Глава 15 МОРЕНА (………)

Кто я?..

Или, может быть, что?

Я слышу, как идут часы где-то невдалеке. А может, это бьется мое сердце — глухо и монотонно?

Я — одна?

Нет-нет-нет, одиночество — оно другое: спокойное, расслабляющее, невесомое. А здесь что-то давит на скулы, виски и веки, и изнутри — на диафрагму, болезненно сжавшуюся, словно скомканный чьей-то презрительной и сильной рукой теннисный мячик.

Может, стоит открыть глаза, оглядеться, вдохнуть поглубже, а то в горле уже свербит от нехватки воздуха?..

Комната. Узкая и темная. Узкая, как утроба лежащего навзничь, и темная, как пустые глазницы. Здесь есть еще кто-то, помимо меня — то самое гнетущее присутствие, не дающее раствориться в теплых глубинах одиночества.


Я не знаю, кто я.

Я не помню, кто ты.

Но, подойдя к твоему неподвижному телу и дотронувшись до ледяного лба, понимаю, что ты и есть то самое, что держит меня здесь.

Любовь? Я почти не помню, что значит это слово. Или наваждение, лишающее воли и способности двигаться?..

Теперь ты мертв.

Теперь ты мой…

Упругая холодная кожа — атласно-гладкая. Я познаю ее подушечками пальцев — так видят слепые. Прикрыв глаза и обводя паутинкой касаний губы, крылья ноздрей, подбородок, ресницы… я вырезаю твой образ, словно камею, в своем сознании, в своей душе.

Ты не пахнешь смертью, совсем-совсем. Чтобы удостовериться в этом, нагибаюсь к пряди волос над ухом. Соленый воск, мед и горечь сливовых косточек — вот твой аромат. Не смертный, нет, живой и волнующий. Может, ты просто крепко спишь? Я не буду будить тебя, мне и так хорошо и спокойно. Ты мой — мертвый или спящий, и здесь нет никого, кто мог бы воспрепятствовать или оспорить мое право обладания тобой.

Как же тебя зовут? Кто ты? Хотя это, в сущности, не важно. Имеет значение лишь то, что ты рядом, и я могу касаться тебя: бровей, ступней, ладоней. Кажется, ты всегда бесился, когда дотрагивались до твоей головы. Но теперь я могу свободно запустить пальцы в густые волосы и повернуть ее лицом в мою сторону — послушную моему желанию.

Полное обладание? Да. Правда, лишь плотью, пустой оболочкой, скорлупой от ореха. Что ж, мне довольно и этого. Я покорна, я не прошу о большем.

Ты до странности маленький, когда спишь или мертв. Нет движений, нет слов. Ты как дверь, замкнутая на все замки, плоская и отчужденная. Как слепой котенок, застывший во льду. Как летучая мышка — мышка с крыльями, заснувшая вверх головой. Бэт.

Бэт?! Кажется, я узнала — или вспомнила? — твое имя.

А вместе с ним нахлынула череда образов, видений, воспоминаний…


Твой смех и вычурные движения. Запах дорогого парфюма. Интонации и повадки, которые ты перенимал от тех, кто цеплял твое воображение. Полу-вранье, полу-правда, намеренно гиперболизированные детали и ускользание сути. Покровительственный взмах руки, недо-погладившей мою щеку. Тонкая ирония, впивающаяся в мое и без того затравленное самолюбие…

Все то время, в котором ты, ныне такой покорный и полностью мой, был далеким и не-моим, нахлынуло, придавило лиловой затхлой волной, заставляя снова проживать прошедшие мгновения унижений, обид и тоски.

Чтобы прогнать эти вылезшие из былого ада чувства, я схватила неподвижную ледяную ладонь и уткнула в нее лицо. Попыталась выдохнуть, а потом медленно-медленно вдохнуть, растворяя все эмоции в этом неторопливом действии, впитывая анестезирующий холод твоей плоти…


* * * * * * *

Кто я?..

