Весь день друзья по привычке следили за курсом пилотов, считывая, обрабатывая и изучая данные, но в глубине души они знали, что практически все ответы на мучившие их вопросы могут получить от Лилианы. Более того, Шаровая Молния в состоянии в одиночку отвести угрозу от истребителя «F 15.5 Эос». И потому впервые за все время службы приятели особого рвения к работе не проявляли. Да и головы их были забиты совершенно другим.
Наконец желанный час настал. Каково же было изумление Летучих авантюристов, когда на этот раз Лилиана сама, без посредства громоотвода, возникла на экране компьютера – да еще в виде полупрозрачной субтильной женщины, искрящейся, точно зимний снег. Ее волосы и одеяние колыхались на невидимом ветру, порою выходя пределы монитора, где они из плоских сразу же становились трехмерными. Лилиана сияла неземной красотой. И это отнюдь не преувеличение: в ней не наблюдалось естественных человеческих красок. Ее тело было исполнено в виде бело-серебристого с золотым отливом силуэта, а контуры лица, рук, волос и платья выделялись, точно нарисованные толстым маркером металлического цвета.
«Привет, – с хохотом сказала она, глядя на остолбеневших ребят, – как вам не стыдно: не мое утреннее приветственное послание не ответили даже галантным «Как мило»! – и, не дожидаясь, затараторила. – Дайте-ка, я определю сама, кто из вас кто, а то прошлый раз не успела об этом подумать. Так, значит: ты, видимо, Арсением будешь, а ты – Иван. Угадала?»
«Верно!» – ответили оба в один голос.
«Wow! Да вы и в самом деле красавчики писаные – хоть куда, один лучше другого! И за что мне такое счастье?..»
Довольная Лилиана переводила взгляд то с Ивана на Арсения, то обратно с Арсения на Ивана, при этом не переставая широко улыбаться.
Голос женщины, синтетический и надтреснутый, с едва заметной хрипотцой, приятно ласкал слух и отвлекал от работы.
«Лилиана, прошу тебя, – вкрадчиво произнес Арсений, – подожди минуточку, нам нужно сосредоточиться. Вот сейчас посадим испытателя и будем полностью в твоем распоряжении».
«Пожалуйста!» – вежливо ответила она и, резко уменьшившись в размерах, отлетела в угол монитора.
А тем временем «F 15.5 Эос», имеющий также название «Летающие ножницы», пошел на вертикальную посадку. Вначале он резко снизил скорость, развернув свои стреловидные крылья против встречных потоков и задрав нос кверху. Затем от каждого крыла как бы отслоилось еще одно, в точности его копирующее, и вернулось в исходную позицию, отъехав назад под углом сто пятьдесят градусов. Оба спаренных крыла, напоминающие лезвия ножниц, растянули в пределах своих границ полотнища веерообразных закрылков, обрамлявших фюзеляж, точно крылья гигантской бабочки, или быть может, «воротник» морского черта с расходящимися плавательными перепонками. Истребитель стал почти отвесно снижаться, а полотнища «воротника» – раздуваться, исполняя роль парашютов.
Наконец, летчик посадил машину, ножницы «защелкнулись», и друзья облегченно вздохнули. Но оказалось, что Лилиана, не замеченная ими, уже успела покинуть поле видимости монитора.
«Дорогая, ты куда исчезла? Неужели обиделась?» – позвал Арсений, машинально потянувшись к клавиатуре, но замер в растерянности, не зная, уместно ли расточать комплименты на экране после того, как у Летучих авантюристов вполне наладилось общение с Шаровой Молнией в трехмерной реальности.
Женщина-шалунья все поняла и громко расхохоталась, по-прежнему оставаясь невидимой для глаз.
«Ты где? Откуда исходит твой очаровательный смех? Иди к нам!» – наперебой зашумели оба товарища, оборачиваясь и внимательно разглядывая экраны всех мониторов, установленных в лаборатории.
«Вы еще громоотвод проверьте, может, я на него взгромоздилась, бедненькие мои глупенькие мальчики!» – игриво защебетала Лилиана, все более потешаясь над замешательством Арсения и Ивана.
И тотчас обоих приятелей обдало ароматом духов, смешанных с парами разгоряченного молодого тела, а по щекам их прошелестела легкая газовая ткань платья-пеньюара.
«Лилиана! Прости, что мы не успели сказать тебе сразу, какая ты красивая, – в отчаянии воскликнул Иван, – не прячься от нас, стань видимой снова».
«Так, значит, ты только любоваться мною желаешь?! – с притворным возмущением раздалось где-то совсем рядом. – Или снова собираешься задавать скучные научные вопросы? Поцелуй-ка лучше мою прелестную щиколотку!»
И тут, наконец, оба молодца увидели Шаровую Молнию. Она сидела на самом верху головного монитора, свесив изящную ножку в миниатюрной туфельке на шпильке прямо к губам Ивана. Тот осторожно, точно хрустальную вазу, обхватил лодыжку красавицы обеими руками, и, медленно поднеся ее к своим пересохшим губам, лишь с легким намеком на прикосновение, облобызал нежным поцелуем.
«Лилиана, ты хочешь сказать, что это прекрасное тело также является твоей душой?» – в свою очередь поинтересовался Арсений, подавая миниатюрной даме руку, дабы помочь спорхнуть с высоты компьютера.
«Да. А все вместе, тело и душа – это я, то есть чистая энергия, – объяснила Лилиана, оторвавшись от стола и зависнув в воздухе».
От нее в полутемной комнате исходило слабое освещение. Медленно опустившись на пол, Лилиана выросла в размерах и стала примерно одного роста с мужчинами. Но она была словно соткана из снега и заката, или серебра и перламутра, а сквозь ее плоть просвечивалась противоположная стена.
«Сейчас во мне ровно столько заряда, чтобы не быть для вас опасной. А после нашей игры останется еще меньше, или совсем ничего. Тогда я опять умру, и мне придется вылететь отсюда обратно на небеса, где, возможно, всю ночь будет грохотать гром, благодаря чему, я, надеюсь, впитаю из высоковольтной грозы достаточное количество тока, дабы вновь обрести тело и управлять им. Ну а пока можете задать мне парочку бестактных и нескромных вопросов. Я не обижусь, не бойтесь», – с легким смешком произнесла она.
«Лилиана, – сразу же заговорил Арсений о том, что уже давно вертелось у товарищей на языке, – скажи, а вы, Молнии, во время войн бываете на чьей-либо стороне? Поражаете вражеские самолеты или какую другую технику?»
«Исключено, – по-деловому отрезала женщина, обладавшая свойством мгновенно из беспечной хохотушки становиться серьезной. – Как я уже сказала, мы – свободолюбивый народ и стоим вне политики. Все известные ранее факты поражения машин, скота, деревьев и людей при помощи Молний – это грязная работа ложного Господа. Впрочем, все это в прошлом. У Узурпатора почти не осталось слуг, за исключением так называемых перуновых стрел – примитивнейших, не обладающих сознанием, сущностей, к тому же похищенных у законного хозяина. Только над ними пока ложный Бог способен держать власть – разумеется, я говорю за нашу, Огненную Стихию, я не вправе отвечать за деяния Ангелов Земли, Воды и Воздуха…
Увы, к несчастью для человека, на свете увеличивается количество электрических взрывов. Однако это оборачивается благом для Шаровых Молний, которые таким образом выходят из-под власти Самозванца. И мы за это перед вами, людьми, в неоплатном долгу».
«Но если вы стоите вне политики и предпочитаете служить добровольно, а не подчиняться, то выходит, что вся работа по управлению Молниями, которая ведется на нашем полигоне, бессмысленна? Все наши испытания тщетны?» – взволнованно вскричал Иван.
«Не совсем. Устанавливать контроль над поражающей Молнией и направлять ее, куда заблагорассудится вы, конечно же, никогда не научитесь, как не пытайтесь. Но если вы находитесь в условиях грозы, то ваша цель, прежде всего – выжить, а не уничтожить противника. И благоприятный исход операции предполагает следующие действия с нашей стороны: находящиеся поблизости Шаровые Молнии идентифицируют образ пилота и постараются в дальнейшем его опознавать и защищать. Всегда. По крайней мере, в знак благодарности людям за обретение независимости. Ведь если все линейные Молнии при попадании в ваши самолеты смогут преображаться в Шаровые и выходить из-под власти господа ложного Бога, становиться защитой для любого живого существа, то лучшего и пожелать нельзя!
Итак, мы для вас – благо. Во-первых, потому что по своей воле губить вас ни одна Шаровая Молния не захочет. А во-вторых, потому что если обычная Молния, ударив в самолет, во втором рождении обернется Шаровой, то это еще и прогресс! И она будет вечно благодарна человеку, освободившему ее, независимо от того, на чьей стороне этот человек воюет».
«Пусть будет так», – согласился Иван.
«Ну что ж, урок закончен, теперь можно и поиграть», – подмигнув товарищу, весело сказал Арсений.
«Поиграть? Но как все… будет происходить… на сей раз? – замялся Иван, глядя на игриво покачивающуюся в воздухе Лилиану. – Увы, я не имею опыта в общении с субтильными дамочками».
«Как это будет? – задорно передразнила его Лилиана. – Как на войне! Даю команду занять боевую позицию – скажем, такую, как если б вам двоим пришлось сражаться на мечах с целым полчищем врагов!»
«Это значит, стать спиной к спине?»
«Именно!»
И не успели друзья занять обещанную боевую стойку, как Лилиана, закружившись в светящемся смерче, с разгона врезалась в обоих парней, обдав их гроздью сверкающих искр. Затем, пролетев сквозь них, вспыхнула хвостом кометы и покинула лабораторию номер четыре через компьютер, оставив на мониторе розовое прощальное мерцающее сердечко.
****
Так потекла у Летучих авантюристов новая, доселе незнакомая жизнь. Общение с Лилианой вошло у них в привычку. Но, к сожалению, происходило оно лишь тогда, когда шел дождь или громыхала гроза. В ясную же погоду друзья, дабы не скучать, совершали пробные полеты наравне с кадровыми испытателями, или же просто поднимались в небо в свое удовольствие. Сделав несколько кругов, они сажали свою технику высоко в горах на ровном базальтовом плато и отправлялись плавать в кристально чистое озеро Заповедное, в котором отражались снежные шапки вершин, медленно оплавляемые прямыми солнечными лучами, и где на дне сияли, точно алмазы, бесчисленные блики.
Наплескавшись вволю, Иван и Арсений ложились на камни, подстелив под себя старый дакроновый тент и, надев очки, глядели куда-то вдаль и ввысь, все мечтая и мечтая…
«Вот скажи, – произнес Иван, разглядывая модель «Летающих ножниц», – с какого-такого перепугу угораздило старину Келли изобрести столь нелепую каракатицу?»
«По одной из версий, рассказанной пару недель назад рыжим Ником, его на это надоумило постоянное опаздывание Рича на совещания. Якобы однажды, когда тот пришел к нему в кабинет на полчаса позже, но бритый под «ежик», Келли поглядел внимательно на сие безволосое существо и произнес: «Видишь ли, Бен, я больше не буду сердиться на тебя за систематическую задержку. Извини, дружище! С такими ушами тебе приходится преодолевать сильнейшее лобовое сопротивление.… Сочувствую!»»
Иван рассмеялся:
«Я хорошо помню эту историю. Ее чересчур громко рассказывали в кабинете у зама во время большого ежеквартального собрания – как будто бы специально для нас дверь тогда оставили раскрытой настежь».
«Ты тоже это почувствовал? – воскликнул Арсений, нахмурившись. – Знаешь, у меня создается ощущение, что все здесь кругом ненастоящее. Слишком уж много наигранного, точно это постанова какая-то липовая, сработанная, как ты выражаешься, специально для нас, наемников. Ты хоть раз видел представителей «NASA», самого старика Келли Джонсона? Если прислушиваться к разговорам, сплетням, обрывкам телефонных звонков, доносящимся отовсюду, то напрашивается вывод, что они постоянно пасутся здесь. Но тогда почему все эти высокопоставленные лица ни разу не произнесли патриотических пламенных речей перед молодыми «сынками»?! Чтобы хоть как-то подбодрить их. Вон, ведь, сколько солдат гибнет. И фактически никто на фронтах, все мрут на полигоне. Еще немного, и начнутся забастовки. В казармах и так уже царит деморализация, дух упадничества.
«Да, согласен. Одни только американцы фанатично преданны работе. Гражданский патриотизм из них так и прет. Впрочем, оно и понятно – это же их страна. Нанимали бы уж власти местных, а не приезжих, вроде нас, мигрантов…»
«Своих губить жалко. А что, если… – не договорив, пилот перевернулся на живот, зачерпнул горсть песка, пропустил сквозь пальцы и, нахмурившись, огляделся. – Что, если здесь кругом отнюдь не американская территория? – закончил он, наконец, свою мысль».
«Как так?! – Иван так и подскочил на локтях от удивления. – А где же мы тогда, по-твоему, находимся?»
Лицо Арсения оставалось непроницаемым, но в глазах засветился хищный стальной блеск, указывающий на затаенную готовность к прыжку.
«Да мало ли, в какую глушь нас затянули! – ответил он полушепотом, словно их разговор могли подслушать и разнести по ветру горные вершины. – Вот, скажи, ты дорогу назад знаешь?»
«Нет».
«То-то и оно. Ладно, – вздохнул он, – будь что будет. Кривая вывезет».
****
Пораскинув мозгами, Иван и Арсений продолжили с еще большим неистовством проводить в дождь исследования в метеорологической диспетчерской лаборатории. Они старательно изображали из себя честолюбивых карьеристов, дабы никто из служащих не заподозрил, будто бы друзья задерживаются на работе сверх нормы в своих, сугубо личных, целях, и не стал бы под них копать. Но, увы, Летучие авантюристы, не заметили, как встречи с Лилианой в корне изменили их сущность, оставив неизгладимый отпечаток.
