Нет голода неистовей

Глава 4

Вампирша с трудом балансировала на балконном ограждении. Ее волосы и ночная сорочка развевались на ветру. Лаклейн тяжело сглотнул.

— Спускайся оттуда, — «Отчего при виде этой картины у него внутри всё скрутило от сильнейшей тревоги?»

Ухитрившись каким-то образом сохранить равновесие, Эмма повернулась к нему лицом. Весь ее облик олицетворял страдание, а светящиеся глаза были полны боли. Его вновь охватило чувство, что она — его пара, однако он, как и прежде, попытался заглушить это укореняющееся в его помутившемся сознании ощущение.

— Почему ты это делаешь со мной? — прошептала она.

Потому что я хочу получить то, что принадлежит мне. Потому что нуждаюсь в тебе и в то же время ненавижу.

— Спускайся сейчас же, — приказал он.

Она медленно покачала головой.

— Такая смерть тебе не страшна. Только от солнца, или если тебе отрубят голову, но никак не от падения, — он говорил небрежным голосом, хотя на самом деле не был уверен в своей правоте. На каком этаже они находились? А если она еще и ослабела… — К тому же я без труда спущусь за тобой вниз и приведу обратно.

Эмма взглянула через плечо вниз на улицу.

— Нет, в моем состоянии я могу и умереть.

Отчего-то Лаклейн поверил ей, и его тревога усилилась.

— В твоем состоянии? Это из-за солнца? Отвечай мне, черт тебя дери!

Не отреагировав, она отвернулась и сняла одну ногу с балконного ограждения.

— Остановись! — он напрягся, готовый кинуться к ней, не понимая, как она до сих пор может сохранять равновесие.

Нет смысла давить. Она не покорится. Сломлена.

— Этого больше не повториться. Я не притронусь к тебе, если только ты сама этого не захочешь, — порывы усилившегося ветра заставили шелк облепить ее тело. — Когда ты проснулась…я хотел давать, а не брать.

Эмма поставила назад ногу и повернулась к нему.

— А когда я отказалась от твоего дара? — закричала она. — Это что было?

Она могла умереть… В этот момент страх за нее заставил Лаклейна, впервые с момента своего побега осознать, что это значило. Он ждал тысячу двести лет. Ждал…ее. Непонятно почему, но мироздание предназначило ему эту вампиршу. А он довел ее до такого? Уничтожь то, что тебе даровано. Да, то, что она оказалась вампиршей, просто снедало его, но он не желал ей смерти. Равно, как и не хотел видеть ее сломленной.

Лаклейн приходил в ярость при одном только воспоминании о том аде, через который он прошел, и говорить об этом было не менее тяжело. Но в любом случае он должен попробовать. Должен избавиться от этого чувства, от этого страха.

— Пойми, я был…заточен на протяжении ста пятидесяти лет. Не знал ни удобств, ни женщин. Я вырвался всего за неделю до того, как нашел тебя, и еще не совсем… пришел в себя.

— Почему ты вел себя так, будто знаешь меня?

— Я плохо понимал, что происходит. Был сбит с толку. Я знаю, что мы не встречались раньше.

— Кто ты такой?

Всего несколько минут назад он был готов заявить на нее свои права — и даже не сказал ей своего имени!

— Я Лаклейн, глава клана ликанов.

Он услышал, как сердце девушки заколотилось от страха с удвоенной силой.

— Т-ты оборотень? Ты должен отпустить меня!

Ее развевающиеся на ветру волосы и невероятно бледная кожа придавали ей неземной вид. Эмма не принадлежала к роду ликанов, и он не имел ни малейшего понятия, как он сможет быть с ней.

— Отпущу. Но только после следующего полнолуния. Клянусь.

— Я хочу уйти сейчас.

— Ты нужна мне…чтобы добраться до моего дома, — сказал он, смешивая правду и ложь. — И я больше я не причиню тебе боли. — Вероятно, еще одна ложь.

Девушка горько рассмеялась.

— Ты только что собирался взять меня силой, и я чуть не умерла этим утром. От солнца, — она прошептала последнее слово. — Ты знаешь, каково это? Чувствовать такую боль?

