Наследие Дерини

Глава тридцать первая
В чести ли дети его, он не знает.[32]

Микаэлу разбудил медленный глухой перезвон церковных колоколов и тупая боль в сердце от сознания того, по кому они звонят. Рядом с ней, одетая, лежала Райсиль, которая была ее верной хранительницей всю эту ужасную ночь. Заметив, что Микаэла шевельнулась, девушка ласково тронула ее за запястье.

- Мика, ты должна быть сильной, - прошептала она.

Микаэла с тяжким вздохом обернулась к ней, радуясь, что ее не оставили в одиночестве в столь страшный час.

- У меня словно все онемело внутри, - отозвалась она. - Я знаю, что его больше нет, но почти ничего не чувствую. Это ты так устроила?

Райсиль медленно кивнула.

- Ты ожидаешь ребенка, а другой твой малыш сегодня будет особенно нуждаться в тебе. Мне не довелось потерять мужа, но мне было всего семь лет, когда умер отец. - Она тускло улыбнулась. - Когда я узнала об этом, мне пришлось всего лишь справляться со своим горем, хотя оно было безмерно. Но я-то, конечно, не стала в тот день королем.

Микаэла почувствовала, как слезы навернулись ей на глаза, но постаралась сморгнуть их, и решительно вытерла глаза рукой.

- Я попытаюсь, - прошептала она. - Помоги мне одеться. Я хочу быть готова, когда они придут, чтобы отвести меня к Оуэну. Как ты думаешь, он ни о чем не догадался, когда услышал колокола?

Райсиль покачала головой.

- Он еще совсем маленький. А за последние дни колокола звонят довольно часто.

Полчаса спустя, в глубоком трауре Микаэла вышла к своим одетым в черное придворным дамам, которые ожидали ее в гостиной. Опустив глаза, она бездумно вертела на пальце обручальное кольцо, которое подарил ей Райсем. Конечно, она бы предпочла увидеться с сыном без всяких церемоний, распустив волосы так, как он это любил, но придворный протокол требовал от королевы совсем иного, в особенности в такой день. Под суровым надзором леди Эстеллан Райсиль была вынуждена собрать роскошные волосы королевы в тугой пучок, а затем закрыть их покрывалом с вуалью, как и полагалось вдове. Микаэла ни единым словом не возразила против этого, однако упрямо отказалась надеть диадему с самоцветами, а велела принести ей легкий золотой обруч, украшенный серебряными розами - тот самый, который так любил Оуэн.

Теперь им оставалось только ждать. Придворные дамы Микаэлы расселись вокруг, бормоча молитвы, а Райсиль опустилась к ногам королевы, легонько опираясь головой ей на колени, по-прежнему мысленно внушая своей госпоже душевный покой и равновесие, - ибо она знала, что никто не позволит ей сопровождать королеву в детскую.

В дверь постучали. Райсиль тут же вскочила, а леди Эстеллан поторопилась открыть. Вскоре она вернулась, ведя за собой архиепископа с Секоримом, а также Таммарона и Ричарда Мердока. Их сопровождал королевский лекарь. Архиепископ с Секоримом низко поклонились, а Таммарон с Ричардом опустились на колени, чтобы поцеловать королеве руку.

- Ваше величество, свои соболезнования сегодня утром вам выражает регентский совет, - промолвил Хьюберт. - Спокойно ли вам спалось этой ночью?

- Со мной все в порядке, ваша милость, - отозвалась она, не встречаясь с ним взглядом. - Могу ли я теперь увидеть сына?

- Только если мастер Джеймс сочтет, что у вас хватит на это сил.

Микаэла вздохнула, и лекарь, бесшумно приблизившись, взял ее за запястье. Затем он отпустил ее руку и легонько пощупал лоб.

- Пульс ровный, ваша милость. Похоже, она вполне владеет собой, хотя день предстоит очень тяжелый. Ваше величество, могу ли я предложить вам какое-нибудь успокоительное снадобье, разумеется, не столь сильное, как вчера вечером? Я прекрасно понимаю, что вы желаете оставаться в ясном рассудке, когда будете говорить с королем.

- Благодарю вас, это ни к чему, мастер Джеймс, - отозвалась она, решительно поднимаясь с места. - Ваша милость, я желала бы увидеть сына.

