Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра

Глава 26 Завтрак с Майкрофтом

На следующее утро я сидела на кухне и тупо таращилась на палец, где полагалось быть кольцу. Оно отсутствовало. Мама расхаживала в халате и бигудях. Она покормила ДХ-82, затем выпустила Алана из чулана, где он сидел все эти дни, и выпихнула дронта-экстремиста шваброй на улицу. Он сердито запликал, затем атаковал железную скобу для чистки обуви.

— В чем дело, милая?

— В Лондэне.

— В ком?

— В моем муже. Прошлой ночью его восстановили, но только на два часа.

— Бедняжка моя! Наверное, тебе было очень неловко.

— Неловко?! Не то слово! Я забралась нагишом в постель к мистеру и миссис Парк-Лейн.

Мама побледнела и уронила блюдечко.

— Они тебя узнали?

— Вряд ли.

— Слава ВСБ! — выдохнула она с огромным облегчением.

Больше всего на свете мама боялась публично оказаться в затруднительном положении, а когда твоя дочь залезает в постель к патронам Суиндонской лиги тостов, большей подставы и придумать невозможно.

— С добрым утречком, котенок, — приветствовал меня Майкрофт, просачиваясь в кухню и плюхаясь за стол.

Мой дядя, непревзойденный изобретатель, видимо, только что вернулся с ежегодной Конференции безумных ученых, или БезКона-88.

— Дядя, — отозвалась я, наверное, с меньшим воодушевлением, нежели полагалось, — как я рада снова тебя видеть!

— И я, милая моя, — тепло сказал он. — Насовсем вернулась?

— Не уверена, — ответила я, думая о Лондэне. — А как тетя Полли?

— В лучшем виде. Мы ездили на БезКон, и я получил награду за вклад в науку по совокупности достижений, но, жизнью клянусь, не знаю, за что именно и почему.

Типичное для Майкрофта заявление. Несмотря на неоспоримый талант, он никогда не считал, будто создает нечто действительно полезное или умное, — ему просто нравилось возиться с идеями. Именно благодаря его Прозопорталу я в первый раз попала в книгу. Спасаясь от «Голиафа», он поселился в рассказах о Шерлоке Холмсе, но не мог оттуда выбраться, пока я в прошлом году не вызволила его.

— «Голиаф» больше тебя не беспокоил? — спросила я. — В смысле, после твоего возвращения?

— Пытались, — мягко ответил он, — но от меня они ничего не получили.

— Ты ничего им не сказал?

— Нет. Все хитрее. Я просто не мог. Понимаешь, я ничего не помню о тех своих изобретениях, о которых они меня спрашивали.

— Но как же так?

— Ну, я точно не знаю, — отозвался Майкрофт, прихлебывая чай, — однако, если логично рассуждать, я, скорее всего, изобрел устройство, стирающее память, или что-нибудь в этом роде и выборочно опробовал его на себе и Полли. Получилось то, что мы называем Большим Белым Пятном. Это единственное возможное объяснение.

— Значит, ты не помнишь, как работает Прозопортал?

— Что-что?

— Прозопортал. Устройство для попадания в литературу.

— Они спрашивали меня о чем-то подобном, теперь вот и ты упомянула. Было бы очень любопытно поднапрячься и изобрести его заново, но Полли говорит, не надо. В лаборатории и без того полно всяких устройств, о назначении которых я не имею ни малейшего представления. Например, овинатор. Видимо, он имеет отношение к яйцам, но какое?

— Не знаю.

— Может, оно и к лучшему. Сейчас я тружусь только в мирных целях. Грош цена интеллекту, если он не облегчает жизнь.

— Тут я с тобой согласна. А что ты представлял на БезКоне?

— По большей части теоретическую Нонетотову математику, — ответил Майкрофт, с радостью переключаясь на разговор о любимом предмете — работе. — Про Нонетотову геометрию я ведь тебе рассказывал?

Я кивнула.

— С нею тесно связана Нонетотова теория чисел, а в простейшей форме она позволяет считать в обратную сторону и выводить исходные числа, давшие конечный результат.

— Э?

— Ладно. Положим, у тебя есть числа двенадцать и шестнадцать. Перемножив их, ты получаешь сто девяносто два, так? В традиционной математике ты не знаешь, из чего складывается конечное число. Точно так же можно помножить шестьдесят четыре на три, тридцать два на шесть или даже вычесть из ста девяноста четырех два. Но, глядя на число само по себе, нельзя сказать, как именно оно получено, верно?

