Нарисую себе сына

Глава 14

Ночь «спокойной», как я ни старалась заснуть, не вышла. Истаяла в срок, и лишь озноб от своих сквозняков прихватить позабыла. Поэтому, из-под одеяла я вылазить не стала. Так и лежала теперь в койке, слушая, вместо прежней тишины, утренний скрип над головой. А пусть ходят… Ходит… пусть. Может, хоть под него вздремнуть получится?

— Монна Зоя! Доброе утро и капитан просил передать!

Видно, что, отосплюсь уже после «апофеоза»:

— Я вас внимательно слушаю, Рубен. Кстати, можете войти… И вам — доброе утро.

Старик, сразу от входа осмотрел меня воспитательно-прицельно и сдвинул брови:

— Нужный нам остров — на горизонте. И, может, крепкого кофе, монна Зоя?

— Я его не люблю. Передайте капитану: очень за него рада… Рубен. Я сейчас умоюсь и поднимусь. Ой. Поднимусь, умоюсь и поднимусь. В общем…

— Просто, встаньте. Я на стол в гостиной уже накрыл.

«Он на стол в гостиной уже накрыл». Ну, так я и вас, Рубен, поздравляю. А еще могу поздравить и… мама моя… Сусанна под моим удивленным взглядом, закинула в кресле ногу на ногу. И постучала опорной, обутой в огромного размера дамский сапожок. Я упрямо подняла глаза выше: ничего себе, штанишки, ни чета моим — «вторая кожа». А блузка… Там что — полный Ньюпван обожателей женских красот или я сама такая «неженственная»?

— Здравствуй, Зоя, — с нажимом огласилась красавица. — Как спалось, хотя, можешь не отвечать. Может, кофе?

Пришлось брать себя в руки:

— Я его ненавижу, — и подправила свой рубашечный воротник.

— Доброе утро, — захлопнулась за моей спиной дверь, явив, через секунду еще один образец «высокого вкуса». Да он, наверное, сразу с постели в этот наряд облачился: сапоги до колен, жилет «Сто один кармашек», а на…

— Кого это ты «ненавидишь»? — оторвала меня дама от хмурого созерцания.

— Это сейчас не имеет значения, — качнулся мимо капитан. — Зоя, садитесь за стол. Нам всем надо хорошо подкрепиться, — ага. А вот это, действительно, не мешало бы…

Потому что, сразу после обеда настроение мое взмыло, как птичка. И даже нависший темной горной глыбой остров я встретила с улыбкой, полной дерзкого вызова.

— Монна Зоя, вам… страшно? — это что, она со стороны так, что ли… — А меня с вами капитан не пустил, — Дахи, совершенно искренне насупился. Причем, глядя туда же, на тихий Ньюпван.

Насчет, «тихий», это я так сама себя успокаиваю: может та «песня» ночная одноразовой была?

— Монна Зоя, по-берегитесь! — а вот кто был бодр и жизнерадостен, так наш уважаемый боцман. Я же лишь шарахнуться успела от пролетевшего мимо над перилами большого металлического крюка на подвешенном тросе. — Сейчас шлюпку будем на воду спускать — ближе к земле подойти нельзя. Ох, я и забыл: в вашей каюте у двери сапоги приготовлены с носками. Капитан еще на материке купил. Так что — на экипировку, пока мы здесь управляемся.

— А без них как-нибудь?

— Да что вы?! Змеи, скорпионы и неизвестно какая растительность под ногами. Да и, вдруг, нам воду придется переходить, а вы…

— Я по-няла, — раздув ноздри, двинула я вон с палубы, услышав за своей спиной:

— У-у-у, и я всё это пропущу?..

И какой же ты счастливый от этого, Дахи…

Храмовый остров Ньюпван. Перламутрово-белый прибрежный песок. Серо-зеленые высоченные пальмы. Чернильные горы на заднем плане. И над всем этим — синее-синее небо. Зловеще-прекрасная панорама… Только, рисовать ее, почему-то, не хочется.

— О-ой, — клацнув зубами, дернулась я вперед.

