Наука Плоского Мира III: Часы Дарвина

Глава 12. Не та книга

У нашего ВЫДУМАННОГО Дарвина много общего с «настоящим» — Дарвином той вселенной, в которой вы сейчас находитесь, который написал «Происхождение» и не написал «Тологию» — что кажется вполне очевидным. Ну или хотя бы правдоподобным. Непреодолимая сила рассказиума заставляет нас представлять Чарльза Дарвина в образе пожилого мужчины с бородой, тростью и слабым, но определенным сходством внешности с гориллой. По правде говоря, таким он и был, но в старости. В молодости же он был энергичным, спортивным юношей, постоянно втянутым в буйные и не всегда политически корректные мероприятия, в общем занимался обычными для своего возраста делами.

Мы уже знаем о невероятном везении, благодаря которому Дарвин оказался на Бигле, что в конце концов привело его к безграничному обожанию геологии кораллового острова Сантьягу. Но в этой версии истории Круглого Мира есть и другие не менее важные узловатости, точки приложения и чаровые преграды, поэтому волшебники проявляли особое внимание в надежде провести историю через, мимо и вокруг этих причинных особенностей.

К примеру, Бигль действительно попал под обстрел из пушки. В 1832 году во время захода в гавань Буэнос-Айреса по кораблю открыло огонь одно из местных сторожевых суден. Дарвин был убежден, что слышал свист пролетевшего над его головой ядра, однако выстрел оказался холостым, данным в качестве предупреждения. Сердито бормоча об оскорблении Британского флага Фицрой пришвартовал корабль, однако был тут же остановлен карантинным судном: власти гавани боялись эпидемии холеры. Возмущенный Фицрой приказал поставить все пушки с одной стороны. Выходя из гавани, он навел их на сторожевой корабль, как бы сообщая его команде: еще раз откроете по Биглю огонь — отправлю ваше гнилое корыто на морское дно.

В пампасах Патагонии Дарвин научился бросать болас. Ему понравилась охота на нанду, а так же смотреть, как гаучо, заплетая их ноги с помощью боласа, заставляют Нанду падать на землю. Но когда Чарльз сам попробовал проделать то же самое, он всего лишь запутал собственного коня. Тогда то «Происхождение» и могло исчезнуть из истории, однако Дарвин выжил, пострадало только его уязвленное самолюбие — гаучо сочли все это очень забавным.

Чарльз даже участвовал в подавлении восстания. Вскоре после инцидента с пушечным ядром Бигль достиг Монтевидео​​, где Фицрой пожаловался местному представителю Ее Величества Королевского военно-морского флота, который тут же отправился в Буэнос-Айрес на своем фрегате HMS Друид за извинениями. Не успел корабль исчез из поля зрения, началось восстание черных солдат, которым удалось захватить центральный форт города. Начальник полиции попросил Фицроя о помощи, и он направил отряд в пятьдесят матросов, вооруженных до зубов… с Дарвином, счастливо замыкающим шествие. Мятежники немедленно сдались, и Дарвин даже пожалел, что стороны не обменялись ни одним выстрелом.

Мы так подробно говорим обо все этом только для того, чтобы рассказать вам правдивую историю (хотя такую весомую характеристику, как правдивость, можно отнести только к чему-то настолько непостоянному, как история). За исключением гигантского кальмара, конечно. Это произошло в другой вселенной, где силы Зла настолько отчаялись, что забрели в «20000 лье под водой» через какое-то скрытое искажение в Б-пространстве.

Самое важное сходство между двумя Дарвинами не очень захватывающее, но определенно необходимо для нашего повествования. Дело в том, что настоящий Чарльз Дарвин, как и его вымышленный коллега, начал писать не ту книгу. По правде говоря, он написал целых восемь «не тех» книг. Они были очень хорошими книгами, очень достойными, несли большую научную ценность, и они не нанесли его репутации никакого вреда, но они были не о естественном отборе, его термине для того, что позже ученые назвали бы «эволюцией». Тем не менее, эта книга понемногу созревала у него в голове, ну а пока в мире было множество вещей, о которых он мог писать.

Именно Фицрой натолкнул Дарвина на идею писательства. Основываясь на записях в корабельном журнале капитан Бигля собирался написать историю о своем кругосветном путешествии. Также он хотел отредактировать книгу о предыдущем исследовании, совершенном на этом корабле — когда застрелился капитан Стокс. Как только Бигль, проплыв к северо-западу от Кейптауна, ненадолго остановился в Баия в Бразилии и повернул на север-восток через Атлантический океан к своему конечному пункту назначения в Фалмуте, Фицрой предложил Дарвину, что дневники последнего могут лечь в основу третьего тома естественной истории путешествия, завершив трилогию.

Дарвин был в восторге, хотя и немного волновался от перспективы стать писателем. У него в голове уже была идея о книге по геологии. Он думал о ней с тех самых пор, как сделал для себя открытие на острове Сантьягу.