О да, он имел чертовски ясное представление, на что это похоже.

Лицо Эммы неожиданно исказилось от ужаса, словно она вспомнила ночной кошмар.

— Последний раз я чувствовала солнце на своей коже, — она покачнулась, — когда мне было три года.

От волнения у него пересохло во рту. Осторожно шагнув вперед, Лаклейн сказал, — я не ведал, как заботиться о тебе. Но ты мне расскажешь, и этого больше не случится.

— Я не хочу твоих знаков внимания. Ты…ты пугаешь меня.

Разумеется, он пугал ее. После своих приступов ярости его самого била дрожь.

— Хорошо. А сейчас спускайся. Я знаю, что ты не хочешь умирать.

Повернув голову, Эмма посмотрела через плечо на растущую луну, и Лаклейн залюбовался ее безупречным профилем. Порыв ветра перебросил ее волосы через плечо. За всю свою жизнь он не видел более необычайной, чем эта вампирша с ее бледной кожей, стоящей на фоне яркой луны в своей кроваво-красной сорочке.

Эмма не ответила, только тяжело вздохнула, покачнувшись на балконном ограждении.

— Посмотри на меня, — она не стала; не подчинившись его словам, девушка взглянула вниз. — Посмотри на меня! — она вздрогнула, и казалось, пришла в себя. Подняв на него свои полные тоски глаза, она нахмурила брови.

— Я просто хочу домой, — прошептала она слабым голосом.

— Ты будешь. Я клянусь, ты попадешь домой, — в свой новый дом. — Только помоги мне добраться до моего.

— Если я помогу тебе, ты клянешься, что отпустишь меня?

Никогда.

— Да.

— Ты больше не сделаешь мне больно?

— Нет.

— А ты уверен, что можешь давать такие обещания? Ты, кажется, не очень-то себя контролируешь?

— С каждым часом мне всё лучше удается это, — интересно, это благодаря ей? — И знай, я не хочу причинять тебе боль. — Хотя бы это, из всего им сказанного, сейчас было правдой. Ему так казалось.

— И ты не будешь снова делать со мной эти…в-вещи?

— Не буду, пока ты сама этого не захочешь, — Лаклейн протянул ей руку. — Мы пришли к соглашению?

Эмма не взяла его за руку, но через несколько мучительных мгновений, одним странным движением, все же, спустилась с балконного ограждения. При этом шагнув на пол так, будто совершила обычную прогулку.

Лаклейн тут же схватил ее за плечи и начал трясти.

— Не смей больше никогда так делать! — его охватил необъяснимый порыв обнять вампиршу и прижать к груди. Но вместо этого он отпустил ее.

Она опустила глаза.

— Не буду. Если только это не станет для меня лучшим вариантом.

Слова Эммы заставили его сердито засверкать глазами.

— Мы пришли к соглашению?

Она кивнула, и Лаклейн задумался, согласилась ли она только из-за того положения, в которое он ее поставил, или здесь было нечто большее? На короткое мгновение ему показалось, что после рассказа о своем заточении он увидел в ее глазах сочувствие.

— Тогда сегодня мы отправляемся в Шотландию.

От изумления она открыла рот.

— Я не могу ехать в Шотландию! Я собиралась только сориентировать тебя! Или, по крайней мере, это сделал бы МэпКвест[10], — пробормотала она. — Каким образом ты собираешься добраться до Шотландии и при этом не сжечь меня заживо? — она совершенно очевидно начала паниковать. — М-мне нелегко путешествовать. Никаких коммерческих рейсов, никаких поездов. Солнце…

— Я взял напрокат машину, мы поедем туда на ней, — Лаклейн был доволен тем, насколько буднично прозвучали его слова, а ведь всего неделю назад он и понятия не имел, что это за чертова штука — машина. — И будем останавливаться каждый день задолго до рассвета. Работник снизу распланировал наш путь по моей просьбе.

— Так ты умеешь водить? Там на дороге ты вел себя так, будто никогда в жизни не видел машину…

— Нет, не умею, но, думаю, ты умеешь.

— Но я ездила только на короткие расстояние.

— Ты когда-нибудь была в Шотландии?

— Э, нет…

— А хотела бы?