Одной лишь супруге Таммарона, леди Ниеве, позволили сопровождать королеву и регентов в детскую, которую занимал юный принц. Все прочие остались ждать в прихожей, а королева прошла в малую гостиную, где малыш выстраивал игрушечных рыцарей на полу в оконной нише. Алая туника ярким пятном выделялась на фоне свежепобеленного камня. Опечаленная няня наблюдала за играющим ребенком, но немедленно удалилась при появлении Микаэлы, с сочувственным видом поклонившись матери.

- Доброе утро, любовь моя, - с улыбкой окликнула его Микаэла и протянула Оуэну руку.

Тот с радостным возгласом вскочил на ноги и уткнулся матери в колени.

- Мама, иди посмотри на моих рыцарей. Там один совсем как папа. Он будет драться с плохим принцем, который хочет отнять у него корону.

Стараясь заглушить скорбь и невольно заулыбавшись, Микаэла нагнулась поцеловать сына, и он тут же потащил ее к оконной нише, где она присела на ступеньку и позволила ему показать ей своих любимцев. Там и впрямь был рыцарь на белой лошади, отдаленно напоминавший Райсема, с крохотным золотым львом на алом щите и в короне поверх шлема. Его сделал для Оуэна Катан прошлой зимой, и эти фигурки размером были куда больше обычных, ибо доходили мальчику почти до колен. Другой рыцарь на сером скакуне нес крохотный стяг Халдейнов.

- А это дядя Катан, - указал на него Оуэн. - А вот плохой принц. Он все время падает.

Она взглянула поверх королевского войска на маленькие деревянные фигурки, разрисованные в черно-белые цвета Торента, - одна из них и впрямь лежала на боку. Набравшись решимости, Микаэла протянула руки к Оуэну.

- Милый, иди сюда, мама возьмет тебя на колени. Мне нужно кое-что тебе сказать.

Оуэн с любопытством покосился на нее, взял фигурки своего отца и Катана, а затем, поднявшись на ступеньку, уселся матери на колени, развернувшись, чтобы посмотреть ей в глаза. Она стиснула его в объятиях, целуя черные ароматно пахнущие волосы, а затем легонько тронула кончиком пальца корону на игрушечном рыцарей.

- Милый, с твоим папой случилось что-то очень плохое. Он поранил руку и от этого сильно заболел. Лекари изо всех сил пытались помочь, но он…

- Папа заболел? - с испугом прошептал Оуэн.

Микаэла покачала головой, смаргивая слезы.

- Нет, милый, - прошептала она. - Твой папа теперь с ангелами. Рука у него очень, очень болела, и поэтому… ангелы забрали его к Богу.

- К Богу? - изумленно переспросил мальчик.

- Твой папа умер, малыш. Он отправился на небеса, чтобы быть там с Господом.

- Нет, - уверенно отозвался Оуэн. - Папа не мог умереть.

- О, милый, мне очень жаль, но… это правда. Все это очень, очень грустно, но…

- А кто ранил папе руку? - спросил Оуэн, и гнев вспыхнул в серых глазах Халдейнов. - Это плохой принц ранил папу?

- Я… точно не знаю, милый, - с трудом отозвалась она. - Мы все выясним, когда…

Голое ее прервался, и он, рыдая, рухнул в ее объятия, по-прежнему сжимая в руках игрушечных рыцарей. Она плакала с ним вместе, наконец дав волю слезам, которые не смогла пролить накануне. Отдаленным уголком сознания она понимала, что лишь благодаря вмешательству Райсиль до сих пор способна держать свое горе в узде, и была благодарна ей за это, ибо иначе могла бы повредить той крохотной жизни, что зрела сейчас в ее чреве. И все же она ощущала в душе глубокую печаль, которая, должно быть, останется с ней до последних дней, - и все же, по счастью, то была не разрушительная скорбь, которая могла бы свести ее с ума.

Рыдания Оуэна постепенно затихли, и теперь он лишь тихонько икал и шмыгал носом, съежившись у матери на коленях, и Микаэла также совладала со слезами. Вытащив носовой платок из рукава, она промокнула глаза и постаралась взять себя в руки, а затем утерла слезы сыну.

- Дай я вытру тебе нос, - прошептала она.

Он повиновался, но ни за что не пожелал выпустить из рук игрушечных рыцарей.

По-прежнему шмыгая носом, он поднял на нее покрасневшие глаза.

- Мама, а можно спросить? - дрожащим голосом промолвил он.

