Никто не избегнет блаженства

Милый друг, увези меня в горы,

В край бездонный, где возраста нет,

Где рождается в синих озерах

Льдистых глаз твоих утренний свет,

В край, где зелень свежа и умыта,

Без окурков, бутылок, фольги,

Где леса и луга не побиты

Отпечатком жлобовской ноги!

В край, где в вечности тонут мгновенья —

Ты идешь, а как будто стоишь!

Впереди только горы забвенья,

Впереди только радуги тишь.

Ты один. Столько таинства в этом.

И еще: столько жизни вокруг!

Позабудь полимерное лето

Над помойкой шакаливших мух,

Где считают дурной, второсортной,

Неудачной родную страну

И винят во всем климат суровый,

Дань монголам да дуру-жену.

Так пойдем остужать наши раны

В талых водах заснеженных крыш,

Нам одеждами станут туманы,

Водопады. И радуги тишь.

Неплохо получилось. Кому мне это посвятить? Эрику, что ли? Перебьется! Подпишу лучше «Для Этьена». В конце концов, у него тоже голубые глаза. Вот только показывать не буду, а то еще неправильно поймет, возомнит о себе невесть что…

*****

Я устроила Этьену небольшую экскурсию по комнатам, показывая старые портреты своих предков по материнской линии. В холле стоял приятный запах сырости с легким налетом затхлости, характерный для имений, которым свыше трехсот лет. Здесь на стеллажах из красного дерева хранились огромные фолианты с пожелтевшими страницами рукописей, коими прежде зачитывался мой дед, с перестроечных времен и до самой смерти работавший сторожем заповедника – собственно, большинство послереволюционных Медуницыных, за исключением, пожалуй, моей мамы, вообще никогда не покидали имения, живя и трудясь неподалеку. А строгие лица прежних обитателей дома, смотрящие с писанных маслом портретов, заставляют меня и по сей день беречь эти тома-фолианты, как зеницу ока. Если верить рассказам матери, то в них имеются древние сведения, составленные еще учеными донесторовской эпохи и начертанные древнерусским руническим текстом на камне, а затем умело расшифрованные и скопированные православными летописцами. И писались они якобы намного раньше знаменитых индийских вед.

Вскоре мы вышли из темного холла в залитый вечерним солнцем сад и побрели вверх по вымощенным камнем дорожкам, огибающим искусственные прудики и ручей, стекающий по мраморным порогам в рукав небольшой речушки. Среди густых деревьев было множество причудливых трав, мхов и лишайников, от чего сад казался немного запущенным и древним. Речные и морские камни, фигуры, статуэтки и пирамиды открывались в самых неожиданных закутках, лишь порою уступая место роскошным цветникам и клумбам. Виноград оплетал решетки, создавая естественные шпалеры, а в наиболее сырых тенистых уголках благоухали только что распустившиеся ятрышники. Я так давно не была в саду! Жаль, что прежде, в детстве, когда я жила здесь с матерью и дедом, или гостила на каникулах, приезжая из Франции, я так редко обращала внимание на сад, считая его чем-то само собой разумеющимся. Но лишь потом, когда уехала с Эриком в город недостроек, помоек и замусоренных урочищ, я стала по-настоящему ценить и любить красоту родного края. Прежде я могла забежать в сад лишь затем, чтобы нарвать винограду или слив с айвой, предпочитая ему наш заповедный лес и общение с любимыми питомцами. Зато сейчас с удивлением заметила, что голубые и зеленые сосны, грабы и кипарисы заметно подросли, и небольшая белая мраморная беседка теперь почти не видна из-за их высоких стволов.

– Наверное, где-то здесь и состоится встреча, – задумчиво произнес Этьен, когда мы, нарвав полную корзину яблок и груш, уселись внутри беседки и принялись усердно жевать, кидая огрызки в большую глиняную урну.

– Нет, скорее всего, под навесом, рядом с фонарной аллеей.

– Фонарной аллеей? – удивился Этьен.

– Именно. Коллекционирование причудливых фонарных столбов, особенно старинных, было страстью моего деда. И он, капитан дальнего плаванья, привозил их сюда со всех уголков мира. Видел пару круглых фонарей, в форме глобусов, рядом с домом?

Этьен молча кивнул, жуя грушу.

– То английские. А следом шли французские – я имею в виду те, под которыми мы недавно проходили! А вот эти, по бокам беседки, итальянские рикурвы, газовые, хотя на самом деле в них ввинчены обыкновенные лампочки. Пока я не уговорила маминых подсобных рабочих переместить рикурвы с аллеи сюда, они исправно работали…

– Хочешь, я их прямо сейчас, без тока включу?

– Экономь энергию, я тебе включу! Тоже мне, Никола Тесла нашелся!

– Но ты наверняка позабыла, как они горят! – настаивал Этьен, улыбаясь, как ребенок. – Они же, теперь… как это правильно называется… бутафорские.

– Еще как горят, – возмутилась я, – просто провода кое-где отошли – подпаять надо, раньше-то я под ними свободно читала! Тут кругом проложены кабели, и ночью может становиться светло, как днем. А иногда мы подключаем газовое освещение. Вдобавок, здесь полно масляных фонарей и всяких жирандолей, канделябров, шандалов – понятия не имею, в чем между ними разница…

– Столько огня! Мне это по душе, особенно после полумрака, царящего в доме.

– Ну еще бы! Наверное, в доме полно привидений. Надо попросить отца: пусть он их разгонит, чтоб не подслушивали наши секреты, – развеселилась я.

– Да я и сам смогу, – сказал Этьен. – А дом, что ни говори, чудной.

– Это имение принадлежало моей прапрабабке еще при царе. Говорят, их в семье было пятнадцать человек домочадцев, и все ходили перед ней по струнке, боясь пикнуть. Потом, в период революции, часть родичей спешно эмигрировали, и в России нашей родни осталось – раз-два и обчелся, а выжить после гражданской войны сумел только мой прадед. Он-то и основал заповедник. Но лишь спустя многие годы, в конце восьмидесятых, маме удалось восстановить свои права законной наследницы. На ее счастье, нашлись подлинные документы, фото и прочие доказательства – все благодаря дряхлым заграничным родственникам, которые так и жили со времен революции во Франции, зарабатывая переводами бульварных статей из русских газет и журналов. Выяснилось, что они вывезли из России целый архив и устроили в своих парижских апартаментах русский уголок, эдакий музей – даже выпустили томик мемуаров! Дедушка с ними связался, и кое-кто из парижской родни приехал к нам в гости, захватив все необходимые свидетельства для нотариальной конторы. Но, увы, несмотря на долгую канитель, окончательно восстановить полное право над имением маме и деду тогда так и не удалось. Правда, ни снести какие-либо постройки, ни выселить-вселить кого-либо без их подписей уже никто не мог. Возможно, именно тогда у мамы, привыкшей полагаться на себя, сложился очень независимый характер, и она, под стать лучшим представителям своего семейного древа, твердо решила остаться работать в заповеднике, вечерами обучаясь на ветеринара и мечтая о том, что когда-нибудь все здесь станет нашим. Параллельно корпела над книгами по химии и экологии. И если бы кто-нибудь в то время осмелился бы ей сказать, что она встретит моего отца, выйдет замуж да улетит в другую страну – она бы рассмеялась ему в лицо. Однако все сложилось так, как сложилось. Но, даже живя за границей, мама продолжала решать вопрос с наследством, ища деньги хотя бы на частичный выкуп земли…

И до сих пор она не сбавила темпа, моя мадам «не перечь»: не терпит чьих-либо возражений, любит трудиться в глубочайшей тишине, выполняя в одиночку даже самую кропотливую работу.

– Этим ты пошла вся в нее, – ввернул Принц Грозы.

– Однако лишь после удачного знакомства с Эриком и благодаря его вмешательству маме удалось полностью выкупить поместье, включая сад и прилегающие земли, – продолжала я, – но с условием, что она восстановит начавший хиреть заповедник и возьмет все руководство-шефство над ним, всю ответственность и все последующие расходы, на себя. Тогда мама наняла помощников из числа таких же ветеринаров, какой прежде она была сама, да плюс студентов, аспирантов естественных наук!.. Кстати, они по-прежнему проводят всевозможные научные исследования, наблюдения, эксперименты! Мама и рада: наконец-то она добилась своего: имение наше, можно продолжить образование, всерьез заняться наукой…

Видишь вон те строения, темнеющие на горизонте? – указала я рукой на низенькие деревянные сарайчики, выглядывающие между деревьев по другую сторону бухты, – в них содержатся волки, лани, маралы, а левее, в бамбуковой теплице живут две пары малых австралийских панд, вывезенных из горящего леса. Еще дальше, по загону гуляют старый лев Селифан и пума Агафья. Они также поступили к нам больными и израненными. А вон то блестящее пятно слева – стеклянный террариум, и он лично мой, равно как и пруд с тритонами. Я с детства обожаю всяких земноводных и ящерок – позднее у меня еще завелись аксолотли, игуаны и хамелеоны. Правда, как я уехала к Эрику, заботится о них, в основном, мама. А местная детвора ловит для моих питомцев насекомых – за бесплатное посещение и полноценный обед. Ну что? Пошли, навестим меньших друзей?

– Всенепременно, – сказал Этьен в своей обычной высокопарной манере, сверкнув повлажневшими сияющими глазами.

– Тогда разувайся, если не хочешь набрать полные ботинки песка!

Оставив пустую корзину в беседке, я запихнула бумажный пакет с остатками фруктов в рюкзачок, где на самом дне лежала наша обувь, а в кармашке – походный фонарик, и затем передала ношу представителю сильного пола. Мы вышли из беседки и медленно направились по тропинке. Вскоре она начала круто спускаться, и мы босиком побежали вниз, по песчано-земляному склону, в сторону косы, где на горизонте небо и лиман сливаются воедино, а в малиново-лазоревой дымке из тумана выглядывают огромные сизые каменные осколки древних складчато-глыбовых скал. Пробежав немного по извилистому берегу бухты, мы свернули вправо и вновь взяли вверх по откосу, а затем, поднявшись по узкой змеистой дорожке, нырнули в заросли. Чувствовался крепкий запах животных.

– Хорошо, что на этой неделе будет мало туристов, а то бы не удалось вот так свободно погулять, посидеть, поболтать – пришлось бы успокаивать братьев наших меньших. Обычно, когда кругом полно народу, обитатели загонов становятся ужасно раздражительными.

– Но ведь особенно большой наплыв туристов бывает в летний период?

– Круглый год. Мы вынуждены принимать гостей постоянно, устраивая лишь недельные отпуска четыре раза в год, иначе просто не потянем все это имение. Налоги на землю слишком высоки. Ну вот, мы и пришли.

Маленькие волчата спали, а лисята с радостным лаем носились по вольеру. Мама уже успела их накормить. Лишь один щеночек печально сидел возле поилки. При нашем приближении он уставился на Этьена грустными глазами.

– Это Кузя, – сказала я, – возьми его на руки, ты ему понравился. Но только осторожно – лапка перебита. Видишь: шина.

Оленят мы решили вывести на прогулку. Мамы пятнистых детенышей встревожено провожали нас глазами и не выпускали из виду, пока их детки послушно и доверчиво переходили от одного молодого деревца к другому. Отдельные телятки тянулись к нам, то и дело норовя потереться носами и лбами о наши ладони.

– Осторожно, не позволяй им приближаться к тебе слишком близко, – предупредила я Этьена, – у теляток начинают прорезаться рога, и они могут тебя поцарапать.

Однако мечтательный музыкант, казалось, не слышал меня. Он с минуту заворожено смотрел на пятнистых красавцев, а затем, подняв голову, стал рассматривать лес, поворачиваясь кругом. И, в конце концов, словно что-то отметив про себя, мужчина вперил свой взор далеко в море, сверкающее голубизной сквозь кружево кроны деревьев. Лицо его стало не то просветленным, не то ошеломленным.

– Что с тобой? – полюбопытствовала я.

– Не знаю. Не в состоянии сейчас понять, но, кажется, со мной творится что-то странное… – не сразу смог выговорить Этьен. Помедлив мгновение, он тряхнул головой, пожал плечами и снова повторил, – не знаю.

– А у Тишки бедного температура, – показала я на подошедшего к нам двухгодовалого марала, – недавно ему впервые отпилили панты, и он это очень тяжело перенес. Мама делает ему успокоительные компрессы. У нас несколько таких болезненных… Этьен! Да что тобой? Может, пойдем все-таки к моим тритонам и рептилиям?

Сын Шаровой Молнии вдруг резко схватил меня за руку и с силой сжал ее, точно стараясь через пальцы передать какую-то мысль. Глаза его стали ошалелыми. Я в упор посмотрела на друга, морщась от боли. Но неожиданно на смену боли пришли тепло, легкость во всем теле и ощутимый прилив энергии. От наших рук стали отскакивать искры. Между пальцами раздался электрический треск и замерцали дуги, как на электродах свечи зажигания. Я вырвала свою ладонь из рук восторженного Принца Грозы и, не в силах удержаться, закружилась на лугу, точно в древнем сакральном танце.

Мне вдруг стало смешно: вид остолбеневшего по непонятной причине товарища немного позабавил меня. Что такого особенного он только что осознал? Нет, определенно, есть в Этьене крупицы сумасшествия, наивности, и плюс ко всему, немного сумасбродства и озорства, словно он любит пошутить и подурачиться, прекрасно осознавая, что именно так ведут себя малые дети.

А двухмесячный лосенок Гришка загарцевал вокруг меня, подражая моим па и то и дело подфутболивая мои ладони носом.

– Стой! – Этьен мягко, но настойчиво меня остановил, и веселье на его лице сменилось серьезным выражением, а глаза заблестели так сильно, словно готовы были изрыгнуть молнии. Я приготовилась ждать, пока он соберется с мыслями, дабы произнести пространную пафосную речь в своей старомодной манере. Но Этьен вдруг неожиданно выпалил, – Конкордия! Это было здесь и это все отсюда: и лес, и танцы, и олени. И это было прежде. Ты была моей Глорией. Да, так и есть! Ты – моя Глория! – повторил он уверенно.

– Но я же не блондинка с веснушками, и вообще…

– Главное, не внешность! Ты блондинка душой!..

– А по виду, случайно, не философ? – рассмеялась я.

