Наследие джиннов

Глава 23

Страшный миг, казалось, тянулся бесконечно, но потом мои пальцы всё-таки сомкнулись вокруг запястья подруги. Затем другая её рука вцепилась в мою, и у меня немного отлегло от сердца. Какая-то неведомая высшая сила словно притянула нас друг к другу.

Одной ногой Шазад опиралась на порожек под дверью, благодаря чему мне и хватало сил удерживать её на весу, но, стоило одной из нас ослабить хватку, падение стало бы неизбежным.

Мои пальцы дрожали от напряжения, я продолжала сжимать их одним усилием воли. Шазад что-то кричала, но я не могла разобрать ни слова в грохоте колёс и свисте ветра.

— Не слышу! — крикнула я.

— Ещё гости? — донёсся насмешливый голос из открытой двери, словно из глубин ночного кошмара. Я вздрогнула, ожидая ножа или пули в спину. — Да это просто нашествие какое-то!

Резкий северный выговор толчком вызвал в памяти простреленную ногу Тамида и беседу с галанским генералом в Фахали.

Тысячник Нагиб! Сквозь шум ветра послышался его злорадный смех.

Я продолжала смотреть в глаза Шазад. Зацепившись одной ногой за порог, она висела на моей руке, под нами гремели колёса и мелькали шпалы, ветер трепал мою размотавшуюся куфию. Обернуться к двери я не могла, боясь разжать онемевшие пальцы, а притянуть подругу к себе не хватало сил. Внутрь вагона могла заглянуть только она.

— Кто-нибудь, втащите их! — лениво распорядился тысячник у меня за спиной.

Шазад показала глазами на револьвер у меня за поясом, потом на дверь. Было понятно, что она предлагала, но у меня не было свободной руки.

«Брось меня!» — прочитала я по губам. Если не убить Нагиба, мы умрём все. Шазад привыкла убивать других и жертвовать собой во имя общего дела, но у меня перед глазами стояло лицо Тамида. Я больше не была той, что бросает друзей.

Мои пальцы ещё крепче сжали её руку. В тот же миг меня подхватили сзади и втащили нас обеих в вагон. Опасность была позади, но впереди, наверно, ждала как бы не худшая.

Меня грубо бросили на пол, обшарили одежду, забрали оружие. Я тяжело дышала, уткнувшись лбом в ковёр, всё тело тряслось от пережитого напряжения. Драться сейчас я всё равно бы не смогла и поднялась на ноги лишь с помощью Шазад.

Роскошный персональный вагон был полон солдат в новой щегольской форме, на первый взгляд их было примерно две дюжины. Здесь же находились и наши друзья, избитые и измученные.

Двое солдат сторожили Жиня, который стоял на коленях и, судя по виду, едва держался, чтобы не упасть. Мы обменялись чуть заметными печальными улыбками.

Хале связали руки за спиной, в голову упирался ствол револьвера. Бахи я увидела не сразу, поэтому в первый момент подумала, что ему удалось сбежать, но потом заметила окровавленное лицо с разбитым носом и даже узнала с трудом.

Нагиб аль-Оман с надменной улыбкой стоял у полированной стойки бара, словно хозяин какой-то сумасшедшей вечеринки.

— Ну вот и все в сборе! — зловеще произнёс он. — Жалкое зрелище… — Его взгляд скользнул по моему лицу, потом вернулся. — Ах, и ты здесь, синеглазая плутовка? Значит, говоришь, где изменник, не знаешь?

— С тех пор кое-что изменилось, — процедила я, гордо выпятив подбородок и стараясь говорить не по-простому, а правильно и чётко, как Шазад. — Когда приставляют револьвер ко лбу, поневоле примкнёшь к другой стороне, господин тысячник!

— Вот как? — Он шагнул вперёд всё с тем же напыщенным видом. — Думаю всё же, это мой братец немало старался тебя убедить… — Его сапог ударил Жиня в живот, заставив охнуть и согнуться. Я молча скрипнула зубами. — Может, заодно поведаешь, где находится другой мой брат-изменник? — Он нервно одёрнул манжеты. — Это избавило бы тебя от многих неприятностей. В конце концов кто-нибудь да расскажет, ты тут не одна, и мне нет нужды оставлять жить остальных.

— Кто же так ведёт допрос!.. — хмыкнула Шазад.

Услышав её северный акцент, Нагиб резко дёрнул головой.

— Шазад аль-Хамад?! — выкатил он глаза, узнав девушку.

— Мы разве знакомы? — Она окинула его взглядом с деланым удивлением, будто и впрямь пришла на вечеринку.