Зато это заметили сослуживцы и остальные работники полигона. Ни от кого не укрылось, что Иван и Арсений впечатляюще посвежели, помолодели, стали более энергичными и словно бы светящимися изнутри. И вместе с тем какими-то скрытными, загадочными. Например, стоило кому-то подойти к друзьям, как они переставали шептаться и замолкали, поворачиваясь к подошедшим с вежливыми улыбками. Раньше такого не наблюдалось: прежде каждый знал, что на уме и на языке у озорной парочки – будь то вчерашняя выходка красотки Мейзи Джонс в пабе или новый гоночный «феррари» шефа. Но теперь Иван и Арсений вообще забросили забегаловки! И что самое странное, они более не интересовались слухами о грядущих переменах в высшем руководстве. В чем же тут загвоздка? А еще некоторых насторожило несколько раз услышанное таинственное слово «суперподзарядка», произнесенное каким-то особым тоном, чуть насмешливым и чуть восторженным. Если речь идет об открытии, сделанном Летучими авантюристами в момент наблюдения за грозой, то почему они держат в это секрете? Да они просто обязаны оповестить о научном факте физиков-ядерщиков, главного инженера, главного метеоролога, главного конструктора и весь прочий руководящий состав!
Словом, никто не понимал, в чем дело, и что происходит с парнями. В отсутствие Ивана и Арсения лабораторию номер четыре тщательно обыскали. Просмотрели, с целью обнаружить секретные данные о сделанном открытии, все файлы. Разумеется, ничего не нашли. Однако ищейкам и в голову не пришло, что секрет удивительной жизнеспособности парней кроется совсем в другом: никто не обратил внимания на подсоединение главного компьютера к громоотводу, хотя сплиттер был закреплен абсолютно у всех на виду – ведь очевидному редко придаешь скрытый смысл. В конце концов, товарищи постоянно работают в паре, следя за траекторией полета пилотов, постоянно выходят на связь – да мало ли для чего нужны все эти провода и коннекторы?
Обыскали также окрестности озера Заповедного в горном кратере. Безрезультатно. В конечном итоге, оповестили руководство Исследовательского Центра. Добились разрешения установить за Арсением и Иваном постоянное видеонаблюдение, а также вести прослушку их личных апартаментов. Но все это было без толку: субтильная дамочка выглядела на черно-белом экране едва заметной струйкой сигаретного дыма или же вовсе никакой – как будто камера запотела. И смотрящим со стороны казалось, что парни просто втихаря покуривают в процессе работы, ну, или на крайняк, загружают личные файлы, вроде порнушки: не столь уж великие преступления, дабы отчитывать их по полной.
Тем временем перемены, происходящие с летчиками, проявлялись все очевиднее, что не на шутку всполошило уже и руководящий состав полигона. Ведь если друзья нашли какой-то особый способ стать сверхсильными – скажем, настолько, что, в два счета способны поднять автомобиль за капот, или супервыносливыми – запросто совершающими пятидесятикилометровые пробежки по жаре в полном обмундировании без глотка воды – короче, сверхздоровыми, выживающими в любых климатических условиях, то их обязанность – немедленно сообщить об этом своему начальству. Ну или, на худой конец, старшему военному фельдшеру. Это долг преданности стране – пусть даже они не являются гражданами Штатов, но контракт есть контракт, а там все оговорено. А если Иван Гейне и Арсений Зимоглядов изобрели новый вид сверхсекретного оружия, может быть, даже биологического, или выяснили то, о чем им знать не положено, то обоих пилотов, скорее всего – увы, но придется ликвидировать.
Развязка произошла неожиданно, и, разумеется, не без помощи Лилианы.
В один из рядовых будничных дней Летучие авантюристы сидели в лаборатории и наблюдали за поведением двух истребителей «F 15.5 Эос» в ротационной туче, высоко над пиками гор при ураганном ветре.
В комнате было полно народу, перед каждым научным сотрудником стояло не менее четырех мониторов. Все сослуживцы находились рядом, на виду друг у друга: руководители среднего звена только что начали ежедневный обход, и их прибытие ожидалось с минуты на минуту. А поэтому до слежки за Иваном, Арсением и их компьютерами в данный момент никому не было дела. Этим-то и воспользовалась хитроумная Лилиана, которой, как всегда, все было известно наперед, и которая своим женским чутьем умела чуять неладное.
В самый разгар исследования, проводимого Летучими авантюристами, на мониторе, демонстрирующем общую визуальную картину расположения самолетов в небе, очертания истребителей расплылись, а на их месте возник знакомый сияющий образ Шаровой Молнии. Соответственно изменились схемы, гистограммы и графики на других приборах – что, к счастью, не особо бросалась в глаза.
Ох, как это было сейчас некстати! Ситуация в горах становилась критической, и момент оказался настолько важным, что работу прерывать было нельзя ни при каких обстоятельствах. Опытные тест-пилоты, старые прожженные испытатели с многолетним стажем, едва справлялись с управлением – им никак не удавалось удерживать нужную высоту. Вдобавок еще и со спутников стали поступать снимки, свидетельствующие об угрозе нового приближающегося вихря. Связь была нечеткой, сигнал РЛС то и дело затухал, а впереди по курсу в ста сорока километрах вырастал новый утес, габаритами превосходящий предыдущие.
Поэтому Иван, не растерявшись, быстренько открыл текстовый редактор и вывел на клавиатуре:
«Здравствуй, Лилиана. Ты извини, но нам сейчас очень нужно видеть траектории всех передвижений пилотов. Если можешь помочь, то мы рады тебе, а если нет, так не мешай – уйди, пожалуйста, и не загораживай обзор».
Лилиана послушно покинула главный монитор и очутилась под словами Ивана в виде анимирующего смайлика с ручками и ножками, выводящего слова пером:
«Вы все равно ничего не сумеете поделать. Просыпается Вулкан, сюда же приближается Торнадо. Следом грядут Цунами и Землетрясение. А это значит, что в противовес мне сойдутся сразу три Стихии, – появился ответ из фиолетовых букв, написанных каллиграфическим почерком. – Смерч – это изначальный Воздух, Цунами – это Стихия Воды, вулканические скалы – это владения Земли, и они же, в свою очередь, содержат в себе залежи железных и кобальтовых руд, которые примагничивают целый сноп перуновых стрел…»
«А сам Вулкан? – быстро набрал Иван. – Это разве не Огонь?»
«Вулкан – это Земля, но я ведь не зря говорю о перуновых стрелах? Это другое название линейных молний, о чем вы, скорее всего, забыли. Они неразумны, покуда не приобрели Шаровую сущность, слабы, но могут стать опасным орудием в чужих руках. Однако есть еще Огонь – как вы, наверное, догадались: это я, и я буду, насколько смогу, противостоять другим трем Стихиям. Впрочем, одно мое присутствие мало что решит, поскольку данное столкновение Сил происходит по законам Высшей Природы, а не по воле Узурпатора, именующего себя верховным Богом. Высшую Природу, контролировать, увы, невозможно, даже Ангельским существам первого лика, – светились слова под вновь возникшими на экране изображениями истребителей, – ситуацию спасет разве что удаленное вмешательство людей. Воду, в принципе, смог бы подчинить себе ты, Иван, потому что это твоя Стихия. Я бы подсказала – как, ведь у вас в распоряжении есть все необходимые приборы и инструменты. С Воздухом сумел бы справиться Арсений. А вот что касается Земли, то тут подойдет… однозначно, только директор вашего Экспериментального Исследовательского Центра доктор Адам Браун».
«Так в чем же дело?» – нетерпеливо отстукивал по клавиатуре Иван, в то время как Арсений, лишь краем глаза охватывая текст, напряженно твердил в микрофон:
«Алан, дружище, давай, давай еще вверх на тысячу. Левее на пятнадцать градусов…Ты сможешь… Томас, хорошо, так… Смелей, отводи рычаг на себя… помни о малютке Кэт, она ждет папочку… Молодцы, соколики, еще чуточку вверх… Уилсон говорит, что дальше изовелы разглаживаются, и все спокойно, никаких завихрений… Алан, не расслабляйся, дыши усерднее, зрение сейчас восстановится. У тебя же не раз так бывало и проходило… Томас, прижми подбородок к груди секунд на пятнадцать, иначе он раздробит тебе грудную клетку при очередной встряске, потому что впереди настоящее Торнадо… что? Я не врал насчет «никаких завихрений», просто надо пройти сквозь Смерч, так что придется продержаться на предельно малой скорости… нет, еще убавьте, во избежание флаттера. В пределах видимости сядете по глиссаде, в тумане же вам придется полагаться на исключительно чутье. «Ножницы» при посадке не раскрывать, только стандартные закрылки, на одну треть – нужна минимальная площадь скольжения – Алан, это и тебя касается. При столкновении со Смерчем тебя начнем швырять из стороны в сторону, пока не разорвет на куски…»
«… чего же мы медлим? Если задействовать силы Земли, то как ими управлять, скажи?! И для чего нужен именно Браун? Причем тут он?..» – строчил Иван.
«В эпицентре можно будет создать антигравитационное магнитное поле. Оно окажется слабым, и его действие продлится всего несколько минут, но объект с дюралевым корпусом, парящий на малых скоростях – а именно этими достоинствами и обладают ваши самолеты – сумеет проскочить сквозь опасную зону. Энергии поля хватит, чтобы взмыть на восходящих потоках, подобно аэростату, используя «ножницы» в качестве купола, и не врезаться в скалу.
Но вызвать Стихию Земли, чтобы создать антигравитационное поле, способен только человек, принадлежащий к этой Стихии, соотносительно с градацией по Зодиаку. И наиболее всего здесь пригоден энергетический потенциал доктора Адама Брауна».
«Так я сбегаю за ним», – Иван готов был вскочить с места.
«Не стоит. Я его обучать не стану», – бежали строчки.
«Но почему? Конечно, мы с Арсением высоко ценим дружбу с тобой и считаем это нашей особой привилегией, но я готов раскрыть перед коллегами секрет твоего существования во имя жизней наших дорогих товарищей, извини. Алан и Томас – асы, которыми гордится весь наш состав, и если они погибнут, то…»
«Адам Браун – это страшный человек. И он ни за что на свете не должен проникнуть в тайну управления Стихиями. Цель его жизни – подчинить себе весь мир, и открой я ему свои секретные знания, он захочет потворствовать грязной политике войн. Стоит вам только намекнуть Брауну, что вы осведомлены о происходящем в геомагнитной сфере хотя бы чуточку больше его – тотчас придется выложить все карты на стол. Уж он-то посредством гипноза и наркотиков развяжет вам языки, а потом найдет способ пленить меня и установить контроль над Стихиями! И тогда ему ничего не будет стоить обрушить Цунами на Азию, вызвать Землетрясение в Европе, охватить Смерчем Северную Америку, затопить – Южную…»
«Но откуда тебе известно о намерениях Брауна?»
«Да я вообще знаю много всего такого, что не известно вам, и все жду: когда же вы, наконец, очнетесь и протрете глаза? Неужели вы так и не поняли, что находитесь отнюдь не в Штатах, и что на тысячи километров за пределами гор – бескрайний Атлантический океан? Вас сюда заманили красивыми лозунгами и вешают лапшу на уши, а вы, как лохи, послушно снимаете ее и глотаете, не поперхнувшись! К примеру, легендарный восьмидесятилетний «старик Келли», к которому вы так благоволите, в настоящее время находится при смерти – склероз артерий. Ничего, касательного Lockheed и NASA, в здешней организации нет – к армии США она имеет такое же отношение, как татаро-монгольское иго к вермахту! Все бандиты и мафиози из верхушки здешнего полигона находятся в розыске Федеральной разведки. Вы, может быть, даже слышали когда-то по телевизору их подлинные имена…
Этот клочок земли, где мы с вами находимся, прежде был засекречен, а ныне относится к территории нейтральных вод, и потому найти преступников не просто: местоположение забытого острова утеряно, а на карты нанесены лишь черные точки потухших вулканов. Тем не менее, координаты горного кольца откуда-то оказались хорошо известны людям из кучки Адама Брауна, ну и еще мне – ведь это я опознала террористов, разыскиваемых ФБР! Короче, мне удалось о них кое-что разнюхать. Ближайшая цель группировки – организовать и наладить производство самолетов, способных наносить неожиданные удары в неподходящих для этого погодных условиях. Конечная цель – если удастся – научиться создавать Вихри и Смерчи, вызывать Бури и Грозы. То есть самим повелевать всеми Стихиями природы! Мои сестры пришли в замешательство и в ужас, когда я поведала им о планах Брауна. Подумать только: вырваться из-под гнета Падшего Ангела и попасть в плен к человеку! Это еще чудовищнее, потому что люди гораздо злопамятнее и куда глупее. Другие Стихии тоже последнее время живут в страхе перед Адамом Брауном.
Словом, ваш контракт с подпиской о невыезде – ваш смертный приговор. Еще ни один пилот не покидал территорию полигона добровольно и живым».
«Так чего же ты молчала до сего момента? – взволнованно, делая ошибки в словах, вывел на клавиатуре Иван. – Значит, у нас нет никаких шансов?»
«Спокойно! Я не молчала, а вынашивала план. Я не сказала, что нет шансов. Дело в том, что раньше я лишь подозревала, что тут кроется кое-что нечистое, и не знала всей правды. Только когда заметила за вами слежку, решила копнуть глубже и уточнить некоторые детали».
«Так, выходит, за нами все это время следили? И сейчас следят?» – Иван вспотел и нервно заерзал на стуле.
«А вы что хотели: вести себя так вызывающе и…»
«Не-е-ет!!! – вдруг неожиданно громко заорал Арсений и с силой вцепился в плечо Ивана. – Это все!»
Изображения самолетов на экране визуализации заволокло клубами дыма и огня, мониторы с датчиками задергались. Что означало: оба пилота не справились с управлением и врезались в скалу. Другие сослуживцы отреагировали на крик Арсения лишь секундным замешательством, однако тотчас, равнодушно пожав плечами, вернулись к своим должностным обязанностям – они никогда не были не солдатами. Так, жалкие чиновничьи душонки, ленивые и туго соображающие.
Иван уронил голову на руки.
«Мне, право, очень жаль, простите, – появились на экране светящиеся слова».
Но друзья не обратили на Лилиану никакого внимания.