— Кто же не хочет…

— Тогда, вампирша, ты едешь со мной.

Дрожащей рукой Эмма взяла прядь волос и, поднеся ее к лицу, застыла от ужаса. Волосы выгорели. На солнце.

Лаклейн вышел, чтобы Эмма смогла принять душ и одеться. И стоя в комнате в одиночестве, она с изумлением смотрела на яркое доказательство того, насколько близко подобралась к ней смерть. Выпустив прядку из рук, она скинула ночную рубашку и покрутилась перед зеркалом, чтобы оценить состояние кожи.

Сейчас на ней не осталось и следа от ожогов, кожа полностью излечилась, став такой же белоснежной, как и прежде. Не то, что в прошлый раз. Эмма посмотрела на свою ладонь и сразу же почувствовала подступающую тошноту. Слава Фрейи, ее воспоминания об ожоге были все так же туманны, что казалось ей несказанным счастьем.

Хотя она не могла припомнить детали случившегося, но очень хорошо усвоила урок, и после избегала солнца на протяжении практически шестидесяти семи лет. И все же перед рассветом она отключилась прежде, чем смогла или сбежать от этого Лаклейна, или попросить его задернуть шторы.

Дрожа, Эмма включила воду и вошла в душевую кабинку, стараясь не наступить на куски мрамора. После прошлой ночи она все еще ощущала его присутствие здесь. Могла почти почувствовать его руки, скользящие по ее влажной коже, его палец, глубоко погрузившийся в нее, сильное тело, дрожащее и напряженное, пока она ласкала его член.

И когда Эмма встала под душ, и вода заструилась по ее чувствительной груди, заставив соски набухнуть, на нее тотчас же нахлынуло воспоминание о том, как он ласкал ее ртом в момент пробуждения.

Она боролось с ним так яростно, потому что была смущена и напугана. И всё же в тот момент Эмма испытывала не только смущение и страх, но и была как никогда близка к оргазму. Все-таки она слабачка, ведь на какой-то миг искушение не сопротивляться, покориться ему и дать своим коленям раздвинуться, приняв его яростный поцелуй, стало почти непреодолимым. Даже сейчас она была влажной от желания.

Влажной от желания из-за него. Эммалин была шокирована реакцией своего тела. Интересно, чтобы с ней творилось, если бы он не рассуждал, следует ему убить ее или нет.

Ну, по крайней мере, теперь она знала, почему Лаклейн был таким бешенным. Мало того, что у него определенно имелись некоторые явные проблемы, так он еще и принадлежал к клану ликанов, которых даже самые низшие существа Ллора считали беспощадными и опасными. Эмма принялась вспоминать, что ей говорили об этих созданиях тетки.

Внутри каждого ликана живет похожий на волка «зверь», делающий его своего рода одержимым. Но именно эта одержимость и дает им бессмертие, а также заставляет любить и ценить простейшие в мире вещи — пищу, прикосновения, секс. Но, как она уже успела убедиться прошлой ночью и сегодняшним днем, зверь внутри него также делал его неспособным контролировать собственную свирепость — ту самую свирепость, которой их род с удовольствием давал волю во время секса, позволяя себе в неистовстве царапать, кусать и метить плоть партнера. Неудивительно, что Эмма всегда считала это отвратительным, учитывая, что ее прокляли, наградив хрупкостью тела и глубоко укоренившимся страхом боли.

Но чего Эмма не могла понять, это как под такой привлекательной внешностью могло таиться неуправляемое животное. Лаклейн был зверем в виде ожившей женской фантазии. Его тело, если не считать выбивающейся из общей картины травмированной ноги, было прямо таки божественно прекрасным. Густые прямые волосы насыщенного темно-коричневого цвета, должно быть, отливали на солнце золотом. Она обратила внимание, что за это время он успел подстричься и побриться, и теперь ее взору открывались его совершенные черты лица. Внешне — бог, внутри — животное.

Как её могло влечь к существу, от которого ей следовало спасаться бегством?

Ее возбуждение было непроизвольным и в некотором смысле постыдным, поэтому она была рада, когда усталость все же победила желание. И уже через минуту она почувствовала слабость, а мысль о необходимости вести машину в Шотландию окончательно лишила сил.

