Не боярское дело 7

Глава 154

Ситуацию с Никитой Вадбольским мы разбирали втроём. Я, Дарья и Аю.

Письма от японских Глав Кланов, родственников ювелира, работающих моими тайными соглядатаями и доклады из японского штаба флота были на редкость похожи. Обычно под самый конец письма в очень осторожных выражениях появлялись упоминания о персоне Вадбольского.

В какой-то момент этот стервец проявил кипучую деятельность, сопровождаемую повышенной наглостью. Переговоры с японскими Кланами он провёл почти что открыто, встречаясь с их представителями либо у себя в служебном кабинете, либо в дорогих ресторанах. Как уж ему удалось убедить недоверчивых японцев, что он сможет передо мной и перед Императрицей прикрыть готовящийся передел власти в провинциях – одному Богу известно. Думаю, что самим японцам просто очень хотелось ему верить, да и морковка, висящая перед носом, казалась вкусной и достижимой.

Как бы то ни было, но на севере Хонсю сейчас жарко. Четыре Клана рубятся меж собой, и вдвое больше Кланов кому-то из них помогают.

Судя по бледному лицу Дашки она прониклась и понимает, как меня и Аю подставил её родственничек.

Пусть его официальная должность никак не предполагала того масштаба обещаний, которыми он разбрасывался направо и налево, требуя за это деньги с японцев, но своим Родом он козырял, заодно и Дарью загрузил по самую макушку, ясно давая понять на переговорах, кто будет гарантом его обещаний.

– Какой подлец! Прибить его мало! – прошипела Дарья, когда ознакомилась с письмами и осознала серьёзность ситуации.

– Только скажи… – мечтательно произнёс я, безучастно глядя в окно.

– Я чувствую свою вину перед Никитой, – наконец-то выдавила из себя Дарья, довольно долго не решаясь нам открыться и молча переживая про себя, – Чисто технически первым наследником Рода должен был стать мой отец, но все прекрасно понимали, что эту кандидатуру не одобрит ни Авенир Авенирович, ни князь Белозёрский. Никита был вторым на очереди наследования. Не скажу, что он сломался оттого, что вместо него Главой Рода стала я, были тревожные звоночки и до этого. Он ещё в Академии связался с плохой компанией. Кутилы, картёжники, развратники – Никита был им нужен, чтобы своей знатностью прикрывать их не совсем благовидный образ жизни и тёмные делишки. В глаза они его и лучшим другом называли, и в верности клялись, а на деле – посмеивались и спаивали. Потом и до наркотиков дело дошло. Мы в семье знали, что Никита зачастую выгораживал своих непутёвых друзей, прекрасно понимая, что ему многое с рук сойдёт. Поэтому какое-то время мы по инерции продолжали думать, что все его беды и некрасивые истории – это продолжение их отношений. Лишь недавно я узнала, что со своей бывшей компанией Никита вдрызг рассорился достаточно давно, и последние полгода ни с кем из них не общался, но тем не менее неприятности сыпались, как из ведра.

– Вина перед Никитой… Ну, так-то, да. Наверное – это серьёзная причина. В госпитале не хочешь поработать с недельку? – нашёл я на столе забытый кем-то спичечный коробок и вытащив спичку, начал её мять зубами.

Вообще-то у меня от злости зубы сводит, но нельзя. Нужно держать лицо.

– В каком госпитале? – не поняла Дарья, всё ещё находясь под впечатлением от своего же рассказа.

– В любом японском госпитале. Их там сейчас не одна дюжина развёрнута, и наверняка в каждом десятки тяжело раненых нуждаются в не меньшем сочувствии, чем твой Никита. Вот только наш с тобой родственничек – наркоман жив и здоров. Относительно, конечно. Но, по крайней мере у него руки – ноги не оторваны. Про моральные муки ты сама в госпитале расскажешь японским парням. Они тебя поймут, особенно те, которые были единственной надеждой семьи, а стали инвалидами по милости Никиты Вадбольского. А ему всего лишь надо-то было где-то денег найти на наркотики и шлюх. Про то, что он всех нас троих в грязи вываляет, он даже не стал думать – это же мелочь, не так ли? Как и про сотни, а то и тысячи жизней японцев, кстати, подданных Императрицы Аюко и, ты не поверишь, но они в какой-то мере подданные её мужа. То есть – меня. Обо всех троих ноги вытер и в крови нас вымазал.

