Ненасытность

8

Они устроились в квартире Кристоффера. Андре и Бенедикте расположились в его спальне, сам же он решил спать на диване в гостиной. Бенедикте настаивала на том, чтобы все было наоборот, ей вовсе не хотелось выгонять его из собственной спальни, но он был непреклонен. А Бенедикте была слишком усталой, чтобы спорить с ним.

Когда они поужинали и Андре заснул, он спросил:

— Ну, Бенедикте, ты нашла источник инфекции?

— Источник инфекции? — растерянно спросила она. — Я совсем забыла об этом.

Мысли ее и в самом деле были настроены на другое. И Кристоффер понимал это.

— Я поищу завтра утром, — виновато произнесла она. — А заодно еще раз займусь «моими» пациентами. Того, что мне удалось сделать сегодня, недостаточно. Мне бы только не напороться на врачей…

— Не расскажешь ли ты об этом молодом ученом? Когда и где ты познакомилась с ним?

И Бенедикте рассказала ему о встрече в Фергеосете.

— Теперь все ясно, — сказал Кристоффер и прислушался к шороху за дверью.

Только Бенедикте закончила свой рассказ, как в дверь постучали и вошла Лиза-Мерета.

— Ты вышла из дома в такой поздний час? — удивленно произнес Кристоффер.

— Да. Надеюсь, я не помешала? — непринужденно спросила она.

— Нет, конечно, нет! Бенедикте, это моя невеста, Лиза-Мерета Густавсен. А это моя так называемая старшая сестра Бенедикте.

«Кристоффер поступил нетактично по отношению к своей возлюбленной, — подумала Бенедикте. — Сначала он должен был представить меня, ведь, согласно правилам этикета, первым представляют того, кого считают рангом ниже! Впрочем, среди Людей Льда этому никогда не придавали значения. Но что, если Лиза-Мерета обратила внимание на его промах? Судя по ее приветливому виду, это не так. А она и в самом деле хороша собой! Какая кожа! Словно золотистая слоновая кость, если такая только существует на свете. А как она изящно одета! Ах!»

Бенедикте никогда не любила разговаривать с девушками маленького роста, потому что ей приходилось смотреть сверху вниз и еще сильнее ощущать свою громоздкость.

— Однако у вас тут так тесно, — сказала Лиза-Мерета. — Кто будет спать на диване? Конечно, ты, Кристоффер. Но не лучше ли твоей родственнице пожить у меня? У нас дома достаточно места.

— Большое спасибо за приглашение, — сказала Бенедикте. — Но мой сын уже спит, и мне не хотелось бы его будить, а то он, чего доброго, еще испугается.

Это было явным преувеличением, поскольку Андре было уже девять лет и он был не из пугливых.

Но Лиза-Мерета поняла, что Бенедикте совершенно не опасна для нее, как ей это показалось и в первый раз, поэтому, немного поболтав, ушла.

Помогая Кристофферу убрать со стола, Бенедикте сказала:

— Кстати, я была сегодня у той, о ком ты говорил. У Марит из Свельтена.

— У Марит! — с явным интересом спросил Кристоффер. — Она по-прежнему жива?

— В ней едва теплилась жизнь. Но я сделала для нее все, что было в моих силах.

— Неужели? Как это мило с твоей стороны, Бенедикте! Нет, я просто тронут!

— Не думаю, что это поможет, — сказала Бенедикте, ставя сахар и сливки в небольшой шкафчик. — Скорее всего, моя энергия не дошла до нее. Но время покажет. Мне понравилась ее внешность. Она такая милая и симпатичная. Она лежала с таким беспомощным, беззащитным выражением лица. Впрочем, так это и бывает при коме.

— Да, мне самому она показалась на редкость превосходным человеком. И таким одиноким! Ты не представляешь себе, какой бездной одиночества она была окружена всю жизнь! Я так рад, что ты навестила ее и попыталась как-то помочь ей. Спасибо тебе за это! Кстати, как тебе Лиза-Мерета?

Немного помедлив, словно подбирая слова, Бенедикте сказала:

— Она удивительно хороша собой… И она такая приветливая. Наверняка интеллигентная. Или, скорее, хорошо воспитанная. Когда вы собираетесь пожениться?

Сметая со стола крошки, Кристоффер с улыбкой ответил:

— Лизе-Мерете сначала нужно сделать кучу всяких приготовлений. И потом мы решили подождать, пока выздоровеет ее брат. К тому же ей хочется, чтобы свадьба была весной, когда все цветет. Так что это будет через несколько месяцев.

