Неоконченные сказания

«Описание Острова Нýменор»

Я включил сюда избранные отрывки из отцовского описания Нуменора, хотя они более пейзажны, чем сюжетны, особенно в том, что касается природы острова, потому, что они проясняют и логично сопровождают сказание об Алдарионе и Эрендис. Это описание явно существовало к 1965 году и было написано, вероятно, незадолго до него.

Карту я перерисовал с небольшого, единственного, по всей видимости, чернового наброска, сделанного отцом. На его копию были нанесены только те названия и объекты, которые были отмечены на оригинале. Кроме того, на оригинале в Заливе Андýниэ {Andúnië} была отмечена еще одна гавань, находившаяся несколько к западу от собственно Андýниэ; название ее прочитать трудно, но это почти наверняка Алмайда. Насколько мне известно, больше оно нигде не встречается.

Описание острова Нýменор

Сведения об острове Нýменор {Númenor, Númenórë}, приводимые здесь, происходят из описаний и карт, долгое время хранившихся в архивах Королей Гондора. Архивы же те были лишь малой частью всего, что было написано о Нýменоре, ибо ученые люди острова составили немало трудов по его натуральной истории и географии; труды эти, как и почти все произведения искусств и достижения наук Нýменóра лучших времен, большей частью погибли в Низвержении.

И даже те документы, что хранились в Гондоре или Имладрисе (где заботами Элронда сохранялись уцелевшие сокровища Северных Нýменóрских Королей), немало пострадали от времени и условий хранения. Ибо, хотя спасшиеся в Средиземье, как они говорили, тосковали по Акаллабêту {Akallabêth}, Низверженному, и даже спустя долгое время не перестали считать себя в известной степени изгнанниками, когда стало ясно, что Дарованная Страна отнята назад и что Нýменор исчез навсегда, лишь немногие из уцелевших не сочли изучение того, что осталось от его истории, пустым и приносящим лишь бесполезные сожаления. История Ар-Фаразôна {Ar-Pharazôn} и его нечестивой армады – вот, в сущности, все, что сохранилось в памяти последующих поколений.

Земля Нýменóра сверху напоминала пятилучевую звезду или пятиугольник с сердцевиной протяженностью примерно в двести пятьдесят миль с севера на юг и с востока на запад, из которой исходили пять больших и вытянутых полуостровов. Полуострова эти числились отдельными землями и именовались Форостар (Северные Земли), Андустар (Западные Земли), Хьярнустар (Юго-Западные Земли), Хьярростар (Юго-Восточные) и Орростар (Восточные Земли). Сердцевина острова именовалась Митталмар (Срединные Земли) и не имела выхода к морю помимо Рóменны и ее фьорда. Небольшая часть Митталмара, однако, вычленялась и именовалась Арандор, Королевский Край. В Арандор входила гавань Рóменны, Менельтарма и Арменелос, Город Королей; и во все времена это была самая густонаселенная местность Нýменóра.

Митталмар возвышался над полуостровами (за вычетом их гор и холмов); это был край лугов и долин, и леса здесь были редки. Близ самого сердца Митталмара стояла высокая гора под названием Менельтарма, Столп Небес, посвященная Эру Илýватару. Хотя у подножья горы склоны ее были пологи и травянисты, по мере подъема к вершине она делалась все круче и у самой вершины становилась неодолима; но по склонам горы была проложена вьющаяся вокруг нее дорога, начинавшаяся у подножья с юга и заканчивавшаяся под навесом вершины с севера. Вершина же горы была как бы приплюснута и выровнена и могла вместить множество людей; но за всю историю Нýменóра ничья рука не касалась ее. Ни строения, ни жертвенника, ни даже груды диких камней никогда не было на ней; и никаких других подобий храмов у нýменóрцев не было во все дни их расцвета, до прихода Саурона. Никакого оружия или орудия труда нельзя было приносить туда; и никто не мог говорить там, кроме Короля. И Король говорил там лишь трижды в году: произнося молитву о наступающем годе в день Эрукьермэ {Erukyermë} в первые дни весны, прославляя Эру Илýватара посреди лета в день Эрулайталэ {Erulaitalë} и благодаря его в день Эруханталэ {Eruhantalë} в конце осени. В эти дни Король восходил на гору пешком в сопровождении большой процессии народа, одетого в белое и украшенного гирляндами цветов, хранящего молчание. И в другие дни разрешалось свободно восходить на вершину Менельтармы, по одиночке или в собрании; но говорится, что там хранилось такое великое молчание, что даже чужестранец, не знавший ничего о Нýменóре и его истории, попав туда, не осмеливался говорить вслух. Никакие птицы не залетали на вершину, кроме орлов. Едва кто-либо приближался к вершине, как три орла появлялись и усаживались на трех скалах у западного обрыва; но в дни Трех Молитв они не спускались, а оставались в небе и парили над людьми. Орлов называли Свидетелями Манвэ {Manwë} и верили, что он посылает их из Амана присматривать за Священной Горой и всей страною.

Основание Менельтармы плавно переходило в окружавшую ее равнину, но гора выпускала пять длинных невысоких отрогов в стороны пяти полуостровов, наподобие корней; и отроги эти называли Тармасундар, Корни Столпа. Вдоль юго-западного отрога к горе подходила дорога, что вела на ее вершину; и между этим отрогом и юго-восточным лежала неширокая долина. Она именовалась Нойринан, Долина Могил; ибо в конце ее в скале основания горы были вырублены пещеры, в которых находились могилы Королей и Королев Нýменóра.

Но большая часть Митталмара была отведена под пастбища. Юг его был покрыт травяными холмами, и там, в Эмериэ {Emerië}, была страна Пастухов.

Форростар был наименее плодородной землей: каменистый, почти лишенный леса, за исключением западного склона вересковых взгорий, на котором росли еловые и лиственничные леса. В сторону Северного Мыса земля поднималась к скалистым высотам, и там из моря посреди грозных утесов и скал высился пик Соронтиль. Там были гнездовья множества орлов; и в этом месте Тар-Менельдур Элентирмо выстроил высокую башню, с которой наблюдал за ходом светил.

Андустар в северной своей части тоже был скалистым, и горные ельники его выходили на море. На побережье его были три небольших бухты, вдававшиеся с запада в горы, но здесь утесы во многих местах не обрывались в море, а у подножья их лежала полоса ровной земли. Самая северная из бухт именовалась бухта Андýниэ {Andúnië}, ибо в ней была большая гавань Андýниэ (Заката), и город на берегу, и множество строений, поднимавшихся по крутым склонам за ним. Но большая часть северных земель Андустара была плодородна, и там также росли леса, березовые и буковые по верхам и дубравы с вязами в тенистых низинах. Залив меж Андустаром и Хьярнустаром именовался Эльданна, поскольку был обращен к Эрессэа {Eressëa}; земли по берегам его, укрытые с севера и открытые к западным морям, были теплыми, и здесь выпадало больше всего дождей. На берегу посреди Залива стояла прекраснейшая из всех гаваней Нýменóра, Эльдалондэ {Eldalondë} Зеленая; туда в былые дни чаще всего приходили быстрые белые корабли эльдаров Эрессэа.

Повсюду вокруг этих мест, вверх по открытым морю склонам и далеко вглубь острова, росли вечнозеленые благоуханные деревья, привезенные с Запада и разросшиеся почти столь же прекрасно, по словам эльдаров, как в гавани Эрессэа. Те деревья были величайшей радостью Нýменóра, и их вспоминали во множестве песен спустя много лет после того, как они исчезли навсегда, ибо немногие из них когда-либо произрастали к востоку от Дарованной Земли: ороллайрэ {orollairë} и лайрелоссэ {lairelossë}, нессамельда, вардарианна, таниквелассэ {taniquelassë} и яваннамúрэ {yavannamírë} с плодами золотыми и алыми. Цветы, кора и листья этих деревьев испускали сладостный аромат, и вся та земля была полна их благоуханием; потому ее называли Нúсималдар, Благоухающие Деревья. Многие из них приживались и росли в других местах Нýменóра, хотя и не в таком изобилии; но только здесь росли могучие золотые малинорни, за пять столетий выраставшие до высоты лишь немногим меньшей, чем в самом Эрессэа. Ствол этого дерева был гладок и серебрист, а ветви его тянулись вверх наподобие ветвей бука; но оно никогда не разветвлялось посередине, и ствол его был ровным. Листья его также напоминали листья бука, но были много больше, светло-зеленые сверху и серебристые снизу, и поблескивали на солнце; осенью же они не опадали, а лишь становились светло-золотыми. Весной на нем появлялись гроздья цветов, похожие на цветы вишни, не отцветавшие все лето; и как только раскрывались цветы, опадали листья, так что всю весну и все лето малинорнэ {malinornë} был украшен и окутан золотом, а ствол у него был серо-серебряный[68]. Плоды этого дерева походили на орехи в серебристой скорлупе; и их Тар-Алдарион, шестой Король Нýменóра, подарил некогда королю Гил-Галаду {Gil-galad} Линдонскому. В его стране они не проросли; но часть из них Гил-Галад передал своей родственнице Галадриэли, и под ее властью они проросли и прижились в заповедной земле Лотлóриэн {Lothlórien} близ реки Андуин, и росли там до тех пор, пока все Высокие Эльфы не покинули Средиземье; но те деревья не достигали высоты и величия тех великанов, что росли в Нýменóре.

Под Эльдалондэ в море впадала река Нундуйнэ {Nunduinë}, и на своем пути река эта разливалась небольшим озером Нúсинен, названным так из-за обилия духовитых кустарников и цветов по его берегам.

Хьярнустар в западной части своей был страною гористой, и южные и западные берега его были усеяны большими скалами; но на востоке плодородная и теплая земля его была покрыта виноградниками. Полуострова Хьярнустар и Хьярростар раздались широко, и на всем протяжении побережья между ними земля и море встречались так мирно, как нигде более на всем острове. Там впадала в море река Сирил, самая полноводная из рек острова (ибо все прочие реки, не считая Нундуйнэ на западе, были недлинными и торопливыми ручьями, сбегавшими к морю с окрестных гор), вытекавшая из источников под Менельтармой в долине Нойринан и протекавшая на юг через весь Митталмар. В низовьях своих она становилась широкой и разливистой. В море впадала она посреди обширных болот и тростниковых зарослей, и воды ее пробирались к югу переменчивыми путями через пески; ибо на много миль вокруг там раскинулись песчаные побережья и гальки; и на них селились, в основном, рыбаки, в поселках посреди болот и заводей, из которых самой большой была заводь Ниндамос.

В Хьярростаре в изобилии росли многие разновидности деревьев, и среди них – лауринквэ {laurinquë}, которое очень любили люди за его цветы, другого же применения ему не было. Назвали его так за длинные грозди желтых цветов; и те, кто слышал от эльдаров о Лаурелине, Золотом Древе Валинóра, верили, что лауринквэ происходит от семян того великого Древа, привезенных эльдарами; но это было не так. Со дней Тар-Алдариона в тех местах выращивали множество леса для постройки кораблей.

Орростар был землею более прохладной, но от холодных северо-восточных ветров он был защищен взгорьем, протянувшимся от оконечности полуострова; во внутренних местностях Орростара выращивали злаки, особенно в тех, что граничили с Арандором.

Весь остров Нýменор расположен был так, словно был брошен в море сверху; к западу и чуть к востоку он был вытянут и почти повсюду, кроме южного побережья, обрывался в море скалистыми утесами. Птицы морские, водоплавающие и ныряющие, обитали на берегах Нýменóра в великом множестве. Моряки говорили, что и с закрытыми глазами могли бы сказать, что близок Нýменор, из-за шума птичьих базаров на побережье; и когда какой-либо корабль приближался к земле, птицы снимались со скал и подлетали к нему, радостно приветствуя его, ибо их никогда не убивали и не причиняли им намеренного вреда. Некоторые птицы сопровождали корабли в дальних плаваниях, даже корабли, ходившие в Средиземье. Также и по самому острову птиц водилось без счета, от киринки, птички не больше крапивника, в ярко-алых перышках, чей пронзительный голосок был на пороге человеческого слуха, и до великих орлов, считавшихся священными птицами Манвэ, которым никогда не наносили никакой обиды, пока не настали дни зла и ненависти к Валарам. На протяжении двух тысяч лет, со дней Элроса Тар-Миньятура и до времен Тар-Анкалимона {Tar-Ancalimon} сына Тар-Атанамира, на вершине башни королевского дворца в Арменелосе было орлиное гнездо; и чета орлов всегда жила в нем на попечении Короля.

Путешествовали по острову Нýменóру на конях; ибо все, и мужчины и женщины, очень любили верховую езду и коней, обращаясь с ними почтительно и любовно. Кони их были обучены узнавать голос хозяина с большого расстояния и откликаться на него; и в старых сказках говорилось, что мужчина и женщина, сильно любившие друг друга, могли призывать своих коней к себе в случае нужды одной лишь мыслью. Дороги Нýменóра были большей частью немощеные, приспособленные для верховой езды, поскольку повозки и телеги мало использовались в первые века, а большие грузы доставлялись морем. Главная и старейшая дорога острова, пригодная для колес, вела из крупнейшего порта Рóменны на востоке в королевский город Арменелос и далее в Долину Могил и к Менельтарме; еще в давние времена эта дорога была продолжена до Ондосто в Форростаре, а оттуда – до Андýниэ на западном берегу. По этой дороге везли из Северных земель строительный камень, а с запада – строевой лес, которым были богаты тамошние земли.

С Эдайном пришли в Нýменор многие искусства и ремесла и множество мастеров, которые учились у эльдаров, сохранив при этом свои собственные знания и традиции. Но они не могли взять с собой много сырья и привезли лишь инструменты; и долгое время любой металл в Нýменóре был драгоценным. Привезли они с собой также и много сокровищ, золото, и серебро и драгоценные камни; но в Нýменóре они ничего этого не нашли. Эти вещи они любили за их красоту, и любовь эта пробудила в них алчность в поздние дни, когда они подпали под Тень и стали горделивы и неправедны в своих делах с младшими народами Средиземья. От эльфов Эрессэа нýменóрцы время от времени получали в дар золото, серебро и драгоценности; но эти вещи оставались редкостью и высоко ценились в ранние века, пока власть Королей не распространилась на побережья Востока.

Некоторые металлы были найдены в Нýменóре, и с быстрым ростом горного, литейного и кузнечного дела железные и медные изделия стали обиходными. Среди мастеров Эдайна были оружейники, и, вобрав науки нолдоров, они приобрели великую искусность в изготовлении мечей, боевых топоров, копий и ножей. Гильдия Оружейников продолжала ковать мечи для сохранения мастерства, хотя основная часть их работы заключалась в изготовлении предметов мирного быта. Король и большинство сановников владели мечами по наследству от своих отцов[69]; часто они оставляли мечи своим наследникам. Новый меч обязательно выковывался для Наследника Короля и преподносился ему в день оглашения его титула. Но никто в Нýменóре не носил меча, и долгие годы очень немного оружия изготавливалось в этой стране. Были у них топоры, копья и луки, и охота с луками, пешая и конная, была любимым развлечением нýменóрцев. В поздние дни в средиземских войнах пуще всего боялись враги нýменóрских луков: «Заморские люди», говорится в преданиях, «посылали перед собой огромную тучу, словно дождь из змей или черный стальной вихрь»; и в те дни большие когорты Королевских Лучников вооружались полыми стальными луками и стрелами в черном оперении длиной от наконечника до конца пера в полный элл[71]i.

Но долгое время экипажи нýменóрских кораблей сходили на средиземский берег без оружия; и хотя на борту у них были топоры для рубки строевого леса и луки для охоты на диких ничейных берегах, они не брали их с собой, когда шли к береговым людям. Они были очень огорчены, когда Тень расползлась по побережьям и люди, с которыми они дружили, стали враждебны к ним или начали их бояться; и те, которым они дали железо, обернули его против них же.

Более всего прочего сильные люди Нýменóра любили Море – плавание, ныряние и соревнования в скорости гребли и ловкости управления парусом. Самыми мужественными людьми острова были рыбаки; рыбы по всему побережью острова было в изобилии, и она во все времена была основным источником пропитания в Нýменóре; и все большие города Нýменóра стояли на берегу моря. По большей части из рыбаков вышли Морские Купцы, которые с годами стали гильдией важной и могучей. Говорится, что, когда аданы впервые поплыли через Море в Нýменор, следуя за Звездой, каждый эльфийский корабль из тех, что везли их, вел эльдар, снаряженный Кúрданом; и когда эльфийские капитаны отплыли обратно и увели с собой почти все корабли, немало времени прошло прежде, чем нýменóрцы начали сами выходить в открытое море. Но среди них были корабельщики, которых обучали эльдары; и своими собственными трудами и наукой они смогли постепенно сооружать корабли и плавать на большой воде. Когда с начала Второй Эпохи минуло шестьсот лет, Веантур {Vëantur}, Капитан Королевского флота при Тар-Элендиле, впервые пустился в плаванье к берегам Средиземья. Он привел свой корабль «Энтулессэ» {Entulessë}, что значит «Возвращение», в Митлонд {Mithlond} на весенних западных ветрах и вернулся осенью следующего года. С этого времени мореплавание стало основным занятием для смелых и крепких мужей Нýменóра; и Алдарион, сын Менельдура, женатого на дочери Веантура, основал Гильдию Морских Купцов, в которой объединились все испытанные мореходы Нýменóра; об этом рассказывается в нижеследующем сказании.

«Алдарион и Эрендис»

Эта история была оставлена в самом неразработанном состоянии из всех, собранных в этой книге, и в некоторых местах она потребовала такой редактуры, что я даже усомнился, следует ли включать это сказание в книгу. Однако огромная его ценность как единственного рассказа (помимо летописей и хроник), который дошел до нас из далеких веков Нýменóра до самого сказания о гибели острова («Акаллабêт {Akallabêth}»), и как рассказа, уникального среди сочинений отца по своему содержанию, убедили меня, что исключить этот рассказ из сборника «неоконченных сказаний» было бы неверно.

Чтобы оценить необходимость его редакторской обработки, следует объяснить, что отец в сочинении повествования широко пользовался «набросками сюжета», уделяя пристальное внимание датировкам событий, так что наброски эти имеют много общего с летописными хрониками. В данном случае имеется не менее пяти таких схем, различных друг с другом по полноте проработки отдельных моментов и нередко расходящихся между собой в целом и в деталях. Но эти схемы всегда имеют тенденцию переходить в настоящее повествование, особенно посредством введения в них кратких вставок прямой речи; и в пятом, самом позднем, из набросков истории Алдариона и Эрендис повествовательный элемент становится настолько весомым, что текст разрастается до примерно шестидесяти рукописных листов.

Это движение от дробного хроникального стиля с глаголами в настоящем времени к полноценному повествованию, однако, было очень постепенным по мере развития и написания набросков; и в начальной части истории я переработал множество материала, стараясь придать всему произведению стилистическое единство по ходу его развития. Эта переработка заключалась исключительно во фразировке, и она нигде не меняет и не вводит неаутентичных элементов.

Самый поздний из «набросков», текст, на который я изначально опирался, озаглавлен «Тень тени: Сказание о жене моряка; и Сказание о Королеве-Пастушке». Эта рукопись обрывается, и я не могу дать четкого объяснения, почему отец не стал продолжать ее. Машинописный вариант, доведенный до этого момента, был создан к январю 1965 г. Существуют также две страницы машинописного текста, который я счел позднейшим из всех этих материалов; это, очевидно, начало того, что должно было стать законченной версией всей повести; на этом тексте основывается написанное на стр. 173-5, где схемы сюжетов в большинстве своем скупы. Этот текст озаглавлен «Индис и-Кирьямо «Жена Моряка»: древнее нýменóрское сказание, повествующее о первых происках Тени».

В конце этого повествования (стр. 205) я поместил те скудные наметки дальнейшего хода этой истории, которые можно было представить.

Менельдур был сыном Тар-Элендила, четвертого Короля Нýменóра. Он был третьим ребенком короля: у него были две сестры по именам Сильмариэнь и Исилме {Isilmë}. Старшая вышла за Элатана Андýниэского {Andúnië}, и сыном их был Валандил, Правитель Андýниэ, от которого много позже пошли роды Королей Гондора и Арнора в Средиземье.

Менельдур был человеком тихим, скромным и упражнялся более в размышлениях, нежели в телесных занятиях. Он горячо любил землю Нýменóра и все, что есть в ней, но не заботился Морем, лежавшим вокруг нее; ибо глядел он за пределы Средиземья: его занимали звезды и небо. Все, что он мог найти в учениях Эльдара и Эдайна об Эа и безднах, лежащих вокруг Царства Арды, он внимательно изучал, и больше всего на свете любил он наблюдать за звездами. В Форостаре, на самом севере острова, где воздух был наиболее прозрачен и чист, он выстроил башню, с которой по ночам обозревал небеса и изучал движения небесных светил[71].

Когда Менельдур принял Скипетр, ему пришлось покинуть Форостар и поселиться в большом Королевском дворце в Арменелосе. Он был добрым и мудрым королем, хотя никогда не упускал ни дня, который мог потратить на обогащение своих знаний о небе. Женой его стала женщина великой красоты по имени Алмариань. Она была дочерью Веантура {Vëantur}, Капитана Королевского Флота при Тар-Элендиле; и, хоть сама она любила море не больше, чем это было свойственно всем женщинам той земли, сын ее более пошел в Веантура, ее отца, нежели в Менельдура.

Сыном же Менельдура и Алмариани был Анардил, впоследствии среди Королей Нýменóра известный как Тар-Алдарион. У него было две младших сестры, Айлинэль и Альмиэль, и старшая из них вышла за Орхалдора {Orchaldor}, потомка Дома Хадора, отец которого Хатолдир {Hatholdir} состоял в тесной дружбе с Менельдуром; и сыном Орхалдора и Айлинэли был Соронто, о котором еще будет рассказано здесь[72].

Алдарион – ибо так он зовется во всех сказаниях – скоро вырос статным и сильным, могучим умом и телом, и был он золотоволос, как его мать, и спор на милость и щедрость; но был он куда горделивее, чем его отец, и становился все более и более своевольным. С самого раннего возраста он любил Море и душою стремился к корабельному делу. Он мало любил северную страну и все время, которое отпускал ему отец, проводил на берегах моря, большей частью близ Рóменны {Rómenna}, где была главная гавань Нýменóра и где находились самые большие верфи и жили самые умелые корабелы. Отец его много лет не препятствовал ему в этом, так как ему по сердцу было то, что Алдарион крепнет и трудится руками и головой.

Веантур, отец матери Алдариона, очень любил внука, и Алдарион часто жил в доме Веантура на южном берегу устья Рóменны. У этого дома была собственная пристань, и на ней всегда стояло много небольших шлюпок, ибо Веантур никогда не путешествовал посуху, если мог добраться водой; и там, еще ребенком, Алдарион выучился грести, а позже – и ходить под парусом. Еще до того, как он вполне вырос, он уже мог провести корабль с большим экипажем от одной гавани до другой.

Случилось однажды, что Веантур сказал своему внуку:

– Анардилья, подходит весна, и с ней – день твоего совершеннолетия. – Ибо в тот апрель Алдариону исполнялось двадцать пять лет. – Я придумал, как достойно отметить этот день. Мне лет уже много больше, и я не думаю уже, что часто доведется мне покидать свой славный дом и благословенные берега Нýменóра; но хотя бы еще раз я хочу выйти в Великое Море и развернуться навстречу северным и восточным ветрам. В этом году ты поплывешь со мной, и мы пойдем в Митлонд {Mithlond} и увидим высокие синие горы Средиземья и зеленую страну Эльдара у их подножий. Тепло примут тебя Кúрдан {Círdan} Корабельщик и Король Гил-Галад {Gil-galad}. Поговори об этом со своим отцом[73].

Когда Алдарион рассказал об этом замысле отцу и попросил у него разрешения отплыть, как только подуют благоприятные весенние ветры, Менельдур неохотно согласился. Он помрачнел, словно почувствовал, что большее стоит за этим плаванием, чем может угадать его сердце. Но, посмотрев на сияющее лицо сына, он ничем не выказал своих мыслей.

– Поступай, как велит тебе сердце, онья, – сказал он. – Я буду очень скучать по тебе; но раз Веантур будет капитаном, то, милостью Валаров, я буду жить доброй надеждой на твое возвращение. Только не подпади под чары Большой Земли, ты, которому однажды придется стать Королем и Отцом этого Острова!

Так случилось, что в полное ясного солнца и светлого ветра утро теплой весны семьсот двадцать пятого года Второй Эпохи сын Королевского Наследника Нýменóра[74] отчалил от берега; и еще до захода солнца увидел он, как сверкающий остров тонет в море, и последней скрывается вершина Менельтармы, темным пальцем против садящегося солнца.

Говорится, что Алдарион собственноручно вел дневники всех своих путешествий в Средиземье и что они долгое время хранились в Рóменне, но потом все были утеряны. О первом его путешествии известно немногое, помимо того, что он вступил в дружбу с Кúрданом и Гил-Галадом, побывал в Линдоне на западе Эриадора и дивился всему, что видел. Он не возвращался более двух лет, и Менельдур был в сильном беспокойстве. Говорится, что задержался Алдарион из любознательности – он жаждал научиться от Кúрдана всему, чему только мог, и в деле строительства и вождения кораблей, и в постройке волноломов и молов для отражения ярости моря.

Великая радость наполнила Рóменну и Арменелос, когда люди увидели большой корабль «Нýмеррáмар», что значит «Крылья Запада», поднимающийся из моря, алея в закатном солнце золотыми парусами. Лето уже почти подошло к концу, и близился день Эруханталэ {Eruhantalë}. Когда Менельдур встретился с сыном в доме Веантура, ему показалось, что Алдарион стал выше ростом и ярче стали глаза его; но взгляд их был устремлен вдаль.

– Что из виденного тобой, онья, в дальних твоих путешествиях, стоит в твоей памяти живее всего?

Алдарион же молчал, глядя на восток в ночную тьму. Наконец он ответил, но тихо, словно говоря сам с собой:

– Дивный народ эльфов? Зеленые берега? Горы, окутанные облаками? Беспредельные страны, укрытые туманом и тенью? Я не знаю.

Он умолк, и Менельдур понял, что сын не высказал всего, что было у него на душе. Ибо Алдарион был очарован Великим Морем и одиноким плаванием вдали ото всех берегов, по воле ветров, в клочьях пены, взрезаемой носом корабля, к неизвестным берегам и гаваням; и эта любовь и это стремление не оставили его до конца жизни.

Веантур более не покидал Нýменóра; «Нýмеррáмар» же он подарил Алдариону. Через три года Алдарион снова выпросил разрешения отплыть и отправился в Линдон. Три года был он в плавании; и спустя немного времени предпринял еще одно путешествие, которое продлилось четыре года, ибо говорится, что Алдариону мало уже было плавания в Митлонд, и он начал обследовать побережье к югу за устьями Барандуина, Гватлó {Gwathló} и Ангрена, и обогнул черный мыс Рас Мортиль {Morthil}, и увидел великий залив Белфалас и горы страны Амрота {Amroth}, где еще живут до сих пор эльфы-нандоры[76].