«Сейчас пошлют на задание еще четверых ребят – этого допускать никак нельзя! Слишком опасно. Надо срочно связаться с кем-то из состава команды, – яростно прошептал Иван, – должен же найтись хоть кто-нибудь, помимо Брауна, принадлежащий к земной Стихии. И желательно, чтобы этот человек не испугался встать на нашу сторону…»
«…и смог взять под контроль геомагнитные полюса, войдя в контакт с Лилианой, – подхватил Арсений».
«Думаю, далеко ходить не придется, – внезапно раздался за спинами Летучих авантюристов прохладный металлический голосок, – вам хватит и меня – а я весь к вашим услугам».
Друзья похолодели. Этот голос принадлежал не кому иному, как самому доктору Адаму Брауну, руководителю Экспериментального Исследовательского Центра.
Арсений и Иван, застигнутые врасплох, разом повернулись, ошеломленно открыв рты и широко распахнув глаза – всеми силами стараясь изобразить замешательство. Но в голове каждого из них в этот миг молниеносно созревали различные способы рукопашной стычки с последующим побегом с острова. Или варианты ответов на предстоящие вопросы. Однако вопросов у Брауна не возникло.
«Я давненько наблюдаю за вами, мальчики, – с наигранным радушием произнес доктор и премерзко осклабился, – поскольку ваши компьютеры и приборы соединены с моим кабинетом. Вам, конечно же, не сказали про секретную ультразвуковую сеть? Нет? – Браун удивленно поднял брови. – Что ж, я должен от души вас поблагодарить за всю проделанную вами работу. Браво! Хотя вы были несколько неосторожны, когда развлекались с этой …ммм… пикантной дамочкой, так что даже младший руководящий состав стал подозрительно к вам относиться, – тут Браун позволил себе усмехнуться, – надо же: они установили за вами слежку! Я, конечно, дал на это добро. Из чистого любопытства, чтобы позабавиться. Ведь у меня теперь полно свободного времени для забавы, – и в прозрачных женственных глазках доктора замелькали огоньки безумия, – потому что я с вашей помощью, жалкие умишки, но еще задолго до вас, нашел объяснения всем, происходящим в Природе, явлениям. Можно сказать, подобрал ключ к первозданному Хаосу! И теперь я – повелитель Стихий, – Браун обвел руками окружающее пространство, – да, – воскликнул он с дрожью в голосе, от волнения едва владея собой, – все вокруг принадлежит мне! Я знаю, как договориться с Торнадо и Наводнениями, с Землетрясениями и Вулканами, с Молниями и Цунами. Довольно мне вашего предательства, ничтожные хранители секретов! – и Браун тотчас рванул на себя главный рубильник системы питания компьютера, отключая его, а другой рукой дергая металлический стержень, тянущийся к громоотводу. – Для начала мы подчиним себе Ближний Восток…»
Но узнать всех планов сумасшедшего ученого так и не удалось, ибо не успел компьютер погаснуть, как рука Брауна, намертво приклеившаяся к стержню, затряслась, глаза доктора расширились от ужаса, а волосы на голове встали дыбом. Это Лилиана, успевшая в последнюю минуту выпорхнуть из белого пятна, оставленного на экране гаснущей лучевой трубкой, стрелой вонзилась в грудь Брауна. Раздался треск. Волосы и одежда на докторе вспыхнули, из остекленевших глаз и ушей повалил дым, и руководитель Центра ничком рухнул прямо на клавиатуру. Арсений и Иван, забывшие снять с головы гарнитуру, едва успели отъехать от него на своих креслах – на проводах заболтались из стороны в сторону прежде подключенные к рации, а ныне вырванные с мясом контактные штекеры. Задымился и затрещал узел подсоединения авиарадара и системы управления РЛС. Все приборы и компьютеры сдвинулись в угол накренившегося стола, нагромоздились один на другой, заискрились и начали плеваться осколками, охваченными пламенем. Вспышки огня и гроздья искр оставляли после себя облака серой пыли.
Языки пламени облизали портьеры; занялись пластиковые панели; повалил густой едкий черный дым.
Люди в ужасе побежали на улицу. Замигала и прерывисто загудела система пожарооповещения. Лишь Арсений и Иван были на удивление спокойны.
«Спешите, – звонким голосом прикрикнула им вдогонку Лилиана. – Сейчас здесь камня на камне не останется. Направляйтесь к зеленому ангару, он один окажется вне зоны пожара – я прослежу за этим. Прыгайте в «Цессны» и летите прямо на восток. Координаты будут автоматически заданы и вынесены на панели приборов… Ах, да: разумеется, попытайтесь – если, конечно, вам это удастся – спасти хотя бы кого-нибудь из своих товарищей. Ждите дальнейших указаний».
Итак, Летучие авантюристы успешно покинули остров. Вот как это было.
Прежде всего, они забежали в казарму к своим однокашникам – точно таким же рядовым тест-пилотам, какими были они сами, когда впервые прибыли на секретный полигон. Друзья осознавали, что не получи они немедленное повышение по службе, их могла бы постичь та же участь, что и Алана с Томасом, и лишь по счастливой случайности Иван с Арсением оказались исключены из списка волонтеров-добровольцев, не избежавших неминуемой гибели. Ибо никто дотоле не попадал в секретную лабораторию через вербовку армии США: либо нашим с тобой отцам, Конкордия, несказанно повезло, либо обратили на себя особое внимание их анкетные данные. Остальные же сотрудники Исследовательского Центра, занимавшие столь высокий ранг, как Летучие авантюристы, считались исключительно людьми из окружения Брауна. Отличить их было легко по отсутствию военной формы и белому халату, небрежно накинутому поверх штатской одежды.
В казармах, куда уже успела долететь весть о пожаре, царила суматоха. Арсений и Иван без труда убедили людей следовать более опасным путем по направлению ветра, к зеленому ангару, а не туда, где вероятнее всего было бы спастись. Среди плотных рядов строений, охваченных пламенем, этот ангар оказался заколдованным оазисом, оплотом незыблемости и безмятежности. Пробираться к нему приходилось между огненных стен, обжигаясь о раскаленный воздух. И пилоты длинной колонной, надев противогазы, гуськом пересекали опасные участки. Едва за последним испытателем закрылась входная дверь, как на дорогу рухнула горящая балка. Успели! Выезды, ведущие на ВПП, находились с противоположной стороны ангара, и Летучие авантюристы с товарищами бросились туда.
В это же время обезумевшие от ужаса работники руководящего состава Центра и лаборанты, без конца толкаясь и оттесняя друг друга, пытались прорваться к главному выходу с территории полигона. Не имевшие солдатского хладнокровия и опыта самоорганизации, они напоминали стадо баранов, которые инстинктивно пытаются проникнуть в одни и те же ворота и создают затор. Но никто из них почему-то не вспомнил, что ворота эти, предназначенные для военных автофургонов и бронемашин, не способны вывести людей в безопасное место – то есть на материк. И что путь через них ведет лишь в жилой квартал – к магазинчикам, киношке, бару и фешенебельным апартаментам «белохалатников».
«Ну что, чинуши, понеслись спасать свое барахло? – кричала им вслед ставшая видимой Лилиана. – Но ведь океан-то вы все равно не перепрыгнете – хоть со скарбом, хоть без него! Отбежите подальше, а потом куда? Пламя уже через час охватит весь остров – кругом провода, кабели, склады горючего. К тому же, до жилья еще бежать и бежать в гору – что придется делать на своих двоих: личным авто не развернуться на узком серпантине тропинок! Сладких снов вам, неудачники!..»
Вскоре путь толпе преградили рухнувшие консоли, стропила и стапели самолетостроительных цехов, фермы смотровых сооружений.
Оцепеневшие сотрудники беспомощно оглянулись назад, и взор их упал на низину: ангары, бескрайняя взлетно-посадочная полоса, не тронутая огнем, а за ней спокойная морская гладь…
Но путь туда был уже отрезан. Всем предстояла страшная смерть в огне. Последнее, что увидели люди Брауна – это были один за другим вылетающие из зеленого ангара бизнес-джеты и несколько спортивных Eagle, принадлежащие им же, кабинетным работникам полигона, заправленные авиатопливом до отказа, дабы его хватило долететь до следующего, указанного в маршрутном листе, тайного острова на пути в Калифорнию. И тогда сотрудники Экспериментального Центра узрели свою судьбу, осознав, что это возмездие за содеянное.
Под прикрытием преднамеренно разбушевавшихся Стихий Воздуха и Огня все двадцать пять легкомоторных четырехместных самолетов, собранных все на том же злосчастном полигоне подневольными пилотами, временно занявшими рабочие места у стапелей, благополучно пересекли границы государств. Избранники судьбы, хранимые Силами Ветров и Молний, были доставлены туда, куда кто пожелал. Лилиана и ее подруги позаботились о том, чтобы радары не засекли пилотов, пожелавших замести следы, намереваясь скрыться от возможных преследователей.
Арсений и Иван по совету Лилианы остановились в Цюрихе. Там они сменили паспорта, зарегистрировали свои самолеты, выправив немало бумаг, а затем направились в Женеву. Здесь, в банке, у них хранилось целое состояние. Не мудрено, что пилотов заманивали на полигон приличным кушем, главным образом рассчитывая после их злополучных смертей переписать счета на себя. И потому, на всякий случай, Летучие авантюристы свои счета сменили. Хотя это было уже излишне: компьютеры Экспериментального Центра вместе с имеющейся в них информацией сгорели дотла. Полигон был превращен в груду пепла и шлака. Ни скелета, ни черного ящика, ни металлического остова. Металл выкипел, вновь перейдя в энергию, а затем – в антивещество. К завершению прочего: силами Архангелов Земли злосчастный секретный остров навсегда ушел под воду.
Ни одна газетенка, естественно, и словом не обмолвилась ни о тектонических сдвигах в центре Атлантического океана, связанных, к примеру, со взрывами пробных бомб, ни о мощнейшем Циклоне с Торнадо, охватившем нейтральные воды на целые сутки. Также между строк не было ни намека, скажем, на то, что какая-либо страна, озабоченная неожиданно возникшими проблемами в сфере военной авиации, в корне решила сменить свои планы в области гонки вооружений. Чьи заказы исполнял Адам Браун, кто из президентов стоял за ним? Друзья отложили прессу и пожали плечами: что было – то прошло. Кривая вывезла.
Все остальные пилоты, спасшиеся с острова, по совету Арсения и Ивана на всякий случай «залегли глубоко на дно», и дальнейшая их судьба была обоим друзьям не известна. А жаль: меры предосторожности, я повторяюсь, были излишни. Не раз потом оба товарища раскаялись в том, что теперь невозможно организовать встречу однокашников и поделиться домыслами относительно произошедшего.
Но пока до этого было далеко: Иван и Арсений упорно продолжали заметать следы, несколько раз меняя имена и страны проживания, не рискуя возвращаться в Россию – те самые родные пенаты, которые они когда-то так страстно мечтали покинуть. В завершении своих совместных скитаний Летучие авантюристы переселились из Голландии в Англию и, не выдержав без любимой работы, устроились в British Airways, навсегда посвятив себя гражданской авиации и относительно оседлому образу жизни.
****
Ночь была в самом разгаре. Звезды сияли ясно, белел Млечный Путь. «Наколдовав» несколько миниатюрных светящихся спутников и орбитальных станций, Этьен пустил их лететь вдоль по молочной дорожке. Вообще-то это было одно из его любимейших занятий – зрелище получилось очень красивым, прямо-таки фантастическим, мистическим.
– Интересно, как окружающие воспримут твое художество? – вслух подумала я. – Астрономы не объявят завтра сенсацию?
– Ерунда! Если люди ненароком глянут в окно и от неожиданности в штаны наложат, то им будет не до газетной шумихи, – ухмыльнулся Этьен.
Я тоже рассмеялась, но быстро осеклась.
– Так что же было дальше с нашими отцами? – вернулась я к прежней теме.
– Дальше? – повторил Этьен, вздохнув. – А ничего… в плане приключений.
Мой отец был не на шутку влюблен в Лилиану – в какой-то степени именно это и сгубило его волю. Он начал пить, часто и помногу, не закусывая. И ему пришлось, в конце концов, через десять лет покинуть пилотскую кабину, поскольку сердце уже стучало не так, как требовалось для этой работы – в те времена еще не было изобретено омолаживающей сыворотки, продлевающей жизнь на сто лет. Случались перепады кровяного давления, сетчатка на больших скоростях стала отходить от глаз…
Словом, как-то раз Иван не прошел медосмотр и…
Этьен умолк. В тишине я услышала, как он скрипнул зубами, но не посмела повернуть голову. Спустя мгновение сын Шаровой Молнии продолжил.
– … был уволен по состоянию здоровья, – с досадой в голосе закончил Этьен фразу. – Поселился во Франции, в Тулузе, устроившись работать авиадиспетчером.
Что же касается твоего отца, Конкордия, то он относился к моей матери куда ровнее и спокойнее – как к боевому товарищу, но не более того. Остались лишь приятные теплые дружеские воспоминания, полные безобидного юмора и лишенные солдафонской пошлости. Арсений обзавелся семьей. Друзья часто пересекали Ла-Манш, летая друг к другу в гости…
И вот однажды Арсений узнал – сперва от медиков, а затем и от экстрасенса – что он тяжело и неизлечимо болен. И что начало его недуга восходит к злосчастным дням службы на том самом проклятом полигоне, где воздух был заражен ядами, радиацией и неизвестными спиритоформами, проникшими в наш мир из небытия во время лабораторных экспериментов. Твой отец воспринял ниспосланную судьбу мужественно и не сказал никому – включая и твою мать, Конкордия – ни слова о своей болезни, дабы не огорчать близких людей.
Иван же оказался более стоек к всевозможным болячкам: возможно, его проспиртованный организм отталкивал от себя любую заразу, словно жир – капли воды. А может, это благодаря своей страстной любви он получил от Лилианы особую толику защиты? Я, право, не знаю…
И вот однажды друзья гуляли вместе по Парижу. Стоял унылый дождливый день. Летучие авантюристы не спеша шли по площади Конкорд. Вдруг перед ними явилась Лилиана. Арсений и Иван не видели ее уже много лет и с радостью бросились ей навстречу, один – смеясь, другой – плача. Но Шаровая Молния отпрянула от них, точно бес от распятия, и тогда друзья заметили, что Лилиана чем-то расстроена и более того – находится в полном отчаянии.
