Глава 16

— … да и какая у этой Элды фигура? Страхолюдина. Дылда в платье. Она и вкуса в нарядах не знает: фамбарушки попышнее навесит, прикроет ими свои тощие формы и…

— Марит.

— …фланирует по здешним дорожкам. А на весенний Равнодень так и вовсе…

— Марит! Да мать же твою! Марит.

Девушка растерянно замерла на вдохе:

— Ой, монна Зоя. Так о чем мы?

— О моих выпирающих формах, — хмуро уставилась я на нее через стол. — Да только тебя куда-то сносит все время… Так, к чему это? Ты ж меня уверяла, что «эксперт»?

— Конечно, — шустро отмерла та. — Я здесь уже много всего навидалась и наслушалась… Значит, «завыпирали»? И «заныли»? — я еще раз прощупала. Марит подперла пальчиком губы. — Ага… Ну, если не к «женскому проклятью», то… Святая Мадонна! Будь славен твой…

— Я в тебя грушей брошу.

— Следующий признак: тошнота на какой-то запах. Полоскать позже начинает. И здесь до этого обычно не доходит, — скосилась она на меня. — Вас же, монна Зоя, тошнит?

— А может это быть, например, от прежнего удара в лоб?

— Может. Только не после того, как даже синяк на лбу пожух… Еще беременные могут постоянно спать. Или постоянно злиться.

— Да что ты? Я всегда такая. И «постоянно спать» не хочу.

— Ну-ну…

— Это — от безделья.

— Как скажете, монна Зоя. Не я же из нас двоих…

— А это, Марит — еще очень большой вопрос.

— Так его при вашей фигуре лишь месяца через три смогут разглядеть.

— Что?

— «Большой вопрос». Он у всех по-разному растет. Да только тоже, не здесь.

— Это ты к чему опять повторяешь?

— А, не знаю еще, — дернула девушка плечом. — У вас надо будет спросить: хотите вы этого ребеночка или нет? А?..

А вот это, весьма… О-ох… И лучше не думать. Да как это сделать, если так «угораздило»? Родить своему любимому мужчине долгожданного первенца. Притом, что сама ему, пока — неизвестно кто. Даже, невзирая на его убежденье в главенстве для ребенка отца. И наплевав на вероятность вообще без обоих остаться. И все равно, я бы… Зачарий… «Поэтому, мое полное имя даже в расшифровке не нуждается…». Я ведь в первый момент о нем даже не вспомнила. И сколько там дней прошло с той ночи у озера?.. Как раз, чтобы успеть… «зачать»…

Два разных мужчины. И оба друг друга ненавидят. Хороший «подарок» обоим. Кого ж «осчастливить»? Виторио? «Я беременна, но, не уверенна, что отец — ты, любимый». И даже, если б он мне в ту ночь объяснился и замуж позвал, как мне туда идти после «такого»? Ведь я буду ЭТО знать. Да и он, тоже, хотя бы, догадываться…

А теперь мой бывший будущий муж: «Здравствуй, Зача. Дело в том, что я тебя больше не люблю. И вообще скоро рожу. И, возможно, не от тебя, а от своего нового опекуна». И вот тут, в апофеозный момент, «проявляется» мой третий мужчина — Арс, в дом которого я с этим «подарком» припрусь. И он меня любит, конечно. Но, вот, простит ли? Поймет?.. Да, Зоя. Ну ты и дура… А ведь к ним еще надо вернуться. Из-за этих заборов и роз. И, есть ли она у меня, эта «дорога назад»?..

— Монна Зоя, вы мне так и не ответили?

— Конечно… хочу, Марит. Я, ведь — сирота. И я очень хочу сама стать кому-нибудь мамой, — только мне лишь странно чуть-чуть, что мысль эта пришла именно здесь и сейчас. Но, это уже — неважно. Это — лишний вопрос. Тем более, на самый «главный» я себе только что им же ответила: зачем я тем утром от него ушла.