На тридцать девятом году жизни Алдарион вернулся в Нýменор и привез своему отцу дары от Гил-Галада; ибо на следующий год, как давно уже было объявлено, Тар-Элендил вручил скипетр своему сыну, и Тар-Менельдур стал королем. Тогда Алдарион сдержал на некоторое время свою страсть и оставался дома ради спокойствия своего отца; в те дни он пустил в ход знания о кораблестроении, полученные у Кúрдана, и добавил к ним много от себя, и привлек множество людей к усовершенствованиям гаваней и пристаней, ибо ему все время хотелось строить все» большие суда. Но тоска по морю с новой силой нашла на него, и он снова уплыл из Нýменóра, и еще раз; теперь он обратился к плаваниям, в которые нельзя было пускаться на одном корабле. Поэтому он основал Гильдию Морских Купцов {Guild of Venturers}, прославленную впоследствии; в это братство вступили все самые храбрые и отчаянные моряки, и просились в нее юноши даже из внутренних земель Нýменóра, а Алдариона стали называть Великим Капитаном. В то время он, не желая жить на суше в Арменелосе, выстроил себе корабль, ставший ему жилищем; поэтому он назвал его «Эамбар» {Eämbar} и время от времени ходил на нем из одной гавани Нýменóра в другую; но большую часть времени этот корабль стоял на якоре возле Тола Уйнэн: так назывался маленький островок в заливе Рóменны, который воздвигла там Уйнэн Владычица Морей[77]. На «Эамбаре» располагался и Цех Морских Купцов, и там хранились записи об их великих походах[78]; ибо Тар-Менельдур относился к предприятиям сына прохладно и не слушал рассказов о его путешествиях, считая, что они сеют семена беспокойства и стремления овладевать чужими землями.

В то время Алдарион отошел от своего отца и перестал разговаривать с ним открыто о своих делах и замыслах; но Королева Алмариань поддерживала сына во всех его начинаниях, и Менельдуру приходилось соглашаться с ходом событий. Ибо Морские Купцы росли в числе и поднимались в почете; они назвали себя Уйнэндили, поклонники Уйнэн; и все труднее становилось осаживать и сдерживать их Капитана. Корабли нýменóрцев в те дни делались все больше и вместительнее, пока они не стали способны совершать дальние плавания со множеством людей и большими грузами на борту; и Алдарион часто отлучался из Нýменóра. Тар-Менельдур стал во всем противиться сыну и наложил запрет на вырубку нýменóрских деревьев для нужд судостроения; тогда Алдарион подумал, что лес можно найти в Средиземье; он стал искать там гавань для починки своих кораблей. В путешествиях вдоль берегов он с восторгом глядел на огромные леса; и в устье реки, которую нýменóрцы назвали Гватир {Gwathir}, Река Тени, он основал Виньялондэ {Vinyalondë}, Новую Гавань[79].

Но когда без малого восемьсот лет исполнилось с начала Второй Эпохи, Тар-Менельдур повелел своему сыну остаться в Нýменóре и на время прекратить плавания на восток; ибо он хотел провозгласить Алдариона Королевским Наследником, как делали это другие Короли до него при вступлении Наследника в этот возраст. На это время Менельдур и его сын примирились, и между ними воцарилось согласие; и посреди веселого пира, на сотом году жизни Алдарион был провозглашен Наследником и получил от отца титул и полномочия Начальника Кораблей и Гаваней Нýменóра. На пир в Арменелос явился из своего поместья на западе Острова и некто Берегар, и с ним его дочь Эрендис. Королева Алмариань отметила ее редкую в Нýменóре красоту; ибо Берегар своим древним родом происходил из Дома Беора {Bëor}, хотя и не принадлежал к царственной ветви Элроса, и Эрендис была темноволоса, стройна и изящна, и глаза у нее, как у всех в ее роду, были серые и ясные[80]. Эрендис же смотрела во все глаза на Алдариона, и не видела вокруг ничего, кроме его величавой красоты. Эрендис вошла в окружение Королевы, и она была в чести также у Короля; но мало доводилось ей видеть Алдариона, который был занят насаждением лесов, ибо в те дни он заботился о том, чтобы в будущем у Нýменóра не было недостатка в строевом лесе. Спустя немного времени в Гильдии Морских Купцов начались волнения, ибо Купцы не довольствовались редкими и короткими плаваниями под началом малых капитанов; и по прошествии шести лет с провозглашения Королевским Наследником Алдарион решил снова отправиться в Средиземье. Король отпустил его холодно, ибо Алдарион не выполнил просьбу отца пожить в Нýменóре и найти себе супругу; но весной того года Алдарион отправился в плавание. Зайдя же проститься с матерью, он встретил в свите Королевы Эрендис; и, увидев ее, поразился той силе, что таилась в ней.

И Алмариань сказала ему:

– Так ли надо тебе снова уплывать, сын мой Алдарион? Неужели ничто не может удержать тебя в прекраснейшей из земель смертных?

– Нет, – ответил Алдарион, – есть в Арменелосе то, что прекраснее всего, что можно найти где бы то ни было, даже в странах Эльдара. Но моряки – люди с двумя душами и вечно в войне с самими собой; страсть к Морю все держит меня.

Эрендис решила, что сказанное было сказано и для нее; и с того времени сердце ее было полностью отдано Алдариону, хотя и без надежды. В те дни ни по закону, ни по обычаю не было обязательно, чтобы члены королевского дома и даже Королевские Наследники сочетались браком только с потомками Элроса Тар-Миньятура; но Эрендис казалось, что Алдарион слишком высокого положения для нее. С той поры она ни на кого не смотрела, и отвергала все сватовства.

Прошло семь лет, прежде чем Алдарион вернулся, привезя с собой много золота и серебра; и он поговорил с отцом о своем путешествии и своих свершениях. Менельдур же сказал:

– Лучше бы ты был со мною, чем добывал какие-то известия или дары в Темных Землях. Это – дело купцов и посыльных, а не Королевского Наследника. Для чего лишнее серебро и золото, кроме как для того, чтобы в гордыне употреблять его там, где подошло бы и что другое? Королевскому дому нужен человек, который знает и любит эту землю и ее народ, которым ему править.

– Разве я каждый день не знаюсь с людьми? – ответил Алдарион. – Я умею вести их и править ими, как захочу.

– Скажи лучше – с некоторыми из людей, нравом схожими с тобой, – возразил Король. – А в Нýменóре есть еще женщины, и их немногим меньше, чем мужчин; а, кроме твоей матери, которой и вправду можешь ты править, как хочешь, что ты знаешь о них? А ведь тебе когда-нибудь придется жениться.

– Когда-нибудь! – сказал Алдарион. – Но не раньше, чем придется; и еще позже – если кто-нибудь станет пытаться женить меня насильно. У меня есть дела поважнее, потому что к ним лежит моя душа. «Постыла жизнь жене моряка»; а моряк, который одинок и не прикован к берегу, может плавать дальше и лучше знает, как обращаться с морем.

– Дальше, но с меньшим смыслом, – возразил Менельдур. – И не тебе «обращаться с морем», сын мой Алдарион. Разве ты забыл, что Эдайн живет здесь по милости Владык Запада, что Уйнэн добра к нам, а Оссэ {Ossë} усмирен? Наши корабли хранимы, и не наши руки ведут их. Потому не возгордись, не то милость покинет тебя; и не думай, что она пребудет на тех, кто без нужды играется своей жизнью на скалах неведомых берегов или в землях темных людей.

– Тогда для чего же хранимы наши корабли, – спросил Алдарион, – если им нельзя плавать ни к каким берегам и нельзя искать еще невиданного?

Больше он не разговаривал с отцом об этом, но проводил свои дни на «Эамбаре» в обществе Морских Купцов, а также в постройке корабля, большего, чем все, которые он строил раньше: этот корабль он назвал «Паларран», «Дальний Странник». Но теперь он часто встречался с Эрендис – и это было устроено Королевой; а Король, узнав об их встречах, поволновался, но не расстроился.

– Добрым делом было бы исцелить Алдариона от его непокоя, – сказал он, – до того, как он покорит сердце какой-нибудь женщины.

– Чем же исцелить его, если не любовью? – спросила в ответ Королева.

– Эрендис еще молода, – возразил Менельдур, но Алмариань ответила:

– У рода Эрендис жизнь не такая долгая, какая дарована потомкам Элроса; и сердце ее уже покорено[81].

«Паларран» был готов, и Алдарион снова стал готовиться к отплытию. На этот раз Менельдур разгневался, хотя Королева и уговорила его не применять к сыну королевскую власть. Здесь нужно сказать о таком обычае: когда от Нýменóра в Средиземье отчаливал корабль, женщина, чаще всего из рода капитана, водружала на бушприт корабля Зеленый Венок Возвращения, сплетенный из ветвей дерева ойолайрэ {oiolairë}, что значит «вечное лето» – это дерево подарили нýменóрцам эльдары[82], наказав, чтобы те носили его ветви на своих кораблях в знак дружбы с Оссэ и Уйнэн. Листья этого дерева всегда были зелены, сочны и духовиты; и оно хорошо росло на морском воздухе. Но Менельдур запретил Королеве и сестрам Алдариона доставить венок ойолайрэ в Рóменну, где стоял «Паларран», сказав, что он не дает сыну своего благословения, потому что тот отправляется против его воли; и Алдарион, услышав об этом, сказал:

– Если мне суждено отправиться без благословения и без венка – пусть будет так.

Королева опечалилась; но Эрендис сказала ей:

– Таринья, если ты сплетешь венок из ветвей эльфийского дерева, я принесу его в гавань, с твоего позволения; ведь мне Король не запретил этого.

Моряки сочли дурным знамением то, что Капитану приходится отчаливать без благословения; но, когда все уже было готово и матросы собирались выбирать якоря, появилась Эрендис, хотя она и не любила шума и толкотни большой гавани и криков чаек. Алдарион радостно и удивленно поприветствовал ее; а она сказала:

– Я принесла тебе Венок Возвращения, господин – от Королевы.

– От Королевы? – переспросил Алдарион другим уже голосом.

– Да, господин, – сказала она, – но я просила ее изволения на это. Не одна твоя семья будет рада твоему возвращению, да случится это скорее.

И тогда Алдарион впервые посмотрел на Эрендис с любовью; и долго стоял он на корме, глядя на берег, пока «Паларран» уходил в море. Говорится, что он спешил вернуться из того похода и отсутствовал меньше, чем собирался; а вернувшись, он привез подарки для Королевы и ее фрейлин, но самый богатый подарок – большой алмаз – для Эрендис. Холодно на этот раз приветствовал сына Король; с упреком сказал Менельдур, что такой подарок Королевскому Наследнику не подобает делать иначе, чем в залог помолвки; и потребовал, чтобы Алдарион объявил, что у него на уме.

– В знак благодарности, – ответил тот, – я привез его сердцу, что осталось теплым тогда, когда остальные охладели.

– Холодное сердце не исторгнет тепла из других сердец ни при прощании, ни при встрече, – сказал Менельдур; и он еще раз попросил Алдариона подумать о женитьбе, хотя и не говорил об Эрендис.

Алдарион же не думал об этом вовсе, ибо он всегда противился тем более, чем более понуждали его; он стал к Эрендис холоднее, чем был, и задумал покинуть Нýменор и вернуться к своим делам в Виньялондэ. Жизнь на суше томила его, потому что на своем корабле он не был подвластен ничьей воле, а Морские Купцы, сопровождавшие его в его плаваниях, испытывали к Великому Капитану только любовь и почтение. Но теперь Менельдур запретил ему уплывать; Алдарион же еще до исхода зимы снарядил семь кораблей и большую часть Морских Купцов наперекор воле Короля. Королева не решилась вызвать на себя гнев Менельдура; но ночью женщина, закутанная в плащ, пришла в гавань с венком и передала его Алдариону, сказав: «Это от Госпожи Западных Земель» – ибо так называли Эрендис – и скрылась.

В ответ на открытое неповиновение Алдариона Король сложил с него власть Начальника Кораблей и Гаваней Нýменóра; он закрыл Цех Гильдии Морских Купцов на «Эамбаре» и запретил порубку любого леса на постройку кораблей. Прошло пять лет; и Алдарион вернулся с девятью кораблями – два из них были построены в Виньялондэ – и все они были нагружены отличным лесом с берегов Средиземья. Когда же Алдарион увидел, что произошло в его отсутствие, он разгневался и сказал своему отцу:

– Если никто не рад мне в Нýменóре, и нет здесь дела моим рукам, и нельзя мне здесь чинить свои корабли, то я вернусь назад, и очень быстро: ветра были суровы[83], и мне нужно чиниться. Разве нечем больше заняться сыну Короля, кроме как глядеть в лица женщин в поисках своей суженой? Я занялся лесным делом и был рачителен в нем; до конца моих дней в Нýменóре станет больше леса, чем сейчас, под твоим скипетром.

И, верный своему слову, в тот же год Алдарион с самыми отважными из Морских Купцов на трех кораблях уплыл снова, без благословения и без венка; ибо Менельдур наложил запрет на это всем женщинам своего двора и женам Купцов и окружил Рóменну дозорами.

В том плавании Алдарион пробыл так долго, что начали уже бояться за него; и сам Менельдур был обеспокоен, хотя и верил в милость Валаров, хранящую корабли Нýменóра[84]. Когда прошло десять лет с его отплытия, Эрендис, наконец, отчаялась и, решив, что Алдариона постигло несчастье, или же что он остался жить в Средиземье, а также и для того, чтобы избавиться от надоедливых женихов, она отпросилась у Королевы, оставила Арменелос и вернулась к своей семье в Западных Землях. Но прошло еще четыре года, и Алдарион вернулся, и корабли его были жестоко потрепаны морем. Сперва он приплыл в гавань Виньялондэ, а оттуда отправился в большой поход вдоль берега на юг, заплыв дальше, чем когда-либо заплывали корабли нýменóрцев; но на обратном пути он попал под встречные ветра и сильные бури, и, едва избежав кораблекрушения в Хараде, он приплыл в Виньялондэ и увидел, что гавань почти разрушена штормами и разграблена враждебными племенами. Трижды верховые западные ветра возвращали его с полдороги из Великого Моря, и молния ударила в тот корабль, на котором плыл он сам, и сломала мачту; лишь тяжким трудом на большой воде ему удалось, наконец, добраться до нýменóрской гавани. Менельдур был очень обрадован возвращению сына; но осудил его за то, что он восстал против воли отца и короля, отринув этим хранительство Валаров и рискуя навлечь ярость Оссэ не только на себя, но и на людей, доверившихся ему. Алдарион повинился, и отец простил его, не только вернув ему звание Начальника Кораблей и Гаваней, но и добавив к нему титул Управителя Лесами.

Алдарион опечалился, не найдя в Арменелосе Эрендис, но был слишком горд, чтобы отправиться искать ее; да и не мог он этого сделать иначе, чем для того, чтобы попросить ее руки, а он еще не хотел связывать себя узами брака. Он занялся исправлением всего того, что пришло в упадок за время его долгого отсутствия, ведь его не было почти двадцать лет; и большие строительства начались тогда, особенно в Рóменне. Он увидел, что много леса рубится на строительство и изготовление всяческих изделий, но вырубки ведутся нерачительно и что мало делается посадок взамен вырубленного; и Алдарион ездил из конца в конец Острова, присматривая за лесонасаждением.

И однажды, едучи через леса по Западным Землям, Алдарион встретил женщину, чьи темные волосы развевались на ветру, а зеленый плащ был застегнут у горла пряжкой с ярким драгоценным камнем; и он принял ее за одну из эльдаров, которые порою приплывали к той части Острова. Но она подъехала ближе, и он узнал Эрендис и увидел, что камень на ней – из тех, что он дарил ей; и он вдруг почувствовал, что любит ее, и ощутил всю пустоту своих дней. Эрендис, увидев его, побледнела и хотела ускакать, но он настиг ее и сказал:

– Вполне я достоин того, чтобы ты бежала прочь от меня, ведь я сам убегал так часто и так далеко! Но прости меня и останься.

Они вместе приехали в дом Берегара, ее отца, и там Алдарион объявил, что желает обручиться с Эрендис; но та не решалась, хотя по обычаю и по долголетию ее народа она была в самом возрасте для брака. Любовь ее к Алдариону не уменьшилась, и не из хитрости медлила она; но она боялась, что в войне между Морем и ее любовью в сердце Алдариона она не победит. Эрендис не хотела довольствоваться малым, лишь бы не потерять все; боясь Моря и горюя о том, что деревья, столь любимые ею, вырубаются на постройку кораблей, она решила: либо она победит Море и корабли, либо они погубят ее.

Алдарион же влюбился в Эрендис всерьез и всюду ходил с ней; он забросил гавани, и верфи, и все дела Гильдии Морских Купцов и перестал валить лес, начав лишь сажать его; в те дни он был счастливее, чем во всей своей жизни, хотя понял он это, лишь оглянувшись на них много потом, когда уже старость пришла к нему. Долго уговаривал он Эрендис отправиться с ним в плавание вокруг Острова на «Эамбаре»; ибо близилось столетие основания Алдарионом Гильдии Морских Купцов, и во всех гаванях Нýменóра устраивались празднества и пиры. Эрендис согласилась, преодолев страх и нелюбовь к морю; и они отплыли из Рóменны и приплыли в Андýниэ на западе Острова. Там Валандил, Правитель Андýниэ и близкий родственник Алдариона[85], устроил большой пир; и на этом пиру он пил за Эрендис, назвав ее Уйнэ́ниэлью, Дочерью Уйнэн, новой Владычицей Моря. Но Эрендис, сидевшая рядом с женой Валандила, возразила так, что многим было слышно:

– Не зови меня таким именем! Я не дочь Уйнэн: скорее, она враг мне.

И снова тревога охватила Эрендис, ибо Алдарион вернулся к своим делам в Рóменне и занялся строительством огромных волноломов и возведением высокой башни на Толе Уйнэн: Калминдон {Calmindon}, Маяк-Башня, назвали ее. Когда же это строительство завершилось, Алдарион вернулся к Эрендис и попросил ее руки; она же вновь отсрочила свадьбу, сказав:

– Я путешествовала с тобой на корабле, господин. До того, как я дам тебе свой ответ, не отправишься ли ты со мной по суше в те места, которые я люблю? Ты слишком мало знаешь об этой земле, а тебе быть ее Королем.

И они отправились вместе, и поехали в Эмериэ {Emerië}, где на зеленых холмах паслись самые большие в Нýменóре стада, и смотрели на белые домики пастухов, и слушали блеянье отар.

Там Эрендис заговорила с Алдарионом и сказала ему:

– Вот здесь я смогу жить счастливо и спокойно.

– Ты сможешь жить там, где пожелаешь, жена Королевского Наследника, – отвечал Алдарион. – И Королевой – во многих прекрасных дворцах, какие захочешь.

– Пока ты станешь Королем, я уже состарюсь, – сказала Эрендис. – А где до того времени будет жить Королевский Наследник?

– Со своей супругой, – ответил Алдарион, – когда отпустят его дела, если только она не сможет разделить их с ним.

– Я не стану делить своего мужа с Владычицей Уйнэн, – сказала Эрендис.

– Это слова, – сказал Алдарион. – Так же и я могу сказать, что не стану делить свою жену с Владыкой Лесов Оромэ {Oromë}, из-за того, что она любит деревья, растущие на воле.

– Воистину, не станешь, – сказала Эрендис, – ведь ты любое дерево готов свалить в дар Уйнэн, будь твоя воля.

– Назови любое дерево, которое тебе по сердцу, и оно будет стоять до самой смерти своей, – предложил Алдарион.

– Я люблю все, что растет на этом Острове, – ответила Эрендис.

И они долго ехали молча; а после этого дня расстались, и Эрендис вернулась в дом своего отца. Ему она ничего не сказала, но матери своей Нýнет {Núneth} пересказала весь разговор с Алдарионом.

– Все или ничего, Эрендис? – сказала Нýнет. – Так ты вела себя, как ребенок. Ты же любишь его, а он – великий человек, не говоря уж о его чине; любовь к нему нелегко будет тебе выкинуть из сердца. Женщина должна делить любовь своего мужа с его любовью к своему делу и с пламенем его души, иначе она делает его недостойным любви. Но не думаю, что ты поймешь этот совет. Я же грущу потому, что настала уже пора тебе выходить замуж; и, родив прекрасное дитя, я надеялась на прекрасных внуков; и если будет их качать колыбель не в королевском дворце, это меня не опечалит.

Совет этот и в самом деле не запал в душу Эрендис; но она поняла, что сердце ее ей не принадлежит и дни ее пусты: более пусты, чем в те годы, когда Алдарион бывал в походах. Ибо он жил в Нýменóре, но дни шли, а он больше не появлялся на западе.

Тогда Королева Алмариань, которой Нýнет рассказала о том, что происходит, опасаясь, что Алдарион вновь станет искать себе утешения в дальнем путешествии – ибо он долго уже жил на берегу – послала Эрендис письмо, прося ее вернуться в Арменелос; и Эрендис, побуждаемая Нýнет и велением своего сердца, послушалась. Там они помирились с Алдарионом; и весной того года, когда подошло время Эрукьерме {Erukyermë}, они в свите Короля поднялись на вершину Менельтармы, Священной Горы нýменóрцев[86]. Когда все уже спустились оттуда, Алдарион и Эрендис остались на вершине; и они смотрели вокруг, на Остров Вестернессэ {Westernesse}, покрытый весенней зеленью, и видели сияние на Западе, где вдалеке стоял Аваллóнэ {Avallónë}[87], и тени на Востоке, над Великим Морем; а над ними распростерся голубой Менель. Они молчали, ибо лишь Королю разрешалось говорить на вершине Менельтармы; но когда они спускались, Эрендис приостановилась, глядя в сторону Эмериэ и дальше к лесам ее родины.

– Неужели тебе немил Йôзâйян {Yôzâyan}? – спросила она.

– Истинно, мил, – ответил Алдарион, – хоть ты, наверно, не поверишь этому. Но я думаю еще и о том, каким он может стать в грядущие времена, и о надежде и славе его народа; и думаю я, что не должен такой дар лежать без дела про запас.

Эрендис возразила ему, сказав:

– Дары, что приходят от Валаров, а через них – от Единого, надо любить просто так и во все времена. Они даны не для торга, не для обмена на лучшее или большее. Аданы остаются смертными людьми, Алдарион, как бы велики они ни были: и нам не жить в грядущих временах, не то как бы не потерять нынешнее, променяв его на собственную пустую выдумку. – И, сняв алмаз со своего плаща, Эрендис спросила Алдариона. – Разве ты позволишь мне обменять этот камень на что-нибудь другое, что мне понравится?

– Нет! – ответил он. – Но ты ведь не запираешь его в сундуке. Хотя мне кажется, что ты слишком высоко носишь его: он тускнеет рядом с блеском твоих глаз.

И он поцеловал ее глаза, и тут все страхи оставили ее, и она приняла его; и так они помолвились на крутой тропе по склону Менельтармы.

Они вернулись в Арменелос, и Алдарион представил Эрендис Тар-Менельдуру невестой Королевского Наследника; и Король возрадовался, и большое веселье было в столице и по всему Острову. На помолвку Менельдур подарил Эрендис обширные земли в Эмериэ и выстроил на них для нее белый дворец. Алдарион же сказал ей:

– Много у меня еще в сундуках драгоценностей, подарков от королей дальних стран, куда корабли нýменóрцев принесли помощь. Есть у меня камни, зеленые, словно солнечный свет в листьях деревьев, любимых тобой.

– Нет! – сказала Эрендис. – Есть у меня уже подарок от тебя на помолвку, хоть и получила я его много раньше. Других камней у меня нет, и не нужно; и я стану носить его еще выше.

И он увидел, что она заказала мастерам оправить белый камень, похожий на звезду, в серебро; по ее воле Алдарион увенчал ее этой диадемой. Эрендис носила ее много лет, пока не пришли скорби и печали; по этой диадеме назвали ее повсюду Тар-Элестирнэ {Tar-Elestirnë}, Владычица со Звездой на Челе[88]. Так во дворце Короля в Арменелосе и по всему Острову настало время покоя и радости, и в древних книгах записано, что невиданный урожай выдался в то золотое лето года восемьсот пятьдесят восьмого Второй Эпохи.

Только моряки Гильдии Морских Купцов из всего народа были недовольны. Уже пятнадцать лет Алдарион жил в Нýменóре и не снаряжал дальних походов; и, хотя он выучил многих достойных капитанов, без богатства и власти Королевского сына их плавания были не такими долгими и дальними, и редко заплывали они дальше страны Гил-Галада. К тому же на верфях подошел к концу запас дерева, ибо Алдарион забросил леса; и Морские Купцы стали просить его вернуться к делам. Алдарион уступил их просьбам; и сперва Эрендис сопровождала его в лесах, но ее опечалило зрелище деревьев, сперва срубаемых, затем пускаемых в обрезку и распил. Вскоре Алдарион стал ездить один, и они реже бывали вместе.

Настал год, в который все ждали свадьбы Королевского Наследника; ибо не в обычае было, чтобы помолвка затягивалась более, чем на три года. Однажды весенним утром Алдарион выехал из гавани Андýниэ по дороге к дому Берегара; ибо он был зван туда, и Эрендис должна была приехать туда из Арменелоса прежде него. Выехав на гребень горы, прикрывавшей гавань с севера, Алдарион обернулся и поглядел на море. Дул западный ветер, частый в это время года, ветер, который любили все, кто плавал в Средиземье, и волны, увенчанные гребнями пены, накатывались на берег. Тут тоска по морю вдруг охватила Алдариона, словно могучей рукой сжав его горло, и сердце его забилось, и у него перехватило дух. Он овладел собой, и, наконец, повернулся спиной к морю, и продолжил путь; и он выбрал ту дорогу через лес, где встретил некогда Эрендис на коне, похожую на эльфиянку – пятнадцать уже лет назад. Он почти искал ее там взглядом; но ее не было там, и желание увидеть ее погнало его; он приехал в дом Берегара еще засветло.

Эрендис встретила его с радостью, и он был весел; но ничего не сказал об их свадьбе, хотя все думали, что он ездил в Западные Земли также и за этим. Дни шли, и Эрендис стала замечать, что Алдарион все чаще вдруг умолкает во всеобщем веселье; и, глядя на него, она то и дело ловила на себе его взгляд. И сердце ее сжималось: ибо голубые глаза Алдариона стали казаться ей холодными и серыми, и она видела в них тоску и жажду. Этот взгляд был слишком хорошо ей знаком, и ее страшило то, что он означал; но она ничего не сказала ему. Нýнет, все замечавшая, была рада этому; ведь «слова бередят старые раны», – говорила она. Вскоре Алдарион и Эрендис уехали обратно в Арменелос, и чем дальше они отдалялись от моря, тем веселее снова становился Алдарион. Но о своих тяготах он ничего не сказал Эрендис: ибо в нем шла настоящая битва, и битва непримиримая.

Так шел год, и Алдарион не говорил ни о море, ни о свадьбе; но стал часто бывать в Рóменне и среди Морских Купцов. Наконец, когда близилось уже начало следующего года, Король призвал его в свои покои; они были рады встретиться, и их любовь друг к другу не была ничем омрачена.