– Что ты хочешь?

– Жду твоего слова. Ты возглавила Род – тебе и принимать решение.

– Я должна убить Никиту?

– Есть какой-то другой вариант?

– Ты знаешь, что его нет. Любое другое действие все воспримут, как слабость нашей Семьи и лично мою неспособность управлять Родом Вадбольских. И первым мне это выскажет Глава Клана князь Белозёрский. Был бы сейчас Никита в России Роман Михайлович его бы собственноручно приговорил.

– Дарья, тогда к чему лишние вопросы?

– Когда мы вылетаем?

– Завтра. В семь утра. И ещё, чтобы ты не слишком мучилась угрызениями совести. Про плохую компанию – это тоже ложь. Заводилой там был именно Никита, а если случалась неудача и их проказы получали огласку, то он разыгрывал благородного друга, берущего вину друзей на себя. Как ты сама понимаешь – строго наказывать благородного юношу за такое самопожертвование ни у кого рука не поднималась. Зачастую всё заканчивалось строгим внушением и лишь изредка – уплатой некоторой суммы денег. К сожаление досье на твоего родственника на момент принятия решения было неполным. Если хочешь, я его прихвачу с собой. Пока летим – прочитаешь, может тогда у тебя с глаз спадут розовые очки.

Никиту Вадбольского убил я.

Нашли мы его в опиекурильне.

Наше появление на узкой улочке, завешанной вывесками и фонариками не могло остаться незамеченным. Десять человек вооружённой охраны и мы в середине – я, Аю и Дарья.

Аю шла в длинной накидке с капюшоном, скрывающей её полностью, кроме лица, поэтому неудивительно, что её пока никто не узнал, иначе бы тут весь квартал ниц упал, мешая нам пройти.

В само помещение зашли втроём, оставив охрану на улице. Короткий допрос прислуги и вот я уже выбиваю запертую дверь, ведущую в купальню.

– Что здесь происходит?! – выскочил Никита в нам навстречу, натягивая по пути на себя халат.

Кроме него и двух мелких япошек, отпрянувших в угол, в купальне больше никого не было.

Увидев Дарью мошенник всё сразу понял и недолго думая засадил по мне Молнией.

Угу, как бы не так. Мало того, что у меня Щит выставлен, так ещё и сюртук у меня серьёзный. С очень неплохой защитой. Из тех, что приятель Левинсона – младшего изобрёл. Но за спиной у меня Дарья и Аю. И вот Аю-то ни разу не боевой маг.

Короче, моего ответного удара той же Молнией Вадбольский не пережил.

Убедившись, что правки не требуется, я посмотрел на голеньких детишек. Оказалось, что это всё же девочки. Лет десяти – двенадцати. С плоскими мальчиковыми фигурами. Похоже, близняшки, а может и нет. Для меня и взрослые японцы ещё недавно все на одно лицо были, а уж подростков мне и вовсе не отличить. Оглядев разложенный на столе ассортимент, я чуть не присвистнул от удивления. Плётка, наручники, кляпы и несколько фаллоимитаторов угрожающих размеров. Непонятно, куда их этот извращуга собирался такой мелкотне засовывать.

Нащупав в кармане пару золотых монет я кинул их на стол.

– Берите деньги и бегите домой. И передайте, чтобы хозяин сюда пришёл, – распорядился я на своём не самом лучшем японском.

Часто кивая и испуганно косясь на труп, девочки собрали раскиданную одежду и бочком – бочком выскользнули в коридор. Пару минут я слышал, как кто-то с ними говорит в коридоре визгливым голосом, а потом в купальню зашёл молодой худощавый японец в довольно потрёпанной одежде.

– Ты хозяин? – повернулся я к японцу, склонившемуся в низком поклоне.

– Да, господин, – ответил тот приятным баритоном.

– Не верю, – ещё раз пробежался я взглядом по его одежде и обуви, а попутно уловил разницу в звучании голоса, – Позови настоящего хозяина или я сейчас сожгу ваш дом, – с трудом справился я с построением фразы на ещё плохо освоенном мной языке.