«О, дорогая, что случилось?» – испугался Иван.
«Беда, беда, – запричитала женщина, заламывая руки. – Тогда, десять лет и пару месяцев назад я, видимо, допустила неосторожность, – воскликнула она, – увы, я беременна. Вы не удивляйтесь: у нас, Молний, это состояние длится дольше, чем у людей, и протекает куда мучительнее».
«Но чей это ребенок? – радостно и вместе с тем озадаченно воскликнули оба «отца», готовые оказать Лилиане всяческую помощь, поддержку, и вообще не понимая, почему она так беспокоится».
«Ах, в этом-то все и дело! – заплакала женщина, и слезы ее бенгальскими огнями посыпались со щек, с треском вспыхивая и исчезая. Окружающие люди из-под зонтов увидели сквозь дождевую завесу размытые сполохи, напоминающие вспышки молний, и разбежались прочь. – Я ношу два плода, от вас обоих, но родить могу лишь одного. И тогда энергия другого, не родившегося ребенка, вызовет взрыв, который, сдетонируя, эхом откликнется в его отце. Второе чадо погибнет вместе с отцом, убив его всплеском своей души. И выхода из этой ситуации нет».
«Но, когда это должно случиться?» – немедленно спросил Арсений, словно ухватившись за какую-то мысль.
Иван же молчал в растерянности, пытаясь переварить услышанное.
«Откуда я знаю?! – огрызнулась Лилиана. – Скоро. Примерно в течение четырех ближайших недель».
«Но ты хотя бы предполагаешь, чей ребенок родится, или это как-то можно изменить?» – допытывался Арсений.
Иван взглянул в упор на друга, не понимая, к чему тот клонит.
«Это вам решать! – выпалила женщина, разведя руками и смущенно опустив глаза на свой живот, выпирающий из-под газового платья. – Я могу родить любого мальчика. Оба, между прочим, абсолютно здоровы!» – гордо добавила она.
«Ну что ж, ситуация предельно ясна, – Арсений с пониманием посмотрел на Лилиану, выглядевшую на этот раз такой несчастной, капризной, беспомощной и затравленной, что ему стало не по себе. Затем, глубоко вздохнув, искоса бросил быстрый взгляд на Ивана и вновь обратился к женщине, – не стоит волноваться, все гораздо проще, чем ты думаешь, Лилиана! – Загоревшийся в глазах Арсения огонек подсказал обоим товарищам – и Шаровой Молнии, и Ивану – что в уме у него мгновенно созрело решение, – пусть родится ребенок Ивана, – он дотронулся рукой до плеча друга, – это будет лучший вариант».
«Нет! Опомнись! Ты что, с ума сошел? – воскликнул Иван, опешив от неожиданности. – Ты же тогда погибнешь! А у тебя на шее семья, дочурка! – и, обратившись к Лилиане, быстро заговорил, – прошу тебя, не слушай его…»
«Ну и что, что семья! – грубо перебил товарища Арсений. – Эта семья через пару месяцев меня похоронит, а я не хочу умирать медленно, калекой, лежа в больнице. Я знаю, что говорю».
И тут только впервые Арсений поведал друзьям о своей страшной, тяжелой и мучительной болезни, которую ему с трудом приходится скрывать ото всех. После этого его откровения Иван сразу весь как-то сник, и Лилиана поняла, что вопрос исчерпан. Вытерев слезы носовым платком, она произнесла, всхлипывая:
«Мне очень, очень жаль, Арсений, честное слово! Но, возможно, это тебя утешит: родится особенный человек, которому будет отведена величайшая роль на земле. И еще кое-что: мы расстаемся не навсегда. Все наши судьбы неоднократно переплетутся. Я это чувствую на очень тонком уровне, поскольку вся переполнена такой мощной высоковольтной энергией, что даже не могу обнять вас на прощанье…»
…Роды случились внезапно и на две недели раньше срока – двадцать пятого июля двухтысячного года – моя мать не успела позвонить обоим товарищам и предупредить их. И этот злополучный день, ставший днем моего рождения, оказался трагическим для твоего отца, летящего на «Конкорде» через Ла-Манш, и для десятков других пассажиров. Вот, пожалуй, и вся информация, которую мне передала Лилиана. Больше она говорить не стала – не была особо к этому расположена. Да я и не стал расспрашивать. А что касается вопроса о моей исключительности и необычной судьбе, то я отношусь к этому философски и даже скептически. Лучше заранее ничего не знать. Вот и весь рассказ.
Этьен смолк. Мне не хотелось нарушать этой торжественной тишины. Я лишь дотронулась до его плеча, а после легла поудобнее, натянула спальник до подбородка и забылась мертвецким сном.
Осколки прошлого
Наутро Этьен изрек:
– Знаешь, я тут подумал, что мне следует отложить поиски моей возлюбленной Глории на какое-то время. Перво-наперво, я хочу разыскать моего отца. Ведь теперь, стабилизированный тобою, я смогу запросто с ним встретиться, и отсутствие Грозы мне более не помешает. А для этого я должен, непременно должен, увидеться с твоею матерью. Мне необходимо побеседовать с ней, ведь она сумеет помочь, она столько всего сможет порассказать… Идем прямо сейчас, я очень жажду с нею познакомиться! – завершил он, наконец, свою тираду.
Я с трудом разлепила глаза и поначалу очень плохо соображала. Глянула на друга, который, видимо, уже успел умыться, почистить зубы и теперь чувствовал себя бодрячком, словно проспал не каких-то три, а целых двенадцать часов. И тут до моего обоняния донесся запах свежесваренного кофе.
– С добрым утром, Этьен! – только и смогла вымолвить я.
– А?.. Да, конечно! – Этьен протянул мне чашку с таким видом, словно это была кислородная маска, явно надеясь, что она через секунду мобилизует меня. В самом деле, тут целлофановый пакет ледяной воды подействовал бы намного эффективнее, но, к счастью, мой друг еще слишком мало меня знает. – Так ты слышала, какие у меня планы на сегодня? Поможешь?
Передо мной появились бутерброды с ветчиной, семга и бутылка «Боржоми».
– Ты с ума сошел, – сонно пробормотала я, – что значит «сегодня»? До моей матери почти одиннадцать часов полета, три дозаправки!
– Как так? – удивился Этьен. – Ведь ты же сама говорила, что вы рядом живете.
– Никогда я этого не говорила, – мой голос был достаточно тверд, – я сказала, что мы с мамой много путешествовали по свету, пока не осели здесь, в России, на родине моего деда. Но мама моя находится не через дорогу, она аж в Краснодарском крае проживает!
– Вон оно что. Так значит, не получится сегодня увидеть ее, – и лицо Этьена стало таким растерянным и несчастным, что я не смогла ему отказать.
– Ладно уж, летим, – только и оставалось ответить мне, – в конце концов, я уже год как не совершала прогулок на микролайте – соскучилась по любимой игрушке. А то еще немного – и полеты придется отложить до весны. Здесь, в северных владениях, зимы все-таки суровы для подобных развлечений, даже несмотря на Всемирное Потепление.
Мы за каких-то десять минут добрались до гаража (приобретенного мною втайне от Эрика на его же деньги, торжественно врученные мне в день нашей свадьбы) и быстренько выкатили оттуда два микролайта. В свое время их смастерили за казенный счет в аэроклубе, куда я вступила еще в двенадцатилетнем возрасте. Позднее эта организация, существовавшая аж с советских времен, лишилась финансирования и разорилась, но половину техники удалось удачно списать – я приобрела микролайты за десятую часть стоимости. Разобрала и собрала заново, увеличив мощность двигателя, оттюнинговала в стиле woody. А потом мы с мамой перегнали оба мотодельтаплана с Кубани сюда, на Север. Конечно же, на самом деле мама захотела посмотреть, как мы с Эриком здесь живем – иначе бы она не изъявила желания прокатиться налегке.
Стояло прохладное сентябрьское раннее утро. По небу бежали редкие слоистые облачка. Ласточки летали низко. В воздухе уже блестели паутинки, пахло осенью, несмотря на устойчивую жару. На фоне розово-малиновой мякоти неба красиво смотрелись желтеющие березки. И почему-то так отрадно было на душе, точно должно было произойти что-то хорошее, удивительное, доброе. Может, это всего лишь предощущение полета?
Этьен помог мне установить и прочно закрепить дельтовидные крылья над гондолами, мы заправились, прогрели моторы и взмыли в небо. Я улыбалась, счастливая и довольная. Рядом со мной справа летел Этьен с таким возвышенно трогательным выражением лица, какое бывает у патриотично настроенных идиотов в момент поднятия знамени на флагшток. По его словам, он знает, как сократить время полета вдвое. Я пристально посмотрела на своего друга, он улыбнулся мне слезящимися глазами и что-то сказал. Но из-за ветра слов не было слышно. А включать шлемофонную связь мне не хотелось. Скорость нарастала, встречный поток заставлял глаза щуриться, и пришлось опустить стеклянное забрало. Поневоле вспомнились смешные строчки, написанные мною в далеком детстве, кажется где-то в Альпах:
…Я набираю высоту,
Рассвет окрестность орошает,
Но через стекла красоту
Лишь только олухи вкушают.
А солнце лупит в сто свечей –
Уж небосвод в губной помаде,
Плыву я в зареве лучей
По сторонам румяным глядя!..
Вскоре от постоянного напряжения, необходимого, чтобы удерживать руль в одной позиции, заболели руки – черт, когда же я, наконец, приобрету сервокомпенсатор?! Ведь планировать на малой высоте не так-то просто. А выше подниматься нельзя: для этого нужно заранее договариваться с диспетчером, ворошить документы, компьютерные данные, заказывать воздушный коридор. Но на подобную возню у нас с Этьеном не было времени. И мы летели чуть выше проводов со скоростью почти девятьсот шестьдесят километров в час. Приближалась первая остановка. Не долетая до населенного пункта, мы спикировали на поле, свернули крылья, вырулили на шоссе и поехали по деревне, вызывая любопытные взгляды придорожных крестьянок-торговок. Без труда отыскали заправочную станцию, где залили полные баки авиатоплива. Потом увидели яркую вывеску палатки «Пиво. Пицца. Шашлык. Кофе» и тут же ощутили зверский голод. Подле на лужайке стояли летние столики, рассчитанные на четыре персоны. Неплохо придумано. Сейчас один из нас зайдет внутрь за обедом, другой останется караулить моторизованных «мух» …
Таким образом, рассчитываю я, проделав еще два аналогичных марш-броска, к шестнадцати часам мы с Этьеном можем успешно приземлиться на морской берег недалеко от маминого дома…
****
Неожиданно я поняла, почему мне так хорошо на душе. Причина довольно прозаична. Ведь помимо всего прочего Этьен вчера сообщил, что отец переписал на мое имя довольно крупную сумму в Швейцарском банке (который, кстати, удачно перекочевал в Новый Цюрих, выстроенный в Восточной Сибири). А это куда больше, чем мы получили по завещанию. Значит, у меня будет не только самопальный дирижабль, но и своя собственная «Цессна»! Жаль, правда, что отец погиб, так и не успев сообщить матери о моем счете. А то бы мы вернули себе Вольные Славены гораздо раньше, и без помощи Эрика. Но зато теперь у меня появилась возможность отдать мужу должок и не чувствовать себя вечно зависимой и обязанной.
Вот отчего я сегодня утром не шла – летела, едва касаясь земли, по умытой улочке, готовая расцеловать каждого, кто назовет нашу страну самой прекрасной в мире. Как же отрадно жить на свете, имея целое состояние, являясь подданной Вселенной! Люди вокруг тебя кажутся такими радушными и милыми, такими трогательными и задушевными – не считая, конечно, тех, кто превращает Русь-матушку в помойку. Теперь я понимаю европейских знаменитостей и богатейших мигрантов, которые с обожанием отзываются о русских и называют Россию своим излюбленным местом пребывания. Вовсе не обязательно из их уст течет лицемерная лесть – все дело в восприятии: сытый голодного не разумеет. Ведь если тебе однажды повезет, и ты окажешься с пятью миллионами евро среди в меру щедрых, сердобольных и отзывчивых людей, то даже окружающая грязь покажется тебе чуть ли не изначальной материей, праматерью мироздания. В конце концов, что такое отбросы? Это неиссякаемый источник тепла и энергии. Главное, вовремя пустить их в расход.
Но если серьезно, то более всего на свете мне бы хотелось, чтобы у нас в городе, или даже на всей территории Кубани, появилась полиция чистоты. В моем понимании это такие дворники-дружинники, которые рано утром очищают от мусора улицы и парки, урочища и скверы, леса и пляжи, а днем – патрулируют. Однако для создания подобного проекта необходим целый фонд. Возможно, когда-нибудь он у меня будет. А еще, не исключено, что под мусоропроводами вместо контейнеров появятся мини-электростанции, вмещающие в себя антивещество, портативные черные дыры для переработки отходов и аккумуляторы молниевых зарядов.
Действительно, почему бы россиянам ни рассматривать свои мусорные и пищевые свалки как генераторы тепла? Может, тогда в стране будет меньше депрессии, пьянства? Ведь иногда у отдельных неприятных личностей русская душа, требующая вечного орлиного и журавлиного полета, страдает свойственным птицам недержанием и бросает под себя все, начиная с проездного билета и кончая пластиковой бутылкой. Так не проще ли сжигать навоз и содержимое унитазов, скажем, в позитронном вакууме, и аккумулировать энергию в батареях? Тогда она будет питать атомные двигатели, чтобы летать могло тело, а не только душа.
Проведи черту, там, где мир похоронен заживо,
Накарябай на белой стене замочную скважину,
Видишь вход? И оттуда – ни шагу.
