Nevermore, или Мета-драматургия

Глава 12 МОРЕНА Просьба

Из дневника:

'…Мои мысли по пояс в обиде. Не на кого-то конкретно, а на все в целом.

Я выкормыш мира снов, и поэтому мне тесно в реале. Мое тело для меня так же узко, как детское платьице для сороколетней матроны.

…………………………………………

Хочу зимы. Снега — нежного, чистого и пушистого. Он укутывает черную, истомленную осенью землю ласково, как отец простудившуюся дочь.

Почему нельзя приручить собственную боль? Почему радость воспринимается как нечто свое, родное, а тоска — нет? Есть такая практика — научиться любить собственное страдание, породниться с ним. Почему у меня так не получается? Мне кажется, что великая печаль и великая радость ближе друг к другу, чем к спокойствию. Гигантский маятник, на одной стороне которого любой эмоциональный всплеск, а на другой полное равнодушие. И как все-таки научиться принимать все свои ощущения, даже негативные?..

……………………………………………

Мир гложет меня, как щенок кость. Я под его зубами становлюсь все тоньше и глаже. И при этом чувствую себя накрепко привязанной — причем цепочка от моей шеи тянется лишь к его щиколотке…'

Ангина все не отпускала меня. Впрочем, судя по хватке, то была не совсем ангина. Или вовсе не ангина. Хотя мне было абсолютно все равно, какая хворь не дает мне двигаться. Может быть, то было следствием проглоченных таблеток. Или просто организм отказывался работать в почти непрерывном стрессе. Температура, правда, снизилась, но слабость не позволяла выползать за пределы квартиры. И еще я не могла заставить себя есть.

Таисия, стараясь говорить бодро, с жизнелюбским напором, убеждала меня и себя, что за две недели все пройдет. Через две недели я должна была ехать в археологическую экспедицию, уже был куплен билет. Она раскопала в сети отличное место, где нужны были люди. Зарплаты, правда, платить не обещали, но обещали кормить и не слишком изнурять работой. Меня ждала Керчь — море, степь, древнегреческие черепки и монетки, безалаберная толпа археологов, гитара, сухое вино, звезды, новый роман. Меня ждало исцеление и забвение Бэта — как пыталась уверить меня и себя неуемная и наивная Таис.

Я не возражала. Море так море. Море хорошо в любом виде, при любых обстоятельствах. Съезжу и вернусь. Если только хватит сил добраться (а еще ведь нужно будет и копать?..).

Бэт позвонил мне на пятый день после своего неудавшегося 'дабла'.

Ему срочно требовалась жилетка. Выплакаться, нарыдаться. Пожаловаться на очередной пинок судьбы.

Впервые за все время нашего общения я не побежала послушно на его зов, как собачка на свист хозяина или крыска — по лабиринту, к вожделенному кусочку еды. Не из каких-то высоких соображений — не могла физически. Что и объяснила ему, спокойно и честно, по телефону.

Видимо, жилетка требовалась позарез. И Эстер для этой роли почему-то не подходила. И гора пришла к Магомету.

Таисия была на дежурстве. Он курил — прямо в комнате, не выходя на лестницу. Меня же от сигарет тошнило, даже от любимых. Я старалась не смотреть на него — выглядел он ужасно. Слой тонального крема и яркие тени на веках не маскировали, но подчеркивали произошедшие с лицом изменения. Я не видела его со времен ночного визита и вызова 'Скорой', и выступавшая вперед нижняя челюсть была мне внове. Но страшнее всего был мертвенный, с прозеленью, цвет кожи. Тональник, наложенный крупными неряшливыми мазками, не мог его скрыть полностью. И — погасшие глаза.

Но все разрушения, нанесенные травмой, врачами, горем, я отметила почти бесстрастно. Даже если бы лицо его было сплошь покрыто ожогами или язвами, даже если б он вовсе лишился лица, для меня это не изменило бы ничего.