Вскоре после того как корабль вернулся в Англию, Фицрой женился и отправился в свадебное путешествие, хотя и написал впечатляющее начало для книги. Дарвин начал беспокоится, что его собственная медленная скорость письма может задержать целый проект, однако и ранний энтузиазм Фицроя вскоре угас. С января по сентябрь 1837 года Дарвин работал на износ и в итоге обогнал капитана, и к концу года отослал свою законченную рукопись издателю. Фицрою потребовалось больше года чтобы догнать его, так что работе Дарвина пришлось подождать и наконец увидеть свет в 1839 году как третий том повести об исследовательской Экспедиции корабля «Бигль» с 1826 по 1836 году под заголовком «Том 3: Журналы и примечания, 1832–1836». Спустя несколько месяцев сам издатель переиздал его как «Дневник изысканий по геологии и естественной истории различных стран, посещенных кораблем «Бигль» в 1832–1836 годах». Возможно это была не та книга, но она оказала очень полезное действие на образ мыслей Дарвина. Она заставила его попробовать найти смысл во всём, что он увидел. Возможно ли объяснить всё это при помощи какого-либо основополагающего принципа?

Затем появилась его книга по геологии, которая в итого превратилась в три: одна о коралловых рифах, одна по вулканическим островам и ещё одна о геологии Южной Америки. Они свидетельствовали о его научных способностях и в итоге привели к тому, что он получил приз Королевского Научного Общества. В настоящее время Дарвин признан одним из ведущих учёных мира.

Кроме того, он делал обширные заметки по трансмутации видов, но прежнему не торопился их публиковать. Совсем наоборот. Где-нибудь ещё целью политических сил было разрушение влияния церкви, и одним из ключевых моментов было то, что живые существа легко могли возникнуть без участия творца. Дарвин, на тот момент будучи добрым христианином, полностью избегал того, что могло объединить его с такими людьми. Он не мог публично поддерживать идеи трансмутации видов без риска иметь проблемы с англиканской церковью, и ничто в мире не заставило его даже раздумывать об этом. Но его идея о естественном отборе никуда не делась, так что он продолжать развивать её в качестве своеобразного увлечения.

Он упоминал о своих догадках в кругу своих учёных друзей и знакомых, среди которых был и Лайель и Джозеф Дальтон Хукер, который не отвергал таких мыслей. Но он сказал Дарвину: «Я очень раз слышать о том, что вы считаете что такие изменения могут иметь место, однако ни одно из задуманных в настоящий момент времени мнений не устраивает меня по этому вопросу». И как он позже высказался довольно едко: «Вряд ли кто-то имеет право рассматривать вопрос о видах, предварительно не изучив многих их них.» Дарвин воспринял этот совет близко к сердцу и начал оглядываться в поисках новых видов, по вопросам которых можно стать экспертом. В 1846 году он отправил окончательные исходники своей книги по геологии издателю и отметил это достав последнюю бутылку сохранившихся образцов из путешествия Бигля. На горлышке бутылке он заметил ракообразных с архипелага Чонос — усоногих членистоногих.

Подойдет. Они, в конце концов, ничем не хуже других.

Хукер помог Дарвину настроить микроскоп и сделать некоторые предварительные анатомические наблюдения. Дарвин попросил у Хукера помощи в придумывании названия нового организма, и в итоге они сошлись на «Arthrobalanus»[55]. «Господин Arthrobalanus» как они его называли, хоть это и было несколько неправильно. «Мне кажется, у этой твари совсем нет яйцеклеток! — писал Чарльз. «Появление новой особи происходит оплодотворением родителем самого себя». Чтобы разрешить загадку он даже исследовал ракообразных с бутылки. Теперь он часами занимался сравнительной анатомией усоногих, наслаждаясь работой. Это было куда интереснее книгописания.

К Рождеству он решил изучить всех известных человечеству усоногих ракообразных — весь отряд Cirripedia. Весь отряд оказался довольно большим, поэтому он остановился на тех, что встречаются в Великобритании. Но даже и это оказалось слишком много и вся работа заняла восемь лет.

Он мог закончить всё гораздо раньше, но в 1848 году заинтересовался вопросом размножения усоногих ракообразных, и это был действительно очень своеобразный вопрос. Большинство усоногих раков были гермафродитами и способными, принимать любой пол. Но некоторые виды оказались старыми добрыми самцами и самками. Ну разве, что самцы проводили большую часть своей жизни, прикрепившись к самкам.

И не только: некоторые предположительно гермафродитные виды тоже имели крошечных самцов, некоторым образом участвующих в процессе размножения.

Теперь Дарвин очень обрадовался, поскольку убедился, что имеет дело с пережитком эволюции — предок гермафродит, который постепенно развивает разделение полов. «Недостающее звено» к вопросу о поле усоногих ракообразных. Он воссоздать семейное дерево усоногих ракообразных, и подумал, что то, что он увидел только укрепило его идеи о естественном отборе. Так что даже, когда он пытался заниматься респектабельной наукой и стать систематиком, идеи о трансмутации настаивали на участии в процессе. Фактически, если что-то и убеждало Дарвина в факте трансмутации видов, то это были усоногие ракообразные.

