Нити зла

Глава 15

Император Мос проснулся от собственного крика. Крепко вцепившись мясистыми руками в расшитые золотом простыни, он пробежал по спальне диким взглядом, а когда понял, что уже не спит, рассудок вернулся к нему. Но наваждение рассеялось не сразу. Унижение, горе, гнев…

Слишком жарко. Полдень давно миновал. Несмотря на открытые ставни, в императорской спальне висела духота. Комната была просторная, полы отделаны черным лашем, на балкон на северо-восточной стороне Императорской крепости вела арка. Овальные окна поменьше располагались по обе стороны от арки. Через них в комнату вливался чересчур яркий свет.

Кровать стояла в центре. Остальная мебель — туалетные столики, зеркала, изящный диванчик — в основном принадлежала Ларании. А кровать Мос получил в подарок от иттриксианского посла в самом начале своего правления. Столбиками ее служили рога какого-то огромного животного из Иттрикса, каждый — длиной в шесть футов. Они симметрично изгибались наружу. Золотые обручи и драгоценные камни украшали их.

В воздухе кисло пахло перегаром. Мос ощущал во рту вкус старого вина. В глотке пересохло. Император лежал голым посреди сбитых простыней.

Его венценосной жены в постели не было. И запах ее духов тоже не чувствовался. Значит, она здесь не ночевала.

Воспоминания приходили медленно. Эстивальная неделя еще только началась. Мос помнил пир, музыкантов… и вино. Много вина. Расплывчатые лица и смех всплывали в его сознании. В голове пульсировала боль.

Ссора. Ну, разумеется, какой-то скандал. Они в последнее время повторялись все чаще и чаще. Когда сшибаются две головни, искры летят во все стороны. Но на этот раз император пребывал в мирном настроении. Он все еще чувствовал некоторую вину за ту сцену в павильоне, когда едва не ударил жену. Он подлизывался к ней, и праздновали они вместе. Чувствуя хрупкость перемирия, Мос сносил ужасную компанию, которая липла к Ларании. Ради этих отталкивающих расфуфыренных позеров пришлось даже оставить своих сдержанных и интересных собеседников.

И, конечно, не обошлось без Эзеля и ее братца Рекая. Книжный червяк нашел себе ровню в свите Ларании. Мос вспоминал, что плохо держался на ногах от выпитого вина и мало говорил, а они все время несли какую-то тарабарщину, болтали про ничего не значащие вещи… Будто нарочно пытались исключить его из разговора! Что он знал о древних философах? Какое ему дело до классической винаксианской скульптуры? Время от времени Ларания старалась вовлечь его в беседу. Так голодной собаке бросают объедки! Ему не о чем было с ними говорить!

Все кусочки головоломки складывались в единую картину. Моса трясло от возмущения: они не обращают на него, императора, внимания. Он чувствовал удовлетворение: Рекаю и Эзелю его присутствие явно не по вкусу. И вожделение… Очень сильное вожделение. Он помнил, как сильно хотел Ларанию, этот голод нужно было утолить. Но он не попросил жену лечь с ним в постель.

Не делать же этого перед павлинами, с которыми она общалась! Это оскорбило бы его мужскую гордость. Она должна идти с ним, когда он пожелает. Ему не пристало умолять. Боги, он же император! Но он боялся, что, если прикажет ей, она откажется. Слишком своевольная…

Он хотел уйти. И хотел, чтобы она пошла с ним. Он не хотел ее оставлять. Ночью, когда сознание прояснилось, он понял, что не хочет оставлять ее с Эзелем. Он им не доверял.

Последнее, что помнил Мос, это рассвет. Плотное, душное облако винных паров притупило чувства, он не мог сидеть дольше. Император громко и грубо объявил, что идет почивать, при этом он выразительно поглядел на Ларанию. Все павлины церемонно, как того требовал ритуал, пожелали ему доброй ночи. Ларания торопливо поцеловала мужа в губы и сказала, что скоро присоединится.

Но так и не пришла. И Мосу этой ночью снились необыкновенно яркие кошмары. Он помнил только один и не мог избавиться от вызванных им чувств. Ему снилось такое… Невидимый, он вошел в комнату, где его жена царапала ногтями спину какого-то мужчины, который бился между ее ног. Она вздыхала и стонала, как если бы была с Мосом… А он стоял бессильный, не имея возможности вмешаться или взглянуть в лицо человеку, с которым Ларания наставляла ему рога. Слабый, жалкий. Когда Какр запугал его, словно ребенка, Мос чувствовал себя так же.