Устало прислонившись к стене душевой кабинки, Эмма задалась вопросом, как это все переживала Анника. Вероятно, кричала от беспокойства и ярости, заставляя автосигнализации в пределах трех округов округах выть не переставая, и обрушивая на их родной Новый Орлеан бесконечные удары молний.

Эмма задумалась, а прыгнула бы она с балкона на самом деле. «Да», пронеслось в ее голове. Если бы этот Лаклейн остался таким же ненормальным обезумевшим зверем и цвет его глаз постепенно не изменился до теплого, золотистого цвета, она бы, несомненно, прыгнула.

Но ей так же было любопытно, как он поранил ногу и где это так долго оставался заточенным и кто его…

Эмма покачала головой, будто хотела выбросить эти вопросы из головы. Она не желала об этом знать. Ей не нужно было это.

Однажды Анника сказала ей, что вампиры отличались от других существ своим хладнокровием и бесстрастным отношением. Они умели использовать свои выдающиеся логические способности, как никто другой в Ллоре, воспринимая всё, что не относилось к их цели, как нечто несущественное.

И сейчас она должна поступить также.

У нее есть работа, которую она должна выполнить. Временная работа. И когда она с ней справится, то в награду получит свою свободу. Она просто должна последовать примеру игроков в бейсбол и следить за ликаном также внимательно, как они следят за мячом. О да, будто ты хоть раз играла в бейсбол, идиотка!

Неважно. Чем быстрее закончишь работу — тем быстрее вернешься к прежней жизни.

Намыливая и промывая волосы, Эмма вспоминала, как она обычно проводила время — до этой неудачной поездки. С понедельника по пятницу она занималась исследованиями для своего ковена и тренировалась, а поздними вечерами смотрела кино в компании тех своих теток, кто предпочитал вести ночной образ жизни. По пятницам и субботам к ним заваливались ведьмы со своими игровыми приставками и разнообразными коктейлями пастельных цветов. Воскресными ночами она каталась на лошадях вместе с добрыми демонами, которые частенько слонялись вокруг их поместья. И если бы она смогла изменить буквально несколько моментиков в своей личной вселенной, ее жизнь стала бы чертовки близка к совершенству.

Эти мысли заставили ее нахмуриться. Эмма была рождена вампиром, что означало, она не могла лгать другим. Если у нее в голове появлялись лживые мысли, и она испытывала желание высказать их, то сразу же тяжело заболевала. Да, Эмма не могла врать другим, но зато была профи по части самообмана. Пара крошечных изменений? На самом деле в ее жизни преобладало чувство невероятного одиночества и страх перед своей сущностью, не покидающий ее ни на минуту.

Насколько Эмма знала, в мире не было никого, подобного ей. Но эта уникальность не позволяла ей найти свое место. И хотя тетки-валькирии любили ее, Эмма страдала от чувства настолько острого одиночества, что порой казалось, это меч день ото дня пронзает ее сердце.

И она подумала, если бы ей удалось разузнать что-то о ее родителях, выяснить, как они смогли быть вместе и подарить ей жизнь, то, быть может, она бы нашла других подобных себе. Возможно, тогда она наконец-то испытала бы чувство родства, связи с другим существом. И если бы она узнала больше о своей вампирской половине, то смогла бы преодолеть свой страх стать однажды такой же, как они.

Никто не должен ежедневно бояться того, что настанет день, и она превратиться в убийцу…

Внезапно в ванную комнату вошел ликан и распахнул дверь душевой кабинки. Если Эмма поверила, что Лаклейн, усвоив урок, решил дать ей возможность уединиться, то она, похоже, ошиблась. Испугавшись, она подпрыгнула и чуть не выронила из рук пузырек с кондиционером для волос, удержав его в последний момент на указательном пальце.

Она увидела, как сжались, а затем расслабились его кулаки, и все-таки выронила пузырек, который с глухим стуком, упал на пол.