Он начинает болеть, но продолжает работать над усоногими раками. в 1951 году он опубликовал две работы посвящённые им — одна по ископаемым усоногим ракам для Палеонтографического Общества, а другая о современных видах для Королевского Научного Общества. К 1854 году он дополнил каждую из них.

Вот список тех «не тех» книг Дарвина:

1839 год — «Дневник изысканий по геологии и естественной истории различных стран, посещенных кораблем «Бигль» в 1832–1836 годах».

1842 год — «Строение и распространение коралловых рифов»

1844 год — «Геологические наблюдения над вулканическими островами, посещенными во время путешествия на «Бигле»»

1846 год — «Геологические наблюдения над Южной Америкой»

1851 год — " Монография ископаемых усоногих раков Lepadidae "

1851 год — «Монография подкласса усоногих», часть 1.

1854 год — " Монография усоногих раков Balanidae и Verrucidae "

1854 год — «Монография подкласса усоногих», часть 2.

Ни намёка на трансмутацию видов, борьбу за жизнь или естественный отбор.

Тем не менее, странным образом все его книги, даже на тему геологии, являлись важнейшими этапами на пути к работе, которая теперь сама понемногу складывалась в голове. Девятая книга Дарвина была бы настоящей сенсацией. Он отчаянно хотел её написать, но уже сейчас решил, что она было бы слишком опасной для публикации.

В науке это обычная дилемма: публиковать или быть раскритикованным или не публиковать и пожалеть об этом. У вас может быть или действительно революционная идея или спокойная жизнь, но ни то, ни друге вместе.

Дарвин боялся публикации и того, что опубликовав свои взгляды может причинить вред церкви. Но ничто так не оживляет учёного, как тот факт, что кто-то может тебя опередить. В этом случае этим кем-то был Альфред Рассел Уоллес.

Уоллес был другим исследователем викторианской эпохи так же интересующимся естественной историей. В отличии от Дарвина, он не был дворянином, и не имел самостоятельного заработка. Он был сыном бедного юриста[56] и в четырнадцать лет был отдан в ученики к строителю. Он проводил свои вечера за бесплатным кофе в Лондонском зале науки на Тоттенхем-Корт-роуд. Это было социалистическая организация, выступающая за отмену частной собственности и свержение церкви. Юношеский опыт Уоллеса был усилен левыми политическими взглядами. Он сам оплачивал свои путешествия и зарабатывал на жизнь продавая свои находки для коллекции — бабочке, жуков (тысячу отмеченных экземпляров в коробке, как требовали торговцы)[57] и даже птичьи шкурки. Он отправился в экспедицию по сбору на Амазонку в 1848 году и снова на Малайский архипелаг в 1954 году. Здесь, на Борнео, он искал орангутанов. В коллективном бессознательном бурлила идея о том, что люди каким-то образом состоят в родстве с высшими приматами, и Уоллес хотел исследовать потенциального предка человека.[58]

В один печальный борнейский денёк, когда снаружи бушевал тропический муссон, Уоллес остался дома и сочинил небольшую научную статью с изложением скромных идей, которые только что пришли к нему в голову. В конечном итоге она появилась в Annals и Magazine of Natural History как довольно обычная публикация о «представлении» видов. Лайель, зная о тайном интересе Дарвина к таким вопросам, посоветовал Дарвину статью и тот прочёл её. Затем другой товарищ Чарльза по переписке, Эдвард Блит, в письме из Калькутты дал такую же рекомендацию.

«Что вы думаете о статье Уоллеса? Отлично! Всё отлично». Дарвин встретился с Уоллесом вскоре перед одной из экспедицией последнего — он не помнил, какой именно — и понял, что статья весьма успешно рассказывала об отношениях между похожими видами. Особенно о роли, которую играет география. Но не смотря на всё это, он понял, что статья не содержала ничего нового и сделал запись об этом в одной из своих записных книжек. В любом случае, Дарвину казалось, что Уоллес говорил о творении, а не об эволюции. Тем не менее, он написал Уоллесу и пожелал продолжать развивать свою теорию дальше.

Это было Действительно Плохой Идеей.

Подбодряемый Лайелем и другими друзьями, которые предупреждали его, что если он будет тянуть слишком долго, то слава может достаться другим, Дарвин писал всё более сложные эссе о естественном отборе, а мысль о публикации по прежнему бросала его в дрожь. Всё изменилось в мгновение ока, когда в июне 1858 года почтальон принёс Чарльзу ошеломляющее известие. Это был пакет от Уоллеса, содержащий письмо на двадцати страницах, и присланный с Молуккских островов. Уоллес всерьез воспринял совет Дарвина. И пришёл к похожей теории. На самом деле, очень похожей.

Беда! Дарвин объявил, что работа всей его жизни разрушена. «Ваши слова сбылись с удвоенной силой» — писал он Лайелю. Чем больше он читал заметки Уоллесе тем больше они ему казались похожими на свои собственные. «Если бы Уоллес видел мои рукописи и черновики 1842 года, то не мог написать бы более короткого конспекта! " — жаловался Дарвин в письме к Лайелю.