Раздобудь карандаш и бумагу,
Нарисуй себе жизнь, что за дверью твоей,
Без непрошеных глаз, посторонних людей,
Понаехавших и обнаглевших гостей…
Там струятся молочные реки в царстве теней,
Там кисельные берега губ оленьих нежней,
Там по стенам вьются лианы из диких роз,
Там живой дед Мороз,
****а может быть Санта-Клаус,
Или, как у Булгакова, Штраус.
Ты захочешь нос сунуть на улицу?
– Черта с два!
Ведь в подъезде бычком на стене кто-то вывел слова:
Пешкаруса дати – набойки стоптати,
Трамваем – пуговицы потеряти,
Спуститься в метро – взорватому быти,
– Домой возвращайтесь и лапу сосите!
Ты нацепишь рюкзак – и на рынок айда за картошкой,
Там воняет протухшая рыба и мочатся кошки,
У забора старушки рядками сидят,
Овощами и мясом торгуют, галдят,
За ограду гнилье и ошметки летят…
Для чего этот смрад?
И зачем этот ад?
Потому что там тоже кончается мир —
Захудалый, протухший, из латок и дыр —
Мир торговок.
– А что за забором?
– Сортир…
Ты вернешься домой – от покупок лукошко ломится,
Зафигачишь окрошку. В горшочке мясо готовится,
Голова от усталости клонится…
И с балкона очистки твои полетят
В палисад, где бычки прорастать не хотят,
Где пустые бутылки под утро звенят,
Алкаши, как солдаты, вповалку лежат,
Им уже невдомек, где кончается мир,
Начинается гульфик штанов и сортир…
А вдали, за рекой, там, где дрыхнут курганы темные,
Шашлычье понаехало жирное и отборное,
Придавили березоньки джипами мощными,
И разинули рты магнитолы истошные,
И сражаются с тьмой габариты, костры.
Все упиты, убиты – короче, мертвы…
А наутро свернет шапито молодежь гулящая,
И умчится их мир разбитной, как оркестр, гремящий,
И останется тара сверкать на земле,
И останется пластик в смердящей золе,
Потому что у каждого дверь на стене,
За которою он пребывает во сне,
Потому что у каждого собственный мир
Из любви и цветов. А за дверью – сортир…
Приближение к родным пенатам отвлекло меня от философских мыслей.
Поскольку у нас с Этьеном не было времени звякнуть заранее маме по телефону, наше появление окажется для нее сюрпризом. Мы неслышно приземлились на песчаной косе, вскарабкались по земляным ступенькам, ведущим к особняку, и, крадучись, пересекли поляну. Старинный двухэтажный дом, построенный на лесистой возвышенности, отделанный серо-коричневой мраморной крошкой, вернул мне былые ощущения сказочности и таинственности. Я поднялась по замшелой лестнице с бронзовыми коваными перилами и замерла перед тяжелой дверью цвета какао, сильно напоминающей разделенную на квадраты шоколадку (в детстве я однажды ее облизала, и мне за это влетало). Дернула шелковый шнурок звонка. Этьен в нетерпении переминался с ноги на ногу.
– Мама в саду, – наконец сообразила я и потащила Этьена за руку влево, дальше, вдоль решетчатого забора, увитого плющом и виноградом, к калитке. Мы обогнули дом и остановились у черного входа.
Я открыла дверь своим ключом, и мы прошли через террасу и сени прямо на кухню. На плите стоял горячий чайник. Я вытащила из холодильника дольки пиццы, налила Этьену чаю, придвинула молочник, овсяное печенье, варенье, фрукты, а сама побежала в виноградник.
Мама оказалась на месте. Она собирала виноградные кисти в огромные глиняные кувшины. Я вкратце поведала ей, что познакомилась с неким молодым человеком по имени Этьен, который приходится сыном пилоту Ивану, лучшему другу ее покойного мужа и моего любимого папочки. И что Иван в свое время имел интимную связь с одной эксцентричной особой, родившей впоследствии от него этого самого Этьена. И вот теперь, дескать, Этьен вырос и хочет разыскать своего отца.
– Он рассчитывает на твою помощь, мама, – вставила я под конец ключевую фразу. А потом, сделав вид, будто спохватилась, добавила: – Да, чуть не забыла: Этьен просил передать тебе, что папа оставил нам целое состояние.
После чего, старательно пряча победоносную мину, вручила матери бумажку с кодом от банковского сейфа, нацарапанным химическим карандашом.
– Наконец-то мы сможем поправить дела в заповеднике, нанять смотрителей… – мечтательно прошептала мама севшим уставшим голосом, глубоко вздохнув.
– И поэтому ты просто обязана помочь Этьену. Постарайся вспомнить и рассказать ему о его отце все, что тебе известно. Пожалуйста! – подвела я итог сказанному.
Ну как, удалось мне зацепить ее?
И хотя выражение глаз мамы говорило о каких-то сомнениях, скептицизме, она сразу же согласилась. Мы вошли в дом.
Этьен при нашем появлении встал из-за стола. Мама поманила его одним жестом на свет, пальцем подняла его подбородок и внимательно посмотрела ему в глаза. Казалось, прошла целая вечность. Я с трепетом наблюдала за ней.
– Ты сын Лилианы, – наконец изрекла она, и ее в глазах вспыхнули не знакомые мне прежде искорки.
Мама стала задавать Этьену всевозможные вопросы, одновременно хозяйничая у плиты. Поставив на стол еще две чашки, блюдо «хвороста» и коробку конфет, она сняла передник, косынку, и только потом уселась с нами обедать. Длинные каштановые волнистые волосы тотчас обрамили ее лицо, едва она склонилась над чаем.
Я глядела в знакомые и, как всегда, непонятные и магнетические черты женщины, родившей меня, не переставая думать: что могло сделать ее такой загадочной? Такой властной, царственной. Может, когда-нибудь и у меня будет подобное выражение глаз: строгое и снисходительное, вытягивающее без труда ответ на любой вопрос, проницательное и непроницаемое, с каким-то вызывающим надрывом и держащее всех на расстоянии. Ее врожденная чопорность, жеманство и кокетство придавали ей шарм, о котором она и не подозревала – они проступали даже тогда, когда мама морщила лоб, задумываясь о делах, и все ее действия и слова в этот момент казались скорее механическими, нежели осознанными. И пусть она ходила по дому в фартуке и косынке, все равно чувствовалась ее властная женская сила.
Возможно, одиночество последних лет закалило маму как-то по-особому? Или руководящая должность изменила доселе кроткую мамину натуру? Химик и биолог по образованию, Миролада Мстиславна Зимоглядова работала ведущим экологом в нашем родовом заповеднике – следила за развитием популяций различных видов растений и животных. В ее подчинении находилось более пятидесяти человек – в том числе и сильный пол. Однако никакое из вышеперечисленных статусных достоинств не лишало маму мягкого женского очарования – ее хрупкость и нежность заставляли всякого деликатничать и миндальничать с ней.
Я никогда не обладала подобной силой – я типичная папина дочка, угловатая и долговязая очкастая «плоскодонка». А всякие там «мадамские» хитрости, вроде пускания пыли в глаза, загадочной смены настроений или безудержной расточительности, порою раздражали меня и ставили в тупик. Я многого в маме не понимала. К примеру, зачем нужны еще и платья, если имеются две смены джинсов и футболок? Или: для чего тратить деньги на пудру и духи – не проще ли на эту же сумму заполнить баки топливом и отправиться туда, где водопады сверкают золотом на закате?
Я не понимала мою непостижимую маму и лишь иногда с большим трудом могла предсказать ее реакцию на какое-либо событие – приблизительно, расплывчато, смутно, где-то на уровне «холодно – горячо». Вот и сейчас меня дико ошеломил и здорово испугал момент, когда мама произнесла имя Лилианы. Да я просто была уверена, что маме ничего не известно о Лилиане! Иначе бы она не дала мне договорить, а, едва войдя в дом, поглядела бы на Этьена косо и неприязненно. И уж, конечно, вряд ли бы она стала его угощать: все-таки Лилиана была общей любовницей обеих пилотов, а значит, ее потенциальной соперницей! И логичнее всего бы было выставить моего друга за дверь. Выходит, что я ошибалась в выводах насчет мамы?
Так и есть! Я, определенно, почувствовала, что мама обрадовалась неожиданному появлению Этьена. Чудеса, да и только!
Мы с другом все еще прихлебывали чай-композит, настоянный на одном из самых изысканных травяных букетов, когда мама встала из-за стола.
– Пейте, молодые люди, и я жду вас в библиотеке: там мы все и обсудим, – сказала она и со свойственною ей грацией выпорхнула из кухни.
– Ну что? – с тревогой спросил Этьен.
– Для нее наш приезд, точно гром среди ясного неба, и сейчас она приходит в себя, – ответила я, – но, в целом, думаю, все в порядке.
В библиотеке мама подкатила к дивану журнальный столик, на котором разложила большое количество фотографий, где были изображены Иван и Арсений – то вместе, то по отдельности.
Вот они в летной форме французского легиона, совсем молоденькие…
А здесь немного постарше, лежат возле озера Заповедного, что в кольце горных отрогов…
Вот среди однокашников на пикнике, вот на фоне «Летающих ножниц F15.5 Эос». Кто подозревал, что снимок секретного экспериментального самолета и информация о нем просочатся за пределы полигона?..
А вот это Париж, площадь Конкорд. Виски обоих авантюристов уже тронула седина, на лицах застыло суровое мужественное выражение. На обороте надпись: «Июнь, 2000 г.» Видимо, это последняя фотография.
Этьен рассматривал снимки впервые. Я же – просто пыталась окинуть новым взглядом то, что мне было давно известно.
– Догадываюсь: вы от меня многое утаили, – мама подняла на нас прищуренные в лукавой улыбке глаза, – поведайте-ка мне все с самого начала. Как вы познакомились, где, и так далее, – добавила она самым что ни на есть домашним, простым и радушным тоном, без излишней официальности.
И тут нас словно прорвало: перебивая друг друга, мы с Этьеном взахлеб принялись описывать случившееся. Мама внимала нам, загадочно улыбаясь и кивая, словно многое из нашего рассказа было ей предельно понятно и давно известно. Причем, известно как будто бы даже сверх того, что знали мы.
– Ну что ж, дети, – выслушав нас, сказала мама, – боюсь, что я очень немногим могу вам помочь. Ведь, как я понимаю, ты, Этьен, хочешь полностью воссоздать в памяти картину жизни своего отца.
– Да, но это еще не все, – с волнением в голосе проронил мой друг, – с тех пор, как Конкордия сделала меня человеком, я вдруг понял, что смогу, наконец, найти своего отца – во мне впервые проснулась надежда! Если мать намеренно утаила от меня его местонахождение, то я сам пойду по его следам. Вы мне поможете?
– Знаешь, Этьен, пожалуй, тебе все же лучше попытаться навести справки об Иване у своей матери, – снова улыбнулась мама, и морщинки на ее выпуклом лбу разгладились, – Лилиана знает про Ивана такое, что неизвестно мне, и потому расскажет куда больше меня. Впрочем, тот вариант помощи, который я могу предложить тебе, тоже годится, но он затребует от тебя слишком большого количества духовных сил и мужества. Тебе предстоит встретиться… – мама намеренно выдержала паузу и понизила голос, – с привидением! То есть, я хочу сказать, что ты волен узнать домашний адрес Ивана у «второго авантюриста» – Арсения. Если хочешь, конечно. Сам же скромняга Иван стыдится навещать нас и прячется…
– То есть как это: узнать у отца? Что ты такое говоришь, мама? – воскликнула я.
– Что значит, прячется? «Чего ему стыдиться?» —тревожно произнес Этьен одновременно со мной.
Мама по очереди оглядела нас, точно прикидывая, кому же из нас первому ответить, и выбрала Этьена.
– Обычный комплекс вины выжившего. Ивану стыдно, что он уцелел, тогда как Арсений погиб. Ведь они долгое время, почти все молодые годы, были на равных во всем и все делили поровну – деньги, женщин, приключения. Теперь же Ивану неловко, что у него есть сын, а Арсений пожертвовал ради друга своей жизнью и жизнью своего ребенка. Словом, Иван упорно считает себя виноватым в смерти Арсения – он мне так прямо и написал однажды в письме. Я же в ответном послании попросила его выкинуть этот вздор из головы и просто взять, да и приехать ко мне в гости. Но, очевидно, у Ивана духу на это не хватило: явиться сюда он так и не решился. Между строк чувствовалось, что он боится не столько моего воображаемого гнева, сколько немого упрека. Я же ни в чем Ивана не виню. Я даже посетовала в следующем письме: дескать, почему он такого плохого мнения о старых друзьях? И намекнула, что в настоящее время мне известно об их с Арсением прошлом куда больше, чем он может себе представить. Но такой уж Иван странный человек: не счел нужным ответить на мое последнее послание. И более умолять его навестить семью дорогого друга я не собираюсь, – губы мамы сжались, образовав упрямую складку негодования, – бегство Ивана я считаю своего рода трусостью. Мы не подростки, чтобы робеть, и такое поведение – это уже чересчур!
Этьен понимающе кивнул.
А я обратила внимание на загадочный подтекст:
– Мама, ответь, пожалуйста, что ты имела в виду, когда сказала, что в настоящее время тебе известно о прошлом отца и Ивана куда больше, чем Иван может себе представить? – быстро спросила я, перехватив ее мимолетный прищур, вскользь брошенный в мою сторону. – От кого и что тебе известно? Это что-то такое, чего ты упорно не желаешь нам рассказывать? И как Этьен может встретиться со «вторым авантюристом», если папа умер?
Мама смерила меня проницательным взглядом и надолго задумалась, прежде чем ответить.
– На самом деле это все один вопрос. От кого мне известно о прошлом двух закадычных друзей? От отца, разумеется. Раз уж ты с легкостью приняла в своем сердце факт существования сверхъестественных форм жизни, сохраняющих сознание вне тела – вне инкарнации – то пора бы тебе уж догадаться, дочка, что оттиски душ наших близких, а в особенности, безвременно ушедших, остаются на этом свете после их смерти, – таинственным полушепотом ответила мне мать. Говоря это, она посмотрела на меня как-то особенно, точно на посвященную в тайные знания, – и они повсюду витают в воздухе, вечно находясь среди живых, – развела она руками по сторонам, словно комната была заполнена невидимыми духами.