- Да, милый.

- А что, плохой принц отнял у папы корону?

Она ласково улыбнулась и убрала волосы у него со лба.

- Нет, милый, не отнял. Папа оставил свою корону тебе, и у тебя ее никто никогда не заберет… Обещаю.

Оуэн с сомнением воззрился на мать.

- Но ведь я еще маленький, мама. Что, если придет злой принц?

- Злой принц умер, милый, - прошептала она, искренне желая, чтобы второй «злой принц» умер тоже. - Он больше не может придти и забрать твою корону, а ты вырастешь и станешь очень храбрым, умным и сильным королем, как и хотел твой папа.

- Я буду таким королем, как папа?

- Да, милый, а пока ты не подрастешь, то рядом будут мудрые люди, которые научат тебя быть королем.

Оуэн вздохнул.

- Опять уроки?

- Боюсь, что да, - улыбнулась Микаэла. - И еще много-много лет вперед… Но я думаю, сегодня у тебя будет всего один урок - как быть настоящим королем. Там, снаружи, тебя ждет архиепископ и другие сановники. Теперь ты стал королем, и они должны кое-что сделать и сказать тебе. Как ты думаешь, ты сможешь им показать, какой ты смелый мальчик?.. Ради меня, и чтобы папа на небесах гордился тобой.

- А что я должен делать? - с подозрением спросил он.

- Просто быть вежливым, и отвечать, когда к тебе обращаются. Все будут много кланяться, после того как скажут свои слова, и они будут подходить и целовать тебе руку… Ты видел, они это делали мне и папе. Так они показывают, что ты теперь король. Все будет в порядке?

Он задумчиво кивнул.

- А могу я взять своих рыцарей?

- Ну… Давай возьмем только того, который как папа, и ты должен держать его вот так, в левой руке, чтобы они могли поцеловать правую. А дядю Катана мы оставим здесь, он проследит, чтобы остальные рыцари вели себя хорошо. Ладно?

- Ладно.

- А теперь дай мне руку, как это делал папа, и мы с тобой выйдем в соседнюю комнату. Вот так. - Поднявшись, она положила левую руку на его правую. - Теперь ты король, а я твоя дама, и мы должны выглядеть очень достойно перед твоими советниками.

Она видела, что Хьюберту очень понравилось, как это все прошло. Маленький Оуэн со всем достоинством четырехлетнего мальчугана прошел с матерью в соседнюю комнату, должным образом принял поклоны своих сановников и подождал, чтобы матери также принесли стул, прежде чем сесть на тот, который предложили ему. После этого, пока граф Таммарон зачитывал вслух указ о престолонаследии, Оуэн сидел неподвижно, и лишь крепко прижимал к себе игрушечного рыцаря, а затем позволил каждому поцеловать ему руку. Он едва не расплакался, когда Хьюберт ненадолго надел ему на палец отцовское Кольцо Огня, ибо его очень напугало то, насколько велик оказался перстень, но он тут же развеселился, когда леди Ниева дала ему крепкую золотую цепочку, чтобы подвесить кольцо на шею.

Учитывая то, сколь примерно он себя вел, Микаэле позволили взять его в свои покои до конца дня. Секорим сперва пытался возражать, поскольку его лишь недавно посвятили в истинную природу взаимоотношений покойного короля со своими сановниками, но Таммарон, будучи сам отцом четырех детей, заявил, что в такое время малыш должен оставаться с матерью, будь он хоть трижды король, и даже обычно непреклонный Ричард, у которого самого сын был всего на год старше Оуэна, согласился, что, хотя бы на ближайшие дни, юного короля не следует разлучать с матерью, в особенности, когда ожидалось возвращение похоронного кортежа в Ремут, встреча его на ступенях собора, а затем и державные похороны. Хьюберт согласился.

Возблагодарив Господа за эту маленькую милость, Микаэла позволила препроводить их с Оуэном обратно в королевские апартаменты, и сама принесла туда рыцаря, изображавшего дядю Катана, тогда как Оуэн крепко сжимал в руках папу-рыцаря. Как только они с Оуэном оказались в гостиной, она избавилась от вуали и короны, попросила Райсиль распустить ей волосы по плечам, так, как это больше всего любил Оуэн, и нагнулась, чтобы обнять малыша.

