед храмом Матери-Воды; и еще он обещал, что умирать ты будешь не менее двух седьмиц… Вся Датха всполошилась. Солнцеподобный султан пообещал вывести против тебя не менее десяти тысяч войска — Эврарские Холмы ему прекрасно известны. Впрочем, там сейчас сильные ветры — в лицо датхейцам, так что использовать луки они вряд ли смогут…

— Совсем не смогут, — кратко молвил киммериец, в свою очередь поднося к губам золотой кубок.

— Послушай, доблестный Конан, но неужели же ты хотя бы в двух словах не можешь сказать, в чем состоит твой план? — не выдержал эмир. Северянин усмехнулся. Его взгляд, устремленный на владыку Маранга, был весьма красноречив: «подобное любопытство свойственно скорее базарным торговкам, о, пресветлый эмир!»

— Все выяснится в свое время, — заметил Конан, вставая. — Мне пора. Лучники отобраны, стрелы приготовлены. Ждите хороших известий!

Слегка поклонившись — видно было, что придворным манерам его пришлось бы обучать еще очень и очень долго — он быстро вышел.

Тлессина кипела, словно адский котел. По улицам беспрестанно скакали конные, бежали пешие скороходы; все арсеналы были распахнуты настежь. Сотники и тысячники лишний раз проверяли оружие и амуницию — предстоял большой султанский смотр, после чего войско выступало к Эврарским холмам. Владыка Датхеи не намерен был отказываться от брошенного ему дерзкого вызова.

Десяток за десятком, сотня за сотней выезжала на просторный плац прославленная, непобедимая конница Датхи. Белые и розовые плюмажи, шелковые струящиеся по ветру стяги, целая радуга парадных плащей… Прочие обитатели Тлессины сгрудились в отдалении — никто не сомневался, что Солнцеподобный вернется с победой. Там, на Эврарских холмах его наверняка будет ждать войско Маранга, быть может — даже нескольких приморских городов; но что непобедимым соколам пустыни эти медленные крабы в своих тяжелых панцирях? Летучие эскадроны Датхи сметут их одним ударом. Сперва засыплют стрелами, а потом, когда те смешаются, ударят накоротке длинными копьями, рассекут на несколько частей и вот тут-то и начнется самое интересное — когда доблестные всадники Солнцеподобного будут рубить бегущих и вязать пленников… Много прибавится рабов на полях и в каменоломнях после этого сражения! Нет смысла штурмовать высокие стены Маранга; а вот схватиться в открытом поле со всей его силой — что может быть лучше?

Даже самый последний обозник в Тлессине не сомневался в победе. И даже странный рассказ о том, как один человек остановил целую сотню и хитростью перебил — почти семьдесят человек, никого особенно не встревожил. Выживших тихо заковали в колодки и отправили на золотые рудники. Их родные также были проданы в рабство…

На великолепном чисто-белоснежном коне его Солнцеподобное величество владыка Датхи объезжал строй своих полков. Пятнадцать тысяч всадников — вся ударная мощь Тлессины.

Нет, он не повторит глупых ошибок того сотника, что повел людей на шипы, надменно думал султан, любуясь четкими прямоугольниками всадников. Сперва — разведка; и только потом удар! Только глупцы учатся на чужих ошибках, с важностью сказал сам себе повелитель Тлессины. Я — не такой, я — иной, я по праву владею Датхой! И когда все войско этого надменного Маранга будет вбито в прах, тогда, тогда… Тогда я поведу мои полки к самому морю! Маранг рухнет к моим ногам, визжа и умоляя о пощаде — потому что все его воины будут вырезаны у Эврарских холмов! И я, конечно, сперва смилостивлюсь, а когда они поверят и распустят сопли — отдам город на три дня моим храбрецам! Клянусь Ночными Клинками, моими благодетелями — всадники Датхи заслужили небольшое развлечение.

Тысячи копыт ударили в пыль. Дрогнула земля под ногами чистокровных неудержимых скакунов. Затрепетали на ветру бело-желтые знамена. Султан взмахнул рукой — и лавина непобедимой кавалерии, еще не знавшая ни одной неудачи в открытых боях, понеслась на восток, к Эврарским холмам.

— Все всё поняли? — Конан тяжелым взглядом обвел свое небольшое воинство. — Еще раз повторю. Растянуться. Факелы держать зажженными. Паклю в масле намочить! Стрелять по моему сигналу!

В самой середине гряды трепетало на ветру знамя Маранга. На виду, не скрываясь четко видимый на фоне неба, верхом на горячем жеребце — подарке эмира — сидел Конан, избоченившись и положив руку на эфес. Он не собирался прятаться.