Он откинулся на постели и крепко стиснул зубы. Сначала главный ткач, теперь жена? Уж не сговорились ли, чтобы унизить его? Разум говорил: вероятно, Ларания все еще там, где он ее оставил, веселится, неутомимая в своей жажде жизни. За это он ее и любил. Но Мос никогда не узнает, что произошло в те часы после рассвета. Воспоминание о сне мучило его. Злой, он ждал возвращения жены.

Жители Ашики знали, что следует бояться наступления ночи.

Эстивальная неделя стала для них проклятием. Больше не праздновали. Это было крохотное, недавно появившееся в Разломе поселение, состоявшее в основном из ученых и их семей. Обычно их состояние позволяло нанимать в охрану солдат. В последние годы все больше и больше народу стекалось в Ксаранский Разлом, чтобы избежать гнетущей атмосферы и растущего напряжения в городах. Ткачи везде имели глаза и уши — но только не здесь. Основавшие Ашики ученые и мыслители больше боялись преследований за радикальные идеи, чем слухов о Разломе.

А слухи ходили всякие…

Удача осенила их прибытие в Разлом. Ведомые Занией, Шинту или обоими сразу, они нашли укромную долину на восточном берегу Рана. Сначала она показалась им дурным местом: полным-полно останков, как в склепе… Они испугались. Но прагматичные ученые не верили предрассудкам. Вскоре они догадались, что произошло и почему это место — идеальное для основания нового города. Здесь сошлись в бою две враждующие силы. Они боролись за территорию. И уничтожили друг друга. Выжившие рассеялись. На землю никто не претендовал, а потому ученые мужи заявили свои права на нее.

Удача благоволила им несказанно. Большинство новоприбывших в Разлом не выдерживали и недели, после чего какая-то коалиция, уже неплохо вооруженная и укрепившаяся, подчиняла их. Но великая битва опустошила землю на мили вокруг. И им удалось беспрепятственно и незаметно основать маленькое поселение. Ученые скрывались в своей живописной долине и возводили первые укрепления и дома.

И готовились отпраздновать первую Эстивальную неделю в Разломе. Они чувствовали себя первооткрывателями на новом рубеже и радовались, несмотря на все трудности.

На вторую ночь Эстивальной недели стали пропадать люди.

Веселье ослабило бдительность празднующих горожан. К утру недосчитались четверых. Сначала их отсутствие никого не обеспокоило. Решили, что они напились и завалились где-нибудь поспать. К вечеру родные и близкие заволновались, однако остальных исчезновение четырех человек не убедило прекратить пиршества.

По всей вероятности, они просто решили уединиться где-нибудь для любовных игр или отдохнуть от общества. Наверное.

Той ночью пропали шестеро. Кое-кто — прямо из своих постелей.

На этот раз городок заметил. Отправили поисковые группы прочесать окрестности. Двое из поисков не вернулись.

Теперь наступила четвертая ночь Эстивальной недели. Никто не спал. Крадущие людей тихие духи и демоны запугали их до смерти. Они заперлись в домах или спрятались группками за заборами, дрожа от страха перед тем, что принесет рассвет. Они еще не знали, что демон сделал свою работу и ушел. Он получил все необходимые жертвы.

Сущность, известная Кайку как Азара, затаилась в пещере. Она до сих пор пребывала в теле Сарана Иктиса Марула. Однако Кайку не узнала бы его. Он раздулся и потяжелел. Свисающую складками кожу покрывала сетка воспаленно-красных сосудов. Строгий кураальский костюм лежал поодаль, а рядом с ним — другая одежда, украденная для нового тела. Некогда мускулистое тело сейчас стало гротескно-уродливым, мышцы нависали над складчатыми коленями. Белая пелена заволокла глаза. Под ней свободно плавали фрагменты темной радужки. Части его тела сами по себе распадались и перестраивались по новому, невероятно точному генетическому коду. Происходило чудо превращения. Саран изменял самое себя, перерождался внутри своей собственной кожи.