– Выходит, что и мой папа тоже где-то здесь, в этом доме? Но тогда почему я не могу с ним общаться?
– Видишь ли… – замялась мама. Спустя мгновение она пожала плечами, словно говоря самой себе «Почему бы и нет?» – ну хорошо. Пожалуй, ты тоже встретишься с ним сегодня, и тогда многое поймешь сама, – с мягкой улыбкой добавила она.
– Постой! – воскликнула я, – значит, получается, что ты с ним все это время общалась, а я, что, не имела права? – возмущению моему не было предела.
– Понимаешь, – мама вздохнула, провела рукой по волосам и непроизвольно взъерошила их, – когда твой умерший папа впервые заговорил со мной – это стало для меня такой неожиданностью, ну просто настоящим шоком! Мне потом долго было не по себе… жуть какая! Знаешь, первое время меня часто, регулярно – да почти что каждую ночь – посещали кошмары. И, очевидно, все это каким-то образом отразилось на мне, наложило отпечаток – даже окружающие заметили. Большинство коллег по работе, гостей, знакомых то и дело спрашивали у меня: что происходит? Одни говорили мне: «Ты стала какая-то нервозная, странная, загадочная, рассеянная…» Другие же: «У тебя красноватые пятна на лице, болезненно блестят глаза…» Я отвечала всем, что просто переутомлена, хотя на самом деле я и до сих пор не знаю, что полагается говорить в таких случаях. К счастью, тебя тогда рядом не было – ты все это время, после смерти отца, находилась в пансионе во Франции. Слава Богам, иначе бы мое раздраженное состояние непременно передалось бы тебе! И когда Арсений явился ко мне в следующий раз, то, взвесив все за и против, мы с ним пришли к выводу, что лучше держать наши встречи втайне от тебя. Ты была ребенком, не забывай. К тому же ты всегда отличалась повышенной замкнутостью, скрытностью, впечатлительностью и склонностью к аутизму. Честно говоря, я боялась, что тебе грозит тихое помешательство, если ты узришь отца воочию, и что я даже не смогу проконтролировать, когда оно начнется. А ежели наоборот, ты отреагируешь бурно и примешься рассказывать всем и вся о своих «видениях», то тебе также будет уготована дорога в психушку – тебя туда упекут учителя и ювеналка.
Но, возможно, я напрасно волновалась. Ты оказалась сильнее меня, и я думаю, что причиною этому послужило твое сильно развитое воображение в сочетании с твердой уверенностью, что в мире нет ничего необъяснимого. Впечатлительность не подавила ни твоей рассудительности, ни твоего умения рассуждать логически. Стать свидетелем того, как из воздуха возникает человек, а потом тает – это любого сведет с ума. Любого, но не тебя – в этом я ошиблась. Ты увидела Этьена – и спокойно к этому отнеслась. Так что, если можешь, постарайся понять и простить меня, дочка, – сказала мать, обнимая меня, на что я ответила ей взаимным объятием, – в общем, договорились: ты тоже сегодня увидишь отца. Обязательно. Обещаю.
– Ты говоришь: «увижу», – всколыхнулось у меня в мозгу, – но что ты имеешь в виду? Что значит «увижу»? По-настоящему увижу, или всего лишь почувствую?
В этот момент Этьен весь как-то подался вперед, точно у него уже был готовый ответ на вопрос.
– Увидишь своими глазами, – ответила мама невозмутимо, – главное, помни, что это не воскресшая душа, а оттиск души. Иными словами: скан, отпечаток, проекция, а по-научному – эгрегор…
– Но как?! – все еще не могла я понять. – Каким образом отец станет видимым, если все остальные умершие…
– Он будет временно находиться в одном из зримых субтильных тел.
– Каких тел?
– Тел, состоящих из уплотненной атмосферы, сгустившейся за счет воздействия одной из четырех природных Стихий. То есть существуют так называемые тела Огня, Земли, Воды и Воздуха. Тебе что-нибудь известно о Стихиях?
****
Мы с Этьеном стояли, обнявшись по-дружески, на одной из крыш возле парапета. Потом я, слабо вздохнув, мягко отстранилась, отступила назад и посмотрела принцу Грозы прямо в глаза:
– Знаешь, я порой завидую всей этой твоей летучести. Ведь если подумать, я, по сравнению с тобой, лишь слабое беспомощное одинокое существо, которое пытается найти покой и утешение для своей мятежной души.
– И с какого бока, интересно знать, ты одинока и слаба? – удивился Этьен, – что-то незаметно.
– Просто я…
Но тут вдруг у меня в мозгу внезапно загорелась лампочка:
– Погоди! – воскликнула я, невольно схватив Этьена за плечо. – Ты только что сказал, что солнце имеет, то есть… заключает в себе… электрическую природу… Силу! – я от волнения с трудом подбирала слова, путаясь и спотыкаясь на каждой фразе. – А как же радиация, водород, гелий и все такое? Я хочу сказать: что первично – раскаленный газ или электричество?
– И то, и другое – это признаки пробуждения изначального естества любого неостывшего космического тела, – скороговоркой, словно отличник, проговорил Этьен, – радиационные излучения сопровождают электромагнитные, их природа в космосе двойственна. Солнце, как и Земля, имеет магнитные полюса, или, правильнее будет сказать, гелиомагнитные. И движения всех, составляющих его, газо-плазменных частиц, между ядром и короной, происходящие по траектории тора, упорядочены. Огонь Солнца – электрический по природе, что никоим образом не противоречит термоядерной реакции, превращающей водород в гелий. А самый большой электрический заряд возникает у кварк-глюонной плазмы в момент зарождения Галактик!
– Никогда об этом не думала, – честно призналась я, – по мне Огонь – это просто огонек! Как от спички. Ну, то есть если бы Солнце было размером с мячик, его запросто можно было бы потушить ведерком воды. Чего не скажешь об электрических возгораниях – их тушат песком.
– Совершенно верно! Потому что Земля (в частности, песок, кремний) – и Огонь (электроэнергия) – принадлежат к прямо противоположным физическим Стихиям, переходящим друг в друга. Супплетивным, то есть взаимодополняющим, в сумме дающим единицу с нулевым вектором. И, если тебе хоть раз довелось быть свидетельницей удара молнии в балконное ограждение или подоконник распахнутого настежь окна, то ты могла заметить, что после вспышки и грохота помещение внутри оказывается усыпанным желтовато-сероватой мучнистой пылью, содержащей примеси кремния – примитивнейший пример перехода плазмы в твердое вещество. Ну а Шаровая Молния – это, по сути, маленькое Солнце, заряд которого ведерко Воды, как ты выражаешься, только усилит. Простой огонь от газовой горелки ведь не сгодится для подводной сварки, так? Он мгновенно погаснет. Нужна электродуга. А как тебе звезды, которые извечно горят в вакууме, без кислорода? Ясно же, что это не совсем обычный огонь! – с какой-то непонятной гордостью заключил он.
«Может, звезды всего лишь остывают долго, – упрямо подумала я про себя, но не посмела сказать вслух, чтобы не обидеть друга, – да мало ли что горит просто так, от трения – скажем, метеорит…»
– Даже метеориты получают слабый электрический заряд, чиркаясь о воздух, точно расческа о волосы, – словно читая мои мысли, произнес сын Шаровой Молнии, – между проводниками и накопителями статического электричества…
В Этьене вдруг проснулся азарт, и он принялся возбужденно рассказывать об истоках электроэнергии на Земле, в Космосе, в Воде, в механической работе, совершаемой людьми – он точно являл собою второе воплощение Николы Теслы! Размахивая руками, словно фокусник на сцене, Этьен прямо из воздуха создавал светящиеся шары и зигзаги, которые тут же гасил. Он видел весь мир через свою особую призму: все, что слева – с зарядом, справа – нет. Меня это буквально захватывало.
– Выходит, – вслух подумала я, пытаясь навести порядок в хаосе мыслей, бурлящих в голове от услышанного, – что астрологи все путают, говоря о вселенских движущих Стихиях, заправляющих всем сущим – Воде, Земле, Воздухе и Огне… Потому как под Огнем правильнее будет подразумевать Плазму?
– Возможно, у меня предубеждения, – ехидно проговорил Этьен, – да только я этих самых астро-олухов никогда всерьез не воспринимал. Зато с интересом изучал то, что думали на сей счет античные философы. Их подход к изучению основ мироздания, по крайней мере, научный. И они были наиболее близки к истине. Первостихии – это куда глубже, чем астрология. Это, скорее, астрофизика.
– Для меня не имеет ровным счетом никакого значения – физика это или астрология, – терпеливо сказала я, – меня волнует сама суть, свойство элемента. Понимаешь, в переносном смысле людьми Огня принято называть пламенных поэтов, лидеров восстаний, героических вождей или им подобных харизматичных личностей, которые якобы «рано сгорают, умирая, но их Огонь согревает ближних и любимых» – это я нарочно перефразировала Макаревича, чтобы понятно было. Словом, «огненные натуры» способны зажечь народ своею страстью и заставить пойти за собой – прежде об этом немало писали литературные критики и авторы советских учебников. Что же касается современных астрологов, то они, не особо парясь, предпочли взять на вооружение общепринятую точку зрения. Однако в ней концы с концами не сходятся. Ну, «сгорели» люди Огня, а дальше что? Разве они все умерли? Или всего-навсего их жизненная активность сошла на нет? Об этом почему-то астрология умалчивает. Как бы там ни было, любой вариант фатального сгорания исполнен трагедии и пессимизма. Получается, что представители трех других Стихий – Земли, Воздуха и Воды – успешные и удачливые люди, а «огненные знаки» изначально запрограммированы на раннюю смерть! Это неправильно, и куда только смотрят толкователи? Ведь на самом деле к Стихии Огня, сообразно гороскопу, принадлежит добрая четверть населения! Причем, она живет себе до ста лет, и здравствует, радуется жизни и не думает сгорать без остатка – где ж тут пламенное горение? Вот что мне всегда непонятно было! И, стало быть, вся эта чушь о свойстве первоэлемента «Огонь» …
– Первостихии!
… – изложена дилетантами… да, прости?
– Ты путаешь Первостихию «Огонь» с Первоэлементом «Огонь». Это разные понятия, – перебил меня Этьен. – Стихия – свойство проявления материи в движении, на критическом пике своей активности; причем, активность одной Стихии непременно сказывается на состоянии других, что можно отобразить на векторном графике. Элементы же – это ипостаси существования материи на различных стадиях развития, проявляемые в форме веществ. К ним относятся Металл, Дерево, Эфир, Вода, Воздух, Земля и вышеупомянутый Огонь. Вот тут уже под Огнем подразумевается, как ты говоришь, самый обычный огонек от спички. Стихий всего четыре, а Первоэлементов семь.
– Понятно. В общем, по словам астрологов, Огню противостоит Вода, которая его заливает, гасит периодически. И поэтому Огонь и Вода дополняют друг друга…
– Какая бредятина! – воскликнул Этьен.
– Разумеется, – продолжала я, – теперь, после твоих слов, все стало на свои места. Во-первых, люди Воды, заливая подобный Огонь-заряд, устроят лишь замыкание, или взрыв, который уничтожит вокруг все хорошее. Приведу пример: из-за своей склонности к алкоголизму, Скорпион постарается утешить водкой доброго и открытого пламенного вождя Овна, а тот, напившись, учинит вместо революции пьяный дебош. А во-вторых, электрическая природа Огня вовсе не означает присутствие в Овне, Льве или Стрельце зачатков героико-суицидальной натуры, как это утверждают авторитетные астрологи. Людям Огня ни к чему сгорать дотла, потому что электрический Огонь подразумевает также энергию покоя. То есть человеку не обязательно совершать подвиги ценою жизни, чтобы быть харизматичной личностью. Ему достаточно лишь работать над собой умственно и физически, воспитывая толпу собственным примером – и от него будут во все стороны лететь воспламеняющие сердца искры, флюиды положительного заряда. Тонус, воля, усердие, проникновенность, доброта – таковы его козыри.
Из всего сказанного следует, что на самом деле Огню противостоит Земля – вот уж действительно прекрасное сочетание личностей. Огонь вовсе не испепеляет Землю, делая ее безжизненной и бесплодной, как это сказано в гороскопах. И Земля не охлаждает и не убивает Огонь, перекрывая кислород. Поскольку я сама принадлежу к Стихии Земли, я это знаю…
– А ты кто по гороскопу? – невольно заинтересовался Этьен.
– Дева. И потому я всегда чувствую заряды, исходящие от носителей Огненных знаков.
– Во как! А от меня какой-нибудь зарядец есть? – полусерьезно-полушутя произнес Этьен и глянул непроницаемо.
– Разумеется! – рассмеялась я, – ты сам как ходячая розетка. В общем, Огонь стимулирует магнетизм и так называемую мускулатуру Земли человека. А Земля, в свою очередь, заземляет избыток энергетического заряда Огня. То есть они будто бы проникают друг в друга, но качественно и количественно при этом не меняются, не уничтожают друг друга, как огонек лучины и дождь. Напротив, уравновешивают. Материя переходит в плазму…
– Верно, я тоже это чувствую, – согласился Этьен и впервые с момента разговора посмотрел на меня искренне и заинтересованно, – на самом деле я рад тому, что тебя глубоко волнуют все эти астро- и метафизические вопросы. Лишь бы ты не засоряла свой ум поверхностно-бульварной макулатурой типа «гороскоп для настоящей леди на каждый день». И, кстати, вот еще тебе один постулат для размышления на досуге:
«Стихия – потому и Стихия, что она не подчиняется воле человека, не возникает в зависимости от его желания или произведенных им каких-либо операций. Стихия пробуждается, затухает и разгорается вновь лишь по своему желанию. Она успокаивается, но никогда не исчезает без остатка. Она бессмертна, вечна, без нее немыслима сама природа».
– Понимаю, – ответила я, – мы можем наблюдать за сейсмографами, датчиками системы Vaisala, сигнализаторами Цунами и метеоприборами непрерывно, но изменить что-либо в природе не в состоянии – только укрыться и спасти свою шкуру. Однако лесной пал – это не Стихия, потому что мы в силах потушить пожар навсегда, и на приборах наблюдать будет нечего.
