Нити смерти

Глава 14

У Джона Томса был списочек.

Пол Фиш достал из второго ящика письменного стола толстый блокнот, верхний лист которого был исписан. «Прохладные пальцы утешают раненое сердце, Но жестокие ногти готовы вонзиться в него…» Он разорвал лист, скомкал и кинул в корзину для бумаг. Нет, не годится, кто-нибудь может заметить стихи. Его поэзия не предназначена для посторонних глаз. Может же человек иметь маленькую слабость? Неважно, что он бывший военный, офицер в отставке. Если у человека есть маленькая слабость, это никого не должно касаться.

После разрыва с Катрин он постоянно старается «сохранять лицо». Никто не должен ничего знать! Он ведь офицер и джентльмен, не так ли? Поэзия помогала ему, она исцеляла душу. Когда ему начинало казаться, что силы на исходе, он доверялся бумаге, избавлялся от всякой «мягкой» дряни. Это все равно, что самому вскрыть нарыв. Вполне допустимое действие, но окружающие могут истолковать его неверно. Он не мог поделиться душевными сомнениями с другими, это было исключено! Если поделиться с женщиной, испытывающей к тебе симпатию, то в самый неподходящий момент она напомнит о твоей слабости, когтями разорвет тебе сердце!

Таковы женщины. Они как гарпии выискивают самое чувствительное место у своей жертвы.

Именно так поступила ОНА.

Тогда он раскрыл душу, рыдая на ее мягкой груди после близости. Тогда он совершенно размяк… Он рассказал ей о своем унижении, о невыполнении подчиненными его приказа, хотя все происходило во время первого и последнего боя с участием лейтенанта Фиша. Его отец, полковник Фиш, тогда посоветовал ему не настаивать на наказании непослушных, доказал ему, что грубый сержант был прав, а он, лейтенант, не прав. Он рассказал ей, как по совету отца отказался от военной карьеры и перешел в сферу бизнеса, неважно какого, лишь бы не нести ответственности за жизнь подчиненных.

Она прижала его голову к груди, утешая. А сама прикидывала, когда выбрать подходящий момент… Долго ей ждать не пришлось. Начались придирки, капризы, неуважение к нему, непомерные запросы. Он старался быть податливым, соглашался, соглашался… Наконец однажды не выдержал и проявил характер. Тогда она выплеснула ему в лицо все, что он доверил ей. Его спокойствие, исключительное хладнокровие только подстегивали ее ярость. В конце концов, она накинулась на него, пыталась ударить, оцарапать ногтями.

Он не знал, что делать. Настоящая леди не должна ТАК вести себя! Отчаявшись, он толкнул ее на диван. Она упала, подняв кверху мягкую попу, юбка высоко задралась, потому что она отчаянно брыкалась. Ярость и желание закипели у него в груди, как смесь воды с концентрированной кислотой. Он навалился на нее и был готов задушить, но только отшлепал.

Борьба прекратилась, начались рыдания. Его ярость утихла, устыдившись и не зная, что сказать, он отпустил ее. Ее заплаканное лицо повернулось к нему; – Продолжай, Пол! Наконец-то ты хоть раз поступил как настоящий мужчина! Тогда они расстались. А сейчас он отчаянно сжимал в руке металлическую линейку. Надо думать, а не поддаваться эмоциям.

Пол Фиш взял ручку марки «ватерман» и аккуратно провел на девственно чистом листе вертикальную линию. Одну колонку он озаглавил «Джон Томс», другую – «Браунли-младший», подчеркнул оба заголовка.

Ему не хватало хорошего старшины, умеющего наводить порядок. Старшины, который бы орал на Томса и Браунли-младшего, заставляя их маршировать по плацу с полной выкладкой до тех пор, пока они не поймут самую суть.

Но здесь, к сожалению, не армия.

Он провел еще две вертикальных линии, колонок стало четыре. Под каждой фамилией он написал «за» и «против». Одного из них надо выгнать, и решать надо ему. К завтрашнему утру он должен подготовить решение для мистера Трантона. Рональд Трантон доверил это ему.

Минут десять он писал что-то, потом положил линейку по диагонали листа, разорвал его на два треугольных куска и выбросил их в корзину. Надо начать сначала, труднее всего определить «за» для каждого из двоих.

Он расчертил следующий лист, в колонке «за» для Томса поставил букву «икс». Икс означал неизвестное. Почему-то Трантон ценил Томса. Почему? Какую ценность мог представлять паршивый тип вроде Томса? Почему Трантон что-то видел в Томсе, а он, Фиш, этого не видел? Недисциплинированный, грязный, мелкий воришка. Какую он представлял ценность?

От икса становилось не по себе. Примерно такое чувство бывает в бою, когда кончается обойма. Ты знаешь, что есть другая обойма, надо только изловчиться и вставить ее. Ты сделаешь это быстро, но все равно на какой-то миг становишься безоружным. От этого в животе делается неуютно.

Пол задумчиво почесал в голове. Пожалуй, этим он привел волосы в беспорядок. Он достал из нижнего ящика стола коробку с серебряными щетками для волос, которые были с ним еще на военной службе.

– «Чешите в голове, – говаривал полковник, – чешите, чтобы красные кровяные тельца бегали, как надо!»

Фиш встал, поднес щетку к голове. В щетине что-то блеснуло, легкая вспышка фиолетового цвета. Фиш направился к зеркалу, на ходу расчесывая волосы. Щетина почему-то болезненно царапала кожу. Неужели спутались волосы? Он стал причесываться еще энергичнее. Ужасная боль!

Пол посмотрел на щетку. Почему на ней пучки волос, большие спутанные пучки? Кожа головы сильно болела. Он посмотрел в зеркало – комок волос и кожи, испачканных кровью, скатился по уху, из головы торчали свежесрезанные обломки розовых черепных костей. Фиш стал похож на икону Христа в терновом венце. Голова местами горела от боли, местами ничего не чувствовала. Он отшвырнул предательские щетки, брызги крови испачкали стену.

– Санитара сюда! – прохрипел Пол Фиш.