Рядом замер молчаливый Хашдад. Откровенно, от кузнеца здесь не было никакого толку — но оставаться в городе он наотрез отказался.

Далеко на горизонте появилось первое пылевое облачко.

Армия султана достигла края Эрмирских равнин, расстилавшихся перед Эврарскими холмами, утром назначенного для смертельного поединка дня. Разведчики отправились вперед, как только рассвело; а едва солнце изгнало из воздуха ночную прохладу, стрелки Маранга натянули на луки тетивы. Растянувшись длинной и редкой цепью вдоль гребня холмистой гряды, они стояли за жалкими подобиями валов и рвов, насыпанных на скорую руку и не могущих служить защитой, против всей мощи воинства Тлессины. Неприятельская армия приближалась.

Люди сжимали кулаки и вытирали вспотевшие от напряжения лбы. Горло пересыхало, а в спину дул и дул хороший, сильный ветер, донесшийся от самого океана… Его порывы неслись над сухими холмами, над равнинами, густо поросшими уже убитой солнцем высокой травой и мелким кустарником, развевали гордые знамена султанских тысяч и шелковистые хвосты коней. Солнце играло на шлемах и нагрудниках, блестело на тысячах заранее обнаженных клинков…

Конан оглянулся. Хлипковаты эти марангцы, как бы не разбежались… Тогда — конец всему. Даже ему, Конану, не устоять против пятнадцатитысячного войска.

Лучники ждали. Конан заверил их, что своей рукой прикончит того, кто выстрелит без сигнала. Его угроза вообще-то не была нужна — едва ли среди стрелков нашелся тот, кто сам, по собственной воле бросил бы вызов всему войску султана Датхи.

Приближаясь, войско султана поневоле сжимало ряды — южнее холмистой гряды были каменистые осыпи, где лошади легко могли переломать ноги, севернее — густо заросшая долина небольшой полусухой речушки. Кроме того, как донесли султану разведчики, перед ними нет ни ловушек, ни разбросанных шипов.

Войско Датхи казалось воплощением Смерти.

Конан, однако, по-прежнему не скрывал своего присутствия. Его мощную фигуру возле знамени Маранга было видно далеко окрест; и его расчет как раз и состоял в том, чтобы выманить на себя всю армию султана…

По шее и спине киммерийца тек пот, но лицо оставалось бесстрастным. Он рисковал по-крупному.

Несколько быстрых разведчиков отделились от основной массы войска, промчавшись впереди почти до самых холмов, и благополучно вернулись назад. Ловушек не было.

Султан выпрямился в седле и высоко поднял золоченую саблю.

— Ахайл, ахайл! — Боевой клич Тлессины разорвал тишину. Солнечные лучи дробились на тысячах вскинутых в едином порыве ятаганов. Конница датхейцев готовилась к решительному броску с криком, наводившим ужас не на одного врага в былое время…

— За нашего капитана, ахайл!

Знамена заколыхались, салютуя командующему армией султана.

Лучники Конана достали обмотанные паклей стрелы из котелков с маслом и приготовили факелы.

— За его величество султана, ахайл, ахайл!

Владыка Тлессины уронил золотую саблю. В тот же миг то же самое сделал и Конан.

Лучники подожгли обмотанные оголовки стрел, растянули тетивы и выпустили первый залп, целясь высоко в небо. Подхваченные свежим ветром, стрелы летели далеко…

Капитан конницы Тлессины, скакавший во главе авангарда, презрительно рассмеялся. Неужто эти марангские болваны думают, что кони армии его величества султана испугаются огня?

Описав высокие дуги и оставив в небе полсотни дымных росчерков, стрелы ударили в землю перед еще не успевшими набрать ход рядами всадников Тлессины. Языки пламени лизнули пучки сухой степной травы, вцепились в кору кустов… Раздуваемые крепким ветром, десятки крошечных костерков дружно занялись, разгораясь стремительно и неудержимо. Повинуясь команде Конана, стрелки вновь натянули луки. Они дали и третий залп; четвертого уже не потребовалось.

Перед вырвавшимся вперед авангардом внезапно взметнулась гудящая стена пламени. Капитан еще успел повернуть коня — за миг до того, как огонь настиг его. Тело военачальника, умащенное благовонными маслами, вспыхнуло, точно факел; его предсмертный стон потонул в топоте копыт, громе барабанов и диком ржанье охваченных боевым безумием коней.

Высохшая степь в преизбытке давала пищу огню. Сухие стебли и ветки вспыхивали мгновенно, распуская по ветру длинные шлейфы искр. От каменных осыпей до речного ложа на запад стремительно катилась волна огня, вздымаясь выше голов всадников. Горели хвосты и гривы лошадей; пламя перебрасывалось с куста на куст, свиваясь в крутящиеся завесы.