— Думаю, да.

— Неправильно думаешь, — улыбнулся Майкрофт. — Нонетотова теория чисел, в отличие от традиционной математики, работает в обратную сторону и тем самым помогает найти четкий вопрос для имеющегося ответа.

— А каково практическое применение этого?

— Да их сотни.

Дядя извлек из кармана сложенный листок бумаги и протянул мне. Я развернула его и увидела на нем простое число: 2²¹⁶⁰⁹¹–1, или два в двести шестнадцать тысяч девяносто первой степени минус единица.

— Похоже на большое число.

— Нет, это еще среднее.

— И?

— Если я расскажу тебе историю, состоящую из десяти тысяч слов, попрошу присвоить каждому слову и знаку препинания число, а затем написать их одно за другим, ты получишь число, состоящее примерно из шестидесяти пяти тысяч цифр. Остается только найти способ его выражения. Используя отрасль Нонетотовой математики, которую я называю фактором сжатия, любое длинное число можно свести к короткому, индексированному.

Я снова посмотрела на листок с формулой.

— Так что же это?

— Проиндексированная «Сонная лощина». Я работаю над сжатием всех книг в число длиной менее пятнадцати цифр. Улавливаешь, а? Вместо того чтобы каждый день покупать газету, ты просто вводишь нужное число в Нонетотов развертывающий калькулятор и читаешь.

— Гениально! — ахнула я.

— Пока все в стадии начальных разработок, но, надеюсь, однажды я смогу предсказать причину по одному взгляду на событие. А потом займусь неизвестными вопросами к известным ответам.

— Например?

— Например, вот тебе ответ: «Господи, нет, все в точности наоборот!» Я всегда хотел понять, каков тут вопрос.

— И в самом деле, — кивнула я, все еще не в силах сообразить, как можно, глядя на цифру девять, понять, квадрат ли это трех или корень из восьмидесяти одного.

Майкрофт улыбнулся и поблагодарил маму за яичницу с беконом, которую она как раз поставила перед ним на стол.

Отъезд леди Гамильтон в восемь тридцать опечалил Гамлета. Он ходил злой и произносил длинные монологи о том, как болит его сердце и как жестоко обошлась с ним судьба. Он утверждал, будто Эмма — его единственная настоящая любовь и с ее отъездом жизнь его станет напрасной, утратит смысл, и лучше бы ему умереть… и так далее и тому подобное, пока Эмма не перебила его и не сказала, что она весьма ему признательна, но ей уже действительно пора, а то она опоздает (правда, так и не смогла объяснить куда). После этого принц минут пять поливал ее на чем свет стоит, обозвал шлюхой и демонстративно удалился, бормоча что-то насчет хамелеонов. С его уходом мы наконец смогли пожелать ей доброго пути.

— До свиданья, Четверг, — сказала Эмма, пожимая мне руку. — Ты всегда была очень добра ко мне. Надеюсь, и ты получишь мужа обратно. Позволь сделать маленькое замечание, которое, как мне кажется, может оказаться тебе полезным.

— Я вся внимание.

— Не ставь Пачкуна форвардом. Он лучше в защите, особенно когда его прикрывает Биффо. И если хочешь победить — играй жестко.

— Спасибо, — медленно проговорила я. — Вы очень добры.

Я обняла ее, и мама тоже, чуть натянуто, поскольку так и не избавилась от подозрений, будто Эмма крутит роман с папой. Спустя мгновение наша гостья исчезла — наверное, точно так же исчезает для других папа, когда останавливает время.

— Ну вот и все, — сказала мама, вытирая руки о фартук. — Я рада, что она снова обрела своего мужа.

— Да, — неуверенно согласилась я и отправилась на поиски Гамлета.

Погруженный в глубокие раздумья принц сидел на скамейке в розарии.

— С вами все в порядке? — спросила я, усаживаясь рядом.

— Скажите мне правду, мисс Нонетот: я нерешителен?

— Ну… не особенно.

— А теперь честно!

— Возможно… самую капельку.

Гамлет испустил стон и закрыл лицо руками.