Он начал с того, что долго и ожесточенно материл Синего Змея. Таких ругательств я не слышала даже от Энгри. По его словам, 'Синий Гад' раздобыл где-то московский телефон Айви и сообщил ее предкам, что дочка готовится совершить 'дабл' вместе со своим питерским бой-френдом. Больше того, откуда-то он разнюхал адрес съемной квартиры Эстер. Папа примчался на самолете, утром, когда Эстер была на работе. Под угрозой вызова милиции и взлома дверей вошел в квартиру и силой увез ненаглядную доченьку в Москву.

— Откуда, откуда эта синюшная б… вызнала телефон и адрес?! Мы общались предельно осторожно, Айви за два года хорошо изучила повадки этой мрази. Адрес Эстер, кроме нас с ней, знал только Даксан. Ни одна душа с форума, кроме меня и его, не была там, но представить его в связке с синим пресмыкающимся я не могу, хоть убейте! Даксан обидчив и злобен, но он не Иуда. Он тоже в шоке от случившегося. Предложил мне вполне серьезно, когда найдет работу в Москве и заработает достаточно бабок, разобраться с синим выродком с помощью лихих людей. Искалечить и напугать до потери членораздельной речи. Ничем иным его самаритянскую деятельность не пресечь…

Айви в срочном порядке заботливые предки положили в частную клинику, откуда переправят в пригородный реабилитационный центр, а потом укатят с ней, дабы развлечь ребенка, в круиз по Средиземноморью. Эти сведения Бэт получил от ее московской подружки — связываться с ней напрямую отныне он лишен возможности: и от интернета, и от мобильника Айви отлучена до полного выздоровления. Перед тем как захлопнуть за собой и дочерью дверь, негодующий родитель отвел Бэта на кухню. Он был деловит и краток: если Бэт когда-либо каким-либо способом попытается связаться с его дочерью, он наймет киллера. Заказ на истерика и суицидника, столь немощного, что его можно отправить на тот свет щелчком в лоб, будет стоить ему копейки.

— Разумеется, пришлось объяснить несостоявшемуся тестю, что даже если, паче чаянья, я совершенно охладею к его дочери, я буду усиленно пытаться связаться с ней — так как обещанный им приз слишком для меня вожделенен, — Бэт язвительно ухмыльнулся, совсем как прежде. Затем снова яростно выругался. — Кто?! Кто эта с-цука, которая все разрушила? Если б я только мог узнать…

Я знала, кто. Мне хотелось остановить поток отчаянной матерщины, сказать, что на этот раз всеведущий Синий Змей не при чем. Но если бы я заикнулась на эту тему, Бэт с его острым умом мгновенно вычислил бы настоящего виновника.

Поэтому я молчала.

Разрушила 'дабл' двух влюбленных Таисия. Бэт, разумеется, не сообщал ей о своем намерении прямым текстом. Но она догадалась — по его отдельным многозначительно-хвастливым репликам. Да и я не скрывала его слов о супер-надежных таблетках, которые ему удружил знакомый, имеющий отношение к фармакологии. Как она умудрилась раскопать московский телефон Айви и адрес съемной квартиры Эстер — для меня загадка. Она не знала ни их настоящих имен, ни фамилий. (Фамилий даже я не знала.) Ей были известны только даты их рождений — поскольку она составляла обеим гороскопы, по моей просьбе. И еще — что Айви окончила супер-престижную гимназию с изучением языка хинди, а Эстер — институт культуры. Наверняка, Таисия напрягла кого-то из московских приятельниц и изрядно перешерстила сетевые базы данных. В обычное время неспешная и апатичная, в случае острой необходимости Таис могла развить титаническую активность. Видимо, она очень его не хотела, этого 'дабла'. Задача была не из легких и отняла уйму времени, поэтому папа Айви примчался лишь в последний день пребывания дочки в Питере. Впрочем, он успел вовремя — точь-в-точь. Невидимый режиссер Пьесы про Айви и Бэта срежиссировал эффектно.

Я почти все время молчала. Слов сочувствия не было. Не потому, что я его не испытывала. Свой крах он устроил собственными руками. Особенно жаль было Айви — почему-то я представляла ее в круизе по Средиземноморью, на белоснежном лайнере — уставившейся в одну точку, высохшей и немой, как дерево в пустыне.