– Сын мой, – спросил Тар-Менельдур, – когда ты приведешь ко мне мою долгожданную дочь? Прошло уже больше трех лет, достаточный срок. Я дивлюсь, как ты можешь выносить такую длительную отсрочку?

Алдарион помолчал и сказал, наконец:

– Снова на меня находит моя страсть, Атаринья. Восемнадцать лет – долгий пост. Мне трудно лежать в постели и трудно сидеть в седле, и камни твердой земли ранят мне ноги.

Менельдур опечалился и пожалел сына; но муки его он понять не мог, ибо сам никогда не любил корабли; и он сказал:

– Увы! Но ты помолвлен. А по законам Нýменóра и по порядкам Эльдара и Эдайна мужчина не может иметь двух жен. Ты не можешь обручиться с Морем, ибо ты помолвлен с Эрендис.

Тут сердце Алдариона ожесточилось, потому что эти слова напомнили ему их разговор с Эрендис, когда они ехали по Эмериэ; и он подумал – и напрасно – что Эрендис советовалась с его отцом. Он же, когда считал, что кто-то хочет заставить его поступать по-своему, всегда поступал наперекор.

– Кузнец может ковать, конник может ездить, рудокоп может копать, будучи помолвлен, – сказал он. – Так почему же моряк не может плавать?

– Если бы кузнец по пять лет стоял у наковальни, мало было бы жен у кузнецов, – ответил Король. – И редки у моряков жены, которые выносят все, что дарит им судьба, из-за их работы и их нужды. Королевский же Наследник – не моряк ни по роду занятий, ни по нужде.

– Не одна работа правит человеком, – сказал Алдарион. – И есть еще много лет, чтобы повременить.

– О, нет! – возразил Менельдур. – Ты принимаешь свой дар, как должное: надежда же Эрендис короче твоей, и годы ее летят быстрее. Она не из ветви Элроса; и она уже много лет любит тебя.

– Когда я просил ее, она молчала чуть ли не двенадцать лет, – сказал Алдарион. – Я же не прошу и трети этого срока.

– Тогда она не была помолвлена, – ответил Менельдур. – Но теперь ни один из вас не волен. Если она молчала, то, я уверен, лишь боясь того, что, похоже, случилось теперь, раз ты не владеешь собой. Ты притушил этот страх, должно быть; но, хоть ты можешь и не говорить прямо, я вижу, что ты подпал под чары.

И Алдарион сказал сердито:

– Лучше уж было мне поговорить со своей невестой самому, а не через посредника!

И он ушел от отца. Вскоре он сказал Эрендис о своем желании снова отправиться в плавание по большой воде, сказав, что из-за этого он лишился покоя и сна. Она же, побледнев, молчала и сказала, наконец:

– Я думала, ты пришел поговорить о нашей свадьбе...

– Так и будет! – заверил Алдарион. – Так и случится, как только я вернусь, если ты дождешься.

Но, увидев ее горе, он передумал:

– Это будет сейчас, – сказал он, – до исхода этого года. А потом я сооружу корабль, какого еще не строили Морские Купцы, дворец на воде для Королевы. И ты поплывешь со мной, Эрендис, милостью Валаров, Яванны и Оромэ, которых ты любишь; мы поплывем к странам, в которых я покажу тебе леса, каких ты не видела; там и сейчас поют эльдары; леса, которые больше нýменóрских, привольные и нетронутые от начала дней, где еще слышится рог Владыки Оромэ.

Но Эрендис заплакала:

– Нет, Алдарион, – ответила она. – Я рада, что в мире есть еще такое, о чем ты говоришь; но я не увижу этого никогда. Ибо я не хочу: лесам Нýменóра отдано мое сердце. И, увы! если из любви к тебе взойду я на этот корабль, то не сойду с него. Вынести это выше моих сил; едва скроется берег, я умру. Море ненавидит меня; и теперь мне отмстилось за то, что я забрала тебя у него и бегала от тебя. Иди, господин мой! Но сжалься и не трать столько лет, сколько я уже потеряла!

Алдарион был повержен; ибо он говорил со своим отцом в пустой ярости, она же говорила в великой любви. Он не отплыл в тот год; но мало было ему радости и покоя. «Едва скроется берег, она умрет» – сказал он себе. – «Но скоро я умру, если не скроется он. Так если уж суждено нам прожить сколько-то лет вместе, то я должен плыть один, и скорее».

Он начал, наконец, готовиться отплыть по весне; и Морские Купцы были рады, как никто на всем Острове из тех, кто знал о том, что происходит. Было снаряжено три корабля, и в месяц вúрессэ {Víressë} они отчалили. Эрендис сама повесила зеленый венок ойолайрэ на бушприт «Паларрана» и скрывала слезы, пока корабли не вышли из могучих новых волноломов гавани.

Шесть с лишним лет прошло, прежде чем Алдарион вернулся в Нýменор. Даже Королева Алмариань была холодна к нему по возвращении, и Купцы попали в опалу; ибо люди сочли, что Алдарион слишком жесток к Эрендис. Он же и вправду задержался дольше, чем собирался; ибо гавань Виньялондэ он нашел полностью разрушенной, и море свело на нет все его труды по восстановлению ее. Люди по побережью стали бояться нýменóрцев или же начали открыто враждовать с ними; и Алдарион услышал слухи о каком-то средиземском правителе, который ненавидит людей на кораблях. Затем, когда уже он повернул домой, с юга налетел бешеный ветер, и Алдариона занесло далеко на север. На некоторое время он задержался в Митлонде, а когда снова вывел корабли в море, их опять унесло в опасные северные воды, полные льдов, где они жестоко страдали от холода. Наконец море и ветра успокоились, но когда Алдарион всматривался с бушприта «Паларрана» и увидел на горизонте Менельтарму, взгляд его упал на зеленый венок – и он увидел, что тот завял. Алдарион испугался, ибо такого никогда не случалось с венками ойолайрэ, пока брызги воды омывали их.

– Он замерз, капитан, – сказал моряк, стоявший рядом. – Было слишком холодно. Как же я рад снова видеть наш Столп!

Когда Алдарион пришел к Эрендис, она долго смотрела на него, но не выходила ему навстречу; и он стоял некоторое время, не зная, что сказать, чем вовсе не отличался он обычно.

– Сядь, господин мой, – сказала Эрендис, – и сперва расскажи мне про все свои деяния. Многое, должно быть, видел ты и совершил за эти долгие годы!

И Алдарион, запинаясь, начал, а она сидела молча и слушала, пока он не рассказал ей всю повесть о своих тяготах и задержках; и когда он закончил, она сказала:

– Благодарение Валарам, чьей милостью ты, наконец, вернулся. И благодарение им также за то, что я не отправилась с тобой; ибо я увяла бы быстрее любого венка.

– Твой зеленый венок попал на холод против моей воли, – ответил он. - Прогони меня теперь, если хочешь, и люди, я думаю, не станут винить тебя. Разве смею я надеяться, что твоя любовь окажется долговечнее дивного ойолайрэ?

– Так воистину оказалось, – ответила Эрендис. – Еще не застудилась она до смерти, Алдарион. Увы! Как я могу прогнать тебя, когда вижу тебя вновь, прекрасного, как солнце после зимы!

– Так пусть же придут теперь весна и лето! – сказал Алдарион.

– И пусть не вернется зима, – добавила Эрендис.

И к радости Менельдура и Алмариани свадьба Королевского Наследника была назначена на следующую весну; и так и случилось. В год восемьсот семидесятый Второй Эпохи Алдарион и Эрендис обручились в Арменелосе, и в каждом доме звучала музыка, и на улицах пели мужчины и женщины. После того Королевский Наследник и новобрачная путешествовали по всему Острову, пока посреди лета не приехали они в Андýниэ, где Валандил, его правитель, приготовил им заключительный пир; и весь народ Западных Земель собрался туда из любви к Эрендис и гордости, что Королева Нýменóра происходит из них.

Утром после пира Алдарион смотрел из окна спальни, выходившего на запад, на море.

– Смотри, Эрендис! – воскликнул он вдруг. – Корабль идет в гавань; и это не нýменóрский корабль, а такой, на какой ни мне, ни тебе не взойти, даже если захотим.

И Эрендис выглянула и увидела стройный белый корабль, окруженный белыми птицами в лучах солнца; и парус его сверкал серебром, когда, разрезая пену, он вошел в гавань. Так эльдары почтили свадьбу Эрендис из любви к народу Западных Земель, с которым бо-лее всего были они дружны[89]. Корабль их был гружен цветами для украшения празднества, и все, севшие за столы ввечеру, были увенчаны эланором[90] и сладостным лиссуином, чей аромат веселит сердце. Привезли они с собой также и менестрелей, певцов, что помнили песни эльфов и людей давних дней Нарготронда и Гондолина; и много эльфов, дивных и величавых, сидело меж людей за столами. Но люди Андýниэ говорили, что ни один из них не был прекраснее Эрендис; эльфы же сказали, что глаза ее ясны, как глаза Морвен Эледвен {Morwen Eledhwen} в былые времена[91] или даже глаза жительниц Аваллóнэ.

Привезли эльдары также и множество даров. Алдариону они подарили саженец дерева, кора которого была белоснежной, а ствол – прямым, крепким и прочным, словно стальной; листвы же на нем еще не было.

– Благодарю вас, – сказал Алдарион эльфам. – Древесина такого дерева, должно быть, воистину драгоценна.

– Может быть; мы не знаем, – ответили они. – Ни одно из них еще не было срублено. Летом оно носит прохладную листву, а зимой – цветы. Мы ценим его за это.

Эрендис же они подарили двух птичек с золотыми клювами и лапками. Они пели друг другу на много ладов, не повторяясь ни в одной песне и трели; если же их разделяли, они тут же слетались друг к другу, и не пели поодиночке.

– Как же мне держать их? – спросила Эрендис.

– Пусть летают и будут свободны, – ответил эльдар. – Мы говорили им о тебе; и они будут с тобой, где ты ни поселишься. Они живут вместе всю жизнь, а живут они долго. Быть может, в садах твоих детей будет петь множество таких птиц.

В ту ночь Эрендис проснулась, и сладостный аромат донесся до нее из окна; ночь была светла, ибо полная луна стояла на западе. Встав с постели, Эрендис выглянула в окно и увидела, как вся земля спит, одетая серебром; на подоконнике же сидели бок о бок две птички.

Когда празднества окончились, Алдарион и Эрендис отправились погостить в ее дом; и птички снова поселились на подоконнике. Через некоторое время молодые попрощались с Берегаром и Нýнет и поехали обратно в Арменелос; ибо там пожелал Король поселить своего Наследника, и для них был приготовлен дворец посреди сада. Там было посажено эльфийское дерево, и эльфийские птички пели на его ветвях.

Через два года Эрендис понесла и весной следующего года родила Алдариону дочь. С самого рождения девочка была красавицей и все хорошела: как гласят предания, прекраснейшая из женщин, рождавшихся в ветви Элроса, кроме лишь Ар-Зимрафели {Ar-Zimraрhel}, последней. Когда пришла пора дать ей первое имя, ее назвали Анкалимэ {Ancalimë}. Эрендис радовалась в душе, ибо думала: «Теперь Алдарион наверняка захочет сына, чтобы тот стал его наследником; и еще долго проживет со мной». Втайне она все еще боялась Моря и его власти над сердцем мужа; и хотя она пыталась спрятать этот страх, всякий раз, когда он отправлялся на верфь или засиживался с Морскими Купцами, она ревновала его. Один раз Алдарион позвал ее на «Эамбар», но, увидев в ее глазах, что она не рада, больше никогда не предлагал ей этого. Прожив пять лет на берегу, Алдарион снова занялся своим Лесным Хозяйством и часто подолгу отсутствовал дома. Теперь, главным образом, благодаря его рачительности, в Нýменóре и вправду было вдосталь леса, но из-за того, что больше стало народу, нужда в строевом лесе и в дереве для различных работ была постоянной. Ибо в те давние дни, хотя многие и работали очень умело с камнем и металлами – ведь Эдайн в старину многому выучился у Нолдора – нýменóрцы любили все деревянное, в повседневных ли надобностях или же в украшениях изящной резьбы. В то время Алдарион снова много заботился о будущем, насаждая лес везде, где тот вырубали, и сажал новые леса, где только была свободная земля, подходившая каким-либо деревьям. Именно тогда его стали повсеместно звать Алдарионом, и под этим именем его помнят среди тех, кто держал скипетр Нýменóра. Но многим, и не только Эрендис, казалось, что он мало любит сами деревья, а заботится о них больше как о древесине для своих нужд.

Немногим иначе было и с Морем. Ибо, как давно уже сказала Нýнет своей дочери: «Он может любить корабли, дочь моя, ибо они созданы умом и руками человека; но я думаю, не ветра и не большие воды так терзают его сердце, и не неведомые земли, а какой-то огонь в душе или какая-то мечта, преследующая его». И это, должно быть, было близко к истине; ибо Алдарион был прозорлив и предвидел те дни, когда народу понадобится больше места и больше богатства; и, сознавал ли он это ясно сам или нет, он мечтал о славе Нýменóра и могуществе его Королей и искал, куда им шагнуть, чтобы возвеличить свои владения. Поэтому вскоре от лесничества он вернулся к кораблестроению, и ему привиделся могучий корабль, похожий на крепость, с высокими мачтами и парусами, широкими, как облака, несущий на себе целый город людей и грузов. И на верфях Рóменны заработали пилы и молотки, и, наконец, из малых частей собрался огромный скелет со множеством ребер; люди дивились на него. «Туруфанто» {Turuphanto}, «Деревянный Кит», называли его, но имя ему было другое.

Эрендис узнала об этом, хотя Алдарион не говорил ей, и встревожилась. Однажды она, наконец, сказала ему:

– Что там за возня с кораблями, Начальник Гаваней? Разве не хватит с нас? Сколько прекрасных деревьев было срублено до срока в этом году? – Она говорила полушутя и улыбалась.

– Мужчина на земле должен трудиться, – отвечал он, – даже если у него прекрасная жена. Деревья растут и падают. Я вырастил их больше, чем срублено. – Он тоже говорил весело, но не смотрел ей в глаза; и больше они не разговаривали об этом между собой.

Но когда Анкалимэ почти исполнилось четыре года, Алдарион, наконец, открыто объявил Эрендис о своем желании снова покинуть Нýменор. Она сидела молча, ибо он не сказал ей ничего, чего бы она сама не знала; и слова были напрасны. Он подождал до дня рождения Анкалимэ и расстарался для нее в тот день. Она смеялась и веселилась, хотя остальные в доме были невеселы; и когда она пошла ко сну, она спросила отца:

– Татанья, ты возьмешь меня с собой этим летом? Я хочу увидеть белый дворец в стране овечек, про который рассказывала мамиль.

Алдарион не ответил; на следующий день он покинул дом и не возвращался несколько дней. Когда все было готово, он зашел попрощаться с Эрендис. В ее глазах против ее воли появились слезы. Эти слезы огорчили его и смутили, ибо он уже решился и скрепил свое сердце.

– Довольно, Эрендис! – сказал он. – Восемь лет я жил здесь. Нельзя приковать золотой цепью сына Короля, кровь Туора и Эарендила {Eärendil}! И не на смерть я отправляюсь. Я скоро вернусь.

– Скоро? – переспросила она. – Но годы беспощадны, и ты не вернешь их с собой. А мои годы короче твоих. Молодость моя убегает; а где мои дети – и где твой наследник? Слишком долго и слишком часто в последнее время моя постель холодна[92].

– Часто в последнее время мне казалось, что ты этого хочешь, – сказал Алдарион. – Но не будем ссориться, если мы думаем по-разному. Взгляни в зеркало, Эрендис! Ты прекрасна, и старость не бросает ни тени на тебя. Ты еще можешь подарить немного времени моей величайшей надобности. Два года! Лишь два года я прошу!

Эрендис ответила:

– Скажи лучше «два года возьму я, хочешь ты того, или нет». Что ж, возьми два года! Но не больше. Сын Короля крови Эарендила должен держать свое слово.

На следущее утро Алдарион заторопился прочь. Он поднял на руки Анкалимэ и поцеловал ее; она обняла его, но он поставил ее и ускакал. Вскоре из Рóменны отчалил огромный корабль. Алдарион назвал его «Хирилондэ» {Hirilondë}, «Находящий Гавань»; но отплыл он с Нýменóра без благословения Тар-Менельдура; и Эрендис не пришла в гавань с зеленым Венком Возвращения, и не послала Венка. Алдарион хмуро стоял на носу «Хирилондэ», на который жена капитана повесила большую ветвь ойолайрэ; и не оглядывался назад, пока Менельтарма не скрылась в сумерках.

Весь тот день Эрендис просидела одна в своем покое, горюя; но в глубине своего сердца она почувствовала новое – холодную злость, и любовь ее к Алдариону была смертельно ранена. Она ненавидела Море; а теперь и на деревья, которые когда-то любила, она не желала смотреть, ибо они напоминали ей мачты больших кораблей. Потому она вскоре оставила Арменелос и отправилась в Эмериэ посреди Острова, где ветер повсюду разносил блеяние овец.

– Оно слаще моему слуху, чем вопли чаек, – сказала она, встав в дверях своего белого дворца, подарка Короля; а дворец стоял на западном склоне холма, и вокруг его зеленый луг без ограды или стены переходил в пастбище. Туда она взяла с собой Анкалимэ, и они жили там вдвоем. В доме Эрендис были только служанки; и она всячески старалась воспитать дочь на свой лад, внушая ей неприязнь к мужчинам.

Анкалимэ редко видела мужчин, ибо у Эрендис не было хозяйства, а немногие ее работники и пастухи жили на подворье поодаль. Другие же мужчины не приезжали туда, кроме редких гонцов от Короля; а те сразу старались уехать оттуда, потому что холод этого дома гнал их прочь; а в доме они говорили лишь вполголоса.

Однажды утром в Эмериэ Эрендис разбудило пение птиц; на подоконнике ее окна сидели эльфийские птички, которые жили в ее саду в Арменелосе и которых она забыла там.

– Глупые певуны! Летите прочь, – сказала она. – Здесь не место вашей радости.

И птички умолкли и поднялись над деревьями; трижды они облетели дом и улетели на запад. В тот же вечер они сели на окно в доме ее отца, где она жила с Алдарионом по пути с пира в Андýниэ; и там Нýнет и Берегар нашли их на утро следующего дня. Но едва Нýнет протянула к ним руки, они вспорхнули и полетели прочь, и она проводила их взглядом, пока они не стали пылинками в солнечных лучах, умчавшись к морю, туда, откуда они появились.

– Значит, он снова ушел и оставил ее, – сказала Нýнет.

– Почему же она не дала нам знать? – вздохнул Берегар. – И почему она не приехала домой?

– Она дала знать, – ответила Нýнет. – Ведь она отпустила эльфийских птичек, а зря. Недоброе это предвещает. Почему, почему, дочь моя? Ведь ты же знала, на что идешь! Оставь ее, Берегар, где бы она ни была. Здесь больше не ее дом, и она не исцелится здесь. Пусть Валары пошлют ей мудрости – или хотя бы умения держаться.

Когда пошел второй год плавания Алдариона, по воле Короля Эрендис приказала отделать и приготовить дом в Арменелосе; но сама не собралась туда. Королю она послала такое письмо: «Я вернусь, если ты велишь мне, атар аранья. Но к чему мне спешить? Разве я не успею приехать, когда его парус покажется на востоке?» Себе же она сказала:

– Уж не хочет ли Король, чтобы я ждала его на причале, как девчонка матроса? Когда-то и было бы так, но я уже не та. Этого с меня довольно.

Но прошел тот год, а паруса так и не увидели; и настал следующий год, и склонился к осени. Эрендис стала холодна и молчалива. Она повелела закрыть дом в Арменелосе и не уезжала из своего дворца в Эмериэ больше, чем на несколько часов.

Всю свою любовь она отдала своей дочери, и очень привязалась к ней, и не хотела отпускать Анкалимэ от себя даже в гости к Нýнет и родственникам в Западных Землях. Все, что знала Анкалимэ, она узнала у своей матери; и она выучилась хорошо читать и писать, и говорила с Эрендис по-эльфийски, как то было принято у нýменóрской знати. Ибо в Западных Землях в таких домах, как дом Берегара, это была повседневная речь, и Эрендис редко говорила на нýменóрском языке, который Алдарион любил больше всех. Много узнала Анкалимэ о Нýменóре и о былых временах из тех книг и свитков, что были в доме и что были понятны ей; и другое о людях и о земле слышала она от женщин дома, хотя Эрендис и не прознала об этом ничего. Но женщины придерживали язык, когда разговаривали с девочкой, опасаясь госпожи; и немного было веселья у Анкалимэ в белом дворце в Эмериэ. Дом этот был тих, и музыка не звучала в нем, словно кто-то недавно умер; а в Нýменóре в те дни все люди играли на чем-нибудь. Но все, что слышала Анкалимэ в детстве, было пение женщин за работой, на улице, где Белая Госпожа Эмериэ не слышала их. Теперь Анкалимэ исполнилось семь лет, и когда только ей разрешали, она уходила из дома на широкие луга, где можно было привольно бегать; и порою она гуляла с пастушками, ухаживая за овцами и обедая под открытым небом.

Однажды тем летом с одного из дальних хуторов в дом по делу пришел мальчик, чуть старше ее; Анкалимэ наткнулась на него, когда на подворье он подкреплялся хлебом, запивая его молоком. Он оглядел ее равнодушно и отпил еще молока. Затем он подвинул к ней свою кружку.

– Ну, смотри, глазастая, раз интересно, – сказал он. – Красивая ты, но очень уж тоща. Будешь есть? – и он вынул из сумки краюху хлеба.

– Ûбал, бездельник! – окликнула его пожилая женщина, вышедшая из коровника. – Беги со всех своих длинных ног, не то забудешь, что я просила передать твоей матери!

– Там, где вы, матушка Замûн, сторожевой собаки не надо! – ответил мальчик и, залаяв, выбежал прочь из ворот и понесся по склону холма.

Замûн была пожилая крестьянка, острая на язык, и не стеснялась ничего и никого, даже Белой Госпожи.

– Что это было за шумное существо? – спросила Анкалимэ.

– Мальчишка, – ответила Замûн, – если ты знаешь, что это такое. Впрочем, откуда тебе знать? Они лишь много едят и много шалят. Этот все время ест – но все без толку. Славного паренька увидит его отец, когда вернется; только если он еще немного запоздает, может и не узнать его. Да и не он один.

– У мальчишки тоже есть отец? – спросила Анкалимэ.

– Конечно же, – ответила Замûн. – Ульбар, один из пастухов господина с юга; которого мы зовем Овечьим Правителем, он – родич Короля.

– А почему же отец мальчишки не дома?

– Потому, хéринкэ {hérinkë}, – ответила Замûн, – что он услыхал об этих Морских Купцах и ушел к ним, и уплыл с твоим отцом, Господином Алдарионом: Валар весть, куда и зачем.

В тот вечер Анкалимэ вдруг спросила у своей матери:

– Моего отца зовут Господин Алдарион?

– Так его звали, – сказала Эрендис. – Но к чему ты спрашиваешь?

Голос ее был холоден и спокоен, но она была удивлена и встревожена; ибо до сих пор ни слова об Алдарионе не было сказано между ними.

Анкалимэ не ответила на вопрос.

– Когда он вернется? – спросила она.

– Не спрашивай меня! – ответила Эрендис. – Я не знаю. Никогда, наверно. Но не волнуйся; ведь у тебя есть мать, и она не бросит тебя, пока ты ее любишь.

Больше Анкалимэ не говорила об отце.

Дни шли, унеся с собой год, и еще один; в ту весну Анкалимэ исполнилось девять лет. Родились и подросли ягнята; пришла и прошла стрижка; жаркое лето подсушило траву. Осень принесла дожди, и на восточных ветрах с облаками из серых морей «Хирилондэ» принес Алдариона в Рóменну; известие о том дошло до Эмериэ, но Эрендис не пожелала говорить об этом. Никто не встретил Алдариона на пристани. Под дождем он прискакал в Арменелос; и увидел, что дом его закрыт. Он был расстроен, но не стал разузнавать ни у кого ничего; первым делом он отправился к Королю, ибо у него были для него важные известия.

Его встретил прием не более теплый, чем он ожидал; и Менельдур заговорил с ним, как Король с капитаном, за которым водится немало проступков.

– Долго тебя не было, – сказал он холодно. – Больше трех лет прошло с того времени, на которое ты назначил свое возвращение.

– Увы! – сказал Алдарион. – Даже я устал от моря, и давно уже сердце мое рвалось на запад. Но мне пришлось задержаться против воли сердца: дел много. А без меня рушится все.

– В этом я не сомневаюсь, – сказал Менельдур. – На своей земле ты, боюсь, найдешь то же самое.

– Это я надеюсь поправить, – сказал Алдарион. – Но мир снова меняется. В нем уже тысяча лет прошла с той поры, как Владыки Запада выслали свое войско против Ангбанда; и те дни позабыты людьми или же стали для них туманными легендами. Люди снова встревожены, страх преследует их. Мне очень хочется посоветоваться с тобой, рассказать про свои дела и свои мысли о том, что следует предпринять.

– Так и будет, – ответил Менельдур. – Меньшего я и не жду. Но есть другие дела, которые мне кажутся более важными. «Пусть Король сперва хорошо правит своим домом, прежде чем станет править другие», – так говорят. Это истинно для всех. Теперь я дам тебе совет, сын Менельдура. У тебя есть еще и своя жизнь. Половиной себя ты вечно пренебрегал. Говорю тебе теперь: поезжай домой!

Алдарион выпрямился, и лицо его окаменело:

– Если ты знаешь, скажи мне, – сказал он, – где мой дом?

– Там, где твоя супруга, – ответил Менельдур. – Вольно или же невольно, ты нарушил слово, данное ей. Она сейчас живет в Эмериэ, в своем доме, вдали от моря. Отправляйся туда не медля.

– Если бы мне было передано хоть слово, я поехал бы туда прямо из гавани, – сказал Алдарион. – Но теперь мне по крайности не придется расспрашивать на улице. – И он развернулся, чтобы уйти, но остановился, сказав: – Капитан Алдарион забыл еще нечто, принадлежащее другой его половине; нечто, что он осмелился счесть также важным. У него письмо, которое он должен был доставить Арменелосскому Королю.

Отдав письмо Менельдуру, Алдарион поклонился и вышел из покоя; не прошло и часа, как он сел на коня и ускакал, хотя уже надвигалась ночь. С ним было лишь двое спутников, моряков из его экипажа: Хендерх {Henderch} из Западных Земель и Ульбар из Эмериэ.

Нещадно гоня коней, к вечеру следующего дня они приехали в Эмериэ, и люди и кони были загнаны до предела. В последнем закатном луче, пробившемся из-под туч, дом на холме блеснул бело и холодно. Увидев его издали, Алдарион протрубил в рог.

Спешившись перед крыльцом, он увидел Эрендис: она в белых одеждах стояла на ступенях, что вели к колоннам крыльца. Она держалась прямо и гордо, но, приблизившись, он увидел, что она бледна и глаза ее горят незнакомым огнем.

