Неправильный солдат Забабашкин

Глава 18 Утро

Выспаться мне толком не дали. Проснулся от того, что услышал, как кто-то шептал мне на ухо, при этом аккуратно толкая в плечо.

«Да что ж такое… Буквально минуту назад заснул и уже будят. Я вообще высплюсь когда-нибудь⁈» — подумал я.

Открыл глаза и, удивившись тому, что лежу в больничной палате в чистом нательном белье и с аккуратно перевязанной ногой, стал вспоминать окончание вчерашнего дня.

Вечером, как только начало темнеть, я закончил отстрел живой силы противника. После этого меня, всего грязного и с полным сапогом крови от раны по личному приказу комдива на носилках вынесли с позиции, хотя, в общем-то, идти самостоятельно я мог, однако Неверовский посчитал, что я достаточно сильно ранен, раз еле стою на ногах, а потому настоял, чтобы меня эвакуировали как неходячего.

— Мало ли, куда ты ранение получил. Сейчас медики тебя осмотрят, как положено, и уже тогда вынесут вердикт: можешь ты ходить или нет!

До госпиталя довезли на машине, за рулём которой оказался мой собрат по выходу из окружения — красноармеец Садовский. Зорькин мне накануне рассказывал, что Садовского после допроса поблагодарили за поимку сбежавшего пленного, пообещали наградить и отпустили. Далее приписали его к хозяйственному взводу, и там он был назначен водителем «полуторки», так как умел водить машину. И вот сейчас я сам мог убедиться, что Садовский жив и здоров.

И это было хорошо. Конечно, знал я этого красноармейца всего ничего, но мне показалось, что он довольно отчаянный и честный человек. Он помог поймать немца и в трудную минуту не подвёл, как и вчера не подвёл тоже. Боец помог санитарам спустить из кузова носилки со мной и принял участие в занесении меня внутрь школы, в которой располагался временный госпиталь.

По дороге в операционную я устал всем окружающим говорить, что всё это лишнее и что ранение моё пустяковое. К счастью, ранило меня не самой пулей, а осколками от камня, который от попадания пули, выпущенной немецким лётчиком, разлетелся на мелкие куски.

Но убедить никого из сопровождающих меня командиров– ни майора Лосева, ни лейтенанта госбезопасности Воронцова я не смог. Сопровождающий носилки непонятно откуда появившийся санитар вообще на меня так зыркнул хищным зверем — мол, тут главные люди от медицины, а твоё дело — молчать и лечиться, что я мгновенно заткнулся, так что и смысла не было напрягаться. Просто лежал и смотрел в потолок, стараясь не заснуть. А в сон меня морило с неимоверной силой — очевидно было, что сегодняшний многогранный бой меня до предела вымотал. Многострадальный организм был полностью опустошён.

Еле-еле дождался, пока санитары снимут сапог, разрежут штанину, лично прибежавшая на осмотр Зинаида Прокофьевна осмотрит рану и вынесет вердикт.

— Ерунда. Рана неглубокая, считай, поцарапало чуток по касательной. А крови много в сапог ушло, потому что сосуд задело. Если бы ты раньше обратился, то можно было бы его сразу и зашить, а сейчас уже смысла нет. Так что просто промоем рану, положим мазь и забинтуем. До свадьбы заживёт.

Услышав радостную новость, что ранение пустяковое, не стал больше себя сдерживать, а закрыл глаза и мгновенно провалился в объятия Морфея.

Причём произошло это настолько стремительно, а сон был настолько крепок, что я не проснулся ни тогда, когда мне промывали рану и отмывали тело от грязи и пороховой гари, ни тогда, когда перевязали, ни тогда, когда везли в палату, ни тогда, когда укладывали на кровать.

И вот сейчас, открыв глаза, я был очень удивлён, что видимо, устал я вчера настолько, что под вечер имел жизненные кондиции овоща.

«В той жизни со мной никогда такого не было. С другой стороны, в той жизни я и не творил таких дел, какие делаю в этой», — отметил я и, потерев лицо ладонями, надел чёрные очки, и посмотрел на Воронцова.

Именно он, придя в компании с командиром разведроты, меня и разбудил.

— Алексей, проснулся? Ты как? — поинтересовался ГБэшник.

— Да нормально, — ответил я, покосившись на открытое окно.

Судя по освещённости улицы, сейчас было ранее утро. Солнце пока не стегало бичом по моим глазам даже через чёрные очки, и, собственно, очень хорошо. Не хватало ещё залиться слезами на ближайшие полчаса.