В опочивальне она с благодарностью обнаружила, что леди Эстеллан с прочими придворными дамами оставили ей легкий завтрак, - ведь перед этим Микаэла так и не смогла ничего поесть. У нее самой по-прежнему не было аппетита, но зато малыш Оуэн перекусил с удовольствием, позаботившись о том, чтобы и папа, и дядя Катан, и их лошади, получили понемногу хлеба и сыра. Когда он наелся, Райсиль помогла Микаэле снять с него сапожки и алую тунику, а затем уложила маленького короля поспать, после того как, сочувственно поцокав языками и повосхищавшись мужеством маленького короля, удалились все придворные дамы, Райсиль попросила королеву тоже ненадолго прилечь.

- Вы не меньше его нуждаетесь в отдыхе, - прошептала она, помогая королеве снять верхнее платье. - И ни о чем не тревожьтесь, я все прочту в вашем сознании, пока вы спите, а затем позабочусь и о маленьком короле.

Этот отдых пошел ей на пользу, и когда она проснулась, то с радостью осознала, что осталось вытерпеть всего несколько часов, прежде чем наконец наступит вечер. Няня Оуэна с помощью пажа перенесла в материнские покои остальных рыцарей и маленькую черную тунику, и Микаэла до самого ужина сидела молча, наблюдая за тем, как играет ее сын. Вытащив из ивовой корзины рыцарей, он устраивал засаду для злого принца… И сама эта игра, и черная туника казались слишком мрачными для столь маленького мальчика, но королева прекрасно сознавала, чем вызвана подобная серьезность.

После ужина Микаэле позволили самой выкупать малыша, и она с радостью занялась этим, поскольку ее уже давным-давно отлучили от этой обязанности. Позже, когда мальчик заснул в ее постели, которую она прежде делила с его отцом, она опустилась на колени, погладила его по черным, как смоль, волосам и прошептала слова молитвы. Под сердцем у нее ждал своего часа второй ребенок, но именно этому мальчику предстоит научиться выживать под властью регентов в ближайшие дни, недели и годы. Очень скоро ему придется пойти по стопам отца и взять на себя всю тяжесть наследия Халдейнов.

А завтра ему предстоит увидеть, как тело отца в гробу доставят из Ремута. Хьюберт после ужина явился сказать ей, что кортеж прибудет вскоре после полудня. Новость эта омрачила весь остаток вечера, и она постаралась уйти спать пораньше, попросив Райсиль подарить ей глубокий сон без сновидений.

Поутру они получили известие, что процессия, вероятно, достигнет собора около трех часов. С самого утра Микаэла вновь надела траурное платье, но волосы пока оставила распущенными ради Оуэна и все утро провела у окна, любуясь садом, пока сын у ее ног играл со своими рыцарями. На черной похоронной тунике ярким пятном выделялось Кольцо Огня на золотой цепочке. После завтрака она позволила Райсиль убрать волосы в прическу, накинула вдовью вуаль и надела державную корону с переплетенными крестами и листьями.

В два часа за ними пришли Таммарон с Ричардом, и это не слишком напугало мальчика, поскольку он знал обоих мужчин, но когда король с матерью оказались на ступенях парадного зала, то почетный караул Custodes тут же встал по стойке смирно с таким топотом, грохотом и лязгом оружия, что малыш Оуэн невольно оступился и зарылся в материнские юбки.

- Ничего, ничего, милый, - прошептала Микаэла, нагнувшись, чтобы приободрить его, в то время как граф Таммарон жестом показал ей на носилки под балдахином, что ожидали у подножия лестницы. - Эти люди просто хотят поприветствовать тебя. Сегодня многие будут делать то же самое. Ты помнишь, как вчера сановники целовали тебе руку?

Он неуверенно кивнул.

- Ну вот, а солдаты выражают свое уважение, лязгая оружием, потому что именно так они служат тебе - своей силой и отвагой. А теперь подними головку и возьми маму за руку, как вчера. Смотри, мы поедем в этом замечательном паланкине архиепископа. Тебе никогда не хотелось прокатиться в одном из них? Я об этом давно мечтала!

Успокоив сына, Микаэла медленно спустилась по ступеням, и он забрался в роскошный паланкин с достоинством бывалого придворного. Правда, оказавшись наверху, тут же растерял всю свою невозмутимость и схватил мать за руку.

- Высоко, - прошептал он, стискивая в руках папу-рыцаря.