— Ах да, конечно! — усмехнулся Нагиб. — Как могла единственная дочь великого полководца удостоить взглядом одного из многих сыновей султана? Но мы-то вас знаем.

— Замечают только достойных сыновей, — сухо бросила она.

Было хорошо видно, как парень, скрывавшийся под высокомерной маской тысячника, сжался от унижения.

— Твоего отца повесят за измену дочери! — прошипел он. — И меня это устраивает, потому что мой отец обещал мне его должность. Так что спасибо большое, а тебя я сам…

— Если тронешь её хоть пальцем, будешь гореть в аду! — прохрипел Бахи, плюясь кровью из разбитого рта. — Если не веришь мне, спроси демджи: она не может солгать.

Он кивнул на меня. И Нагиб с новым интересом вгляделся в мои глаза.

— Так и будет, — кивнула я. Бахи сам предостерегал меня от такого: нельзя навязывать истины мирозданию. Но сейчас надо было спасать подругу. — Тронешь её — и сдохнешь в жутких мучениях!

Всё, что я говорила, должно было исполниться, но никакой особенной исходящей из меня силы я не почувствовала. Слова выговаривались легко, как самые обычные, но от этого не становились менее опасными.

Пальцы Нагиба, протянутые к горлу Шазад, застыли в воздухе. Мы с целителем опасливо переглянулись.

— Лгать грешно, господин тысячник! — фыркнул Жинь.

И я невольно рассмеялась, несмотря на револьвер солдата, приставленный к голове.

— Что вы можете знать о грехе? — глухо прозвучало вдруг в тёмном углу, где были свалены броня, щиты и оружие.

Смех мой прервался, по спине пробежал холодок. Один из старинных доспехов зашевелился и шагнул вперёд. Человек был закован в металл с головы до ног, слышалось звяканье бронзовой кольчуги и скрип металлических сочленений. Даже лицо было скрыто маской шлема из блестящей меди, на которой играли бликами солнечные лучи из окон вагона.

Солдаты кинулись в стороны, уступая дорогу человеку в доспехах, и от их явного страха делалось совсем жутко.

— Дайте мне вашего недоделанного святошу! — Медные губы не шевелились, лица было не разглядеть, но слова он выговаривал совсем как у нас в Захолустье.

Двое охранников подняли Бахи на ноги и прижали к стене. Целитель с усилием приподнял окровавленное лицо, он едва держался на ногах.

Человек в броне, скрипя суставами, шагнул вперёд и сжал обе ладони целителя, татуированную и чистую, своими кольчужными перчатками. Наклонил голову, взглянул искоса. Под основанием шлема мелькнула полоска кожи — всё-таки живой человек, просто закованный в металл.

— Нуршем… — произнёс тысячник. В его бесстрастном голосе слышался приказ.

Нуршем? Я вспомнила тюрьму-молельню в Фахали и паренька в солдатском мундире, прикованного к стене. «Я особенный», — сказал он тогда с кривой усмешкой.

Глаза в прорезях маски сверкнули синевой, как небо над пустыней или озеро в оазисе среди песков. Как мои собственные глаза.

— Ты предатель! — глухо продолжал Нуршем, прожигая окровавленное лицо пленника своим синим взглядом. Слова падали как приговор, совсем не похожие на подавленный жалобный тон того солдатика в молельне. Я тревожно дернулась, но чужие руки держали крепко. — Предателей надо отправлять на суд Всевышнего — таков закон.

Он поднял бронзовую ладонь и тяжело положил её на лоб пленника, словно благословляя.

Разбитые губы Бахи шевельнулись в болезненной улыбке.

— Боюсь разочаровать, но я слишком давно сбился с истинного…

В следующий миг он уже корчился в судорогах боли.

Шазад рванулась из рук солдат, её крик утонул в отчаянных предсмертных воплях целителя. Прежде чем я успела двинуться с места, по вагону прокатилась волна ужасающего жара. Рука, прижатая ко лбу несчастного, вспыхнула раскалённой бронзой, и кожа его зашипела, дымясь и чернея на глазах.

Невольные зрители разразились криками ужаса. Руки, державшие меня, разжались, и я кинулась к Бахи, но остановилась в двух шагах и упала, задыхаясь, не в силах преодолеть огненную завесу.

Тело жертвы почернело целиком, затем побелело и рассыпалось. Стоя на коленях, я бессильно наблюдала, как мой друг превращается в кучку пепла.

Вот оно, новое оружие! Мы нашли его.