Сколько я уже здесь — день, месяц, год? Или — несколько секунд, несколько сотых долей секунды?..

Комната, поначалу просто узкая и безликая, начала обретать контуры и структуру. Она кажется мне смутно знакомой. Окно, лишенное штор и занавесок. За ним — ночь? поздний вечер? — непроглядная темнота, не нарушаемая ни огнями, ни звездами, ни привычным для моего города оранжевым отсветом от миллионов окон и фонарей.

Но в комнате тьма не непроглядна — здесь есть источники света. Их два: лампочка под потолком в темно-синем абажуре, затянутом паутиной, очень слабая, еле теплящаяся, и экран ноутбука. Ноутбук стоит на столе, заваленном дискетами, книгами, исписанными листами. Громоздкий шкаф печальной тушей притулился у стены. Он доверху забит литературой и музыкой. Подойдя к нему, я вытащила наугад какую-то книгу — пустые сухие страницы рассыпались в желтую пыль под моими пальцами.

Дверей в комнате нет. Я обошла ее по кругу несколько раз, для надежности ощупывая стены — нет, ничего похожего на вход или выход. Вдоль стены — колченогий старый диван. На нем — он. Недвижный, холодный, спокойный. Пахнущий приторной горечью. Его присутствие успокаивает, утешает: я здесь не одна, но с ним, с Ним…

Монитор — единственно живая и подвижная сущность в этой затхлой реальности. Я вгляделась в экран. Серый фон с мерцающими алыми прожилками. Какой-то форум без названия с одним-единственным участником. Его ник Alive. Клавиатура стерта настолько, что букв почти не различить.

ALIVE (to MORENA): Вернись!!!………………..

Я придвинула ближе стул и коснулась клавиатуры. MORENA… Морена. Что-то знакомое, близкое… почти столь же близкое, как и слово 'Бэт'. Снова нахлынули образы — смутные и пронзительные, пробились слова-слова-слова….

'Морена, твои надуманные проблемы — не повод для аутодеструкции. У тебя это пройдет с возрастом и течением времени. Всё не настолько катастрофично, как тебе мнится сейчас…'

'А ты лапочка, Морена. Спасибо тебе…'

'Морена, не пиши мне больше, пожалуйста. Направь свою доброту и энергию на тех, кому еще можно помочь…'

'Оказывается, в нашем сообществе выискалась еще одна спасительница — святая дева Мурена!..'

Мои пальцы задвигались по клавиатуре. Вслепую — им не нужно знать расположение букв, чтобы печатать.

MORENA (to ALIVE): Кто я? Что это за место? Кто ты?..

ALIVE (to MORENA): Вернись, вернись, вернись!!!………………..

Да, какой-то нелогичный диалог выходит.

Я обернулась назад, к неподвижному телу. Мне показалось, или и вправду тень легла на его лицо? Словно он хмурится или даже взбешен. Или — ревнует?..

'Не надо!' Я вернулась на свое место рядом с ним. Склонила голову на жесткое плечо……


* * * * * * *

Память возвращалась ко мне — толчками, всплесками, резкими и болезненными. Я уже не сомневалась в своем и его имени. Обрывки реальных жизненных ситуаций, перемешиваясь с бредовыми видениями, медленно текли в сознании.

Лицо Бэта прямо напротив меня. Его глаза опущены, на губах сомнамбулическая улыбка. Два высоких бокала с пивом. Рядом — упаковка таблеток, крупных, белых. Он ласково касается их длинными пальцами…

Я имею прямое отношение к этим таблеткам. Я купила эту проклятую отраву или раздобыла иным способом и принесла ему?..