– Вы припозднились, господин мой, – сказала она. – Я давно уже перестала вас ждать. Боюсь, что не смогу сейчас оказать вам тот прием, что был уготовлен мною к тому времени, в которое вы обещали вернуться.

– Моряку немного нужно, – сказал он.

– Это хорошо, – сказала она и ушла в дом. Тогда вышли вперед две женщины, а с крыльца спустилась старуха. Когда Алдарион вошел в дом, она сказала его спутникам так, чтобы и он услышал:

– Здесь для вас места нет. Идите на подворье под холмом.

– Нет уж, Замûн, – сказал Ульбар. – Я здесь не останусь. С позволения Господина Алдариона, я отправлюсь домой. Все ли там ладно?

– Вполне, – ответила она. – Твой сынок вытаскал сам себя по ложке из твоей памяти. Иди и посмотри сам! Тебе там будет теплее, чем твоему Капитану.

Эрендис не вышла к ужину, и женщины прислуживали Алдариону в отдельной комнате. Но перед тем, как он отужинал, она вошла и сказала при служанках:

– Мой господин, вы устали от такой спешки. Комната для гостей приготовлена вам. Мои служанки вам помогут. Если будет холодно, велите развести огонь.

Алдарион не ответил. Он рано отправился в спальню и, вправду смертельно усталый, рухнул на постель и вскоре забыл тени Средиземья в тяжелом сне. Но с криком петуха он проснулся, измученный и разгневанный. Он быстро встал и решил без шума выбраться из дома: Хендерх при лошадях, и они поедут к его родичу Халлатану, владельцу овец, в Хьярасторни. Потом он потребует у Эрендис привезти свою дочь в Арменелос, и ему не придется встречаться с ней на ее земле. Но не успел он подойти к двери, как вошла Эрендис. Она не ложилась в ту ночь, и теперь встала на пороге перед ним.

– Вы уходите еще внезапнее, чем появились, мой господин, – сказала она. – Боюсь, что вам, моряку, в тягость стал этот дом, полный женщин, раз вы уходите, не сделав всех дел. В самом деле, что за дела привели вас сюда? Могу ли я узнать это прежде, чем вы покинете нас?

– В Арменелосе мне сказали, что здесь живет моя жена, и сюда она забрала мою дочь, – сказал Алдарион. – Что до жены, то, похоже, меня обманули. Но разве у меня нет дочери?

– Несколько лет назад у вас была дочь, – ответила Эрендис. – Но моя дочь еще не поднялась.

– Так пусть поднимется, пока я седлаю коня.

Эрендис не позволила бы Анкалимэ встретиться с отцом; но она не решилась доводить до этого, чтобы не потерять расположение Короля, а Совет[93] давно уже выражал недовольство тем, что девочка растет в уединении. Поэтому, когда Алдарион с Хендерхом подъехали к крыльцу, Анкалимэ стояла рядом со своей матерью на пороге дома. Она была так же пряма и неподвижна, как ее мать, и не приветствовала его, когда он спешился и поднялся по ступеням к ней.

– Кто ты? – спросила она. – И почему ты велел мне подняться так рано, когда весь дом еще спит?

Алдарион внимательно поглядел на нее, и, хотя лицо его осталось холодным, мысленно он улыбнулся; ибо он увидел в ней больше свое дитя, чем дочь Эрендис, как она ни пестовала ее.

– Ты знала меня когда-то, Госпожа Анкалимэ, – сказал он, – но это неважно. Сегодня я лишь гонец из Арменелоса, присланный напомнить тебе, что ты – дочь Королевского Наследника; и, как я теперь вижу, станешь в свое время его Наследницей. Не вечно тебе жить здесь. Теперь же, моя госпожа, если хочешь, возвращайся в свою постель, пока не проснется твоя нянька. Я спешу увидеть Короля. Прощай!

Он поцеловал руку Анкалимэ и сошел с крыльца; затем оседлал коня, махнул рукой и ускакал.

Эрендис одиноко сидела у окна и видела, как он спустился с холма, заметив, что он поехал в сторону Хьярасторни, а не к Арменелосу. Она заплакала от горя, но больше от злости. Она ждала раскаяния, мольбы о прощении, которое она, после долгих мстительных упреков и укоров, могла бы даровать; но он обошелся с ней так, словно это она нанесла ему обиду, и обратил внимание лишь на дочь, а не на нее. Слишком поздно вспомнила она слова Нýнет, сказанные давно, и увидела, что Алдарион – великий человек, которого нельзя приручить, человек, движимый яростной волей, и холодная ярость его еще опаснее. Она встала и отвернулась от окна, задумавшись о своих ошибках.

– Опаснее? – промолвила она. – Сломать меня труднее, чем сталь. Так было бы, будь он хоть Королем Нýменóра!

Алдарион приехал в Хьярасторни, в дом своего родича Халлатана; ибо он хотел ненадолго остановиться там и все обдумать. По пути он услышал музыку и увидел, как пастухи празднуют возвращение Ульбара, привезшего много чудесных рассказов и подарков; и жена Ульбара в цветочных гирляндах танцевала с ним самим под волынку. Сперва никто не замечал Алдариона, и он сидел на коне и улыбался; но вдруг Ульбар воскликнул:

– Великий Капитан!

И его сын Ûбал подбежал к стремени Алдариона.

– Господин Капитан! – попросил он.

– Что такое? Я спешу, – отозвался Алдарион; ибо ему вдруг стало горько и тяжело.

– Я только хотел спросить, – сказал мальчик, – сколько лет должно исполниться, чтобы можно было поплыть за море на корабле, как мой отец?

– Больше, чем лет горам; и чтобы не осталось другой надежды в жизни, – ответил Алдарион. – Или же плыть, когда захочется! А что твоя мать, сын Ульбара – она не поприветствует меня?

Когда жена Ульбара подошла, Алдарион взял ее за руку.

– Примешь ли ты от меня вот это? – спросил он. – Это очень скромная плата за шесть лет помощи славного мужа, которые ты даровала мне.

И из мешочка под туникой Алдарион достал самоцвет на золотой цепочке, красный, как огонь, и вложил его в ее руку.

– Он достался мне от Короля эльфов, – сказал он. – Когда я расскажу ему, как распорядился камнем, он будет доволен.

И Алдарион распрощался со всеми и ускакал, не желая больше быть там, куда ехал. Халлатан, услышав об этом странном появлении и исчезновении, немало дивился, пока меж селянами не прошли новые слухи.

Немного отъехав от Хьярасторни, Алдарион остановил коня и сказал своему спутнику Хендерху:

– Какой бы прием ни ждал тебя там, на западе, друг мой, я не стану больше тебя удерживать. Отправляйся домой с моей благодарностью. Я хочу проехаться один.

– Нехорошо это, Господин Капитан, – сказал Хендерх.

– Нехорошо, – согласился Алдарион. – Но так уж оно есть. Прощай!

И Алдарион один поехал в Арменелос, и больше никогда не ступал на землю Эмериэ.

Когда Алдарион вышел из покоя, Менельдур с любопытством посмотрел на письмо, что вручил ему сын; и увидел, что оно от Короля Гил-Галада из Линдона. Письмо было запечатано его печатью с белыми звездами на круглом синем поле[94]. Письмо было надписано:

И Менельдур сломал печать и прочел:

Менельдур уронил пергамент на колени. Из-за туч, приплывших с востока, рано стемнело, и казалось, свечи померкли в сумраке, наполнившем зал.

– Да призовет меня Эру раньше, чем придет такое время! – воскликнул Менельдур. И про себя он добавил: «Увы! Его гордость и моя холодность так долго разделяли нас. Теперь мудро будет раньше, чем я собирался, передать ему Скипетр. Ибо эти дела уже не для меня.

Когда Валары дали нам Дарованную Землю, они не сделали нас своими наместниками: мы получили Королевство Нýменорское, а не весь мир. Они – Владыки. Здесь мы должны были забыть ненависть и войну; ибо война была закончена, и Моргот выброшен с Арды. Так я думал, и так меня учили.

Но если в мире снова ширится мрак, то Владыки должны это знать; а они не дали мне знака. Если только это – не знак. Что же тогда? Отцы наши были вознаграждены за помощь, которую они оказали в поражении Великой Тени. Будут ли их сыны стоять в стороне, если зло отрастило новую голову?

Мои сомнения слишком велики для правителя. Сменить ли ход жизни или оставить все, как есть? Готовиться ли к войне, о которой еще ничего не известно: учить ли посреди мира мастеровых и земледельцев кровопролитию и бою: вложить ли сталь в руки алчных военачальников, которые любят лишь сражение и числят свою славу по числу убитых? Скажут ли они Эру: «Но зато Твои враги были среди них»? Или же опустить руки, пока гибнут друзья: пусть люди живут в покойной слепоте, пока враг не подойдет к воротам? Что тогда останется им делать – голыми руками бороться со сталью и пасть понапрасну, или же бежать, слыша за собой вопли женщин? Скажут ли они Эру: «Но зато я не пролил крови»?

Когда оба пути ведут к несчастью, чего стоит выбор? Пусть Валары правят под Эру! Я передаю Скипетр Алдариону. Но это тоже выбор, ведь я прекрасно знаю, какой дорогой он пойдет. Если только Эрендис не...

И Менельдур обратился мыслью к Эрендис в Эмериэ.

– Но мало здесь надежды, если это называть надеждой. Он не поколеблется в таком серьезном деле. Я знаю, что она выберет – если ее хватит на то, чтобы все выслушать. Ибо ее сердце не имеет крыльев за пределами Нýменóра, и она знать не желает побережий. Если ее выбор приведет ее к гибели – она храбро примет ее. Но что она станет делать с жизнью и с волей других? Самим Валарам так же, как мне, еще предстоит это узнать.

Алдарион вернулся в Рóменну на четвертый день после того, как «Хирилондэ» вернулся в гавань. Он устал и был черен от долгой дороги и сразу отправился на «Эамбар», на борту которого он теперь решил поселиться. К этому времени, как он с горечью увидел, в Городе уже болтало множество языков. На следующий день Алдарион собрал в Рóменне людей и привел их в Арменелос. Там он одним повелел срубить все деревья в своем саду, кроме одного, и отправить их на верфь; другим он приказал снести свой дом до основания. Пощадил он лишь белое эльфийское дерево; и когда дровосеки ушли, он посмотрел на него, оставшееся посреди разрушения, и впервые увидел, как оно красиво само собой. Медленным эльфийским ростом оно вытянулось пока лишь на двенадцать локтей, стройное, юное, прямое, украсив своими зимними цветами ветви, устремленные в небо. Дерево напомнило Алдариону дочь, и он сказал:

– Я назову и тебя Анкалимэ. Да будете вы с ней всю долгую жизнь так же стойки, не сгибаемы ни ветром, ни чужой волей и не стеснены.

На третий день по возвращении из Эмериэ Алдарион явился к Королю. Тар-Менельдур сидел на своем троне и ждал. Взглянув на сына, он испугался; ибо Алдарион переменился: его лицо стало серым, холодным и злым, словно море, когда солнце вдруг закроет большая туча. Встав перед отцом, он заговорил спокойно, голосом скорее безразличным, чем гневным.

– Каково твое участие во всем этом, ты один знаешь лучше всех, – сказал он. – Но Король должен думать о том, сколько может вынести человек, будь он его подданный, даже его сын. Если ты хотел приковать меня к этому Острову, то ты выбрал плохую цепь. Теперь у меня не стало ни жены, ни любви к этой земле. Я уплыву прочь с этого зачарованного острова, где высокомерные женщины вьют веревки из мужчин. Я потрачу свои дни на что-нибудь доброе где-нибудь там, где меня не оскорбляют и привечают с почетом. Найди себе другого Наследника для услужения в доме. Из своего наследия я потребую только одного: корабль «Хирилондэ» и столько людей, сколько он сможет взять на борт. Дочь свою я бы тоже забрал, будь она старше; но я отправлю ее к моей матери. Если ты не живешь с одних овец, ты не станешь мешать этому и не позволишь, чтобы ребенка удушили, заперев среди немых женщин, в холодном высокомерии и презрении к ее родным. Она из Ветви Элроса, и другого потомка от твоего сына у тебя не будет. Довольно с меня. Теперь я займусь делами более благодарными.

Все это Менельдур выслушал, опустив глаза, терпеливо и неподвижно. Затем он вздохнул и поднял глаза.

– Алдарион, сын мой, – сказал он грустно, – Король сказал бы, что ты также проявил холодное высокомерие и презрение к твоим родным и сам обрекал других на муки, не ведая об этом; но отец твой, который любит тебя и горюет о тебе, не скажет этого. Моей вины в этом нет, кроме как в том, что так нескоро я узнал о твоих делах. Что же до того, что тебе пришлось перенести, о чем, увы, слишком многие сейчас говорят – я невиновен. Я любил Эрендис, и поскольку сердца наши во многом схожи, я думал, что ей приходится сносить много тяжкого. Теперь твои дела стали мне известны, хотя, если бы ты согласился услышать что-либо, кроме похвал, я сказал бы, что руководили тобой в первую голову твои собственные желания. И может быть, все было бы иначе, если бы ты давным-давно откровенно поговорил со мной.

– Король может горевать об этом, – воскликнул Алдарион, вспылив, – но не тот, о ком ты говоришь! Уж ей-то я рассказывал много и часто: слуху холодному и безразличному. Так же мог бы мальчишка-сорванец рассказывать о лазаньи по деревьям своей няньке, которая заботится только о том, чтобы не порвалась одежда и вовремя был съеден обед! Я люблю ее, иначе не терзался бы так. Прошлое я сохраню в сердце; будущее мертво. Она не любит меня – и ничего не любит. Она любит себя, Нýменор – как свой дом, а меня – как собачонку, которая грелась бы у ее очага, пока ей не придет в голову прогуляться по полям. Но собаки нынче дороги, и она завела для своей клетки Анкалимэ. Однако довольно об этом. Дает мне Король разрешение отправиться в путь? Или у него есть для меня какой-либо приказ?

– Король, – отвечал Тар-Менельдур, – много думал обо всем в эти долгие дни, прошедшие с тех пор, как ты последний раз был в Арменелосе. Он прочел письмо Гил-Галада; оно серьезно и сурово. Увы! Его мольбам и твоему желанию Король Нýменóра должен сказать «нет». Он не может поступить иначе, сообразно своему пониманию опасности выбора обоих путей: готовиться к войне или же не готовиться.

Алдарион пожал плечами и сделал шаг, чтобы уйти. Но Менельдур поднял руку, призвав ко вниманию, и продолжил:

– В то же время, Король, хоть он и правил страною Нýменор сто сорок два года, не уверен сейчас, что его понимания происходящего достанет для принятия верного решения, подобающего случаям столь высокой важности. – Менельдур умолк и, взяв пергамент, написанный его рукой, зачитал его торжественным голосом:

Посему: в первую очередь, ради своего любимого сына; во вторую – ради лучшего управления страной в делах, которые сын его понимает лучше, Король решил: что он в ближайшее время сложит с себя Скипетр и передаст его своему сыну, который ныне станет Королем Тар-Алдарионом.

– Это, – сказал Менельдур, – будучи оглашено, доведет до всех то, что я думаю о происшедшем. Это поднимет тебя выше всех пересудов; и даст тебе ту власть, которая поможет тебе восполнить другие потери. На письмо Гил-Галада, став Королем, ты ответишь так, как будет подобать держателю Скипетра.

Алдарион, пораженный, стоял молча. Он готов был встретить гнев Короля, гнев, который и сам он только что разжигал. Теперь же он был в сильнейшем смятении. Вдруг, словно бы пошатнувшись от внезапного порыва ветра, он пал на колени перед отцом; но тут же поднял склоненную голову и рассмеялся – так всегда он смеялся, когда слышал о чьем-либо великодушии, ибо оно радовало его сердце.

– Отец! – сказал он. – Упроси Короля простить мое высокомерие. Ибо он – великий Король, и его скромность подняла его много выше моей гордыни. Я побежден: я сдаюсь на его милость. Нельзя и думать, чтобы такой Король сложил Скипетр в расцвете своих сил и мудрости.

– Но так решено, – сказал Менельдур. – В ближайшее время будет созван Совет.

Когда спустя семь дней собрался Совет, Тар-Менельдур ознакомил его со своим решением и положил перед ним свиток. Все были поражены, не зная еще, о каких это делах говорит Король; и все начали возражать, прося Короля отложить свое решение – все, кроме Халлатана Хьярасторнийского. Ибо он давно уже чтил своего родича Алдариона по достоинству, хоть тот и жил жизнью, столь несхожей с его собственной; и он оценил поступок Короля как благородный и справедливый, раз уж вышло так.

Тем же, кто возражал так или иначе, Менельдур ответил:

– Не без долгих размышлений пришел я к такому решению, и в размышлениях этих я учел уже все ваши мудрые возражения. Сейчас, и не позже, самое лучшее время для исполнения моей воли, по причинам, о которых хотя и не было ничего сказано, но о которых все должны догадываться. Поэтому в ближайшее же время пусть указ мой будет оглашен. Но если вы так хотите, он не вступит в действие до весеннего дня Эрукьерме. До того времени я буду держать Скипетр.

Когда известие об этом указе пришло в Эмериэ, Эрендис оно ошеломило; ибо в этом она прочла упрек Короля, тогда как ей казалось, что она в чести у него. Это она увидела ясно, но других, более важных вещей, бывших причиной указа, она не заметила. Вскоре ей пришло послание от Тар-Менельдура, в изящных словах которого было скрыто требование: прибыть в Арменелос и взять с собой госпожу Анкалимэ и жить в столице по крайней мере до Эрукьерме и коронации нового Короля.

– Быстры его удары, – подумала Эрендис. – Так я и предвидела. Он собрался лишить меня всего. Но мною он повелевать не будет никогда, хотя бы и устами своего отца.

Поэтому она отправила Тар-Менельдуру такой ответ: «Король и отец мой, дочь моя Анкалимэ прибудет, раз такова твоя воля. Я прошу учесть ее юные годы и проследить, чтобы ее разместили в тишине и спокойствии. Что же до меня, то я молю извинить меня. Я узнала, что мой дом в Арменелосе снесен; а гостить я сейчас не желаю ни у кого, и меньше всего – на корабле среди матросов. Потому прошу позволить мне остаться в моем уединении, если только Королю не угодно забрать у меня также и этот дом».

Менельдур прочел это письмо, но оно не уязвило его так, как желала бы Эрендис. Он дал прочесть письмо Алдариону, которому, как счел Король, оно было адресовано на самом деле; и глядя на своего сына, он спросил:

– Я вижу, ты опечален. Но чего же еще ты ждал?

– Уж не такого, – ответил Алдарион. – Этого я от нее не ожидал. Как она пала: и если причиной этому я, то черна моя вина. Но разве истинное величие умаляется от несчастий? Такого ей не следовало делать даже из ненависти или мести! Она должна была потребовать уготовить для нее в Арменелосе большой дворец, вызвать поезд Королевы и вернуться в Арменелос во всей своей красе, царственной, со звездой во лбу; тогда она переманила бы на свою сторону почти весь Остров Нýменор, а меня объявила бы безумцем и невежей. Валары свидетели, я бы предпочел, чтобы случилось так: лучше пусть прекрасная Королева противится мне и презирает меня, чем я буду править свободно, а Госпожа Элестирнэ погрузится во мрак.

И с горькой усмешкой Алдарион вернул письмо Королю:

– Ну, уж вышло, как вышло, – сказал он. – Но если одному не по нраву жить на корабле с матросами, то и другому простительно не любить овчарни и служанок. Дочь же моя не будет взращена так. Она по крайности будет знать, из чего выбирать.

Алдарион поднялся и попросил разрешения уйти.

С того момента, как Алдарион прочел письмо Эрендис, в котором она отказывается вернуться в Арменелос, ход повествования можно проследить лишь по наметкам и наброскам из записок и заметок: и даже этот материал неполон и непоследователен, поскольку сочинялся в разное время и часто противоречит сам себе.

Вероятно, в 883 году, став Королем Нýменóра, Алдарион решил снова посетить Средиземье и отплыл в Митлонд в том же году или в следующем. Записано, что на бушприте «Хирилондэ» он установил не венок из ойолайрэ, а изображение орла с золотым клювом и глазами из драгоценных камней, которое подарил ему Кúрдан.

Утверждается также, что <<о последующих плаваниях Алдариона записей не осталось>>, но <<известно, что он путешествовал также немало и по земле, и поднимался вверх по реке Гватлó до самого Тарбада {Tharbad}, и там встречался с Галадриэлью.>> Нигде больше не упоминается об этой встрече; но в то время Галадриэль и Келеборн {Celeborn} жили в Эрегионе, не так далеко от Тарбада (см. стр. 235).

Никаких упоминаний о дальнейшем продолжении союза с Гил-Галадом и о помощи, которой тот просил в письме к Тар-Менельдуру, не имеется; сказано лишь, что

Когда Тар-Алдарион решил снова отправиться в Средиземье в 883 или 884 г., в Нýменóре поднялись волнения, ибо до того Король никогда не покидал Острова, и Совет не знал, что делать в таком случае. Видимо, Менельдуру было предложено наместничество, но он отказался от него, и наместником Короля в его отсутствие стал Халлатан Хьярасторнийский, которого указал Совет или сам Тар-Алдарион.

История жизни Анкалимэ в годы ее юности в Арменелосе не приобрела законченного вида. Нет оснований сомневаться в некоторой двойственности ее характера и во влиянии, которое оказала на нее ее мать. Она была не столь чопорна, как Эрендис, и сызмальства любила наряды, драгоценности и музыку, всеобщее восхищение и почитание; но не была от всего этого без ума, и часто под предлогом необходимости навестить свою мать в белом дворце в Эмериэ покидала Арменелос. Анкалимэ понимала и одобряла и обращение Эрендис с Алдарионом, когда он столь припозднился – но также и ярость Алдариона, его уверенность в своей правоте и последовавшее за этим беспощадное изгнание Эрендис из его сердца и круга его забот. Ей совершенно не по душе было замужество из чувства долга, такое замужество, которое сколько-нибудь ограничило бы ее волю. Мать ее неустанно чернила и порицала мужчин, и сохранился яркий пример этих поучений Эрендис:

<<Мужчины Нýменóра – наполовину эльфы,>> [говорила Эрендис,] <<особенно высокородные; они – ни то, ни другое. Долгая жизнь, дарованная им, обманывает их, и они бездельничают в мире, дети умом, пока старость не находит их – да и тогда иные лишь переходят от игр на улице к играм в доме. В великие дела они обращают игры, а игры – в великие дела. Они и мастера, и ученые, и герои – все сразу; а женщина для них – огонь в очаге, и кто-то другой пусть поддерживает его, пока они к вечеру не устанут от своих игр. Все создано для них: холмы – для охоты, реки – чтобы подавать воду на их колеса, деревья – на доски, женщины – для нужд их тела, и, если они красивы, для украшения их стола и дома; а дети – чтобы дразнить, когда нечем больше заняться – но они с не меньшей охотой поиграли бы со щенками своих собак. Ко всем они добры и радушны, они веселы, как утренние жаворонки – когда светит солнце; ибо они никогда не сердятся, когда можно обойтись без этого. Мужчина должен быть весел, щедр, как богач, не жалея того, что ему самому не нужно. Гневается он лишь тогда, когда вдруг узнает, что есть в мире и другие воли, помимо его собственной. Тогда, если что-нибудь осмеливается противостоять ему, он становится безжалостным, как шквал.

Помимо таких поучений, что было гораздо более значимо, Эрендис приучила Анкалимэ к обществу женщин: к тихой, размеренной и спокойной, ничем не тревожимой жизни в Эмериэ. Мальчишки, вроде Ûбала, были крикливы. Мужчины приезжали в неурочное время, трубя в свои рога, и потом их кормили с шумом и суматохой. Они заводили детей и оставляли их женщинам, уходя по своим делам. А хотя рождение ребенка было связано с меньшим числом болезней и опасностей, Нýменор все же не был раем на земле и не был избавлен от тягот и трудов.

Анкалимэ, как и ее отец, была решительна и настойчива в преследовании своих целей; и, как и он, она была строптива и противилась всем советам. От матери ей также передалась ее холодность и чувство личной обиды; и в глубине души ее, забытое почти, но не совсем, жило воспоминание о твердости, с которой Алдарион разъял ее объятия и поставил ее на землю, когда торопился уйти. Анкалимэ любила равнины родного дома и никогда, по ее словам, не могла спать спокойно, не слыша блеяния овец. Но она не отказалась от наследования престола и решила, когда придет ее день, стать властной Правящей Королевой; а тогда она будет жить там и так, где и как пожелает.

По-видимому, став Королем, Алдарион в течение следующих восемнадцати лет часто покидал Нýменор; и в эти годы Анкалимэ жила и в Эмериэ, и в Арменелосе, так как Королева Алмариань приняла в ней живое участие и благоволила к ней так же, как к Алдариону в пору его юности. В Арменелосе к ней все относились с почтением, и Алдарион не менее других; и хотя сперва она дичилась вдали от просторов своей родины, со временем она перестала смущаться, и стала замечать, что мужчины дивятся ее красоте, достигшей уже полного расцвета. Повзрослев, она стала еще более своевольной, и общество Эрендис, что жила, как вдова, не желая становиться Королевой, ее тяготило; но она продолжала приезжать в Эмериэ и для того, чтобы отдохнуть от Арменелоса, и для того, чтобы позлить Алдариона. Она была умна и злонравна, и свои забавы считала тем самым, за что боролись друг с другом ее отец и мать.

В 892 году, когда Анкалимэ исполнилось 19 лет, она была провозглашена Королевской Наследницей (в возрасте гораздо более раннем, чем это было принято до того, см. стр. 177); и в это время Алдарион повелел изменить нýменóрский закон престолонаследования. Особо говорится, что Тар-Алдарион сделал это <<по причинам скорее личным, чем государственным>> и из <<давнего своего стремления победить Эрендис>>. Об изменении в законе сказано во «Властелине Колец», Приложение А (1, 1):

<<Шестой Король>> [Тар-Алдарион] <<оставил одного ребенка, дочь. Она стала первой Королевой>> [т.е., Правящей Королевой]<<; ибо законом царствующего дома стало отныне, что скипетр должен принять старшее дитя Короля, будь то сын или дочь.>>

Но в других местах новый закон формулируется по-другому. Самая полная и ясная заметка первым делом указывает, что «старый закон», как назвали его потом, не был в Нýменóре «законом», а был унаследованным от прежних времен обычаем, изменить который до сих пор просто не возникало надобности; и согласно этому обычаю, Наследником должен был стать старший сын Правителя. Подразумевалось, что если сына не было, то Наследником становился ближайший родственник – потомок Элроса Тар-Миньятура по мужской линии. Так, если бы у Тар-Менельдура не было сына, Наследником стал бы не Валандил, его племянник (сын его сестры Сильмариэни), а внучатый племянник его Малантур (внук Эарендура, младшего брата Тар-Элендила). Но по «новому закону», если у Правителя не было сыновей, то Скипетр переходил к его (старшей) дочери, что, очевидно, не совпадает с тем, что сказано во «Властелине Колец». Совет внес поправку, что дочь Правителя вольна отказаться от наследования[96]. В этом случае, согласно «новому закону», наследником Правителя становился его ближайший родственник по любой линии. Так, если бы Анкалимэ отказалась от Скипетра, наследником Тар-Алдариона стал бы Соронто, сын его сестры Айлинэли; и если бы Анкалимэ отреклась от Скипетра или же умерла бы бездетной, наследником ее также стал бы Соронто.