Степенные викторианцы вскоре начали считать что оба — и Уоллес и Дарвин были не в себе, хотя Уоллес конечно был ближе, поскольку страдал от малярии, когда сочинял своё письмо к Дарвину. Будучи крепким социалистам, Уоллес научился не доверять рассуждениям Мальтуса, который утверждал, что способность планеты производить ресурсы (в том числе и пишу) возрастает линейно, тогда как население возрастает экспоненциально — а это означало, что в конечном итоге население выиграет в этой гонке, и тогда еды не будет хватать на всех. Социалисты полагали, что человеческая изобретательность может отложить это событие на неопределённый срок. Но к 1850-ым годам даже социалисты начинают рассматривать Мальтуса в более выгодном свете, и в конце концов угроза перенаселения была очень хорошим основанием для развития средств контрацепции, которая имела смысл для всякого крепкого социалиста. В лихорадочном бреду Уоллес представил больше разнообразие видов, с которыми он столкнулся и задался вопросом, как всё это стыкуется с идеями Мальтуса, сложил два и два и осознал, что искусственный отбор возможен и без участия заводчика.

Как выяснилось, его взгляды не были похожи на взгляды Дарвина. Уоллес считал, что основное селективное давление возникает в борьбе за выживание в неблагоприятной среде — засухи, бури, наводнения и так далее. Именно эта борьба выталкивала слабых существ из общего генофонда. У Дарвина был более грубый взгляд на механизм отбора: состязание между самими организмами. Это не совсем «у природы окровавленные зубы и когти», как писал Теннисон в своей поэме 1850 года, но коготки были втянуты, а на зубах просматривалась определённая краснота. По мнению Дарвина, окружающая среда устанавливала фон ограниченных ресурсов, но животные сами отбирали друг друга в борьбе за эти ресурсы. Политические пристрастия Уоллеса проявились даже в том, что он обнаружил цель естественного отбора: «воплотить в жизнь идеал совершенного человека». Дарвин отказался даже рассматривать такую утопическую ересь.

Уоллес не говорил о публикации своей теории, но теперь Дарвин чувствовал что просто должен ему это посоветовать. В этот момент кажется, что Чарльз только усугубит свою Действительно Плоху Идею, но в этот раз мироздание оказалось добрей. В качестве компромисса Лайель предложил, что два джентльмена могут опубликовать свои открытия одновременно. Дарвин забеспокоился, что это будет похоже на то, как если бы он стянул теорию Уоллеса, так что в итоге перепоручил все переговоры Лайелю и Хукеру и полностью умыл руки.

К счастью, Уоллес оказался истинным джентльменом (не смотря на своё скромное происхождение) и согласился, что поступить по другому было бы нечестным по отношению к Дарвину. Он и не подозревал, что Дарвин работал над точно такой же теорией уже многие годы и, боже упаси, не хотел красть труд такого выдающегося учёного. Дарвин быстро сочинил короткую версию своей работы, а Хукер и Лайель внесли две статьи в график Лондонского Линнеевского общества — относительно новой ассоциации по вопросам естественной истории. Общество приостанавливало свою деятельность на лето, но в последнюю минуту совет был собран на дополнительную встречу, и две статьи были должным образом зачитаны перед аудиторией в тридцать человек.

И что же из этого вынесла публика? Позже президент общества сообщил, что 1858 год был довольно скучным годом и «не был отмечен поразительными открытиями, которые тотчас же становятся революцией в той области науки, к которой они относятся.»

Но это было неважно. Страх Дарвина перед любыми спорами был теперь неуместен, так как кот уже был вытащен из мешка и шансы засунуть его обратно были равны нулю. Однако, обсуждение было не таким громким, как представлялось ранее. Заседание Линнеевского общества прошло в спешке, и его члены разошлись, тихо бормоча и вздыхая, чувствуя, что должны быть возмущены такой богохульственной идеей, и одновременно недоумевая, что чрезвычайно уважаемые Хукер и Лайель считали оба документа заслуживающими внимания.

Но эти идеи запали в их головы. В частности, вице-президент незамедлительно убрал все записи о постоянстве видов в статье, над которой работал.

Теперь Дарвин мог поклясться головой, что напечатав книгу, которую он ранее решился не писать, но о которой продолжал думать все время, он ничего не потеряет. Он ожидал, что это будет огромный многотомный трактат с обширными ссылками на научную литературу, рассматривающий каждый аспект его теории. Он собирался назвать его «Естественный отбор» (сознательно или подсознательно ссылаясь на «Естественную Теологию» Пейли). Но время поджимало. Он постоянно исправлял и полировал уже существующие статьи, изменив название на «О происхождении видов и сортов посредством естественного отбора». Позже, после совета своего издателя Джона Мюррея, он убирает из названия «и сортов». Первый тираж в 1250 копий поступил в продажу в ноябре 1859 года. Дарвин послал Уоллесу бесплатный экземпляр с пометкой «Одному Богу известно, что подумает общественность».