Корабельная шлюпка напоследок качнулась и окончательно села носом в береговое дно. Тут же со своих гребных мест повскакивали все шестеро матросов и слаженно, уже из воды, протащили ее, вместе с оставшимися «седоками» еще дальше.

— Ну, вот мы на месте! — оптимизма у боцмана и здесь явно не убавилось.

Однако первым со скамьи поднялся капитан:

— Высаживаемся, — и махнул в воду вслед за своей командой.

— Вито! Здесь точно, не для моих сапог! — вскинула ему вслед руки Сусанна.

Я же решила выбираться наружу вполне самостоятельно.

— Яков!

— Монна Зоя. О-оп.

— А-а! — уже из боцманских крепких рук… Нет, я точно, «неженственная». А иногда, так приятно женщиной быть… Хоть напоследок. Да о чем это я?! — Что делаем дальше? Двигаем к лестнице? — огласилась уже стоя в глубоком песке.

Виторио, оторвав от меня изучающий взгляд (видно, задора в голосе все ж, не хватило), сунул пальцы в один из своих многочисленных карманов:

— Сейчас с картой сверюсь.

— А что, и такая есть? — решила я увесомиться полководческим взором вдаль.

— Есть, — качнул он головой, разворачивая свернутую бумажку. — В одной из купленных книг. Правда, приблизительная. Видно, уважаемый магистр не все здесь «бугры с бугорками» излазил. И по ней получается… — вот у капитана «полководческий взор» вышел куда натуральнее. — Высадились мы немного восточнее этого ориентира. Значит, сейчас двинем в нужном направлении вдоль берега.

— А что это за лестница, Вито? — скоро «двинула» сбоку от него, поправляющая сумочку, Сусанна.

— Южный подъем к главному храму острова. Если б мы бросили якорь напротив, то еще с корабля его разглядели. Но, с той, наветренной стороны, прибойная волна может быть очень большой. Так что, с высадкой рисковать… Зоя!

— Что?

— Я вас жду, — и остановился как вкопанный.

— Иду-у…

Так мы дальше все трое и шли. Следом — Яков. Замыкающими — матросы. Сначала, мили две, по полосе переплетенного выступающими корнями, песка. Под чахлой тенью береговых пальм. Потом, за капитаном, послушно вильнули вправо. И через десяток ярдов я запнулась об обвитый зеленью остроугольный камень, лежащий рядом с кучей точно таких.

— Зоя, ты и здесь себе под ноги не глядишь?

— Так не упала ведь? — пыхтя, одернула я рубаху после капитанских рук.

— Но, сильно в этом старалась.

— Девушки, а мы, кажется… пришли, — и все трое задрали головы из под пальм кверху…

Мама моя… И как Киприус Вист вообще разглядел в моем акварельном «праздничном торте» это… сооружение? Крутыми черными ступенями уходящее в далекую синь. Нещадно выбитыми, будто по ним падали и катились груды больших камней. Хотя, тот, об который я запнулась… Вполне.

— Я сейчас, — и первой подошла к самому подножью. Потом, повинуясь инстинкту, шлепнулась на колени… Получилось неожиданно (судя по «оху» Сусанны) и странно осмысленно (для себя самой). Так, а дальше то что?.. И просто приложила ладонь к нижней, утонувшей в белом песке, ступени… Она была теплой…

— Зоя… Что? — вот ведь: и опуститься рядом боится, и остаться в стороне…

— Пульсирует. Медленно, но, как живая, — тихо отозвалась изломанной мужской тени над собою. Тень поднесла ко лбу руку:

— То есть как?

— Натурально. Но… пение я почти не слышу. И такое чувство, будто Вананда сейчас еще дальше, чем ночью, в океане.

— Думаете, ее могли отсюда уже вывезти? — в голосе — явное волненье. А что я об этом могу «думать»? И рада бы, но…

— Не знаю. Надо подняться наверх, — и подскочила на ноги.

Отряхнула брюки под: «Все поднимаемся! Смотрим под ноги!» и тут же ощутила крепкий «капкан», сомкнувшийся вокруг левой ладони… О-ох. И как же сразу стало хорошо. Как спокойно…

Лестница тянулась целую вечность. То, подпихивая нас сзади горячим ветром, то закручивая им же в сильные вихри. Но, мы поднялись. Чтобы оказаться на совершенно голой, огромной площади. Лишь в самом ее центре, меж четырех выеденных колонн — высокий, точно такой же древний, алтарь.