— Как нога? — продолжил лейтенант участливым голосом.

— Ничего. Побаливает немного, но ходить, наверное, смогу.

— Наверное или сможешь? — встрял в разговор командир разведчиков.

— Пока не знаю, — кашлянул я и задал резонный вопрос: — А что случилось? Давайте к делу.

— Ух, какой деловой, — улыбнулся Лосев. — Сразу быка за рога.

— Дело у нас к тебе, Алексей. Конфиденциальное, — произнёс Воронцов, перейдя на шёпот, и посмотрел на лежащих в палате больных и раненых.

Я проследил за его взглядом. Красноармейцы спали. Но, что удивительно, никто из всех четверых, что лежали в палате, не храпел.

«Скорее всего, проснулись и уже не спят. Но глаза не открывают. Вероятно, поняли, что пришли по делу, и хотят узнать суть этого самого дела», — понял я и, вспомнив слова лейтенанта о приватности, предложил:

— Тогда, товарищи командиры, пошли в коридор выйдем. Не будем товарищам мешать отдыхать.

— Так мы тебе об этом и говорим, — согласился со мной лейтенант госбезопасности и, поддержав меня под локоть, помог встать на ноги.

Я пару секунд постоял, прислушиваясь к ощущениям, посмотрел на пол, увидел заботливо поставленные рядом с кроватью тапочки, надел их на ноги и сделал пробный шаг.

— Ну, как? — сразу же поинтересовался Лосев.

— Как я и раньше говорил: болит, но терпимо, — ответил я и поковылял в сторону двери.

Вероятно, рана была действительно незначительной, раз, в отсутствии серьёзного обезболивания, я вполне себе мог передвигаться, почти не ощущая дискомфорта. Нога больше зудела, чем болела.

Вышли в коридор и прошли в рекреацию, где стояло несколько деревянных стульев. Присели там, и я, вопросительно посмотрев на командиров, вновь задал насущный вопрос:

— Что случилось, товарищи?

Воронцов посмотрел на Лосева, и тот, чуть подвинувшись ближе ко мне, подался вперёд и негромко стал рассказывать о сложившейся ситуации.

— Алексей, там, у колонн техники, что ты в Троекуровске остановил, немцы зашевелились. Часть брони и грузовиков тех, что были в середине и в конце колонн, им удалось ночью эвакуировать вглубь города. Куда именно — пока выяснить не удалось, с наших позиций не видно, а вперёд разведчиков посылать опасно. Немцы настороже, шуганые все, патруль на каждом углу. Но сейчас я не об этом… Дело в том, что часть танков враг пока утащить не сумел. Наверное, мехводов у них нехватка. Мои ребята, когда смогли, открыли огонь по тем, кто пытался приблизиться. Но снайперов у нас нет, поэтому эффективность огня была… Ну, мягко говоря, неудовлетворительной. Много мимо ушло. Считай, попугали просто. Немцы, услышав стрельбу, вначале бросились наутёк. Но потом, поняв, что прицельного огня с нашей стороны не ведётся, осмелели, стали огрызаться и продолжили заниматься эвакуацией техники в тыл. Вот я и подумал, может быть, у тебя есть силы вернуться на позиции и вдарить им по зубам, как давеча? Или ты совсем не сможешь?

— Вдарить по зубам, говорите? — зевнул я и потёр ладонями лицо, прогоняя сон. Затем поднялся на ноги, вновь зевнул, и, подтянув кальсоны, с готовностью произнёс: — Давайте вдарим, коль надо, — а потом, чуть замявшись, добавил: — Гм, только дайте мне, пожалуйста, минут пять на водные процедуры.

До окраины города добрались на машине с Садовским, которого, оказывается, закрепили за Воронцовым. Мне в помощь, кроме самого Воронцова, были выделены ещё два бойца — Апраксин, с которым я познакомился в госпитале, и Зорькин, с коим бежал через поле, выходя из окружения. Я сам настоял на этом. Люди были хоть и взрослые, но шустрые, проверенные, а значит, в трудную минуту не подведут. Ведь имея рядом с собой сплочённый коллектив, который не дрогнет, можно рассчитывать на любые успехи.

Пригибаясь, чтобы противник не смог нас заметить в бинокль, всей четвёркой прошли через длинный окоп и оказались на моей вчерашней позиции — крайнем правом фланге обороны.

