Нити смерти

Глава 1

Мужчина, сидевший впереди Джанис, наклонил голову. Воротник рубашки врезался в его жирный затылок, и складка жира нависала над жесткой кромкой. Торчащие нитки поношенного воротника уже начали темнеть от пота. На затылке назрел маленький прыщик, из его желтого блестящего центра рос волосок. Джанис с интересом подумала, не раздавит ли мужчина, раздраженно вертящий головой, этот прыщ о жесткий воротник. И она загадала – если прыщик уцелеет до ее остановки, значит, это будет добрым предзнаменованием и ее примут на работу. То есть мистер Хелм из компании «Пластикорп» положительно отнесется к ее кандидатуре.

Джанис нуждалась в положительном отношении к себе.

Она стала смотреть в окно автобуса. Запыленное стекло как зеркало отразило лицо Джанис. На носу, несмотря на пудру, были заметны веснушки. Мать отнеслась бы к этому неодобрительно. К пудре, разумеется, а не к веснушкам. Веснушки были от природы, а мать относилась положительно ко всему естественному, даже к самому безобразному. Мать оставалась верна своим принципам всю жизнь и сохранила эту верность и после смерти, что доказало ее завещание. В крематории, в зале для прощания, она предъявила присутствующим свое лицо естественного кефирного цвета. Этого лица никогда не касалась косметика, ни при жизни, ни после смерти. Мать была принципиальной, она никогда не красилась, не ела мяса, отрицала не только шкуры животных, но и шерсть, употребляла лекарства лишь растительного происхождения, всегда говорила правду, какой бы неприятной она ни была, курила только листья конопли, подбирала всех бродячих кошек и никогда ни в чем не доверяла мужчинам.

Джанис подозревала, что мать зачала ее, наевшись волшебных грибов. Она должна была находиться в НЕОБЫЧНОМ состоянии, чтобы позволить мужчине приблизиться к ней вплотную.

В подростковом возрасте Джанис взбунтовалась против непрерывного давления. У нее появились друзья, в домах которых были телевизоры и удобные кресла. Друзья, которые курили табак и пили кофе, сидя вокруг столов, накрытых белыми скатертями с лежащим на них сверкающим серебром. Друзья, употреблявшие в пищу содержимое консервных банок. Некоторые из ее друзей никогда в жизни не пробовали тягучего коричневого творога из сои или хрустящих молодых бобовых побегов.

Самой близкой подругой Джанис была Рамона, которая нравилась матери. Рамона принадлежала к одному из национальных меньшинств. Она не была черной, а лишь слегка смуглой, потому что в ее жилах текла испанская кровь.

Мать так и не узнала, что именно у Рамоны Джанис хранила предметы, запрещенные ею. В самодельном мешочке из неотбеленной хлопчатобумажной ткани находились пара «лодочек» на невысоком каблуке и бледно-розовая губная помада.

Мать никогда не узнала, что именно Рамона совратила Джанис, уговорив ее заглянуть в самую глубину вражеской территории – в закусочную «Макдоналдс»! Картофель, жареный на непонятном жире, и соль, которая не была добыта в море. И это еще не все. Вид Джанис, вонзающей зубы в «Биг Мак», состоящий из кровоточащей плоти животного, запеченной в тесто из белой муки тонкого помола, поверг бы мать в трехдневный транс.

Через неделю после того, как Джанис исполнилось восемнадцать лет, она покинула пропахший кошками и заросший грязью деревенский дом матери.

Ей пригодилось умение печатать на машинке, приобретенное тайком под видом уроков игры на флейте. Кроме того, она заочно и по вечерам изучила бухгалтерское дело, расчетные операции, деловую корреспонденцию, рекламное дело, связи с общественностью. Все это пригодилось.

Джанис успешно продвигалась по службе. Как и предполагала мать, Джанис постепенно отдалилась от Рамоны. К двадцати одному году она стала старшим бухгалтером в фирме Аронсона, но все еще оставалась девушкой. Известие о хронической девственности впервые рассмешило Рамону, когда им обеим было по семнадцать. Это было одно из многих отличий Джанис от Рамоны, которая познала страсть в тринадцать, была умудренной опытом в пятнадцать и не ждала от жизни ничего интересного в семнадцать лет. Джанис не знала страсти, и было похоже, что она так и не узнает ее. Когда ей было четырнадцать лет, подруги успокаивали ее, говоря, что она просто задержалась в развитии и что ей надо подождать. В двадцать шесть она продолжала ждать. Ничего не поделаешь, материнские гены. Мать купила свой первый бюстгальтер в шестьдесят лет, и то только для того, чтобы он был кремирован вместе с ней.

Джанис смирилась с одиночеством, к чему мать отнеслась с большим одобрением. А потом Джанис пошла к зубному врачу на очередной профилактический осмотр и встретила Тима.