Он думал о том, что она пообещала ему: что они проведут праздник одни в доме ее родителей — и от этой мысли его бросало в жар.

— Пожалуй, я пойду лягу. — решительно сказала Бенедикте. — У меня был долгий и напряженный день, да и завтра будет не легче.

— Да, — сказал Кристоффер.

Взгляд у Бенедикте стал мечтательным. «Завтра я покажу Сандеру нашего прекрасного мальчика, — подумала она. — Ах, как это чудесно, как я рада этому! К сожалению, я не увижу первой реакции Сандера. Не только мне, матери, Андре кажется необычайно красивым ребенком».

Наконец они пожелали друг другу спокойной ночи, и Бенедикте улеглась на узкой кровати, которую они делили с Андре. Ей никогда не нравилось спать в тесноте. Она была из тех, кому нравится полностью располагать кроватью, вытягиваться по своему усмотрению, а не свешивать с края колени и локти, боясь при этом свалиться, не урывать себе уголок подушки, рассчитанной на одного человека.

Но она настолько устала, что моментально заснула, несмотря на взволнованность после встречи с Сандером.

Кристоффер проснулся среди ночи. Рывком поднявшись, он сел на своем неудобном для спанья диване.

— Нет! — прошептал он.

Некоторое время он сидел молча, погрузившись в свои мысли.

Марит из Свельтена?..

Что, если… если Бенедикте удастся ее спасти? Удастся вернуть ее обратно к жизни?

Ничто не могло обрадовать Кристоффера больше, чем это. Ведь он так глубоко скорбел о том, что она умирает.

Но если она будет жить?

О, Господи, он ведь обещал ей, что они поженятся! Он сказал ей, что любит ее.

Да, потому что он был уверен на все сто процентов, что она умрет. Но что, если она все-таки не умрет?

«Ах, Бенедикте, что я наделал!»

Он от всего сердца желал, чтобы Марит из Свельтена осталась в живых и была счастлива. Но он…

О, нет, Господи!

И это теперь, когда его отношения с Лизой-Меретой наладились! Да, у них были стычки, но теперь все в порядке. Лиза-Мерета раскаивается в своей ревности и обещала исправиться, она хочет провести праздник наедине с Кристоффером, и все уже готово к свадьбе. Она уже начала рассылать приглашения своим друзьям, выбрала себе подружек…

Все было просто фантастически прекрасно, лучше и быть не может!

Но что, если Марит из Свельтена выживет?..

Много ли из того, что он сказал, она услышала? Много ли вынесла для себя из его так называемого жениховства? Много ли она помнит?

Она ведь была в состоянии комы. Тем не менее, она была еще в состоянии подавать ему сигналы пальцами. Она поняла смысл его слов, его признаний в любви. И что же теперь?

Что она запомнила из его объяснений?

Впрочем, вряд ли она выживет.

Нет, он просто противоречит самому себе! Ведь он же хочет, чтобы она выжила!

И вместе с ней выживут ее надежды на будущее — совместное с ним будущее!

О, Господи!

Кристоффер плохо спал в эту ночь, чему в немалой степени способствовал неудобный для спанья диван.

Он не имел обыкновения молиться, но на этот раз ему пришлось это сделать.

— Господи! Уже второй раз я обращаюсь к тебе по поводу Марит из Свельтена. Дай ей выжить, прошу тебя об этом искренне и горячо. Но — я ставлю условия, хоть это и непозволительно — сделай так, чтобы она забыла все то, что я сказал ей, когда она была в бреду! У меня теперь такие прекрасные отношения с Лизой-Меретой, она обещала быть более сговорчивой… да, обещала обуздать свою ревность, так что если Марит очнется и вспомнит все, это будет просто катастрофой!

Понимая, что это была одна из самых удивительных просьб, с которой когда-либо обращались к Господу, Кристоффер лег и попытался снова уснуть.

Бенедикте встала так же рано, как и Кристоффер. Оставив Андре на попечение медсестрам, которые им восхищались, она вместе с Кристоффером пошла делать обход «своих» пациентов.

Бернту Густавсену стало гораздо лучше, и у Кристоффера отлегло от сердца. Гнойнички на теле еще остались, но температура значительно снизилась.

С другими было то же самое. Все чувствовали себя выздоравливающими и уже подумывали о возвращении домой. Больница была переполнена, многие лежали здесь дольше положенного срока в связи с эпидемией.