В сырой пещере царила кромешная тьма. В свете факела она предстала бы маленьким уютным гротом с мелким озерцом в центре и сталагмитами. На стенах мерцали бы прожилки зеленого и желтого камня. Но у него не было факела или костра: он не нуждался в тепле и свете. Эту пещеру Саран выбрал из-за ее неприступности. Он убедился, что поблизости нет поселений. Удушливо пахло зверем. Обитателя Саран убил и выволок из пещеры несколько дней назад. Характерный запах отпугнет других животных. Для большей уверенности он завалил вход камнями.

Он был очень уязвим в дни метаморфозы. Мышцы ослабли и провисли до такой степени, что он едва мог пошевелиться. Саран почти оглох и ослеп. Большую часть трансформации он проведет в спячке, в темноте, один на один со своими мыслями, которые будут течь медленно-медленно…

Где-то на дне его сознания все еще кружился водоворот горьких размышлений.

Азара приняла форму Сарана Иктиса Марула с самыми благими намерениями. Этот облик сделал возможным выполнение миссии в Кураале. В стране суровой, патриархальной Теократии женщинам требуется специальное разрешение на путешествие из провинции в провинцию. А что касается чужестранок, то ни одна из них вообще не имеет права ступить на кураальскую землю. Провести расследование можно было лишь в облике мужчины-кураальца. Азаре не очень нравилась такая жизнь, хотя она и находила в этом кое-какие забавные стороны. Прежде, во время скитаний и мучительных поисков себя, понимания своей сути, она несколько лет провела в теле мужчины. Она приспособилась, хотя в своей шкуре ей нравилось больше. С Сараном оказалось еще проще. Однако иногда ей казалось, что, поступая, как подобает мужчине, а не так, как ей велит ее природа, она выглядит глупо и неестественно.

В облике Сарана Азара отправилась в Охамбу. Отчасти по привычке, а еще так легче набрать команду для полного опасностей путешествия: не будет стоять вопрос взаимоотношения полов ни во время подготовки, ни во время экспедиции. Мужчины либо неприязненно относятся к готовым на риск женщинам, потому что те якобы соперничают с ними, либо покровительствуют и оберегают, что еще хуже. Они предсказуемы, как смена дня и ночи.

Была и еще одна причина, более важная. Для физической трансформации требовалось насытиться, получить вдоволь чужого дыхания и душ. За метаморфозы отвечает орган между брюшной полостью и позвоночником. Он представлял его себе как завиток или кольцо, хотя в традиционной анатомии и сравнивать-то не с чем. Так вот, этому органу необходимо много топлива, чтобы провести процесс превращения. Много человеческих жизней.

Саран не чувствовал вины за то, что брал себе это необходимое. Убийства вызывали у него лишь мимолетное сожаление. Забивающий банати мясник тоже ведь не плачет над жертвами. Но восемьдесят шесть лет он прожил, соблюдая величайшую осторожность. Десяток смертей, идущих одна за другой, вызывают страх и подозрения среди уцелевших. Кого-то списывали на таинственную чуму, Спящую смерть, о которой когда-то слышали, потому что жертв находили без единой раны. Как если бы они просто перестали дышать. Но другие искали козла отпущения. И он понимал, что если его найдут в период трансформации, то просто разорвут на части. Обычно он менял не все тело, а только то, что было крайне необходимо. Этот раз стал исключением.

Его охватило глубокое отвращение. Это обличье, эта кожа отныне испорчена. Он сбросит шкуру Сарана Иктиса Марула. Возможно, с ней уйдет и часть воспоминаний.

Откуда ему было знать, что они пошлют ему навстречу именно Кайку? Столько народу вокруг, а выбрали ее? Их разлука длилась пять лет, но проклятое влечение осталось, оно не зависело от формы, которую Саран принимал. Между мужчиной и женщиной оно еще сильнее… Он уже пожалел, что когда-то спас ей жизнь. Цена оказалась слишком высока для человека, который превыше всего ставит собственную независимость.

Поначалу казалось, что удача ему благоволит. Зачем ей рассказывать, думал он. Он ничего ей не должен. Его привилегия — менять облик, когда захочется, и врать о своем прошлом в таком случае не есть предательство. А потом Кайку рассказала ему про Азару. И он принял решение. Лучше начать все сначала. Кайку никогда не узнает.