Он делал рисунки на стене кабинета врача. «Хорошие» продукты весело шагали в широко раскрытый рот, «нехорошая» еда кралась по пищеводу с зубилом и молотком, чтобы вредить здоровью. Тим заканчивал картину, изображавшую ковбоя с ослепительными зубами, потому что он пользовался правильной зубной щеткой и зубным эликсиром. Борода Тима была в краске, и он весело посматривал на Джанис. Он ждал ее, пока она проходила осмотр. Потом они пили кофе и ели «плохую» пищу – пончики с желе. После этого он предложил ей позировать, причем в обнаженном виде. Предложение испугало ее, возмутило и, наконец, взволновало. Она всегда думала, что модели похожи на женщин с картин Рубенса. Она же не была такой даже в мечтах.

Наконец мужчина увидел обнаженную Джанис. Он прикоснулся к ней, поцеловал и обнял. И, в конце концов, Джанис лишилась своей невинности.

Освещение в ее квартире оказалось лучше, чем у него, поэтому это послужило веским основанием для переезда Тима к ней. К тому же жить вместе было дешевле, чем порознь, хотя совместное проживание начало съедать ее сбережения. Зато Тим смог продолжить учебу, отказываясь от недостойных его таланта предложений, и он посвятил себя служению высокому искусству.

Конечно, они не были идеальной парой, но запросы Джанис были скромными. Она верила, что Тим любит ее, хотя он не слишком часто признавался в этом; он желал ее, хотя с течением времени желание уменьшалось. Время от времени появлялись другие модели. Понятно – ведь художник должен рисовать обладательниц фигур разных типов, а Джанис относилась к разряду худощавых. Сколько же сильфид может написать художник? Возможно, некоторые из моделей имели виды на Тима, но она должна полностью доверять ему, не так ли?

Джанис задевало его чувство юмора. Его юмор был слишком едким, даже жестоким. Но это говорило о его художественном темпераменте.

К первой годовщине (имелась в виду годовщина его переезда к ней) Джанис купила для Тима несколько кистей из особо мягкого прекрасного верблюжьего волоса и полдюжины тюбиков акриловых красок. Он тоже приготовил подарок для нее. Это была трикотажная рубашка, которую он лично расписал. На груди рубашки было написано: «Собственность тиськиной-сиськиной комиссии».

Джанис растоптала тюбики с краской и ушла, оставляя за собой цепочку ядовито-зеленых и ярко-лимонных отпечатков подошв.

Мать была рада ее возвращению. Ее суждения о мужчинах получили подтверждение. Джанис слушала и соглашалась. Полностью соглашалась.

После двух недель непрерывного согласия Джанис уложила вещи и переехала из Драммондвилля в городок Ридж Ривер.

Автобус фыркнул и остановился на остановке «Пластикорп». Надо выходить и сделать четвертую попытку устроиться на работу в Ридж Ривер. Черт! Она совсем забыла посмотреть на прыщ на затылке того мужчины!

Корпорация размещалась в интересном здании. Предыдущие беседы с кадровиками проходили в центральной части города – две в десятиэтажном здании из кирпича и стекла, расположенном на набережной реки Ридж, и одна в четырехэтажном особняке викторианского стиля, с фигурной кирпичной кладкой и пыльными окнами. Здание «Пластикорпа» расположено на некотором расстоянии от центра города. Если здание перенести в центр, то малоэтажные дома с офисами совсем потеряются в его тени. Дело было в том, что офис корпорации размещался в замке, окруженном высокой стеной из материала, напоминавшего доисторические кремневые плиты. Вокруг аккуратно подстриженного газона шла подъездная дорога. По форме здание напоминало каменный куб с круглыми башнями по углам и по обе стороны широкого входа. Башни были совсем как настоящие, с бойницами и узкими окнами. Тиму здание не понравилось бы, матери, пожалуй, тоже. Это было уже хорошо и могло служить хорошим предзнаменованием.

В вестибюле охранник в форме посмотрел на адресованное ей письмо и назвал последний этаж. Лифт был старинный, медленный, дубового дерева, с бронзовыми украшениями. Предыдущее место работы, в фирме Аронсона, также было в старинном здании. От старых кирпичей, древних камней и скрипучих лифтов веяло надежностью и комфортом.

Джанис была у кабинета мистера Хелма ровно в десять. В приемной сидела девушка, похожая на дежурную, машинистку или секретаря, блондинка почти до корней волос. У нее были ногти, похожие на миндалины малинового цвета, по фигуре она была полной противоположностью Джанис.

«Готова поспорить, что она приклеивает свою жевательную резинку к ножкам стола», – подумала Джанис.

– Мисс Колман? – спросила девушка, дружелюбно улыбаясь и показывая зубы с коронками. – Он говорит по телефону. Присаживайтесь, он закончит разговор через несколько минут.