Крестьянин был в своем прежнем веселом расположении духа, ему было совершенно наплевать на то, что лицо его было покрыто гнойничками, словно у какого-то заморыша-подростка. Что же касается Сандера…

Бенедикте с трепетом приблизилась к его постели. Но он просиял, увидев ее, и спросил, не забыла ли она о своем обещании.

— Об Андре? Да, конечно, ровно в десять часов мы будем под окном. Ты в состоянии встать с постели?

— Ничто на свете не помешает мне сделать это! Я буду спрашивать у медсестер время каждую минуту!

— Я могу тебе одолжить свои часы, — сказал с улыбкой Кристоффер и протянул ему карманные часы.

Сандер горячо поблагодарил его. И они направились дальше, беседуя на ходу.

Подойдя к корпусу, в котором лежала Марит, они постояли некоторое время возле дверей, потому что Кристофферу нужно было собраться с мыслями.

Никогда до этого он не чувствовал такой раздвоенности в душе.

Мимо торопливо прошла медсестра.

— Как дела у Марит из Свельтена? — воспользовавшись случаем, спросил он. — Она еще жива? Остановившись, медсестра сказала:

— Да, жива! Это просто чудо, но создается впечатление, что она пришла в себя. Не сразу, конечно, но нам показалось, что дыхание у нее стало сильнее.

Закрыв глаза, Кристоффер напряженно глотнул слюну. Он почувствовал огромное облегчение, смешанное с каким-то постыдным беспокойством.

— Что с тобой, Кристоффер? — спросила Бенедикте. Ему пришлось прислониться к стене.

— Думаю, я совершил непростительную оплошность, — подавленно произнес он. — Дело в том, что я, желая, чтобы она почувствовала радость хоть в последние мгновенья жизни, сказал ей, что я… что я очень ценю ее и…

— Ты сказал, что любишь ее… — проницательно заметила Бенедикте. — И что еще?

— И еще… я попросил ее выйти за меня замуж. Она умирала, она была в коматозном состоянии, но по щекам ее текли слезы. Слезы радости! Да, я знаю, что нравился ей, поэтому мне и хотелось ее обрадовать, сказать ей, что я разделяю ее любовь.

— Тебе следовало сказать мне об этом.

— Нет, нет, — горячо возразил он. — Мне хотелось, чтобы она выжила. И еще больше мне хотелось, чтобы в ее бедной жизни была хоть какая-то радость. Но… но, Господи, что мне делать, если она обо всем вспомнит? В таком случае я окажусь сразу при двух невестах! Так не годится!

— Неужели так трудно сделать выбор?

— Нет, конечно, нет, но мне не хотелось бы так смертельно ранить Марит.

Бенедикте удивленно уставилась на него.

— Это не совсем то, что я думала… Но ты, конечно, должен прислушиваться к собственному сердцу, все остальное неважно.

Она хотела уже направиться дальше, но он схватил ее за руку и снова повернул к себе.

— Что ты имеешь в виду? Ведь не считаешь же ты, что я… Нет, ты просто с ума сошла!

— Выбирай сам, Кристоффер, я не имею права вмешиваться во все это, — устало произнесла она.

— Нет, скажи, что ты имеешь в виду! Она глубоко, прерывисто вздохнула.

— Я знаю только, что на твоем месте я не колебалась бы ни минуты.

— Не означает ли это, что ты сделала бы иной выбор, чем я?

— Кристоффер, — смущенно произнесла она. — Я знаю, что ты не влюблен в Марит из Свельтена, но… да, я могу только сказать, что рада тому, что свадьба твоя откладывается на несколько месяцев. И не приставай ко мне больше, разбирайся сам в своих любовных проблемах. Давай пойдем к Марит, я начну сегодня с нее!

«Нет, не надо…» — запротестовала какая-то часть его существа. Но он тут же задушил в себе эту мысль. Думать так было бы просто недостойно.

Он не был трусом. Он всегда держал данное им слово. Если она только выживет, что было более чем сомнительно…

Но Марит было явно лучше. Казалось, она просто спит, дыхание ее было спокойным и глубоким. Цвет лица стал более естественным, исчезли лихорадочные красные пятна на мертвенно-бледных щеках. Волосы ее причесали, постельное белье было свежим. Кристоффер мысленно поблагодарил заботливых медсестер.

Или, возможно, они просто привели ее в порядок перед смертью? Нет, не похоже.

Несколько предметов, оставшихся от недавнего посещения священника, по-прежнему стояли на тумбочке. «Ночь у них выдалась неспокойная», — печально подумал Кристоффер.

— Марит! — негромко произнесла Бенедикте. Больная не отвечала.

