Наследница Ильи Муромца

Глава 8. Три дня до Магриба

Мы утешали осиротевшую Орон, которая порывалась бежать туда, где, по её мнению, должен был находиться Город Грехов. Наши уверения в том, что в Городе Грехов никаких заколдованных девочек уже точно нет, не действовали.

— Девочки мои, дочки мои, — голосила Орон. — Улюль моя, Булюль моя, Хиштаки-саританур моя!

Вопли вызвали у меня какой-то флэшбек из детства, но я, помотав головой, которая уже превратилась в песчаную скульптуру, ничего так и не вспомнила. Ладно, проехали. Надо успокоить Орон, что-то придумать с Магрибом, и вообще собрать всех в кучу. На Бабу Ягу надежды было мало: она там что-то бубнила про царя Соломона и пыталась разобраться в письменах пергамента, что нам насильно всунул грешный зомби. То есть, простите, ходячий мертвец. Алтынбек занимался вычислениями, а кийну… А кийну рыл нору! Гениальный парень. Пора было брать вожжи в свои руки.

— Эй, народ, послушайте сюда! — я похлопала в ладоши, обращая внимание на то, чтобы дыры на платье при колыхании не открывали, чего не надо. — Ауу-у-у-у!

Друзья по несчастью подтянулись ко мне и уселись вокруг на песок. Даже Яга. Но та, кажется, в бессознательном состоянии, просто мышечные судороги так удачно совпали.

— Мы сейчас в пустыне, так? — начала я свою первую богатырскую речь.

— Да, да, — послушно закивали все.

— Мы должны отсюда быстро выбраться, потому что иначе мы умрём.

— Да, да, — о, и снова — полное единодушие.

— У нас корова ногу сломала, — заявил кийну.

— Очень вовремя! — ответила я. — Но сначала — дослушайте.

Тут мне пригодились все знания, когда-либо приобретённые во время чтения архивов журнала «Наука и жизнь», а также книг Луи Буссенара, Стивенсона, Жюля Верна и прочих великих путе… писателей.

— Днём жарко, а идти нам три дня. Потому идти будем ночью. А днём будем спать в норах — их на всех выроет кийну. Чёрту спать не надо: он будет сторожить нас, и поверх нор накинет волшебный полог, чтобы было прохладно и тенисто. Ты можешь ведь, Сэрв?

— Могу, хоть и будет тяжело. Придётся всю ночь держать, днём ехать не смогу.

— Ничего, привяжем тебя к Алтынбеку, он повезёт. Лошадей у нас пять, и всадников пять, так что одна лошадь свободная, а ещё одна останется, чтобы везти мясо.

— Какое мясо?

Я мигнула Алтынбеку, тот всё мигом понял: у него на штанах висел короткий кривой нож, которого Давиул, видимо, не заметил: рраз! Бедная корова, которая и так никуда бы не дошла, забилась на песке.

— А сейчас быстро все к ней: пока есть молоко, напьёмся, чтобы не умереть! И наедимся…

Наши изнеженные ровесники никогда бы не смогли пить молоко уже зарезанной коровы, направляя струю из вымени по дуге прямо в рот. Никогда они не смогли бы есть сырое мясо, отрезая его прямо от туши. И погибли бы, в полной уверенности в том, что сделали всё правильно. А грифам оставалось бы только выбирать, кого клевать первым: корову или человека. К счастью, в средневековье никто таких мучений не испытывал. Даже рыдающая Орон ела коровье мясо, ещё тёплое, и запивала его молоком. Она знала: понадобятся силы, чтобы найти малышек.