Да, девица умела печатать на машинке. Ее пальцы летали по клавиатуре машинки «Корона», при движении рук ее груди постоянно сотрясались, как порции желе на тарелках на ходу поезда. Джанис посмотрела на картины на стенах кабинета, и ее хорошие предчувствия по поводу «Пластикорпа» начали казаться менее заманчивыми. Мужчинам, нанявшим на работу девицу типа Пади Шума (имя хозяйки кабинета было написано на табличке на столе), вряд ли понравится женщина типа Джанис. И наоборот, Джанис Колман не хотелось бы работать с мужчиной, принявшим на должность секретаря глупую секс-игрушку.

Джанис была в своем лучшем твидовом костюме. Ей очень хотелось получить работу, но обстановка в офисе навела ее на мысль, что следовало надеть кожаную мини-юбку, которая выгодно показала бы ее приличные ноги.

Черт бы их побрал! Опять напрасная трата времени. Входите, отвечайте на вопросы, до свидания! Она надеялась, что здесь ее не будут гонять вокруг стола мистера Хелма.

– Он освободился. Входите, желаю удачи! – сказала секретарь.

Джанис сложила губы в улыбку и вошла в кабинет мистера Хелма, села, сжала колени. Хелм продолжал сидеть.

Стены кабинета были обиты каким-то темным деревом, вишневое или красное дерево, определить было трудно. Единственным освещением кабинета был свет, проникавший с улицы сквозь прикрытые вертикальные жалюзи. Ни картин, ни книжных полок, только большой письменный стол, стулья, ковер. Обстановка спартанская.

Она различала только широкоплечий силуэт Хелма. Он наклонил голову, и свет отразился от стекол его очков. Очки, какие предпочитают летчики, с зеркальными стеклами.

«Выжидает, – подумала Джанис. – Я тебя вижу, а ты меня нет».

Вся обстановка кабинета подчеркивала мужское превосходство. На столе были только большой и замысловатый телефонный аппарат и какой-то прибор, похожий на квадратную пишущую машинку. С того места, где она сидела, деталей не было видно.

Она кашлянула. Хелм повернул голову и посмотрел куда-то поверх ее головы и немного в сторону.

«Сидит, как судья, который не хочет смотреть на осужденного, – подумала Джанис. – Не смотрит на меня, не хочет даже посмотреть на мою анкету. С первого взгляда решил, что я не подхожу для работы. У меня большой недостаток – я не ношу бюстгальтер сорокового размера, а он предпочел бы заглядывать в ложбинку между грудями, а еще лучше, он хотел бы запустить туда свои пальцы».

Как будто угадав ее мысли, Хелм достал из ящика стола лист бумаги, но даже не взглянул на него, только положил на бумагу пальцы и продолжал смотреть в пространство. Лист бумаги был похож на ее анкету, но издали не было видно. – Итак, мисс Колман, – произнес он звучным, хорошо поставленным баритоном. – Расскажите мне о вашей работе в фирме Аронсона.

Джанис ответила на все вопросы. Ее ответы были краткими, голос негромким и ровным. Она не проявляла инициативы, ей хотелось поскорее закончить весь этот фарс. В кабинете не было часов, а по своим часам из-за темноты она не могла определить время.

– Спасибо, мисс Колман, – наконец сказал он, вставая, – мы вам сообщим о нашем решении.

– До свидания, мистер Хелм, – ответила она. Она энергично направилась из кабинета. Переступая через порог, она оглянулась и споткнулась.

– Проклятье! – выругалась она про себя. Она упала на спину, и он мог подробно рассмотреть ее ноги. – Трижды проклятье!

Надя выскочила из-за стола и подбежала к упавшей Джанис.

– Вы в порядке?

Джанис сочла бы проявленное участие более уместным, если бы пышные груди Нади, покрытые прыщами, не маячили у нее перед глазами. С помощью подскочившей секретарши Джанис поднялась на ноги и стала чистить костюм. Надя начала приводить в порядок старинную стойку для зонтов, из которой на широкий палас высыпалось штук шесть тростей.

«Фаллические символы», – подумала Джанис.

Надя аккуратно поставила все трости в стойку.

– Извините, что они попали вам под ноги, – сказала Надя. – Их надо расставить в прежнем порядке, для него это важно. Он же слепой.

«Слепой! – Джанис было стыдно вспомнить свои мысли. – Теперь все понятно! И полусвет, и отсутствие картин, и обращение с анкетой. Он ощупывал анкету со строчками по системе Брайля! И поэтому зеркальные стекла в очках, и взгляд поверх ее головы. Пока я не кашлянула, он не знал, где я сижу».

У нее горели уши, она чувствовала, что щеки ее покраснели. А она подумала, что он нанял на работу Надю для того, чтобы заглядывать ей за пазуху! Он же не мог этого сделать при всем желании.

Самое плохое заключалось в том, что она сама испортила впечатление о себе. Ведь она могла помочь ему пройти по неровному пути, облегчить его нелегкую ношу. А она показала себя грубой, жестокой, невнимательной, ее ответы, возможно, огорчили его и усилили чувство одиночества. Как все исправить?

Схватив сумку, она выбежала из кабинета Нади, чтобы та не заметила, как ее глаза наполняются горячими слезами.