Господи, неужели я убила тебя?!.. Ты мертв по моей вине, от моих рук? Я убийца? Убийца самого дорогого для меня человека. Это немыслимо, невозможно…

В ужасе и тоске я раскачиваюсь на краешке дивана, ощущая спиной молчаливый ледяной укор и натыкаясь при каждом выбросе назад на его острое бедро. Я пытаюсь вывернуть наизнанку память, но она сопротивляется и, словно в насмешку, подсовывает сюрреалистически-жуткие образы: конечности с обрубками вместо пальцев, орущие безъязыкие рты, плачущие обезьяны со срезанными черепами, в которых пульсирует ало-блестящее и лиловое…

— Я не могла, не могла, не могла… — Я трясу его за плечи, раскачиваю неподатливое, влитое в диван тело. — Очнись, очнись — я не могла убить тебя! Тебя — свою жизнь, свою суть, своего Бога…

По его лицу пробегают тени, придавая ему то скорбное, то угрожающее выражение.

Обессилев, разжимаю сведенные судорогой ладони.

— Я поняла. Это мой ад. За то, что взяла такой грех на душу. Мой личный камерный ад — узкая комната, ты, монитор…


* * * * * * *

Кажется, я стираюсь, как карандашная запись под ластиком.

Становлюсь тоньше и меньше. Исчезаю? Выворачиваюсь вглубь?

Расту назад.

В детство. В утробу.

В ничто…


MORENA: Мне сумрачно и тяжко. Жуткие и больные образы полнят мой мозг. Я истончаюсь, исчезаю — кошмарный мир стирает меня размеренными взмахами огромного ластика.

ALIVE: Выбирайся оттуда! Тебя ждут здесь.

MORENA: Кажется, мы начали друг друга слышать? Странно. Мне некуда выбираться. Бежать от самой себя бессмысленно. Лучше так… понемногу и постепенно… просто исчезнуть.

ALIVE: Глупо! Чего ты боишься? От чего так глубоко прячешься? Возвращайся!

MORENA: Мне некуда возвращаться. Я уже дома, в конечной точке своего пути. Река впадает в море, поток моей жизни впадает в маленький, но безвыходный ад. И если здесь несколько мрачновато, это только моя вина, моя расплата.

ALIVE: Вина? Расплата? За что?! Ты сама себя наказываешь — ладно, хорошо, это твой выбор. Но чем провинились те, кто страдают без тебя, ждут?.. Те, в чьих сердцах ты оставила такие следы, что их уже не стереть безболезненно, не смахнуть, как пыль со стола: они въелись глубоко-глубоко.

MORENA: Может быть, я эгоистка, но своя боль всегда кажется самой острой и сильной. Да и кому меня ждать? И откуда? Я даже не знаю, где я. И есть ли я вообще. Мне кажется, что я чья-то глупая выдумка или психоделическая галлюцинация, и очень бы хотелось найти того, чей воспаленный мозг сотворил меня, и набить ему морду.

ALIVE: Ну, уж в том месте, где ты сейчас, ты его вряд ли встретишь! А насчет того, кто тебя ждет, ты, по-моему, и так знаешь всех поименно.

MORENA: Я стала убийцей, и они не захотят иметь со мной ничего общего. Они отвернутся от меня.

ALIVE: Убийца? Мне кажется, ты что-то путаешь. Ты никого не убивала.

MORENA: Не обманывай меня. Моя память, хоть и вытворяет со мной странные штуки, кое-что все-таки сохранила.

ALIVE: Ты не то и не так помнишь. Это твое воображение сыграло с тобой злую шутку. Постарайся отключить его и действительно вспомнить……


* * * * * * *

Пытаюсь вспомнить. Упаковка проклятых таблеток. Бокал пива, который он медленно придвигает к себе. Пена, тихо потрескивая, перетекает через край… А дальше — провал.

Стены узкой комнатки давят на плечи и грудную клетку, низкий потолок — на макушку. Мерно раскачивается лампа в мертвенно-синем абажуре, подернутом паутиной.

Его лицо. Сухой и желчный изгиб губ. Впервые, глядя на него, я чувствую что-то вроде отвращения. От этого становится очень тоскливо. И страшно.

Что-то еще изменилось в его облике, и я наклоняюсь ближе, чтобы узнать, в чем дело. Его щеки прочертили две полоски, тянущиеся от ресниц до подбородка, с которого повисают двумя тугими каплями. Слезы? Но почему они черные и густые, и остро пахнут свежей смолой и чуть-чуть — кровью?..