- Да, немножко, - согласилась она. - Но зато смотри, как отсюда хорошо видно.

Поначалу паланкин неуверенно подпрыгивал, но затем движение сделалось более мягким, когда лошади, наконец, принялись шагать в ногу. Будучи коннетаблем замка, Ричард ехал рядом с ними с конным эскортом своих людей в доспехах цветов Картана. Таммарон держался рядом с Оуэном, а сэр Ронделл - неподалеку от Микаэлы. Позади следовали рыцари Custodes. Всю дорогу толпа, собравшаяся на улицах, молча провожала их взглядами. Мужчины ломали шапки при виде маленького короля, а многие женщины плакали, умиляясь его юному возрасту и сожалея об утрате, постигшей их всех.

Когда они, наконец, подъехали к ступеням собора, там их встретил архиепископ Хьюберт вместе с епископом Альфредом, которого прежде прочили в архиепископы Ремутские, а также аббат Секорим, который теперь был самым вероятным кандидатом на сей пост. Там же ожидали клирики с факелами, кадильницами и огромным распятием, украшенным драгоценными камнями, но Хьюберт сразу отвел королеву с сыном под крышу собора, подальше от солнечных лучей, чтобы переждать в прохладе баптистерия, пока похоронный кортеж не покажется в поле зрения. В соборе было полно богато одетых мужчин и женщин, и Оуэн принялся с любопытством наблюдать за ними.

- Мама, а эти люди что, пришли сюда ради папы? - шепотом спросил он.

- Полагаю, что да, - отозвалась она.

«И для того, чтобы узреть своими глазами этого малыша, который станет их новым королем», - подумала она про себя, вновь охваченная жалостью к нему… и к самой себе.

- Почему бы тебе не посидеть тихонько со мной рядом, пока архиепископ не вернется за нами? Давай помолимся за папу.

Они прочли несколько молитв, и Оуэн вновь принялся играть со своим рыцарем, когда за ними, наконец, пришел лорд Таммарон.

- Пора, ваше величество, - произнес он шепотом, и стражники Custodes у входа вытянулись на караул. - Сир, прошу вас, пойдемте со мной.

Оуэн напряженно вскинул голову и протянул матери руку, с серьезным видом шествуя с ней вместе вслед за Таммароном, который прикусил губу, чтобы не выдать своих чувств при виде маленького короля.

Хор затянул латинский гимн, едва лишь Микаэла с сыном вышли на солнце, и она увидела процессию, приближающуюся к ступеням собора. В числе первых ехал ее брат Катан, рядом с ним Ран с Манфредом, а позади, в окружении рыцарей Custodes, под огромным распятием и стягом Райсема, лошади везли дроги с укрытым черной тканью гробом. Она видела отблески солнца на его мече и короне, и слезы затуманили ей глаза. Она стиснула руку сына, не сводя взора с приближающегося кортежа.

Первые всадники уже начали спешиваться. Ран с Манфредом вместе с Катаном двинулись по ступеням собора, в сопровождении пары рыцарей Custodes. Брат ее выглядел ужасно. Он осунулся, похудел и побледнел за то время, пока она его не видела, но, по крайней мере, он вернулся домой живым.

Она перевела взгляд на Рана с Манфредом, которые в полных доспехах с самодовольным видом преклонили колени у ног Оуэна и поцеловали его маленькую ручку, а затем, невозмутимо поприветствовав Таммарона, расступились, чтобы дать дорогу Катану. Тот сумел выдавить на губах ободряющую улыбку в адрес маленького племянника, когда склонился над рукой мальчика, но когда он поднялся, чтобы обнять и расцеловать сестру в обе щеки, она увидела, что зрачки его остаются расширенными даже на ярком солнце. Так, значит, он одурманен… Это объясняло и его внешний вид, и замедленность движений, и то, что он, казалось, с трудом удерживается на ногах. Все эти признаки были ей слишком хорошо знакомы, ведь она помнила, как то же самое было с Райсемом много лет назад. Она попыталась поддержать его под руку, предлагая мысленно свое утешение и поддержку, но он не впустил ее в свой разум, остекленевшим взглядом уставившись на гроб Райсема, который сейчас уже начали опускать на землю подоспевшие стражники.

Со слезами на глазах, Микаэла наблюдала, как священники воскуряют благовония над гробом мужа и окропляют его святой водой, и услышала молитву Хьюберта, который взывал к святым и ангелам, дабы они пришли на помощь Райсему и явили душу его пред всемогущим Господом.