Один удар… и перед ее глазами пронеслись образы разломанного на кусочки ночного столика и машины, которую он отбросил, словно смятый клочок бумаги. Куски мрамора, не превратившиеся в мелкую крошку, все еще усеивали пол душевой кабинки. Дура. Какой же все-таки дурой она была, когда думала, что он не станет причинять ей боли! Из всех тех вещей, которых ей следовало бояться, больше всего она страшилась боли. И теперь ликан в ярости сжимал кулаки. В ярости из-за нее.

Эмма быстро повернулась к нему боком и сжалась в углу, стараясь скрыть свое обнаженное тело. Из этого положения она смогла бы опуститься на пол и прижать колени к груди, защищаясь, если бы он вдруг захотел ее ударить.

Но ничего этого не потребовалось — выругавшись на каком-то иностранном языке, Лаклейн вышел из ванной.

Закончив принимать душ и вернувшись в комнату, она обнаружила, что практически все ее вещи исчезли. Возможно, он отнес их во взятую напрокат машину? Если да, то она готова поставить на то, что он бросил ноутбук под остальные ее вещи. Но в любом случае, — подумала Эмма, — это не имело значения, учитывая, что ей не удалось найти никакой информации о родителях, чтобы занести в этот самый ноутбук. Тот факт, что она отлично ориентировалась в Тулейнской исследовательской библиотеке, еще не означал, что в чужой стране она сможет взломать базы данных Ллора — ах да, и проделать все это в промежутке между закатом и рассветом.

Эта поездка так ничего ей и не принесла. Ну, кроме ее похищения, разумеется.

Хотя чему тут было удивляться?

Эмма устало вздохнула и медленно двинулась в сторону кровати, на которой лежали вещи, что он ей оставил. Разумеется, из всего нижнего белья, что она взяла с собой, он выбрал самое крошечное и прозрачное. Мысль о том, что он перебирал интимные предметы ее туалета, специально выбирая комплект для нее, заставила Эмму покраснеть в тысячный раз с момента их встречи. Она, должно быть, уже израсходовала галлон крови, краснея из-за него.

Лаклейн также остановил свой выбор на длинных брюках, кофточке с высоким воротником, свитере и жакете. Он что, хотел похоронить ее в одежде?

В этот момент он вновь появился в комнате, и Эмма в один прыжок оказалась на кровати, у самого изголовья. Даже с ее острым слухом она не услышала его приближения.

При виде этого стремительного движения, Лаклейн вопросительно приподнял брови.

— Так сильно боишься меня?

Эмма вцепилась в полотенце. Я даже собственной тени боюсь, что уж говорить о ликане-переростке! Но в его голосе не было злости или раздражения, и она набралась смелости, чтобы изучить его из-под полуопущенных ресниц. Сейчас его глаза были того теплого золотистого цвета, а сам он одет в новые вещи, которые делали его похожим на миллионера тридцати с лишним лет. Или, что более вероятно, на божественно сложенного мужчину-фотомодель, изображающего из себя миллионера.

Ублюдок был невероятно привлекательным мужчиной, и, очевидно, прекрасно это знал. Что вызывало раздражение.

— Ты дважды на меня нападал. У меня есть основания быть испуганной.

В Лаклейне вновь начала нарастать ярость.

— Это было до того, как я дал слово, что не причиню тебе вреда, — но затем, вроде бы справившись со своим характером, он сказал, — всё готово. Машина уже здесь, и я оплатил номер.

Она представила себе размер этого счета. Пускай он и разломал антикварный ночной столик, все равно его стоимость не сравнится со стоимостью ее проживания здесь.

— Но я снимала этот номер на протяжении нескольких недель, я могу сама заплатить…

— Ты и заплатила. А теперь спускайся оттуда.

Проигнорировав его протянутую руку, она перебралась на противоположную сторону кровати и ступила на пол, чувствуя, как начинает кружиться голова. Эмма боялась самого худшего — полного опустошения своей кредитной карточки.

— Полагаю, за твои новые вещи заплатила тоже я? — сейчас, когда их разделяла кровать, рискнула спросить она. Эмма легко узнавала качественные вещи — все валькирии обладали этой способностью, ведь они унаследовали жадность Фрейи — а, судя по виду, его одежда была не из дешевых.