Несмотря на это, весь тираж был распродан еще до публикации. На эти 1250 книг пришло полторы тысячи предварительных заказов, и Дарвин сейчас же принялся за пересмотр материала, готовя его для второго здания. Чарльз Кингсли, автор книги «Дети вод», приходский священник и ярый христианин, настолько оценил ее, что даже написал благодарственное письмо: «Это так благородно- верить, что Бог создал основные формы жизни, способные к саморазвитию, словно Ему нужно вдохнуть свежий воздух в лакуны[59], которые Он сам и создал». Из за своих взглядов Кингсли считался инакомыслящим, так что его похвала чести не делала.

Отзывы, непоколебимые в своей религиозной ортодоксальности, были куда менее приятными. Хотя в «Происхождении» о человеке упоминалось лишь мимоходом, все обычные жалобы о людях и обезьянах, а также об оскорблении Бога и церкви немедленно всплыли на поверхность. Что особенно раздражало рецензентов, так это то, что обычные люди покупались на эти вещи. Для высшего класса играться с радикальными взглядами было обычной забавой, не более чем озорством, совершенно безобидным для образованных господ (женщин в расчет не брали). Но обычные люди были подвержены влиянию таких идей, что могло привести к нарушению установленного порядка. Ради всего святого, книга купили даже жители пригородной зоны за станцией Ватерлоо! Она должна была быть изъята из продажи!

Но было слишком поздно. Мюррей готовился отпечатать три тысячи экземпляров второго издания, продажи которого наверняка не пострадали бы от общественных споров. Лайель, Хукер, и антирелигиозный евангелист Томас Генри Хаксли — люди, мнение которых было для Дарвина очень важным, были впечатлены, и более того, почти убеждены в теории. В то время как Чарльз оставался в стороне от общественной дискуссии, Хаксли решил вступить в бой. Он был полон решимости обратиться к атеизму, и «Происхождение» дало ему точку начала. Радикальные атеисты полюбили книгу — ее общее послание и научная весомость была достаточным для них основанием, а тонкости их не особо интересовали. Хьюитт Уотсон даже назвал Дарвина «величайшим революционером в естественной истории своего века».

Введение к книге Дарвин начинает с описания предыстории своего открытия: «Путешествуя на корабле ее величества Бигль в качестве натуралиста, я был поражен некоторыми фактами в области распространения органических существ в Южной Америке и геологических отношений между прежними и современными обитателями этого континента. Факты эти, кажется, освещают до некоторой степени происхождение видов — эту тайну из тайн, по словам одного из наших величайших философов. По возвращении домой я в 1837 году пришел к мысли, что, может быть, что либо можно сделать для разрешения этого вопроса путем терпеливого собирания и обдумывания всякого рода фактов, имеющих какое нибудь к нему отношение».

Как бы извиняясь за недостаток места времени, чтобы написать что-то более объемное, чем его том в сто пятьдесят тысяч слов, Дарвин затем переходит к краткому резюмированию основной идеи. Все писатели научных книг едины во мнении, что перед тем, как обсуждать ответ, нужно обсудить сам вопрос. И это, естественно, должно быть сделано в первую очередь. В противном случае ваши читатели не оценят контекст, в который вписывается ответ. Дарвин этот принцип несомненно знал, поэтому начинает с указания, что «натуралист, размышляющий о взаимном родстве между органическими существами, об их эмбриологических отношениях, их географическом распространении, геологической последовательности и других подобных фактах, мог бы прийти к заключению, что виды не были сотворены независимо одни от других, но произошли, подобно разновидностям, от других видов. Тем не менее подобное заключение, хотя бы даже хорошо обоснованное, оставалось бы неудовлетворительным, пока не было бы показано, почему бесчисленные виды, населяющие этот мир, модифицировались таким именно образом, что они приобретали то совершенство строения и коадаптацию, которые справедливо вызывают наше изумление».

Мы видим и поклон в сторону Пейли — «совершенство структуры» это явная отсылка к аргументу часов и часовщика, а фраза «не были созданы независимо» демонстрирует что Дарвин не купился на выводы Пейли. Но мы так же видим и то, что характеризует всё «Происхождение»: готовность Дарвина признать разногласия в своей теории. Снова и снова он поднимает возможные возражения и не в качестве воображаемых аргументов, которые легко могут быть разбиты, а как серьезные вопросы, требующие рассмотрения. Следует отдать должное Пейли, так как он делал тоже самое, хотя и не зашёл так далеко, признавая невежество: он знал, что был прав. Дарвин, как настоящий учёный, не только сомневался сам, но и делился этим с читателями. Он не пришёл бы своей теории, если бы не обращал внимания на слабые места гипотезы, которая лежала в её основе.

Кроме того, он дает понять, что эта работа является дополнением к рассмотренным им ранее «трансмутациям», а именно: он обнаружил механизм изменения видов. Есть своя прелесть в том, чтобы себя ограничивать — вы свободно можете говорить об ограничениях других. А теперь он говорит, что представляет собой этот механизм. «Виды, как мы знаем, изменчивы — одомашнивание кур, коров и собак является наглядным тому доказательством. И хотя такой отбор тщательно проводился человеком, он открывает путь к отбору видов самой природой, без единого человеческого вмешательства — позже я расскажу об изменчивости видов в естественных условиях. Однако, мы можем обсудить, какие обстоятельства являются наиболее благоприятными для появления вариаций. В следующей главе «Борьба за выживание среди всех живых существ во всем мире», что неизбежно следует из их высокой скорости геометрического роста, будут рассмотрены…Фундаментальные основы Естественного отбора будут довольно подробно рассматриваться в четвертой главе; мы увидим, как естественный отбор почти неизбежно вызывает вымирание менее приспособленных форм жизни и пробуждает то, что я назвал Дивергентным характером.

