Первые дни, когда жил у Мориамы, Сергей посвящал освоению каллиграфии. Хозяйка в его дела не лезла, приняла оплату, поставила на дверь в его комнату замок, который они вместе выбрали в лавке — и все. Парень был предоставлен самому себе. Иногда он ходил на рынок, иногда просто бродил по городу и наблюдал за людьми, стараясь обратить внимание на то, что они делают, как ходят, как говорят.
Однажды проехали очень красивые сани из резного дерева, запряженные тройкой лошадей. В санях ехала какая-то женщина в синем пальто с золотистыми пуговицами и пышным мехом вокруг ворота. Она что-то недовольно выговаривала кучеру, который, в отличие от извозчиков, на которых раньше ездил Сергей, выглядел весьма презентабельно: зеленый шерстяной кафтан, треугольная шляпа. Что именно говорила женщина кучеру, Сергей не расслышал, только понял, что говорит она на эльдринском. При ее появлении все прохожие почтительно склонили головы. То же самое сделал и Звягинцев, дабы не выделяться из толпы. Сани направлялись в сторону красной башни и зеленого шпиля. Сергей как-то пытался приблизиться к этому месту, но там его встретил высокий забор, сделанный из чугунного литья. За забором двух и трехэтажные красивые каменные дома, которые загораживали собой башню и шпиль.
В другой раз Сергей проходил мимо нищего, который сидел на деревянном изделии, очень отдаленно напоминающем табурет, и просил милостыню. Из жалости парень дал ему один купран. А потом увидел, как какой-то прохожий сунул попрошайке кусок заплесневелого хлеба, и тот с жадностью стал его поедать.
— Эй, стой! — сказал ему Сергей.
Нищий удивленно вздрогнул и проглотил остатки.
— Слушай… а тебе часто дают такой вот испорченный хлеб? — спросил Звягинцев.
— А тебе-то что? — проворчал попрошайка. — Иди своей дорогой…
— Дело в том, что мне нужен этот… испорченный хлеб. Я даже готов его у тебя купить. Ну или отдать нормальный, свежий хлеб вместо испорченного.
Нищий вытаращил на него глаза.
— Нет, серьезно. Я ученый. Мне нужна эта… — Сергей попытался вспомнить, как по-клезонски «плесень», но понял, что подходящего слова он не знает и сказал: — Эта синяя штука на испорченном хлебе.
— Чудак ты. Ладно. Дай мне еще два купрана, а завтра приходи на это же место. Я припасу для тебя… испорченный хлеб. Могу и другие продукты оставить… мне много всякого дерьма дают. Но если ты такой чудак и готов за это платить… Я лучше действительно нормального хлеба поем.
— Мне нужно только то, на чем есть эта синяя штука. Эти нити… Ну ты понял.
— Понял, понял, — ехидно проговорил нищий.
Сергей хотел было уже достать деньги, как вдруг подумал:
«Я что, дурак покупать плесень, когда сам могу ее сделать? Оставить хлеб на несколько дней, он и покроется плесенью».
— Э… ты собираешься мне платить или нет? — нетерпеливо спросил попрошайка.
Звягинцев отрицательно помотал головой.
— Я передумал, — сказал он.
Попаданец уже хотел было идти, но все-таки остановился и из жалости дал ему еще одну медную монету:
— На вот, держи. Все-таки ты мне отличную идею подсказал.
И Сергей отправился в лавку, чтобы купить необходимое оборудование для производства пенициллина. Собственно, оборудование нехитрое: всякие баночки, колбочки, плоский сосуд, который будет использоваться в качестве чашки Петри, и пузырьки с закрывающимися крышками. Сергей уже знал, что из плесени можно получить пенициллин, обрабатывая ее различными реактивами, после чего пенициллин кристаллизуется в виде натриевых и калиевых солей. Правда, достать эти реактивы в условиях средневековья невозможно, но Звягинцев надеялся получить хотя бы малоконцентрированный раствор антибиотика, просто культивируя плесень. А это довольно просто: помещаем плесень в питательный раствор и ждем, когда она размножится.
Также Звягинцев купил хлеба. Дома он поел, но оставил маленький кусочек, чтобы собрать плесень. Когда хлеб покрылся характерным зеленым налетом, Сергей опустил его в специальный сосуд, в который потом добавил еще хлеба. Теперь осталось ждать, когда плесени будет достаточно, чтобы из нее попытаться выделить пенициллин.