Жилетка на этот раз оказалась не качественной. Не утешала, не старалась впитать в себя, вместе со слезами, львиную часть боли.

Похоже, Бэт пожалел, что пришел.

Он осведомился осторожно, в каком градусе дружбы-вражды к нему пребывает сейчас Таисия.

— Если она не пышет ненавистью, не пылает праведным негодованием, я бы зашел посоветоваться. Всегда, знаешь ли, презирал все эти гороскопы-хреноскопы, но дошел, видимо, до ручки. Готов искать хоть крохи надежды — где угодно: в бормотании звезд, в кофейной гуще, в кишках курицы.

Я очень надеялась, что маятник Таис по отношению к Бэту больше не будет раскачиваться. Что он остановился в точке 'hate' или презрительного равнодушия. Упаси Бог им еще раз встретиться, тем паче за джин-тоником. Хмельная Таисия мигом выболтает, что звонок родителям Айви — ее рук дело. И этим подпишет окончательный приговор их отношениям. И ладно бы только их — но и моим с Бэтом тоже. Он не простит ей чудовищного — по меркам суицидной тусовки — поступка. И по своей дурацкой привычке отождествлять меня и мою самую близкую родственницу, не простит и меня заодно.

Поэтому я постаралась ответить твердо, но и осторожно, словно прикасаясь к краям открытой раны:

— Знаешь, мой тебе совет: сейчас не стоит. Может, попозже, когда она отойдет. Она очень отрицательно относится к 'даблам'. Считает, что один в таких случаях всегда ведомый. В вашей паре ведомой она сочла Айви.

— Понятненько. Ну и… с ней!

В сочетании с именем Таис матерное словцо я от него слышала впервые.

Я молчала, поскольку на несколько минут потеряла дар речи.

Он мрачно насвистывал. Говорить больше было не о чем. Я ждала, что он вот-вот поднимется и хмуро буркнет: 'Пока!'

— Вороненок с подбитым крылом… — подумалось мне вслух.

— Что? — переспросил Бэт, болезненно морщась.

— Ничего, это я о своем… Вырвалось.

Вороненок… Таисия, которая склонна везде и во всем видеть знаки судьбы, рассказывала: когда они с Бэтом долго гуляли по парку наутро после моего дня рождения, им попался выпавший из гнезда вороненок. Уже довольно большой, волочащий крыло. Она сразу связала его с сайтом 'Nevermore', с картинкой ворона на главной странице, и с представителем этого сайта, хмельным и темным, бредущим рядом. Проводив Бэта до метро, возвращалась уже одна — и снова тот же вороненок, на той же тропинке. Вид — умирающий. Мелькнула мысль: взять бы, подлечить и выпустить. Впрочем, разве она (то есть я), лентяйка и разгильдяйка, будет за ним ухаживать?.. С тех пор он не выходит у нее из памяти — нахохлившийся вороненок, понуро умирающий — точка острой жалости, вины и боли. И у меня в душе поселился этот образ. И тоже не выходит…

Наволочка и полотенце, которым я вытирала его лицо, в разводах его крови, лежат у меня под подушкой. Я забрала их у Таисии — якобы постирать — и присвоила. Такая вот полудетская магия. Наверное, со стороны это выглядит дико смешно. И они взахлеб смеются надо мной — вместе с Эстер. Вместе с Айви. Впрочем, что я несу? Айви теперь не до смеха. И ему тоже. А Эстер вообще никогда не смеется — лишь криво и тонко, в лучших традициях сатанизма, улыбается.

— Может, попьешь кофе? — Не знаю, насколько светской получилась моя интонация.

— Спасибо, не стоит.

— А как прореагировали на форуме? — Я упорно пыталась быть нейтральной и невозмутимой. — Меня очень редко сейчас подпускают к компу. Я не в курсе.

Бэт желчно рассмеялся. Произнес еще одно матерное ругательство, очень витиеватое (даже Энгри так не умел).