– Ты светлая, положительная, правильная…

– Но меня зовут совсем иначе, – запротестовала, было, я и умолкла, чувствуя, что на этом иссяк весь мой запас аргументов.

– Знаю. Это потому, что я сам выбрал тебе такое имя. Я назвал тебя Глорией…

– Да ты вообще все выдумал!

– … и ты была такой чистой, юной, нежной, непорочной…

– А сейчас, значит, нет! Вот спасибочки!

– Я имею в виду девственность души. Ее беззаботность и безмятежность, необремененность. Но ты для меня навсегда останешься такой, и наши отношения навсегда останутся светлыми и трогательными…

– Останутся? То есть уйдут в небытие?

– … чистыми и добрыми.

– Звучит, как на похоронах, – попробовала отшутиться я, – «и светлая память об ушедших навсегда останется в наших сердцах».

Но Этьен стоял и глуповато улыбался, не слушая меня, отчего я слегка разозлилась: этот упертый эгоист несет откровенный вздор. И тем самым невольно ранит меня. Никогда не думала, что даже такое безобидное существо, как Этьен, способно выдать элементарную бестактность: я утратила чистоту, девственность души и что еще там – нежный слюнявый возраст?

– Наконец-то я нашел тебя! – победоносно произнес он. – Осталось найти отца…

– Послушай, Этьен, – твердо сказала я, немного повысив голос, – Глория – это Глория, а я – это я. Не знаю, что ты там выдумал, но я никогда не была такой, как ты выражаешься, невинной овечкой, безоблачной хохотушкой и все такое. Я живой человек, а не вымышленный персонаж. И далеко не идеал. Я вовсе не хочу подстраиваться под твои стандарты и чему-то соответствовать. Или воспринимай меня такой, какая я есть, или до свиданья!

– Я тебя чем-то обидел, прости, – растерянно пробормотал Этьен, – я вовсе не собираюсь тебя преследовать и домогаться…

– Я не это хочу сказать, – как можно мягче попыталась я объяснить, – но пойми: ты ставишь меня в неловкое положение. Получается, что я должна подгонять себя под параметры Глории и вечно плясать на лугу, как древнегреческая пастушка? А если меня сломит какое-нибудь горе, и я стану сварливой, или годы возьмут свое, и лицо утратит краски. Что тогда?

– Мы состаримся одновременно, – улыбнулся Этьен, – и потому я ничего не замечу. Я готов оставаться лишь другом, кротко стоя в стороне… Хотя, надо признать, твой Эрик кажется мне опасным. Не вызывает он почему-то доверия…

– Я сделала свой выбор. Если б не Эрик, не видать нам заповедника, как своих ушей! Это он отписывал разные прошения в Москву ради моей мамы, это он оформлял мне постоянное российское гражданство. Это благодаря его связям мы вернули свое имение. Мама жила здесь едва ли не на птичьих правах, пока Эрик хлопотал ради нас, таскаясь по инстанциям, а я временно воспитывалась во французском пансионе, куда меня поместили ее родственнички. Ему уже шестьдесят лет, и он вполне заслуживает доверия и признательности.

– Я не стану тебя разубеждать, – печально улыбнулся Этьен, – просто не забывай: все-таки я скорее дух, нежели плоть. А вот в нем я духовного ничего не вижу.

– А когда ты полностью превратишься в человека, ты по-прежнему сможешь видеть духовное начало? И кого же ты тогда станешь видеть во мне – невесомую Глорию или темпераментную женщину? – с легкой издевкой спросила я.

– Я могу и сейчас доказать тебе, что я мужчина и на что я способен, – многозначительно сказал Этьен, – но не стану: поскольку мне это может причинить боль, а ты после случившегося будешь чувствовать неловкость и стыд.

Долгожданная встреча

Вечер опускал на землю длинные синеватые тени. Мы с Этьеном до самой темноты бродили, держась за руки – то по морскому побережью вдаль, поднявшись к пансионатам, то по лесным холмам, снова возвратившись на территорию заповедника. И я чувствовала, что не была настолько счастлива с тех пор, как погиб мой самый близкий друг и боевой товарищ – мой отец. Мы с Принцем Грозы впервые так много говорили на самые различные темы, и оказалось, что и я, и он, можем понимать друг друга с полуслова. Вскоре окрестности перестали просматриваться, и мы по дорожке, освещенной портативной этьеновской луной, поспешили к фонарной аллее, примыкающей к дому с восточной стороны. Там, под высоким тентом цвета слоновой кости стоял длинный стол со скамьями, где мои предки Медуницыны некогда отмечали семейные праздники. Причудливой формы фонари зажгли свои разноцветные купола, плафоны и чаши. Неожиданно мне вспомнилось стихотворение из далекого детства – «Исповедь старого деревянного дома»:

Вечерний друг, фонарный столб,

Я пред тобою преклоняюсь,

Достичь твоих стальных высот

В стараньях тщетных я пытаюсь.

Пусть дождик льет на спину мне,

И листья к стеклам прилипают,

Стою, часами повторяя:

– Мир твоей светлой голове!

– Какой-то необычной свежестью пахнет подле дома – аж привкус лимона остается на губах, – прервал мои воспоминания Этьен, – ты не находишь, Коко? Может быть, это от перекопанной клумбы? В вечерней тишине все кажется настолько загадочным…

– Полагаю, это обострение чувств на нервной почве. Так всегда бывает, когда ты ждешь чего-то необыкновенного, неизведанного, важного.

– Не думаю, здесь дело в чем-то другом… Ага, ну конечно: я уже чувствую знакомый запах примеси озона в воздухе и ощущаю перемещения свободных электронов в нижних подуровнях силовых полей! Что-то, определенно, происходит в атмосфере, Конкордия, и надо полагать, мы с тобою знаем, что именно.

По бокам изысканного тента матовыми огоньками светилась гирлянда, поющая музыку водопада, и ее тихий мелодичный всплеск перекликался с шелестом листьев берез, склоняющих свои ветви к узорчатым скатам навеса. Мы сели за стол, и вскоре по каменистой дорожке зацокали каблучки мамы. Она появилась из-за угла в серебристом, словно сотканном из тумана, платье, и ее облик показался мне не от мира сего. Волосы, окаймлявшие смуглое от загара лицо, в свете фонарей напоминали румяное облако. Подойдя к нам, мама, казалось, хотела что-то сказать, но вдруг посмотрела мимо, за наши спины, и широко улыбнулась.

Позади нас стоял в ореоле золотистого свечения мой отец, Арсений Зимоглядов. В легкой курточке, клетчатой ковбойке, с летными очками, поднятыми на шлемофон – прямо точь-в-точь, как на фотографии. Отец казался таким бодрым, веселым и молодым, словно он никогда не болел и не умирал вовсе. Кивнув матери, пилот окинул нас теплым, ласковым взором и сделал шаг вперед.

– Ну, здравствуйте, дети, – произнес Арсений полусинтетическим и в то же время родным, незабываемым голосом, – наконец-то мы встретились. Жаль, что не могу вас обнять: это не безопасно, особенно для тебя, дочка. Спасибо тебе, Миролада, за то, что привела их. А я-то думал, ты все еще опасаешься: мол, наши чада покамест слишком юны для того, чтобы узнать правду.

– Дети приехали сюда в надежде разыскать Ивана и получить ответы на все вопросы, решить загадки и найти недостающие звенья цепочки. То есть я хочу сказать, что они сами познакомились друг с другом, еще в Заполярске, без моего вмешательства! – ответила мать ему в тон – вежливо и миролюбиво. Однако было заметно, что оба моих родителя не так давно спорили на эту тему.

– Я в курсе. Ну, раз так, значит они уже достаточно зрелые и самостоятельные, дабы самим во всем разобраться. Верно, Конкордия? Что скажешь?

– Да, папа, – только и смогла вымолвить я, неожиданно растеряв все слова.

Мы уселись за стол.

– Конкордия, я летел за вами от самого ангара и оберегал вас. Не гоняй с такой скоростью, садись более плавно, и, в конце концов, сколько раз я произносил это в своих видеоуроках: никогда и ни при каких обстоятельствах не меняй угол атаки при планировании! – произнес он, слегка раздражаясь. – Тебе еще учиться и учиться. А вообще, я горжусь тобой, дочка. Как лучшей аэробайкершей своего времени. Сейчас на личном транспорте летают три четверти жителей земли, выживших после Наводнений, Торнадо, Вулканов и Землетрясений – мне легко вести учет: ведь живут-то они теперь в России, под моим наблюдением. Но ты среди них – одна из первых. Собственноручно заново собрать микролайт, да еще такой стильный!..

– Мне просто повезло, папа, – скромно ответила я, – все дело лишь в том, что я – твоя дочь. И потом, в нашем аэроклубе хранится много железа, так что я еще и дирижабль сколочу, вот увидишь. Знаешь, мы с подругами с десяток старых фюзеляжей, найденных на местах катастроф, превратили в забегаловки, и сейчас у меня имеется небольшой доход, которого хватит на то, чтобы заказать последнюю модель двигателя от Maybach! А мои однокурсницы с экологического факультета – так те вообще собственноручно полностью собрали себе мотодельтапланы, предварительно выехав на джипах за кордон, в пустыню, и разыскав на свалках бывших мегаполисов незаржавевшие остатки автомобилей. Некоторые даже, разбогатев на подселении к себе в дом зажиточных финских беженцев, слетали в то, что осталось от несчастных Штатов, где наткнулись на ряд брошенных ангаров. Теперь у них такие крылышки, о которых я могу только мечтать. И все перебиралось и тюнинговалось на топорных стапелях в обычных гаражах!..

– Про подруг твоих я знаю, – прервал отец мой рассказ довольно сурово, – раздолбайки! Мы с Лилианой и двумя ее огненными сестрами с трудом удерживали воздушные потоки в нужном направлении – пусть скажут спасибо, что не разбились, безбашенные малолетки. Как же их трясло! Особенно тех, у которых микролайты с обратно стреловидными крыльями, срубленными из фанеры и грубого самопального перкаля. Такой дивергенции не было даже у Flaying scissors-15.5 Eos во время неудачного распарашютирования треклятых «ножниц»! А чего стоило сооружение воздушной подушки над туманными трясинами и болотами, а охрана хайвэев во время Торнадо, когда эти горе-курсистки вздумали пересечь континент на двух колесах! Пришлось задействовать столько энергосил, истощая экзосферу! Если и дальше будем так тратиться, то климат на земле восстановить будет невозможно. Озоновые дыры разрастутся до одной четвертой воздушной оболочки. К тому времени беженцы и иммигранты выпотрошат российские недра, как когда-то американская солдатня – мой холодильник. И все растащат по своим закромам. А вы будете сидеть голодные, с полными кошельками никому не нужных денег…

– Но прежде ты говорил совсем другое – я помню ваш с мамой разговор, хотя мне тогда было четыре с половиной года… – я запнулась, осознав, что припоминаю время перед самой гибелью отца, – мол, когда приблизится конец света, и катастрофа пожрет континенты, то выживет только Россия – страна, которая предоставит убежище жителям всего мира. И в благодарность за свое спасение уцелевшие люди сделают ее богаче, чище, цивилизованнее.

– Это древнее тибетское пророчество, – вздохнул отец, – но кто знает, как его правильно истолковать? Возможно, в нем говорится о тех временах, которые еще впереди? Ну, хватит об этом. Дай же мне познакомиться с твоим товарищем, – и он ободряюще улыбнулся Этьену, а потом, помедлив, протянул ему руку. Принц Грозы ответил взаимным рукопожатием, и на мгновение его ладонь осветилась голубоватыми с золотистыми вкраплениями языками пламени, – наконец-то мы нашли тебя, Этьен. Я и твоя мать долго не могли понять, где ты находишься. Лишь пару месяцев назад впервые обнаружился твой след.

Сын Шаровой Молнии молчал, но его красноречивый взгляд был вполне понятен моему отцу.

– Ты не должен на нее сердиться, – мягко сказал Арсений, – Лилиана не бросала тебя, – просто вы потеряли друг друга – у порождений Стихий такое случается, это заложено в самой вашей природе. Разве ты порою не чувствуешь хаоса и полнейшей путаницы в голове, когда пытаешься вспомнить свое прошлое?

– Да, – нахмурив лоб, медленно проговорил Этьен, – иногда мне кажется, что я не могу собрать разрозненные воспоминания воедино и определить их последовательность. Мне мешают лакуны в памяти, временные и пространственные. И когда я пытаюсь наверстать недостающее, восстановить очередность тех или иных событий, у меня даже начинает немного побаливать голова.

– Все правильно, мой мальчик, но тебе нечего бояться – это ведь не какая-нибудь опухоль, свойственная людям. Попробую объяснить тебе, почему так происходит. Видишь ли, Шаровые Молнии вынашивают детей очень долго, но производят на свет… как бы это поточнее выразиться… не новорожденных. Впервые ребенок может видеть небо и солнце, будучи еще чуть ли не яйцеклеткой, начиная с полутора лет от зачатия, реже – с пяти лет, крайне редко – только лишь к одиннадцатому году срока вынашивания. Представляешь себе такой вот одиннадцатилетний эмбрион? А между тем, он крохотулечка, как и всякое дитя! Все это время он связан с пуповиной Молнии, через которую, помимо жизненно необходимых химвеществ, в его мозг поступают воспоминания матери, опыт предков, интуиция, рефлексы. Таким образом, дитя познает мир и учится видеть жизнь глазами матери, будучи в состоянии зародыша. Время от времени малыш покидает материнское чрево, отдаляясь на миллионы парсеков и столетий – порезвиться, попутешествовать, набраться опыта, пуповина же при этом натягивается незримой нитью до напряжения и треска. Порой она вспыхивает яркой и мощной молнией в совершенно ясном солнечном небе, нередко вызывая замыкания в электроцепях. А если у матери образуется двойня, то подобные натяжения пуповины накапливают избыточное количество зарядов, что приводит к взрывам. Но самый мощный взрыв – это роды и разрыв пуповины. Если постараешься, ты можешь даже припомнить это событие, похожее на зарождение новой Вселенной. Вас с Лилианой раскидало по разным измерениям. Очевидно, ты попал в параллельный мир, где сразу стал старше на три года, то есть, по сути, родился трехлетним, – Арсений сел за стол напротив нас, глядя в упор на приоткрывшего рот от напряженного внимания Этьена, и лицо отца осветилось разноцветным светом гирлянд, – а затем ты очутился в сороковых годах прошлого столетия – уже в нашей реальности. Очнувшись, Лилиана сразу же поспешила к месту катастрофы, но тебя там более не было. Какое-то время она пыталась тебя искать, да и ты, я думаю, тоже пробовал с ней связаться.

