Эпилог

Я сижу и смотрю на зелёные извилистые линии, бегущие по мониторам передо мной. Каждая из них — чья-то жизнь. И одна только что оборвалась жирной красной точкой. Зато три другие прошли опасную мерцающую зону и продолжили расти дальше. Это значит, что у меня всё получилось. Мне на плечо ложится женская ладонь.

— Ты как? Я поворачиваюсь к жене, киваю головой.

— Приемлемо.

Она стоит, немного откинувшись назад, держась за поясницу. Тугой мячик живота выпирает из-под синего рабочего халата. Врачи говорят, что всё идёт хорошо, через два месяца у нас будет мальчик. Сам я никогда не знал своего отца. Потому что родился через семь месяцев после его смерти. Мама говорила, что он был простым таксистом, но потом… Потом она начинала плакать. Ксюша смотрит на меня с подозрением.

— Ты не умеешь врать, ты помнишь?

Я снова киваю, но уже с улыбкой.

— Ты же видишь, всё прошло, как надо. Парадокс состоялся, можно расслабиться.

— А ещё ты самый умный на всей чёртовой планете. Про это ты тоже знаешь?

И хотя прозвучит нескромно, но тут она, скорее всего, права.

Комната, где мы находимся, называется «Песочница». Это название придумал я. Поэтому так написано на табличке, висящей на входе. И значок песочных часов. На два этажа вниз уходят серверные. В них расположен кластер суперкомпьютеров, необходимых для функционирования всей системы.

Слева от меня сидит Филипп. Над его вечно всклокоченной бородой не подшучивал разве что ленивый. Если «Песочница» мозг, способный предсказывать будущее, то построенный им ускоритель частиц Белоцкого, являетсясердцем проекта. Без него моя теория о квантово-волновой предсказуемости и межвременных варп-пузырях так и осталась бы теорией. Хотя, погибни мой отец тогда, в той нелепой аварии из-за снятой крышки люка— я бы сам перешел в разряд теории, поглощенный неизбежностью причинно-следственных связей.

Что это значит?

Это значит, что, например, я вообще не должен был родиться. Вероятность такого события, судя по моим расчетам, составляла один процент. Я смог появиться лишь благодаря микроскопической погрешности. Почему вообще я этим заинтересовался?

К двадцати годам у меня сложилось чёткое ощущение, что надо мной довлеет какое-то необъяснимое проклятие. Словно жизнь постоянно пытается вычеркнуть меня из списка своих подопечных. Если я болел, то непременно в тяжёлой форме и с осложнениями. Снежная зима или гололёд? Привет, катящийся с крыши наст снега или неудачное падение с обязательным переломом. Поехать летом купаться? Спасибо, но я уже чуть не утонул несколько раз. А мой 39 день рождения должен был стать последним, как бы я не менял расчеты и данные.

Занавес, господа.

Когда я это узнал, то несколько дней ходил, что называется, как пыльным мешком ударенный. Жить мне на тот момент оставалось меньше пяти лет, и даже этот срок, получается, был огромным одолжением.

Конечно пришлось рассказать обо всём Ксюше. Но вместо сочувствия, я получил суровую отповедь.

«Ты дурак! Умудрился попасть в такую погрешность, узнать об этом, и скис! Ты же человек, научившийся предсказывать будущее! Неужели мы не справимся с каким-то там прошлым?»

Её уверенность, что после нашего вмешательства срок моей жизни изменится, была абсолютной. На самом деле удивительно, как я не додумался до этого сам. Знаете что-нибудь про парадокс убитого дедушки?

Если вернуться в прошлое и убить собственного дедушку, родишься ли ты сам для того, чтобы его убить? Ведь если нет, то дед останется жив. И ты сможешь родиться, вернуться в прошлое и… так далее. Нам нужно было исполнить то же самое, только наоборот. Дело оставалось за малым. Сущей ерундой, по сути.

Придумать, как спасти в прошлом моего отца. Вернуться из конца в начало и превратить погрешность в стопроцентную вероятность моего существования.

Впрочем, первые же опыты показали, что живую материю перемещать во времени невозможно. Органическая ткань не выдерживала нагрузок перехода, превращаясь в жидкую кашицу. Да простят меня те два десятка мышей, что позволили нам в этом убедиться. Попытки создать защитный костюм тоже не привели к успеху. Раз за разом варп-пузырь выдавал сверхлёгкие пластиковые гробики. Мне было уже почти тридцать восемь, и времени совсем не оставалось.

Нет времени для работы над машиной времени — забавная тавтология, да?

И тогда Ксюша вспомнила, как должен погибнуть отец. Её буквально осенило. Она предложила спроектировать некое миниатюрное устройство. Загрузить в него карту Москвы тех лет, и оно будет просчитывать аварии, исходя из имеющейся у нас информации. По сути, популярный в начале столетия автомобильный навигатор, но с одной уникальной особенностью.

И послать его в прошлое.

Чуть меньше года назад, варп-пузырь проглотил коробку, а нам оставалось только наблюдать.

Тогда Филипп увидел, как Артем Юрьевич Батаев спас его, и вспомнил пролетевшую буквально в метре махину внедорожника. Да, он был такой-же, как и я. Мы оба жили в долг.

В долг моему отцу.

Ксюша отходит, слегка прихрамывая, возвращается в свое кресло. У неё врождённый дефект правой стопы, но она наотрез отказывается его исправлять. Несколько минут назад, на ее глазах, своей смертью отец подарил ей жизнь. Графики более чем красноречивы.

Они оба молчат, и им нечего мне сказать. Вроде бы, с одной стороны, всё прошло успешно. Только вот поздравления неуместны.

Справа, на стене, висит перекидной календарь. Дни в нем перечёркнуты жирными красными крестами. 23 декабря обведено в круг. Мой день рождения. Завтра.

Завтра, которое, по всем моим выкладкам, не должно было случиться.

На мониторе я уже вижу свою линию, уходящую гораздо дальше. Это хорошо, у нас всё получилось. Мы смогли продлить отцу жизнь почти на год, чтоб он дал жизнь всем нам. Да и не только это. Фактически благодаря ему мы сделали громадный прорыв в науке. Сделали невозможное.

Осуществили первое в мире путешествие во времени.

Чтобы продлить ему жизнь, чтобы он…

К чёрту, я невероятно устал. А завтра ещё день рождения. А совсем скоро Новый год.

А потом…

Я бросил взгляд на мониторы.

К чёрту, не хочу ничего знать.

Пусть всё идёт своим чередом.

Загрузка...