Затем он обещает четыре главы посвящённые «наиболее очевидным и серьезным разногласиям теории», и самым заметным среди них это понимание того, как простой организм или орган может превратиться в очень сложный — ещё один поклон в сторону Пейли. Введение заканчивает цветистым выражением: «.. я нимало не сомневаюсь, после самого тщательного изучения и беспристрастного обсуждения, на какое я только способен, что воззрение, до недавнего времени разделявшееся большинством натуралистов, а ранее разделявшееся и мною, а именно, что каждый вид был создан независимо от остальных, — ошибочно. Я вполне убежден, что виды не неизменны и что все виды, принадлежащие к тому, что мы называем одним и тем же родом, — прямые потомки одного какого-нибудь, по большей части вымершего вида, точно так же как признанные разновидности одного какого-нибудь вида — потомки этого вида. Кроме того, я убежден, что Естественный Отбор был самым важным, но не единственным средством модификации.»

В сущности теория Дарвина о естественном отборе, которая вскоре стала известка как эволюция[60] довольно ясна.

Большинство людей думает, что понимает её, но её простота обманчива и её коварство легко недооценить. Многое из обычной критики эволюционной теории возникает из распространённых заблуждений, а из того что на самом деле предлагает теория. Продолжающиеся научные споры о деталях, часто понимаются как несогласия с общей теорией, что является ошибкой на основе слишком бесхитростного понимания о том как развивается наука и что такое «знание».

Вкратце, теория Дарвина выглядит вот так:

1. Организмы, даже в пределах одного и того же вида, изменчивы. Некоторые из них крупнее, некоторые храбрее, а некоторые даже симпатичнее других.

2. Эта изменчивость в какой-то мере носит наследственный характер и передаётся потомкам.

3. Неконтролируемый рост популяции быстро бы исчерпал все ресурсы планеты, так что нечто всё же сдерживает его: борьба за ограниченные ресурсы.

4. Таким образом, живые организмы, которые выживали достаточно долго чтобы дать потомство, тем самым улучшают шансы своего вида на выживание. Этот процесс называется естественным отбором.

5. Происходящие медленные изменения в долгосрочной перспективе могут привести к большим различиям.

6. Может пройти действительно много времени — сотни миллионов лет, а может и больше, так что эти различия могут стать просто огромными.

Относительно легко сложить все эти шест пунктов вместе и сделать вывод о том, что новые виды могут возникать и без божественного участия — если каждый из шести пунктов получит подтверждение.

Даже если различные виды остаются в значительной степени неизменными — представьте львов, тигров, слонов, гиппопотамов и других — на самом деле очевидно, что в общем и целом вид не является постоянным. Изменения происходят относительно быстро, вот почему мы их не замечаем. Но они происходят. Мы уже видели, что относительно вьюрков Дарвина эволюционные изменения могут наблюдаться в масштабах года, а относительно бактерии — в масштабах нескольких дней.

Самое очевидное доказательства видов во времена Дарвина и сегодня — это одомашнивание животных — овец, коров, свиней, кур, собак, кошек….и даже голубей. Дарвин был довольно хорошо осведомлён о голубях и даже являлся членом двух Лондонских клубов любителей голубей. Каждый любитель голубей знает, что при искусственном отборе отдельных комбинаций самцов и самое возможно получить большое «разнообразие» голубей с определёнными характеристиками. " Разнообразие пород поистине изумительно. " пишет Дарвин в первой главе «Происхождения видов». Английский почтовый голубь имеет широкий разрез рта, крупные ноздри, удлинённые веки и длинный клюв. Короткоклювый турман имеет клюв, напоминающий своим очертанием клюв вьюрка. Обыкновенный турман отличается своеобразной унаследованной привычкой летать очень высоко, плотной стаей и падать с высоты, кувыркаясь через голову, откуда и происходит его название. Испанский или римский голубь довольно крупная птица с длинным клювом и крупными ногами. Берберийский голубь похож на почтового, но имеет более короткий и широкий клюв. Дутыш надувает свой зоб и выпячивает грудь. Голубь-чайка имеет короткий клюв и ряд взъерошенных перьев на груди. У якобинца таких перьев столько, что они образуют подобие капюшона. А ещё есть трубач, пересмешник и павлиний голубь. Они не являются отдельными видами: они могут скрещиваться между собой и производить жизнеспособные «гибриды» — помеси.