— Так это у вас вряд ли выйдет. И родить и сбежать.

— Что… совсем безнадежно?

Марит сочувственно со своего конца стола скривилась:

— Угу. И чревато к тому ж. Хозяйка беременность не хуже мага чует и сразу меры принимает. А про «сбежать»… Как-то по прошлой осени, пробовала одна махнуть наружу. Она такая несчастная была. Еще и до того, как попробовала — от «рубашечников» здесь, в Розе Бэй, скрывалась.

— От кого?

— От бенанданти. Они хотели ребенка у нее забрать. Конечно, когда он родится. У бенанданти ведь считается, что, если отец — из клана, то и дети его непременно тоже должны…

— Понятно, — сглотнув слюну, отметила я. — И что было дальше?

— С той несчастной?.. Ну, наша хозяйка, как только узнала, кто будущий отец, довела дело до конца — дождалась положенного срока, а потом сама ребенка, девочку, «рубашечникам» сдала. Прямо отцу на руки.

— А мать как же?

— А она следом за ними хотела. Много раз. Потом, смирилась со временем и…

— И что?

— Розанера. Так ее здесь зовут.

— Мама моя…

— Угу.

— Что, и совсем, никак?

— Это вы про побег?.. Бесполезно.

— Но, ведь у этой, как ее, «Розы в пепле»…

— Соттолы?.. О-о, — свела губы в трубочку Марит. — Так она ж, с помощником? Он здесь такой шум устроил. Хозяйка, говорят, после всю охрану сменила. Вместе с прежним начальником.

— С помощником, значит? — да где ж его теперь, этого…

— Монна Зоя!

— Что?

— Я не смогу.

— Что, Марит?

— Да вам помочь. Мне ведь тут еще работать. К тому ж… ну, у меня… — раздула она ноздри. — дружок — из них же, из охраны. И как я его под «такое»?

— Угу… Я поняла. Дружки, они разные… бывают. Я сама, Марит, что-нибудь придумаю.

— Сами?!

— Сама. Ведь, как там бабушка твоя говорит?

— Святая Мадонна! Будь славен твой плод, возрождаемый в каждом женском чреве! — дуэтом процитировали мы мудрого автора. И на душе сразу стало светло.

Ну и пусть будущий отец пока неизвестен. Ну и пусть, со мной самой судьба решила «круто сыграть». Этот ребенок — еще и мой. В первую очередь — мой. Вот на том мы с судьбой и сойдемся:

— Только, у меня к тебе одна просьба будет, Марит.

— Клянусь этим же Божественным образом, монна Зоя — никому. Даже, под страшной пыткой.

— Угу, — надеюсь, «пытка» эта будет молчаньем…

Да мне бы и самой… помолчать. Тем более, в нынешнем «положении». Однако не получилось. И ведь, что обидно, только с «положением» этим смирилась. «Расставила приоритеты», как говорил мой учитель. Ох, как же он сейчас далеко. Так далеко, что и полетом мысли долететь очень сложно. Даже если вскинуть глаза к закатному, розово-синими полосами, небу.

— Монна Зоя, я за вами… пришла, — лицо растерянное и голос с придыханьем.

— Куда это, Марит? На ночь глядя?

— К хозяйке.

— Так, ты говорила, она завтра…

— Так, кто его знал? — с душой выдохнула та. — Еще коней даже не выпрягли, — неужто, на таком расстоянии «почуяла»? Да не-ет. — Монна Зоя, — Марит заполошно подскочила к окну и ухватила угол передника. — Мой вам совет, чтоб, ну, не распознала: ведите себя, как обычно.

— Угу, — скосилась я на ее перебирающие пальчики. — Это сложно — она ж не в курсе, как я себя «обычно веду». Мы с ней, можно сказать, и не виделись… полноценно. Только…

— Так это для вас — шанс!

— Что?

— Шанс не распознать в вас различья. Монна Зоя, вставайте, пошли. Она, когда долго ждет, очень злится.