– Да, – ответил Этьен и, подумав, добавил, – но тогда мне казалось, что мы уже встречались с нею после моего рождения, и притом, неоднократно. Так, выходит, эти встречи происходили не после, а до моего рождения, во время так называемых временных родов. То есть, я хочу сказать, все Молнии всегда «выгуливают» своих чад, выводя из утробы подышать свежим воздухом?

– Так уж устроено ваше естество, – развел руками Арсений. Но никто не думал, что при родах ты покинешь нашу реальность – такое случается раз в миллион лет. Обычно детей Молний отбрасывает на другой конец Галактики.

– Теперь понимаю. Думаю, что не только я, но и абсолютно все служители Начала Огня помнят момент своего рождения, в отличие от людей. Пусть даже слабо и путано. А после отделения от матери через некоторое время мы переходим в новую форму существования – затем, чтобы появляться в дождь и таять в солнечную погоду. И тогда с нашей памятью начинают происходить странные вещи.

– Увы, – печально проговорил отец, – вступая в переходный возраст, вы утрачиваете материнскую защиту – легко развоплощаетесь, теряете многие воспоминания. Однако ты, Этьен, взамен приобрел другие чудесные свойства, коими прежде никто из детей Молний не обладал. Очевидно, на тебя повлияли не зависимые от Лилианы источники питания, да плюс свет иной реальности, поскольку в тебе проснулась предрасположенность к трансформации плотного человеческого тела и даже к некоторым изменениям во внешности – стабилизирующее устройство Конкордии дало лишь небольшой толчок. А также появилась способность к длительному сохранению полученной на земле информации.

Дело в том, Этьен, что, начиная от сотворения мира, существуют лишь четыре типа гибридов человека и Стихии, среди которых два отличаются нестабильностью – это Архангелы Огня и Воздуха. Дети Шаровых Молний, рожденные от земных мужчин, силой мысли и разряда могут преобразовывать себя, принимая субтильный человеческий облик, и своим поведением напоминать людей. Иногда они выглядят плотными, реже – полупрозрачными, что пугает окружающих – о призраках дождя сложено немало легенд и страшилок. Но нестабильна у служителей Начала Огня вовсе не жизнь, которая, собственно, не прерывается, а лишь временно меняет форму существования – нестабильна у детей Молний память. Абсолютно все Архангелы Огня с утратой человеческой оболочки каждый раз начисто забывают все, увиденное на земле. Ты же, Этьен, исключение. Ты стал запоминать образ Конкордии, ваши с ней беседы. Это совершенно новое в мире Архангелов…

– Но я точно Архангел? Дело в том, что иногда я в этом…

– Вне всякого сомнения, Этьен, ты Архангел!

– Но тогда почему я один такой особенный? Может быть, другие Архангелы Огня тоже могут запоминать свои прошлые жизни…

– В том-то и дело, что ты один-единственный за все вре…

– А в чем тогда проявляется нестабильность Архангелов Воздуха? – перебил Арсения Этьен.

– В смене тел. Если ты появляешься каждый раз с одной и той же внешностью, то служители Начала Воздуха не тают, а меняют лица, словно маски. Но не будем уходить от темы – речь сейчас идет о тебе, Этьен. Итак, в ближайшие дни вековой опыт твоих предков вместе со всеми тайными знаниями вернется к тебе.

Твое периодическое рождение в плотском телесном человеческом облике – не сказать, чтобы было аномальным, но то, что случалось с тобой – совершенно феноменально. Ты не просто мог становиться видимым для человеческого глаза, ты каждый раз появлялся в одежде и обуви, умел поднимать с земли и удерживать предметы, мог поздороваться за руку с Конкордией, не ударив ее при этом током. А эта твоя гитара! Откуда она взялась? Что с тобой не так? Что ты такое? Ты загадка, Этьен. Для меня, Миролады, Лилианы, ее родни, для других Архангелов, ты – нечто, из ряда вон выходящее. Но разгадать эту тайну теперь, после окончательной стабилизации тебя Конкордией, не представляется возможным: путь в бестелесное закрыт.

Прежде, едва напав на твой след, мы тотчас вновь теряли его из виду – ты, как и положено Архангелу Огня, перемещался с места на место, из мира в мир. Или таял, чисто снег. А поскольку ты таял, нам так и не удалось вступить с тобой в контакт, получить ответы на свои вопросы. Порой даже казалось: вдруг это нечто вроде детской игры, которую ты с нами затеял, да еще пытаешься вовлечь в это Конкордию – ты ведь частенько вился вокруг нее. Мы не знали, как к тебе подступиться, просто наблюдали. К счастью, поначалу еще Лилиана хорошо могла нащупывать твой след даже в твоем незримом облике…

– Да, – протянул Этьен, растерянно оглядывая себя и смотря по сторонам, словно ища защиты, – видимо, я болен. Мне не следовало становиться человеком.

– Напротив, – улыбнулся Арсений, – тебе обязательно следует навсегда остаться человеком, ибо ты уникален в своем роде.

И Арсений похлопал Принца Грозы по плечу, отчего над головой Этьена возник сноп рассыпавшихся искр.

– На всякий случай скажу еще во что, – добавил он, – не вздумай считать себя калекой или эдаким разнесчастным одиночкой на всем белом свете. Счастье, что ты у нас есть, и мы ни за что не оставим тебя.

Этьен улыбнулся и виновато опустил глаза.

– Папа, а есть ли способ сделать Этьена таким, как все? Ну, то есть обычным человеком, чтобы ему не надо было всякий раз заряжаться через игнитопояс? – наконец-таки задала я так давно волновавший меня вопрос. – Ведь наверняка все эти развоплощения и восстановления физически очень болезненны, хотя я думаю, что Этьен все равно мне в этом никогда не признается.

– Разумеется, я, собственно, для этого здесь и нахожусь, – оживился отец, – мне известно, как сделать вечную аккумуляторную батарею прямо в своем сердце. Она будет подпитываться автоматически и от грозы, и от солнца, и от фонарных столбов – словом, от всех существующих в природе источников! – тут Арсений Зимоглядов сделал паузу и задумался, подыскивая нужные слова. – Дело в том, что, получив недостаточное количество материнской любви и огненного молока, недоношенный ребенок Молнии гораздо быстрее, чем родившийся своевременно, разряжается и остывает. И после каждого воплощения с прекращением дождя тает все стремительнее и стремительнее, сажая аккумулятор своего сердца, – отец мельком взглянул в глаза Этьену и вновь обратился ко мне, – а в случае аномалии Этьена дела обстоят еще хуже. Поскольку он не просто проекция, вроде уплотненной непрозрачной голограммы, а, как я уже говорил, существо из плоти и крови, скелета и мышц, гитары, одежды и всего остального прочего – то он уязвим и подвержен старению. Ведь его возникновение – это переход из плазменного состояния в плотную материю, что требует колоссальных энергозатрат. Еще немного, и сердце Этьена износилось бы окончательно, мы бы навсегда его потеряли. К счастью, ты подоспела вовремя и спасла его. Этьен уже не разрядится до конца.

– Я?! Спасла?

Вот оно что. Мне и в голову не приходило, что Этьен с каждым разом терял свои жизненные силы, сгорая, как спичка. Я считала его неуязвимым и могущественным сверхчеловеком. Страшно подумать, что я могла его потерять – особенно сейчас, после того как он окрестил меня своей Глорией, и это «назначение» наделило меня определенной долей ответственности. Хотя, впрочем, даже если бы Этьен умер у меня на глазах, я бы о его трагическом конце так и не узнала. Подумала бы, что он всего лишь развоплотился. А позже бы просто решила, что я надоела ему, вот и не объявляется больше – обычное дело, мне тоже частенько многие надоедали. Я бы ни капельки не обиделась. Забыла бы о нем, и все тут.

Забыла бы? Вряд ли. Не то, чтобы мы поклялись друг другу в вечной дружбе и скрепили союз кровью – нет. Но тем не менее Этьен сделал меня особенной, не такой как все. Благодаря ему у меня теперь есть своя сказка, своя романтическая тайна. Иду я, типа, по улице, вся такая задумчивая, а прохожие глядят на меня тупо, как пешки, не догадываясь о моей великой миссии – быть задушевной подругой Архангела! Ах, до чего же возвышенно и красиво считаться его Глорией! Пожалуй, мое самомнение раздувается все больше и больше, как бы ни лопнуть от важности. Ха!..

Нет уж, никогда не быть мне прежней.

Но какой бы соблазнительной ни была сама мысль об этом, я ни за что не стану даже пытаться соответствовать вымышленному идеалу вечного романтика. Я останусь собой. Конкордией. И буду присматривать за своим огненным другом в оба, кабы не стряслось с ним какой беды. Мы вернемся в Заполярск, я представлю мужу Этьена, как случайно нашедшегося родственничка со стороны мамы – звучит правдоподобно и отчасти соответствует действительности. Он будет жить у нас в одной из пустующих комнат, найдет занятие по душе, устроится на работу – и только потом съедет в квартирку неподалеку. Впрочем, я, пожалуй, тоже начну трудиться с ним за компанию. Хватит зависеть от мужа, тем более что у меня есть теперь свой тайный счет в банке. Если Эрик будет против, то пусть он катится к черту! А что, если мне принять участие в гандикапе воздушных гонок или стать первой в мире женщиной-аэротаксисткой?..

Все эти мысли пронеслись у меня в голове в течение каких-нибудь нескольких секунд. Очевидно, что-то отразилось на моем лице: я заметила, как Этьен внимательно наблюдает за мной и улыбается. Я улыбнулась ему в ответ и подмигнула: мол, видишь, каков он в действительности – мой отец! Просто мировой! Так что не унывай. Прорвемся. Все будет хорошо.

У меня возникло странное ощущение, будто мы с Этьеном состоим в родстве: скажем, как кузен и кузина. И сегодня, в долгожданный час, мы собрались у одной из наших общих тетушек, дабы вместе отметить какой-нибудь большой семейный праздник – Жаворонки там или Ярилин день. Царит атмосфера радушия, тепла и приятной суеты, какая бывает, когда все вместе лепят пирожки, украшают стены веточками и вспоминают старые добрые времена. А все лишь потому, что годы, проведенные в воинской части, общие тайны и общее прошлое – все это породнило и сблизило наших отцов и матерей. Кажется, и Этьен чувствует то же самое. Складки на его лбу разгладились, и лицо приняло умиротворенное выражение: ведь мы с родителями поможем ему и ни за что не оставим его. Я сделаю все, что смогу…

Последнюю фразу я произнесла вслух, и Этьен посмотрел на меня глазами ребенка, увидевшего живого Деда Мороза. Я тотчас вернулась в реальность: знал бы мой герой, какой я бываю иногда вредной, ленивой, грустной, скучной, занудной и посредственной! Впрочем, я позабочусь, чтоб он узнал об этом как можно скорее. Пожалуй, устрою-ка я ему проверку на вшивость…

А отец между тем все продолжал нас удивлять.

– Конечно, мы с матерью возьмем на себя часть ваших проблем. В последнее время мы, собственно, только этим и занимаемся. Насчет стабилизации Этьена ты, дочка, не беспокойся. Но каких трудов стоили нам все наши бесполезные попытки свести вас вместе и познакомить, если бы ты знала!.. Да-да, я и Миролада неоднократно прикладывали к этому руку, но все оказывалось тщетно. Пока вы сами… подождите, не все сразу, – выставил отец вперед руки в протестующем жесте, видя, что мы с Этьеном приготовились закидать его вопросами, – да, на самом деле это была наша идея, хотя потом мы и стали сомневаться в возможности ее реализовать. Но я знал, Конкордия, что если вы все-таки встретитесь, то ты непременно захочешь стабилизировать Этьена, подсоединив к нему аккумулятор, магнето и тому подобное. Я ведь слишком хорошо тебя знаю несмотря на то, что вместе мы пробыли совсем недолго. Зато потом, после уходи из жизни, я всегда находился рядом с тобой, хотя ты об этом и не подозревала. И когда Лилиана в очередной раз обнаружила тебя, Этьен, – отец снисходительно улыбнулся моему товарищу, – надо было срочно что-то предпринимать. Ведь твоя мать, Шаровая Молния, не без оснований опасалась вторгаться в твою магнитную сферу, параметры которой могли быть выстроены оборонительно по отношению к ней, ибо если бы она в этом случае попыталась вступить с тобой в контакт, то это стоило бы Земле тысячи жизней вследствие мощного взрыва. Тогда-то у меня и родился план. Я не стал сразу посвящать в него Мироладу: она бы не одобрила его из каких-нибудь этических соображений…

– Глупости! – бросила мая мать.

– …она не из тех, кто любит рискованные предприятия. А посему я ограничился лишь тем, что сказал ей: «Мироладушка, я напал на след Этьена». Тем более что она и так знала об этом от Лилианы. И вот тогда мне пришлось обратиться за помощью к своему старому другу Ивану Гейне…

– К моему отцу? – воскликнул Этьен, и я, сидящая рядом с ним, почувствовала, как напряглась и наэлектризовалась его рука.

А я, в свою очередь, добавила:

– Так Иван все это время находился рядом с нами, поблизости?! Но где именно? Ведь мы вознамерились отправиться на его поиски.

– Далеко ходить не надо, – лукаво подмигнул отец, – помнишь сторожа с автостоянки, – который заметил, что ты часами ошиваешься на заброшенной стройке. Такой любопытный, липучий, везде нос сует. Кажется он тебя, Конкордия, раздражал.

– Вон оно что, – засмеялась я, – а я-то думала, что это за странный тип, чего это он вдруг ко мне прицепился? Ужасно смешной, но все же не подозрительный. Если б я тогда знала, что это отец Этьена, я бы была с ним поразговорчивее и повежливее. Но почему он напрямую не сказал, кто он такой? Не представился? – удивилась я.

– Действительно, странно, – согласился Этьен, однако было заметно, что он с трудом подавляем желание сказать, что это вовсе не странно, а обидно.