— Положил я на этот форум, знаешь ли. Как и на твою премудрую матушку. Мне плевать, что обо мне кто-либо думает. Перемывать чужие кости — любимое занятие интеллектуально убогих и творчески бессильных. На форум я больше не хожу. Скучно-с. Йорик не будет возвращаться и восстанавливать из руин 'Nevermore', это однозначно. Самые умные и неординарные личности уже на том свете. Барахтаться в болоте, полном самовлюбленных головастиков и хнычущих школьниц? Увольте. И тебе не советую. Ты, кажется, на юг собралась? Вот и правильно. Море, фрукты, загорелые накачанные мачо… Слушайся мамочку, подлечи нервишки и забудь обо всем, как о ночном кошмаре. Поиграла девочка с бритвочками, и хватит. Пора в свой детский сад с булочками на полдник и заботливо вытирающими носы воспитательницами.

Я ошарашенно молчала, не зная, как переварить очередной поток несправедливой иронии.

Он запнулся, словно спохватившись.

— Я, собственно, вот зачем пришел. Ты не могла бы перед отъездом на юг выполнить одну мою просьбу? Несложную и небольшую. Много времени она не займет.

Я медлила с ответом. Казалось бы, чего проще: кивнуть — да, конечно. Мало ли его просьб мчалась я выполнять со всех ног. Но эта, покуда неведомая мне просьба отчего-то страшила.

— Я бы мог попросить Эстер, разумеется, — он слегка удивился моему колебанию. — Но не лежит к ней душа, понимаешь? Устал от ее мизантропии и унылого серенького мирка. Нет, она отличный и преданный друг, конечно. Как и Даксан. Но отчего-то именно ты, именно тебя я вижу в этой роли лучше всего. Пожалуйста!..

— А что за просьба?

— Пустяковая, поверь мне. У меня есть причины не озвучивать ее сейчас. Я скажу, когда ты выздоровеешь и придешь ко мне. Договорились?..

Мое упрямое противостояние начало его раздражать. Бэт резко вскочил на ноги — я уж решила, что сейчас, не прощаясь, он вынесет себя прочь. Но он подался к буфету, распахнул его — словно был у себя дома, и вытащил заначенную Таис ополовиненную бутыль водки.

Не знаю, для чего он решил напиться — для смелости, убедительности, или просто знал, что хмельные его глаза горят ярче.

— Послушай. Только тебе могу это сказать: ни Эстер, ни Таисии, ни Даксану. Я подлец. Я последняя трусливая тварь и сволочь.

Я сжалась, с тоской ожидая продолжения.

— Я кривил перед тобой душой, проклиная Синего Змея. Ничему бы он не помешал. Я сказал Айви, что настоятельно попросил Эстер переночевать у предков. Это ложь — ни о чем я ее не просил. И прием таблеток назначил на пять часов, за два часа до ее возвращения со службы. Так что нас откачали бы, как миленьких — зря Синее Пресмыкающееся так напрягалось.

'Бедная Таис. Бедная наивная Таис — столько хлопот, и все из-за очередной демонстрации, очередного дешевого спектакля…'

— И вот поэтому! — Он так заорал, что я вздрогнула и подалась в сторону. — И вот поэтому, мне нужна твоя помощь, понимаешь?! Я не хочу больше быть трусливой тварью, презренным истериком! Ты поможешь мне?

Я неуверенно кивнула — главным образом, чтобы он перестал так страшно кричать.

— Гран мерси! — Мгновенно успокоившись, Бэт ущипнул мне плечо в порыве благодарности и вскочил на ноги. — Выздоравливай! Я позвоню на днях.

И унесся, не дожидаясь, пока я поднимусь следом и добреду до прихожей. Я едва успела предупредить вдогонку:

— Только на городской не звони! Таисия может швырнуть трубку…

Эстер… Ее мне тоже было жалко. Хоть и меньше, чем Айви.

Она, как видно, оказалась еще слабее меня, раз позволяла так с собой обращаться. По скупым рассказам Даксана (да и Бэта тоже) я знала, что она практически превратилась в служанку, в безгласную рабу.