Пятясь задом, японец исчез за дверями и после минуты визга в коридоре к нам заплыл низкорослый пузан, этакий колобок на ножках в дорогой шёлковой одежде, украшенной серебряной вышивкой.

– Слушай меня внимательно и передай остальным хозяевам, – не стал я сомневаться на этот раз, вижу ли я хозяина заведения, – Императрица Аюко и князь Рюдзин повелевают. Продажа опия с сегодняшнего дня запрещена. Ослушавшимся – казнь, деньги от продажи их имущества – в казну.

Я сделал паузу, а толстяк, сообразив, кто к нему пожаловал, бухнулся ниц.

– Аю, какой в Японии возраст согласия? – повернулся я к жене, задав вопрос на русском.

– Тринадцать лет. Давняя традиция. Так всегда было, даже до войны.

– Гхм, – прокашлялся я, прилично очумев от услышанного. Гадские японцы! Везде у них сюрпризы! – К интимным услугам девушек моложе пятнадцати лет не привлекать, – пришлось мне на ходу искать компромиссное решение между японскими традициями и своим желанием повысить возраст проституток хотя бы лет до шестнадцати, – Сколько эти две стоили, что вышли отсюда?

– По сто йен за каждую, – пропищал толстяк и его визгливый голос я опознал сразу.

– Десять рублей серебром на наши. Недорого, а с учётом престижного заведения в центре Токио, так вообще копейки, – прокомментировал я на русском, – За тех, кто будет найден моложе четырнадцати лет – штраф в казну по пять тысяч йен за каждую. Хорошо меня понял? – добавил я уже на японском.

Японец часто закивал.

– Вот этот понял меня плохо, – указал я на труп Вадбольского, – Доставишь его в русское представительство.

Японец припал к полу так низко, что я удивился. Какой талант, однако, с его-то пузом и в блин расплыться.

– Спасибо, – еле слышно прошептала Дашка, когда мы вышли на улицу.

Вечер следующего дня.

До самого вечера мы боролись с непогодой.

В Японии есть синоптики, но все они были приписаны к морским портам или к японскому флоту. Тут стоит отдельно заметить, что синоптики именно были.

Отдельно взятый метеорологичекий пост, даже если он пережил время смуты, особой пользы не принесёт. Показания барометра мы и без него знаем. Для организации полноценной службы стране нужна сеть станций и связь между ними.

На вынужденную посадку мы пошли в Сёндае.

Сильнейший арктический циклон принёс с севера холод и осадки.

Больше четырёх часов наши дирижабли боролись с ветром. Это сопровождалось жуткой болтанкой и неприятными скрипами, почти что скрежетом, доносящимся со всех сторон и вызывающим содрогание гондолы.

Казалось, северный исполин накопил силы за время мягкого начала зимы и решил разом обрушить всю свою мощь за оставшиеся дни уходящего года.

Потом началось обледенение.

Если бы не порывистый ветер, который словно кулаками без устали стучал по дирижаблю, срывая с него целые пласты льда и заставляя дрожать весь корпус, то до Сёндая мы бы не дотянули.

Приземлялись мы спешно и довольно жёстко. Дирижабли с каждой минутой становились всё тяжелее и начали терять манёвренность.

Мы в темпе отстрелили аварийные якоря и все кинулись помогать пилотам. Я тоже побежал на помощь и даже вбил один из стальных клиньев в землю, перехватив освободившуюся кувалду у второго пилота. К вбитому мной клину тут же пристегнули дополнительную расчалку и вскоре в гондоле взвыли лебёдки, до звона вытягивая стальные многожильные пряди тросов и ещё сильнее прижимая наш дирижабль к земле.

– А где гвардейцы? – оглянувшись, я заметил, что все побежали теперь помогать дирижаблю охраны.

– Разоблачаются. Ещё бы пара минут и они пошли бы на десантирование, – ответил мне пилот с этого дирижабля, – Мы чуть ли не брюхом уже скрести начали. Говорил я им, что нельзя в перегрузке идти, так нет же. Втихаря боеприпасы притащили, вояки хреновы. В следующий раз над морем их выкину.