– Поймите же, дети, – терпеливо начал отец, – Иван по натуре человек скромный, деликатный, застенчивый и, вдобавок, очень чувствительный. Ему неловко вспоминать прошлое и делиться происходящим с кем бы то ни было – с вами ли, с Мироладой ли. А если уж откроешься кому-нибудь, доверишься, то обсуждать и ворошить все это, хочешь – не хочешь, а придется. Ну, сами представьте: вы стоите под дождем, где-нибудь на крыше, и вдруг подваливает незнакомый сторож с автостоянки да говорит: «Здрасьте, дети. Этьен, я твой отец». Тут такое начнется…

А еще он по-прежнему любит твою мать, Этьен, они до сих пор периодически встречаются. Именно серьезность их отношений и заставила меня уйти в сторону. Вообще, до встречи с Мироладой я был еще тот ловелас… – самоиронично усмехнулся отец, но сразу же вновь посерьезнел, – словом, сейчас многое зависит от вас. Иван на самом деле вовсе не такая уж деморализованная развалина, каким он себя считает или какой старается казаться, нет. И эта дурацкая работа на стоянке абсолютно ему не под стать – не в его она духе. Молодых пацанов учить летать – вот, что ему нужно! Как-нибудь общими усилиями мы Ивана встряхнем. А то ведет себя, понимаете ли, как ветеран, потерявший обе ноги, взвод солдат да в придачу родную хату, которую сожгли враги! Даже со мной молчит. Нет, сказал он мне, как-то надысь, вот какую фразу: «Ты останешься вечно молодым, Арсений, а я давным-давно рохля, и у меня свои заботы, незачем тебе про них знать». Надо же! А то, что я вообще уже не человек, об этом он не подумал. Эх, старина Иван…

Вот так-то вот, – подытожил Арсений Зимоглядов, – теперь давайте поговорим о том, как навсегда стабилизировать тебя, малыш, – улыбнулся отец Этьену, – а уж организацию вашей встречи с Лилианой я возьму на себя.

При этих словах Принц Грозы, прежде облокотившийся на стол и склонивший голову, резко выпрямился и вперил нетерпеливый взгляд в Арсения. Я машинально придвинулась к товарищу локтем.

– Итак, самое важное, что тебе необходимо, – наставительно заговорил Арсений, – это попросить у Высших Сил энергию четырех основных Первостихий. Энергию Огня – у Солнца, поскольку вторая Шаровая Молния уже ничего нового уже дать тебе не сможет. Энергию Земли – у Вулкана или Полярного Сияния, Воздуха – у Торнадо или Шторма, и энергию Воды – у Водопада. Ну, или как вариант – у Цунами. Впитав ее, ты, Этьен, сможешь пребывать в человеческом теле как в солнечный, так и в пасмурный день. И даже останешься «на связи» где-нибудь под землей в метро. Все батареи мира будут питать тебя одновременно – по две супплетивно. И как только четыре разного рода Стихии в тебе уравновесятся, как только процесс «утряски» завершится, ты станешь самым обычным человеком. Но человеком… как бы это выразиться поточнее, с шунтированным сердцем, или с кардиостимулятором что ли? А игнитопояс можно будет спрятать подальше в шкаф. Впрочем, лишний аккумулятор иметь про запас под рукой тоже на всякий случай не помешает.

Итак, стабилизироваться тебе, Этьен, несложно. Для начала вам с Конкордией следует подобрать команду опытных товарищей и отправиться в такие места…

Но, увы, что за это места, узнать нам не удалось. Недосказанные слова так и замерли на устах отца. Он вдруг резко дернулся и задрожал, его тело принялось пульсировать, испуская протуберанцы. Тогда ему ничего не осталось, как вскочить со скамьи и отбежать от нас на безопасное расстояние.

– Простите, я, кажется, заговорился, а энергия моя на исходе, – послышался дрожащий голос Арсения Зимоглядова, который завибрировал и стал растворяться в воздухе, – к счастью, главное я сказал, а дальше по ходу дела вы сами сообразите…

Там, где только что стоял отец, теперь клубилось золотое облачко.

– Мы встретимся снова… – пронеслось в воздухе, и облачко рассеялось.

Ледяной душ будничной реальности

Мама предложила Этьену еще раз осмотреть дом и выбрать себе комнату. Он остановился на моей любимой мансарде, куда я в детстве любила убегать вечерами. Похоже, что у моего приятеля тоже врожденная любовь ко всяким там крышам, чердакам, башням, смотровым площадкам и вышкам. Впрочем, комната и, впрямь, была уютной – мама, не кривя душой, похвалила вкус Этьена. Часть потолка представляла собой стеклянный купол – лантерну. Она автоматически распахивалась, когда я поднималась от пола на платформе, закрепленной на червяке, прямо на крышу – а то и выше ее уровня. Створки лантерны были выполнены в виде лепестков бутона, и зачастую они все лето стояли распустившимися. Случалось, я засыпала меж них, подобно игрушечной заводной дюймовочке, под россыпью ярких огней, упав на плед подле телескопа. А просыпалась, уже позолоченная первыми лучами солнца. Так на меня изо дня в день нарастали все новые и новые слои загара.

Стены мансарды были оклеены старинными картами мореходов, моими детскими рисунками и фотографиями. На полу у стены и под кроватью громоздились ящики с игрушками, яркими цветными книжками и складными спортивными тренажерами. А на книжной полке над письменным столом теснились глобус и теллурий – оба в позолоченном обрамлении – а также старинная дедова навигация, закрепленная на полированном основании: гирокомпас, гирогоризонт и секстан. Ниже, среди книг, располагались, принадлежащие ему, кортик, ордена, медали, кубки. Этьена сразу же заинтересовала буквально каждая мелочь в этой комнате, что мне было очень приятно.

– Когда я летал среди звезд, – разоткровенничался мой друг при виде приборов, – то не нуждался ни в какой навигации. Мне казалось, что я точно знаю, где какая планета находится – я мог охватить своим сознанием всю Вселенную! Это то же самое, как, закрыв глаза, почувствовать свою почку, сердце, легкие: ты знаешь о них, хотя никогда их не видел, и они никогда не давали о себе знать. Просто призываешь на вооружение интуицию, сосредотачиваешься, мысленно сгущаешь тепло внутри тела именно там, где находится искомый орган, раз – и ты уже «видишь» селезенку и понимаешь, для чего она тебе дана, плохо ли ей или хорошо. Так я слушаю нашу Галактику и сотни других Галактик. Между ними сложнейшие парамагнитные поля в виде волн и нитей, подобно паутине. Дергаешь за одну нить – звенят остальные. Это неповторимая музыка! И я чувствую все взгляды, направленные вверх, в пространство, вижу все приборы, меряющие межзвездную пыль и делящие небосвод на квадранты. Из-за этих нелепых замеров люди нередко представляются мне слепцами с белыми тросточками. Они ощупывают то, что я вижу шестым чувством. Ни разу я еще не плыл в небесах по приборам. Но зато ощущал, как взрезают слои атмосферы всевозможные летательные аппараты. Громче всех создают какофонию космические корабли. Выйдет «Шаттл» на орбиту, а за миллионы парсеков раздается эхо – такой вот магнитный резонанс…

– Это правда, или это только твое предположение? – поинтересовалась я, заправляя кровать для Этьена свежей простыней.

Малыш ведь верит в свои фантазии. А еще он любит красивые метафоры.

– Если где-то что-то убавляется – значит, где-то что-то прибавляется. Это я про такую ничтожнейшую пылинку мироздания, как модуль, покидающий земную орбиту и уносящийся в космический вакуум, в котором все системы изолированы и уравновешены. Пылинка весом в десять тонн оторвалась от Земли и улетела, а целая Вселенная вздрогнула: на Земле – дожди, на Солнце – бури.

– Никогда об этом не думала, – честно призналась я и случайно зевнула.

– Ну вот, ложись и подумай.

– Спокойной ночи, Этьен!

– И тебе спокойной ночи, Конкордия!

Оставив Этьена в мансарде, я, прежде чем лечь, завернула к маме пожелать ей приятных сновидений, но тотчас почувствовала, что от серьезных разговоров мне не отвертеться. Пройдя через мамину спальню и заглянув в ее рабочий кабинет, я убедилась, что хозяйка заповедника пока еще не думает ложиться, а беседует по видеомосту, делая записи в органайзере. Мама подала мне знак рукой, и я уселась ждать ее на пуфике у трюмо, машинально считывая надписи на склянках с духами и кремами.

– Утром звонил Эрик, – укоризненно сообщила мама, заходя в спальню, – он вчера вечером приехал из экспедиции и уже сутки как обеспокоен твоим отсутствием, а еще тем, что у тебя выключен телефон. Мне пришлось изворачиваться и придумывать разные небылицы, – мама скорчила недовольную гримасу, – где ты ночевала?

– Не дома, естественно. Ведь я была с Этьеном на крыше, как и сказал отец. И что ты ответила Эрику?

– Что сломала ногу, а ты за мной ухаживаешь.

– Здорово! – вырвалось у меня. Сказав это, я оторопела: вот уж не думала, будто мне придется Эрику так нагло лгать, да еще и радоваться этому. – Спасибо, мамочка! И как ты додумалась отмазать меня на такой длительный срок – кости ноги могут срастаться целых три месяца!

– Сама не знаю, – снисходительно, словно ставя «тройку» двоечнику, ответила мать, – но учти: это в последний раз. Выкручивайся сама, как хочешь.

– Ты считаешь, что я не права, помогая Этьену?

– Просто не лги.

– Но Эрик не поймет меня, я уже пыталась говорить ему правду! – возмутилась я.

– Когда подстраиваешься под кого-то, изворачиваешься, ты перестаешь быть личностью, – наставительно сказала мама, вскидывая и без того высокие изящные брови, – но твоя задача сейчас – хотя бы просто позвонить ему.

– Ерунда! Если ему неймется – сам пусть и звонит, пока не дозвонится. И вообще, где не надо, он проявляет упорство, а где надо быть жестким – он размазня.

– Родная моя, ты не справедлива к мужу, – терпеливо сказала мама, садясь на постель, – Эрик тебя просто очень любит и готов закрывать глаза на многие вещи, что ты творишь. Он согласен мириться с чем угодно, лишь бы тебя не потерять.

– Работу он любит, а не меня! А если бы любил, то позволил бы завести ребенка! – я чуть не задохнулась от обиды. – И он … он просто не хочет смириться с существованием Этьена. Он считает меня психически больной!

– Может, стоит запастись терпением?

– Я уже достаточно терпела, – горячо возразила я, – Эрик краснеет от гнева до корней своих мышиных волос, лишь стоит мне заговорить о ребенке, об Этьене, о том, что я чувствую, о дедушке с его книгами, о заповеднике! Он меня даже не слушает, и не пытается понять. Ученый, видите ли!

– Может, он тебя просто ревнует, – не сдавалась мама, – к Этьену, к твоему внутреннему миру, который ты так тщательно от всех оберегаешь?

– Но мама, это же смешно. Он мой, как ты выражаешься, мир, всерьез не воспринимает. А Этьен для него – якобы плод моего навязчивого воображения. К тому же такому прагматику и материалисту, каким является Эрик, Принц Грозы может показаться слишком эфемерным, чтобы к нему ревновать.

– Однако же теперь ты его природу сделала достаточно земной и ощутимой, материалистичной.

– К чему ты клонишь? – не поняла я.

– Да все к тому же. Что ты сейчас чувствуешь, – на лице мамы появилась легкая улыбка, – эфемерность или запах мужской рубашки на разгоряченном теле?

Опять двадцать пять! Как всегда, мама неверно истолковывает мои слова и действия. Когда же она, наконец, поймет: я не совершаю опрометчивых поступков под влиянием эмоций!

– Что ты хочешь этим сказать?! – возмутилась я.

– Только то, что, в конце концов, Эрик выследит вас с Этьеном, и тогда вам обоим ни за что не выкрутиться: в историю, будто бы этот очаровательный Архангел некогда был бесплотным духом, Эрик в жизни не поверит! Решит, что ты бесстыдно наставляешь ему рога. Об этом ты не подумала?

И мама многозначительно посмотрела на меня: мол, мне тоже с трудом верится в вашу платоническую дружбу.

– Думаю, что тебе пора спать, – сухо ответила я.

Миролада Мстиславна глубоко вздохнула и молча сняла халат.

В ночной рубашке в мелкий цветочек мама вдруг показалась мне такой хрупкой и нежной, что исходящая от нее волна спокойствия захлестнула меня с головой, и мне неожиданно вновь захотелось стать маленькой девочкой и зарыться у нее на груди от всех невзгод. У меня защипало в глазах. Я взяла из маминых рук халат и повесила на спинку старинной кровати.

– Спокойной ночи, мама!

– Позвони Эрику!

– Обязательно.

Поцеловав маму, я поскорее вышла из ее апартаментов, но спать уже расхотелось, и я потихоньку спустилась на цыпочках вниз по лестнице, осторожно открыла скрипучую дверь, выбралась на террасу, уселась на крылечке и задумалась.

****

Мама совершенно не знает Эрика. Ведь я ей половины всего не рассказываю. С чего ему ревновать меня – мой муж до тошноты уверен в своей неотразимости! И тут дело не только в омолодительной сыворотке, благодаря которой он выглядит так, что ему никто более тридцати семи лет не дает – слишком уж он весь такой правильный: не курит, не пьет, не волочится за женщинами – словом, ведет здоровый образ жизни. Защищает диссертации, выступает на телеканалах с докладами, пользуется успехом в определенных ученых кругах… Эрик удачливее и умнее большинства своих коллег, и по его глубокому убеждению жена – собственность, трофей и награда, заслуженная им по праву. Когда-то я дарила Эрику лучшие чувства, но в ответ вместо знаков внимания и ласковых слов получала следующее: «Дорогая, ты меня вдохновляешь своей любовью на небывалые подвиги! Никто еще никогда не наделял меня такой силой. Лишь благодаря тебе я сделал наиважнейшие научные открытия. И дабы проверить их, уезжаю на полгода к новым месторождениям…» Да он просто лицемер, который не способен оценивать достоинства других! Конечно же, я не буду ему перезванивать. Пусть поволнуется, понервничает, поревнует, авось до него дойдет, что он может потерять мое доброе расположение!