Слабонервной из всех оказалась только я: когда Алтынбек поднёс не на ладони вырезанный коровий глаз и с почтением протянул, меня стошнило. Но потом я как-то справилась с собой… ну, вам ни к чему подробности. Важно, что мы все наелись и напились, а кийну вырыл четыре норы: для меня с бабкой, для Сэрва и Орон, для себя и для Алтынбека. Дед-басурманин, обладая каким-никаким опытом в этих делах, тоже вырыл яму-колодец, глубокую и узкую, и опустил туда нарубленное мясо, завернув его в штанины своих степных… э-э-э… брюк, и оставшись в элегантных шортах. Два мешка получилось отличных. Требуху и скелет они с Сэрвом быстро оттащили куда-то за бархан, откуда сразу донёсся хищный клёкот падальщиков. Кийну замёл следы, обернувшись лисой.

Все порядком вымотались, и завалились спать. А мне было жалко, во-первых, корову, во-вторых, что не было огня: после захода солнца в пустыне стремительно холодает, и прямо-таки пробирает до костей. И хотя сейчас солнце палило, мне казалось, что это ненадолго. Я сидела на коровьей голове как на стуле с подлокотниками и смотрела в пустое белое небо. Ко мне подошёл Алтынбек:

— Покараулим поочереди.

— Чего караулить-то, Сэрв не спит.

— Он не спит, но и шакалы пустыни тоже не спят, а нам надо сохранить мясо и лошадей. А у нас — ни огня, ни оружия.

— Верно, верно. Тогда давай, я посижу пару часов, а потом — ты.

Алтынбек согласно качнул головой, и привёл лошадей, которые сохранились, видимо, потому, что Давиул с его чёрным юмором посчитал, что они примерно того же уровня развития, что и мы, и потому вполне могут считаться спутниками. Козёл пришёл самостоятельно и улёгся у норы кийну — охранять. Половец-печенег привязал двух ороновских лошадей на один рог коровы, мою и бабкину — за другой, а свою привязывать не стал:

— Травка умная. Если что — и убежит, и вернётся, и от шакалов отобьётся…

— Слушай, а ты уверен, что это — Аравия, и где-то впереди странный город Магриб?

— Почти уверен.

— «Почти» может стоить нам жизни.

— На всё воля предков, гызы. На всё. В том числе и на то, окажется ли у нас на пути Магриб, или мы пройдём его в двух шагах и не заметим.

— А знаешь, я ведь слышала про этот город, — сказала я. — в старой сказке про Алладина и волшебную лампу. В сказке говорилось, что это город колдунов.

— И что, если так?

— Мы там будем в большей опасности, чем в Городе Грехов.

— Но точно, не в большей, чем в пустыне. К тому же, у нас есть один бонус… ну, скажем, преимущество.

— Перед колдунами? И какое же?

— С нами Баба.

Я засмеялась. Очень глупый слоган, и неуместный. Это как кричать в людном месте: «Алла, я — в бар!» Только в данном случае надо было добавить что-то вроде: «Мы в разгрузке!» В общем, в любом московском баре за такую насмешку Алтынбека по головке бы не погладили, а наоборот: вбили бы в землю по самую маковку, как любили поступать с басурманами русские богатыри. Один из которых был, как выяснилось, моим отцом. То есть, не моим отцом, конечно, а отцом другой Полины, поляницы. А интересно, где она сейчас? Неужели попала в мой мир? Представляю, как она мучается, расставляя книжки по нужным местам и подклеивая порванные страницы…

— Ничего смешного, — обиделся Алтынбек. — Ты если не понимаешь чего, так помалкивай, когда старшие и мудрые говорят.

— А вот я тебя сейчас с трёх ударов в землю вгоню, мудрец, хочешь? Отец бы с одного, а мне три раза бить придётся.

Алтынбек усмехнулся, и щёлкнул меня по носу:

— Нос не дорос, девица. Я богатырского духу в тебе не чую. Да и пропадёте без меня в дороге-то… Ты ведь не из этих мест, скажи? И не отец тебе Муромец.

Ишь, провидец! Ладно, расскажу ему, пусть удивится!

— Я издалека. Как бы сказать-то: из другой Руси, другого мира. Библио… Книгознатица. Попала в это тело, теперь не знаю, как выбраться. Ну что, веришь?