— Я сейчас займусь ею, — шепнула Бенедикте Кристофферу. — Хоть и грешно ставить одну человеческую жизнь выше другой, но мне кажется, что ее жизнь — самая ценная из всех, с которыми я имела дело.

Он только кивнул и, подавленный чувством стыда, вышел из палаты.

Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней спиной и затылком, закрыл глаза.

— Я хочу, чтобы она жила, — прошептал он. — Жила… и забыла все! Забыла все, что я ей сказал! Она была тогда почти без сознания, она не могла все это запомнить. Но если она все-таки запомнила… Господи, помоги мне! И помоги ей!

Но вряд ли она могла теперь бороться за свою жизнь. А впрочем, могла бы, ведь Марит из Свельтена была такой стойкой. Но вряд ли она пережила бы его измену — мысль об этом была невыносима для него.

«Господи, сделай так, чтобы она забыла все! Или, в худшем случае, пусть она думает, что все это ей приснилось, ведь она была почти без сознания, не так ли?»

Таким жалким Кристоффер никогда не казался самому себе.

Бенедикте намеревалась обойти всех своих пациентов до прихода врачей. Но она поняла, что слухи о ней уже распространились повсюду, поскольку все перешептывались и с восхищением смотрели на нее.

Тем не менее, она не осмеливалась предстать перед пристальным взором врачей. В Норвегии была своя медицинская этика, далекая от всего того, что не имело отношения к медицинским школам.

Около десяти часов она забрала у медсестер Андре.

У Кристоффера как раз выдался свободный миг, и он вышел вместе с ними во двор. Андре, разумеется, ничего не знал об их планах.

— Как ты находишь состояние Сандера Бринка? — спросил Кристоффер. Бенедикте смутилась.

— Я… забежала к нему рано утром и собираюсь зайти попозже. Когда он увидит… Мне хотелось бы услышать его мнение…

— Надеюсь, ты не боишься? — с улыбкой произнес Кристоффер, многозначительно посмотрев на Андре.

— Нет, — засмеялась она. — Но мне все-таки хотелось бы услышать его приговор!

— Понимаю. Комплименты можно слушать до бесконечности. Для человека это просто жизненный эликсир. Кстати, как теперь дела у Ваньи? Ты же знаешь, я давно уже не был дома, а в письмах ее мало что можно прочитать между строк.

— Ванья… — неуверенно произнесла Бенедикте. — Не знаю, что тут ответить. Она стала такой странной. Такой рассеянной и таинственной. Иногда меня просто пугает ее экзальтированность, я этого не понимаю.

— Будь добра понять! Ты же знаешь, мы трое всегда были вместе, поэтому я чувствую ответственность за нашу «младшую сестру». К тому же она сейчас переживает трудный возраст. Ей всего семнадцать лет, и многие в ее годы делают глупости.

— Да, это верно, — согласилась Бенедикте. — Возможно, мне удастся что-то вытянуть из нее, но скорее всего у меня ничего не получится.

— Да, я понимаю. О Марко ничего не слышно?

— Ничего. С тех самых пор, как он спас меня и Сандера в Фергеосете. А это было десять лет назад.

— Странно, — пробормотал Кристоффер. — Где же он теперь?

— А кто такой Марко? — поинтересовался Андре.

— О, это наш родственник, — ответила Бенедикте. — Прекраснейший человек на земле. Ты никогда не видел его.

Андре с волнением спросил:

— У него черные волосы? Локоны до самых плеч? И белоснежные зубы? И он так красив, что просто дурно становится?

Кристоффер и Бенедикте разом остановились и уставились на него.

— Ты видел Марко? — спросила Бенедикте.

— Не знаю, — растерянно ответил Андре. — Я не имею права говорить об этом…

— Да, ты не должен выдавать тайну, — согласилась Бенедикте. Теперь спрашивала только она, поскольку Кристоффер никогда не видел Марко: — Какого цвета у него глаза?

Андре задумался.

— Имею ли я право сказать об этом?

— Думаю, что да. Ты хорошо выполнил обет молчания. Нам теперь важно выяснить, не говорим ли мы об одной и той же персоне. Итак, ты помнишь, какого цвета у него глаза?

— Они были… Ресницы у него были черными. А глаза… Они были серыми, темно-серыми. А кожа у него была…

Он никак не мог найти нужное слово.

— …отливала в темноте всеми цветами радуги? — пришла ему на помощь Бенедикте.

— Да. Так оно и было.

Бенедикте и Кристоффер переглянулись: сомнений быть не могло.

— Где ты видел его? — спросил Кристоффер. — Здесь?

