Глава 24

Небо над Зилой закрывали плотные серые облака, и приглушенный полуденный свет отливал стальным оттенком. Всадник в одеянии дома ту Винаксий выехал через массивные южные ворота и поскакал вниз по склону холма. Там ждали войска, и над ними возвышались осадные машины. Ворота с грохотом захлопнулись.

Кседжен наблюдал за ним из окна своей комнаты на верху башни, заложив руки за спину и нервно постукивая кончиками пальцев одной по костяшкам другой. Когда всадник скрылся из виду, он обернулся и посмотрел на Баккару. Тот задумчиво почесывал подбородок. Мисани расположилась на тахте у одной из стен, перекинув волосы через плечо. Глаза ее оставались абсолютно равнодушными.

— Ну и что вы думаете? — спросил их Кседжен.

Баккара пожал плечами.

— А какая нам, собственно, разница? Они в любом случае атакуют, сделаем мы «жест доброй воли», или нет. Им просто не нужны неприятности: семьи знати, чьи сыновья и дочери погибнут во время освобождения, будут в гневе.

— Освобождения? — Кседжен издал нервный смешок. — О духи, ты говоришь так, будто сам на их стороне.

— Если они победят, штурм назовут освобождением, — спокойно пояснил Баккара. — И, кроме того, что еще нам остается? Вряд ли мы можем вернуть им каких-то заложников — их растерзала толпа.

— Эти новости симпатий вам не добавят, — заметила Мисани.

— В таком случае мы просто отказываемся, — заключил Кседжен и щелкнул пальцами. — Пусть они думают, что у нас есть заложники. Как ты сказал, рано или поздно они нас все равно атакуют. Но, в отличие от тебя, я верю в стены Зилы. — Он бросил недовольный взгляд на седеющего воина.

— Я бы не советовала, — сказала Мисани. — Решительный отказ даст им повод думать, что вы чересчур упрямы и не настроены договариваться, и в следующий раз они не станут утруждать себя мирными предложениями. А переговоры могут понадобиться, если что-то пойдет не по плану.

Баккара подавил улыбку. Такая маленькая, хрупкая штучка — и столько самоуверенности! Несомненно, она тонкий политик. За несколько дней гостья фактически заняла место первого советника Кседжена, хотя так и не дала прямого ответа на простой: поддержит ли она Айс Маракса публично или нет. Кседжен так нуждался в ее помощи, в помощи Баккары, в помощи любого, у кого решительности побольше, чем у него самого. Пока дело касалось Люции, он соображал быстро, мысли его были ясными, а решения — твердыми. Но теперь он взял город — и не знал, что с ним делать. Кседжен мог быть непревзойденным вдохновителем, но ничего не смыслил в военном ремесле и большую часть всех забот переложил на Бак-кару, назначив его после восстания заместителем командующего в Зиле.

— А что бы вы сделали, госпожа Мисани? — преувеличенно почтительным тоном осведомился Баррака. Мисани проигнорировала издевку.

— Пошлите им Чиена, — ответила она.

Баккара взорвался удивленным, отрывистым смешком, но тут же притих. Кседжен уставился на него.

— Я пропустил какую-то шутку?

— Прошу прощения, меня просто тронуло благородство и самопожертвование госпожи Мисани. Она ведь могла бы просить за себя.

Гостья невозмутимо смотрела на Кседжена, не обращая внимание на Баккару. Мисани не собиралась просить за себя. Если она выйдет через ворота Зилы, новости об этом разнесутся еще до заката, и люди отца без труда найдут ее. Кроме того, Мисани прекрасно знала, что Кседжен ее не отпустит. Она для него слишком ценна — пока он верит, что у них одни и те же убеждения и цели.

— Отправьте к ним одного заложника в качестве жеста доброй воли, — сказала она. — Он не знает, что другие мертвы, и думает, что в башнях крепости может быть еще много пленников. Чиен бесполезен для вас, и он болен, а ваш лекарь ничем не способен ему помочь. — Мисани бросила взгляд на Баккару. — Он ни в чем не виноват, и ему незачем здесь находиться.