А уж огромное разнообразие пород собак настолько известно, что нет необходимости даже приводит примеры. Это не значит, что собаки как вид исключительно податливы, просто собаководы имеют массу свободного времени и воображения. Существуют различные породы для каждой задачи, которую может выполнить собака. Опять же все они собаки, а не новые виды. Все они в основном (за исключением действительно больших различий в размере) могут скрещиваться, хотя искусственное оплодотворение может решить проблему размера. Сперматозоид собаки и яйцеклетка собаки в конечном итоге образуют зародыш собаки, вне зависимости от породы. Именно для этого породистым псам и нужна родословная, чтобы гарантировать что их происхождение «благородно». Если бы различные разновидности собак были бы разными видами, в этом не было бы необходимости.

Сейчас стало известно, что кошки не менее пластичны, хотя заводчики остановились пока лишь на экзотических кошках. То же самое происходит с коровами, свиньями, козами, овцами. и конечно с цветами. Количество разновидностей садовых цветов просто бесконечно.

Не создавая гибридов, заводчик может поддерживать отдельные различия на протяжении многих поколений. Голубей-дутышей скрещивают в основном с дутышами чтобы получить (значительную долю) дутышей. Почтовых голубей скрещивают и почтовыми голубями чтобы получить (в основном) почтовых голубей. Базовая генетика, о которой Дарвин и его современники ничего не знали, достаточно сложна для того чтобы там, где должна быть чистая линия, могли возникать очевидные гибриды, подобно тому как у двух кареглазых родителей может появиться голубоглазый ребёнок. Так что заводчикам голубей приходится устранять гибриды.

Существование эти метисов само по себе не объяснят как могут возникать новые виды. Разновидности, это не сами виды. Более того, очевидна направляющая рука заводчика. Но разновидности дают понять, что в пределах вида существует огромное разнообразие. Фактически изменчивость настолько велика, что можно легко представить что при достаточно количестве времени селекция может привести к совершенно новых видам. И избежание гибридизации поддерживает основные вариации из поколения в поколение, так что их признаки (биологический термин для особенностей, которые их отличают) передаются по наследству (биологический термин обозначающей способность передавать признаки от одного поколения к другому). Так что Дарвин обнаружил первую составляющую своей теории: наследственную изменчивость.

С другим ингредиентом было проще (хотя и об этом можно было поспорить). Время. Куча, огромная куча времени, «глубокого времени» для геологов. Даже не несколько тысяч лет, но миллионы, а то и миллиарды, в любом случае, намного больше того, что ожидали в викторианскую эпоху. «Глубокое время», как мы ранее наблюдали, противоречит библейской хронологии епископа Ашера, и именно поэтому идея остается спорной среди некоторых христианских фундаменталистов, которые выбрали отстаивать свою точку зрения на слабых основаниях, что было совершенно напрасно. Существование «глубокого времени» подтверждено таким количеством фактов, что настоящий приверженец фундаментализма должен верить, что Бог умышленно пытается его обмануть. Хуже того, если мы не можем доверять нашим собственным глазам, то мы не можем доверять очевидным элементам «дизайна» живых существ тоже. Мы не сможем ничему верить.

Исследуя осадочные породы, Лайель заключил, что возраст Земли должен насчитывать миллионы лет. Такими породами могли бы быть известняк или песчаник, накопляющийся слоями и пережидающий время под водой, либо в пустыне в форме песка (доказательства этих процессов были найдены в древних окаменелостях). Изучая скорость, с которой накапливались современные отложения и сравнивая ее с толщиной известных осадочных пород Лайель мог оценить время, которое потребовалось на их образование. Слой, толщиной около одного метра, образовывался за промежуток времени от одной до десяти тысяч лет. А известняковые скалы к югу от Дувра были в сотни метров толщиной! Так что это несколько сотен тысяч лет осаждения, а мы имели дело только с одним из многочисленных слоев породы, которые составляют геологическую колонку — историческую последовательность различных пород.

Теперь у нас есть большое количество доказательств древности нашей планеты. Скорость распада радиоактивных веществ, которую мы можем измерить и отобразить в прошлое, в целом подтверждает значения горных пород. Скорость дрейфа континентов, учитывая пройденное расстояние, так же не противоречит другим данным. Мы знаем, что Индия была присоединена к Африке, но около двухсот миллионов лет назад она откололась, и около сорока миллионов лет назад заняла свое текущее место, потеснив Азию, что привело к поднятию Гималаев.

Когда континенты расходятся, как например Африка и Южная Америка или Европа и Северная Америка сейчас — новые материалы, вытекающие из мантии, формируют подводные хребты. Эти горы содержат в себе «записи» об изменении магнитного поля Земли, как бы замороженные в ней по мере остывания скалы. Они хранят в себе историю постоянных смен магнитных полюсов. Иногда северный магнитный полюс находится на севере Земли (как сейчас), но бывает, что полюса меняются, и на север начинает указывать южная стрелка компаса. Математические модели магнитного поля Земли показывают, что такие развороты происходят приблизительно раз в пять миллионов лет. Подсчитайте количество таких разворотов в подводных скалах, умножьте это количество на пять миллионов — и опять, полученное значение будет так близко к предыдущим, что пересчитайте все еще раз, и числа сойдутся еще сильнее.