- Suscipiat te Christus, qui vocavit te… - выпевал Хьюберт. - Да примет тебя Христос, который призвал тебя, и пусть ангелы вознесут тебя на лоно Авраамово.

«А ведь так оно и было, знаешь, - донеслась до нее мысль Катана в тот миг, когда он стиснул ей руку. - Ангелы явились за ним… Точнее, это были архангелы… Те же самые, что пришли в ту ночь, когда он получал свою магию. Их призвал отец Кверон, я точно знаю, что он упокоился в мире, Мика…»

- Requiem aeternam dona ei, Domine, - выводил Хьюберт, - et lux perpetua luceat ei…

- Offerentes earn in conspectu Altissimi…

Ошеломленная и обрадованная этим известием, с глазами, туманящимися от слез, Микаэла каким-то образом сумела дожить до конца церемонии, последовав за гробом мужа в притихший собор. Катан поддерживал ее под правую руку, а Оуэн цеплялся за левую. Саркофаг несли королевские сановники, Таммарон, Манфред, Ран, Ричард, - а также лорд Эйнсли и сэр Ронделл, поскольку Хьюберт и Секорим не могли в этом участвовать.

Облака благовонного дыма окружали их, и путь показался Микаэле гораздо, гораздо более долгим, чем обычно. А ведь ей не так редко приходилось проделывать этот путь по нефу собора. Радостнее всего, когда она давала брачный обет человеку, за чьим гробом следовала теперь; а труднее всего, если не считать сегодняшнего дня, было идти за ним в день коронации, сознавая, что он должен будет принести перед Богом клятву, которую ему никогда не позволят сдержать.

Хор затянул гимн, обещая воскресение и спасение, и сановники поставили гроб на заранее подготовленный катафалк, а затем установили по местам похоронные свечи: толстые, желтые столпы, закрепленные в шести высоких серебряных подсвечниках, по три с каждой стороны. Хьюберт вознес очередную молитву, после того как сановники преклонили колена за спиной у королевы и маленького короля, а затем вновь окропил гроб святой водой и воскурил благовония, отчего Оуэн едва не расчихался.

После Таммарон с Раном принесли державную корону и скипетр, лежавшие на алтаре. Ран положил жезл из слоновой кости, украшенный золотом, рядом с мечом Халдейнов, а Таммарон возложил державную корону на гроб вместо простого обруча, в котором король отправлялся в Истмарк. Этот обруч он, опустившись на колено, вручил королеве.

Она негромко поблагодарила его и прижала обруч к груди, затем, вместе с Оуэном и Катаном опустилась на колени в изголовье гроба под звуки продолжающихся молитв, и вместе со всеми собравшимися шепотом повторяя должные ответы. Лишь теперь, взяв в руки тонкую корону Райсема, которую не столь давно сама возложила на его шлем, она начала по-настоящему осознавать, что он мертв. Разумеется, не его вечная душа, ибо Катан заверил ее, что душу Райсема вознесли к Господу архангелы, и все равно она оплакивала ту его смертную часть, что лежала сейчас в дубовом гробу, то тело, которое никогда больше не сожмет ее в объятиях…

Когда все было кончено, она негромко рыдала, но скорее во власти печали, чем от душераздирающей скорби. Таммарон вместе с мастером Джеймсом приблизился к ней, когда процессия двинулась к выходу, но она заверила обоих, что все будет в порядке, и Катан сопроводил ее с сыном к выходу, где уже дожидалась свита.

По счастью, на паланкине опустили занавески, так что они с Оуэном могли укрыться от любопытных глаз по дороге в замок. Кроме того, ткань приглушала звуки, доносящиеся снаружи: мерное постукивание лошадиных копыт по камням мостовой и гул толпы, запрудившей улицы.

- Мама, - прошептал Оуэн чуть погодя, прижавшись к ней и стискивая в руках папу-рыцаря. - Папа ведь на самом деле не был там, в ящике, правда?

Она удержалась от улыбки, гадая, не мог ли он уловить отголосков ее собственных мыслей.

- Нет, милый, там было его тело, но теперь это просто пустой дом. Его душа, самая важная часть, ушла к Богу.

Он отодвинулся от матери, взглянул себе на грудь, а затем вновь поднял глаза.