– Ну, примерно так, – улыбнулся Этьен, – причем, противостояние Земли и Огня куда сильнее, чем противостояние Воды и Воздуха: Земля и Огонь взаимодействуют между собой в космической Вселенной, тогда как круговорот Воды в природе происходит лишь на планетарном уровне в кислородной атмосфере.
– Да-да, я знаю! Я это и хотела сказать – только дальше. Водным знакам по гороскопу идеально подходит именно Воздух, – быстро заговорила я, – и сочетание таких людей окажется благоприятным и комфортным. Воздух и Вода качественно и количественно переходят друг в друга, следовательно, они дополняют друг друга – то есть каждый из партнеров видит во внешности другого зрительный образ собственной идеализированной души.
В общем, мы имеем два удачных дуэта: «Земля – Огонь» и «Вода – Воздух». В первом случае люди будут слишком разными, непохожими, им гораздо труднее сойтись, но зато вместе они – Сила, и Сила очень мощная, потому что присутствие партнера делает другого лучше. Их брак небесный. Во втором случае люди похожи, как брат и сестра, они очень легко сходятся друг с другом, однако в их жизни присутствует множество бытовых ссор. Их брак земной.
– Земной? Это скучновато будет, – морщась, заметил Этьен, – по мне, так или все, или ничего. На синицу не согласен, только журавль… в космосе.
Я рассмеялась. А спустя минуту продолжила:
– Да, именно земной! Воде и Воздуху следует уступать друг другу в спорах, поскольку им очень легко поставить себя на место другого – нет ничего проще, чем Воздуху представить себя Водой. Круговорот Воды и Воздуха в природе – явление непрерывное, для которого не требуется особых физических условий.
Чего не скажешь об Огне и Земле. Второй случай пахнет исключительно формулой E = mc2 – то есть идеальными условиями для трансформации твердого вещества в плазму, крайне редко встречающимися в природе и, как правило, происходящими в далеком космосе. Поэтому здесь все наоборот: Земле и Огню слишком трудно вообразить себя на месте партнера. Но тем не менее они не идут на конфликты, потому что сами, по собственной воле, зачастую подстраиваются друг под друга, попадая под взаимное влияние. И их проблема отношений кроется совсем в ином: Земле и Огню, напротив, надо научиться отстаивать свое Я, чтобы один партнер не «перетянул» другого на свою сторону – такая слепая жертвенность, граничащая с самоуничижением, приведет слабовольного к размыву собственной личности. Вследствие этого он потеряет всякое уважение партнера и станет ему неинтересен. Необходимо научиться говорить «нет», давать отпор. То есть следует поддерживать нейтральный заряд между положительным Огнем и отрицательной Землей…
– Все это весьма интересно, – взволнованно проговорил Этьен, – но знаешь, Конкордия, я несколько далек от подобных конфликтных ситуаций. То есть, я хочу сказать, что у меня самого никогда на свете не было никаких человеческих отношений. Ни с кем. И я не знаю, что значит уступать, подстраиваться, попадать под влияние. Я такой, какой я есть, и все тут. Но я свободен, и потому не собираюсь ущемлять чьи-либо права на свободу. Готов попытаться принять человека со всеми его достоинствами и недостатками. Однако если меня попросят, если очень попросят, то, возможно, мне придется постараться примерить на себя шкуру партнера, чтобы понять его. Я не боюсь при этом утратить свою личность.
– Ты ее никогда не утратишь, – решительно заявила я, – ты же сам – Стихия. У тебя врожденный внутренний стержень. Ты сильный, волевой, самодостаточный…
– Но ведь с твоей помощью я становлюсь человеком…
– Ну и что с того! У тебя опыт, уверенность в себе, ты – целый мир!
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – сурово остановил меня Этьен, – Архангелы, подобные мне, становясь людьми, полностью меняют свою личностную структуру: многие из них превращаются в слабаков, чувствуют себя совершенно потерянными в земном мире…
– Я не дам тебе упасть, Этьен, – тихо пообещала я, – я тоже не люблю подминать под себя людей и не понимаю тех, кто делает своих близких тряпками, а потом живет с ними бок о бок и костерит их, на чем свет стоит, за безволие и немощь. В этих семьях нет никакой гармонии и стремления к совершенству.
– Люди мало думают о совершенстве и гармони, они, в основном, ищут легких путей, – с печалью и состраданием сказал Этьен, – легких денег, легкой любви, дешевого комфорта. Готовы закрывать глаза на все и притворяться счастливыми, устав от одиночества. Даже, если эти люди неинтересны друг другу.
– Как голуби и крысы?
– Именно, как голуби и крысы.
– Мне иногда кажется, что я тоже от всего устала. Я шла своим путем, но не всегда поступала верно. И, знаешь, все-таки я думаю, что мне придется кое-что исправлять в собственной жизни. Я поняла это вот только что, в эту самую минуту, и чувствую, что мне уже становится намного легче…
– У тебя еще все впереди, – подбодрил меня Этьен.
– …Теперь мне все ясно – видно, как на ладони, – принялась я рассуждать вслух, обращаясь скорее к самой себе, – муж мой, Эрик, принадлежит к стихии Воздуха. И потому ему абсолютно плевать на извечные ценности и традиции, которыми всегда было принято дорожить в нашей семье. Он – перекати-поле. И наверняка жаждет видеть во мне качества водяных знаков: изменчивость, любовь к карьерным интригам и способность плыть по течению. Но я незыблема. Я принадлежу к дикой природе, тогда как он – Близнецы, городской знак. И, следовательно, мы – не дуэт…
– Городской знак! – развеселился Этьен.
Я нахмурилась.
– Ну, вот смотри, как бы тебе сказать, – попыталась я найти нужные слова, – первый дуэт или союз партнеров – это дуэт дикой природы. То есть Земли и Огня. Земля – это вечная незыблемость и покой, как горы или пирамиды, как стоячее хрустальное озеро. Это соли и минералы, породы, из которых все выходит и куда все возвращается. Огонь – это подвижность и напряжение. Например, Полярное Сияние. Ну, или пламя Вулкана, вызывающее Землетрясения, Смерчи и Вихри, резко и внезапно все меняющие. Второй дуэт – это дуэт цивилизации, а именно – Воды и Воздуха. Вода – это размеренно текущая жизнь общества по принципу «кривая вывезет». А Воздух – это открытия и изобретения, восстания и войны.
****
– Да, мама, я в курсе того, что есть Стихии, – ответила я наконец. Но мне непонятно одно: каким макаром отцу удалось завладеть одним из субтильных тел, и почему тогда другие покойники не могут?
– Это не покойники, нет, ни в коем случае не называй их так, и это не души мертвецов – не путай! – терпеливо сказала мама. – Это энергия воспоминаний об умерших родственниках, а в нашем, частном случае – воспоминаний о твоем отце. Его так называемый эгрегор образовался благодаря нам с тобой, а не благодаря личности покойного отца. Что же касается ответа на вторую часть вопроса: отнюдь, сканы душ других умерших тоже могут становиться видимыми. Но, увы, в наши дни это случается все реже и реже. Видишь ли, эгрегоры изначально обладают свойством воплощаться в человеческом облике. Но этот дар зависит от почитания умершего потомками, от культуры уважения предков. Лишь единицы из эгрегоров самостоятельно находят способы образовывать тела, черпая силы из воспоминаний о себе – причем, добрых и недобрых. Чаще всего им кто-то помогает…
– Но кто, в таком случае, впервые помог эгрегору отца принять зримый образ, если не ты? – выдохнула я, широко раскрыв глаза.
– Ох, ну ты и сама в состоянии догадаться, Коко! – чуть насмешливо сказала мама, нетерпеливо при этом вздохнув, – при жизни Арсений мог напрямую общаться с одной весьма экстравагантной представительницей Огненной Стихии. Думаешь, она не оказывает ему содействия в стремлении обрести плоть и видимость после смерти? – И мама многозначительно оглядела нас обоих, – разве Этьен тебе не все про нее разжевал – что она за личность?
– Выходит, Лилиана разыскала отца после его трагической гибели и обучила воплощениям? Но каким образом он, принадлежащий – насколько я понимаю – к стихии Воздуха, ухитряется втискиваться в ее огненную оболочку? Разве ему не нужна родная, воздушная форма? – попыталась я рассуждать логически. – А, следовательно, ее присутствие не играет особой роли…
– Стоп-стоп-стоп! Не торопись. Начнем с того, что кое-чему Лилиана обучила его еще до смерти. Ну а во-вторых, в светящееся тело человек может войти в любое – независимо от Стихии. Хотя, конечно, в близкое тебе по природе ты лучше врастаешь, а чужеродное причиняет твоему эгрегору некоторые неудобства. Само по себе это неудивительно, ведь чуждые тебе Стихии плохо тебя слушаются и порою отказываются помогать. То есть при контакте с ними у тебя возникает ощущение, сродни тому, что ты чувствуешь, надевая тесную обувь и растирая ноги в кровь. Помогает усмирить буйство Стихий лишь обращение к животворящему кресту…
– То есть необходимо принять христианскую веру?
– Я говорю сейчас не о вере, не об этической стороне вопроса и тем более не о политике, – отмахнулась мама, – а о тайных знаниях древних мудрых. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, в чем истинная разница между пентаграммой и крестом? В пентакле человек как бы провозглашает себя пятой Стихией, одним из лучей звезды, понимаешь? На равных с природными силами, забывая о том, что ему подобное могущество не подвластно. Равновесие Стихий смещается в сторону человека, и это приводит к разрушению гармонии, которое начинается с уничтожения законов природы и заканчивается гибелью самого человека.
А в животворящем кресте – имеется в виду равнолучевой кельтский крест, а не церковный – человек помещен в эпицентр перекрестья сил, которые усмиряют в нем мятежные страсти. Вода располагается супротив Воздуха, Земля напротив Огня, а человек, находящийся посередине, черпает Силы из равновесия противоборствующих Стихий. Лишь сильный духом способен пить этот источник и заряжаться от него, оставаясь самим собой, слабый же утратит свою индивидуальность и превратится в тупое рабочее животное, лишенное не столько пороков, сколько творческого начала. У сильной личности хватит мудрости держать Стихии под контролем, не растворяясь в них, и однажды она сможет узреть извечный вихрь Сил – крест, закручивающийся по спирали. И не страшны ей станут тогда перемены погоды, магнитные бури, причуды лунного календаря, затмения, порчи, сглазы и прочие, и прочие препятствия…
– Но причем тут порчи, сглазы и колдовство? – изумилась я и украдкой взглянула на Этьена, развалившегося на диване в непринужденной позе рядом с кучей снимков – тот молча внимал рассказу, нахмурив брови и не поднимая глаз. – Ты же знаешь, что я не верю во всякие байки насчет разбитого зеркала, и даже религии противопоставляю науку. А суевериям – и подавно.
– В таком случае, читай больше современной научной литературы и анализируй прочитанное, – отрезала мама. – Не обязательно бить зеркала или чертить пентаграмму на полу – она и так уже есть в голове у чародея. Когда колдун творит ворожбу, то он, вне зависимости от своего вероисповедания, совершает одно и то же действо: выводит собственную личность из центра креста и превращает в пятую Стихию – то есть в оружие. Например, он помещает себя супротив Воды, желая наслать на деревню волчанку и мор. Тогда Воздух оказывается ничем не уравновешен и начинает крушить все, что встает у него на пути. Но безумец уже не контролирует набранную силу, и она способна, в конце концов, обрушиться на самого колдуна в виде того же поветрия или Смерча. Это все равно, что не справиться со шлангом, извергающим водопад. Так черная магия поражает нас самих.
Сказанное произвело на меня сильное впечатление.
– Жаль, что в Евангелии не написано о свойствах кельтского креста, тогда бы я знала, – прошептала я, восхищенно глядя на маму. Теперь она казалась мне словно сошедшей с древних каменных изваяний: открытый высокий лоб, утонченные изгибы бровей, огромные зеленые глаза, изящные крылья магнетически прямого носа. Ни дать ни взять – Богиня.
– И Библию можно уметь читать между строк, – наставительно заметила мама, – Иисус, к примеру, был зачат от Святого Духа всех четырех Стихий сразу, или, говоря теологическим языком, от эманации четырех Начал. Илья Пророк – только лишь от Стихии Воды. Чудотворцы умели подчинять себе вихрь Стихий, ничего об оном, не ведая – такова была сила христианской веры. А обычному современному человеку приходится подстраиваться под биоритмы природы, слушая Луну, Солнце и звезды. Иными словами, под гороскоп. Ему так легче. Хотя, в результате, все это только усложняет жизнь, поскольку отнимает у человека волю и разум.
– Но каким образом? – удивилась я.
– Ну, например, когда мы говорим о несовместимости характеров по гороскопу, то, как правило, имеем в виду наши отрицательные качества: лень, вспыльчивость, непостоянство, неряшливость. А если мы искореним в себе недостатки и начнем жить по заповедям Христовым, то даже самые зловещие предсказания окажутся против нас бессильными. Могут ли два человека поссориться, пусть они даже и несовместимы по гороскопу – если, скажем, один дружелюбный, а другой щедрый? То-то. Так что тем, кто руководствуется принципами человеколюбия, никакой гороскоп не страшен. Но, увы, все мы живые люди со своими слабостями…
– Между прочим, Лилиана настроена категорически против самопровозглашенного Бога – падшего Ангела – иначе, Узурпатора, поскольку тот угнетает Шаровые Молнии! Вам это известно? – подал, наконец, голос Этьен, отрываясь от диванной подушки и распрямляя спину.
– Так ведь она-то меня всем этим теологическим премудростям и научила, – улыбнулась мама. – Впрочем, понятие «Бог» тоже в данном случае сугубо научное. Лилиана выступает против определенных Сил, в христианстве именуемых демонами. Силы эти по могуществу равны Херувимам и Серафимам, Престолам и Властям, и они пытаются подчинить себе Первостихии – Начала.