— Он расскажет им о наших силах. — Кседжен мерил комнату шагами. — Назовет имена.

— Чиен почти не выходил из комнаты, в которую вы его поместили. И ничего не знает о ваших силах.

— А что касается имен, — вставил Баккара, — так разве не этого мы добивались?

— Вот именно, — согласилась Мисани. — Чиен — ключевая фигура в морской торговле, и, если заговорит, его корабли разнесут весть по всему Ближнему Свету.

Кседжен опустил глаза. Мисани уже убедила его, но он всеми силами показывал, что еще сомневается и не торопится с ней согласиться. Очевидно, полагал, что Мисани можно одурачить таким образом.

— Да. Возможно, это сработает, — пробормотал он. — Вы поговорите с ним, госпожа Мисани?

— Поговорю, — пообещала она.


Все оказалось вовсе не так легко, как думала Мисани.

— Я вас здесь одну не оставлю! — Чиен рвал и метал. — И не просите!

Мисани, как всегда, внешне оставалась бесстрастной, но его ярость искренне поразила ее.

Дни заключения закончились, и Чиена перенесли в более уютную комнату. Крепость осталась крепостью, но здесь на стенах висело несколько тяжелых драпировок и ковров, сюда же, учитывая состояние Чиена, поставили удобную кровать и еще стол и сундук для одежды. В разговоре с Кседженом Мисани не преувеличила опасность лихорадки, и хотя ему еще хватало сил, чтобы демонстрировать стойкость, встать с постели без посторонней помощи он уже не мог.

— Успокойтесь, — отрезала она. Ее жесткий тон немного остудил его пыл. — Ведете себя, как ребенок. Я бы и сама отправилась с вами, если бы у меня была такая возможность. Но меня не отпустят, и я хочу, чтобы вы покинули Зилу и сделали кое-что для меня. То, что вы один можете сделать.

За время заключения волосы его немного отросли. Похоже, Чиен пока не собирался сбривать этот черный «ежик». Взгляд его немного смягчился, но, по-видимому, ему пришлось приложить к этому немало усилий.

— И что же это такое, что под силу только мне?

— Вы можете спасти мне жизнь, — ответила Мисани. Эту реплику она берегла на крайний случай. И прием сработал.

— Как? — спросил Чиен. Наконец-то он готов был ее выслушать.

— Мне нужно, чтобы вы передали мое послание Бэраку Зану ту Икэти.

Чиен с подозрением посмотрел на нее.

— Бэраку Зану, который сейчас осаждает город?

— Ему самому.

— Продолжайте.

— Вы должны попросить о встрече наедине. Нельзя, чтобы кто-то узнал, что я здесь. Если вы это допустите, люди моего отца будут дожидаться меня у ворот Зилы.

— А что я должен ему сказать?

Мисани опустила голову.

— Скажите, что у меня есть новости о его дочери. Что она жива и здорова. И что я знаю, где ее искать.

Глаза Чиена сузились.

— У Бэрака Зана нет дочери.

— Есть, — спокойно возразила Мисани.

Чиен несколько мгновений смотрел ей в глаза, потом отвернулся.

— Как я могу оставить вас здесь? — Этот вопрос он задавал скорее себе, нежели ей. — Под стенами города — армия, готовая к штурму, а Зилу защищают крестьяне и торговцы!

— Я знаю, Чиен, ваша честь требует, чтобы вы остались здесь и защищали меня. Но если вы покинете Зилу и передадите Бэраку мое сообщение, то окажете мне услугу неизмеримо большую. Это все, о чем я вас прошу. Остальное сделает Бэрак Зан.

— Госпожа Мисани… — простонал Чиен. — Я не могу.

— Чиен, для меня это — шанс выжить при осаде. — Мисани подошла к его кровати и посмотрела на него умоляюще. — Мне известно, кто послал вас, Чиен. Она взяла с вас клятву, что вы не скажете мне, так? Моя мать…

Чиен постарался скрыть свою реакцию, но Мисани имела большой опыт в такого рода делах. Искорка в его глазах поведала ей обо всем.