Большой Каньон это глубокий разрез в породе милю (1,6 км) толщиной. У вас есть выбор. Вы можете понять о чём вам здесь говорить данные о породах: потребовалось довольно много времени чтобы образовались эти породы, и ещё довольно много времени для того чтобы воды реки Колорадо разрушили их снова. Или вы можете придерживаться мнения одной книги, которая до недавнего времени находилась в отделе «научной литературы» книжного магазина, пока множество учёных не заявило, что Большой Каньон является доказательством Всемирного Потопа. Первый вариант предоставляет большое количество доказательств и геологических предположений. Второй это прекрасный тест на веру, потому что не имеет никаких доказательств. Потоп, который длился только 40 дней не смог бы создать геологические формации такого вида. Чудо? В этом случае, пустыня Сахара является таким же доказательством Всемирного Потопа, который чудесным образом не образовал каньона. Однажды поверив в чудо, вы теряете логическую нить происходящего.

В любом случае есть вторая составляющая — Глубины Времени. Требуется большое количество времени чтобы превратить организмы в совершенно новые виды, если только нужно — как полагал Дарвин — производить очень постепенные изменения. Но даже глубин времени в сочетании с наследственной изменчивостью не достаточно чтобы привести к такому виду организованных, последовательных изменений, которые необходимы для образования нового вида. Для таких изменений должна быть причина, а так же возможность и время. Дарвин, как мы уже видели обнаружил эту причину в утверждении Мальтуса о том, что при отсутствии контроля рост популяции происходит экспоненциально, тогда как ресурсы возрастают линейно. В долгосрочной перспективе экспоненциальный рост всегда опережает линейный.

Первое утверждение довольно верно, а второе остаётся в значительной степени спорным. Фактор «бесконтрольности» имеет решающее значение, и в реальной жизни популяции возрастают экспоненциально, если для этого достаточно ресурсов. Как правило рост небольшой популяции начинается экспоненциально а затем выравнивается по мере увеличения численности популяции. Однако у большинства видов, пара родителей (будем иметь ввиду виды, размножающиеся половым путём) даёт довольно большое количество потомков. Самка скворца за всю свою жизнь откладывает 16 яиц, и при отсутствии контроля популяция скворцов с каждым новым поколением увеличивалась бы в 8 раз. Планета была бы по уши в скворцах. Так что в силу необходимости 14 (в среднем) из этих 16 птенцов не доживают до возраста полового созревания, потому что их кто-нибудь съедает. И только двое из них сами становятся родителями. Самка лягушки может отложить 10 000 икринок за всю свою жизнь и почти все умирают различными нелепыми смертями прежде чем станут родителями. Самка трески откладывает сорока миллионов икринок, только ради того чтобы двое из её потомков стали родителями. При таком неконтролируемом росте, численность трески с каждым поколением увеличивалась бы в 20 миллионов раз. Неконтролируемый рост популяции просто не рассматривается как реальная перспектива.

Мы подозреваем, что Мальтус говорил о линейном росте ресурсов по одной простой причине. Школьные учебники математики тех времен выделяли два основных типа последовательности: геометрический (экспонента) и арифметический (линейный). Было и множество других, но они в учебники не попали. Использовав геометрическую последовательность для организмов, Мальтусу не оставалось ничего другого, как отнести арифметическую к ресурсам. Его точка зрения не основывалась на реальных показателях роста, которые в любом случае были меньше роста по экспоненте. Как показал пример со скворцами, большая часть потомства погибает до начала размножения, в этом весь смысл.

Принимая во внимание то, что многие из юных скворцов не станут родителями, возникает вопрос: а какие из них станут? Дарвин считал, что до этого момента доживут те, кто будет лучше приспособлен, что в принципе имеет смысл. Если один из скворцов быстрее умеет находить пищу чем другой, тогда ясно что первый имеет больше шансов преуспеть, если пищи станет мало. Лучшему может и не повезти и его съест ястреб, но в популяции скворцов обычно выживают наиболее приспособленные.

Процесс естественного отбора в действительности играет роль селекционера. Он отбирает некоторые организмы и устраняет остальные. Выбор не сознателен — здесь нет никого разумного, нет и определенной цели, однако результат очень похож. Главное отличие в том, что естественный отбор выделяет необходимые качества, в то время как человек иногда просто развлекается (к примеру, те собаки с такой плоской мордой, что непонятно, как они вообще дышат). Разумный отбор ведет к появлению животных и растений, отлично приспособленных к условиям той местности, где естественный отбор их настиг.

Это как выводить новые породы голубей, но без участия человека. Естественный отбор использует ту же самую изменчивость организмов что и заводчики голубей. Он делает выбор основываясь на ценности для выживания (в конкретной среде), а не на прихоти. И обычно он протекает медленнее, чем участие человека, но масштабы времени настолько обширно, что эта медленная скорость не имеет значения. Наследственная изменчивость и естественный отбор на протяжении действительно продолжительного времени неизбежно приводят к возникновению видов.

Природа делает всё по своему. И нет необходимости в серии неких актов творения. Однако это вовсе не означает, что эти творения не происходили. Просто для этого не требуется никаких логических необходимостей.

Пейли ошибался.

Часам не нужен часовщик.

Они могут возникнуть сами.