— Чего ж не поверить? — Алтынбека ничто не могло поколебать. — Беглецы из Нави и у нас в становище появляются порой, только не успевают ничего сделать, и пропадают навечно. Кто заселиться в тело не смог — вечно призраком бродит. Так и тебя если в этом теле убьют, ты и там умрёшь, и здесь. А дух твой будет вечно скитаться… где тебя убьют, там и будет скитаться, в общем. С годами потеряешь человеческий облик, язык позабудешь, будет призрак только мычать, да как белое облачко носиться над землёю…

— Хватит запугивать девку! Не убьёт её никто, она сама кого хочешь в кисель превратит! — поддержала меня Яга.

— Ты чего не спишь, бабушка? — искренности моего голоса мог поверить только полный олух.

— Старость. Старым мало жизни на земле осталось, вот они и спят помалу, чтобы время остатнее зря не тратить.

Мы молча посидели, пока солнце не начало клониться к закату. Алтынбек пошёл откапывать мясо, а бабка — будить заспавшихся. Я сладко потянулась, и вдруг увидела, как загорелись слева два белых огонька. И ещё два. И сзади. И вообще вокруг.

— Шакалы! — наверное, идея вскочить с коровьей головы была не самой лучшей, потому что лошади наши рванули в разные стороны и, унося на поводьях куски коровьего черепа, разбежались кто куда. Шакалы благоразумно не погнались за ними. А зачем? Осталось столько сочного человечьего мясца. Да без огня, да без стали, да без острых жалящих стрел.

В сумерках видно было уже не так хорошо, но я насчитала штук сорок тощих, ободранных шакалов, которые угрожающе рычали, подвывали и клацали зубами. Алтынбек прикрывал Бабу Ягу, я сжала кулаки, готовая к битве насмерть, да Сэрв что-то колдовал, защищая Орон. А кийну? Где кийну?! А, вот и он, со своим фиговым листочком вместо набедренной повязки…

Мальчишка посмотрел на шакалов, на нас, снова на шакалов — и вдруг закрутился волчком, подпрыгивая в воздухе на глазах обращаясь в белого лиса. Никакого лопания кожи и болезненного вылезания суставов. Никаких мук — просто плавный переход, как на стереофотографии: повернёшь одной стороной — человек, повернёшь другой — лис. Можно делать это быстро, а можно — медленно, вот и вся разница. Лис отряхнулся от песка и, странно сгорбив спину, на прямых ногах пошёл к самому крупному шакалу. Они постояли так минут десять. Не происходило абсолютно ничего: ни единого звука, ни единого переступания с лапы на лапу, визга или стона. Ни-че-го. И тут шакал отвёл глаза вбок и припал на передние лапы, склонив голову. Стая возбуждённо затявкала. Один молодой самец было кинулся на лиса сбоку, клацая зубами, но тот вцепился ему в горло, мотнул головой, и бездыханный шакал упал на песок. Повторить никто не осмелился.

— Ну что, кто тут смелый ещё? — кийну вызывал стаю на бой, но боя не случилось. Жаль, что вместе с медвежьей шкурой я потеряла возможность понимать животных, но и так всё было понятно. Вот ползёт мелкий тощий шакал, пластаясь перед лисом. Наверняка бормочет:

— О великий, сжалься, мы не ели неделю, наши жёны и дети голодают! Позволь отведать человеческого мяса.

— Кто позволил открывать пасть?! — рыкнул кийну. А потом всё стало ещё более понятно: Баба Яга, знаток звериного наречия, что-то шепнула Алтынбеку. Тот насупился, но спорить не стал: принёс две бывшие штанины, доверху набитые мясом, и вывалил всё содержимое перед лисом.