А потом наступил момент слияния. И тело предало Сарана, как когда-то предало Азару. Желание обладать ею, быть внутри нее просто секс не удовлетворил бы. Он хотел ее поглотить. Вернуть потерянную часть себя и слиться с самой ее сутью. Он снова потерял контроль над собой.

И на этот раз разрушил все. Он слишком хорошо знал Кайку; она упрямая и этой обиды не простит. Его обман прежде казался оправданным, но теперь, отраженный в глазах Кайку, выглядел чудовищно. Какой-то жалкий паразит, меняет форму, чтобы сбежать от самого себя, новой маской исправить старые ошибки… Существо без сердца, без души, пустое внутри, которое просто крадет чужие жизни.

Он пошел к Кайлин, и они обсудили новое задание. Сарану потребуется новая форма. И он был этому только рад.

Выносить себя прежнего стало невозможно — пришло время перемен.

Заэлис увидел Люцию, укрывшуюся вместе с ровесником под скалистым выступом. Стоял полдень, око Нуки жгло немилосердно, опаляя мир ослепительно яркими лучами. Люция и мальчик лежали в тени скалы, он — на спине, она — на животе. Люция читала какую-то книгу и рассеянно болтала ногами. Неподалеку суетились поразительно беспечные мелкие зверушки. Пара белок рыскала в поисках орехов, они быстро скакали с места на место, но не отходили далеко. Ворон использовал уступ как наблюдательный пост. Взволнованная черная лисичка сидела, обернув лапы пушистым хвостом, и время от времени поглядывала на расслабившихся под ее защитой подростков.

Заэлис остановился в нерешительности, глядя на ребят снизу вверх. Открывшаяся картина согрела сердце. Мгновения идиллического детства. Он никогда не видел таких поз и жестов у Люции. Она повернулась к мальчику и что-то сказала по поводу своей книги, а он звонко расхохотался, спугнув белок. Она в ответ улыбнулась беззаботной, искренней улыбкой. Заэлис сначала порадовался, а потом опечалился. В жизни Люции нечасто бывают такие моменты, и вот он пришел, чтобы все разрушить. Он едва не повернул назад, решив поговорить с ней позже, но напомнил себе, что на карту поставлено больше, чем его или ее чувства, и похромал вверх по склону.

Заэлис подошел ближе и узнал паренька. Флен. Отец его, один из немногих в Провале профессиональных солдат, работал на Либера Драмах. Заэлис встречал его раз или два. Люция проводила с ним больше времени, чем с другими знакомыми. Так говорили шпионы Заэлиса. Осторожность побудила его не спускать глаз с бывшей наследной императрицы.

Заэлису паренек уже не нравился. Он предупреждал Люцию, что нельзя афишировать свои способности, чтобы не обнаружить себя раньше времени. Никто не знал, что наследная императрица из рода Эринима жива. Никто не знал о ее странной близости к природе. Слишком велик риск. Но от Флена она своего дара не скрывала. Только от Флена. Что выделяло его среди ее друзей?

«Осторожно, Заэлис, — сказал он сам себе. — Ей уже четырнадцать. И она больше не маленькая девочка. Не имеет значения, как ты привык о ней думать».

Флен только сейчас заметил его. Животные — и, следовательно, Люция — сделали это гораздо раньше. Они не разбежались, как следовало бы ожидать, напротив, гордо охраняли свою территорию.

— Мастер Заэлис… — Мальчик встал и торопливо склонился в неуклюжем мужском поклоне — со сцепленными за спиной руками.

— Флен. — Заэлис легко кивнул. — Могу я поговорить с Люцией наедине?

Флен взглянул на Люцию, будто спрашивая ее согласия, и это почему-то раздосадовало Заэлиса. А она все еще читала книгу, будто бы ни одного из них тут и не было.

— Конечно, — ответил мальчик. Он вроде бы хотел попрощаться с Люцией, но потом передумал и неуверенно отошел, видимо, не решил до конца: остаться ему или уйти. Потом все-таки принял решение и помчался в город.

— Привет тебе, Заэлис, — сказала Люция, не отрываясь от книги. Они еще не виделись сегодня — она ушла, пока он еще спал. Потому приветствие оказалось уместным.