— Да мать же твою.

— Вот. И без этого тоже, пожалуйста.

— Да, спасибо, — и, подскочив с подоконника, одернула на груди платье. — Уф-ф. Пошли.

Из длинного, очень длинного коридора, казалось, в этот час уже отошедшего в сон, мы, через распахнутые створки, вышли в светлый холл соседней, «гостевой» половины. Впервые с моего здесь появления. А потом, по новой, левой ветке, в полном молчании уперлись в высокую закрытую дверь. У меня, на тот момент иссяк и запас хладнокровья и фантазии в тщетных потугах угадать цель такой срочности. Так что, самое время — узнать о ней лично… Робкий стук в темное дерево: «Монна Фелиса, можно?» И меня, как пенделем, этой же дверью сзади и наподдало… Вот оно, значит, как…

— Вот ты, какая, Зоя, — начало уже впечатлило. Однако ясности… — Проходи ближе, садись. У меня после дороги ноги затекли. Я их, с твоего позволения… — и чем-то там «б-бульк» под огромным письменным столом. — Чего встала то?! — еще один «пендель».

Я и — отмерла. От немыслимо красных в золотых узорах стен (это, после тошнотного то розового), невыносимо терпких благовоний (после навязчивой приторности) и странно-красивой женщины. Это я, как художница сейчас попыталась (сработал рефлекс). Ведь, если лицо здешней хозяйки «разбирать по частям»: нос картошкой, губы капризно тонкие, глаза — слишком близко. Хотя, при полном «комплекте»… В общем, «подмалёвок весьма удачно доработан». И даже, гладко зачесанные назад темные волосы (напомнившие мне Сусанну), которые оголили, высокие по-мужски залысины, общей картины не портили. Наоборот, предавали ей какое-то «осмысленное величие», в разы увеличив лоб. Что же касается возраста, то и здесь… от тридцати пяти и до… хоб его…

— Куда мне можно… присесть? — замерла уже сбоку от могучего стола.

Монна Фелиса грациозно ткнула пальцем в низкую банкетку рядом:

— Сюда, — и новый изучающий взгляд… Да чтоб их, эти местные платья — и «формы» свои спрятать некуда. — Отчего так волнуешься?

— Я?.. За свою судьбу переживаю. Это ведь здесь — нормально?

— Ну-у, — откинулась дама в кресле и, выдержав паузу, сцепила перед собой, водруженные на боковины руки. — Нормально… И какой ты видишь свою здесь судьбу?

— Пока, в розовых тонах. Может быть, вы мне ее «дорисуете»?

— Дорисую? — усмехнулась монна Фелиса. — А почему бы и нет? Только, для начала, расскажи мне о себе.

— Для начала, о чем? — уточнила и я, в свою очередь.

— Да, откуда ты? — б-бульк.

Я тут же скосилась вниз — на погруженныево внушительную фарфоровую вазу дамские ступни… Ну, надо же, какой «стиль»? А груши с яблоками у нее в чем тогда лежат? В ажурном золоте?

— Я… с северного побережья, — и вновь вперилась ей в глаза. Та, напротив, собственные отвела:

— С северного?.. М-м. Берега, омываемые лазурным Морем радуг. А там сейчас, наверное, не такая нестерпимая жара, — произнесла, даже со вздохом. — Как я жару не люблю… Скажи, Зоя: правду говорят, будто у вас кипарисы выше?

Ну, ничего себе — поворот в беседе:

— Не знаю, монна Фелиса. Я здешние оценить по высоте не успела.

— Да что ты?.. А розы? Я слышала, в одном из прибрежных заповедников с вашей стороны вывели новый сорт — «Ночная красавица». Синие, как камень палатум. Интересно: правда или нет?

— Не знаю. Мне розы не нравятся.

— Неужели? — и вполне искреннее изумление. — А какие цветы тебе нравятся?

— Луговые. В них больше жизни.