— Это и есть, главный храм накейо? — скривилась запыхавшаяся Сусанна.

— Ага, — выдохнул в ответ капитан, протирая свободной рукой лоб. — А что ты хотела? Купола, лавочки для зевающих? Идем? — и теперь качнулся первым, потянув за собой меня. — Здесь, по мнению магистра — самая «сильная» точка на всем острове и на ней проводили главные сезонные ритуалы.

— А почему тогда «главная» Вананда была на материке, а не здесь?

— Потому что, Зоя, здесь была своя. Но, где она теперь, одним их богам известно. Ее возлагали на… алтарь и… — алтарь был совершенно пустым… — Та-ак…

А красивое отсюда открывается зрелище, из каменного сердца острова. Бесчисленные длинные лестницы. Балюстрады из покосившихся узких колонн. Их и перилами назвать язык не повернется. А между ними — площади. Высохшие фонтаны с геометрическими фигурами в выбитых днищах. Улицы и снова колонны. Черное царство с редкими, нанесенными с берега, островками зацепившихся за камни растений. Но, они здесь явно, чужие. В этом мертвом царстве забытых богов.

— Капитан, руку мою.

— Что-о? — мужчина чуть склонился. Во взгляде — досада, а волосы треплет ветер. Они такие же темные, как камень вокруг. Но, живые… И тоже здесь чужие.

— Я попробую снова ее услышать. Вдруг?..

— Хорошо, — и разжал свой «капкан».

Я, сделав шаг назад, отвернулась. И закрыла глаза…… Ветер… Ветер… Лишь он и крики птиц… Кто-то сзади наступил ногой на камушек. «Да сто акул тебе в… и…»: гневное бурчание Якова. Лицо невольно расплылось в улыбке. Не думать. Не отвлекаться… Ветер……… Б-бух… Б-бух… «Муа-а я-я ма-авэ»… Б-бух. Б-бух. Б-бух…«Муа-а я-я ма-авэ! Дюш я-я инги-и-дэ… Муа-а я-я…»

— Мама моя, — и распахнула глаза.

— Зоя, что? — капитан, прямо передо мной, открыл рот.

— В сторону отойдите, — боясь шелохнуться, процедила в ответ. — Угу… А теперь по своей карте: что там, между высоким шпилем или шестом и отвесной скалой над площадкой?

— Не понял?

— Да чтоб, если не матом, у меня глаза сейчас от ветра выпадут. Проследите, куда я смотрю, пока они еще на мес…

— Ага… Вижу. Ориентир зацепил.

— Уф-ф-ф… — кажется, выдохнули все… Особенно, Макс, стоящий на одной ноге.

С картой сверялись долго. Боцман и капитан по очереди тыкали в нее пальцами и обязательно щурились в мой новый «ориентир». Наконец, первый выпрямил спину, а второй недоуменно изрек:

— Зоя, а ведь там — каньон. Между стелой богу дождей и западной «рассветной террасой». И дорога — только к нему. Дальше — сплошные горы.

— И что? Мне еще раз…

— Не надо. К сожалению, сноски к тому месту у магистра отсутствуют. Значит, будем разбираться на месте… Та-ак… — полководческий взор с «вражеской вершины». — Отсюда лучше спуститься по противоположной лестнице и дальше… Ага. Через площадь и влево. Идем? — и вновь протянул мне руку.

— Ребята, снимаемся! Живо! До заката — несколько часов, а у Даниэля на ужин — жаркое с телятиной! — оптимизм у нашего уважаемого боцмана по-прежнему бил ключом…

Храмовые улицы снизу оказались гораздо просторней. В Канделверди иные — Уже раза в два. По этим же с гулом носился ветер, подрывая вслед за собой прошлогодние листья. А что тут еще гонять? Или, кого? Мы ему — точно, не по силам. А вокруг — лишь мертвая, полная уснувшего величья, жизнь. Каменные, выдолбленные прямо из породы, дома с черными дырами вместо дверей и окон. Высокие арки поперек с почти стертыми письменами и стелы, стелы, стелы, принятые мной с высоты за простые колонны. Стелы на площадях, вдоль улиц. По одной и несколько. Ни одного памятника или настенного барельефа.