Он сел подле нее, вытянув вперед больную ногу. Заэлис мог в случае необходимости принимать и традиционную позу со скрещенными ногами, но от этого колено болело. Его взгляд скользнул по сморщенной, с ямочками, коже на шее у Люции: коротко постриженные волосы открывали ужасные шрамы от ожогов. Она прищурилась от яркого солнца и взглянула на него через плечо. Ждала.

Заэлис вздохнул. Разговоры с ней давались ему нелегко. Она все держала в себе.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Нормально, — небрежно отозвалась девушка. — А ты?

— Люция, тебе и в самом деле пора использовать более официальный стиль общения. — Она говорила уже не как девочка, но еще не как женщина. Это обычно для подростков, которые стесняются говорить по-детски и начинают подражать взрослым. Наречие, на формирование которого повлияло огромное количество жителей Провала, не особенно подходило дочери императрицы.

— Я в состоянии излагать мысли более возвышенным способом, Заэлис, — сухо, тоном, напоминающим Кайлин, сказала Люция. — При необходимости, — закончила она в своей обычной манере.

Заэлис оставил эту тему. Не следовало вообще поднимать ее.

— Вижу, ты снова общаешься с дикими соседями по долине. — Он указал на черную лисицу. Лисица не сводила с него глаз.

— Они приходят ко мне в независимости от того, говорю я с ними или нет.

— Значит ли это, что ты полностью восстановилась после происшествия с речными духами? — Он рассеянно водил костяшками пальцев по короткой белой бороде.

— Я уже сказала тебе — да.

Заэлис смотрел на долину. Пока он формулировал следующую фразу, Люция опередила его:

— Хочешь, чтобы я попробовала снова, — безапелляционно сказала она.

Заэлис повернулся к ней. На лице — беспощадное утвердительное выражение. Это было неизбежно, она очень проницательна.

Люция поднялась, а потом села, скрестив ноги, и поправила платье на коленях. Заэлис подумал, какая же она высокая и стройная. И где та малышка, которую он нянчил, где та девочка, для которой он создал тайную армию?

— Это не принесет пользы. Духи, с которыми я могу общаться, уже забыли случившееся на реке.

— Я знаю. — На самом деле, Заэлис не был уверен, пока этого не сказала Люция. — Но что-то все-таки случилось, Люция. После того, что произошло с тобой, я послал несколько шпионов для расследования. В городах по реке только и разговоров, что об этом.

Люция подарила ему потусторонний взгляд голубых глаз. Ее молчание побуждало его продолжать.

— На Керрин погибла баржа, которая везла взрывчатку и порох. — Он неловко подвинулся. — Но там были… — Заэлис колебался: рассказывать ей это или нет. — На берег вынесло фрагменты тел… Людей с баржи. И других существ. Баржа везла не людей.

Люция до сих пор не проронила ни слова. Она знала, что он еще только подходит к самому главному.

— Кайлин считает, что все подходит к концу. Неурожаи, армии семейства Керестин, доклад Сарана, то, что ты почувствовала на реке, ткачи в Разломе… И я склонен ей верить. У нас мало времени.

Он намеренно не упомянул восстание в Зиле, хотя давно о нем знал. Он старался, чтобы ни один слух о делах Айс Маракса не достиг ушей Люции.

Заэлис положил руку на колено приемной дочери.

— Должен признать, что у нас нет четкого представления о том, с чем нам предстоит столкнуться. А бездействие нас убьет.

Необходимо выяснить, что происходит. Выяснить, с чем мы имеем дело. Где корень всего.

Сердце Люции упало — она поняла, что будет дальше.

— Люция, необходимо, чтобы ты нам это рассказала. Чтобы ты отправилась в Альскаин Map и поговорила с одним из великих духов. Нужно выяснить про колдовские камни. — Он выглядел так, будто терпел сильную боль. — Ты сделаешь это?

«Ты здесь не заложница». Сказанные в первый день Эстивальной недели слова Кайку всплыли в ее сознании. Но они казались пустыми и хрупкими под тяжестью необходимости. В глубине души Люция знала, что еще не способна соединиться с разумом такого духа, как обитатель Альскаин Map, и попытка подвергнет ее смертельной опасности. Но как она могла отказать Заэлису, которому обязана жизнью? Да он и не попросил бы без крайней нужды.

— Сделаю, — ответила она. И день будто немного потемнел.