— Больше жизни?

— Ну да. Их ведь не поливают каждый день и от сорняков не полют. А они все равно растут. Особенно, маки и тюльпаны. А еще…

— О-ох… Мои ноги, — вдруг, скривилась дама. — Зоя, ты умеешь ступни массировать? — и опять: б-бульк, бульк.

— Не-ет, — вконец ошарашено выдала я.

— Очень жаль… Эта нестерпимая жара и эта ужасная… дорога, — будто задумалась она. — Тогда, знаешь что?.. Иди.

— Куда?

— Назад, к себе.

— А как же…

— Твоя дальнейшая здесь судьба?.. Я ее обязательно решу. Только, дай мне время подумать… Иди, Зоя! — и потянулась рукой к колокольчику на столе…

Ну, я и пошла… Впереди. Пыхтящая от любопытства Марит — сзади. И как она до двери нашей не лопнула?

— Монна Зоя, ну что?

Я же в ответ, лишь скривилась:

— Не знаю.

— Не знаете?.. Так, о чем вы с ней говорили?

— О чем? О кипарисах, цветах, жаре и…

— И-и?

— И… Марит, погоди… — и шлепнулась на кровать…

Нелепость какая-то… Несуразность. Полное отсутствие смысла… Но, ведь, он обязательно должен быть… Моя натренированная зрительная память со странной навязчивостью, возвращалась к этой несчастной вазе. Используемой с явным презреньем… Широкая, как супница, белая ваза, с волнами загнутыми краями… Очень тонкий глянцевый фарфор. А на нем… Что там, сбоку на нем?.. Клеймо мастерской. Ба-бах!!!.. Ну ты, Зоя, и дура! Хотя, теперь я уверена — именно «дурость» меня и спасла…

Когда мне стукнуло тринадцать девических лет, многие мои сверстницы уже вовсю вертели романы. Мужская ж гимназия — только улицу перейди. Находились кавалеры и мне. Да только, ненадолго: часть сразу «выбраковывал» Арс, остальных — я сама, совсем не теми страстями живущая. Но, однажды вышел один инцидент — рядом, в магнолиевой аллейке. Там много тенистых мест, в которых можно просто после занятий болтать. Ну, мы с одноклассницей и болтали. Пока к нам на скамейку не подсели два смельчака в «соседских» гимназических кителях. Скоро завязалась беседа. Да хотя, какие там разговоры, если ухаживающей стороне — ровно по столько, по сколько и нам? Но, в тот день просто «погодной темой» не обошлось:

— А скажи-ка нам, Зоя, что такое: «менархе»[29]? — и шеи навытяжку оба. Видно, вопрос и в правду, важен.

Я в ответ так же важно напыжилась (не хотелось в грязь лицом ударять, раз такой поворот с «погоды»), но воссоздать из «дырявого» гимназического курса данное слово так и не смогла. А вот моя одноклассница, отчего то, вмиг заалелась.

— Я не знаю. Пира, а ты? — и на нее — полный надежды взгляд.

— Нет… Понятия не имею.

— А-а, ну, ладно. Мы тогда… до свиданья, — и в полном разочаровании отчалили…

Что такое «менархе» я, все-таки, после, узнала. Правда, от озадаченной Люсы. А вот «любознаты», еще чуть позже узнали, что такое «двойной подсвет». Правда, от злющего Арса. И вообще, к чему это всё?.. К моему полнейшему невниманью и незнанью многих житейских вещей. Значит, дурость, она, иногда… выручает.

Как и теперь. Когда я с большим опозданьем, наконец, сопоставила два овальных клейма: на белой недавней вазе и том блюде, с которого мы с Виторио уплетали бананы… «А какое у вас «дело»?.. Фарфоровое, Зоя. У Вито своя большая мастерская в Диганте. Там делают очень тонкий красивый фарфор…» Мама моя… Она ж меня, едва ли ни носом в это их «дело» совала. Но, вот, зачем?..