— Святой Эразм с… — рука, обхватившая мою, вдруг, ощутимо вздрогнула.

— Что? — развернулась я к стоящей посреди маленькой площади каменной птице. — А вот и первый памятник. Млинзи, — и будто зрение меня подвело: птица, раздвоившись в почти прозрачный двойник, оттолкнулась от постамента и, взмыв… исчезла на фоне высоких черных стен. — Вы это, по всей видимости…

— Видел, — сглотнул слюну капитан и, качнув головой, усмехнулся. — Личная защита…

— Угу. И разрешаю вам выругаться матом.

— Это почему?

— Потому что я — добрая. И сама испугалась.

— И наверняка, про себя позволили?

— А как же. Про себя я много чего себе позволяю. А вы?

— Я?.. Ну, я…

— Вито, здесь всем жутко или мне одной?

— Не вам одной, монна Сусанна, — огласил улицу хриплым кашлем боцман. Ага, конец оптимизму.

— Сусанна, разрешаю тебе ругаться матом. Вслух.

— Это, отчего же? — вскинула брови женщина, на что капитан глубоко вздохнул:

— Потому что, я — добрый, — и зашелся вместе со мной смехом. Правда, тихим. На всякий случай…

Однако, примерно через милю, смеяться нам резко расхотелось. Потому что мы, наконец, дошли. Хотя, уместнее будет сказать, уткнулись. В неровный край большого глубокого каньона. На самом дне его, почти по центру, крУгом с расходящимися лучами были натыканы каменные столбики. Одни — повыше. Другие, совсем небольшие. Справа, на постаменте, приземистое здание с плоской крышей. А слева…

— «Последний спуск», — голос рядом со мной показался мне странно угрюмым.

— Почему?

— Потому что… видите, узкую башню слева на дне?

— Так я на нее и смотрю?

— А с ее вершины к краю каньона перекинут каменный мост. Через этот мост идут вовнутрь башни и спускаются по ней вниз, на дно. Это и есть — «последний спуск» жреца храма накейо.

— Там такая лестница что ли? — нахмурила я недоуменно лоб. — По ней подняться нельзя? Только…

— Нет, Зоя. Этот каньон — островное кладбище, — вот и… пришли…

— Да, хобья карусель с мертве… Да, тьфу! Точно, капитан? — Яков с другого от меня бока, почесал пятерней короткую бороду. — Монна Зоя, а может, еще раз… послушаете?

— Да что толку? — в ответ скривилась я. — Мне и сейчас ее… прекрасно слышно.

— Зоя, и откуда? — оторвал взгляд от подвесного моста капитан.

— Вон из того маленького здания, — качнула я головой в противоположную от башни сторону. — Ну что, идем?

— Та-ак… Считайте, что вы — пришли. Дальше — я один.

— С чего, вдруг, такой вздор, Вито? — отозвалась со своего края Сусанна.

— Дальше — я один. И это не…

— А это вы видите? — и он их прекрасно видел… Впрочем, как и мы все. Закат только лишь занимался и в его розовом свете, тонущем на каньонном дне, меж столбиков тихо, будто танцуя, кружили полупрозрачные тени… Как там сказал боцман?.. «Карусель»… — Видимо, тот кто оставил Вананду именно здесь, знал — ее обязательно будут охранять, — не отрываясь от этого танца, произнесла я. — Вы, капитан, здесь чужой. Мало того, бенанданти. По крови. А значит, враг вдвойне. Вам одному туда не пройти.

— Зоя, вас я с собой уж точно…

— Опять эта ваша «честь»? — зло выдохнула я и тут же осеклась. — Послушайте… Я умею защищать от атак чужеродной магии. Я смогу вас защитить. Надеюсь, что смогу. Но, мне для этого надо быть всегда рядом.

Мужчина, отведя в сторону взгляд, усмехнулся:

— Как в наших жизнях быстро все меняется… Предположим, Зоя. А себя защитить?