По настоянию Совета было внесено также положение о том, что Наследница обязана отречься, если она остается незамужней сверх определенного срока; и к этому Тар-Алдарион добавил, что Королевский Наследник может сочетаться браком только внутри Ветви Элроса, а иначе он теряет право на престолонаследование. Говорится, что это добавление напрямую проистекало из несчастливого брака Алдариона с Эрендис и его размышлений по этому поводу; ибо Эрендис была не из Ветви Элроса, и жизнь ее была более краткой, а Алдарион счел, что в этом – корень всех несчастий, постигших их.

Несомненно, все эти условия «нового закона» были записаны во всех подробностях, потому что они сильно повлияли на дальнейшую историю страны; но, к сожалению, сейчас можно сказать о них лишь очень немногое.

Несколько позднее Тар-Алдарион внес в закон поправку о том, что Правящая Королева обязана либо выйти замуж, либо отречься (и это наверняка было вызвано нежеланием Анкалимэ последовать тому или другому выбору); но брак Наследника с другим потомком Ветви Элроса стал с тех пор неизменным обычаем[97].

Во всяком случае, в Эмериэ скоро начали появляться соискатели руки Анкалимэ, и не только из-за перемен в ее положении, но также и потому, что слава о ее красоте, надменности и презрительности и о необычайной ее юности разошлась по земле. В это время ее стали называть Эмервен {Emerwen} Аранель, Принцесса-Пастушка. Чтобы избавиться от назойливых женихов, Анкалимэ при помощи старухи Замûн скрылась на хуторе близ земель Халлатана Хьярасторнийского и некоторое время жила там простой пастушеской жизнью. Заметки (являющиеся не более, чем черновыми набросками) расходятся в вопросе о том, как отнеслись к этому положению дел ее родители. Согласно одной, Эрендис знала, где скрывается Анкалимэ, и одобряла ее бегство, а Алдарион не разрешил Совету искать ее, ибо ему по нраву была такая независимость его дочери. По другой, однако, Эрендис обеспокоилась бегством Анкалимэ, а Король разгневался; и в это время Эрендис предприняла некоторые попытки сблизиться с ним, хотя бы ради Анкалимэ. Но Алдарион остался непреклонен, заявив, что у Короля нет жены, но есть дочь и наследница; и что он не верит, что Эрендис не знает, где та скрывается.

Определенно известно то, что Анкалимэ полюбила пастуха, водившего стада поблизости; а он назвался ей Мáмандилом. Анкалимэ было совершенно внове такое общество, и ей нравилось его пение, в котором он был искусен; и он пел ей песни, пришедшие из тех далеких дней, когда аданы пасли свои стада в Эриадоре, давным-давно, еще до того, как они встретились с эльдарами. Так они встречались на пастбищах все чаще и чаще, и Мáмандил начал переделывать старинные любовные песни, вставляя в них имена Эмервен и Мáмандила; а Анкалимэ притворялась, что не понимает потоков слов. Но спустя время он объяснился ей в любви, она же отпрянула и отказала ему, сказав, что судьба ее стоит между ними, ибо она – Наследница Короля. Мáмандил же не смутился и сказал ей, что истинное имя его Халлакар {Hallacar}, сын Халлатана Хьярасторнийского, из ветви Элроса Тар-Миньятура.

– А как мог бы твой поклонник найти тебя по-другому? – сказал он ей.

Анкалимэ рассердилась, потому что он обманул ее, с самого начала зная, кто она; но он возразил:

– Отчасти это правда. Я действительно хотел найти госпожу, которая ведет себя так странно, что мне стало любопытно узнать о ней побольше. Но потом я полюбил Эмервен, и мне все равно, кто она на самом деле. Не думай, что я мечу на твое высокое место; ибо куда больше желал бы я, чтобы ты была просто Эмервен. Но я рад, что и я из Ветви Элроса, потому что иначе навряд ли смогли бы мы пожениться.

– Смогли бы, – ответила Анкалимэ, – если бы это было для меня сколько-нибудь важно. Я сложила бы тогда с себя свой королевский титул и стала бы свободна. Но я пошла бы на это, лишь если выходила бы за того, за кого хочу; а это был бы Ýнер {Úner} (что значит «никто»), его я предпочту всем прочим.

Однако в итоге Анкалимэ вышла замуж за Халлакара. Из одного места явствует, что к их свадьбе спустя несколько лет после их первых встреч в Эмериэ привели настойчивость Халлакара в сватовстве, невзирая на ее отказы, и побуждение Совета найти себе мужа во имя спокойствия в стране. В другом месте говорится, что Анкалимэ оставалась незамужней так долго, что ее двоюродный брат Соронто, опираясь на условия нового закона, потребовал от нее отречься от престолонаследия, и что она вышла за Халлакара, чтобы досадить Соронто. В еще одной короткой заметке уточняется, что она вышла за Халлакара после того, как Алдарион внес поправку в закон, чтобы положить конец надеждам Соронто стать Королем, если Анкалимэ умрет бездетной.

Как бы то ни было, из истории ясно, что Анкалимэ не жаждала любви и не хотела сына; и она говорила: «Неужели и я должна стать, как Королева Алмариань, и жить на его попечении?»

Жизнь ее с Халлакаром была безрадостной; она бросила на него своего сына Анáриона {Anárion}, и с тех пор между ними была постоянная вражда. Чтобы подчинить Халлакара себе, она заявила, что владеет всей его землей, и запретила ему жить на ней, ибо она не желает иметь мужем пастуха. От этого времени дошло последнее записанное сказание о тех несчастливых событиях. Анкалимэ не позволяла ни одной из своих женщин выйти замуж, и, хотя страх удерживал многих, все же все они происходили из окрестных земель, и у них были возлюбленные, за которых они хотели выйти. Халлакар тайно устроил их свадьбы; и он объявил, что перед тем, как покинуть свой дом, он дает в нем последний пир. На пир этот Халлакар пригласил Анкалимэ, сказав, что это был дом его семьи, и он должен отдать ему прощальные почести.

Анкалимэ прибыла в сопровождении всех своих женщин, ибо она не желала, чтобы ей прислуживали мужчины. Она обнаружила, что весь дом освещен и украшен, словно для большого пира, и что все мужчины, что служили в нем, надели цветочные гирлянды, как на свадьбу, а в руках у каждого еще одна гирлянда для невесты.

– Итак! – объявил Халлакар. – Свадьбы справлены, и покои для новобрачных готовы. Но раз нельзя и подумать, чтобы Госпожа Анкалимэ взошла на одно ложе с пастухом, увы, ей придется сегодня спать одной.

Анкалимэ пришлось остаться в том доме, потому что ехать обратно было уже поздно, и она не могла ехать без прислуги. Ни мужчины, ни женщины не прятали улыбок; и Анкалимэ не вышла к столу, а лежала в постели и слушала смех, думая, что смеются над ней. На следующий день она поднялась в холодной ярости, и Халлакар дал ей в провожатые трех мужчин. Так он отомстил за себя, ибо она больше никогда не возвращалась в Эмериэ, где каждая овца, казалось, смеется над ней. Но с тех пор она всю жизнь преследовала Халлакара своей ненавистью.

О дальнейшей судьбе Тар-Алдариона сказать ничего нельзя, кроме того, что он, видимо, продолжил свои плавания в Средиземье и не раз оставлял Анкалимэ своей наместницей. Последнее его плавание состоялось в самом конце первого тысячелетия Второй Эпохи; и в году 1075 Анкалимэ стала первой Правящей Королевой Нýменóра. Сказано, что после кончины Тар-Алдариона в 1098 Тар-Анкалимэ бросила все начинания отца и перестала посылать помощь Гил-Галаду в Линдон. Первыми детьми сына ее Анáриона, ставшего впоследствии восьмым Правителем Нýменóра, были две дочери. Они не любили Королеву и боялись ее и отказались от престолонаследия, поскольку мстительная Королева не позволила бы им выйти замуж[98]. Сын Анáриона Сýрион родился самым младшим и стал девятым Правителем Нýменóра.

Об Эрендис говорится, что когда к ней пришла старость, она, брошенная Анкалимэ и прозябающая в горьком одиночестве, снова потянулась к Алдариону; и, узнав, что он уплыл с Острова, уйдя в плавание, оказавшееся впоследствии последним, и вскоре ожидают его возвращения, она покинула, наконец, Эмериэ и, никем не узнанная, тайно приехала в гавань Рóменну. Там, похоже, она и встретила свой конец; но лишь слова <<Эрендис нашла смерть в воде в год 985>> позволяют предположить, как это случилось.

Анардил (Алдарион) родился в год 700 Второй Эпохи, и его первое плавание в Средиземье состоялось в гг. 725-7. Менельдур, его отец, стал Королем Нýменóра в г. 740. Гильдия Морских Купцов была основана в г. 750, и Алдарион был провозглашен Королевским Наследником в 800. Эрендис родилась в г. 771. Семилетнее плавание Алдариона (стр. 178) состоялось в годы 806-13, первое плавание «Паларрана» (стр. 179) – гг. 816-20, плавание семи кораблей вопреки запрету Тар-Менельдура (стр. 180) – гг. 824-9, а четырнадцатилетнее плавание, последовавшее сразу за ним (стр. 180-1) – гг. 829-43.

Алдарион и Эрендис были помолвлены в г. 858; годы плавания Алдариона после своей помолвки (стр. 187) – 836-9, а свадьба состоялась в г. 870. Анкалимэ родилась весной г. 873. «Хирилондэ» отплыл весной г. 877, а возвращение Алдариона, после чего произошел его разрыв с Эрендис, состоялось в г. 882; Скипетр Нýменóра он принял в г. 883.

«Ветвь Элроса: Короли Нýменóра»

Этот чисто династический перечень по форме я все же включил сюда потому, что это важный документ истории Второй Эпохи, а в этой книге в текстах и комментариях содержится значительнейшая часть всех имеющихся материалов об этой Эпохе. Это превосходно сохранившаяся рукопись, в которой даты жизни и правления Королей и Королев Нýменóра были во многих местах и порой по непонятным мне причинам исправлены: я попытался представить самую позднюю версию. В тексте имеется несколько незначительных хронологических загадок, но он также позволяет и прояснить некоторые очевидные ошибки в Приложениях к «Властелину Колец».

Генеалогия ранних поколений ветви Элроса взята из нескольких соотносящихся между собой генеалогий, созданных в тот же период, что и обсуждение законов престолонаследования в Нуменоре (стр. 208-9). В некоторых второстепенных именах имеются незначительные разночтения: так Вардильме называется также Вардилье {Vardilyë}, а Явиэнь – Явиэ {Yávië}. Я считаю, что в моей таблице даны самые поздние формы.

Начало Царства Нýменóрского отсчитывается с 32 года Второй Эпохи, когда Элрос сын Эарендила {Eärendil} взошел на трон в городе Арменелосе, будучи девяноста лет отроду. С этого времени он упоминается в Свитке Королей под именем Тар-Миньятур; ибо в обычае Королей было брать себе имена на квенья {Quenya}, или наречьи Высоких Эльфов, поскольку это благороднейший из всех языков в мире, и обычай этот держался до дней Ар-Адŷнахôра {Ar-Adûnakhôr} (Тар-Херунýмена). Элрос Тар-Миньятур правил нýменóрцами четыреста и десять лет. Ибо нýменóрцам была дарована долгая жизнь, и они не старились до возраста в три срока жизни людей Средиземья; сыну же Эарендила была дана самая долгая жизнь из многих людей, его потомкам – меньшая, но больше, чем прочим даже нýменóрцам; и так было до прихода Тени, когда жизнь нýменóрцев стала сокращаться[99].

Элрос Тар-Миньятур

Он родился за пятьдесят восемь лет до начала Второй Эпохи: в расцвете сил прожил до пятисотлетнего возраста, затем окончил жизнь в году 442, правив 410 лет.

Вардамир Нóлимон

Он родился в год 61 Второй Эпохи и умер в год 471. Его назвали Нóлимоном за тягу к древнему знанию, которое он собирал у эльфов и людей. После ухода[101]i Элроса, в возрасте 381 года не взошел на престол, но передал скипетр сыну. Все же он числится вторым среди Королей, и считается, что он правил один год[101]. С того времени и до дней Тар-Атанамира стало обычаем, что Король должен при жизни передать скипетр своему наследнику; и Короли уходили из жизни по своей воле, сохраняя ясность разума.

Тар-Амандил

Он был сыном Вардамира Нóлимона и родился в год 192. Он правил 148 лет[102] и сложил скипетр в год 590; умер же в год 603.

Тар-Элендил

Он был сыном Тар-Амандила и родился в год 350. Он правил 150 лет и сложил скипетр в год 740; умер же в год 751. Его звали также Пармайтэ {Parmaitë}, ибо он собственноручно написал множество книг и записал много легенд и сведений, собранных его дедом. Женился он поздно, и старшим ребенком его была дочь Сильмариэнь[103], родившаяся в год 521, сыном которой был Валандил. От Валандила пошли Правители Андýниэ {Andúnië}, из которых последним был Амандил отец Элендила Высокого, который приплыл в Средиземье после Низвержения. В правление Тар-Элендила корабли нýменóрцев вновь пришли в Средиземье.

Тар-Менельдур

Он был единственным сыном и третьим ребенком Тар-Элендила и родился в год 543. Он правил 143 года и сложил скипетр в год 883, умер же в год 942. «Настоящим именем» его было Úримон; прозвание Менельдур он получил за свою любовь к учению о звездах. Он женился на Алмариани, дочери Веантура {Vëantur}, Флотоводца при Тар-Элендиле. Он был мудр, но добр и терпелив. От престола он отрекся в пользу сына, неожиданно и задолго до положенного срока, по соображениям государственной выгоды, когда на Остров навалились заботы, вызванные беспокойством Гил-Галада {Gil-galad} Линдонского, впервые обнаружившего, что в Средиземье появился дух зла, враждебный Эльдару и Дýнэдайну.

Тар-Алдарион

Он был старшим и единственным сыном Тар-Менельдура и родился в год 700. Он правил 192 года и передал скипетр своей дочери в год 1075; умер же в год 1098. «Настоящее имя» его было Анардил; но смолоду он был известен под именем Алдарион, потому что много заботился о деревьях и насадил обширные леса, дабы обеспечить корабельные верфи строевым лесом. Он был великим мореплавателем и кораблестроителем; сам часто плавал в Средиземье, где стал другом и советником Гил-Галада. Жена его Эрендис из-за долгих отлучек осердилась на него, и они разошлись в год 882. Единственным ребенком его была красавица-дочь Анкалимэ {Ancalimë}. Ради нее Алдарион изменил закон о наследовании так, чтобы дочь Короля – предпочтительно, старшая – наследовала престол, если у Короля не было сыновей. Это изменение не понравилось потомкам Элроса и в особенности наследнику по старому закону Соронто, племяннику Алдариона, сыну его старшей сестры Айлинели[104].

Тар-Анкалимэ

Она была единственным ребенком Тар-Алдариона и первой Правящей Королевой Нýменóра. Родилась она в год 873 и правила 205 лет, дольше всех правителей после Элроса; она сложила скипетр в г. 1280 и умерла в г. 1285. Она долго оставалась незамужней; но из-за нажима Соронто, требовавшего ее отречения, в год 1000 вышла за Халлакара {Hallacar} сына Халлатана, потомка Вардамира[105]. После рождения сына Анáриона между Анкалимэ и Халлакаром произошла размолвка. Анкалимэ была горделива и своевольна. После смерти Алдариона она бросила все его начинания и прекратила помощь Гил-Галаду.

Тар-Анáрион

Он был сыном Тар-Анкалимэ и родился в год 1003. Он правил 114 лет и сложил скипетр в г. 1394; умер же в 1404.

Тар-Cýрион

Он был третьим ребенком Тар-Анáриона; сестры его отказались принять скипетр[106]. Он родился в год 1174 и правил 162 года; сложил скипетр в г. 1556 и умер в г. 1574.

Тар-Телпериэнь

Она была второй Правящей Королевой Нýменóра. Жизнь ее была долгой – ибо женщины нýменóрцев жили дольше мужчин или же не столь легко расставались с жизнью – и она не вступала в брак ни с кем. Поэтому после нее скипетр перешел к Минастиру; тот был сыном Исилмо, второго ребенка Тар-Сýриона[107]. Тар-Телпериэнь родилась в год 1320; правила она 175 лет, до 1731 года, и скончалась в тот же год[108].

Тар-Минастир

Такое имя было дано ему потому, что он выстроил на горе Оромет близ Андýниэ и западных берегов высокую башню и большую часть своих дней проводил там, глядя на запад. Ибо тогда в сердцах нýменóрцев зародилось беспокойство. Он любил эльдаров, но завидовал им. Именно он отправил огромный флот на помощь Гил-Галаду в первой войне с Сауроном. Он родился в год 1474 и правил 138 лет; сложил скипетр в г. 1869 и скончался в г. 1873.

Тар-Кирьятан {Tar-Ciryatan}

Он родился в год 1634 и правил 160 лет; сложил скипетр в г. 2029 и скончался в г. 2035. Он был Королем могучим, но алчным; выстроил огромный флот королевских судов; его слуги привезли в Нýменор много металла и драгоценных камней и порабощали народы Средиземья. Он презрел устремления своего отца и пока не принял скипетр, тешил свой буйный нрав походами на восток, север и юг. Говорится, что он заставил отца отдать ему скипетр раньше, чем тот собирался сделать это сам. В этом видят первое знамение падения Тени на благословенный Нýменор.

Тар-Атанамир Великий

Он родился в год 1800 и правил 193 года, до г. 2221, ставшего годом его кончины. Много сказано об этом Короле в Анналах, уцелевших после Низвержения. Ибо он, подобно своему отцу, был горделив и алчен, и нýменóрцы, служившие ему, налагали тяжкие дани на народы берегов Средиземья. В его время Тень пала на Нýменор, и Король и те, что последовали за ним, стали открыто высказываться против запрета Валаров и были настроены против Валаров и Эльдара; но им еще хватало мудрости, и они боялись Владык Запада и не отвергали их. Атанамира назвали также Противящимся {Unwilling}, ибо он первым из Королей отказался расстаться с жизнью и сложить скипетр; и жил, пока смерть не унесла его, дряхлого и беспомощного[109].

Тар-Анкалимон {Tar-Ancalimon}

Он родился в год 1986 и правил 165 лет до своей кончины в г. 2386. В его время шире стала расщелина между Людьми Короля – большинством – и теми, кто поддерживал старинную дружбу с Эльдаром. Многие из Людей Короля стали отказываться от употребления эльфийских языков и больше не учили этим языкам своих детей. Но королевские имена еще давались на квенья, больше из древнего обычая, чем из любви, дабы нарушение порядков не навлекло несчастья.

Тар-Телемайтэ {Tar-Telemaitë}

Он родился в год 1236 и правил 140 лет до своей кончины в г. 1516. Начиная с него, каждый Король правил от своего имени с кончины своего отца и до собственной смерти, хотя на деле власть часто переходила к их сыновьям или советникам; и дни потомков Элроса стали сокращаться под Тенью. Этот Король был назван так за свою любовь к серебру, и своих подданных он заставлял повсюду искать митрил {mithril}.

Тар-Ванимэльдэ {Tar-Vanimeldë}

Она была третьей Правящей Королевой; родилась она в год 2277 и правила 111 лет до своей кончины в г. 2637. Она мало занималась правлением, увлекаясь больше музыкой и танцами; власть же перешла к ее мужу Херукалмо {Herucalmo}, который был моложе ее, но был потомком Тар-Атанамира в той же степени родства, что и она. Херукалмо принял скипетр после кончины своей жены, назвав себя Тар-Андукал {Tar-Anducal} и отняв наследование у своего сына Алькарина {Alcarin}; но иные не числят его в ряду Королей семнадцатым, а переходят сразу к Алькарину. Тар-Андукал родился в год 2286 и скончался в г. 2657.

Тар-Алькарин

Он родился в год 2406 и правил 80 лет до своей кончины в г. 2737, будучи Королем по праву сто лет.

Тар-Калмакил {Tar-Calmacil}

Он родился в год 2516 и правил 88 лет до своей кончины в г. 2825. Имя такое он взял потому, что в молодости был великим капитаном и завоевал обширные земли вдоль побережий Средиземья. Этим он навлек на себя ненависть Саурона, который, однако, отступил и воцарился на Востоке, вдали от берегов, выжидая своего часа. В дни Тар-Калмакила Королевское имя впервые было произнесено на адŷнайском языке; Люди Короля называли его Ар-Белзагар.

Тар-Ардамин

Он родился в год 2618 и правил 74 года до своей кончины в г. 2899. Его имя на адŷнайском языке было Ар-Абаттâрик[110].

Ар-Адŷнахôр (Тар-Херунýмен)

Он родился в год 2709 и правил 63 года до своей кончины в г. 2962. Он был первым Королем, который принял скипетр под именем на адŷнайском языке; хотя из опасения, как все говорят, в Свитки было занесено имя на квенья. Верные же сочли его имена кощунственными, ибо они означали «Владыка Запада», каковым титулом они величали лишь великих Валаров, Манвэ {Manwë} в особенности. В его правление эльфийские языки перестали использоваться и были запрещены к изучению, но тайно поддерживались Верными; и корабли из Эрессэа {Eressëa} с этих пор приходили к западным берегам Нýменóра редко и тайно.

Ар-Зимратон {Ar-Zimrathon} (Тар-Хостамир)

Он родился в год 2798 и правил 71 год до своей кончины в г. 3033.

Ар-Сакалтôр {Ar-Sakalthôr} (Тар-Фалассион)

Он родился в год 2876 и правил 69 лет до своей кончины в г. 3102.

Ар-Гимилзôр {Ar-Gimilzôr} (Тар-Телемнар)

Он родился в год 2960 и правил 75 лет до своей кончины в г. 3177. Он был величайшим врагом Верных из всех, что были; полностью запретил эльдарские языки и не разрешил ни одному из эльдаров ступить на его землю, казня тех, кто принимал их. Он не чтил ничего и никогда не ходил к Святыне Эру. Он был обвенчан с Инзилбêт {Inzilbêth}, госпожой из рода Тар-Калмакила[111]; она же тайно была из Верных, ибо матерью ее была Линдóриэ {Lindórië} из дома Правителей Андýниэ, и любви между ними было мало, а сыновья их враждовали между собой. Инзиладŷн[112], старший, был любим матерью свой и душою был схож с ней; младший же, Гимильхâд {Gimilkhâd}, был сыном своего отца, и его Ар-Гимилзôр указал бы своим Наследником, если бы позволял закон. Гимильхâд родился в г. 3044 и скончался в г. 3243[113].

Тар-Палантир (Ар-Инзиладŷн)

Он родился в год 3035 и правил 78 лет до своей кончины в г. 3255. Тар-Палантир скорбел о делах своих предшественников и попытался восстановить дружбу с Эльдаром и Владыками Запада. Имя такое Инзиладŷн взял потому, что был дальновиден и зрением, и умом, и даже ненавидевшие его боялись его пророческого слова. Он также много дней проводил в Андýниэ, поскольку Линдóриэ, мать его матери, была из рода Правителей, будучи родной сестрой Эарендура {Eärendur}, пятнадцатого Правителя Андýниэ, деда Нýмендила, бывшего Правителем во дни родича своего Тар-Палантира; и часто Тар-Палантир поднимался на древнюю башню Короля Минастира и смотрел на запад, мечтая увидеть корабль из Эрессэа. Но ни одного корабля не пришло больше с Запада из-за нечестия Королей и потому, что сердца большей части нýменóрцев закоснели во зле. Ибо Гимильхâд следовал нравам Ар-Гимилзôра, и, возглавив Королевскую Клику, противился воле Тар-Палантира так открыто, как только осмеливался, и еще больше тайно. Но на время Верным выдалась передышка; и Король всегда в должное время поднимался к Святыне на Менельтарме, и Белое Древо снова было в почете и в уходе. Ибо Тар-Палантир предсказал, что когда умрет древо, угаснет и ветвь Королей.

Тар-Палантир женился поздно, и сыновей у него не было, а дочь свою он назвал по-эльфийски Мúриэлью. Но когда Король умер, Фаразôн {Pharazôn} сын Гимильхâда, которого также уже не было в живых, взял ее в жены против ее воли и вопреки закону Нýменóра, ибо она была дочерью брата ее отца. Так он заполучил себе скипетр и принял имя Ар-Фаразôн (Тар-Калион {Tar-Calion}); а Мúриэль назвали Ар-Зимрафелью {Ar-Zimraрhel}[114].

Ар-Фаразôн (Тар-Калион)

Самый могучий и последний из Королей Нýменóра. Он родился в год 3118 и погиб в Низвержении и правил 64 года, отнявши власть у королевы по имени

Тар-Мúриэль (Ар-Зимрафель)

Она родилась в год 3117 и погибла в Низвержении.

О делах Ар-Фаразôна, о его славе и его безумии больше говорится в сказании о Низвержении Нýменóра, написанном Элендилом[115] и сохранившемся в Гондоре.

История Галадриэли и Келеборна, а также Амрота Короля Лóриэнского

В истории Средиземья нет области, более проблематичной, чем история Галадриэли и Келеборна {Celeborn}, и приходится признать, что здесь противоречия «коренятся в традициях» или же, если принять другую точку зрения, что роль и значение Галадриэли в истории Средиземья проявлялись постепенно, и история ее постоянно подвергалась пересмотру.

Начнем с того, что определенно известно, что по ранней концепции, перед концом Первой Эпохи Галадриэль перешла из Белерианда через горы на восток одна и встретила Келеборна в его стране Лóриэне; это отчетливо говорится в одной из неопубликованных работ, и об этом сказала Галадриэль Фродо в «Хранителях» II 7, где она говорит о Келеборне, что <<он жил на Западе с рассветных дней, и я жила с ним бессчетные годы; ибо еще до падения Нарготронда {Nargothrond} и Гондолина я перешла горы, и вместе с ним во все эпохи мира мы терпели свое долгое поражение.>> По всей вероятности, Келеборн в этой концепции был эльфом-нандором, то есть, одним из тех тэлеров, которые не стали переходить Мглистые Горы в Великом Походе с Куйвиэ́нена {Cuiviénen}.

С другой стороны, в Приложении Б к «Властелину Колец» появляется более поздняя версия этой истории; ибо там утверждается, что в начале Второй Эпохи <<в Линдоне к Югу от Луны {Lune} жил некогда Келеборн, родич Тингола {Thingol}; его супругой была Галадриэль, величайшая из эльфиянок.>> А в примечаниях к «Дорога вдаль и вдаль ведет» (1968, р. 60) сказано, что Галадриэль <<со своим мужем Келеборном из синдаров перешла горы Эредлуин и пришла в Эрегион>>.