Я осторожно дотронулась до антрацитово-блестящей капельки. Она была вязкой, горячей и липкой. И тут меня окатило волной воспоминаний. Реальных, живых, мощных……


Я не покупала никаких таблеток. Бэт купил их сам — у знакомого, имевшего отношение к медицине. Те самые сильнодействующие и сверхнадежные таблетки, что он подготовил для 'дабла' с Айви и о которых прожужжал мне все уши. Его просьба, о которой он туманно заикнулся, придя ко мне после краха их затеи, заключалась в том, чтобы я была рядом, когда он будет глотать отраву.

— Морена, милая, хорошая, добрая, ты же знаешь: на миру и смерть красна. Я трусливая и слабовольная тварь, как выяснилось. Я не сумею убить себя в одиночестве, даже перед зеркалом — глаза в глаза с трусливой и безвольной тварью. Мне нужны твои глаза. Очень прошу тебя! У меня нет никого ближе: Айви потеряна безвозвратно, твоя дражайшая матушка благополучно раз-сыновила и умыла ручки. Ты ничем не рискуешь! Мои соседи не знают, кто ты и откуда, тебе не грозят допросы у следователя, клянусь. Просто посиди со мной немножко. Я проглочу эту дрянь, запью ее пивом, и мы будем тихо разговаривать — ни о чем, светло и расслабленно. А потом ты просто выйдешь из комнаты и уедешь домой…

Он пригубил пиво. Улыбнулся мне. Протянул руку, чтобы надорвать упаковку и выпустить таблетки на волю.

Не сознавая, что делаю, я резко подалась вперед и выхватила у него отраву. Рванулась к дверям.

Я была готова к тому, что он бросится за мной, но Бэт не пошевелился. Он лишь негромко, с непередаваемой усмешкой, выдавил:

— Если ты спустишь ЭТО в унитаз, можешь никогда больше не напоминать мне о своем существовании.

Он прочел мои мысли: я и впрямь собиралась выбросить его смерть в унитаз.

А потом я очутилась в парке. Большом ночном парке, что в двух шагах от его дома. Присев на скамейку, разжала ладонь. Крупные едкие таблетки застревали в горле. Чтобы облегчить им путь, спустилась к маленькому озерцу, почти луже, и выпила две горсти мутной, пахнувшей болотом водицы.

В озере подрагивала четвертинка луны. Трава была холодной и влажной…

Потом — провал, перерубленное черным мечом время.


Очнулась я уже здесь. Интересно, 'здесь' — это где? И очнулась ли? Слишком все это похоже на бред помутненного рассудка: одетая в паутину лампа, болезненный отсвет монитора, неподвижное тело, плачущее черными тягучими слезами.

Бред или ад? И есть ли она, четкая разница между бредом и адом?..


— Я не хочу здесь находиться!!! Слышите, вы, вытащите меня отсюда!..

Мой крик остался безответным. Низкий потолок так же слепо и мертво смотрел на меня кусками облетевшей штукатурки.

Я сжала двумя руками ледяную ладонь Бэта.

— Отпусти меня, пожалуйста! Я хочу жить. Я обещала Таис, что больше не совершу эту глупость. Ведь я не убивала тебя, я ничем не навредила тебе — так за что мне это?!..

Он не отвечал. Но, казалось, улыбался, как при жизни: тонко и ядовито.