Ну а как быть с Этьеном, его фантазиями и желаниями относительно меня? Я стараюсь не задумываться об этом. Мне лишь искренне хочется, чтобы семья Гейне воссоединилась, чтобы все они были вместе и счастливы. Однако, несмотря на заверения в дружбе, Этьен теперь не сводит с меня глаз, и взгляд его отнюдь не платонический. Отныне я больше не воспринимаю всерьез байки о Глории, считая ее образ прекрасным вымыслом. И это только потому, что Этьен имел неосторожность признаться, будто видел в ней меня. Или ее во мне. Но самое интересное во всем этом то, что, в действительности, рассказы Этьена о своей так называемой музе вызывают у меня в памяти картины из моего детства. Так и есть, в четыре года от роду я танцевала среди оленят. Как факт, я пачкала мордашку соком от земляники, когда набивала рот горстями. (Это происходило здесь, в заповеднике, где мой дед работал, когда ушел в отставку). Я была озорницей и все время хохотала. Кажется, у меня вскакивали веснушки. Все это правда. Однако детство давным-давно закончилось, а вместе с ним прошла и моя беззаботность. И потом, я гораздо слабее и беззащитнее Глории, что бы там Этьен ни говорил. Мне постоянно нужна поддержка, необходимо, чтобы кто-то указывал мне путь, принимал за меня решения.

В этом отношении я за Эриком, как за каменной стеной. Он очень надежный, адекватный и предсказуемый человек. Работает почти всегда на крайнем Севере, привозя домой деньги. Мы очень редко видимся и никогда не ссоримся. Что еще надо для счастья? И так идеальные условия. Я предоставлена самой себе, живу в достатке, гуляю, где захочу, встречаюсь с друзьями, в том числе и ребятами из воинской части, с аэродрома – экстремалами. Правда, нас объединяет исключительно спортивный интерес – аэробатика. А еще я лазаю по крышам, и нет ни одного здания, где бы я не побывала. Гуляю по стройкам, особенно вечерами. Беру с собой подзорную трубу, дабы с высоты понаблюдать мир, огни ночного города. Там, в Заполярске или Нью-Лэнде, как его называют беженцы, на высотах и высотках, у меня завелись особые друзья – руфферы, любители обустраивать бесхозные крыши и проводить на них все свободное время. Некоторые так и живут в стеклянных надстройках с голубями или же устанавливают палатки подальше от антенн: в наш век перемены климата квартиры не нужны, достаточно спальников да тентов на зиму. А вообще, они постоянно странствуют по свету, занимаясь косплеем и одновременно работая в сети – удаленно. Лидер руфферов Севера Наташа Миротворец в свое время отвоевала у собратьев для меня право неприкосновенности моей недостройки. А я для них, в знак благодарности, стащила из потайного сейфа Эрика схему подземной канализации, дабы руфферы смогли проникнуть к диггерам и отомстить им за ограбление четырех африканских подростков. Муж долго потом рылся во всех своих ящиках в поисках чертежа, но так ничего не заподозрил. Какое счастье, что Эрик не знает о моем круге общения! Иначе он, не раздумывая, поместил бы меня в психушку. А пока что я совершенно счастлива. Ну, или почти счастлива: на «северный», так сказать, лад…

Но странное дело. Всякий раз, когда я нахожусь здесь, рядом с мамой, в родном доме, замужество и жизнь в Заполярске кажутся мне далекими и нереальными, словно ничего из этого не было и нет. Оказывается, так легко стереть Эрика из памяти и не вспомнить о нем вовсе. Вот и сейчас я снова чувствую облегчение, какое обычно наступает после продолжительной болезни. Точно я проснулась и сбросила с плеч тяжелую ношу. Или внезапно наступило отрезвление ума. Или нахлынули слезы примирения после тяжелой ссоры. Или парное молоко из теплой груди, или баня с долгой дороги, или первое зарождение жизни в утробном коконе…

Раньше я ничего подобного не ощущала, принимая тягостные будни как должное. Но тут вдруг появился Этьен и перевернул все с ног на голову. Я сразу поняла, что он, его родители и мои родители – это единое целое. Один мир, организм, одна экосистема. А поставь Эрика рядом с моими родителями – это небо и земля. Эрик из иного теста, он инородное тело. У его родичей, Эрикссонов наверняка другой уклад жизни, другие ценности. Среди них я буду чувствовать себя чужой, как Миклухо-Маклай среди папуасов. Если, конечно, мы с ними когда-нибудь встретимся.

Уже совсем скоро, решив проблемы Этьена, я должна буду покинуть родной дом и уехать отсюда к Эрику, обратно, за две тысячи километров. А так не хочется. При одной лишь мысли о возвращении в Заполярск я чувствую, как ледяная, непосильно тяжелая глыба прижимает меня к земле, как стальной обруч сдавливает мне плечи и грудь. Должна. Лишь только осознание того, что я вновь увижу высотные дома, недостройки и старых друзей, немного утешает меня.

****

…А если обойти аэродром справа и продолжать брести по узкой дорожке, то через пару километров начинают вырастать уже настоящие северные леса – красивые, сизые, болотистые. Без свалок и следов пикников, с гатями посреди топей. С приспособившимися к повышенной температуре клюквой и морошкой, черникой и голубикой. Стройные гордые леса. Со стволами, покрытыми мхами и лишайниками, с листьями, теряющимися высоко над головой…

Порою стволы стоят так тесно, что ветви, переплетаясь, срастаются друг с другом. Где-то в глубине кричит птица, и эхо разносит ее уханье по оврагам. Тропинки теряются во тьме, впереди – там, откуда пары волчьих глаз глядят на тебя настороженно, но в то же время настойчиво…

Только ради этих сказочных мест, пожалуй, и стоит вернуться к Эрику. Вот единственная причина, примиряющая меня с ним.

Нет, все это как-то неправильно. Странно и неестественно. Кошка, живущая инстинктами, привязывается к дому, но отнюдь не здравомыслящий человек. Ну, тогда как же должно быть правильно? Я, честно говоря, не знаю.

Может быть, мне необходимо, подобно Эрику, посвятить себя целиком и полностью карьере, войти в модный и престижный бизнес? Нет, Боже упаси! С коллегами только чай пить хорошо, да и то, коли среди них найдутся родственные души, а не зверье. Но в наше время это редкость: в офисах царит унылая атмосфера скуки, сплетен, интриг. Всюду гадюшник. Да и потом, я сама по себе – безвылазная дикарка, которая ни с кем из чужаков не уживется. Словом, как я уже решила, мы с Этьеном откроем службу аэротакси – скажу Эрику, будто мне совестно висеть у него на шее, обременяя лишними затратами. Будем развозить пассажиров по турбазам, дачам, курортам, санаториям – за копейки, взимая плату лишь за топливо. Знаю, не особо прибыльно – зато весело. К тому же, у меня уже есть собственный счет, о котором Эрик никогда не узнает.

****

К счастью, на мою долю хватает подружек и приятельниц – в основном, среди аэробайкерш, косплееров и руфферов. Лучшая из подруг – Наташа Миротворец – «завелась» у меня лет пятнадцать назад на крыше самого высокого здания, что в центре города, куда я люблю иногда приезжать, дабы вечерами, лежа у парапета, подолгу взирать вниз на сверкающие фарами проезжающие мимо машины да на желтые лужи, отражающие огни расцвеченных окон.

Наташа подошла ко мне и сказала без обиняков:

– Привет! Ты уже решила, за кого будешь сражаться? Ты с диггерами или с нами, на стороне Белых Богов? (Это было еще задолго до серьезной ссоры «высотников» с «подземниками»).

Я повернула голову и увидела светловолосую конопатую девчушку с доверчивыми удивленными глазами, немного жалобными, как у котеночка или щеночка.

– В смысле, что значит «сражаться», ты о чем вообще? – не поняла я.

– Разве ты не участвуешь в войнушке? – конопушка непринужденно уселась на парапет, свесив ноги с высоты пятнадцатого этажа.

– В какой еще войнушке?

– Где бьются не на жизнь, а на смерть Высота и Глубина, День и Ночь, Свет и Тьма – то есть две противоборствующие силы. Мы Белые Боги, они Черные. У нас игрища. Это, между прочим, наша крыша, и здесь ведущие мастера обычно прячут артефакты. Вот я тебя и приняла, видать, за одну из этих… в смысле, новичков.

– Послушай, милочка, – меня взбесило, что эта пигалица мне «тыкает», – к твоему сведению, мне тридцать семь лет! – я прекрасно осознавала, что мне больше семнадцати не дают, и не упускала случая похвастаться своим видом. – И я в ваших дурацких забавах не участвую!

– Ну и что с того, а мне тридцать девять.

Меня задело, что «косплеерша» выглядит ничуть не хуже меня, хотя в те времена для получения сыворотки молодости надо было обладать средствами и связями, как у Эрика.

А потом я узнала, что «Миротворец» – ее настоящая фамилия.

****

Со времени нашего знакомства Наташа ни разу не задала мне ни одного фамильярного вопроса ни о моей частной жизни – типа, сколько у вас комнат, сколько получает муж, кому свекровь подписала дом – ни о соседской черезстеночной бытовухе. Мы с ней дорожим иными ценностями, меряем человеческие отношения схожими категориями, и между нами заключен негласный договор: обывательские темы под строжайшим запретом. Но столь нелюбопытные, не сующие нос в чужую личную жизнь, люди, вроде Наташи – увы, редкость.

****

…Также я иногда участвую для отвода души в одном очень интересном и увлекательном мероприятии – летаю с ребятами на выходные на их стареньком «кукурузнике» в карельские леса, где оборудована сигнальными огнями самодельная ВПП. Там чудесные кристально чистые озера, высокие ели, причудливые березы. А грибы – одной шляпки подосиновика на котелок супа хватит за глаза! Притом и аромат какой стоит!.. А ушица! А дым костра! А песни под укулеле до утра…

В начале нашей совместной жизни Эрик уделял мне куда больше внимания, чем сейчас, хотя и говорили мы, в основном, о его путешествиях в Арктику, в экзотические исландские города – тем не менее, муж обещал свозить меня и туда, и туда, и туда… Он умел красочно описать природу мест, где побывал в экспедициях. Помнится, я выбрала для свадебного путешествия свой любимый Калининград и все близлежащее, что выпадет по маршруту. На ночлег запланировала останавливаться в кемпингах на янтарном побережье. Мое пожелание тотчас было исполнено. И мы истоптали пешком с рюкзаками балтийские берега, заходя в Светлогорск, Зеленоградск, Балтийск, посетили Ниду, Клайпеду… Это было еще до их затопления. Я внимала рассказам Эрика о древних днях, представляя себе то образы Рюрика, Синеуса и Трувора, то лица варяжских и полабских наемников. Видела быстроходный вооруженный корабль Эрика Рыжего и торговые кнорры. И подобно осколкам янтаря – желтого, черного, голубого и красного – проходящим сквозь пальцы – в моем воображении мелькали тени Одина, Фрейи и валькирий бок о бок с силуэтами Сварога, Свентовида, Перуна и Мокоши.

– О чем это ты задумалась? – полюбопытствовал Эрик.

Я честно призналась ему.

– Делать тебе нечего, – засмеялся он.

Увы, я тогда не обратила внимания на его циничный тон.

Отдых перед дорогой

Засидевшись на крылечке, я не заметила, как луна повисла прямо передо мной среди россыпи крупных южных звезд, кокетливо выглядывающих между ветвей густых садовых деревьев. И вдруг среди всего этого великолепия вальяжно и не спеша поплыл спутник. Но что это был за спутник! Огромный, золотистый, в виде буквы «Н». Мне показалось, что я вижу на нем неоновые лучевидные антенны. Я вскочила и выбежала из тени на открытое пространство. И тотчас следом за первым спутником показался второй, в форме песочных часов. Потом третий, с перекрещивающимися солнечными батареями, очертания которых светились белым ореолом, а в центре корпуса отчетливо выделялся каждый светящийся сигнальный огонек. Картина была невероятной и напоминала скорее иллюзию, анимацию. Как такое может быть? Разве спутники летают столь низко? Или, может быть, они такие огромные, что их так хорошо видно? Но кто их тогда запустил, и почему об этом нигде не писали? Интересно, что на это скажет Этьен?

Я невольно повернула голову в сторону мансарды. Так, вот, оказывается, в чем дело! Из ромбовидного окна свесилась фигурка Принца Грозы, судя по всему, причастного к происходящему. Руки мужчины были приподняты и обращены ладонями вверх, от них исходило легкое серебристое свечение.

Увидев мой, устремленный к нему, взор, Этьен широко осклабился.

– Ну как, нравится?

– Ах, Этьен, конечно же, это красиво, но предупреждать надо! – свистящим полушепотом проговорила я.

– А что такое? – удивился он.

– Я и не знала, что думать, – притворно возмутилась я, – решила, вдруг нас завоевывают инопланетяне…

– Извини, пожалуйста, мне и в голову не пришло, что ты можешь испугаться.

Всю мою тоску, угрюмость и усталость, как рукой сняло. Вот бы сейчас прогуляться босиком по теплому мокрому песку, блестящему в лунном свете, и чтобы ноги омывала набегающая пена!

– А тебе что, тоже не спится? – из вежливости спросила я, страстно желая услышать утвердительный ответ.

На этот раз Этьен, видимо, не разобрал слов, но явно догадался, на что я намекаю – пожал плечами и улыбнулся, уставившись на меня выжидающе. Лицо Архангела розоватым светом освещал изогнутый итальянский фонарь, и по его блестящим глазам было видно, что он не прочь отнять у меня оставшееся время, отведенное на сон, если я приглашу его, скажем, посидеть рядышком или побродить по тропинкам, выхваченным луной из темной чащи.

– Спускайся сюда! – я махнула рукой и подвинулась, уступив приятелю часть места на коврике.

Этьен сделал одобрительный жест ладонью и утонул в потемках комнаты. Через пару минут он появился внизу, присел рядом со мной и задумался. Хотелось бы мне знать, о чем? Впрочем, я и так прекрасно знала, да не нашлась, что сказать. Принц Грозы обычно предпочитает решать свои проблемы сам, и что еще важнее, он гораздо лучше других знает, как ему их разгрести.

Спустя несколько минут я участливо приобняла его и потрепала по плечу:

– Может, поплаваем?