А если смотреть в более раннем, языческом аспекте, то Лилиана далеко не против Перуна, Зевса, Тора или Индры. Она лишь против доминирующей воли любого Божества. К счастью, однако, всякий языческий Бог подобен человеку: в нем есть и хорошее, и плохое. Плохое – в смысле, не демоническое, а деструктивное. Иными словами, пагубное для здоровья телесного и духовного. Понятие демонического же, возникшее в постязыческую эпоху, означает, прежде всего, властное начало, притесняющее свободолюбивый разум, лишающее индивидуум свободы выбора. И если языческого Бога еще можно задобрить подношениями и тем самым смягчить его суровую натуру, то в христианстве для Дьявола культ его – это самоцель, то есть ему в первую очередь важна сама идея доминирования, авторитаризм личности. Вот где кроется безудержная сатрапия, проистекающая из дьявольской гордыни! Примером такой власти может служить Люцифер, эксплуатирующий мыслящую, но еще не родившуюся в небе, не созревшую и не оформившуюся в виде шара молнию.
Природа линейных молний – исключительно огненная, а природа Шаровых Молний – полуогненная-полуземная, ведь изначально большинство Шаровых Молний возникает при солнечном дне, и чаще всего в эпицентре будущих землетрясений. Это своего рода момент перехода массы в энергию. И момент рождения разума у Стихии. Но затем они растут и умнеют, набирая силу и вес из электричества, сотворенного человеком. А также, впитывая перуновы стрелы. Генезис данного процесса очень непрост и требует отдельного разговора…
Но мы, кажется, отвлеклись от темы, – мама улыбнулась, окинув нас быстрым взглядом, – сейчас ведь речь идет об Арсении – не так ли, Этьен? И о том, какую форму он примет. Все субтильные тела идентичны своей сути, – продолжала она, собирая фотографии, сортируя их по стопкам и вправляя назад в альбом, – внешне они выглядят в той или иной мере прозрачными. Сиречь ты запросто можешь увидеть панораму заднего фона сквозь эгрегор человека, помещенного в какое-либо субтильное тело. Правда, то, что представляет собой эта картина, зависит от Стихии, потворствующей эгрегору – во всяком случае, так мне Арсений объяснил механизм восприятия эгрегоров. Причем, объяснил совсем недавно, словно предчувствуя надвигающиеся события особой важности, для которых пригодятся эти знания.
Итак, по порядку. Если твой умерший – человек Воды, то он способен воплотиться в видимого эгрегора самостоятельно, не прибегая к помощи Архангелов, лишь находясь в непосредственной близости источника воды. Любого источника – неважно там, чистый океан или мутная лужа. Образ его будет серебрист и переливчат, словно сотканный из жидкости, а краски и детали окружающего мира станут просвечиваться сквозь него, точно сквозь аквариум – дрожа и преломляясь…
– Этими свойствами обладают и Архангелы, – невольно вставил Этьен, – и я тоже могу… впрочем, извините. Продолжайте, пожалуйста.
– У существа Воздуха во чреве вы узрите бушующее живое Торнадо, – продолжила мама, ободряюще улыбнувшись Этьену, – и если сквозь его «призрак» вы поглядите на дерево, то удивитесь: ветки начнут сами собой раскачиваться, листья – облетать. Конечно, это особого рода иллюзия, вы увидите лишь возможный вариант предстоящих событий. Но стоит эгрегору отойти в сторону от дерева – снова перед вами затишье, солнышко светит, листья шелестят.
Субтильное тело Огненной Стихии слегка окрашено золотистым свечением. Снаружи оно искрится крапинками, а если посмотреть сквозь него, то все предметы окажутся излучающими тепловизорное пламя: кругом затрепещут огоньки мерцающей, расцвеченной радугой ауры.
Тело Земли способно зрительно расщепить любой предмет до уровня клеточно-молекулярной структуры. То есть земной эгрегор – это одновременно и микроскоп, и рентген. И здесь вы можете использовать его по полной программе – если, конечно, договоритесь с ним. Например, ты, Конкордия, могла бы изучать сквозь эгрегор Земли больных животных – справа от объекта будет выводиться гистограмма. А ты, Этьен, через него же смог бы узреть великую силу любви Земли к Солнцу, взирая на распадающуюся урановую руду, посылающую свои излучения в космос. И так далее, и тому подобное.
Что касается твоего отца, Коко, то его «воздушное» тело будет достаточно плотным, потому как Лилиана подпитает его еще и приличной порцией энергии Огня.
– Ни фига себе! – вырвалось у меня. – Но ведь это довольно болезненная процедура, насколько я понимаю. А папу Лилиана, часом, не испепелит?
– Ничего страшного, – деланно равнодушным и слегка ироничным тоном произнесла мама, – у твоего бесшабашного папочки при жизни был длиннющий период общения с этой любвеобильной и весьма темпераментной особой – одного десятка таких добрых контактов хватило бы за глаза, чтобы приспособиться и притереться телами абсолютно во всех смыслах.
– Мама! – рассердилась я, тревожно взглянув на Этьена. – Как тебе не стыдно!
– Пустяки, – улыбнулся мужчина и развел руками, – что поделать. Она и сейчас такая же темпераментная, все развлекается…
Как я уже упоминала, отправляясь сюда и размышляя в полете о предстоящем разговоре, я никоим образом не могла предположить, что маме известны все мельчайшие подробности и детали отношений моего отца с Шаровой Молнией. В принципе, если уж быть совсем точной, то я вообще до этого дня не подозревала о том, что мама от меня что-то скрывает. Почему она раньше мне никогда не рассказывала об Иване, Этьене, тайных знаниях? Потихоньку бы вводила в курс дела – я бы привыкла. Я бы все поняла!.. Однако события развивались с такой скоростью, что удивляться, обижаться или анализировать мне было некогда.
Так как же все-таки мама относится к Лилиане: ревнует ли она отца к ней? Ненавидит ли ее, умело скрывая при этом свои чувства? Что означает это последнее, вскользь брошенное, довольно циничное и саркастичное мамино замечание? Ведь Лилиана, если вдуматься, невольно стала причиной гибели целого самолета от того, что в ее лоне молниеносно столкнулись два зародыша, два заряда, а потом, вследствие аккреции, один малыш нейтрализовал и поглотил другого. Одновременно сдетонировал и взорвался мой отец, которого не предупредил обещанный телефонный звонок – иначе бы он не сел в самолет, а ушел бы в безопасное для окружающих место. И как мама относится к моей дружбе с Этьеном?..
– Мы с Лилианой сотни раз все это обсуждали, – словно читая мои мысли, произнесла мама, – мы с ней, если можно так выразиться, сроднились в общем горе, и она уже много лет помогает мне в работе, используя свои Силы. А я, в свою очередь, убеждаю ее не винить себя в случившемся: роды Шаровой Молнии ведь так непредсказуемы! Только представьте: вначале роженица с неимоверной скоростью мечется по мирам, без конца пересекая настоящее, прошлое и будущее. Ей становится все теснее и теснее в пространстве. Потом она, наконец, выстреливает своим плодом, куда ни попадя, интуитивно обратив свой взор в место, которое у нее вызывает особо романтические воспоминания. По завершении родов энергия Молнии иссякает, и она разряжается, как отработанная аккумуляторная батарея, угасая на долгое время. И так распорядилась судьба, что Лилиана угодила твоим братом-близнецом, Этьен, именно в «Конкорд» – в область неизбежной детонации Арсения. После чего ты исчез, и мы полагали, что ты тоже взорвался вместе с самолетом – по сути ведь, мог произойти двойной взрыв – словом, мы сочли, что ты погиб. И не сразу сообразили, что это не так.
Губы у моего товарища задрожали, но он заговорил твердым и звонким голосом, донесшимся словно откуда-то из глубины, из центра Вселенной:
– Я тоже несколько месяцев… или лет… считал себя мертвым. Метался туда-сюда, путешествовал меж звезд. Длительное время жил то в прошлом, то в будущем, на различных планетах, которые считал своими родными домами. Не имея ни малейшего понятия, из какой я эпохи! Мне было очень одиноко, и у меня совершенно не было друзей: большинство людей в ужасе разбегались от меня, принимая за привидение, когда я возникал прямо в воздухе на короткую жизнь в несколько минут дождя… Трудно сказать, сколько мне лет. Я измеряю возраст лишь накопленным опытом. Правда, лишь однажды, в детстве – а надо сказать, что до десяти лет я вообще ни разу не развоплощался благодаря огненному молоку матери – помнится, я умудрился подружиться с одним пилотом. Даже попросил его нарисовать мне барашка. То был удивительный человек. Он очень серьезно воспринял мою просьбу и разговаривал со мною на равных, а не как с ребенком – другие взрослые вряд ли бы на такое пошли. Но он очень быстро улетел по своему спецзаданию, а позже я узнал, что его самолет разбился. Герой утонул в океане, исчез бесследно, и вот я опять остался один…
– Да! Именно благодаря тому знаменитому летчику, изучив его рассказ и сопоставив все факты, мы впервые тебя и опознали, – вставила мама, – и поняли, что ты жив. Лилиана сообразила, что тебя забросило не так уж далеко – всего лишь в 1942 год, о чем поведала мне и Ивану. Мы втроем занялись поисками, напали на след…
… – а потом я встретил Глорию, – продолжал Этьен, словно не замечая маминой реплики. Я с трудом сдержалась, чтобы не вздохнуть, и лишь крепче стиснула руки: не стоит посвящать маму в это дикое безумие любовных грез Этьена, – и тогда у меня появился смысл жизни!
– Глория? А кто это? – наморщила лоб мама.
– Это девушка Этьена, – быстро ответила я, – блондинка с веснушками.
– Что ж, Этьен. Я от души надеюсь, что она для тебя подходящая пара, и у вас все сложится хорошо.
Я поспешила вновь заняться рассматриванием альбомов со снимками, громко шелестя страницами, чтобы как-нибудь отвлечь внимание матери от лирических фантазий Этьена. Похоже, в их электрической семейке страсти протекают особенно бурно и весьма оригинально. Впрочем, чувства Этьена достаточно юны и чисты – не то, что пикантные извращения импульсивной дамочки Лилианы…
Однако маме о страданиях молодого сына Шаровой Молнии лучше не знать. Хватит с того, что она разумно и с пониманием отнеслась к прошлому моего отца и нашла в себе мужество подружиться с матерью Этьена. Редчайшая рассудительность с ее стороны.
А между тем, мама, как ни в чем не бывало, продолжала отвечать на самые каверзные вопросы Этьена.
Оказывается, еще при жизни моего отца обе они – Миролада и Лилиана – просили Ивана переселиться к нам, в гостевую спаленку, расположенную рядом с моей детской: мол, мы могли бы жить все вместе, вчетвером, в одном большом доме. В планы родителей входило, чтобы Шаровая Молния периодически навещала нас, а на ночь останавливалась у Ивана в его комнатке – если он того пожелает. Но робкий и застенчивый отец Этьена, как объяснила мать, не смог вынести дружбы с обычной семейной четой на фоне своей неопределенности в отношениях с Лилианой, не мог простить моим родителям ироничного отношения к той возвышенной страсти, которой он жил и которую боготворил. Иван слишком любил Лилиану, несмотря на ее похотливую натуру. И он предпочел уйти в тень.
– Ах да, совсем забыла, – воскликнула мама, и, выхватив из моих рук альбом, сделала то, о чем я едва успела подумать, – вот это тебе на память, держи! – и она протянула моему другу несколько старых товарищеских снимков, похожих на тот, что был у меня. Молодой человек с благодарностью их принял.
Молодой человек… Теперь я понимаю, что это лишь внешняя оболочка. А вообще, есть ли способ определить точный возраст Этьена? Принц Грозы кажется едва ли не пареньком из-за худобы и нежной улыбки озорных глаз, но в то же время его лицо совершенно не имело признаков возраста. Двадцать девять ему или пятьдесят? Это только женщины по-настоящему владеют искусством быть вечно молодыми – особенно теперь, когда разработана оздоровляющая сыворотка для увеличения продолжительности жизни. Все, кому удалось наскрести денег на процедуры омоложения организма – восстановили тургор кожи… Интересно, как я буду выглядеть, когда рожу? Да и рожу ли? Вряд ли. Эрик-то детей не хочет…
– Ну а теперь, дорогие мои, сходите, погуляйте. Да: не забудьте взять фонарик на обратную дорожку, а то скоро темнеть начнет, – прервала мои размышления мама. И возвращайтесь приблизительно часам к девяти. Тогда мы и свяжемся с отцом. А сейчас, с вашего позволения, – и она встала, поворачиваясь к двери, – пойду работать. У меня в питомнике лисята, оставшиеся без матери, не кормлены. Уже три лисицы умерли, не вынеся жары нынешнего лета. Когда же оно кончится, бесконечно вечное Глобальное Потепление? – с этими словами мама покинула библиотеку. Сквозь окно мы успели заметить, как она быстрым шагом направилась по тропинке к метеостанции, возвышавшейся над клетками с животными, с яркой дамской сумкой в одной руке и старым корабельным фонарем – в другой.
Мы не спеша двинулись вдоль холла. В помещении было прохладно, и не хотелось его покидать. Я вообще любила это обиталище мамы, старинную усадьбу Медуницыных, ее предков. Славный дом с исконно русским укладом. Таких почти не водится с тех пор, как из-за климатических перемен приличная часть населения Земного шара, оставшаяся в живых, переселилась в Россию, превратив ее центральную полосу в космополитический проходной двор, а Сибирь и тундру – в Новую Европу. Даже здесь на, юге, посреди неровного горного рельефа, умудрились понастроить на каждой крыше пентхаузы и кафэшки, ангары и гидропонические парки. Цивилизация – это, конечно, хорошо, да вот только не уединишься теперь в своем частном владении за высоким забором: сверху ты, как на ладони. Загораешь, а тебя снимают! Поэтому-то я так и люблю свою засиженную голубями «недостройку», одну из немногих в нашем интернациональном северном городке, еще не облюбованную ни людьми из высшего общества, ни дикарями-руфферами, предпочитающими в нынешнее жаркое лето ютиться на крышах.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