- А это мой дом, да, мама?

- Да.

- А когда… когда я сплю, моя душа тоже выходит из дома?

Она ненадолго закрыла глаза, пытаясь представить себе картинку, понятную для четырехлетнего мальчика и которая не напугала бы его.

- Некоторые люди говорят, что да, но ты не должен бояться засыпать, милый. Мы всегда возвращаемся в свое тело, пока не придет время Богу позвать нас к себе. Говорят у нас есть серебряная ниточка, которая привязывает душу к телу. Это волшебная нить, которая может растягиваться до самых пределов земли, но всегда возвращает нас обратно, когда приходит час. Когда человек стареет, ниточка начинает перетираться и рвется. Когда она порвется совсем, тогда человек уходит к Богу.

- Но папа не был старый, что случилось с его серебряной ниточкой?

- Ну, иногда, когда мы сильно болеем или тяжело ранены, нить обрывается. Когда такое случается, то приходят ангелы и уносят душу к Господу. Так случилось и с папой, можешь спросить дядю Катана. Он говорит, что видел ангелов своими глазами.

- Правда? - Оуэн сердито топнул ножкой. - Он видел, как ангелы забрали моего папу?

- Они сделали это не со зла, - поспешно поправилась она. - Такая у ангелов работа - охранять нас и беречь. Но папина ниточка уже порвалась. Его тело очень сильно болело, вот поэтому ангелы и пришли забрать его к Богу.

- А-а…

Гнев Оуэна на злых ангелов тут же улегся, когда он принял объяснение матери, и мальчуган затих в ее объятиях, укачивая на груди своего рыцаря. К тому времени, когда паланкин остановился во дворе замка, он уже крепко спал, и Катан, отдернув занавески, взял задремавшего ребенка на руки.

- Пусть спит, - прошептал Катан, когда Микаэла попыталась возразить, что он еще слишком слаб для этого. - Ничего, я отнесу его. Он совсем не тяжелый.

Ему это было дозволено, хотя, разумеется, не в одиночестве. Манфред с Таммароном последовали за ними до самых королевских апартаментов. Как только Катан уложил мальчика в материнскую постель, Манфред, согнув палец, поманил его из дверей.

- Могу ли я хоть немного побыть с сестрой… Прошу вас! - взмолился Катан.

- Это подождет. Мы должны идти вниз.

- Хоть пару мгновений. Я хотел передать ей кое-что на память о муже.

- Что еще? - воскликнул Манфред и ворвался в комнату, волоча за собой смущенного Таммарона.

Дрожа от волнения, ибо он опасался, что другой такой возможности ему не представится, Катан торопливо достал из кошеля на поясе сложенный носовой платок и извлек оттуда Глаз Цыгана.

- Это одна из королевских регалий Гвиннеда, - промолвил он, положив серьгу в протянутую ладонь. - Надо будет проколоть мальчику ухо, чтобы он мог носить ее.

«И сделай это как можно скорее», - сумел он передать ей во время краткого телесного контакта.

Она кивнула и сжала ладонь, а Манфред дернул Катана за рукав.

- Совет требует вашего присутствия, сэр Катан. Не заставляйте меня просить вас еще раз.

Внутренне съежившись при мысли о том, что ждет его впереди, Катан сунул сестре в руку фибулу Халдейнов, по-прежнему завернутую в платок.

- Он также просил передать тебе… Милорд, это личное! - воскликнул он резко, когда Манфред попытался отнять брошь у королевы. - Это просто застежка с его плаща, подарок королевы мужу после рождения принца Оуэна. Неужели вы не позволите ей хоть это напоминание об их любви?

- Манфред, оставь их в покое, - устало произнес Таммарон. - Ваше величество, прошу вас простить лорда Манфреда. Похоже, манеры его значительно ухудшились после этого путешествия. Манфред, совет, несомненно, пожелает задать вопросы и тебе, а не только сэру Катану. Вы оба пойдете со мной, или мне позвать стражников?

- Не смей на меня давить, - проворчал Манфред, разворачиваясь на каблуках к дверям. - Драммонд, пойдем, или ты еще об этом пожалеешь.

Понурившись, Катан двинулся к выходу.

- Если мне позволят, я постараюсь вернуться к ужину, Мика. Да хранит тебя Бог, сестрица.

- И тебя, мой дорогой брат, - прошептала она, когда дверь за ними закрылась.