— Всё. Тихо. Сидите и курите, — скомандовал я, решив немного подзабить на субординацию. И тут же, увидев, как Зорькин достаёт пачку папирос, быстро поправился. — В смысле — курить запрещаю. Дым или огонь могут заметить. Поэтому просто курите, не куря.

Никто не стал мне выговаривать за командирский тон, хотя, естественно, командовать красноармейцами, и уж тем более лейтенантом, и уж тем более госбезопасности, я не имел права, но сейчас, в данном оркестре, первую скрипку должен был играть я, а потому никто перечить мне не стал. Команда послушно присела на корточки, в то время, как я аккуратно высунул голову из окопа и, посмотрев в сторону врага, стал оценивать обстановку.

Нужно отдать немцам должное, трупы своих камрадов они эвакуировали. Как и часть техники обеих колонн. Куда конкретно они отвели технику, я увидеть не смог, но очевидно, что подальше от окраины Троекуровска.

Сейчас в правой колонне осталось стоять пять танков, пять бронетранспортёров и пара относительно целых грузовиков. А в левой — восемь танков и семь броневиков. Не сгоревших же, а целых грузовых автомобилей видно не было.

Разведчик говорил, что немцы уже давно, с ночи, эвакуируют технику, а это значит, что, во-первых, эвакуируют они в первую очередь грузовики, а также танки, которые находились в центре и в конце колонны. А во-вторых, эвакуация бронетехники проходит у них в довольно неторопливом темпе. И этому может быть только два объяснения. Они боятся русского снайпера, то есть меня, и у них нет достаточного количества механиков-водителей, которые бы могли управлять застывшими в неподвижности транспортными средствами. Исправные грузовики оттянули с позиции почти полностью. Оно и понятно, обычным автомобилем управлять могут многие, в отличие от специальной техники и уж тем более танка. И судя по тому, что танки всё ещё стоят на своих местах, с теми, кто умеет управлять столь грозным оружием, у противника серьёзные проблемы.

После десяти минут наблюдения, я, наконец, смог увидеть достойные цели. Это были два фрица в танковых пилотках, которые ползком пробрались к стоящему в середине правой колонны Т-2.

«И что, это всё? У них лишь один экипаж этим занимается?» — удивился я.

Подождал, пока немцы начнут залезать на броню и двумя выстрелами поочерёдно уничтожил противника.

Заметил, что из-за дерева появился офицер, яростно жестикулирующий руками, очевидно, контролирующий процесс эвакуации, и отправил в его направлении свинец.

И дёрнулся от неожиданности, увидев, как вспыхнула у противника голова.

Вернул оружие на перезарядку и попенял своим боевым товарищам:

— Вы опять за своё⁈ Вы прекратите мне разные патроны в одну обойму совать? Думаете, мне приятно видеть, как у немчуры башка пылает и из всех щелей и отверстий дым идёт? Поверьте, зрелище не для слабонервных.

Воронцов тут же посмотрел на подчинённых и строго спросил:

— Кто зарядил оружие?

— Я! — ответил Зорькин и пояснил: — Думал, раз ещё не совсем рассвело, зажигательный патрон поможет подсветить цели.

Воронцов вопросительно посмотрел на меня.

Я в отрицании помотал головой.

— Не надо этого делать! Я потом, после таких ужасов, не засну и вообще ночью спать не буду.

Лейтенант тут же перевёл мою просьбу на военный язык.

— Отставить заряжать бронебойно-зажигательные патроны. Обойму снаряжать только бронебойными, — посмотрел на меня и спросил: — Я правильно говорю, Лёш?

— Угу, — согласился с ним я.

И, получив в руки новую винтовку, продолжил высматривать врага.

В течение получаса я уничтожил ещё десятерых гитлеровцев.

Пару водителей, пытавшихся эвакуировать бронетранспортёры. Тройку обычных водил грузовиков и две эвакуационных группы солдат, которые хотели вытащить тела водителей, надеясь, что те будут всё ещё живы.

Но, к их сожалению, живых после моих выстрелов практически не оказалось. И как только они в этом убеждались, то сразу же получали свою долю бронебойного свинца в свои бестолковые головы. Почему бестолковые? А потому, что если бы они были толковые, то сто раз бы подумали, прежде чем нападать на нашу прекрасную Родину! Но ведь перед нападением они об этом не думали. Думали, прогулка у них лёгкая будет. Думали, вскоре у нас по Москве будут маршировать, как по Парижу. Но они горько ошиблись, и вот теперь у них представилась прекрасная возможность в прямом смысле слова хорошенько пораскинуть об этом мозгами.