Этьен охотно кивнул, на что я, собственно, и рассчитывала. Я давно заметила, что наши желания, как правило, совпадали. И нисколько этому не удивлялась. Ведь принц Грозы был одним из тех немногих людей, с коими приятно не только разговаривать, но и молчать. А порою, поддерживая молчаливый диалог, обмениваясь одними взглядами, наслаждаясь врожденным знанием и ощущением друг друга, можно вести долгие беседы, куда более содержательные и эмоциональные, чем те, которые мы ведем словами. Молча можно ссориться и мириться, вести баталии, смеяться и плакать. И однажды в этой тишине ты вдруг осознаешь, что вы знакомы всю жизнь.

Так и сейчас: я в точности понимала, что Этьену, как и мне, необходимо немного отвлечься и забыться – побарахтаться в море, снять стресс.

Осторожно съехав с откоса, ступая впотьмах по каменистой пологой дороге, держась за руки, мы вышли на песчаный пляж, где привязанные лодчонки покачивались на слабо колышущихся волнах. Стоял штиль; пенные барашки, отливающие неестественной зеленью, расцвечивала луна, перед диском которой Этьен, по его словам, поставил светофильтр «Карибская трава». Сам фильтр незрим, видим только спецэффект. Вскоре вокруг луны закружились сиреневые спутники, а потом появились еще три луны, размерами покрупнее – голубая, розовая и фиолетовая.

– Этьен, пожалуйста, хватит, подумай о людях! – взмолилась я. – Если кто и не вспомнит главы Писания о конце света, так это наверняка те, которые решат, будто у них белая горячка.

– Ничего страшного, – шутливо отмахнулся от меня Этьен, – людям иногда очень полезны такие встряски. Одни начнут молиться, другие бросят пить, – наставительно заметил он.

– А третьи плюнут на все и срочно начнут кутить, прожигая последние деньги, дабы нагуляться в оставшиеся минуты жизни. А потом, когда тревога окажется ложной, от обиды и нищеты сойдут с ума, – со смехом ответила я, раздевшись и неторопливо ступив в воду, игриво обдав при этом Этьена солеными брызгами.

– Что ж, туда им и дорога, – заключил он и с разбега плюхнулся в море, по пути толкнув меня столь энергично, что я опрокинулась с головой.

Меня возмутила такая наглость. Я обогнула дерзкого мужчину под водой и со спины исподтишка набросилась на него, пытаясь отомстить тем же. Но Этьен словно этого и ждал. Сделав мне подсечку, он ловко подхватил меня под коленями и вскинул себе на спину, словно рюкзак-кенгуру с малышом, после чего стал кружить в воде с невероятной скоростью. Мне осталось лишь крепче обхватить его за шею, дабы не свалиться. Я визжала и смеялась одновременно. Но тут Архангел резко остановился, а я дернулась и по инерции налетела на него. Столкнувшись, мы звонко стукнулись лбами. Я захохотала, а Принц Грозы смутился и покраснел. Мне стало не по себе. Смех замер на моих губах, и я порывисто отвернулась.

Поплавав некоторое время среди волн, расцвеченных лунами, мы выбрались на берег и, захватив одежду, отправились назад по широкой центральной дороге – кружным путем, предназначенным, в основном, для гостей. Вместе с тем я исхитрилась, незаметно для Этьена, пропустить первый поворот налево и вывести нас к оплетенному виноградной лозой фюзеляжу от Boeing 787, расположенному скрытно, точно блиндаж, в ложбинке между деревьев.

– Ого, какое потайное местечко! Явочная квартирка?

– Это подарок отца на мое трехлетие. Нечто вроде домика на дереве. Правда, вместо домика пришлось взять остов старого самолета и утопить его, как видишь, в земле – под липами и лещиной. Переброшен из Штатов в Россию «Богданом Руслановичем» сравнительно недавно – как раз перед затоплением Северной Европы.

– Тоже мне, домик! Это уже, знаешь ли, гостиница посреди деревьев, – ворчливо заметил Этьен, когда мы вошли внутрь и включили боковое освещение, – и чего тебя угораздило так шиковать: кресла с регулировками, столы полированные, горки с безделушками, зеркала, гирлянды? А там что? – Этьен заглянул за переборку. – Слишком уж уютная спаленка! Такая роскошь не по мне, бархат нужно убрать – он только пыль собирает.

– Ну, знаешь, всегда хочется противоположного: когда ты находишься дома, тебя тянет стилизовать интерьер под самолет, когда в лайнере – под усадьбу. Городскую квартиру, скажем, я бы переделала в лес с пещерами, гротами и даже с водопадом, а если б жила в тайге – привезла бы туда дорогущие обои с 3D-металлографией.

– Все хорошо, да вот только от этого мягкого дворцово-музейного вида мне сразу спать захотелось. Так бы и никуда отсюда не уходил.

– Так не уходи. Два салона – места нам обоим вполне хватит. Не поленюсь даже кресло-кровать для тебя раздвинуть и застелить…

– Ничего, я и так помещусь, свернувшись калачиком – полати-то широченные. Но сперва я тебя укачаю, дабы, наконец, выспалась, как следует.

Этьен сдержал слово, исполнив для меня изумительную колыбельную. И хотя на этот раз у Принца Грозы не было с собой гитары, в его волшебном голосе мне почудилось переливчатое звучание струн. Вскоре я заснула, как убитая.

Утром мы вновь отправились на море и на этот раз плавали в тишине, не смеясь, но исподтишка наблюдая друг за другом. После, ощутив жажду, не спеша, пошли в дом. По дороге мы брели молча, держась за руки, словно скрывая между нашими пальцами какую-то живую, копошащуюся тайну. Вроде бы ничего не произошло, но мы искоса поглядывали друг на друга, словно заговорщики. Чувствовалась атмосфера ожидания чего-то интересного и захватывающего. Я пришла к выводу, что виной всему мое предстоящее путешествие с Этьеном в места энергетических Сил, необходимых для его окончательной стабилизации, что это мое подсознание мне нашептывало: «Да, тебе предстоит не развлекательная поездка, но она, определенно, отодвигает твое неизбежное возвращение в Заполярск на какое-то время – в этом есть своя прелесть, свое очарование».

Я заранее решила отнестись к предстоящей реакции мужа на мое исчезновение философски: если нравоучений все равно не миновать, так почему бы мне ни позволить себе сейчас делать то, что хочется? В конце концов, коли мой брак с Эриком, шитый белыми нитками, затрещит по швам – хотя до сего момента я об этом и не помышляла – то, видимо, нам вместе быть не судьба. И мне плевать на инсинуации мужа – я перед ним чиста, как стеклышко, я ему не изменяю – ведь мы с Этьеном привязаны друг к другу исключительно, как друзья, если не сказать больше: брат и сестра. Вот в чем вся суть. Дружба – это так красиво! Словно первое получение летного удостоверения, словно Дух Рождества на деревенской улочке, словно удачное спасение чьей-то жизни с риском для собственной, словно победа в поединке на мечах – и все это посреди призрачного моря грез, сотворенных Этьеном, где нас вечно будет окружать туман Авалона… или нет, точнее, туманность какой-нибудь Андромеды. Простая платоническая дружба с Принцем Грозы, обладателем пирогенного взгляда мага и кудесника, для меня в сотни раз дороже моего сытого бездетного брака.

Но едва мы с Этьеном вошли в дом, все мое романтическое настроение точно рукой сняло: впереди нас ждала серьезная подготовка к опасному приключению – надо будет доставать снаряжение, амуницию, провизию, золотовалюту…

****

В кухне разливался удушливо-сладкий аромат ванили. Привыкшая просыпаться чуть свет мама уже ставила блюда на золоченый поднос. Увидев нас, возвратившихся на заре из лесу, она не стала задавать лишних вопросов, за исключением одного: что мы намерены предпринять в ближайшее время.

– Зачем гадать? – безмятежно ответила я, забирая завтрак и неся его в патио. – Папа обязательно все расскажет нам – во втором своем воплощении.

– Не исключено, что оно станет возможным только через год, – заметила мама довольно холодно, – и поэтому я не думаю, что стоит дожидаться полного восстановления Арсения. Он истратил весь запас своей энергии.

Мы вышли во дворик. На вытертом столе уже дышал паром кофейник.

– Арсений сказал, что я должен впитать Силу четырех Стихий, – подал голос Этьен, – садясь на длинную деревянную лавку и подвигая тарелку с творожной массой и фруктами, – значит, мне следует ехать в эпицентры ближайших Смерчей, Вулканов и так далее. Подзаряжаться.

– Верно, согласилась мама, наполняя чашки горячим шоколадом, – но это легче сказать, чем сделать. Сперва вам надо будет вступить в контакты со стражами Начал этих Стихий – Херувимами и Серафимами, или проще говоря – выспренними языческими Богами, и получить от них «добро». Иначе все, что вы предпримите – это чистой воды ворожба и темная магия, которая может обернуться против вас.

– Встреча с Богами? Да как такое возможно! – воскликнула я, от волнения ломая в руках печенье. – Нам что, необходимо подняться на Небеса?

– Вообще-то я считаю: нам было бы куда удобнее, если бы Боги сами спустились на землю, – вымолвил Этьен, робко улыбнувшись, и, подумав, добавил, – только вот как их уговорить, не знаю. Так что придется, видимо, искать пути на Небеса самим…

– Между прочим, насчет путей на Небеса мне известно побольше вашего! – с оттенком торжества в голосе сказала мама. – Мы с Арсением заранее обговорили эту тему и обо всем позаботились. В том числе и продумали всевозможные нюансы, как вам попасть в Чертоги к Богам, снискать покровительство Начал. В общем, на протяжении всей кампании Арсений будет следить за противоборством природных Стихий, а после являться вам во сне с сообщением-инструкцией. Или, может быть, он найдет способ передавать вам в пути зашифрованные послания, особые Знаки. Вы должны будете их разгадывать. К сожалению, это единственная возможность навести мосты между вами и Стражами источников Стихий, столь непредсказуемых – на то они, собственно, и Стихии. Примерный прогноз погоды и график земных катаклизмов, конечно же, есть и в интернете. Но ведь вам известно, что Чрезвычайная комиссия по адаптации к Всемирному потеплению сама толком не знает, где и когда что вспыхнет, а посему у нас в различных уголках России люди постоянно паникуют и живут на чемоданах от одной эвакуации до другой. Они уже давно поняли, что полагаться на синоптиков целиком и полностью нельзя.

Ваш маршрут будет выверяться отцом по особой формуле Лилианы: «В случаях, когда все устремятся бежать, плыть или ехать в одну сторону, надо помчаться – в противоположную». Никакие силы вас не тронут под покровом Арсения. Главное – не пропустить и суметь прочесть посланные вам мистические Знаки.

– Ну, это пара пустяков, – облегченно вздохнула я, отставляя чашку, – обожаю разгадывание всяких загадок и ребусов! Впрочем, любой дурак, наверное, сможет истолковать все, что угодно, и, как угодно.

– Тут тебе не игрушки, – сурово произнес Этьен, разрывая апельсин на дольки, – поскольку вариант разгадки надобно выбрать правильный. Он должен быть один, и только один – тот, который спасет нас от гибели. Толкование – ничуть не менее ответственное дело, чем работа сапера: чтобы перерезать нужный провод в бомбе с часовым механизмом, нужно поначалу отыскать его среди других разноцветных проводов. Знаешь ли, Конкордия, остаться в живых, порою бывает не так-то легко…

Я обиделась и замолчала: вечно меня отчитывают, словно я пятилетняя.

– Знаки будут несложные: скажем, нечто вроде солнечного зайчика в хмурую погоду, освещающего необычную дверь, или двусмысленная надпись на камне, – успокоила Этьена мама, – просто важно все время быть начеку.

– Мы будем, – заверил маму Этьен, и, догадавшись, что я надулась, дружески обнял меня и похлопал по плечу.

– Но с собой вам обязательно нужно взять верных и надежных спутников, человек пять-семь, – продолжала мама.

– Зачем? – в один голос поинтересовались мы.

– Затем, что против вас могут выступить приспешники Темных Сил, точно так же, как и вы, призвавшие на службу Архангелов Стихий. Что, если, к примеру, путь к Началу Воды вам преградит какой-нибудь обладатель демонической власти над Воздухом, и все такое прочее.

– То есть ты думаешь, что за нами следят? – проронила я, поежившись.

– Естественно, все колебания в природе слышны, в том числе и твои опыты с электричеством, – удивилась мама моей реакции, – как только Этьен был заземлен, он запросто мог попасть под колпак недругов.

– А много ли этих самых приспешников? – поинтересовалась я?

– Хватает, дочка. Не одна ты у нас такая умная, чтобы увлекаться паранормальными явлениями или связываться с необычными существами.

– Я уже сталкивался с чем-то вроде вакуумных дыр в воздухе, – тихо сказал Этьен, – они гнались за мной, жаждая поглотить всю мою энергию.

– Вот-вот. Так что вы уж с Коко, будьте добры, сделайте одолжение и выберите наиболее опытных в экстремальных переделках товарищей, – мама встала из-за стола, собирая посуду, – только поторопитесь. Желательно в течение месяца быть готовыми к общему сбору.

После завтрака мы с Этьеном засели в библиотеке за компьютером. Ближайшее Торнадо намечается в Техасе – однако оно случится, ориентировочно, лишь через три недели, а пока что на всех фронтах царит относительное затишье. Действующих Вулканов в данный момент нет, хотя на Ключевской сопке не так давно фиксировались частые землетрясения, сопровождавшиеся вспышками Шаровых Молний в ясном небе. В океанах уровень воды не повысился, все спокойно.

– Этьен, скажи, я все правильно поняла: Стихия Земли проявляет себя в Землетрясениях и извержениях, что приводит к зарождению разумной Шаровой Молнии, которая, в свою очередь, приходится дочерью некоей Стихии, так? Только вот какой именно – Стихии Земли? Или Огня, учитывая то, что она поглощает электроэнергию? И еще подпунктик: значит ли сие, что Лилиана тоже своего рода Ангел? Архангел? – выплеснула я ряд внезапно возникших вопросов.