В «Сильмариллионе» есть упоминание о встрече Галадриэли и Келеборна в Дориате и о его родстве с Тинголом (стр. 112); а также о том, что они были среди эльдаров, оставшихся в Средиземье после конца Первой Эпохи (стр. 283-4).

Причины и мотивы, по которым Галадриэль осталась в Средиземье, даются разные. Процитированный выше отрывок из «Дороги» ясно гласит: <<после победы над Морготом {Morgoth} в конце Первой Эпохи ей не было разрешено вернуться, а она гордо ответила, что сама не желает этого.>> Во «Властелине Колец» такого отчетливого утверждения нет; но в письме, написанном в 1967 году, отец пишет:

Из этого утверждения, самого по себе весьма позитивного, однако, не следует, что идея запрета на возвращение Галадриэли на Запад уже существовала в то время, когда сочинялась глава «Прощание с Лóриэном», за много лет до этого письма; и я склоняюсь к мысли, что это не так (см стр. 234).

В очень позднем и в основном филологического плана очерке, написанном явно уже после публикации «Дорога вдаль и вдаль ведет», история существенно отличается:

Эта последняя фраза напоминает о том, как в Лотлóриэне {Lothlórien} Фродо предложил Единое[118]i Кольцо Галадриэли («Хранители» II 7): <<Наконец-то свершилось! И ты отдашь мне Кольцо сам! На место Черного Властелина ты ставишь Королеву.>>

В «Сильмариллионе» (стр. 77) сказано, что во время мятежа Нолдора в Валинóре Галадриэль

Однако, в приведенном отрывке есть несколько моментов, следов которых не найти в «Сильмариллионе»: то, что родство детей Финарфина с Тинголом повлияло на их решение присоединиться к восстанию Феанора; изначальные необычайная неприязнь и недоверие Галадриэли к Феанору и впечатление, какое она производила на него; а также то, что она сражалась среди самих нолдоров – Ангрод сообщил Тинголу в Менегроте {Menegroth} лишь то, что родичи Финарфина невиновны в убийстве тэлеров («Сильмариллион», стр. 129). Самым же примечательным в приведенном выше отрывке все же является то четкое утверждение, что Галадриэль в конце Первой Эпохи отказалась от прощения Валаров.

Ниже в этом отрывке говорится, что, нося материнское имя Нервен и отцовское имя Артанис («благородная»), она выбрала себе синдаринское имя Галадриэль <<ибо это было красивейшее из ее имен, и его дал ей ее возлюбленный, тэлер Телепорно, за которого она впоследствии и вышла замуж в Белерианде>>. Телепорно – это Келеборн, биография которого в этом отрывке изложена совсем по-другому, что будет обсуждаться ниже (стр. 233); о самом имени см. Приложение Д, стр. 266).

Совсем другой рассказ о Галадриэли во время мятежа Нолдора, намеченный, но нигде не записанный, появляется в очень поздних и частично нечитаемых заметках – в последней работе отца по поводу Галадриэли и Келеборна и, вероятно, последней по Средиземью и Валинóру, написанной в последний месяц его жизни. Там он подчеркивает властолюбие Галадриэли еще в Валинóре, равное властолюбию Феанора, хотя и отличавшееся от него, по сути; и там говорится, что Галадриэль не только не присоединилась к восстанию Феанора, но во всем Феанору противостояла. Она действительно хотела покинуть Валинор и отправиться в большой мир Средиземья, дабы найти применение своим дарованиям; ибо <<наделенная блистательным умом и решительностью в действии, она рано изучила все, что было ей доступно из тех наук, которые Валары сочли нужным преподать эльдарам>> и чувствовала себя в Амане под присмотром Владык, словно взаперти. Об этом желании Галадриэли, похоже, было известно Манвэ {Manwë}, и он не запрещал ей отъезда; но не давал также и формального разрешения. Размышляя, что же предпринять, Галадриэль обратилась мыслью к кораблям тэлеров и на некоторое время поселилась у родни своей матери в Альквалондэ. Там она встретила Келеборна, который здесь снова оказывается тэлеринским принцем, внуком Ольвэ Альквалондского, и, таким образом, ее близким родственником. Вместе они собрались построить корабль и отплыть на нем в Средиземье; и они уже собирались выпросить разрешение Валаров на свое путешествие, когда Мелькор бежал из Валмара и, вернувшись с Унголиантой, погубил свет Дерев. В восстании Феанора, последовавшем за Омрачением Валинóра, Галадриэль участия не принимала: вместе с Келеборном она героически сражалась, защищая Альквалондэ от нолдоров; и корабль Келеборна нолдорам не достался. Отчаявшись теперь в Валинóре и ужасаясь жестокости Феанора, Галадриэль отплыла во мрак, не дождавшись разрешения Манвэ, которое, несомненно, не было бы дано в тот час, какой бы законной ни была ее просьба. Вот как случилось, что она подпала под запрет на отплытие из Валинóра, и в возвращении ей было отказано. Но они с Келеборном добрались до Средиземья немногим раньше, чем Феанор, и приплыли в гавань, где правил Кúрдан {Círdan}. Там их тепло приветствовали как родичей Эльвэ {Elwë} (Тингола). В последующие годы они не вступали в войну с Ангбандом, считая ее безнадежной для отвергнутых Валарами и лишенных их помощи; они советовали отступить из Белерианда и выстроить оплот на востоке (откуда, как они опасались, Моргот станет черпать новые силы), заключая дружественные союзы и помогая знаниями Темным эльфам и людям тех мест. Но надежды на то, что эльфы Белерианда воспримут такую политику, не было, и Галадриэль с Келеборном ушли за Эред Линдон до конца Первой Эпохи; а когда они получили разрешение Валаров вернуться на Запад, они не воспользовались им.

Эта история, освобождающая Галадриэль от каких бы то ни было связей с бунтом Феанора, вплоть до того, что даже отплыла она из Амана (с Келеборном) отдельно, весьма разнится с тем, что говорится в других местах. Она основывается на скорее «философских», чем «исторических» соображениях о природе строптивости Галадриэли в Валинóре, с одной стороны, и ее роли и месте в Средиземье, с другой. То, что эта трактовка вызвала бы немалое количество изменений в повествовании «Сильмариллиона», – очевидно; и отец, несомненно, намеревался их сделать. Здесь можно также заметить, что Галадриэль не фигурирует в первоначальной истории мятежа и исхода Нолдора, истории, появившейся задолго до того, как появился образ самой Галадриэли; а также, конечно же, то, что после вхождения Галадриэли в хроники Первой Эпохи, ее действия еще можно было радикально изменить, поскольку «Сильмариллион» еще не был тогда опубликован. Опубликованная же, эта книга была собрана из законченных рассказов, и я не мог принимать во внимание те пересмотры, которые лишь предполагалось сделать.

С другой стороны, то, что Келеборн сделан тэлером из Амана, противоречит не только тому, что утверждается в «Сильмариллионе», но также и тому, что процитировано выше (стр. 228) из «Дорога вдаль и вдаль ведет» и Приложения Б к «Властелину Колец», где Келеборн – синдар из Белерианда. На вопрос, для чего же было сделано столь основательное изменение в его биографии, можно ответить, что причиной ему – новый элемент повествования об отплытии Галадриэли из Амана отдельно от бунтовщиков-нолдоров; но в тексте, процитированном на стр. 231, где Галадриэль все же принимала участие в восстании Феанора и его исходе из Валинóра, Келеборн уже сделан тэлером, и там нет никаких указаний на то, как Келеборн попал в Средиземье.

Более ранняя трактовка (не ставящая проблему запрета и прощения), на которой основывается то, что сказано в «Сильмариллионе», «Дороге» и Приложении Б к «Властелину Колец», вполне ясна: Галадриэль, прибыв в Средиземье в числе предводителей второй волны нолдоров, повстречала в Дориате Келеборна, а потом обручилась с ним; он же был внуком брата Тингола Эльмо – туманного персонажа, о которой не сказано ничего, кроме того, что он был младшим братом Эльвэ (Тингола) и Ольвэ, и <<Эльвэ любил его – и с ним остался>>. (Сына Эльмо звали Галадон {Galadhon}, а его сыновьями были Келеборн и Галатиль {Galathil}; Галатиль стал отцом Нимлот {Nimloth}, с которой обручился Диор Наследник Тингола, и которая стала матерью Эльвинг {Elwing}. По этой генеалогии Келеборн был родственником Галадриэли, внучки Ольвэ Альквалондского, но не таким близким, как по той, где он становится сам внуком Ольвэ.) Естественно предположить, что Келеборн и Галадриэль были свидетелями разрушения Дориата (в одном месте говорится, что Келеборн <<спасся при взятии Дориата>>) и что они, может быть, помогали Эльвинг бежать с Сильмариллом в Гавани Сириона – но об этом не говорится нигде. В Приложении Б к «Властелину Колец» упоминается, что Келеборн некоторое время жил в Линдоне к югу от Л'ŷна[118] {Lhûn}; но в начале Второй Эпохи он и Галадриэль перешли через Горы в Эриадор. Их дальнейшая история, относящаяся к тому же, если можно так выразиться, периоду работ отца, рассказана в коротком повествовании, следующем ниже.

По поводу Галадриэли и Келеборна

Озаглавленный так текст является коротким и черновым наброском, очень грубо сложенным, но в то же время это практически единственный источник сведений о событиях на Западе Средиземья до поражения и изгнания Саурона из Эриадора в году 1701 Второй Эпохи. Помимо него, кратких и нечастых записей в Повести Лет, а также весьма обобщенного и избирательного обзора в «О Кольцах Власти и Третьей Эпохе», включенного в «Сильмариллион», нам известно немногое. Несомненно, что этот текст был сочинен после опубликования «Властелина Колец»; это явствует как из того, что здесь имеется ссылка на эту книгу, так и из того, что Галадриэль называется здесь дочерью Финарфина и сестрой Финрода Фелагунда (а это – поздние имена этих принцев, введенные в исправленное издание: см. стр. 255, прим. 20). Текст имеет значительные исправления, и не всегда можно понять, что относитс ко времени сочинения рукописи, а что – к более позднему периоду, и к какому именно. Так обстоит с упоминаниями об Амроте {Amroth}, в которых он – сын Галадриэли и Келеборна; но когда бы ни были вставлены эти фрагменты, я считаю совершенно очевидным то, что это – новый вариант, более поздний, чем «Властелин Колец». Если бы Амрот считался их сыном в то время, когда писался «Властелин Колец», это непременно было бы отмечено.

Очень примечательно то, что в этом тексте не только не упоминается о запрете на возвращение Галадриэли на Запад, но из отрывка в начале его явствует, что не было и мысли об этом; в то время как ниже в тексте говорится, что после поражения Саурона в Эриадоре Галадриэль осталась в Средиземье потому, что сочла своим долгом не покидать Средиземья, пока Саурон не будет разбит окончательно. В основном именно из этого исходит высказанное выше (стр. 229) мнение (не очень, правда, уверенное), что история с запретом появилась позже, чем «Властелин Колец»; ср. также отрывок из истории об Элессаре, приведенный на стр. 249.

То, что приводится здесь ниже, является пересказом этого текста, в который вставлены некоторые комментарии, отмеченные квадратными скобками.

Галадриэль была дочерью Финарфина и сестрой Финрода Фелагунда. Ее радушно приветствовали в Дориате, потому что мать ее Эарвен, дочь Ольвэ, была тэлеринкой и племянницей Тинголу, а также потому, что род Финарфина не принимал участия в Альквалондском Братоубийстве; и Галадриэль сдружилась с Мелиан. В Дориате она повстречалась с Келеборном, внуком Эльмо, брата Тингола. Из любви к Келеборну, который не хотел покидать Средиземье – а возможно, отчасти и из собственной гордости, ибо она тоже была среди тех, кто искал в Средиземье приключений – Галадриэль не отправилась на Запад после Низвержения Мелькора, но перешла с Келеборном через Эред Линдон и пришла в Эриадор. Когда они пришли в эту страну, с ними было много нолдоров, а также Серых и Зеленых эльфов; и некоторое время они жили возле озера Ненуйял (Полусветного {Evendim}, к северу от Шира). Келеборна и Галадриэль стали почитать Предводителем и Предводительницей Эльдара в Эриадоре все, в том числе и кочевые становища эльфов нандорских кровей, так и не перешедших на запад за Эред Линдон, а спустившихся в Оссирианд [см. «Сильмариллион», стр 90]. Во время жизни Келеборна и Галадриэли у Ненуйяла, где-то между годами 350 и 400, родился их сын Амрот. [Где и когда – здесь ли или позже в Эрегионе, а то и еще позже в Лóриэне, родилась Келебрúань {Celebrían}, определить невозможно.]

Но со временем Галадриэль стала понимать, что Саурон снова, как в древние дни пленения Мелькора [см. «Сильмариллион», стр. 41], остался безнаказанным. Или, скорее, поскольку у Саурона не было тогда собственного имени, и никто еще не думал, что все злые дела, творящиеся в мире, восходят к одному источнику, к духу зла, первому прислужнику Мелькора, Галадриэль поняла, что существует зло, нацеленное на весь мир, и что оно проистекает откуда-то с Востока, из-за Эриадора и Мглистых Гор.

Поэтому где-то около 700 года Второй Эпохи Келеборн и Галадриэль двинулись на восток и основали там первое, хотя и не единственное, нолдорское государство в Эрегионе. Быть может, Галадриэль выбрала это место потому, что она зналась с гномами Хазад-Дŷма {Khazad-dûm}, Мории. На восточной стороне Эреда Линдон[119], там, где стояли их древние обители Ногрод и Белегост – неподалеку от Ненуйяла, жили тогда – и всегда оставались – некоторые из гномов; хотя большую часть своей силы они перенесли в Хазад-Дŷм. Келеборн не любил гномов всех племен (чему Гимли стал свидетелем в Лотлóриэне) и так и не смог простить им участие в разрушении Дориата; но в том нападении участвовало только ногродское войско, а оно было полностью уничтожено в битве при Сарне Атрад {Athrad} [«Сильмариллион», стр. 261]. Гномы Белегоста были сильно напуганы случившимся и его последствиями и ускорили свое переселение на восток в Хазад-Дŷм[120]. Поэтому гномов Мории можно считать невиновными в разрушении Дориата и не враждебными к эльфам. Как бы то ни было, Галадриэль была дальновиднее, чем Келеборн; она с самого начала понимала, что Средиземье не избавить от <<осадка зла>>, оставленного Морготом, иначе, чем объединив все народы, которые, каждый по-своему и каждый в своей мере, противостоят ему. Она смотрела на гномов также и глазами полководца, видя в них лучших бойцов с орками. Кроме того Галадриэль была нолдоринкой, и ей по сердцу были характер гномов и их страстная любовь к труду своих рук, куда более по сердцу, чем многим другим эльдарам: гномы – «дети Ауле {Aulë}», а Галадриэль, как и другие нолдоры, была в Валинóре ученицей Ауле и Яванны.

С Галадриэлью и Келеборном был нолдорский мастер по имени Келебримбор {Celebrimbor}. [Здесь говорится, что он спасся из Гондолина, где числился некогда среди величайших мастеров Тургона; но в более позднем, исправленном варианте он сделан потомком Феанора, как говорится в Приложении Б к «Властелину Колец» (только в исправленном издании) и чуть более полно описано в «Сильмариллионе» (стр. 316), где сказано, что он был сын Куруфина {Curufin}, пятого сына Феанора, отошедший от своего отца и оставшийся в Нарготронде, когда Келегорма {Celegorm} и Куруфина изгнали оттуда.] Келебримбор <<любил ремесла, как гном>>; вскоре он стал главным мастером Эрегиона и завел тесную дружбу с гномами Хазад-Дŷма, среди которых ближайшим другом его был Нарви. [В надписи на Западных вратах Мории Гэндальф {Gandalf} прочел слова: «Им Нарви хайн эхант {echant}: Келебримбор о Эрегион тейтант {teithant} и тив {thiw} хин»: «Я, Нарви, сделал их. Келебримбор из Дубровы {Hollin}[122]ii выписал эти знаки»; «Хранители» II 4.] И эльфам, и гномам было очень выгодно это сотрудничество: Эрегион стал гораздо сильнее, а Хазад-Дŷм – много прекраснее, чем они могли бы стать по отдельности.

[Этот отрывок об основании Эрегиона согласуется с тем, что говорится в «О Кольцах Власти» («Сильмариллион», стр. 315-6), но ни там, ни во «Властелине Колец» нет никаких упоминаний о присутствии Галадриэли и Келеборна; напротив, в последнем (также только в исправленном издании) Келебримбор именуется Правителем Эрегиона.]

Строительство столицы Эрегиона Ост-ин-Эдиль {Ost-in-Edhil} началось около 750 года Второй Эпохи [в Повести Лет эта дата дана как год прихода Нолдора в Эрегион]. Известия об этом дошли до Саурона и добавились к его опасениям по поводу появления нýменóрцев в Линдоне и на побережьях дальше к югу и их дружбы с Гил-Галадом {Gil-galad}; услышал он также о том, что Алдарион, сын Тар-Менельдура, стал теперь великим корабельщиком и водит свои корабли в гавань в Хараде на дальнем юге. Поэтому Саурон оставил на время Эриадор в покое и [в Повести Лет это событие датируется около 1000 года] избрал своей опорой противостояния угрозе высадки нýменóрцев страну Мордор, как она была названа впоследствии. Когда он решил, что обезопасил себя, он отправил в Эриадор посланцев и, наконец, около 1200 года Второй Эпохи, явился сам, в самом благовидном облике, какой только смог принять.

Но в это время сила Галадриэли и Келеборна выросла, и Галадриэль при помощи гномов Мории установила связь с нандорской страной Лóринанд по ту сторону Мглистых Гор[122]. Ее населяли те эльфы, которые отказались от Великого Похода Эльдара с Куйвиэ́нена и поселились в лесах Андуинской Долины [«Сильмариллион», стр. 89-90]; эта страна простиралась в лесах по обоим берегам Великой Реки, включая и местность, где позже стоял Дол-Гулдур {Dol Guldur}. У этих эльфов не было князей и правителей, и они жили без тревог, пока вся сила Моргота была сосредоточена на северо-западе Средиземья;[123] <<многие же синдары и нолдоры приходили и селились среди них, и началась их «синдаризация» под влиянием белериандской культуры>>. [Не разъясняется, когда началось это движение в Лóринанд; могло быть так, что эльфы прибывали из Эрегиона через Хазад-Дŷм под покровительством Галадриэли.] Галадриэль, противодействуя замыслам и делам Саурона, преуспела в Лóринанде; в это время Гил-Галад прогнал посланцев Саурона и даже его самого [о чем подробнее написано в «О Кольцах Власти» («Сильмариллион», стр. 316-7). Больше повезло Саурону с нолдорами Эрегиона, а особенно – с Келебримбором, который в глубине души жаждал превзойти искусность и славу Феанора. [Об обольщении Сауроном кузнецов Эрегиона и о том, как он взял себе имя Аннатар, Господин Даров, рассказывается в «О Кольцах Власти»; но там не упоминается о Галадриэли.

В Эрегионе Саурон предстал посланцем Валаров, которые якобы отправили его в Средиземье (<<так он насмеялся над Истарами>>) или же велели ему оставаться там, чтобы помогать эльфам. Он сразу понял, что Галадриэль будет главным его противником и препятствием его замыслам, и старался всячески подольститься к ней, снося ее презрение с покорной учтивостью. [Этот короткий фрагмент не объясняет, за что Галадриэль презирала Саурона, если только она не раскрыла лживость его облика; а если она все же распознала его истин-ную сущность, то почему она позволила ему оставаться в Эрегионе.][124] Саурон испытал все свои умения на Келебримборе и его товарищах-кузнецах, которые образовали сообщество или товарищество Гвайт-и-Мúрдайн {Gwaith-i-Mírdain}, очень влиятельное в Эрегионе; но делал он свое дело в тайне от Галадриэли и Келеборна. Спустя короткое время Гвайт-и-Мúрдайн подпал под влияние Саурона всецело, ибо сперва они получали огромную пользу от его наставлений в тайнах своего ремесла.[125] Власть Саурона над Мúрдайном стала настолько велика, что он стал подговаривать их восстать против Галадриэли и Келеборна и захватить власть в Эрегионе; и это случилось где-то между 1350 и 1400 годами Второй Эпохи. Тогда Галадриэль покинула Эрегион и ушла через Хазад-Дŷм в Лóринанд, взяв с собой Амрота и Келебрúань; Келеборн же не захотел войти в жилища гномов и остался в Эрегионе, преследуемый Келебримбором. В Лóринанде Галадриэль приняла правление и взяла на себя оборону против Саурона.

Сам Саурон отбыл из Эрегиона около 1500 года, после того, как Мúрданы начали создание Колец Власти. Келебримбор не пал ни душой, ни верой, но принял Саурона за того, за кого он себя выдавал; а когда, наконец, он открыл существование Единого Кольца, то отверг Саурона и отправился в Лóринанд, чтобы снова посоветоваться с Галадриэлью. Им следовало бы уничтожить все Кольца Власти прямо тогда, <<но им не хватило силы>>. Галадриэль посоветовала ему укрыть Три Кольца эльфов, никогда не пользоваться ими и рассеять их вдали от Эрегиона, где они хранятся по мнению Саурона. Именно тогда Галадриэль получила от Келебримбора Ненью, Белое Кольцо, и его силой страна Лóринанд была укреплена и стала прекрасна; но и власть этого Кольца над Галадриэлью была также велика и неожиданна, ибо оно увеличило ее извечную тоску по морю и возвращению на Запад: так меньше стало для нее радости в Средиземье[126]. Келебримбор согласился с ее советом, что Кольцо Воздуха и Кольцо Огня должны были быть отосланы из Эрегиона; и он вручил их Гил-Галаду в Линдоне. (Здесь говорится, что в то время Гил-Галад отдал Нарью, Красное Кольцо, Кúрдану Господину Гаваней, но ниже на полях есть заметка, говорящая о том, что он хранил его у себя, пока не отправился на Войну Последнего Союза.

Когда Саурон узнал, что Келебримбор раскаялся и больше неподвластен ему, его личина спала, и он явил свой гнев; и в году 1695, собрав великую силу, он двинулся через Каленардон {Calenardhon} (Рохан) в поход на Эриадор, в году 1695. Когда вести об этом достигли Гил-Галада, он выслал войско под началом Элронда Полуэльфа; но Элронду предстоял неблизкий путь, а Саурон повернул на север и внезапно двинулся к Эрегиону. Лазутчики и передовые части его войска были уже на подходе, когда Келеборн предпринял атаку и отбросил их; но хотя он мог соединить свое войско с войском Элронда, они не смогли бы вернуться в Эрегион, потому что воинство Саурона было много больше их войска, и его хватило бы на то, чтобы отбросить их и осадить Эрегион. В конце концов нападающие ворвались в Эрегион, разрушая и опустошая его, и захватили главную цель Саурона – Дом Мúрданов, где находились их кузни и сокровища. Келебримбор в отчаянии сам бросился на Саурона на ступенях перед большими воротами Мúрдайна; но был схвачен и попал в плен, а Дом был разграблен. Там Саурон взял Девять Колец и другие, не столь ценные работы Мúрдайна; Семи же и Трех он найти не смог. Тогда Келебримбор был предан пыткам, и Саурон выведал у него, где хранятся Семь. Келебримбор выдал их потому, что ни Семь, ни Девять он не ценил так, как Три; Семь и Девять были созданы с помощью Саурона, тогда как Три Келебримбор создал сам, другими силами и для другой цели. [Здесь не говорится открыто, что Саурон тогда же завладел Семью Кольцами, хотя намекается на это вполне ясно. В Приложении А (III) к «Властелину Колец» сказано, что среди гномов Племени Дарина {Durin[128]iv} ходило поверье, что Дарин III, Царь Хазад-Дŷма, получил свое Кольцо от самих эльфов-кователей, а не от Саурона; но в приведенном тексте ничего не говорится о том, как достались гномам Семь Колец.] О Трех Кольцах Саурон не смог узнать от Келебримбора ничего; и предал его смерти. Но Саурон догадывался о том, что Три были переданы эльфийским хранителям: а это означало Галадриэли и Гил-Галаду.

В черной ярости Саурон бросился в бой; и, подняв на пике пронзенное орочьими стрелами тело Келебримбора как знамя, он повернул войска на Элронда. Элронд собрал всех уцелевших эльфов Эрегиона, но сил сдержать натиск Саурона у него не было. Он неминуемо был бы сражен, если бы войско Саурона не было атаковано с тыла; ибо Дарин выслал из Хазад-Дŷма войско гномов, а с ними шли эльфы Лóринанда под предводительством Амрота. Элронд смог оторваться и отступить, но его загнали далеко на север, и именно тогда [в году 1697, согласно Повести Лет] он основал убежище и крепость в Имладрисе (Раздоле {Rivendell}[129]v). Саурон не стал преследовать Элронда дальше и обратился против гномов и эльфов Лóринанда, которых он загнал обратно; но Врата Мории закрылись, и войти он не смог. С тех пор Саурон вечно ненавидел Морию, и всем оркам было велено карать гномов при любой возможности.

Теперь же Саурон направился на Эриадор: Лóринанд мог подождать. Пока Саурон разорял земли, истребляя и сгоняя с мест всех немногих людей и охотясь за оставшимися эльфами, многие бежали на север и вступали в войско Элронда. Важнейшей же целью Саурона был Линдон, где он надеялся найти одно или даже больше одного из Трех Колец; и поэтому он собрал свои разрозненные силы и двинулся на запад в страну Гил-Галада, губя все на своем пути. Но силы его были ослаблены из-за необходимости держать большой отряд сзади, чтобы не дать Элронду ударить с тыла.

После долгого перерыва нýменóрцы привели свои корабли в Серые Гавани, и там их встретили с радостью. Как только Гил-Галад начал опасаться, что Саурон может открыто пойти войной на Эриадор, он отправил в Нýменор послания; и нýменóрцы стали выстраивать на побережье Линдона войска и обозы. В 1695, когда Саурон вторгся в Эриадор, Гил-Галад попросил Нýменор о помощи. Тогда Король Тар-Минастир снарядил огромную флотилию; но она задержалась и достигла берегов Средиземья лишь в 1700 году. В это время Саурон завоевал уже весь Эриадор, не считая осажденного Имладриса, и вышел на рубеж реки Л'ŷн. Он вызвал себе подкрепление с юго-востока, и оно было уже в Энедвайтmе {Enedwaith}, у Тарбадских {Tharbad} Переправ, которые охранялись слабо. Гил-Галад и нýменóрцы отчаянно защищали берега Л'ŷна и Серые Гавани, и тогда-то, в самый решающий момент, появилось огромное войско Тар-Минастира; и армия Саурона, понеся тяжелые потери, была отброшена. Часть своих кораблей нýменóрский флотоводец Кирьятур {Ciryatur} послал произвести высадку дальше к югу.