В Сёндае мы проторчали двое суток. До Акиты тут всего ничего, километров под триста, но все дороги идут через горы, а там снега выпало чуть ли не по пояс. Поэтому от идеи про наземное передвижение пришлось отказаться.

Чтобы я не бесился и не бегал по потолку Аю догадалась занять меня чтением книг. Точнее, читала-то она, а я слушал её под кофе с коньяком и впитывал культуру Японии, заодно совершенствуя понимание на слух чужого языка. После того, как Дашка мне мягко заметила, что пить кофе на ночь – это плохо и вредно, я, как всегда, не стал с ней спорить и дальше продолжил пить коньяк уже без кофе, наслаждаясь японской поэзией.

* Поэт Такахаси Мусимаро.

– Это ещё что за хрень? – с большим трудом справился я с переводом, и то, не в полном объёме, но общий смысл понять и уловить смог, – Что это за гора и с чего вдруг там чужих жён пялят?

– «Песня, сложенная в день кагапи при восхождении на гору Цукуба». Так называется это стихотворение, – терпеливо разъяснила мне Аю, – В ней поэт рассказывает о правовых обычаях брачных игрищ на горе Цукуба.

– Молодец. Здорово объяснила. Так, что вопросов ещё больше стало. Тогда расскажи мне, что это за день – кагапи.

– В провинции Хитати процветают кагаи или кагапи – народные брачные игрища. Во время кагапи мужчины и женщины водят обрядовые хороводы вокруг костров, а потом попарно уходят в лес или в поле, где и проводят ночь. В день кагапи существующие брачные узы временно теряют силу, – спокойным учительским тоном разъясняла мне Аю духовное богатство своего народа.

Шипение Дарьи за спиной я предпочёл не услышать. Она какая-то тихая стала после Токио, а вчера ещё и зелёная была. Её больше всех укачало, когда мы сквозь циклон пытались пройти. Если бы не реакция Дарьи, я бы честно вслух высказал всё, что думаю про Японию и про её обычаи, но тут во мне взыграл дух противоречия.

И вот не надо мне со стороны указывать на коньяк в общем, и на одну, почти что оприходованную бутылку, в частности – это прерогатива моих жён и их неотъемлемое право.

– Очень похоже на древнеславянские игрища в ночь на Ивана Купалу, – вздел я глаза к потолку, впадая в меланхолию и имея желание пофилософствовать. Знаю, что Дашулю это обычно немного раздражает и нервирует. Отчего-то она с большим сомнением относится к моим попыткам выглядеть эстетом и быть ценителем прекрасного, или рассуждать о высоком с точки зрения знатока культуры, – Аморалка, конечно же, налицо, как и неуставные отношения между супругами, – поднялся я с места, начав расхаживать взад – вперёд, и жалея, что в руке нет стека, которым так удобно похлёстывать по голенищу хромового сапога, придавая весомость сказанному, – Но если отнестись к возникшему вопросу с точки зрения государственных интересов, то можно обойтись без дисциплинарных наказаний, взысканий и ограничений. Как-никак, полезное дело люди делают.

– Это какое же, с чужими-то жёнами? – не удержалась Дашка, чтобы не вставить свои три копейки в возвышенный полёт моей мысли.

– Народонаселение в стране увеличивают. Ты знаешь, не у каждой семейной пары дети могут родиться. Всякое бывает. А пока в Японии существует патрилокальный полигамный брак у простолюдинов и дислокальный полигамный брак цумадои в среде знати, причём полигамия, зачастую в форме полигинии, носит вполне приемлемый для Империи социальный характер, то государство может подождать с реформами.

Плюс сто востоковеду, который продал мне свою заумную книжицу за десять рублей! Короче, я ему должен. Цитата из его книги, которую я полтора часа подряд наизусть заучивал, как стихотворение, и все мои усилия стоили того!

Дашка в предобморочном состоянии.

Аю лупает глазами, как деревенская дурочка и пялится на меня, как на икону, начавшую блистать небесным светом.

Цель достигнута!

Победа!

Противник морально уничтожен и теперь никто и слова не вякнет, когда я налью себе ещё немного коньяка и спокойно усядусь подумать о чём-нибудь добром и вечном.