— Нет, по пути… Нет, я не имею права говорить об этом.

— Это не он помог тебе отделаться от больших мальчишек? — спросила Бенедикте. — А потом обрести друзей?

Андре не знал, что ей ответить. Он торопливо кивнул, считая, что это все же лучше, чем просто проболтаться.

Взрослые с облегчением вздохнули.

— Как это чудесно, — сказала Бенедикте. — Знать, что он заботится о нас!

— Да. Но кто же все-таки такой этот Марко?

— Мне кажется, мы не должны слишком интересоваться этим. Мы знаем об этом только со слов Саги…

У Андре был растерянный вид.

— Мне показалось, что вы сказали, что он наш родственник? — спросил он.

— Да, это так. Он дядя Ваньи. Но она никогда не видела его.

— Зато я видел! — с гордостью произнес Андре, и все направились дальше.

— У меня больше нет времени сопровождать вас, — сказал Кристоффер и остановился. — Меня вызвал к себе главный врач, который хочет узнать, как нам удалось покончить с эпидемией, не выявив источника инфекции.

— Я совсем забыла про это… — испуганно произнесла Бенедикте, приложив руку ко рту. — Я немедленно начну поиски!

— Прекрасно!

Кристоффер ушел, и вскоре они уже стояли возле окна Сандера.

— Почему мы остановились здесь, мама? — спросил Андре.

— Почему… Просто мне захотелось взглянуть на это дерево. Ты не знаешь, что это за дерево?

— Мне кажется, это просто береза, — наивно ответил Андре.

— Да, конечно, ты прав. Мне показалось, что в ней есть что-то необычное. Взгляни, вот здесь, на коре…

Господи, какую чушь она несла, даже не осмеливаясь взглянуть на окно!

Сандер Бринк уже четверть часа стоял у окна. Он понимал, что ему не следовало даже садиться, тем более, что в этот день Бенедикте еще не занималась им, но он должен был увидеть мальчика, ему нельзя было откладывать это на неопределенный срок, и он боялся, что они могут придти раньше, чем он встанет с постели.

Его сын…

Он не сомкнул глаз в эту ночь.

Почему она ничего не сказала ему? Многое могло быть по-другому. Десять брошенных на ветер лет…

Бенедикте всегда занимала особое место в его сердце. Чаще всего это были скорбь и сожаление, потому что все закончилось так плачевно в Фергеосете. Он был оскорблен в своем мужском достоинстве — и повел себя как мальчишка! Он был обижен. А ведь до этого они были лучшими в мире друзьями! А потом он расстался с ней и поспешно женился. Это не было местью Бенедикте, нет, он вычеркнул ее из своей жизни — по крайней мере, пытался вычеркнуть — просто он был покорен редкостной красотой своей невесты.

Да, он правильно сказал Бенедикте: в тот раз он был не достаточно зрелым, чтобы жениться на ней, он немедленно изменил бы ей.

Теперь же все было по-другому. У него был жизненный опыт. И в нем не умерла преданность этому неуклюжему, детски чистому душой существу.

Он был готов постепенно преодолеть пропасть, образовавшуюся между ними. Может быть, у него это получится. А может быть и нет. Время покажет. Во всяком случае, он не хотел терять с ней связь.

Брак? Он уже попробовал это. Он был счастлив только в первые месяцы. Теперь с него хватит, независимо от того, будет что-нибудь между ним и Бенедикте или нет.

А вот и они! Сандер прислонился к оконной раме, чтобы лучше все видеть.

Вот они попрощались с доктором Вольденом. Подошли ближе, остановились прямо перед его окном, стали смотреть на росшее там дерево.

Они стояли так близко, что если бы окно было открыто, он мог бы, вытянув руку, коснуться их.

Сандер никак не мог насмотреться на своего сына. Его собственный сын! Да, это был его сын, ошибки быть не могло. Но какой это красивый мальчик! Глаза, лоб, все черты лица свидетельствовали о его интеллигентности. И еще в нем чувствовалась душевная чистота, доставшаяся ему от Бенедикте — лично в себе Сандер этого не находил. Цвет глаз у него был такой же, как у отца, зато волосы были темными, как у Бенедикте — и вьющимися, как у Сандера. А какими точеными были пальцы, прикасавшиеся к стволу березы!

«Посмотри сюда, малыш, взгляни на своего отца! О, Господи, как я уже полюбил тебя!»

Сандер Бринк больше ничего не видел: глаза его наполнились слезами, которые лились и лились, словно из какого-то неиссякаемого источника.