На нем были надеты сшитое вручную темное кожаное пальто «три четверти» и бежевые свободного кроя брюки; из-под расстегнутого пиджака был виден тонкий черный кашемировый свитер, обтягивающий его грудь как вторая кожа. Одежда не скрывала твердых очертаний его тела, и будто говорила «я богатый человек, и могу быть немного опасен».

Женщины будут от него в полном восторге.

— Ага. Внизу огромный выбор, а на нашей карте не установлен лимит, — он сказал это таким тоном, что Эмма с трудом удержалась от ответа.

Наша карта? Ее «Центурион Амекс», в отношении которой у банка были инструкции ни в коем случае не блокировать никакие расходы, даже если они кажутся чрезмерными, ведь в этот момент владелец карты мог находиться в поездке? То, что было простой мерой предосторожности, превратилось в финансовое оружие в его руках.

Как и все члены ее ковена, она ежегодно получала определенную сумму на одежду и развлечения — и сумма эта была весьма значительна — но Эмма откладывала деньги, мечтая купить что-нибудь по-настоящему стоящее, что-нибудь, что будет принадлежать ей одной — антиквариат или собственную лошадь, или что-то такое, что ей не придется делить со своими тетками. Больше не придется.

Мало ей было испытаний, через которые пришлось пройти из-за этого ликана, так он, кажется, собрался еще и разорить ее!

— Ты не оставил мне ничего, чем я могла бы прикрыть уши, — заметила она, опустив глаза и как обычно избегая его взгляда.

После ее слов Лаклейн вновь хмуро осмотрел ее наряд. Она хотела спрятать то, что он находил привлекательным, при этом другие могли любоваться ее так-мало-скрывающей одеждой? Ее черные клетчатые брючки едва прикрывали бедренные кости и туго обтягивали попку, а красная кофточка хоть и имела высокий воротник, но все равно ничего не скрывала. Странные ассиметричные швы так и притягивали взгляд к выпуклостям ее груди. А когда вампирша двигалась, можно было мельком увидеть ее плоский живот. Он выбрал эту одежду, чтобы скрыть Эмму от солнца, а не привлекать к ней внимание! При первой же возможности он купит ей новые наряды, хорошенько потратившись на это с вампирских денег.

Лаклейн также собирался выяснить, какую сумму он вообще сможет потратить.

— Мне просто нужен шарф или что-то, чем я могла бы завязать косички. Иначе люди увидят их…

— Ты оставишь волосы распущенными.

— Но л-люди…

— Не осмелятся ничего сделать, пока я рядом, — когда Лаклейн направился в ее сторону, Эмма в ужасе шагнула назад.

Лаклейн почти не помнил, что произошло на поле, и даже прошлая ночь осталась довольно туманной в его памяти, но знал, что был не слишком нежен. А сегодня он набросился на нее, прижал к кровати и был готов вонзиться в это нежное тело, прекрасно понимая, что этим причинит ей боль. Лаклейн видел, с какой опаской она смотрела на его сжавшиеся кулаки тогда в душе. Вампирша права — у нее были все причины бояться его.

Когда они стояли на балконе, он увидел страдание и боль, отражающиеся в ее глазах. Похожая боль жила и в нем, но он был слишком искалечен в душе и не мог ей помочь. Слишком полон ненависти для того, чтобы захотеть помочь.

— Могу я тогда, по крайней мере, позвонить своей семье? — спросила Эмма. — Ты обещал.

Лаклейн нахмурился. Он сказал «связаться со своей семьей», имея в виду письмо. Внизу он видел мужчину, который пользовался телефоном. Видел, как это делают по телевизору. Но ему и в голову не приходило, что она могла бы позвонить в другую страну.

— Только быстро. Нам нужно многое успеть сегодня.

— В смысле? Ты хочешь сегодня много проехать? — в ее голосе зазвучала паника. — Ты же сказал, что за час до восхода солнца…

— Ты нервничаешь из-за этого?

— Разумеется, нервничаю!

— Напрасно. Я защищу тебе, — сказал он просто, раздосадованный тем, что она не успокоилась ни на йоту. — Звони, — он вышел из комнаты, прошел по коридорчику, открыл и закрыл входную дверь.

Но так и не покинул гостиничный номер.