— Я не прошу вас нарушать клятву. — Мисани села на край постели. — Должно быть, она узнала, что я отплыла из Ханзина в Охамбу. Мне остается лишь благодарить судьбу за то, что это ее люди заметили меня, а не люди моего отца. В тот месяц, что я провела в плавании, она с вами связалась. Подозреваю, что с помощью ткача, но, скорее всего, не того, кто служит моей семье. Она попросила вас защитить меня от отца.

Мисани почувствовала, что из глаз ее вот-вот потекут слезы, но сдержала их. Ее мама, тихая, забытая всеми, вела всю эту закулисную игру, чтобы защитить дочь. О боги, что, если Аван об этом узнает? Что же будет с Мураки?

Чиен смотрел на нее, не произнося ни слова.

— Она пообещала вам свободу. Ваша мать была рыбачкой на корабле моего отца. За ее брак с вашим отцом семье вашей пришлось заплатить высокую цену. Вы добровольно ограничили себя взятыми обязательствами, которые не позволяли вам выйти на первое место в морской торговле. Если вы выплатите этот долг, то уже не будете обязаны предлагать лучшую цену и лучшие корабли моей семье. Вы приберете к рукам всю торговлю Сарамира с Охамбой. — Мисани пристально на него посмотрела, словно ища подтверждения своим словам, хотя на самом деле была уверена в своей правоте. Все детали головоломки наконец-то сошлись. — Ради этого, ради свободы своей семьи, вы бы рискнули многим. И моя мать вам ее предложила. Только у нее и у Авана есть право разорвать соглашение. И она сделает это, чего бы оно ей ни стоило, если вы убережете меня в моих странствиях.

Чиен потупился. Ему хотелось спросить, как она узнала. Но задать вопрос — значит признать ее правоту.

Мисани не хотела мучить его. Все это время она пыталась понять, что ему от нее нужно, но никогда не подозревала, что дела обстоят именно так.

— Есть еще кое-что, — мягко сказала Мисани, откидывая тугие косы за спину. — Моя мать дала вам знак — на случай, если нельзя будет убедить меня иначе. Она знала, насколько я подозрительна. Это — колыбельная, которую она сама написала. Мать пела ее мне, когда я была совсем маленькой. Слов ее не знал никто, кроме нас двоих. — Мисани поднялась. Теперь она стояла спиной к Чиену. — Вчера в бреду вы пели ее.

Чиен очень долго молчал, прежде чем задать вопрос.

— Если я сделаю то, о чем вы меня просите, вы скажете ей, что я выполнил свое обещание?

— Да, клянусь вам, — ответила она, не поворачиваясь. — Вы вели себя честно. Простите, что не доверяла вам.

— Я выполню вашу просьбу.

— Спасибо. За все. — С этими словами она вышла из комнаты.

Прощаться не стали. Чиена вынесли через ворота к ожидающей армии. Мисани не видела этого. Она стояла одна, повернувшись спиной к окну.


Потом она предложила себя Баккаре, и они торопливо сошлись в его комнате.

Мисани вряд ли смогла бы объяснить, что подтолкнуло ее к этому. Обычно она так не поступала. Следовало подождать, выбрать нужный момент. Ее тянуло к нему, и Мисани чувствовала, что и он ощущает нечто подобное. Но это ни на что особенно не влияло. Политика для Мисани всегда была важнее. Она знала, что ей выгодно быть на его стороне, и уже убедилась, что Кседжен имеет репутацию лидера, но таковым не является, а Баккара на эту роль подходит гораздо лучше. Ей было хорошо известно, какую власть может женщина получить над мужчиной, даже если он видит в ней только любопытное и приятное развлечение.

И было кое-что еще, что подтолкнуло ее к нему, почему она отбросила осторожность и бросилась в омут наслаждения. Она и не подозревала, что способна испытывать такую боль, какие причинила ей история с Чиеном. Внутри будто открылась невыносимая, пульсирующая пустота, и Мисани любой ценой хотела от нее избавиться. Мать незаметно вмешалась в ее жизнь, и это напомнило Мисани, как она одинока, скольким она пожертвовала, выступив против отца. Но не время и не место горевать. Слишком многое поставлено на кон.