Я не понимала ее, хотя мы были сестрами по несчастью — ведь ее чувство к Бэту было не слабее моего. Интересно, она тоже жила на бесконечном выдохе, или ей все-таки удавалось перехватить порой глоток воздуха? Я бы не выдержала столько, сколько терпела она, даже если б любила еще сильнее (если такое возможно). Наверное, задохнулась бы, умерла, встав перед выбором: кромешная тьма рядом с ним или беспросветная тоска вдали от него.

У меня, по крайней мере, была любящая Таис (хоть и пожиравшая нервы со страшной силой). И друзья, которые если и не всегда могли поднять настроение, то, во всяком случае, всегда пытались это сделать.

* * * * * * *

Если сказать, что моя неуравновешенная Таис поменяла отношение к Бэту, это будет слабо и неточно. Первый гвоздь в гроб ее любви к новоявленному 'сыночку' был, конечно, вбит его ядовитым комментом. Извинение и разбитая челюсть лишь немного смягчили силу удара. Вторым гвоздем был неудавшийся 'дабл'. Третьего не понадобилось.

— Понимаешь, — втолковывала она мне, сидя у изголовья, в очередной раз пытаясь накормить какой-нибудь целительной гадостью типа меда с луковым соком или мелко накрошенных листьев столетника, — 'дабл' — это всегда подлость и низость. Ну, или почти всегда. В 'дабле', как правило, один ведущий, а другой ведомый. Этот случай, о котором столько шумели год назад: когда девочка и мальчик спрыгнули с высотки, сковав руки наручниками из секс-шопа, — в нем ведущей была явно девица: сатанистка с неуравновешенной психикой. Она предлагала прыгнуть вместе многим ребятам из тусовки Инока. Ей говорили: 'Иди, прыгай, если есть такое желание! Зачем тебе компаньон?' Покуда не попался тихий мальчик, сломавшийся под ее напором, влипший в ее темный шарм. Да за одни наручники ее стоило бы запереть в психушку и накачать аминазином! Чтобы второй, видите ли, не смог передумать! Да, человек имеет право самостоятельно поставить точку, как твердят вам в ваши детские уши теоретики добровольной смерти. Но не меньшее право имеет он и передумать, остановиться в последний миг на краю крыши, и не важно, что его остановит: инстинкт самосохранения или мысль о родителях.

— Послушай, — слабо пыталась я возражать, вклиниваясь в поток негодующей речи, — может, ты и права насчет наручников. Но во втором случае, когда двое ушли зимой в лес, никаких наручников не было. Любой мог передумать и вернуться. Но не вернулся.

— С этим лесом — темная история, — не сдавалась она. — Вокруг Инока вообще очень много тумана и тьмы. Когда девочку искали родители, прозорливый старец из белорусского монастыря сказал: 'Молитесь за неивнно убиенных'. Не за самоубившихся, а за убитых.

— За самоубийц молиться нельзя. Вот он так и сказал. По доброте.

— Не знаю, не знаю. Слишком много неясного… Но все это я к тому, что в паре наших близких знакомых ведомой была Айви. И она честно готова была уйти. А твой нарцисс, твой демонический красавчик…

— И вовсе не была она ведомой! Ты не знаешь Айви, — возражать Таисии и всегда-то нелегкое дело, а тут еще слабость и общее истощение психики. Но глотать подобное молча свыше моих сил. — Первая попытка была у нее в двенадцать лет — за шесть лет до знакомства с 'нарциссом'. Ты знаешь ее лишь по форуму, а я общалась лично. Она сильная и отчаянная.

— Я знаю ее по форуму, и поэтому знаю хорошо. Не тебе мне рассказывать, что это за форум — люди там выворачиваются наизнанку. Отчаянная, в чем-то сильная и отважная, да. Но при этом влюбившаяся по уши, и оттого зависимая. Я даже твою су-попытку простила этому выкормышу мрака, но этот 'дабл' — нет, не прощу никогда. Эта девочка всегда была мне по-особому симпатична. Больше всех из темной тусовки. Кроме разве что Йорика.