— Себя?.. Так я для них — «родная душа».

— И их атаки вы сами отбить не сможете? Так?

— Вито, мы все туда идем!

— Да, капитан.

— Ну, знаете ли… Боюсь, на всех моей защиты не хватит. Капитан, время не тяните. Я все равно — с вами. Тем более, куда уж ниже проваливаться? И не вы ли сами мне угрожали, что мы всегда будем рядом? А, вдруг…

— Ладно, — видно, фантазия в варианте «А, вдруг?» мужчину не подвела. — Остальные ждут у основания моста. Если, что…

— Э-эх, капитан.

— Яков?!

— Слушаюсь, капитан, сэр.

— Сусанна?.. — женщина в ответ живописно скуксилась: «Не больно то и надо».

— Яков, по дороге приготовьте нам фонари и… Зоя, идем, — и снова подхватил меня за руку.

Сразу у начала перил я, краснея от смущенья, наложила на капитана «защиту баголи». Просто, зачерпнула воздух в ладони и «пролила» родную стихию ему на опущенную макушку. Ах, да: еще два слова на языке накейо, но, уже про себя. Надеюсь, ему поможет. По крайней мере, Виторио мне жизнерадостно подмигнул… Я — зарделась еще и ушами. А потом мы, пройдя через мост, с двумя корабельными фонарями в руках начали свой, сильно уповаю, не «последний спуск». Без труда миновали гулкую башню с винтовой узкой лестницей, где капитан плечами обтер все стены. И через низкий выход вынырнули на самое дно каньона, оставив у него непотушенные фонари… Вот здесь и началось самое интересное. Примерно, с середины пути.

Потусторонняя защита налетела на нас очень резво. Словно, скучающие дети на брошенную в их кучу игрушку. Первые, обойдя над землей с боков, вертикально взметнулись. Виторио, ненароком замедливший ход, и вовсе замер напротив зависших пустых глаз. Кажется, мужских. Хотя, кто их разглядывать то…

— Мама моя, — вырвав ладошку из капитанской руки, обхватила я ее и уткнулась носом в мужское плечо. — Мама моя…

— Зоя, — тихо огласился он. — А как ваша защита работает?

— А кто его знает.

— Ага… Значит, вы не в курсе, почему они перед нами расступились.

— Что? — а вот ради такого стоит и глаза вновь открыть. — И правда…

— По-шли, — протянул капитан и уверенно пошел между низкими погребальными столбиками. — Зоя?

— А-а?

— Вот так будет удобнее, — взметнув свою руку, прижал он меня за плечи. — А почему вы не спросили о том, как сюда покойных раньше спускали? По этой башне?

— Вот как-то на ум… — качнулась я мимо особо любопытного «сторожа». — не пришло… И как?

— Никак. Их сжигали еще наверху, — тихо хмыкнул мужчина. — А еще, знаете, что интересно?

— Это вы так от реальности меня отвлекаете?

— Ну да… Могли бы и подыграть… Кстати, там, куда мы с вами так бодро идем, совершали последний посмертный ритуал: прах перемешивали со специальными порошками. В зависимости от пожизненной специализации жреца.

— Лучше бы вы про другие «приключения» в детстве читали. Сейчас бы истории ваши были гораздо…

— Пришли, — да я и сама успела заметить.

Здесь, в отличие от других строений на острове, двери были в полном порядке. Они даже не скрипнули, когда капитан их распахнул. Тусклое закатное солнце выхватило маленькое пространство с темными рядами каменных полок вдоль стен и одним большим столом посредине. И на этом столе…

— Пришли, — глухо повторил мужчина и выпустил меня из-под руки.

— Так берите ее. Зачем пришли то?

— Ага…

Лунная часть Вананды оказалась меньше, чем я до этого много раз представляла. Величиной в половину блюда, с которого мы вчера так шустро уплетали бананы. Здесь это «вчера» казалось «другой жизнью». Далекой. Потусторонней. И я, вдруг, вспомнила кладбище в Канделверди, где все именно так для меня и началось:

— Берите ее. Берите и уходим…

И Вананда исчезла в закромах капитанского жилета.