Она не обманывала себя надеждой, что сладостные спазмы навсегда заглушат боль, но верила, что хотя бы на время перестанет ее ощущать.

Потом она лежала рядом с солдатом и касалась крохотной ладошкой его покрытой шрамами груди, гладила кончиками пальцев жесткие волоски. Он обнимал ее одной рукой, и от этого она казалась себе совсем маленькой. Хотя Мисани была угловатой и тоненькой, рядом с ним она чувствовала себя мягкой. Она уже почти забыла, что такое тепло мужского тела.

— Ты не веришь, что Кседжену это под силу, так? — тихо сказала она. Это было утверждение.

— М-м-м?.. — сонно пробормотал он.

— Ты не веришь, что он может организовать оборону и победить.

Он раздраженно вздохнул, все еще не раскрывая глаз.

— Я в этом не уверен.

— Тогда почему…

— Ты собираешься всю ночь задавать мне вопросы?

— Пока не получу ответы, — улыбнулась она.

Баккара застонал и чуть-чуть повернулся, оказавшись с ней лицом к лицу. Мисани легонько поцеловала его в губы.

— Кошмар каждого мужчины. Женщина, которая не умолкает даже в постели.

— Мне всего лишь любопытно, каковы мои шансы выжить в ситуации, в которую ты меня впутал. Почему ты вообще здесь?

Баккара лениво перебирал жесткими пальцами ее разметавшиеся по подушке волосы.

— Я из Новых Земель. Когда был молодым, там много воевали: распри торговцев, споры из-за земли… Я был простым парнем, бедным, трудолюбивым, сильным и очень злым. Лучшее, на что я мог рассчитывать, это стать солдатом. Поэтому я вступил в ополчение Марка, крохотное деревенское войско. Я хорошо себя показал, и меня призвали в армию. Мы победили в нескольких сражениях… О боги, мне самому скучно от этих рассказов.

Мисани рассмеялась.

— Продолжай.

— Я лучше кое-что пропущу. Много, много лет спустя я дослужился до генерала в армии дома Амаха — на другой стороне материка. Я был наемником. Господина по крови у меня не было: мой Бэрак умудрился погибнуть, и семью его тоже вырезали. Пять лет назад я воевал под стенами Аксеками.

Мисани напряглась.

— Не беспокойся, — хохотнул он. — Я не виню тебя в том, что сделал твой отец. Тем более — после того, как Кседжен рассказал мне о ваших отношениях. — Улыбка на его губах поблекла, и он вновь стал серьезным. — Я знал многих, погибших в этой битве. Мне повезло, что выбрался живым из той заварушки. — Баккара немного помолчал, а потом продолжил, и в тоне его слышалось смирение. — Такова солдатская доля. Твои друзья умирают. Кто-то побеждает, кто-то терпит поражение. Для своих людей и для себя я делаю все, что могу, но, в конечном счете, я — всего-навсего боевая единица. Одна из тысяч. Я — мускул. И есть мозг, который управляет мной и другими такими же, как я. Люди повыше нас затевают бойни вроде этой. Сонмага — идиот, а твой отец — расчетливый предатель. И из-за них обоих погибло очень много народу.

Мисани не знала, что на это ответить. Она вдруг осознала, насколько он силен. Стоило ему только посильнее сжать руку, и ее кости затрещали бы, как сухой хворост.

— И после этого я решил покончить с солдатской жизнью. Но она, похоже, не пожелала так просто меня отпускать. Тридцать лет, даже больше, я воевал в чужих войнах, сидел у костра с разными людьми, не зная, увидят ли они закат следующего дня, ночевал в палатках и прошел строевым шагом весь Сарамир. Звучит так себе, но от этого трудно отказаться. У военных возникает такое чувство… Связь, которой больше нигде не бывает. Я пытался остепениться и осесть, но уже слишком поздно. Я солдат до мозга костей.