Саурон был отброшен на юго-восток после большой битвы у Сарнского Брода, переправы через Барандуин; и хотя в Тарбаде он соединился со своим подкреплением, в своем тылу он снова обнаружил нýменóрское войско – ибо Кирьятур высадил сильный десант в устье Гватлó {Gwathló} (Сизреки {Greyflood}[130]vi), <<где находилась небольшая нýменóрская гавань>>. [Это была Виньялондэ {Vinyalondë} Тар-Алдариона, впоследствии названная Лонд Даэр; см. Приложение Г, стр. 261.] В Битве на Гватлó армия Саурона была наголову разгромлена, и сам он еле уцелел. Небольшое оставшееся у него войско было атаковано в восточном Каленардоне, и он лишь со своими телохранителями бежал в местность, позднее названную Дагорлад (Поле Боя), откуда, разбитый и униженный, он вернулся в Мордор и поклялся отомстить Нýменóру. Его армия, осаждавшая Имладрис, попала в клещи между Элрондом и Гил-Галадом и была полностью уничтожена. Эриадор был очищен от врага, но почти весь лежал в развалинах.

В это время был созван первый Совет[130], и на нем было решено, что эльфийский оплот на востоке должен быть устроен в Имладрисе, а не в Эрегионе. Тогда же Гил-Галад передал Вилью, Синее Кольцо, Элронду, и назначил его своим наместником в Эриадоре; Красное же Кольцо он оставил у себя, пока не передал его Кúрдану, когда выступал из Линдона в дни Последнего Союза[131]. На многие годы Западным Землям был дан мир и время залечить свои раны; но нýменóрцы в Средиземье отведали власти, и с того времени [в Повести Лет датируется <<ок. 1800>>] они стали основывать на западном побережье постоянные поселения и долгое время не позволяли Саурону выступить из Мордора на запад.

В заключение рассказ возвращается к Галадриэли, повествуя о том, что тоска по морю стала в ней так сильна, что, хотя она считала своим долгом оставаться в Средиземье, она решилась покинуть Лóринанд и поселиться возле моря. Галадриэль доверила Лóринанд Амроту и, снова пройдя через Морию, прибыла с Келебрúанью в Имладрис, разыскивая Келеборна. Там, вероятно, она и нашла его, и там они жили вместе долгое время; и тогда Элронд впервые увидел Келебрúань и полюбил ее, хотя не признался ей в этом. Упомянутый выше Совет состоялся в то время, когда Галадриэль была в Имладрисе. Но затем [дата не указывается] Галадриэль и Келеборн покинули Имладрис и перебрались в малонаселенные земли между устьем Гватлó и Этиром {Ethir} Андуин. Там они жили в Белфаласе, в месте, позже названном Дол-Амрот; там их сын Амрот временами навещал их, и к ним присоединилось множество лóринандских эльфов-нандоров. Но спустя недолгое время Амрот пропал без вести, а Лóринанд оказался в опасности, и в 1981 году Галадриэль вернулась туда. На этом текст «По поводу Галадриэли и Келеборна» заканчивается.

Здесь можно заметить, что отсутствие указаний дат, помимо тех, что указаны во «Властелине Колец», привело многих комментаторов к естественному выводу, что Галадриэль и Келеборн провели вторую половину Второй Эпохи и всю Третью в Лотлóриэне; но это не так, хотя история, намеченная в «По поводу Галадриэли и Келеборна», была значительно изменена, как будет показано ниже.

Амрот и Нимродэль

Выше (стр. 234) я говорил, что если Амрот действительно считался сыном Галадриэли и Келеборна, когда писался «Властелин Колец», то такое важное родство не могло бы остаться без внимания. Но, как бы то ни было, представление о его происхождении позднее изменилось. Далее я привожу короткий рассказ (датирующийся 1969 г. или чуть позже), который озаглавлен «Коротко пересказанная часть легенды об Амроте и Нимродэли».

<<Амрот стал Королем Лóриэна после того, как отец его Амдúр пал в битве на Дагорладе>> [в году 3434 Второй Эпохи]<<. В его стране после победы над Сауроном многие годы царил мир. Синдар по происхождению, он жил по обычаям Лесных эльфов и поселился в высоких деревьях большого зеленого холма, который с тех пор всегда звали Керин {Cerin} Амрот. Так он поступал из любви к Нимродэли. Ибо долгие годы он любил ее и не женился ни на ком, потому что она не хотела выйти за него. Она же тоже любила его, ибо он был прекрасен даже среди эльфов, благороден и мудр; но она была из Лесных эльфов и сожалела о приходе эльфов с Запада, которые, по ее словам, принесли с собой войны и порушили былой мир. Она говорила лишь на языке Лесных эльфов, даже когда в народе Лóриэна он стал забываться[132]; и жила одиноко на порогах реки Нимродэли, которую она назвала своим именем. Когда же>> [в году 1981 Третьей Эпохи] <<в Мории вырвался ужас и гномы бежали оттуда, а орки заняли их жилища, она бежала в дикие земли к югу. Амрот последовал за ней и, наконец, нашел ее на краю Фангорна, который в те дни стоял много ближе к Лóриэну[133]. Она не смела войти в лес, ибо деревья, как она говорила, угрожали ей, а иные загораживали ей дорогу.

Там Амрот долго уговаривал Нимродэль; и, наконец, они помолвились.

– Этому я буду верна, – сказала она, – и мы обручимся, когда ты приведешь меня в мирную землю.

Амрот поклялся, что ради нее оставит он свой народ, даже в тяжелое время, и станет вместе с ней искать такую землю.

– Но в Средиземье такой нет ныне, – сказал он, – и не будет больше для эльфов. Надо попытаться пересечь Великое Море и достичь древнего Запада.

И он рассказал ей о гавани на юге, куда ушли давным-давно многие из его народа.

– Теперь их стало меньше, ибо многие уплыли на Запад; но те, что остались, еще строят корабли и перевозят всех сородичей, которые приходят к ним, устав от Средиземья. Говорится, что милость Валаров, которой позволено нам пересечь Море, дарована всем тем, кто совершил Великий Поход, даже если в прошлые века они никогда не выходили на побережье и не видели Благословенной Земли.

Здесь нет места для пересказа их путешествия в страну Гондор. Было это во дни Короля Эарнила {Eärnil} Второго, последнего из Королей Южной Страны, и земли его были неспокойны.>> [Эарнил II правил в Гондоре с 1945 по 2043.] <<Много где>> [но не в сохранившихся записях] <<рассказывается, как они расстались и как Амрот после долгих тщетных поисков Нимродэли добрался до эльфийской гавани и увидел, что там остались лишь немногие. Для плавания им не хватало людей; а корабль у них был всего один. Они приветствовали Амрота, радуясь, что их стало больше; но ждать Нимродэль, надежды на приход которой, как они считали, не было, они не хотели.

– Если она пошла по населенным землям Гондора, – говорили они, – то с ней ничего не случится, и она сможет найти помощь; ибо люди Гондора добры, и правят ими потомки Друзей Эльфов былых времен, которые еще помнят наш язык; но в горах много враждебных людей и злых существ.

Год клонился к осени, и вскоре ожидались сильные ветра, опасные даже для эльфийских кораблей, пока они еще были близки к Средиземью. Но горе Амрота было так велико, что корабельщики все же отложили выход в плавание на много недель; они жили на корабле, ибо их дома на берегу опустели и обветшали. Затем осенней ночью внезапно случилась буря, одна из самых яростных на памяти Гондора. Она налетела с холодных Северных Пустошей и, пронесясь через Эриадор, ворвалась в земли Гондора, круша все на своем пути; Белые Горы не защитили от нее, и много людских судов было унесено в Белфалас и сгинуло там. Легкий эльфийский корабль сорвало со швартовов и понесло в бушующее море в сторону берегов Умбара. Более о нем не было вестей в Средиземье; но эльфийские корабли, сооруженные для такого плавания, не тонули, и этот корабль наверняка покинул Круги Мира и прибыл в Эрессэа. Но Амрота он не принес туда. Буря налетела в то время, когда рассвет уже проглядывал сквозь быстро летящие тучи; когда Амрот проснулся, корабль уже был далеко от берега. В отчаянии, вскрикнув «Нимродэль!», он бросился в море и поплыл к исчезающему вдали берегу. Моряки зоркими эльфийскими глазами видели еще, как он боролся с волнами, и восходящее солнце, проглянув сквозь тучи, высветило вдали золотой искрой его светлые волосы. Больше же ни людские, ни эльфийские глаза не видели его в Средиземье. О том, что выпало Нимродэли, здесь не говорится ничего, хотя о ее судьбе рассказывалось много легенд.>>

Следующий далее рассказ представляет собой выдержку из этимологического рассуждения о названиях некоторых средиземских рек, а именно – о реке Гилрайн в Лебеннине в Гондоре, которая впадала в залив Белфалас к западу от Этира Андуин; и некоторые моменты легенды о Нимродэли всплывают в рассуждении о части райн. Она, вероятно, происходит от корня ран-, «бродить, скитаться, двигаться в неопределенном направлении» (как в слове митрандир {Mithrandir} и в названии Луны Рáна.

<<Такие названия не свойственны рекам в Гондоре; но имя могло быть дано лишь части течения реки или ее низовьям, а может оно быть дано из-за того, что поразило тех, кто дал ей имя. В нашем случае для объяснения потребуется вспомнить часть легенды об Амроте и Нимродэли. Гилрайн, подобно и другим рекам в той местности, скоро сбегает с гор; но, достигая границы предгорий Эреда Нимрайс, отделяющего его от Келоса, {Celos} >> [см. карту, сопровождающую Том III «Властелина Колец»] << он растекается по широкой и неглубокой низине. В ней он стоит некоторое время и на юге ее разливается в небольшое озерцо перед тем, как перевалить через порог и снова быстрым течением присоединить свои воды к Серни. Говорится, что когда Нимродэль уходила из Лóриэна, в поисках пути к морю она заблудилась в Белых Горах, пока, наконец, – какой дорогой или тропой – неизвестно – не вышла к реке, которая напомнила ей ее собственную речку в Лóриэне. На сердце у нее полегчало, и она присела у озера, глядя, как звезды отражаются в его темных водах, и слушая водопады, через которые река продолжала свое странствие к морю. Там она впала в глубокий сон от усталости и спала так долго, что не успела спуститься в Белфалас до того, как корабль Амрота унесло в море, а сам он, вероятно, погиб, пытаясь вернуться в Белфалас вплавь. Легенду эту хорошо знали в Доре-эн-Эрнил (Земле Князя)[134], и имя, несомненно, было дано реке в память о ней.>>

Этот очерк продолжается коротким объяснением того, каким образом Амрот – Король Лóриэна соотносится с правлением там Келеборна и Галадриэли.

<<Народ Лóриэна уже тогда>> [то есть, ко времени исчезновения Амрота] <<был во многом таким, как в конце Третьей Эпохи: Лесные эльфы по происхождению, но под властью князей синдарской крови (как это было в стране Трандуила {Thranduil} в северной части Лихолесья {Mirkwood}; хотя были ли Трандуил и Амрот родственниками, неизвестно).[135] В то же время среди них много было нолдоров (говоривших на синдарине), которые пришли через Морию после уничтожения Сауроном Эрегиона в 1697 году Второй Эпохи. Тогда Элронд ушел на запад>> [sic; это может означать просто тот факт, что он не пересек Мглистые Горы] <<и основал оплот Имладрис; Келеборн же сперва отправился в Лóриэн и укрепил его на случай, если Саурон дальше будет пытаться переправиться через Андуин. Когда Саурон вместо этого отступил в Мордор и, как стало известно, ограничился завоеваниями на Востоке, Келеборн вернулся к Галадриэли в Линдон.

Для Лóриэна настали долгие годы укромного мира под властью своего собственного короля Амдúра – до самого Низвержения Нýменóра и внезапного возвращения Саурона в Средиземье. Амдúр внял призыву Гил-Галада и выставил Последнему Союзу такую силу, какую только смог собрать; но сам он пал в Битве на Дагорладе, и большая часть его воинов вместе с ним. Королем стал Амрот, его сын.>>

Этот отрывок, безусловно, весьма отличается от того, что написано в «По поводу Галадриэли и Келеборна». Амрот – сын уже не Галадриэли и Келеборна, а Амдúра, князя синдарской крови. Прежняя история отношений Галадриэли и Келеборна с Эрегионом и Лóриэном предстает измененной во многих ключевых моментах, и нельзя сказать, насколько она сохранилась бы в каком-либо законченном письменном повествовании. Связь Келеборна с Лóриэном сделана намного более ранней, чем в «По поводу Галадриэли и Келеборна», ибо здесь тот на протяжении всей Второй эпохи так и не побывал в Лóриэне; к тому же, мы узнаем, что множество эльфов-нолдоров прибыло в Лóриэн через Морию и после разрушения Эрегиона. В раннем отрывке об этом нет ни слова, и переселение «белериандских» эльфов в Лóриэн происходит на много лет раньше, в мирное время (стр. 236). Вышеприведенная выдержка намекает на то, что после падения Эрегиона именно Келеборн возглавил это переселение в Лóриэн, тогда как Галадриэль отправилась к Гил-Галаду в Линдон; в другом месте, в работе, появившейся одновременно с этой, ясно говорится, что они оба в одно время <<прошли через Морию со значительным числом изгнанников-нолдоров и много лет жили в Лóриэне>>. В этих поздних работах не утверждается, но и не отрицается, что Галадриэль (или Келеборн) имели отношения с Лóриэном и до 1697 года, и, кроме как в «По поводу Галадриэли и Келеборна», нигде больше нет упоминаний ни о восстании Келебримбора против их правления где-то между 1350 и 1400 годами, ни о последовавшем уходе Галадриэли в Лóриэн и ее правлении там, пока Келеборн оставался в Эрегионе. В поздних фрагментах не разъясняется, где Келеборн и Галадриэль провели долгие годы Второй Эпохи после поражения Саурона в Эриадоре; во всяком случае, нет дальнейших упоминаний об их долговременном проживании в Белфаласе (стр. 240).

Рассказ об Амроте продолжается:

<<Но в Третью Эпоху Галадриэль исполнилась предчувствиями, и с Келеборном она отправилась в Лóриэн и там оставалась долгое время с Амротом, особенно внимательно собирая новости и слухи о растущей тени в Лихолесье и о темной крепости в Дол-Гулдуре. Однако народ Лóриэна был доволен Амротом; тот был доблестен и мудр, и его маленькое королевство пока процветало и было прекрасно. Потому после дальних разведывательных походов в Р'ованионе {Rhovanion}, от Гондора и границ Мордора до Трандуила на севере, Келеборн и Галадриэль перебрались через горы в Имладрис и там жили много лет; ибо Элронд был их родичем, так как в самом начале Третьей Эпохи>> [в году 109, согласно Повести Лет] <<он обручился с их дочерью Келебрúанью.

После несчастья в Мории>> [в году 1980] <<и в дни тягот Лóриэна, который остался без правителя, ибо Амрот утонул в море в заливе Белфалас и не оставил наследника, Келеборн и Галадриэль вернулись в Лóриэн, и его народ приветствовал их. Там они прожили всю Третью Эпоху, но не взяли себе титулов Короля и Королевы; ибо они говорили, что лишь хранят эту малую, но прекрасную страну, самую восточную заставу эльфов.>>

В другом месте есть другое описание их путешествий в те годы.

<<До Последнего Союза и конца Второй Эпохи Келеборн и Галадриэль возвращались в Лóриэн еще дважды; и в Третью Эпоху, когда поднялась тень вернувшегося Саурона, они снова жили там долгое время. В своей мудрости Галадриэль провидела, что Лóриэн будет оплотом и крепостью, которая не даст Тени переправиться через Андуин в войне, которая неизбежно случится прежде, чем Тень будет побеждена, если это вообще возможно; но Лóриэну нужен правитель большей крепости и мудрости, чем те, что есть в Лесном народе. Все же Галадриэль и Келеборн не поселились в Лóриэне и не приняли правления над ним, пока сила Саурона не проявилась за Андуином так, как не могла предвидеть и Галадриэль, и Лóриэн не подвергся огромной опасности, а народ его готов был бежать и бросить его оркам. Однако и тогда они не приняли титулов Короля и Королевы, и были лишь хранителями Лóриэна, которые пронесли его невредимым через всю Войну Кольца.>>

В одном этимологическом рассуждении того же периода работы имя Амрот объясняется как прозвище, данное ему потому, что он жил на высоком талане, или делони {flet}[137]vii, деревянной площадке, какие строились высоко на деревьях Лотлóриэна и в каких жили галадримы {Galadhrim} (см. «Хранители» II 6): слово это означает «лазальщик, верхолаз»[137]. Там говорилось, что обычай жить на деревьях не был распространен среди всех Лесных эльфов, а развился в Лóриэне благодаря природе и особенностям той земли: это была равнина, на которой не было хорошего камня, кроме того, что можно было наломать в горах на западе и с большим трудом доставить вниз по Серебрянке {Silverlode}. Главным богатством ее были деревья, останец великих лесов Былых Дней. Но жили на деревьях не только в Лóриэне, а телайн или делони были поначалу либо убежищами на случай нападения, либо, чаще всего и особенно на очень высоких деревьях, наблюдательными постами, с которых зоркие эльфы могли обозревать землю и ее рубежи: ибо в конце первого тысячелетия Третьей Эпохи Лóриэн стал страной, которой крайне требовалась бдительность, и Амрот жил во все растущей тревоге с той поры, как в Лихолесье был выстроен Дол-Гулдур.

<<Таким наблюдательным постом стражей северных рубежей была делонь, на которой провел ночь Фродо. Дворец Келеборна в Карасе Галадон {Caras Galadhon} был первоначально предназначен для того же: его верхняя делонь, которой Хранители Кольца не видели, была самой высокой точкой в стране. Ранее самой высокой была делонь Амрота на вершине большого кургана или холма Керин Амрот, построенного трудом многих рук, и предназначалась она для дозора за Дол-Гулдуром на противоположном берегу Андуина. В постоянные жилища телайн превратились позже, и только в Карасе Галадон их было так много. Карас Галадон же сам по себе был лишь крепостью, и в его стенах жила небольшая часть Галадрима. Жизнь в таких высоких домах сперва, несомненно, считалась чем-то необычным, и Амрот, вероятно, был первым в этом. Житье его в высоком талане и дало ему имя – единственное, которое сохранила легенда.>>

Примечание к словам <<Амрот, вероятно, был первым в этом>> добавляет:

<<Если не Нимродэль. У нее были другие причины. Она любила воды и пороги Нимродэли, с которой она не могла расставаться надолго; но когда времена омрачились, поток этот оказался слишком близок к северным границам, и немногие галадримы остались жить в тех местах. Может быть, мысль о жизни в высокой делони Амрот перенял от нее.[138]>>

Возвращаясь к легенде об Амроте и Нимродэли, рассказанной выше – что это была за <<гавань на юге>>, где Амрот дожидался Нимродэль и куда, как он рассказывал ей, <<ушли давным-давно многие из его народа>> (стр. 241)? Два отрывка во «Властелине Колец» касаются этого вопроса. Один – в «Хранителях» II 6, где Леголас, спев песню об Амроте и Нимродэли, говорит о <<заливе Белфалас, откуда отплывают лóриэнские эльфы>>. Другой – в «Возвращении Короля» V 9, где Леголас, глядя на Князя Имрахиля Дол-Амротского, видит, что <<в жилах его течет эльфийская кровь>>, и говорит ему: <<«Много времени прошло с тех пор, как народ Нимродэли покинул Лóриэнские леса, но, видно, не все уплыли из гавани Амрота на запад за море».>> На это Князь Имрахиль отвечает: <<«Так говорит и история моей страны».>>

Поздние отрывочные заметки несколько объясняют эти упоминания. Так, в обсуждении языковых и политических взаимоотношений в Средиземье, датирующемся 1969 годом или позже, имеется упоминание о том, что в дни основания первых поселений нýменóрцев берега залива Белфалас были большей частью пустынны, <<за исключением гавани и небольшого поселения эльфов к югу от слияния Мортонда {Morthond} и Ринглó>>, то есть, чуть к северу от Дол-Амрота.

<<Они, как говорили в Дол-Амроте, были основаны синдарскими мореплавателями из западных гаваней Белерианда, которые спаслись на трех малых кораблях, когда сила Моргота одолевала Эльдар и Атани; но потом число их увеличили странники из Лесных эльфов, в поисках моря спускавшиеся по Андуину.>>

Лесные эльфы, отмечается здесь, <<никогда не были свободны от беспокойства и тяги к Морю, временами уводившей некоторых из них от их жилищ в странствия>>. Чтобы связать слова о <<трех малых кораблях>> с историями, записанными в «Сильмариллионе, нам, вероятно, придется решить, что эти корабли вышли из Бритомбара {Brithombar} или Эглареста, Фаласских Гаваней на западном побережье Белерианда, когда, спустя год после Нирнаэта {Nirnaeth} Арноэдиад, эти города были разрушены (см «Сильмариллион» стр. 212), и что когда Кúрдан и Гил-Галад основали прибежище на Острове Балар, экипажи этих кораблей ушли вдоль берега дальше на юг, в Белфалас.

В незаконченном фрагменте о происхождении названия Белфалас имеются, однако, другие данные, отодвигающие основание эльфийской гавани на более позднее время. Там говорится, что корень бел-, скорее всего, сохранился от донýменóрского названия, и происхождение его явно синдаринское. Заметка обрывается, не давая никаких других сведений о бел-, но причиной его синдаринского происхождения называется то, что <<в Гондоре имелся небольшой, но важный фактор весьма исключительного свойства: эльфийское поселение>>. После разрушения Тангородрима те эльфы Белерианда, которые не уплыли за Великое Море и не остались в Линдоне, откочевали через Синие Горы на восток в Эриадор; но было среди них и сколько-то синдаров, в начале Второй Эпохи ушедших на юг. Это были остатки народа Дориата, еще хранившие неприязнь к Нолдору; проведя некоторое время в Серых Гаванях, где они изучили корабельное дело, <<они со временем отправились искать себе место для жизни и, наконец, остановились в устье Мортонда. Там уже была простая рыбацкая пристань, но рыбаки, испугавшись эльфов, бежали в горы.>>[139]

В заметке, написанной в декабре 1972 года или позже, одной из последних работ отца по Средиземью, содержится рассуждение о наличии эльфийской крови у людей, которую можно заметить по отсутствию у таких людей бороды – эльфы были безбороды; и в связи с княжеским домом Дол-Амрота там говорится, что <<этот род имел некоторую долю эльфийской крови, согласно их собственным легендам>>, со ссылкой на разговор между Леголасом и Имрахилем в «Возвращении Короля» V 9, процитированный выше.

<<Как говорит Леголас, упоминая о Нимродэли, возле Дол-Амрота был древний эльфийский порт, и в нем – небольшое поселение эльфов из Лóриэна. Легенда о княжеском роде гласит, что один из его предков женился на эльфиянке: в некоторых рассказах это была сама Нимродэль, что, очевидно, невозможно, в других же, что гораздо более вероятно, это была одна из спутниц Нимродэли, заблудившаяся в горных долинах.>>

Эта вторая версия легенды более детально описана в заметке, добавленной к неопубликованной генеалогии рода Дол-Амрота к Ангелимару, двадцатому князю, отцу Адрахиля, отца Имрахиля, князя Дол-Амротского во время Войны Кольца:

<<Согласно фамильной легенде Ангелимар был двадцатым прямым потомком Галадора, первого Правителя Дол-Амрота (ок. гг. 2004-2129 Третьей Эпохи). По той же легенде Галадор был сыном Имразôра Нýменóрца, жившего в Белфаласе, и эльфиянки Митреллас {Mithrellas}. Она была одной из спутниц Нимродэли в числе многих эльфов, бежавших на побережье около 1980 года Третьей Эпохи, когда в Мории восстало зло; и Нимродэль со служанками заблудились и потерялись в горных лесах. В этом сказании говорится, что Имразôр принял Митреллас и женился на ней. Она же, родив ему сына Галадора и дочь Гильмит {Gilmith}, бежала однажды ночью, и он более не видел ее. И хотя Митреллас была из малого Лесного племени, а не из Высоких или Серых эльфов, всегда считалось, что дом и род Правителей Дол-Амротских благороден по крови так же, как светел лицом и духом.>>

В неопубликованных работах более нельзя найти почти никаких дополнительных сведений по поводу истории Келеборна и Галадриэли, кроме очень черновой рукописи на четырех страницах, озаглавленной «Элессар». Она находится на самой первой стадии сочинения, но несет несколько исправлений карандашом; других версий этой работы нет. Написано в ней, с учетом нескольких весьма незначительных редакторских правок, следующее:

<<Был в Гондолине ювелир по имени Энердил {Enerdhil}, величайший своим мастерством во всем Нолдоре после смерти Феанора. Энердил любил все зеленое, что растет, и величайшей радостью для него было видеть солнечный свет сквозь листву деревьев. И запало ему в душу создать драгоценность, в которой был бы заключен чистый солнечный свет, но драгоценность зеленую, как листва. И он создал такое украшение, и ему подивились даже нолдоры. Ибо говорилось, что тот, кто смотрел сквозь него, видел увядшее и выгоревшее исцеленным, словно вновь в расцвете юности, и что руки того, кто носил его, утоляли боль тех, к кому прикасались. Этот камень Энердил подарил Идрили, дочери Короля, и она носила его на груди; так он уцелел в гондолинском пожаре. Перед тем, как пуститься в плавание, Идриль сказала своему сыну Эарендилу {Eärendil}: «Элессар я оставляю тебе, ибо в Средиземье много боли, которую ты сможешь исцелить. Но не передавай его никому».

И вправду в Сирионской Гавани страдало множество людей, и эльфов, и зверей, которые бежали туда от ужаса Севера; и пока Эарендил жил там, они исцелялись и благоденствовали, и все в то время было зеленым и прекрасным. Когда же Эарендил отправлялся в свои плавания по Морю, Элессар был на его груди, ибо во всех поисках его вела одна надежда – что он снова найдет Идриль; и первым его воспоминанием о Средиземье был зеленый камень на ее груди, когда она пела над его колыбелью, а Гондолин был еще в расцвете. Так и случилось, что Элессар исчез, когда Эарендил больше не вернулся в Средиземье.

В последующие годы Элессар объявился снова, и об этом рассказывают две истории, и лишь Мудрые, которых теперь нет, могут сказать, которая из них правдива. Одни говорят, что вторым камнем был первый, вернувшийся милостью Валаров; и что Олóрин, которого в Средиземье знали как Митрандира, принес его с собой с Запада. Некогда Олóрин пришел к Галадриэли, которая жила тогда под сводами Зеленолесья {Greenwood} Великого; и они долго разговаривали между собой. Ибо годы отчуждения стали тяжки Госпоже Нолдора, и она жаждала услышать о своих родичах и о благословенной своей родине, но не желала еще оставить Средиземье>> [это место было исправлено на: <<но ей еще не было разрешено оставить Средиземье>>] <<. И когда Олóрин рассказал ей многое, она вздохнула и сказала:

– Я горюю в Средиземье, ибо листья опадают и цветы увядают; и сердце мое тоскует, вспоминая цветы и деревья, которые не умирают. Ах, если бы в моем доме были такие!

– А хотела бы ты, чтобы у тебя был Элессар? – спросил тогда Олóрин.