Обратно нам пришлось очень быстро бежать: «сторожа», распознав страшную кражу, сначала просто молча преследовали, но у самой башни, вдруг, началось настоящее представление. Вот бы где дверь не помешала. Потому что, скакали мы вверх по ступеням под холодящие душу стоны, усиленные округлостью стен, как длинной трубой. А когда, запыхавшись, вылетели из темени на мост, ее и потряхивать за нашими спинами стало. Виторио, глубоко вдохнув, понесся дальше. И я уже видела распахнутые рты встречающих нас «подельников», когда огромной силы холодная волна, ударив из-под моста, разбросила нас в разные стороны…

Мысли получилось собрать не сразу. Затылок гудел, как и башенная стена за ним. Звуки и того припозднились, с трудом пробившись сквозь этот гул. Я осторожно поднялась на ноги, пытаясь вглядеться в противоположный край моста, и не сразу сообразила: его больше нет… Люди с той, недосягаемой стороны, что-то кричали. И, вытряхивая мешки, пытались связать воедино веревки. И один лишь капитан стоял у самого сколотого края. Молча и неподвижно. Я тоже качнулась к стене у прохода. Та отозвалась мне в спину новой судорогой, обломив очередной каменный кусок от моста… И зачем теперь эти веревки?.. Зачем теперь всё это?.. А в небе, прямо над мечущимися духами, парили на широких крыльях, млинзи…

— Ну что, птицы: вам ко мне не пробиться, — оторвала я от неба прищуренный взгляд и снова опустила его на мужчину.

Он высоко поднял руку и, задрав голову, громко выкрикнул в самое скопище:

— ЭТО вам от нее надо?! Забирайте! Только… — конец взорвался в общем призрачном вое, и взлетевшая в небо Вананда, перевернувшись в воздухе, исчезла из глаз. Враз все вокруг стихло.

И в этот самый момент башня, оставленная в покое, решила самостоятельно рухнуть… Больше я не увидела ничего. Потому что от страха зажмурила глаза.

— Мама… Мамочка…

— Зо-оя!!!

Полеты бывают разными. Полеты-падения. В детстве я много «летала». И всегда приземляться не хотелось. Потому как болезненно это, в отличие от остального «процесса». В этот, последний (все же, «последний») раз, вышло иначе. То есть, я полетела — ветер в лицо и между пальцами раскинутых рук, как и положено. Только, феерично-трагичного «Хлоб-бысь!» не получилось. Вышло лишь «шлёп». Мягкое, как на подушку. Причем, пыльными сапогами. Пришлось глаза разлеплять…

Жесткие заросли тростника. Мелкие бляшки кувшинок. Ивы-плакальщицы шелестят под ночным ветром. А вдали, на тихом берегу, старая-старая мельница… Я подняла кверху глаза — вот оно, то, что обязательно соединяет… Пестрые аисты, целых шесть огромно-прекрасных птиц, сделав надо мной круг, исчезли, растворились в лунном небе одна за другой. И озеро постепенно начало преображаться. Вспыхивать, подсвеченными изнутри картинами. Первым двинулось мельничное колесо, постепенно набирая беззвучные обороты. Широкие оси замелькали, срастаясь между собой. А в туманной от скорости сердцевине стеблями по сторонам потянулись странные знаки… Цифры. Символы… Календарь… И краем глаза я уловила новую вспышку: прямо из отраженной луны на воде потянулся к небу тонкий росток. Все выше и выше, по дороге выпуская голые ветви. И сравнявшись с береговыми ивами, замер… С лунной половиной Вананды — светящимся «плодом» на самой длинной из них. И вновь заработало колесо. Правда, на этот раз ни знаков, ни символов не проявилось. Лишь маленькое желтое «солнце» с сиротливо ополовиненными с одной стороны лучами — все, что осталось от мельничного колеса… А потом вода «взорвалась». В аккурат между двумя половинками разъединенной Вананды и, в ее брызгах, как в опадающих жемчужинах, появилось огромное дерево…

Картина эта, преисполненным смысла «триптихом» на несколько секунд зависла передо мной и обвалилась в воду уже целиком… Еще несколько секунд я так и торчала. Посреди озерной ночной глади, под стук собственного сердца, хватая ртом запахи трав. А потом и сама… «обвалилась».