Мисани немного расслабилась: он отошел от самой щекотливой темы — преступлений ее семьи. Она слушала его рассказ и неторопливо поглаживала его руки.

— Я был, как корабль в дрейфе. Не находил цели — до этого цели мне были не нужны. Однажды в трактире услышал про Айс Маракса. Не знаю почему, но мне стало интересно. И я начал потихоньку расспрашивать про них. Они прознали об этом и нашли меня.

— Тебе есть, во что верить.

Отвращение исказило лицо Баккары.

— Скажем так, была причина, которую я посчитал достойной. Я ведомый, госпожа Мисани, а не ведущий. Я могу командовать людьми, но не начинаю войн и не меняю мир. Это — достояние других. Таких, как Кседжен и ему подобные. Может, он ничего и не знает о войне, но он лидер. Айс Маркса пожертвуют жизнью ради него.

— А ты?

— А я пожертвую жизнью ради Люции. По-моему, в этом гораздо больше смысла, чем во всем, за что я хотел умереть раньше. Обычно — за деньги.

Некоторое время они оба молчали. Баккара снова задремал, когда почувствовал, что Мисани улыбается.

— Я знаю, ты собираешься что-то сказать. Поосторожнее, — предостерег он.

— А ты так и не ответил на мой вопрос.

— Какой?

— Почему ты взял Зилу, если не верил, что ее можно удержать?

— Кседжен думал, что это все-таки возможно. Для меня и этого достаточно. — Он задумался. — Может быть, волна повернет вспять, и все еще изменится.

— То есть ты не принимаешь на себя никакой ответственности? Зная, что он делает глупости, ты все равно следуешь за ним.

— У меня были командиры и поглупее, — пробормотал Баккара. — А про ответственность пусть рассуждают политики и философы. Я солдат. Тебе, наверное, сложно понять… Но я делаю то, что делаю, только потому, что я это делаю.

— А возможно, ты не видишь своей истинной цели.

— Женщина, если ты сейчас же не заткнешься, я вынужден буду принять меры.

— Да? — невинно сказала Мисани. — А какие?

И Баккара показал ей, какие. После этого она позволила ему уснуть, но сама лежала рядом без сна и думала.

Она не могла покинуть Зилу — Кседжен не выпустит ее из города. Но, естественно, она не собиралась следующий год провести в этой ловушке, а потому придумала план, как пригласить Бэрака Зана в город, чтобы прощупать почву и поговорить с ним о Люции — провести переговоры, ради которых она направлялась в Лалиару. Попытаться завербовать его в Либера Драмах, потому что у них его дочь. В Зиле у нее есть преимущество, и Зан будет вынужден выслушать ее. Но опять проблема в Кседжене: он помешает ей, как только поймет, что у нее на уме.

Кседжен — это препятствие, которое нужно убрать. Баккара — не только лучший лидер, человек, способный сохранить порядок в Зиле и уберечь ее от врагов. Он еще и более податлив. Значит, нужно потихоньку обрабатывать обоих, его и Кседжена, столкнуть их — и вывести Баккару на вершину пирамиды. И вместе с ним — себя. Когда Баккара получит превосходство, им можно будет управлять, заставить думать так, как думает Мисани. А Кседжен слишком жесткий, слишком упрямый, слишком целеустремленный…

Значит, цель определена. Теперь нужно только время.


Моса окружал мрак.

Воздух вонял кровью. Со всех сторон, даже сверху, его обступили неясные, но чудовищные тени. Под потолком позвякивали цепи, которые приводил в движение поток жаркого воздуха. Угли в очаге приглушенно светились красным. Другого освещения в комнате не было.

Но и его хватало, чтобы выхватить из темноты мертвое лицо, трупную маску иссушенной плоти, застывшую в омерзительном зевке. Ряса с капюшоном и тени скрывали все остальное. Сам Мос выглядел изможденным и вялым. Глаза его опухли от слез.

Сверху, из темноты, на них пялились пустые глазницы шедевров Какра.

— Так он исчез? — прохрипел Какр.

— Исчез, — ответил Мос.

— Ты послал за ним людей?