«Так, — думал Звягинцев, — теперь нужно раздобыть культуру болезнетворных микробов. И придумать, как я узнаю, что полученное вещество действует. Нужен микроскоп, чтобы увидеть, умирают ли микробы, когда на них брызгаешь антибиотиком. Как в условиях средневековья изготовить микроскоп? Интересно, они уже изобрели линзы? Знаю, что в эпоху Возрождения были телескопы, и астрономы наблюдали за звездами. Но здесь… Здесь даже стекла нет! Какие к черту линзы! Надо сначала изобрести стекло. Да, проблема. Похоже, я поторопился с экспериментом. Лучше бы чем-нибудь более полезным заняться».
Сергей надел пальто, положил сосуд в карман, надеясь на улице выбросить его содержимое. Он уверенно вышел в комнату хозяйки, закрыл за собой дверь и направился к выходу. Старуха в этот время стояла на коленях возле рамки с изображением какого-то двуглавого божества и шептала молитву.
У самой двери Звягинцев внезапно остановился и некоторое время топтался в нерешительности.
«Может быть, зря я хочу выбросить образец? Вдруг пригодится?»
— Ну вы что, господин? Так и будете стоять? — немного недовольным тоном спросила Мориама.
— Извините, что отвлек вас от молитвы… Я, кажется, передумал идти…
— Бывает, — улыбаясь уголками рта, сказала старуха.
— А кто это? — спросил Сергей, указывая на икону.
— Это двуединый Бог, — ответила Мориама. — Он не раз спускался на землю, чтобы навести порядок. Потому что люди были дикие. Они не знали ни выплавки железа, ни города, не умели строить. Жили, как дикие ирду. Когда приходил Двуединый Бог, воцарялся порядок. Люди начинали строить замки, возводить города, обносить их стенами. Но когда Бог возвращался к себе на небеса, снова начиналась разруха. И вот однажды он явился в образе Теона I, а потом, когда Телесный Сосуд Двуединого Бога износился, Бог переселился в его сына, Теона II. Этот процесс продолжается и по сей день. Король Клезона — это и есть, по сути, Двуединый Бог.
«Надо же, — подумал Сергей, — а вот в религии они не далеко отошли от Древнего Египта. Там тоже фараоны считались богами».
— Помолитесь со мной, господин Сергей?
— Да… конечно. Только я не умею, — ответил Звягинцев.
«Знать местные религиозные обряды будет полезно, если я собираюсь работать в монастыре писарем».
— Ничего страшного, просто повторяйте за мной, — улыбнулась Мориама.
Попаданец встал на колени рядом с ней. Старуха принялась говорить какие-то непонятные слова. Звягинцев пытался повторить их, но выходило у него плохо. Сергей больше разглядывал икону, чем читал молитву. На иконе было изображено странное существо. По форме как человек, только с двумя головами: мужская и женская. Этот «человек» одет в рыцарские доспехи, в одной руке он держал меч, а в другой палочку, на конце которой как будто бы светился синий шар, искрящийся, словно шаровая молния.
— Ничего страшного, — сказала Мориама, — рано или поздно вы выучите текст.
— На каком он языке?
— Это древнеармалейский язык. До Клезона в этих краях было государство Армалея. Именно его впервые основал Двуединый Бог. Но как только Бог покинул землю, Армалея пришла в упадок.
Сергей попытался вспомнить, упоминалась ли Армалея в той книге, которую когда-то украли для него ирду. Но вспомнить никак не мог.
«Или в книге ничего такого не упоминается, или я невнимательно читал. Надо будет прочитать еще раз», — мысленно заключил попаданец.
— А вы знаете, как переводится этот текст?
— Нет, — покачала головой Мориама.
— А почему тогда каждый раз произносите его перед иконой?
— Потому что так надо.
— Понятно, — пробормотал Сергей и ушел в свою комнату.
«Пожалуй, она не является достоверным источником информации».
Звягинцев снова раскрыл книгу и начал ее внимательно штудировать. Как оказалось, Армалея упоминается лишь вскользь, и автор делает акцент на том, что, скорее всего, это очередной миф, так как «никаких доподлинных доказательств существования этого государства нет».