— О-о, да что ж это за жизнь такая?.. О-ой, — опять эти аспидные, черные горы. Этот прОклятый берег и этот белый, пропахший солью, песок. Песок кругом. Даже, кажется, на зубах. — Тф-фу! — хотя, стоило лишь с него подскочить, как тут же пришло «просветление»: кроме песка есть и каменные ступени (я головой на нижней как раз лежала)… Южный подъем в главный храм. — Да мать же твою! Да хобья карусель с… Мама моя…

Мысли забились в голове наперегонки с колотящимся сердцем: забыли, бросили, оставили, не нашли. А когда я, уже у самой воды с ладонью у лба, скосилась на низкое солнце… оно должно садиться с другой стороны. Значит, не закат, а…

— Мама моя… Мамочка, — и понеслась вдоль пены прибоя…

Сколько я так «пролетала», не помню. Но, в итоге, наконец, замерла. И громко дыша, еще раз обвела глазами уже ненавистный пейзаж. Да, солнце вставало. Бриз, прохладный, влажный, пробуя силы, качал макушки пальм, и птицы уже проснулись. А может, я их разбудила… И только черные храмовые горы по прежнему возвышались символом мрачной вечности… Всё. Больше бежать некуда. И, рухнув на колени, я опять «обвалилась». На этот раз, в «возвышенный тоскливый» рёв…

— Монна Зоя. Монна…

— А чё и я ничёви… А-а! Яков! — запыхавшийся боцман, от моего «душевного порыва» чуть на спину с колен не опрокинулся. — Яков… Я думала, вы меня бро-осили-и… А вы… Вы…

— Да мы вас до самой темени по этому хобьему лабиринту искали, — обхватив меня, запричитал тот. — Монна Зоя…

— Угу-у… Яков. Мне было так страшно одной здесь… В этом хобьем… А где капитан? — отпрянула я от него. Мужчина, тихо ругнувшись, сдернул с шеи свисток. — Макс! Давай живо вдоль берега и свисти по громче. Надо команду собирать.

— Три коротких? Как договаривались, если…

— Ага. Давай! — крикнул уже вдогонку. — Монна Зоя, мы с капитаном разделились.

— Зачем?

— Чтобы лучше вас искать.

— Так вы меня… искаи-ли-и… — вновь уткнулась я в уже мокрую мужскую грудь.

— Ну, конечно. Я ж говорю: сначала, до самой темени. Потом, переждали пару часов в каком-то доме и с первым лучом, снова, — гладя меня по спине, будто убаюкивал Яков. — Мы ж не знали, где именно. После такого-то… Вас же эти птицы с собой унесли. И пропали все оптом. Чтоб им. А капитан…

— Что, «капитан»?

— К мосту тому рухнувшему вернулся и там всю тьму просидел. Он нас и поднял.

— Угу… Наверное, по своей Вананде страдал… Это же все из-за меня-я…

— Ох, монна Зоя.

— Ох, Яков… Как же это страшно, когда одна. Я не хочу больше одна. Я не хочу больше много чужой воды и чужих островов. Я хочу домой. Я хочу, чтобы меня любили. И берегли. Это так…

— Зоя…

Первым моим огромным желаньем было из разжавшихся боцманских рук перекинуться прямиком к нему. Совсем рядом опустившемуся на песок. А потом я увидела его взгляд. Тоскливый, будто с чужим зябким холодом на дне. И просто хлюпнула носом:

— Да-а?

— Вы больше не плачьте. Теперь все у вас будет хорошо… Яков, вы с Максом — молодцы.

— Ну, так, — хмыкнул боцман. — Только странно: мы по этому месту уже второй раз проходили и монны Зои тогда здесь…

— Здесь все странно, — глядя в сторону, скривился капитан. — Зоя, пошли? — и, подскочив с колен первым, поднял за собой и меня…

Два следующих дня я беспробудно в своей койке спала. Без каких-нибудь снов и многозначных видений. Они меня «бросили». Исчерпали запас. Надеюсь, теперь, навсегда. Маленькое окно попеременно извещало о наступлении солнечного дня, потом, ночи, но я, отвернувшись к стенке, упрямо продолжала сопеть… Пока океан не накрыл туман.