Мне стало страшно до отвращения, жутко до тошноты. Я ринулась к монитору — единственному живому предмету среди смерти, тьмы и потусторонней издевки. Но экран был пуст. Лишь алые прожилки на сером фоне мерцали то ярче, то тусклее. Неужели мой единственный собеседник, не сумев договориться со мной, ушел — исчез насовсем?!…

В отчаянии и ярости я забарабанила по клавиатуре, выстраивая бессмысленную череду букв и восклицательных знаков……


* * * * * * *

В какой-то момент моей адской вечности я подошла к окну и попыталась его открыть. Безуспешно — не было ни задвижек, ни ручек. Забравшись на подоконник, подергала форточку, и она, к моему удивлению, распахнулась. Я выглянула наружу: все та же тьма, аморфная и бескрайняя. И нечеловеческий холод. Казалось, за окном минус сорок, а то и все пятьдесят градусов. Я хотела тут же захлопнуть форточку, но помедлила: мне послышались голоса. Их было множество — казалось, оторвавшись от своих носителей, как осенние листья от дерева, они носились во тьме, бесприютные и хаотичные — обрывками фраз, восклицаниями, окликами…

— Закрой! Простудишься…

Я вздрогнула. Незнакомый мужской голос, низкий и хрипловатый, прозвучал совсем рядом.

Совет был дельным. Не то что простудиться — можно трансформироваться в ледяную статую за пару мгновений.

— Кто ты?

Стоило мне приоткрыть рот для произнесения этой фразы, как ледяной воздух сотней иголок проник в гортань, обжег ее и изранил.

— Закройся, Мурена…

'Муреной' называл меня один-единственный человек на свете. Голос был не злым — теплым и очень близким. Я непременно поговорила бы с Энгри, если б могла открыть рот. Но гортань нестерпимо болела. Космический холод убивал меня — пришлось закрыть форточку и спрыгнуть с подоконника.


* * * * * * *

Не знаю, сколько еще прошло времени.

Его смоляные слезы заполнили всю комнату. Растянутыми каплями они свисают с потолка, добираясь туда по стенам, вопреки закону гравитации. Самих стен, как и пола, уже не видно под слоем влажно-блестящей тьмы.

Я сижу у стола, поджав ноги — иначе они влипнут намертво, и не свожу глаз с пустого экрана. Мне страшно оборачиваться: отчего-то кажется, что лежащее на диване тело меняется, медленно превращаясь в нечто ужасное.

ALIVE: Морена?

Знакомый ник выскочил на экране, словно спасательный круг в бушующих черных валах.

MORENA: Помоги мне! Вытащи меня отсюда, пожалуйста!..

ALIVE: Я не могу. Я не Бог и не волшебник.

MORENA: Тогда хотя бы не уходи! Говори со мной, ладно? Где я? Что это за место?..

ALIVE: Я не знаю, где ТЫ. Но твое тело валяется в коме в одной из городских больниц. Вот уже вторую неделю.

MORENA: Кто ты? Почему ты один говоришь со мной?

ALIVE: С тобой пытались говорить и другие. Я нашел тебя в парке. Потом приходил в больницу и звал тебя, разговаривал. И однажды ты ответила. Я решил, что схожу с ума, когда услышал внутри себя твой голос. С другой стороны, если ты выживешь, пускай даже ценой моего безумия, я согласен на такой бартер.

MORENA: Отчего такая самоотверженность по отношению к совершенно незнакомому человеку? Если честно, меня это пугает и настораживает.

ALIVE: Я слышу тебя, а ты меня, и это не может быть случайностью или совпадением. Но давай поговорим об этом, когда ты выберешься. Если вспомнишь.

MORENA: Если выберусь…


Стены и потолок, залитые черными слезами, давят на меня все сильнее. Голова словно охвачена пламенем и набита дымом. Комнатка настолько сузилась, что мне не хватает пространства для полноценного вдоха и выдоха. Маленький мирок вокруг растворился в липкой тьме с запахом смолы и крови. Вот уже не стало ни ноутбука, ни стола. К счастью, мне не нужен больше монитор: слова Элайва я слышу непосредственно в своей голове.

— Расслабься, успокойся, не паникуй. Я здесь, я рядышком. Я не брошу, я обязательно тебя вытащу…

Мне страшно до одури, до полного оцепенения. Если б не этот негромкий мягкий баритон, я бы, верно, сошла с ума. Я раскачиваюсь из стороны в сторону — в такт болтающейся над головой сиротливой тусклой лампочке. Липкая тьма причмокивает, когда я касаюсь ее плечом или макушкой. Скоро-скоро она проглотит меня, я растворюсь в ней, как ноутбук, как окно и стены.

— Пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня… Я больше ни за что никогда так не сделаю! Мама, мамочка, пожалуйста, забери меня отсюда!..

Я вернулась в детство, в младенчество, снова стала маленьким напуганным ребенком, призывающим единственное известное ему спасение от всех бед.

— Не бойся, не бойся, не бойся, — держал меня голос, не давая забиться в конвульсиях ужаса, утратив искру сознания и надежды.

Липкий мрак уже окутал мое лицо, запутался в волосах, забился в ноздри. Неужели я вот-вот перестану быть? Растворюсь в нем, в его слезах, в его душе, такой вязкой и неотвязной, ставшей мне теперь ненавистной?..

— Вытащи меня!!!…

Я выбрасываю вперед руки в последнем усилии, разрываю плотную тьму пальцами… и встречаю теплую человеческую ладонь. Меня держат за руку, уверенно и крепко. Я даже вижу эту ладонь — с узеньким шрамом под указательным пальцем, с серебряным ободком 'спаси и сохрани' на безымянном.

Рывок — и тьма со всхлипом и плеском отпускает меня.

Я вижу свет, слышу биение своего сердца. И чей-то далекий взволнованный голос: 'Она очнулась!..' И другие голоса, звонкие, кажущиеся мне птичьими, и белые взмахи и всполохи…


* * * * * * *

— Знаешь, кто тебя спас?

Лицо у Таисии странное, незнакомое. Словно она в эти дни тоже побывала в коме, на пороге смерти. Или где-нибудь еще дальше.

Я не решаюсь смотреть ей в глаза и только киваю.

— Знаешь?.. Какой-то парень нашел тебя в парке. Забрел туда ночью — говорит, расстался со своей девушкой и бродил в тоске, а тут ты. Странный такой товарищ. Приходил каждый день, часами сидел возле тебя, молчал. Порой мы сидели с ним вместе, в полной тишине, с двух сторон. А как только стало ясно, что ты выкарабкалась, ушел. Телефон свой оставил, вот, на листке. Сказал, что можешь позвонить, если захочется.

— Таис, а у него случайно крыльев не было? И зрачки его ты не рассмотрела?..

— Нет, — она улыбается, но лицо остается странным и незнакомым. — На демона из твоих сказок он не похож. Светленький, глаза серые. В общем, не совсем в твоем вкусе.

— Жаль. Но я думаю, это мы как-нибудь переживем.

Она кивает…


Оставшись одна (Таис на прощанье клятвенно пообещала, что к завтрашнему полудню я буду уже дома), достаю из-под подушки мобильник.

Сонный голос отзывается не сразу. С минуту со мной говорят тоскливые длинные гудки.

— Але…

— Привет, Бэт!

— А, Морена… Ну, привет. Я слышал, ты в больнице. Это ничего, если я не примчусь тебя навещать? После того, что ты выкинула, мне как-то, сама понимаешь…

— О чем ты? Я звоню попрощаться. Знаешь, я убила тебя!

— Ты бредишь?

— Может быть. Но я искренне рада, что ты жив.

Я обрываю вызов и улыбаюсь больничному потолку. Он высокий и белый, совсем не похожий на тот… в недавнем липком аду.

Дотянувшись до тумбочки, беру лежащий на ней одинокий листок. Набираю номер.

Он откликается тут же, словно держал мобильник в руке.

— Да?

Я молчу. Потому что терпеть не могу телефоны. Потому что привыкла разговаривать с ним напрямую. Минуя даже голосовые связки.

— Морена… Как здорово, что ты позвонила.

— Да. Только я не Морена больше.

— Правильно. Хочешь, я угадаю твое новое имя? Но сначала скажу, какие у тебя глаза. Я их ни разу не видел, а сейчас вижу. Желтовато-карие, с прозеленью, словно освещенное солнцем осеннее болото. Верно?..

Загрузка...