— Какой же я тупой, негодный раб! Раб этой пьесы со всеми ее разночтениями, имя которым легион и благодаря которым ученые пишут тома, пытаясь объяснить мое поведение! Вот я люблю Офелию, а в следующее мгновение обхожусь с ней как жестокая скотина. Я то вздорный подросток, то зрелый мужчина, то печальный одиночка, то острослов, поучающий актеров их мастерству. Кто я: философ или унылый тинейджер, поэт или убийца, нерешительный трус или человек действия? Вдруг я и правда сумасшедший или нормальный человек, притворяющийся сумасшедшим, а то даже сумасшедший, притворяющийся нормальным? Судя по всему, отец мой был кровожадным чудовищем — так, может, в свете этого поступок Клавдия не столь ужасен? Действительно ли я видел призрак отца, или то был переодетый Фортинбрас, пытающийся учинить раздор в Дании? Сколько времени я провел в Англии? Сколько мне лет? Я видел шестнадцать разных фильмов, две пьесы, прочел три комикса, прослушал радиопостановку. Все — от Оливье до Гибсона, от Берримора до Уильяма Шатнера в «Совести короля».[62]

— И?

— Да все они разные! — Он огляделся по сторонам, с тихим отчаянием разыскивая свой череп, нашел его и медитативно таращился на него несколько секунд. — Вы представляете себе, под каким давлением я нахожусь, будучи ведущей драматической загадкой в мире?

— Наверное, это невыносимо.

— Так и есть. Мне бы полегчало, пойми меня хоть кто-нибудь, — но никто не понимает. Знаете, сколько книг обо мне написано?

— Сотни?

— Тысячи. И как же на меня клевещут! Обиднее всего этот самый эдипов комплекс. Мамин поцелуй на ночь становится все дольше и дольше. Найду этого Фрейда — морду набью. Моя пьеса — полная и законченная белиберда: четыре акта болтовни и один акт действия. Какого черта все ее смотрят?

Гамлет поник головой и тихо-тихо всхлипнул. Я положила руку ему на плечо.

— Именно за вашу сложность и душевные искания мы и платим деньги. Вы — квинтэссенция трагизма, вы все подвергаете сомнению, вскрываете весь позор и предательство жизни. Требуйся нам только действие, мы бы кроме фильмов с Чаком Норрисом ничего и не смотрели. Как раз ваш путь к победе над собственными демонами и сообщает пьесе тот неочевидный ореол силы, который держит нас в напряжении на протяжении всего действия.

— Все четыре с половиной часа?

— Да, — сказала я, понимая его чувства. — Все четыре с половиной часа.

Он покачал головой.

— Хотел бы я с тобою согласиться, но ответов по-прежнему недостаточно, Горацио.

— Четверг.

— Да, и она тоже. Нужны новые решения и новые грани моего характера. Меньше разговоров, больше действия. Потому я записался на прием у этого… как его… консультанта по выходу из конфликтных ситуаций.

А вот это уже не дело.

— Конфликтолог? Вы уверены, что это разумно?

— Он поможет мне разобраться с дядей, а потом с этим кретином Лаэртом.

Я призадумалась. Энергичный Гамлет, конечно, не подарок, но, поскольку возвращаться ему пока некуда, я хотя бы получу несколько дней передышки. И я решила не мешать ему.

— Когда вы собираетесь с ним побеседовать?

Принц пожал плечами.

— Завтра. А может, послезавтра. Конфликтологи очень занятой народ, сами знаете.

Я облегченно выдохнула. Верный себе, Гамлет до сих пор сомневался. Однако, придя хоть к какому-то решению, он повеселел и продолжал уже спокойнее:

— Но хватит обо мне. Как ваши дела?

Я вкратце поведала ему о своих злоключениях, начиная с повторного устранения Лондэна и закончив необходимостью найти пять хороших игроков, дабы помочь Суиндону выиграть «Суперкольцо».

— Хмм, — протянул он, дослушав, — у меня есть для вас план. Хотите, поделюсь?

— Если только он не касается игры Биффо.

Гамлет замотал головой, опасливо огляделся по сторонам и понизил голос:

— Прикиньтесь, будто вы не в себе, и побольше болтайте. Потом — и это очень важно — вообще ничего не делайте, разве что совсем припрет. И постарайтесь, чтобы все умерли.

— Спасибо, — кивнула я, помолчав. — Запомню.

— Плик! — сказал Алан, который сердито расхаживал по саду.

— По-моему, эта птица нарывается на неприятности, — заметил Гамлет.