— Монна Зоя, вы меня не пугайте.

— Что… Марит?

— У вас сейчас сделалось такое лицо.

— Угу… А скажи мне: твоя хозяйка, монна Фелиса, она — очень умная?

— Моя хозяйка? — непонимающе хлопнула та глазами. — Да, очень. Иначе б не смогла с такой, как ее… репутацией заведенья так долго им управлять. И с властями дружить.

— И долги не прощать.

— Какие «долги»? Это вы — про свой сюда?

— Не знаю, Марит. Только… — хмуро уставилась я в темень за окном. — У меня, вдруг, такое чувство возникло, будто к местным каменным заборам еще и потолок прирос. Из этих хобьих розовых роз…

Под равнодушной к земным красотам луной розы воняли не так вдохновенно. Видно копили силы к рассветной росе. Но, мне сейчас было, не сказать, чтоб без разницы. Просто, совсем не до них. Я сегодняшней ночью вышла на дерзкую первую разведку… И куда там разведчики на разведке идут? Наверное, по ранее намеченному курсу — к забору. Нет, к воротам в заборе. И махнула с подоконника в траву. Оказалось — довольно высоко. Но, разведчики — люди смелые. Так что, пригнувшись, потрусила дальше. Вдоль белёной стены, выпрямив спину лишь за ее углом. И сразу стало весьма интересно… Хорошо видные отсюда, обе части Розе Бэй напомнили сейчас Вананду: одна — погружена в лунную ночь, другая — щедро расцвечена фонарями. И чтоб лучше ее рассмотреть, я даже на каменный вазон взобралась. Со всеми мерами предосторожности…

— Ай-й… Да чтоб вам навек своими шипами… втянуться. Ай-й.

— Мартын!

— Ась?!

— Глянь, чё за шебуршанье на порубежной!

— Мама моя…

Всё, что я успела оценить, когда бежала обратно — охрана у разделяющей изгороди надежная. И от собственного окна двинула теперь в противоположную сторону, по уже знакомой тропинке. Она ведь тоже — к забору. Хотя…

Влажно хрустящий под ногами гравий, очень скоро ручейком нырнул влево — к загону с павлинами. Я — опять свернула в траву. И, обогнув очередные колючие клумбы, оказалась в аккурат перед бывшей конюшней. Она казалась теперь черным пятном, очерченным по краям серыми каменными уступами. Я еще раньше их разглядела (выбрав для «графической» Марит задним планом), эти неровные «ступени», ведущие прямиком вверх. К заднику из забора. И сейчас вознамерилась… Вознамерилась… Не так-то это и просто. Видно, здешняя хозяйка, ко всем своим талантам, еще и сверх бережлива — камни, не скрепленные должным раствором, разъезжались под ногами, норовя так и бухнуться вниз… Может, это место само развалилось? Какой-нибудь пони свой блохастый бок о стену потер… Но, все ж, взобралась. И, замерев на широком углу, обозрела открывшуюся перспективу… Лететь долго. Потому как сразу за кладкой начинался обрыв с далекими огоньками домов внизу среди длинных рядов винограда. Хотя, если взять длинную-длинную веревку и закрепить ее за что-нибудь… И тут я прищурилась вниз… Да так и замерла, выгнув шею: в конюшенные развалины сбоку от меня юркнули двое. Очень живенько так… Мама моя. Вот же вляпалась.

— О-о, погоди.

— Бу-бу-бу, бу-бу-бу, — едва различимым басом. Потом опять:

— Да погоди же. Хи-хи…

И дальше по отработанной, видимо, схеме, потому как единственно понятой мною мужской фразой стала:

— Тихо, Элда. Эта трехногая рухлядь скрипит… — ага, вы б еще на клавесине… а вот голос-то мне знаком. Впрочем, как и приснопамятное женское имя.