– Где теперь Камень Эарендила? – ответила Галадриэль. – И ушел Энердил, создавший его.

– Кто знает? – сказал Олóрин.

– Наверняка ушли они за Море, – сказала Галадриэль, – как и почти все прекрасное. Неужели Средиземью суждено увянуть и погибнуть навеки?

– Такова его судьба, – ответил Олóрин. – Но в малом ее можно улучшить, если вернется Элессар. Ненадолго, пока не настали Дни Людей.

– Если вернется – а как может такое случиться? – сказала Галадриэль. – Ибо Валары, верно, удалились, и Средиземье далеко от их мыслей, и тень лежит на всех, кто держится за него.

– Это не так, – возразил Олóрин. – Глаза их не затуманены и сердца не ожесточились. В знак этого, смотри!

И он достал Элессар, и она глядела на камень в изумлении. Олóрин же сказал:

– Это я принес тебе от Яванны. Пользуйся им, как сможешь, и на время ты сделаешь свою страну прекраснейшим местом в Средиземье. Но владеть им ты не будешь. Когда придет время, ты отдашь его. Ибо перед тем, как ты устанешь и оставишь, наконец, Средиземье, придет некто, кому должно взять его, и имя его будет именем этого камня: Элессаром будут звать его.[140]

В другом сказании говорится так: что давным-давно, до того еще, как Саурон обманул кузнецов Эрегиона, Галадриэль прибыла туда и сказала Келебримбору, главе эльфов-кузнецов:

– Я горюю в Средиземье, ибо облетает листва и вянут цветы, которые я любила, и страна моя полна скорби, от которой весна ее не избавит.

– Как же может быть иначе для Эльдара, если он держится за Средиземье? – ответил Келебримбор. – Так ты уходишь за Море?

– О нет! – ответила она. – Ангрод ушел, и Аэгнор ушел, и Фелагунда нет больше. Из детей Финарфина я осталась последней[141]. Но в сердце моем еще живет гордость. Какое зло совершил золотой дом Финарфина, чтобы мне просить прощения у Валаров или довольствоваться островом в море, мне, рожденной в Амане Благословенном? Здесь у меня больше могущества.

– Чего же ты хочешь? – спросил Келебримбор.

– Я хочу, чтобы деревья и травы вокруг меня не умирали – здесь, в моей стране, – ответила она. – Что сталось с мастерством Эльдара?

И Келебримбор сказал:

– Где ныне Камень Эарендила? И Энердил, создавший его, ушел.

– Они ушли за Море, – сказала Галадриэль, – как и почти все прекрасное. Но разве Средиземью суждено теперь увянуть и погибнуть навеки?

– Такова его судьба, думается мне, – сказал Келебримбор. – Но ты знаешь, что я люблю тебя, хоть ты и обратилась сердцем к Келеборну Деревьев, и ради этой любви я сделаю все, что смогу, если моему искусству удастся утешить твою печаль.

Но он не сказал Галадриэли, что сам он был из Гондолина и был некогда другом Энердилу, хотя друг почти во всем превосходил его. А если бы не Энердил, то слава Келебримбора была бы много большей. Потому Келебримбор поразмыслил и начал долгий и кропотливый труд, и так для Галадриэли он создал величайшую из своих работ, выше которой были лишь Три Кольца. И говорят, что зеленый камень его был чище и огранен лучше, чем камень Энердила, но свет его имел меньше силы. Ведь камень Энердила был зажжен солнцем в дни его юности, а когда Келебримбор начал свою работу, прошло уже много лет, и нигде в Средиземье солнечный свет не был так ярок, как был тогда, ибо, хотя Моргот был выброшен в пустоту и не мог войти снова, его далекая тень лежала на Средиземье. Но и Элессар Келебримбора был лучист; и он вставил его в серебряную брошь, изображавшую орла, что поднимается, раскинув крылья.[142]

Подчиняясь Элессару, все вокруг Галадриэли становилось прекрасным, пока в Лес не вошла Тень. Потом же, когда Келебримбор выслал Галадриэли Ненью, главное из Трех[143], она решила, что камень ей больше не нужен, и отдала его дочери Келебрúани, и так он попал к Арвен, и так – к Арагорну, которого назвали Элессаром.>>

В конце приписано:

<<Элессар был создан в Гондолине Келебримбором, и так попал к Идрили и к Эарендилу. Но тот камень ушел. Второй же Элессар тоже сделал Келебримбор – в Эрегионе, по просьбе Госпожи Галадриэли, которую он любил, и этот камень не был подвластен Единому, будучи создан до того, как снова восстал Саурон.>>

Это повествование кое-в-чем совпадает с «По поводу Галадриэли и Келеборна» и было написано, вероятно, в то же время или чуть раньше. Келебримбор здесь снова гондолинский ювелир, а не один из Феаноридов (ср. стр. 235); а о Галадриэли говорится, что она не желает покидать Средиземье (ср. стр. 234) – хотя позднее текст был исправлен, и в него была введена концепция запрета, а ниже Галадриэль говорит о прощении Валаров.

Энердил не появляется в других работах; и заключительные слова текста показывают, что вместо него создателем гондолинского Элессара должен был стать Келебримбор. Любовь Келебримбора к Галадриэли тоже нигде более не прослеживается. В «По поводу Галадриэли и Келеборна» предполагается, что Келебримбор пришел в Эрегион с ними (стр. 235); но в том тексте, как и в «Сильмариллионе», Галадриэль встретила Келеборна в Дориате, и трудно объяснить слова Келебримбора <<хоть ты и обратилась сердцем к Келеборну Деревьев>>. Туманно также и упоминание о Зеленолесье Великом, в котором жила Галадриэль. Это можно счесть общим названием (нигде более не отмеченным) Лóриэнских лесов на другом берегу Андуина; тогда как <<вхождение Тени в Лес>>, несомненно, относится к появлению Саурона в Дол-Гулдуре, что в Приложении А (III) к «Властелину Колец» названо как <<Тень в Лесу>>. Это может означать, что власть Галадриэли некогда распространялась и на южную часть Зеленолесья Великого; и в защиту этого свидетельствует сказанное в «По поводу Галадриэли и Келеборна», стр. 236, что владения Лóринанда (Лóриэна) <<простирались в лесах по обоим берегам Великой Реки, включая и местность, где позже стоял Дол-Гулдур>>. Возможно также, что на той же концепции основывается утверждение в Приложении Б к «Властелину Колец» в начале Повести Лет Второй Эпохи в первом издании: <<многие синдары ушли на восток и обосновались в дальних лесах. Предводителями их были Трандуил на севере Зеленолесья Великого и Келеборн на юге того леса.>> В пересмотренном издании упоминание о Келеборне исключено, и вместо этого говорится о том, что он жил в Линдоне (см. выше стр. 228).

Наконец, можно отметить, что целительное действие Элессара в гаванях Сириона в «Сильмариллионе» приписано Сильмариллу.

Согласно «Сильмариллиону» (стр. 89), некоторые нандоры – эльфы-тэлеры, которые покинули рубежи Эльдара на восточной стороне Мглистых Гор, <<веками жили в лесах Долины Великой Реки>>, в то время, как другие, как сказано, ушли вниз по Андуину к его устьям, а третьи пришли в Эриадор: из них и происходят Зеленые Эльфы Оссирианда.

В позднем этимологическом обсуждении имен Галадриэли, Келеборна {Celeborn} и названия «Лóриэн» отмечается, что Лесные эльфы произошли от тэлеров, которые остались в Андуинской Долине:

<<Лесные эльфы (Таварвайт {Tawarwaith}) были по происхождению из Тэлери, и потому дальняя родня синдарам, хотя и были более далеки от них, чем Тэлери Валинóра. Они происходили от тех тэлеров, которые в Великом Походе устрашились Мглистых Гор и остались в Андуинской Долине, и потому так и не добрались до Белерианда или до Моря. Поэтому они были сродни нандорам Оссирианда, называемым иначе Зелеными эльфами, которые затем перешли Горы и пришли, наконец, в Белерианд.>>

Лесные эльфы укрывались в лесных крепостях за Мглистыми Горами и стали малыми и разобщенными племенами, которые трудно было отличить от племен Авари;

<<Но они еще помнили, что происходят из Эльдара, из Третьего Клана, и привечали нолдоров и особенно синдаров, не ушедших за Море>> [в начале Второй Эпохи] <<и переселявшихся на Восток. Под их предводительством они снова стали народом и возвысились в мудрости. Трандуил {Thranduil} отец Леголаса, одного из Девяти Путников, был синдаром, и в его доме говорили на этом языке, хотя и не весь его народ говорил на нем.

В Лóриэне, где многие жители были синдарами или нолдорами-беженцами из Эрегиона,>> [см. стр. 243] <<синдарин стал всенародным языком. Насколько и чем их синдарин отличался от наречий Белерианда (см. «Хранители» II 6, где Фродо говорит, что язык Лесного народа, на котором те говорят между собой, не похож на языки эльфов Запада), сейчас, конечно же, неизвестно. Возможно, отличие было ненамного больше того, что в просторечии называют «говором»: различий в произношении гласных звуков и интонациях было бы достаточно, чтобы ввести в заблуждение того, кто, как Фродо, не был хорошо знаком с правильным синдарином. Были наверняка и какие-нибудь местные слова, и другие особенности, обусловленные влиянием старого Лесного языка. Лóриэн долгое время был отрезан от окружающего мира. Несомненно, некоторые имена, сохранившиеся из прошлого, такие, как Амрот {Amroth} и Нимродэль, не могут быть полностью объяснены в рамках синдарина, хотя и совпадают с его формами. Карас {caras} – скорее всего, старое слово, обозначающее крепость, обнесенную рвом, слово, которого нет в синдарине. Лóриэн – вероятно, искаженное старое название, ныне утерянное.>> [хотя ранее давалось первоначальное лесно-эльфийское или нандорское название Лóринанд; см. стр. 252, прим. 5]

С этими замечаниями о Лесных именах и названиях сравним Приложение Е (I) к «Властелину Колец», раздел «Об эльфах», сноска (появившаяся только в пересмотренном издании).

Другое общее утверждение по поводу Лесного эльфийского можно найти в лингвистическом и историческом рассуждении, датирующемся тем же периодом, что и процитированное выше:

<<Хотя наречие Лесных эльфов, когда они снова встретились со своими сородичами, с которыми долго были разделены, отличалось от синдарина так сильно, что оказалось едва понятным, после небольшого изучения выявилось его родство с эльдаринскими языками. Сравнение Лесного наречия с их собственным языком очень занимало ученых людей, особенно нолдорских корней, но несмотря на это, о Лесном эльфийском известно немного. Лесные эльфы не изобрели никакой письменности, а те, кто обучился этому искусству у синдаров, писали, как могли, на синдарине. К концу Третьей Эпохи в тех двух странах, которые имели большое значение во время Войны Кольца, в Лóриэне и во владениях Трандуила в Северном Лихолесье, говорить на Лесных эльфийских языках вероятно, совсем перестали. Все, что осталось от этих наречий в летописях – это немного слов и несколько имен и названий мест.>>

В Приложении Б к «Властелину Колец», в примечании к Повести Лет Второй Эпохи, сказано, что <<до того, как был построен Барад-дŷр, многие синдары уходили на восток, и некоторые из них основывали поселения в дальних лесах, где жили большей частью Лесные эльфы. Трандуил {Thranduil}, король севера Зеленолесья Великого, был одним из таких синдаров.>>

Кое-что еще об истории этих синдарских князей Лесных эльфов можно найти в поздних филологических работах отца. Так, в одном очерке говорится, что владения Трандуила

<<до прихода гномов, бежавших из Мории, и нашествия Дракона простирались в лесах, окружавших Одинокую Гору и росших по западным берегам Долгого Озера. Эльфийские жители этой страны пришли с юга, будучи сородичами и соседями эльфов Лóриэна; но жили они в Зеленолесье Великом к востоку от Андуина. Во Вторую Эпоху их король Орофер {Oroрher}>> [отец Трандуила, отца Леголаса] <<отступил на север за Ирисные Низины, чтобы выйти из-под влияния и давления гномов Мории, которая стала тогда величайшим из известных в истории поселений гномов; он также не одобрял и вторжения Келеборна {Celeborn} и Галадриэли в Лóриэн. Но тогда между Зеленолесьем и Горами бояться еще было в сущности нечего, и между его народом и их сородичами за Рекой до Войны Последнего Союза поддерживались постоянные отношения.

Несмотря на стремление Лесных эльфов как можно меньше вмешиваться в дела Нолдора и Синдара, равно как и любых народов гномов, людей или орков, Ороферу доставало мудрости предвидеть, что мир не вернется, пока не будет побежден Саурон. Поэтому он собрал в своем народе, тогда еще многочисленном, большое войско и, присоединившись к малому войску Малгалада Лóриэнского, повел воинство Лесных эльфов на битву. Лесные эльфы были стойкими и доблестными, но они были плохо вооружены и оснащены по сравнению с эльдарами Запада; к тому же они были независимы и не расположены подчиняться верховному командованию Гил-Галада {Gil-galad}. Поэтому их потери оказались более тяжкими, чем это могло бы быть даже в той ужасной войне. Малгалад и свыше половины его войска полегли в великой битве на Дагорладе, отрезанные от всей армии и заведенные в Гиблые Болота. Орофер был убит в первой же атаке на Мордор, бросившись вперед во главе самых отважных своих воинов прежде, чем Гил-Галад подал сигнал к наступлению. Сын Орофера Трандуил уцелел, но когда война закончилась и, как тогда казалось, Саурон пал, Трандуил увел домой едва ли треть того войска, что отправилось на войну.>>

Малгалад Лóриэнский не упоминается больше нигде, и здесь он не назван отцом Амрота {Amroth}. С другой стороны, дважды (стр. 240 и 243) говорится, что Амдúр отец Амрота пал в битве на Дагорладе, и из этого можно сделать вывод, что Малгалад и есть Амдúр. Но какое из имен следует предпочесть, я сказать не могу[145]i. Очерк продолжается:

<<Затем последовал долгий мир, во время которого число Лесных эльфов снова выросло; но они тревожились и беспокоились, ощущая перемену в мире, которую несла с собой Третья Эпоха. Люди также множились и становились сильнее. Владения нýменóрских королей в Гондоре расширились к северу до границ Лóриэна и Зеленолесья. Вольные Люди Севера, названные так эльфами потому, что не управлялись Дýнэдайном и не были по большей части подданными Саурона или его прислужников, проникали на юг – в основном к востоку от Зеленолесья, но некоторые обосновывались также на краю леса и в лугах Андуинской Долины. Более угрожающими были вести с Дальнего Востока: дикари пришли в движение. Бывшие прислужники и поклонники Саурона, они избавились теперь от его тирании, но не от зла и тьмы, которую он вселил в их сердца. Среди них полыхали жестокие войны, от которых многие бежали на запад, и души их были полны ненависти, а всех живущих на Западе они считали своими врагами, которых следует грабить и истреблять. На сердце же Трандуила лежала и другая, более мрачная тень. Он видел ужас Мордора и не мог его забыть. Когда он глядел на юг, воспоминания омрачали ему солнечный свет, и хотя он знал, что Мордор сломлен, опустошен и находится под надзором людских Королей, страх в его сердце говорил, что Мордор завоеван не навсегда: он восстанет вновь.>>

В другом отрывке, написанном в то же время, что и предыдущий, сказано, что когда миновал тысячный год Третьей Эпохи и Тень пала на Зеленолесье Великое, Лесные эльфы под правлением Трандуила

<<отступили от нее, а она все продвигалась на север, пока Трандуил, наконец, не основал свое царство на северо-востоке леса и не вырыл там крепость и подземный дворец. Орофер был синдарской крови, и Трандуил, его сын, несомненно, следовал примеру Короля Тингола {Thingol} Дориатского {Doriath}; хотя его подземные залы нельзя было сравнить с Менегротом {Menegroth}. У него не было ни искусности, ни богатства, ни помощи гномов; и в сравнении с эльфами Дориата его Лесной народ был прост и темен. Орофер пришел к ним всего лишь с горстью синдаров, и те скоро смешались с Лесными эльфами, приняв их язык и взяв Лесные имена. Это они сделали по своей воле; ибо (как и другие такие же странники, забытые легендами или лишь кратко в них упомянутые) они вышли из Дориата после его разрушения и не желали ни покидать Средиземье, ни смешиваться с другими синдарами Белерианда, руководили которыми нолдоры-Изгнанники, а к ним народ Дориата не питал большой любви. Они хотели стать Лесным народом и вернуться, как они говорили, к простой жизни, которую вели эльфы до того, как вмешательство Валаров потревожило их.>>>

Нигде, кажется мне, не разъясняется, как принятие Лесного языка синдарскими правителями Лесных эльфов Лихолесья, о чем написано здесь, соотносится с цитируемым на стр. 257 утверждением, что в конце Третьей Эпохи во владениях Трандуила перестали говорить на Лесном эльфийском.

См. ниже примечание 14 к «Несчастью на Ирисных Низинах», стр. 280.

В Приложении А (I, iv) к «Властелину Колец» говорится, что королевство Гондор в дни наивысшего расцвета своей силы при Короле Хьярмендакиле {Hyarmendacil} I (1015-1149 Третьей Эпохи) простиралось на север <<до Келебранта {Celebrant} и южных границ Лихолесья>>. Отец несколько раз говорил, что это – ошибка: следует читать <<до Поля Келебранта>>. Согласно одной поздней работе о соотношениях языков в Средиземье,

<<река Келебрант (Серебрянка {Silverlode}) протекала в пределах владений Лóриэна, и природной северной границей королевства Гондор к западу от Андуина была река Лимлайт {Limlight}[146]i. Все луга между Серебрянкой и Лимлайтом, где раньше продолжались леса юга Лóриэна, в Лóриэне назывались Парт {Parth} Келебрант (т.е. поле, или ограниченные чем-либо луга Серебрянки) и считались частью владений Лóриэна, хотя и не населенной вне лесов лóриэнскими эльфами. Позже гондорцы выстроили мост через верхнее течение Лимлайта и часто занимали полосу земли между низовьем Лимлайта и Андуином под часть своих восточных оборонительных рубежей, поскольку там, где Андуин протекал мимо Лóриэна и выходил на ровные низины прежде, чем снова броситься в расщелины Эмина {Emyn} Муйл, его широкие изгибы имели много отмелей и широких мелководий, через которые решительный и хорошо оснащенный враг мог устроить переправу на паромах или плотах, особенно в месте двух изгибов к западу, известных как Северная и Южная Отмели. В Гондоре Партом Келебрант называли именно эту местность; отсюда использование этого названия для старинной северной границы. Во время Войны Кольца, когда все земли к северу от Белых Гор до Лимлайта, кроме Анóриэна, стали частью Королевства Рохан, название «Парт (Поле) Келебрант» употреблялось только в связи с великой битвой, в которой Эорл Юный уничтожил войска, вторгшиеся в Гондор.>> [см. стр. 299].

В другом очерке отец отмечает, что если с востока и запада владения Лóриэна были ограничены Андуином и горами (и ничего не говорится о каком-либо продолжении Лóриэна за Андуин, см. стр. 252), то четко очерченных границ на севере и юге у него не было.

<<В старину Галадрим {Galadhrim} владел лесами до самых порогов на Серебрянке, тех, где купался Фродо; к югу эти леса простирались далеко за Серебрянку, переходя в более светые леса с невысокими деревьями, за которыми начинался Лес Фангорн; но сердце их владений всегда находилось между Серебрянкой и Андуином, где стоял Карас Галадон {Caras Galadhon}. Четкой границы между Лóриэном и Фангорном не было, но ни энты, ни галадримы никогда не нарушали ее. Легенда гласит, что сам Фангорн в старину встретился с Королем Галадрима и сказал: «Я знаю свое, а вы знаете свое; пусть никто не досаждает другому. Но если эльф войдет в мои земли для своего удовольствия, ему будут рады; а если встретят в ваших землях энта, пусть ничего не боятся». Однако прошли многие годы с тех пор, как энт или эльф ступали на чужую землю.>>

В «По поводу Галадриэли и Келеборна {Celeborn}» говорится, что в войне с Сауроном в Эриадоре в конце XVII века Второй Эпохи нýменóрский флотоводец Кирьятур {Ciryatur} высадил большое войско в устье Гватлó {Gwathló}, где была <<небольшая нýменóрская гавань>> (стр. 239). Это, по-видимому, первое упоминание об этом порте, про который много рассказывается в поздних работах.

Самое полное описание его содержится в филологическом очерке о названиях рек, уже цитировавшемся в связи с легендой об Амроте {Amroth} и Нимродэли (стр. 242 и далее). В этом очерке о названии Гватлó рассказывается следующее:

История Лонда Даэр и Тарбада тоже рассказывается в этом очерке, там, где обсуждается название Гландуин:

Отец хотел внести в пересмотренную карту к «Властелину Колец» Гландуин как название верхнего течения реки и отметить болота названием Нûн-ин-Эйльф (или Лебяжьи). Но в ходе работы его слова были неверно поняты, судя по тому что на карте Полин Бэйнс нижнее течение реки обозначено названием «Р. Лебяжья», тогда как на карте в книге, как отмечено выше на стр. 262, названия рек расставлены неверно.

Можно заметить, что Тарбад упоминается в «Хранителях» II 3 как <<разрушенный город>> и что Боромир в Лотлóриэне говорит, что потерял в Тарбаде коня, переправляясь через Сизреку {Greyflood} (там же, II 8). В Повести Лет разрушение и опустошение Тарбада датируется годом 2912 Третьей Эпохи, когда разливы рек затопили Энедвайm и Минхириат.

Из этих рассуждений видно, что концепция нýменóрского порта в устье Гватлó со времени написания «По поводу Галадриэли и Келеборна» разрослась с <<небольшой нýменóрской гавани>> до Лонда Даэр, Великой Гавани. Это, конечно же, Виньялондэ, или Новая Гавань, из «Алдариона и Эрендис» (стр. 176), хотя такое название и не появляется в процитированных отрывках. В «Алдарионе и Эрендис» (стр. 206) говорится, что работы, которые Алдарион возобновил в Виньялондэ, <<так и не были завершены>>. Это, вероятно, означает лишь, что они не были завершены им самим; ибо дальнейшая история Лонда Даэр предполагает, что гавань впоследствии была восстановлена и защищена от ударов морской стихии, и тот же отрывок в «Алдарионе и Эрендис» продолжается тем, что Алдарион <<заложил основание для последовавших спустя множество лет побед Тар-Минастира в первой войне с Сауроном, и если бы не труды Алдариона, нýменóрские флотилии не смогли бы доставить свою силу вовремя и в нужное место – как и предвидел Алдарион>>.

Сказанное выше в рассуждении о названии Гландуин, что порт был назван Лонд Даэр Энед {Enedh}, «Великая Срединная Гавань» между гаванями в Линдоне на Севере и в Пеларгире на Андуине, должно быть, относится ко времени много позже высадки нýменóрского десанта в войне с Сауроном в Эриадоре; ибо, согласно Повести Лет, Пеларгир был выстроен не ранее 2350 года Второй Эпохи и стал главной гаванью Верных нýменóрцев.

В очерке, касающемся обычаев именования у эльдаров в Валинóре, говорится, что у них было по два «данных имени» (эсси), из которых первое давал при рождении ребенка его отец; это имя обычно было отзвуком отцовского имени, походя на него значением или формой, а могло быть и таким же, как отцовское, к которому, когда ребенок вырастал, прибавлялась какая-нибудь отличительная приставка. Второе имя давалось потом матерью, иногда много позже, иногда почти сразу после рождения; эти материнские имена имели большое значение, ибо матери эльдаров могли провидеть нрав и способности своих детей, а многие имели и дар пророческого предвидения. Кроме того, каждый эльдар мог иметь эпессэ {epessë} («после-имя»), не обязательно данное родственниками, прозвище – обычно даваемое в знак восхищения и уважения; и эпессэ могло стать общеупотребительным именем, упоминаемым в дальнейшем в песнях и историях (как это было, например, с Эрейнионом, которого всегда знали по его эпессэ Гил-Галад {Gil-galad}).

Так, имя Алатáриэль {Alatáriel}, которое, согласно последней версии истории их отношений (стр. 231), дал Галадриэли в Амане Келеборн {Celeborn}, было эпессэ (о его значении см. Приложение к «Сильмариллиону», статья «Кал- {Cal-}»), и она, переделав его на синдаринский лад в Галадриэль взяла себе в Средиземье это имя, предпочтя его «отцовскому имени» Артанис и «материнскому имени» Нервен {Nerwen}.

Только в последней версии у Келеборна появляется высоко-эльфийское, а не синдаринское имя Телепорно. Говорится, что имя это на самом деле по форме тэлеринское: древний эльфийский корень, обозначавший «серебро» – кьелеп- – в синдарине превратился в келеб- {celeb-}, в тэлерине – в телеп-, телпе, и в челеп-, челпе- {tyelep-, tyelpe-}i – в квенья. Но в квенья общеупотребительной стала форма телпе – из-за тэлеринского влияния; ибо тэлеры ценили серебро выше золота, и мастерство их среброкузнецов уважали даже нолдоры. Так, Телперион стало более употребительным именем Белого Древа Валинóра, чем Челперион {Tyelperion}i (Алатáриэль – тоже тэлеринское слово; квенийской формой будет Алтáриэль).

Имя Келеборна первоначально должно было обозначать «Серебряное Дерево»; так именовалось Древо Тола Эрессэа {Eressëa} («Сильмариллион», стр. 50). Близкие родственники Келеборна тоже носили «древесные» имена (стр. 233): Галадон {Galadhon}, его отец, Галатиль {Galathil}, его брат, и Нимлот {Nimloth}, его племянница, которую звали так же, как Белое Древо Нýменóра. В самых последних филологических работах отца, однако, значение «Серебряное Дерево» было отброшено: вторая часть имени Келеборн была выведена от древнего прилагательного орна-, «высящийся, высокий», а не от однокоренного существительного орне-, «дерево». (Словом орне- изначально называли более стройные и прямые деревья, такие, как береза, тогда как более кряжистые и раскидистые деревья, например, дуб и бук, в древнем языке назывались словом галада-, «высокое растение»; но это различие не всегда просматривается в квенья, а в синдарине исчезает, сохраняясь только в стихах и песнях, а также во многих именах и названиях древесных пород.) То, что Келеборн был высок, говорится в рассуждении о Нýменóрских Мерах Длины, стр. 286.

О случайном совпадении имени Галадриэли со словом галад {galadh} отец писал:

Здесь можно еще упомянуть, что правильным будет произносить название эльфов Лóриэна как Галадрим {Galadhrim}, и равно – Карас Галадон {Caras Galadhon}ii. Отец в самом начале поменял звонкий межзубный звук, обозначающийся в современном английском через th, на d, поскольку, как он писал, dh не употребляется в английском и выглядит несколько неуклюже. Позже он изменил свое мнение на этот счет, но Галадрим {Galadrim} и Карас Галадон {Galadon} остались неисправленными до появления пересмотренного издания «Властелина Колец» (в последующих перепечатках замена была произведена). Эти названия написаны с ошибкой и в статье «Алда» в Приложении к «Сильмариллиону».