Наследия павших

Глава 4

Хоть я и видел Первую в бою, девочка на металлическом столе совсем не такая, как я полагал.

Еще со времен Первого Великого Вторжения нас учили, что Гвардейцы — единственная реальная угроза нашему образу жизни. Нам говорили, что они свирепые воины, выжидающие, чтобы однажды восстать против движущей силы могадорского прогресса. Вот я и думал, что эта «угроза» будет выглядеть как-то более устрашающе.

В смерти Первая далека от этого грозного образа. На вид она моего возраста или чуть постарше; прежде смуглая кожа, сейчас бескровно-бледная. Губы синие. Дорожки засохшей крови запачкали светлые волосы. Тело прикрыто белой простыней, но под яркими светильниками лаборатории мне видно ужасную тень от раны, которая расцветает прямо посередине туловища.

Мы под «Эшвуд-эстейтс», в подземной лаборатории доктора Локэма Ану. Прежде мне никогда не позволяли сюда спускаться, так что я использую свой шанс, как следует рассмотреть находящиеся тут странные блестящие машины, при этом стараясь открыто не глазеть. Генералу вряд ли понравится, если я буду отвлекаться.

Стою рядом с отцом, мы оба молчим, наблюдая, как доктор Ану аккуратно одевает Первой на голову странный механический шлем. Ану уже старик, его спина сгорблена, а татуированный череп изборожден мерзкими морщинами. Он крутится вокруг Первой, присоединяя провода к беспорядочно разбросанным по шлему электродам.

— Кажется, все готово, — бормочет Ану, отходя на шаг в сторону.

— Ну, наконец-то, — ворчит отец.

Ану нависает над лодыжкой Первой, разглядывая рубец от лориенского заклинания. Внешний вид шрама — первое, на что нас натаскивали по прилету на Землю. Пристальное рассматривание всех встречных голых лодыжек на наличие таких шрамов уже давно вошло у меня в привычку.

— Четыре года ушло на поиски ребенка с таким знаком, — продолжает бормотать Ану. — Вы определенно не спешили, Генерал.

Я практически ощущаю, как отец сжимает кулаки. Это все равно, что стоять рядом с зачинающейся бурей. Однако отец ничего не отвечает. В «Эшвуд-эстейтс» доктор Ану возглавляет исследования и руководит командой ученых, а потому имеет право на определенные послабления, такие как, например, подковыривать Генерала и не быть тут же избитым.

Ану переводит взгляд на меня, его левый глаз всегда полуприкрыт и смотрит вниз.

— Мальчик, твой многоуважаемый родитель объяснил тебе, для чего ты здесь?

Бросаю взгляд на Генерала. Он кивает, разрешая говорить.

— Нет, сэр.

— Ха. «Сэр». Какого воспитанного юношу вы вырастили, Генерал. — Ану указывает на ближайший металлический стул, над которым нависают внушительного вида части сложного механизма. — Садись-ка сюда.

Снова бросаю взгляд на отца, но его лицо непроницаемо.

— Сегодня наша семья будет тобою гордиться, Адамус, — громко провозглашает Генерал. Какое счастье, что руки, наконец, перестали дрожать.

Сажусь на стул. Ану присаживается передо мной на корточки, старые кости протестующе хрустят. Он привязывает мои запястья и лодыжки к стулу резиновыми жгутами. Я знаю, что должен доверять отцу. Я слишком важен для него, чтобы он позволил случиться со мной чему-нибудь плохому. Однако все равно против воли слегка ежусь в этих креплениях.

— Удобно? — интересуется доктор Ану, усмехаясь.

— А что это такое? — спрашиваю, забыв правило Генерала, запрещающее задавать вопросы.

Но отец смотрит на меня с неожиданным терпением. Возможно, ему также не по себе видеть своего единственного сына связанным, как и мне ощущать себя таковым.

— Доктор Ану полагает, что этот аппарат позволит нам получить доступ к воспоминаниям лориенки, — поясняет отец.