Алан, будучи явно не в восторге от Гамлета, решил напасть на него и произвел бросок, целясь противнику в башмак. Неудачный ход. Принц датский вскочил, выхватил шпагу и прежде, чем я успела дернуться, сделал выпад. Он был искусным фехтовальщиком и потому всего лишь срезал Алану хохолок с темечка. Юный дронт, внезапно облысевший, выпучил глаза, со смесью ужаса и восхищения наблюдая, как его перышки медленно опускаются на землю.

— Еще одна попытка, мой пернатый друг, — заявил Гамлет, пряча шпагу в ножны, — и ты пойдешь на жаркое!

Пиквик, наблюдавшая за схваткой из безопасного укрытия у компостной кучи, отважно выступила вперед и встала между Аланом и Гамлетом. На моей памяти она ни разу не проявляла подобной храбрости, но, в конце концов, хулиган Алан приходился ей сыном. Сам он стоял неподвижно, разинув клюв не то от страха, не то от благоговения.

— Тебя к телефону! — крикнула мама.

Я вошла в дом и сняла трубку. Звонил Обри Буженэн. Он хотел, чтобы я поговорила с Альфом Видерзейном и убедила его снова выйти на поле, а также интересовался, нашла ли я недостающих игроков.

— Ищу, — ответила я, листая «Желтые страницы» в разделе «Спортивные агенты». — Я перезвоню. Не теряйте надежды, Обри.

Он что-то проворчал и отсоединился. Я позвонила в «Уилсон Лонсдейл и партнеры», лучшее в Англии спортивное агентство, и с радостью услышала, что здесь можно набрать сколько угодно первоклассных крокетных игроков. Правда, к сожалению, весь их энтузиазм улетучился, стоило мне упомянуть, какую команду я представляю.

— Суиндон? — переспросил один из сотрудников «Лонсдейла». — Только что вспомнил: сейчас у нас никого нет.

— Но вы же сказали, что есть!

— Наверное, опечатка. Всего хорошего.

Короткие гудки. Я обзвонила еще несколько агентств и получила тот же ответ. «Голиаф» и Ган явно крышевали все их базы.

После этого я набрала номер своего старого тренера Альфа Видерзейна и в ходе долгого разговора сумела убедить его отправиться на стадион и сделать все возможное. Я перезвонила Буженэну и передала ему добрые вести об Альфе, но про отсутствие новых игроков решила пока не сообщать.

Проблема существования Лондэна не давала мне покоя, и я разыскала телефон Джулии Хватт, той самой женщины из Общества анонимных утратотерпцев, которая вернула себе мужа. Я позвонила ей и обрисовала ситуацию.

— О да! — с готовностью откликнулась Джулия. — Мой Ральф мерцал, как неисправная лампочка!

Я поблагодарила ее и повесила трубку, проверив, не появилось ли на пальце кольцо.

Не появилось.

Я выглянула в сад. Гамлет бродил по газону в глубокой задумчивости, а за ним на безопасном расстоянии следовал Алан. Гамлет обернулся и сердито зыркнул на него. Малыш-дронт сразу стал шелковым и в знак покорности положил голову на землю. Гамлет явно представлялся ему не вымышленным принцем датским, а главным дронтом.

Я улыбнулась про себя и направилась в гостиную, где Пятница при помощи Пиквик строил домик из кубиков. Конечно, помощь в данном контексте означала неотрывное наблюдение. Я посмотрела на часы. Пора на работу. Хорошо бы разбить пару кирпичей, чтобы выпустить пар! Мама согласилась присмотреть за Пятницей, и я послала им обоим прощальный поцелуй.

— Веди себя хорошо.

— Жопа.

— Что ты сказал?

— Посох.

— Если это староанглийские ругательства, то святому Звлкиксу светят большие неприятности, да и вам тоже, молодой человек. Мам, ты уверена, что справишься?

— Разумеется. Мы сходим с ним в зоопарк.

— Хорошо. Стой! Кто это — мы?

— Мы с Бисмарком.

— Мама!

— А что? Разве соломенная вдова не может позволить себе время от времени прогуляться в мужской компании?

— Ну, — промямлила я, отчего-то шокированная до глубины души, — почему бы и нет?

— Отлично. Не волнуйся. После зоопарка, может быть, в чайную зайдем. А потом в театр.

Тут она размечталась, и я ушла, потрясенная не только тем, что маме вообще пришло в голову флиртовать с Бисмарком, но и тем, что Джоффи, в конечном счете, мог оказаться прав.