Услышал сбоку суету. Оторвался от наблюдения и посмотрел на подошедшего командира разведки.

— Ну, что, Забабашкин, видишь их? Как думаешь действовать?

Я обрисовал видимую картину, доложил об уничтоженных врагах и предложил план продолжения уничтожения противника и противодействия его попыткам эвакуации техники.

— Думаю работать отсюда. И думаю, что уже пора продолжать.

— Действуй! А я сейчас дам команду, чтобы мои ребята с разных точек с левого фланга пошумели немного, — сказал тот и ушёл.

Через пять минут с левого фланга немецких позиций начали доноситься звуки выстрелов.

«Ага. Ясно. Разведка отвлекает внимание на себя», — подумал я и, посмотрев на свою группу, попросил доложить о готовности.

— Три винтовки заряжены. Патронов с собой более двухсот штук. Половина бронебойные, — чётко отрапортовал Воронцов.

— Ну, тогда с Богом, товарищи, — совсем не по-атеистически, как следовало бы комсомольцу, коим я был, ответил я.

И, взяв из рук лейтенанта мою родную «мосинку», быстро прицелившись, отправил свинец на встречу с немецкой головой.

Встреча прошла через две секунды и пытавшийся начинать рулить, водитель-механик танка Т-2 исчез из люка, мешком свалившись внутрь «коробочки».

Так как до нашего окопа было весьма большое расстояние, то услышать шум выстрела за тарахтением танкового движка немцы не смогли. Но вот то, что заведённый танк перестал двигаться, сослуживцев водителя-неудачника явно насторожило. Несколько человек, высовываясь из-за забора, стали что-то кричать в сторону неподвижного танка, но подходить при этом не собирались, явно вспоминая вчерашний день. Пока они пытались докричаться до трупа, я отправил в Вальхаллу ещё двух водителей. А затем переключился на солдат у забора. Как только первый из них после моего точного выстрела упал на землю, немчура сразу же поняла, что происходит, засуетилась и стала кричать.

Что именно они горланили, из-за расстояния я, естественно, услышать не мог, но судя по яростному шевелению ротовых отверстий, орали они что-то типа: «аларм!», то есть «тревога!»

Орали явно громко, ибо рты открывались во всю ширь. Грех было этим не воспользоваться, и следующая пуля влетела именно в такое отверстие одного из гитлеровских захватчиков.

Воронцов мне передал новую винтовку, и я сосредоточил своё внимание на паре солдат, суетившихся у первой машины. Они хотели оттащить в сторону раненого офицера, который, по какой-то причине, получив пулю в шею, всё ещё находился в нашем мире. Исправление этого прискорбного недостатка заняло не более трёх секунд. После чего в долгую дорогу в Ад вместе с офицером были отправлены и его потенциальные спасители.

Вернул винтовку на перезарядку и, получив новую, продолжил отстрел самых настоящих нелюдей, которые пришли уничтожать мою страну и мой народ.

После ещё одной минуты интенсивного боя находить подходящие цели стало очень сложно. Те, кто ещё оставался жив, залегли или попрятались, не желая присоединяться к своим погибшим камрадам.

Остававшаяся часть колонны, та, что немцы ещё не успели эвакуировать, вновь обезлюдела. Искать и находить цели стало очень тяжело, однако в какой-то момент мне совершенно случайно удалось заметить группу противников за домами. Через разбитый проём окна было видно, что солдаты забегают за полуразрушенную стену дома и там садятся на землю, чтобы их не было видно с наших позиций.

Сообщил об этом Воронцову и своим добровольным помощникам.

— Ну и отлично! Кого-то ликвидировал, кто-то сдрейфил и спрятался. Считай, что задание выполнил, — сказал лейтенант.

— И на этом всё? Двигаем до дому, до хаты? — пробасил Садовский.

— Нет. Отставить! Сидим пока здесь. Наблюдаем. Немцы вскоре, наверняка, вновь к колоннам вернутся. Не могут не вернуться. У них же приказ — эвакуировать танки с переднего края, ну, а Лёшка их увидит. Глядишь, еще кого подстрелит.

— Да можно и сейчас стрельнуть. Посмотрите, товарищ лейтенант, — сказал я и, дождавшись пока Воронцов поднимется, показав на воронки от бомб, что были метрах в пятистах впереди и чуть правее от нас, предложил: — Может быть, туда передислоцируемся?