— Я ЗНАЮ, что он позволит, — поправляет Анну, намазывая мне виски гелем и прикрепляя пару резиновых электродов, которые соединяются проводами с монитором расположенным рядом с Первой. Экран внезапно оживает.

— Ты можешь поручиться жизнью за это неиспытанное изобретение, а, док? — рычит отец.

— Неиспытанное? — влезаю я, задергавшись в ремнях. И тут же жалею об этом из-за панической нотки, проскочившей в моем голосе; Генерал лишь скривляется. А доктор Ану одаривает успокаивающей улыбкой.

— До сих пор у нас не было ни одного Гвардейца, чтобы провести испытания, так что, да, неиспытанное. — Док весело пожимает плечами, весь в возбуждении от возможности протестировать свое хитроумное изобретение. — Но теоретическая база у него очень надежная. Из всех чистокровных в Вашингтоне ты ближе всех по возрасту к этой девочке, что позволит ее памяти «загрузиться» более гладко. Твой мозг «обработает» память Гвардейца, как изображение, полученное через ее глаза. Сомневаюсь, что твой отец вдруг захотел бы, чтобы его единственный сын очутился в теле маленькой девочки, мда?

Отец свирепеет, на что доктор Ану оглядывается через плечо:

— Просто шучу, Генерал. У вас хороший, сильный сын. Очень храбрый.

Очень храбрым я сейчас себя точно не чувствую. Я наблюдал, как сразили Первую — она и при жизни-то была едва способна постоять за себя, а уж после смерти тем более стала безвредна. И все же… быть подключенным к ней? Во мне снова поднимается то чувство тревоги, которое я ощутил в самолете, уносящем нас из Малайзии. Поэтому я уже готов предложить доктору Ану в качестве добровольной подопытной свинки Ивана, но вовремя прикусываю язык.

Иван наслаждался, наблюдая за смертью Первой; это все, о чем он был потом способен говорить. У меня же, от одних лишь мыслей об этом, начинают дрожать руки. Заставляю себя успокоиться. «Адамус, кончай вести себя как последний трус». Это большая честь — то, чем мне надлежит гордиться.

Стараюсь не пялиться на труп девочки, пока Ану опускает с потолка над стулом какой-то металлический, оплетенный проводами цилиндр, выглядящий, словно деталь космического корабля. Большинство проводов от цилиндра подсоединены к шлему Первой. Ану замирает, прежде чем опустить цилиндр на мою голову, и внимательно смотрит на меня сверху вниз.

— Ты почувствуешь легкий удар током, — задумчиво тянет он. — Может быть даже заснешь на несколько минут. Ну, а когда проснешься, сможешь рассказать нам, что она знала об остальных Гвардейцах.

Оказывается, свободная рука Ану лежит у меня на плече, крепко его сжимая.

Еще пару дней назад моей самой большой головной болью было, как упростить текст домашки, чтобы она сошла за работу Ивана. С тех пор мне довелось своими глазами увидеть могадорских воинов, в одного из которых я, по идее, должен со временем вырасти, и я не уверен, что это мое. Сейчас мне приказано ненадолго разделить сознание с моим заклятым врагом. Знаю: этого желает мой отец, и если аппарат сработает, это принесет почет моей семье. И все же… Не хочется признавать, но я боюсь.

Ану опускает цилиндр, пока тот полностью не закрывает мне голову. Вместе с отцом док исчезает из моего поля зрения.

Слышу, как Ану шаркает, передвигаясь по лаборатории, щелкает кнопками, после чего цилиндр начинает вибрировать.

— Итак, начнем, — объявляет Ану.

Внутренняя поверхность цилиндра внезапно взрывается выжигающим глаза белым светом, бьющим, кажется, насквозь до самого затылка. Я зажмуриваю глаза, но каким-то образом свет все равно проникает через веки. Такое чувство, будто я распадаюсь на части, будто свет пронзает меня, разрывает на маленькие кусочки. Вот на что, должно быть, похожа смерть.

Кажется, я кричу.

А затем все поглощает тьма.