— Можно, — разрешил кийну, и шакалы, согласно табели о рангах, подходили и брали по куску мяса. Самки — по два, им детёнышей кормить. Мелкому шакалу, попросившему о милости, кийну отдал большой кусок шеи — в награду. Шакал чуть не умер от счастья, и устроился рядом с кийну есть.

— Новый вожак у стаи появился, гляди ты, — прошептала мне Баба Яга. — Так и нас забудет…

Кийну как услышал. Подождал, пока шакалы наедятся, а это много времени не заняло: что там, полкоровы на сорок хищников? Пошептался с самыми молодыми и поджарыми, и те разбежались в разные стороны. Остальные просто растворились в ночи. К нам кийну подошёл уже в человеческом виде.

— Куда отправил блохастых? — невежливо поинтересовалась Орон. Кийну пожал плечами. Алтынбек скосил глаза на болтливую девчонку, но ответил:

— Если я хоть что-то понимаю в искусстве управлять войском, наш доблестный кийну, — тут его перекосило, будто лимон съел, — отправил гонцов собирать лошадей. Травка-то сама прибежит, а этих пустоголовых надо искать.

— Мою не надо, — оскорбилась Яга. — Поумней твоей Мокрицы будет.

Кийну тем временем, пренебрегая кровавыми пятнами на штанинах, разодрал их на две части и смастерил что-то вроде юбки, накидки на плечи и тюрбана: мальчишка, мелкий да тощий, ему хватило. Алтынбек не стерпел:

— В поход пойдём, кровь заскорузнет, и разрежет тебе кожу не хуже ножа.

Кийну моментально скинул тряпью и зарыл его в бархане. Так и остался практически голым, бедняга.

Тем временем начали возвращаться лошади: глаза навыкате, пена хлопьями. Шакалы загоняли их как умели — воем, заодно и напугали до полусмерти. В отдалении гордо гарцевали Травка и Бабка, или как там ягишнину лошадь зовут? Не помню. Память такая дырявая стала, как решето. Или сито. Чем там у нас сито от решета отличается? Вроде, первое с мелкими дырочками, а второе — как дно у корзинки… Неважно. Лошади пришли, шакалы ушли, мы — остались. И что теперь? Я, вроде главная, а куда идти?

— Куда идти? — спросила я вслух. Кто-то из спутников постучал меня по плечу и протянул руку в нужном направлении. Алтынбек, наверное. Я обернулась, чтобы поблагодарить, и нос к носу столкнулась с тем самым зомби, который передал для давно почившего князя пергамент. Ну как, «к носу»… Вместо носа у него была дыра в пол-лица. Ладно, обычная сопелка в две дырочки, череп классический, одна штука. Ух, как я уже устала с этими магическими штучками! Домой! Срочно домой!

Мертвец будто услышал, и ткнул пальцем в небо. Не, туда мне покамест рановато. Давайте сначала в Магриб, нам туда идти и идти, три дня. При этом желательно выжить. Воды у нас нет, молока нет, Орон страдает о пропавших дочурках, мясо пришлось отдать пустынным шакалам. Всё, мы — голодранцы. А нищему одеться — только подпоясаться. Поэтому я бодро скомандовала:

— Вперед! — и инвалидная команда имени Ильи Муромца, как я про себя называла весь наш обоз, поплелась в указанном направлении. Мертвец шёл медленно, но бодро, и мы использовали его как стрелку компаса. Песен не пели, опасаясь привлечь разбойников, которых, как сказал, Алтынбек, в пустыне не меньше, чем шакалов. И говорить не говорили, опасаясь привлечь мошенников, которых, как пояснил Сэрв, тоже довольно много. Шли, короче говоря, очень скучно. Я, например, устала не столько от пешей прогулки по песчаным барханам, хотя по ним тоже надо уметь ходить, сколько от мерно качающейся спины мертвеца, с наброшенным на ней алым плащом в крупную дырку.