В считанные мгновения лучшие воинские силы Тлессины оказались в огненной западне. Кони ржали и вставали на дыбы, не слушаясь ни поводьев, ни шпор. Гордое войско в сто пятьдесят отборных сотен стало поживой на пиру демонов пламени. Напрасно крайние ряды искали спасения в осыпях или в полусухом речном русле — стоявшие на флангах лучники Конана выпускали стрелы дальше, чем те, что располагались в центре, и пламя охватывало войско султана полукольцом, отрезая единственный путь к спасению. Напрасно все, кто могли, повернули лошадей и, безжалостно нахлестывая их, попытались найти спасение в бегстве — потому что не родилось еще такой лошади, чьи ноги сумели бы обогнать сильный, пришедший с морских равнин ветер. Живые факелы метались по обугленной земле, один за другим затихая навсегда.

Стрелки Конана с ужасом глядели на разворачивавшееся перед ними истребление, не в силах отвести взоров. Вопли умирающих в страшных муках датхейцев, казалось лучникам, будут вечно звучать в их ушах. Смертоносный ветер уносил жуткое зловоние обгорелой плоти прочь от Эврарских холмов, тем не менее, всем казалось, что этот запах будет теперь сопровождать их повсюду, и никакие ароматы не смогут окончательно изгнать его. Люди и кони катались в агонии по черной, покрытой пеплом земле; остатки гордых султанских знамен валялись, втоптанные в пыль, никчемные обгорелые тряпки…

Конан тронул поводья. На лице его ничего невозможно было прочесть. Спустившись с холма, он направился к своим стрелкам.

— Эй! Очнитесь! Вы, пентюхи, протрите зенки! — орал киммериец, словно не по его слову огонь только что прикончил пятнадцать тысяч человек. — Хватит пялиться. Подобрать луки! Спрятать стрелы! Стройся! Двигаем назад, к Марангу. Там вас всех ждет королевский прием!

Оцепеневшие люди молча повиновались. После того, что они видели, ни у одного не возникло бы желания хоть в малом перечить Конану из Киммерии, даже если бы у него и не было никакой эмирской грамоты.

Весь Маранг высыпал на улицы встречать героя. От главных ворот вдоль широкой торговой улицы до самого эмирского дворца стояла сплошная людская стена. Даже самая последняя лавчонка украсилась цветочными гирляндами. Конан и Хашдад въехали в ворота — и толпа тотчас же разразилась ликующими возгласами. Конан усмехался, подмигивал хорошеньким горожанкам и вообще вкушал заслуженную славу; Хашдад же ехал молча, опустив голову. За весь обратный путь он не проронил ни слова; а в редких взглядах, которые он изредка бросал на Конана, сквозил неприкрытый ужас. Былой его товарищ по галерному веслу недрогнувшей рукой отправил в огненный ад пятнадцать тысяч человек — и едет спокойно, как ни в чем не бывало, словно на Эврарских холмах он устроил не более чем небольшой безобидный фейерверк!

И Хашдад впервые задумался о том, что ради достижения своей цели киммериец и впрямь пойдет на все. Ему неважно, сколько людей при этом будет зарублено, обезглавлено — или, скажем, сожжено. И если Конан и впрямь доберется до цитадели Ночных Клинков — можно не сомневаться, там не останется ничего живого. Вопрос же в том, останется ли при этом в живых сам Конан и те, кто дерзнут сопровождать его…

Пир, устроенный эмиром по случаю блистательной победы, оставил далеко позади все праздники и торжества Маранга. Конан ел за троих и пил за десятерых, словно вознаграждая себя за долгие лишения.

— Теперь надо довершить начатое, — словно равному, сказал киммериец эмиру. — Войско Тлессины уничтожено. Надо брать город!

— О, да, да! — закивал правитель Маранга. — Возглавишь ли ты мою армию, о, доблестный Конан?

— Возглавить армию? Нет, это не для меня. Я дал… гм… обет вернуть в один храм некогда похищенную оттуда вещь, которая сейчас находится в столице Датхи… Больше мне там ничего не надо.

Поход на Тлессину был недолог и победоносен. Султан опрометчиво послал на Эврарские холмы всю свою армию; в городе осталось не более тысячи способных носить оружие. Столица Датхи сдалась без боя.

Эмир Маранга был настолько любезен, что снабдил Конана всем необходимым для перевоза этой самой Священной Клепсидры. И хотя киммериец вовсю сам смеялся над собой, слово, данное плененному богу, он намерен был сдержать во что бы то ни стало. Он непременно вернет клепсидру на ее место… Только для начала сам покончит с орденом Ночных Клинков.