'Выкормыш мрака' — ну конечно. Сначала был раненый вороненок, маленький плачущий мальчик, потом — Бальдр плюс Локи, а теперь выкормыш, исчадье, сгусток зла. Отмашка маятника у моей Таисии еще та. Зашибить может запросто, если ненароком приблизиться на опасное расстояние.

— …Я вообще тут, благодаря твоей суицидной братии, пересмотрела свои взгляды. Раньше для меня было однозначно: пытаться спасти любого, кто намеревается уйти сам. Вытаскивать из пропасти, из депрессии, из петли, не жалея сил. А сейчас думаю: а может, не всех? Не каждого? Может, для кого-то это очень важный урок, серьезное наказание. Может, кто-то натворил в прошлом такое, что только нынешним суицидом и можно искупить?..

Я молчала, не пытаясь больше спорить. Седина у нее стала гуще — я как-то внезапно это заметила. Таисия, несмотря на пофигистское отношение к собственной внешности, всегда выглядела моложе своих лет. Теперь нет. Серебро на макушке росло сплошняком. И не только волосы…

Интересно, что ее так подкосило? Мой неудавшийся опыт с таблетками? 'Сыночек', которого она ринулась было спасать, опекать и лелеять — оказавшийся в итоге 'выкормышем мрака'?

Или злодей-Инок? То есть не сам Инок, конечно: мало ли вокруг опереточных злодеев — живем как-никак во взрослом 'ужастике', а не в детской сказочке со счастливым концом. Ее старый друг, который и вывел Таис на батюшку-'спасателя', самый близкий и задушевный друг, принадлежал к его пастве, трепетно целовал ручку после богослужения, отчитывался во всех грехах, растекался елеем в комментах в его заумно-богословском 'жж'. Переубедить, раскрыть глаза на духовного отца, 'спасателя в рясе', ей оказалось не под силу. 'Он спит беспробудно', - заключила она, поставив в тридцатилетних отношениях точку.

КАРТИНА 12

Въезжает на коляске Хель. Что-то напевая, пишет на заборе: 'ВАША ПРОЩАЛЬНАЯ ЗАПИСКА'.

ХЕЛЬ (поясняет): Если, конечно, вы собираетесь ее писать. Я лично не знаю, есть ли в этом острая необходимость.

БЭТ (читает с листка, который держит в руке): "Жизнь — всего лишь бег по лезвию боли и обреченности. К чему его длить?" (Сминает листок, отбрасывает, под ним другой): 'Как сказал кто-то из уже отбывших: жизнь — всего лишь борьба со смертью, либо с мечтой о смерти. Нынче моя многолетняя волшебная мечта станет явью'. (Отбрасывает и этот листок.) Молча, господа. Все важные дела на свете стоит совершать в безмолвии.

ДАКСАН: 'Будьте вы все прокляты. Как проклят я'.

КАТЕНОК: 'Простите и поймите'.

ЭСТЕР: Я оставлю записку только любимому человеку — если он у меня будет на момент суицида.

АЙВИ: 'Завидуйте мне, оставшиеся: через пару минут я буду точно знать то, о чем вы только гадаете и чего боитесь'.

КРАЙ: 'Завидуйте мне, оставшиеся: я свободен!'

ОНЛИБЛЭК: Близким людям я оставлю адрес своего 'жж': прочитают и все поймут. Чужим — ничего.

ЛУИЗА: Записки — пошлость и пафос. Согласна с Бэтом — просто, молча, с достоинством.

ХЕЛЬ: Я оставлю записку только на форуме. Вам. Потому что, кроме вас, у меня нет никого и ничего. Вот она: 'Спасибо, что вы у меня были. Общение с вами помогло мне обрести недостающую решимость. Я сделал свой выбор. Теперь я смогу'.

МОРФИУС: Э-эй, дружище! У меня такое ощущение, что твоя записка — не гипотетическая, а самая что ни на есть настоящая. Это так?

КАТЕНОК: Хель, пожалуйста, не молчи! Откликнись…

АЙВИ: Громче кричите.

БЭТ: Красиво. Если это не розыгрыш. Снимаю шляпу.