— Ты бы плащик мальчику-то отдал, — я умею тонко намекать, когда надо. Мертвец не стал спорить: содрал плащ, бросил кийну. Тот в него закурался, очень довольный: и дырки пригодились — он просунул в них руки и ноги, и теперь походил на принца в изгнании, который сохранил мантию, но потерял корону. Теперь передо мной качалась спина мертвец без плаща, но в ту же дырку: кольчуга была порвана, и в ней мелькало серой сгнившее мясо. Или засохшее? Меня замутило, но поскольку воды я не пила давно, то тошнило насухую — даже сплюнуть было нечем.

— Слышь, мертвец, а если ты знаешь, где Магриб, — осенило меня в период засухи, — может, ты знаешь, где вода есть, а?

Труп повернулся, как сказали бы моряки, зюйд-зюйд-вест, то есть не очень далеко отклонясь от курса, и поднял два пальца. Типа «V».

— Не поняла. Это «победа», что ли? Ну да, ты молодец, — осторожно похлопала я нашего Сусанина по плечу. Не развалился бы, сухостоина. Мертвец помотал головой.

— А что? Идти пять дней? Нет? Два дня? Тоже нет. Два часа? — и за свою догадку я была вознаграждена тремя кивками.

— Народ, тут до воды два часа ходу! Отклонимся от главного маршрута?

— Да-а! — заорали пересохшими глотками мои спутники.

— Тогда чего мы стоим? — и наша команда почти побежала в направлении ожидаемого водопоя. Мертвец не соврал: два часа мы бежали, шли, плелись, ползли, и наконец оказались перед высокой скалой, вокруг которой не было не то, что озера или речки, но даже деревца, намекающего на близость воды.

— И чего? — я воззрилась на мертвеца с гневом в очах. Песок забился во все мыслимые и немыслимые места, и я просто жаждала разодрать виновника в клочья. Следующей на очереди, судя по выражению лица, был Яга. В смысле, не я хотела её разорвать, а она — нашего ручного зомби. Мертвец клацнул зубами, поднял камень, и со всего размаху запустил его в скалу. Против ожидания, она не разверзлась, а просто из-за скалы вышел человек в банном халате и шлёпанцах.

— Кто такие? — грозно спросил он. — Я спал!

Но тут его взгляд упал на зомби.

— Путята, друг любезный! Извини, обнимать тебя не буду. А это друзья твои? Очень, очень приятно! Я — Моисей. Чего бы вы хотели?

— Пи-ить, — просипела я, хотя должна была бы привыкнуть, что с водой в этом мире то густо, то пусто.

— Об што рэчь! — воскликнул дядька в банном халате, и треснул кулаком в ту самую скалу, которую не смог даже поцарапать большой булыжник. И ничего не произошло. Дядка смутился:

— Шнийя ахат! — и рванул за скалу. Вернулся он оттуда с красной металлической палочкой, напоминавшей жезл инспектора ГАИ. Не говоря худого слова, он тут же врезал по скале этой палкой: и полилась вода! Вкусная, сладкая, прозрачная! Мы рванули к ней, как утопающие: напились сами, напоили лошадей, вымылись (и лошадей вымыли). Мыться отказались только кийну и козёл, да и шут с ними. Вода была отменная. Она разом утоляла голод и жажду, я стала лучше видеть, прорехи на ткани частично затянулись, а будущее представилось прекрасным и увлекательным.

— Ну всё, я вижу, вы закончили, — доброжелательно проговорил дядька. — Пора платить.

— Чего? — подскочил Сэрв.

— Денег. В смысле, деньги. За то, что вы тут извели, — а опреснительная установка вод Красного моря недёшево стоит, — с вас ровным счётом сто шекелей. Или две лошади. Или одна девица.

Я начала раздражаться. Сэрв явно был готов рвануться в драку за замухрышку Орон, а Алтынбек — за лошадей. По идее, я, как командир экспедиции, должна была сказать своё веское слово, но не успела. Орон выступила вперед и, потупя глаза, пропела:

— Я согласна, господин.