— Да. Далеко ему не уйти.

— Поживем — увидим.

Мос перевел взгляд на угли, словно ища там какое-то утешение.

— Что на меня нашло, Какр?

Главный ткач не ответил. Он прекрасно знал, что нашло на императора, но не предполагал, что императрица покончит с собой. Вполне достаточно было и того, что Мос избил Ларанию. Это заставило бы ее отца в гневе призвать под свои знамена армию пустынников. Какр и рассчитывал именно на это. Еще лучше, если бы Мос похитил или взял Рекая в заложники, чтобы как-то повлиять на отца Ларании. Все, что потребовалось бы, небольшая утечка, выпущенное в нужный момент слово. Об этом Какр с удовольствием бы позаботился. В ответе Чом Рин он не сомневался.

Какр пришел к Мосу сразу после той ужасной сцены. Мос рыдал и выглядел жалким, умолял о помощи, будто именно Какру он мог исповедаться в своих грехах и именно Какр мог его поддержать. Главный ткач представил все как совпадение, но на самом деле он ничего не делал необдуманно. Находясь рядом с императором, он не мог плести Узор, потому что для плетения требовалось максимальное сосредоточение.

Он не видел последних минут Ларании, однако получил превосходное алиби, которое освобождало его от подозрений в причастности к смерти императрицы. Даже Мос — бедный, бедный Мос — ни разу не заподозрил, что кошмары, сводившие его с ума, насылает Какр. Главный ткач был очень хитер — он обрезал эту нить рассуждений в сознании Моса, чтобы там не зародилось никаких сомнений.

— Бэрак Горен ту Танатсуа услышит о смерти дочери гораздо раньше, чем Рекай доберется до него, — проскрежетал наконец Какр. — И узнает о причинах самоубийства. Ларания не скрывала своего состояния. — Он шевельнулся, и капюшон отбросил тень на лицо. — Она остригла волосы, Мос. Ты понимаешь, что это значит.

— Возможно, если у нас будет Рекай, его отец помедлит и выслушает нас, — сказал Мос бесцветным голосом. Ему было уже все равно. Он просто действовал, как должно императору, потому что ему не оставалось ничего другого.

— И все же мы должны готовиться. Женившись на Ларании, ты надолго успокоил Бэраков пустыни. Но теперь они снова станут нашим больным местом. Они всегда приносили кучу проблем. Слишком независимые, слишком гордые и своевольные люди из непроходимого песчаного царства.

Мос тупо уставился на Какра. С его лба катился пот — в комнате царила страшная духота.

— Придя в Аксеками, они подтолкнут других недовольных Бэраков к действию, — прокаркал Какр. — Представь себе армию пустынников, марширующую через Чамаску по Восточному пути, одержимую желанием отомстить за смерть Ларании. И представь, каким беспомощным ты покажешься…

Мос не мог себе этого представить.

— Ты должен послать людей в Максакту. Много людей. Если уж столкновения с пустынниками не избежать, встреть их на перевале Джуваха. Удержи их в ущелье. Не дай продвинуться на запад.

— Все мои люди нужны мне здесь, — ответил Мос, но в голосе его не слышалось силы.

— Зачем? Чтобы защитить тебя от Керестин? Они только шумят, но ничего не предпринимают. Пройдут годы, прежде чем они наберут достаточно силы, чтобы бросить тебе вызов. Сейчас в Сарамире не найдется войска, способного успешно штурмовать Аксеками. До тех пор, пока пустынники не объединятся с недовольными с запада.

Мос ненадолго задумался.

— Я пошлю армию.

Какр знал, что Мос это скажет. Мос давно не слушал своих советников, а Какр намеренно недооценил силы тех, кто поднялся против него в преддверии грядущего голода. Сегодня же Бэрак Аван ту Колай получит сигнал, по которому начнет смотр войск.

Войско императора разделится, и тысячи солдат покинут Аксеками, чтобы отразить нападение врага из Чом Рин. А столица останется почти беззащитной.

Игра началась, подумал Какр, и лицо под маской искривилось в улыбке.

Загрузка...