– Шаровая Молния – это, как правило, Стихия Земли – созвучно своему происхождению. Но также это и Стихия Огня – созвучно своим действиям и производимому эффекту, – терпеливо начал Этьен, – ты сама понимаешь, Коко, что Огонь и Земля неделимы. Поэтому все так зыбко. Но есть четкая служебная иерархия. В ней Лилиана на данный момент состоит в подданстве у верховного Ангельского существа Огня – Серафима Ярилы, Стража Начала Огня, и соответственно она сама – также Ангел. Хотя зачастую и вращается на Высокогорном небе в обществе линейных молний, пытаясь пробудить их разум в надежде на восстание в новой жизни против Узурпатора. Отсюда я догадываюсь, каким будет твой следующий вопрос. Конечно же, Лилиана станет нам помогать. Но, не исключено, что ее помощь последует со стороны Стихии Земли. Потому как с враждебными молниями Огня я и сам, без чужой, помощи справиться смогу. Как огненное существо. Впрочем, мне лучше сейчас не проявлять открыто свои способности – то есть не «светиться» вообще. Ведь я стараюсь отойти от службы на стороне интересов Огня и окончательно заземлиться, очеловечиться. Но не будем планировать наперед так далеко. А что, если нам обратиться не к Вулкану, а к Полярному сиянию? – внезапно воскликнул Этьен.

– Совсем про него забыла! – воскликнула я, – оно намечается через четыре недели. Вот, смотри. Читай в левой графе, где Мурманск.

– Аж через четыре недели! – с досадой вскричал Этьен. – Это еще не скоро. Как минимум десять дней нам нечего делать, – заметил он, – эдак я со скуки помру!

– Ничего подобного! Будем усердствовать в ведении здорового образа жизни и по ходу дела обдумывать величайшую экспедицию всех времен и народов! Ну и сколачивать свою команду, конечно же. Друзей я тебе найду хоть сейчас, целую уйму! – оптимистично заверила я Принца Грозы.

****

Следующие две недели мы только тем и занимались, что плавали, загорали, ели, бродили по окрестностям, лазали по холмам, скалам. Здесь Этьен превзошел все мои ожидания. Действительно, энергии ему было не занимать. Вечерами он сидел рядом со мной у компьютера, когда я общалась с друзьями в чате. И давал дельные советы по подбору участников похода. Эх, если бы только можно было обратиться за помощью к Эрику! В этой сфере он ас. Подскажет все, что угодно: например, обладатель каких навыков необходим в экспедиции в первую очередь, а кого стоит сразу же отсеять, какие лекарства следует положить в походную аптечку, как правильно упаковать рюкзак, с какими трудностями придется столкнуться при ночлеге в горах, и так далее. Но Эрик совершенно исключается по понятным причинам, да и рассчитывать особо на профессионализм проплаченных путешественников, рекомендованных им, я бы не пожелала – не знаю, почему, но мне не по душе как-то даже сама мысль о вербовке за деньги! Думаю, в нашей экспедиции важнее полагаться на чистоту помыслов, волонтерский дух, горячее сердце, надежность и преданность товарищей. Ничего, мои друзья тоже не лыком шиты. И они могут кое-что.

Под номером один у меня значилась Наташа Миротворец. Я увеличила ее аватарку и толкнула своего друга в бок. Увы, на Этьен белокурое конопатое создание с детскими удивленными глазами и жалобными бровями не произвело должного впечатления. Он скривил недовольную скептическую мину:

– И это ее-то ты предлагаешь взять с собой? Да на что она нам? – искренне удивился он. – Барышня кисейная! Маленькое хрупкое существо, пташка, неженка! Жаль вот, тебя никак нельзя оставить дома…

– Так в том-то и вся фишка! Я же не стану, если вдруг придет нужда, разрешать свои непредвиденные, сугубо женские, проблемы в присутствии мужчин, – вывернулась я, – да мало ли что может случиться в столь рискованной кампании? Вдруг я получу, грубо говоря, сквозное пулевое ранение в области плеча, и мне срочно понадобится делать перевязку? Я не из любителей, знаешь ли, при мужиках заголяться? Так что хотя бы одна напарница мне в помощь необходима.

– Согласен, так уж и быть, – снисходительно отмахнулся Этьен, – но только одна. Искренне надеюсь, правда, что до твоего ранения не дойдет…

– И к твоему сведению, – внутренне ликуя, добавила я, – Наташа – альпинистка высочайшего класса. А также у нее повсюду имеются полезные связи!

– Альпинистка? Да ты шутишь! – оторопел Этьен, успевший бегло составить представление о Наташиных качествах. – Ладно, сдаюсь! Кто там дальше по списку?

– Двое истребителей с военного аэродрома. Алексей Фолерантов и Себастьян Хартманн. Асы. Надеюсь, понравятся.

Леша был смуглым заросшим верзилой с мрачным замкнутым лицом, смягченным, однако выразительными горящими карими глазами. Сева, в противоположность ему, обладал внешностью чистокровного викинга из северных саг: голубоглазый блондин с точеными монументальными чертами и квадратным подбородком с ямочкой. Взглядом спокойным, но дерзким и бесстрашным.

– Отлично, годятся! Кто следующий?

Я открыла вкладку Frontbook.

– Марсело Морелли и Порфирий «Угодник» Печерский. Первый – руффер-паркурист, а также высококвалифицированный скалолаз, – я увеличила фото Марсело: на нас беззаботно щурился темнокожий атлет с дреддами, демонстрирующий великолепную белозубую улыбку. Подбоченись, он стоял посреди зеленого игрового поля, в белых шортах, поставив ногу на футбольный мяч, – здесь Марсик еще в своем родном Уругвае, задолго до погодных катаклизмов. По прилете в Россию он прошел элитную армейскую службу в войсках особого назначения СОБР-2…

– А второй? – перебил меня Этьен, переведя заинтересованный взгляд на следующее фото.

– Второй – выходец из Наташиной тусовки, ныне – инженер-авиаконструктор. Его хобби – социология и всякого рода протестные и правозащитные движения, одним словом – он оппозиционер. Мне Порфирий интересен тем, что у него нестандартный взгляд на многие вещи, но еще что более важно – это самый надежный из всех людей, которых я когда-либо встречала. Как тебе такие штрихи к его портрету: Порфирий охотно помогает всяким бабушкам в своем доме, о чем бы они не просили – сходить в магазин там или забить гвоздь, передвинуть тяжелое или сменить пробки. Из гуманных же соображений практически не ест мяса, обожает часами рассуждать на духовные темы. Забавляет маленьких детей во дворе, изображая клоуна, охотно катает их на санках, чинит им велосипеды…

Внешне Порфирий напоминал великовозрастного пупса: круглое курносое лицо с большими, вечно удивленными голубыми глазищами. Русые волосы подстрижены под бокс. На фото Порфирий стоял по пояс в проруби, выдолбленной в замерзшей реке. Начисто лишенный загара, но зато с великолепными рельефными бицепсами и «кубиками» на животе.

– Любопытный малый, – одобрил Этьен, отодвигая табурет, – выражением глаз отдаленно Экзюпери напоминает. Хорошо сработано, зачет! Сгодятся твои люди.

– Погоди, я же не всех назвала! Должны быть еще двое…

– Ты забыла моего отца, – мягко сказал Этьен.

– Ах да, и в самом деле, – растерянно пробормотала я, – Иван!

– Еще я думаю взять Насоса, – раздумчиво пробормотал Этьен.

– Этого жирного придурка? – я не смогла скрыть насмешки в голосе.

– Почему? – возразил Этьен, – Насос простодушен, как ребенок, и выглядит смешно, но это вовсе не означает, что на него нельзя положиться, и что он безнадежно глуп. Сдается мне: этот парень не так прост, как кажется, и он еще сослужит нам немалую службу. Не зря же он тогда сказал нам: зовите, мол, если что?

– Но какие у него таланты, способности, достоинства? Вспомни хотя бы его бесформенную массу, у которой мозги жиром заплыли. Вот шлепнется с горы и растечется, как желе – нам же соскребать! – не унималась я.

– А ты посмотри на Насоса под другим углом: он безобиден и легок в общении, весел и покладист, в отличие от твоих друзей. У тебя что ни человек – то личность. Каждый из них наверняка захочет быть крутым и тянуть одеяло на себя, выделяться на фоне других. И согласно законам коллективной психологии у всех этих героев должен быть хотя бы один зритель и слушатель, который будет гасить нежелательные колебания. То есть исполнять роль буфера, козла отпущения, громоотвода – видишь ли, Коко, в жизни, как в электротехнике, тоже нужно своего рода заземление. Эту функцию и выполнит наш смешной жирдяй, – Этьен внезапно поразил меня своими глубокими энциклопедическими познаниями человеческой натуры, что я подивилась: когда, интересно знать, он успел перечитать столько книг?!

– Ну хорошо. В конце концов, ты у нас – главный действующий персонаж, и у тебя тоже должны быть свои люди, – я пожала плечами.

– Дело не в этом. Вероятно, я ошибаюсь, но не исключено, что… Насос – Архангел, принадлежащий к Стихии Воздуха, – вконец огорошил меня друг.

– Архангел? – только и смогла вымолвить я, широко раскрыв глаза. – Ничего себе, козел отпущения! Архангел… и вдруг козел!

****

Оставалось самое важное: сообщить товарищам, что они отправляются с нами. Конечно, для начала следовало поведать им историю Этьена и уговорить их оформить себе отпуска по месту работы и службы, дабы поучаствовать в деле.

Наташа Миротворец сразу же восприняла мое предложение на ура. Рассказ о происхождении Этьена ее просто ошеломил, и пока мы с ним сидели в чате, пялясь в камеру, моя подруга с той стороны видеомоста буквально пожирала Принца Грозы глазами, словно надеясь увидеть у него во лбу шарообразное вихревое пламя, которое через секунду-другую вырвется наружу и прожжет компьютер до дыр.

– Вот это я понимаю – приключение! – радостно восклицала она. – А не какая-то там жалкая войнушка на два часа.

– Наташа, пойми, нам предстоит не игра, а очень опасное предприятие, – сказала я как можно убедительнее, – возможно, и не всем удастся в нем выжить.

– Разумеется, – спокойно отвечала мне подруга, – но ведь мы будем сражаться на стороне Белых Сил, а к этому я уже привыкла. Моя сноровка как-никак пригодится: и выслеживать врагов, и сбивать их со следа я умею. А если на нашем пути встанут диггеры, то я с радостью отправлю их прямо в ад!

Во дитя! Не допускаю ли я ошибку, зазывая Наташу на слишком уж лихой «косплей»? Глядя на эту хрупкую блондинку с чуть выпученными, по-кошачьи выразительными глазами и до смешного нелепым взрослым пучком на затылке, довольно сложно поверить в то, что ей гораздо больше двадцати двух лет, и, тем паче, предположить, будто у Наташи может быть собственная семья. А вдруг у нее, и вправду, на плечах двойняшки, за которых она несет ответственность? В таком случае, руфферша просто не имеет права рисковать собой! Однако разговоры на подобные темы всегда были у нас под запретом, и одинока ли Наташа аль нет, остается только гадать. На ее лице всегда отражается столько детских эмоций, простых, бесхитростных и противоречивых, что всякий раз, когда она смеется, мне хочется подарить ей куклу, лишь бы она не плакала – вот какая у нее внешность! Нет, все ж Наташа и семейный быт – это нечто несовместимое! До последних скандальных и кровавых событий, случившихся в канализации диггеров, моя подруга жила только игрищами и реконструкцией – хлебная работа, между прочим, и вполне безопасная. А вообще, надо отдать Наташе должное: ролевые игры – это великолепная школа жизни в экстремальных условиях, которая учит не загибаться от голода на необитаемом острове, стоять за себя и свой сказочный этнос, вести бюджет, налаживать связи со всевозможными гномьими и эльфийскими государствами. Последний раз на острове Березань Наташа была избрана Матерью племени, вследствие чего получила право привезти свой народ в низины альпийских польдеров – того, что осталось от ушедших под воду склонов Швейцарии. Там переселенцы обнаружили доселе неизвестные съедобные коренья, по пищевой ценности, не уступающие перепелиным яйцам. Вскоре культуру стали выращивать повсюду в подтопленных местах – в том числе и на горной территории бывших Италии и Словении, куда возвратились самые отважные из местных крестьян, а три небольших островка бесхозной Европы достались Наташиному «народу» в вечное пользование. Разумеется, у Наташи нет по-настоящему своего народа, она ведь не президент какой-нибудь страны, а всего лишь «виртуальный» вождь. Но должность реконструктора юридически грамотно зарегистрирована согласно реестру службы трудоустройства, земли у племени реальные, к тому же, доход с них тоже настоящий – как, впрочем, и налоги…

Вдобавок, документальный фильм прошлого месяца, плавно перетекший в реалити-шоу, сделал Наташины пещеры культовым прибежищем туристов, которые с тех пор нет-нет, да и осмеливаются прилетать в эту штормовую зону на своих вертолетах и микролайтах. Именно благодаря ему среди записей в Наташиной трудовой книжке красуется напыщенное сочетание слов – «Магистр ролевых игр».

****

Летчики Леша и Сева на связь не вышли ни в один из вечеров. Понятное дело: служба. Что ж, оставим им подробное сообщение, с видеороликом и развернутым инструктажем – на случай их согласия участвовать в кампании. Надеюсь, заранее отпишутся о своем решении. Ну а коли не смогут, то все равно попытаемся встретиться с ними в условленном месте, в Заполярске: нам ведь по-любому придется возвращаться домой – за отцом Этьена да, за кое-какими моими личными походными вещами. Именно там, на моей высотке, у нас и состоится общий сбор.