Однако судьбу мою данное знанье не изменило. Пришлось у себя наверху залечь и замереть. Постепенно и глаза к темноте привыкли. Вот только б ветром не сдуло, и здешняя шаткая кладка не подвела. А то, присоединюсь в самый…

— А!.. — что, уже всё?!.. Ну, так я себя поздравляю. Не тебя, Элда. И, дождавшись такого же шустрого бегства, задним ходом попятилась вниз.

Да… Разведчица из тебя, Зоя… Ну, ничего — это, лишь первый мой опыт…

— И чтоб до такого додуматься?!.. Да как вы, монна Зоя на… на…

— Это — разведка была, — хмуро уточнила я, уперев подбородок в колени. Потом почесала нос. Марит еще раз тряхнула моим платьем:

— Так ведь теперь его — только в стирку. Рукава — в побелке. Подол — в паутине. А туфли… Монна Зоя?..

— По-видимому, это — земля.

— Ага. Из-под вашего окна. Где вы палку, к стене приткнутую оставили, — да-а… разведчица из меня… — Монна Зоя, мессир Леон очень ругался. Он обещал меры принять.

— Какие… меры? — махом вскинулась я. — Марит, так он что, в курсе…

— А как же? — раздула та гневно ноздри. — Весь ваш разведческий путь проследил вместе с ночными охранниками. Вы ж и траву истоптали и розы в вазоне за углом помяли и…

— А вот павлинов я точно не трогала.

— Каких павлинов? — выкатила Марит глаза.

— Да так. Видно тех, что тоже — в курсе… А что за меры то?

— Не знаю, — вздохнув, хлопнулась девушка ко мне на кровать. — Да только теперь все ваши «пути» будут строго под надзором… Монна Зоя…

— А-а?

— Чего вы теперь делать-то будете?

— Что делать? — скосилась я на нее. — Есть одна мысль.

— Письмо написать? — тихо произнесла Марит. — А что? В этом я вам помочь смогу через надежного человека. Только, надо быстро писать, потому как его хозяйка уже послала.

— Уволила, что ли? — безучастно буркнула я.

— С чего, вдруг? Он на задание после обеда отбывает. Разыскивать какого-то капитана, чтоб от нее письмо передать. Ругался так, — засмеялась и сморщила носик… Капитана?..

— А что за «капитан»?

— Не знаю… Тито говорит: «Где ж я его найду, когда у него корабль «Летуньей» называется? Вчера в столице был, а сегодня, может, где угод…

— Мама моя…

— Монна Зоя, вы чего? Вам что, поплохело? Тошнит?

— Ага… Нет… — и уставилась на девушку «страшным» взглядом. — Марит, мне очень-очень нужна длинная-длинная веревка.

— Зачем? — испуганно выдохнула та. — Монна Зоя, то — грех.

— Ты о чем?.. Я по ней вниз, в долину спущусь. Мне надо быстро. Или много-много простыней. Где у вас тут прачечная? Я все это спрячу в старой конюшне. Хотя, там — ненадежно. Туда по ночам приходят…

— Призраки?

— Что?!

— Приходят призраки?

— Марит, ты… уф-ф… — кажется, отпустило. — Любовники туда приходят, — уже вполне адекватно уставилась я на побледневшую деву. — Элда твоя, сильно стройная, и Никип. Я их сегодня ночью там…

— Не может этого быть! Нет!

— Марит, с тобой что?

— Нет, монна Зоя! Вам примерещилось!

— Да ты чего так раскричалась то? Я живых людей от призраков в силах пока…

— Нет!.. Нет. Нет, — и, подскочив с кровати, стрелой унеслась вон…

— Да хобья ж сила… Что же это в жизни моей такое… происходит?.. И что мне теперь самой с ней делать? Вазы опознавательные. Взгляды внимательные… И где же ты, любимый, с ней мог пересечься? — а потом, как громкий хлопок, вдруг, пришло понимание. — Он меня ищет… И теперь сам угодит в западню… Марит!.. Марит!!! — да где ж ее теперь искать?..

Загрузка...