****

Порфирий Печерский, получивший за свой характер дворовое прозвище Угодник, отнесся к нашему предложению исключительно с осознанием долга: раз надо помочь – значит надо. Однако мне искренне хотелось, чтобы у этого фантазера-идеалиста возник свой неподдельный интерес к происходящему – все-таки Порфирий одно время, после армии, служил инструктором по пилотированию реактивного самолета «Гольфстрим-5g», а в наших планах как раз намечались всевозможные воздушные перемещения – Этьен мне так прямо и заявил. Отмечу также, что по причине этой самой службы Порфирий привык чересчур критично судить о человеческих способностях, хотя в глубине души и верил в своих призывников. Но его вера носила слишком уж абстрактный характер: он верил в человека вообще, находящегося где-то там, далеко. Мечтал о глобальных переменах в обществе, о всеобщем мировом покаянии и всепрощении, о физическом оздоровлении и исцелении всего человечества, о раскрытии новых возможностей организма, и тому подобное. А вот с ближними своими конфликтовал, весьма болезненно воспринимая разного рода замечания да насмешки. Тем не менее, его все уважали и любили за бескорыстие, за отходчивый нрав. Ведь Порфирий так много хорошего сделал для людей! В основном, задаром. И для меня, в том числе – в частности, вот, помог со сваркой рам для моих микролайтов. С тех пор я жила с надеждой, что когда-нибудь, однажды, всенепременно отблагодарю его. Однако же теперь вместо этого с моей стороны – очередная просьба о помощи. И Угодник опять не отказал! Оттого-то мне и хочется, чтобы наш поход оказался для него веселым приключением.

****

Уругваец Марсик, как бывший СОБРовец, чрезвычайно заинтересовался нашим походом с военно-стратегической точки зрения. Последнее время он работал на засекреченном заводе радиоэлектроники и там прослышал о реконструкторских баталиях Темных и Светлых Сил нечто странное, подвигнувшее его начать копать глубже. Все началось с поступления эксклюзивного заказа якобы от Наташиных соперников на поставку ультразвукового оружия весьма необычного образца по чертежам клиента, не пожелавшего открыть свое настоящее имя. Несмотря на давление со стороны анонимного лица, плавно переходящее в угрозы, Марсело как военпред вначале не соглашался изготавливать оружие: его параметры не соответствуют номенклатуре предприятия. И тогда, словно в ответ на отказ, на территориях цехов стали происходить загадочные исчезновения людей, взрывы, сопровождающиеся СМС-оповещениями, звонками и интернет-рассылками с указаниями точного времени и даты следующего ЧП. Даже самые тщательные расследования ФСБ ни к чему не привели – дело замяли, объяснив происходящее многочисленными нарушениями техники безопасности со стороны жертв.

Пришлось идти на попятную. Заказ был выполнен. Но с тех пор Марсело Морелли, ни на минуту не поверивший в то, что подобное оружие годится лишь для бутафорских звездных войн, занялся изучением оккультных наук, уфологии и прочих околонаучных сфер.

Этьен внимательно выслушал рассказ Марсика и по завершении чата о чем-то задумался. Лицо его приняло нахмуренное и озабоченное выражение, а посему я сочла нужным промолчать, не приставая к товарищу с расспросами.

Отряд в полной боеготовности

Дни текли своим чередом: утром мы с Этьеном резвились на море, лазали по окрестностям, днем – помогали моей матери в заповеднике, а вечера проводили в библиотеке за компьютером. Так незаметно пролетело три недели. Успели отпраздновать с мамиными друзьями праздник урожая Таусень и заодно поздравить своих друзей и близких товарищей. Наконец, было принято решение улетать в первую декаду октября, сразу после высадки озимых культур.

Впрочем, «озимые» – это совершенно не уместное теперь слово, поскольку зимы как таковой, в ее обычном понимании, давно уж нет. Биологические ритмы природы протекают теперь иначе, чем раньше: медведи позабыли про спячку, малявки холоднокровные не впадают в анабиоз, а наряду со старыми желтыми листьями на деревьях ныне вовсю теснятся разбухшие почки и молодые нежно-салатовые сморщенные «свертки», которые вот-вот, через неделю-другую, должны полностью распуститься…

Этот непорядок длится уже, Боги знают, которую зиму! Кому-то он глубоко по барабану, а нам с мамой – нет! Все-таки больно осознавать, что растения, привыкшие жить по сезонам, не успевают отдыхать и набираться сил, что их корневые системы истощается, и если ничего не предпринимать, то в один прекрасный день нас разбудит шум падающих деревьев. Полагаю, в первую очередь падут изумительные стройные ели, обособленно стоящие возле дома и вдоль тропинок, обозначенных для туристов. Помнится, мы со смотрителями однажды нарядили под нелепый бесснежный Новый год несколько таких пушистых красавиц – до чего же неуместно смотрелись елочные шары на фоне цветущих кустов сирени и черемухи!..

Накануне сборов вечером мама принесла в гостиную торт, украшенный вылепленными из крема цветами подсолнухов, всевозможные закуски и напитки. Мы принарядили стены комнат спелыми снопами пшеницы и астрами, зажгли свечи и выставили запеченного в яблоках лебедя. За столом изо всех сил старались быть беззаботными, однако то и дело возвращались к вопросу о послезавтрашнем утре.

– Я специально для вас на всякий случай заказала полярные летные куртки старого образца – натуральные, – торжественно сообщила мама, – сейчас такие теплые не шьют – даже у Эрика нет подобного обмундирования. А то мало ли, что может случиться в пути и куда вас занесет? Вдруг в снежную пустыню иного мира?

Половину следующего дня мы проспали, а после полудня стали укладываться. Этьен пошел заправить микролайты, проверить рулевое управление, смазать винты. Возвратился он, с ног до головы перепачканный мазутом.

– Сходи, прими ванну, – посоветовала я, упаковывая съестные припасы.

Этьен кивнул.

– Будь добра, включи мне свет, пожалуйста, – проронил он как-то виновато, повертев передо мной своими грязными руками.

Я поспешила выполнить просьбу и попутно открыла дверь ванной комнаты.

– А кран повернуть можешь? – глаза товарища озорно блеснули.

Я охотно выполнила и это, пустив теплую струю.

– Слушай, давай, ты меня еще и разденешь? – проговорил Этьен кокетливо и вместе с тем лукаво, – а то я, чего доброго, выпачкаю рубашку.

Я с минуту поглядела в дерзкое лицо шалуна, неумело демонстрирующего показную невинность и простодушие, а затем медленно уткнула руки в бока:

– Ну знаешь что! Сперва вымой ладони, а потом раздевайся.

– Ах да, действительно глупо получилось! Извини, – изобразив на сей раз неловкость и смущение, проронил Принц Грозы.

Вот хитрец. Решил показаться застенчивым и неумелым флиртуном? Но я его вижу насквозь. Уж я-то знаю, чем отличается истинная застенчивость от напускной! Люди, которые по-настоящему стеснительные, в равной мере стесняются выражать чувства любого оттенка – как негативные, так и позитивные. Например, если кому-то ничего не стоит вас разнести в пух и прах, то, следовательно, ему также ничего не стоит вас похвалить. Или, скажем, если человек способен поведать вам, что он испытывает к кому-то острую неприязнь, то такому типу не составит труда рассказать вам и о том, что ему кто-то чертовски симпатичен. И уж, конечно, если ваш товарищ высказывает вам в лицо открытым текстом всевозможные критические замечания и колкости в отношении вас, не смущаясь сорваться и психануть при случае, то аналогичным образом он в состоянии заявить вам и о своих самых пылких чувствах. Иногда даже, наступив при этом на горло собственной гордыне!

Что же касается Этьена, то хитрюга чересчур прямолинеен: из разговоров с ним – в частности, из фантазий, касающихся Глории – я уже давно сделала вывод о его смелости и прямодушии. Посему его нелепую попытку так похабно заигрывать со мной я нахожу вульгарной и неуместной. Может быть, я несколько старомодна, но мне больше по душе пристойное поведение – то есть классические рыцарские ухаживания и высокопарные комплименты. Впрочем, мне и это уже ни к чему – я отгуляла свое и заживо похоронила себя в браке…

Похоронила? Ну и мрачные же метафоры лезут мне в голову!

А вдруг это я невольно испортила сущность Этьена, изменив его первоначальную природу? Что, если он и на самом деле вначале был по-настоящему платонически влюблен в образ Глории, а теперь, заземлившись игнитопоясом, став существом земным, из плоти и крови, ощущает мою женскую природу и пытается на свой лад ухаживать за мной? Что, если в нем заговорило мужское естество? Не дайте Боги! Только этого мне еще не хватало. Кардинальные перемены Принца Грозы отнюдь не входят в мои планы.

– Прежде, чем говорить мне такие вещи, Этьен, следует испросить разрешения у моих родителей начать волочиться за мной! – гордо вскинув голову, поставила я точку в ситуации. Но затем, смягчив ее улыбкой Джоконды, превратила в загадочное многоточие. И вышла из ванной.

Перед самым сном Этьен зашел ко мне в спальню и, поцеловав меня в лоб, пожелал мне спокойной ночи и приятных сновидений.

****

Утром следующего дня, сонные, отвыкшие вставать рано, мы, съев омлет с почками и попив кофе с гренками, направились к ангару. Было шесть часов утра. На темном небе мерцали яркие звезды, обещало распогодиться. Несмотря на тропическую жару, пришлось одеться довольно тепло. На высоте замерзнем, а ближе к Заполярску станет еще холоднее.

Пока моторы прогревались, мама давала нам напутствие в дорогу.

– Постарайтесь взывать поочередно к двум противоположным Стихиям, супплетивно нейтрализующим друг друга, – настойчиво проговорила она.

– То есть как это, одновременно… взывать? Попарно что ли: я к одной Стихии, а Этьен тем временем – к другой? – не поняла я.

– Нет, конечно же, – невозмутимо ответила мама, – просто после посещения Чертогов Стража Воздуха следуйте в эпицентр разгула Стихии Воды, а после встречи с Землею ступайте в пределы Огня. Или, наоборот. Так вы обезопасите себя от воздействия спирального завихрения, образовавшегося по причине нарушения вами равновесия Стихий.

– Уж от чего-чего, а от энергетического дисбаланса я всегда смогу нас уберечь, – парировал Этьен.

– Ты лучше побереги свою энергию – пригодится еще, – в тон ему сказала мама, – впрочем, я думаю, до окончания вашей миссии вы еще не раз появитесь здесь. Все-таки вам в вашем предприятии понадобятся передышки, да и направление курса придется менять. Нужный Водопад уже прямо сейчас может оказаться в Сибири, а Смерч – где-нибудь в Санкт-Петербурге месяца только через два…

****

Обратный полет на Север оказался несколько сложнее, чем я ожидала. Мама забронировала для нас воздушный коридор, чтобы мы смогли благополучно долететь до дома не только на большой скорости, но и на приличной высоте (для этого пришлось надеть гермошлемы). При пяти тысячах метров над уровнем моря у меня страшно замерзли кисти рук и, несмотря на меховые перчатки, мне было очень тяжело удерживать курс, руля от одной заправки до другой. Каждый раз во время приземления Этьен отдирал мои одеревеневшие пальцы от рычага и опускал мои затекшие руки вниз, растирая своими, горячими, испускающими приятный ток.

Потом он начинал сгибать-разгибать мне запястья и локти, разрабатывая сухожилия, восстанавливая кровообращение.

В целом, мы задержались в пути на час дольше, чем, когда следовали в южном направлении. И сразу же по прилете отправились прямиком в мою недостройку. Домой мне вот так, наобум, заявляться было нельзя: Эрик ведь думает, что я нахожусь у мамы. Следовательно, прежде чем попытаться проникнуть в квартиру, необходимо дождаться, пока муж ее покинет. Лишь только потом, по-быстрому, минут на пять забежать в дом, покидать самое необходимое барахло в рюкзак, и смыться как можно скорее, на случай внезапного скорого возвращения Эрика. Жаль, я не смогу взять всех нужных вещей, а только те, чье исчезновение не бросится в глаза. Я посетовала на это обстоятельство Этьену.

– Составь список всего, что тебе нужно, – предложил в ответ тот, – я добуду.

– Каким образом?

– Есть у меня один способ… – загадочно ответил сын Шаровой Молнии.

Я пожала плечами и достала из рюкзака ручку с отрывным блокнотом. Сидя на туго свернутом спальнике, в «комнатенке» шестнадцатого этажа, мы прикидывали, что еще следует захватить, кроме теплых вещей и кое-каких мелочей.

Этьен рассуждал вслух:

– Полагаю, стоит добавить также саперную лопатку, арбалет, ППШ нового образца с патронами и флэш-чипом к нему, четыре пластиковых карточки для банкомата, палатку, нож, веревку, противогаз, акваланг…

– Интересно, каким образом – хотелось бы мне увидеть – ты будешь просить весь этот джентльменский набор у Эрика и утверждать, будто противогаз с палаткой мне понадобятся для проживания у мамы? Может, скажешь, что они необходимы исключительно в гигиенических целях? – всполошилась я.

В ответ Этьен интригующе улыбнулся, щелкнул меня пальцем по носу, вырвал из моего блокнота список и исчез. Я, не теряя времени, созвонилась с друзьями.

Буквально через десять минут, вскарабкавшись по стене, появилась Наташа. Она была одета в защитный десантный комбинезон и высокие берцы, за спиной у нее виднелись походный рюкзак и колчан со стрелами. В руках косплеерша держала альпеншток и «кошку». На голове у Наташи на сей раз была уложена секретаршина «ракушка», а губы густо оттеняла алая помада – наконец хоть что-то делало ее солидной дамой. Впрочем, что это я – чья бы корова, как говорится, мычала!..

Видя, как я ее рассматриваю, Наташа широко улыбнулась.

– Куда это ты намылилась? – вместо приветствия сказала я.

– Только что с телевидения – была подвергнута деспотии стилистов, – небрежно объяснила Наташа свой внешний вид, хотя и младенцу было понятно: она хвасталась, – задолбалась отвечать на одни и те же дурацкие вопросы.

Оглядевшись по сторонам, Наташа спохватилась:

– А где же наш очаровательный Принц Грозы?

– Собирает дорожную амуницию.

В этот момент подоспел Порфирий Печерский.

– Вот, держи, нам это пригодится, – новоиспеченный Угодник протянул карманный «айпад», – сам собрал. Работает от солнечной батареи. Метеонавигация. В реальном режиме просматриваются передвижения воздушных масс и морских течений, тектонические колебания земной коры и перепады температур ядра, вспышки молний, пожары, свечения протуберанцев, метеоритные дожди и всякое тому подобное. Возможен также межпланетный интернет, если таковой найдется…

– Ай да, Порфирий! По гроб тебе обязана, – воскликнула я, тепло улыбнувшись, – что же мне такого особенного для тебя сделать, чем порадовать?

– Успокойся, – в голосе Порфирия слышались властные нотки, однако ясные и вечно восторженные глаза нежно улыбались, – будешь заморачиваться – отлуплю.