В тумане утонуло всё: палуба бригантины, кармовые лестницы, мачты и даже звуки в нем растворялись. Лишь запах камбузного дыма, путаясь в его непролазном мареве, висел над кораблем странным «коктейлем». И непонятно было: утро сейчас, день или вечер. Хотя, Рубен, вроде как… Ну да, уже вечер.

— Добрый вечер, Сусанна, — запустила я вслед за собой в гостиную туманное облако.

Женщина кивнула, ставя на клавесин недопитый бокал. Потом поддернула сползшую с плеча шаль:

— И тебе… Зоя. Выспалась?

— Угу… А ты почему одна скучаешь?

— Скучаю? — усмехнулась Сусанна. — Я думаю. Много. Как раз, пора.

— А о чем?

— О многом, Зоя. О своем будущем, например. О своем деле.

— А чем вы с капитаном занимаетесь? — хлопнулась я на стул, и подхватила из вазы зеленое яблоко. — Какое у вас «дело»?

— Фарфоровое, Зоя. У Вито своя большая мастерская в Диганте. Там делают очень тонкий красивый фарфор. Он высоко ценится. А я его по всему Бетану продаю.

— А-а… Понятно… Сусанна, он… очень переживает?

— Из-за чего? — вскинула она на меня глаза.

— Из-за своей Вананды.

— Не знаю. Я его не видела почти столько, сколько тебя.

— Почему?

— Он из своей каюты почти не выходит. А заходить к нему — табу, — и, хмыкнув, добавила. — Для друзей.

— Значит, сильно, — вот ведь… несчастье. — Сусанна, я, пожалуй, пойду.

— Куда? Сейчас Рубен на ужин накроет.

— А я не голодная, — и, уже у двери, демонстративно откусила свое яблоко. — А ты «думай». Не буду те-бэ мэшать, — но, пошла совсем не к себе. «Табу» у него. Так ведь, лишь на «друзей». Хотя, Сусанна имела в виду, «подруг». А вот, я кто? Наверное, теперь, лишь «обуза»…

На настойчивый стук мне не ответили. Пришлось дергать дверь. Иначе, вся храбрость в тумане растворится. И, уже оробев, скользнула в неожиданный полумрак… Вот оно как… Мужской профиль, склоненный над далеким столом, качнулся и медленно повернулся ко мне:

— А странные картины выдает туман.

Храбрость моя, заскулив, махнула хвостом в закрывшуюся дверь. Я — осталась. Лишь спиной к двери прислонилась:

— Угу… А вы что, пьете? Один?

— Я? Нет. Может, вам налить, Зоя?

— За упокой Вананды?

— А причем здесь… Та-ак.

— Ну, вы же по ней страдаете? Безвозвратно потерянная честь и как теперь без нее все будущие дети от любовниц? И как вы теперь докажете, что лучше собственного отца?

— Зоя, прекратите нести чушь.

— Чушь?.. А вы прекратите страдать. Да вы лучше его во много раз, хоть я его и не знала. И вам нечего и некому доказывать. А я к вам не «чушь» пришла нести, а извиняться за… за… А вообще, за что мне перед вами извиняться?

— Вот и мне интересно, — поднялся он из-за стола и медленно двинул через всю свою огромную каюту. Я, глядя на это зрелище, тоскливо скосилась в горящий камин. — Продолжайте, Зоя.

— А-а… Я сначала хотела вас подбодрить. Ну, и извиниться.

— Так, за что? — вперился в меня взглядом мужчина.

— Да за стечение обстоятельств.

— Теория предначертанности. «Колесо судьбы», — с усмешкой качнул он головой. — Вы-то тут причем? Нас с вами «неизбежно свело». А теперь «разведет». Я подписал ваше разрешение на брак с этим… Зачей.

— Спасибо. Только, мне оно теперь — ни к чему.

— Оно — без приданого.

— Ну и что.

— Не понял?

— Я замуж за Зачю не пойду. Что здесь непонятного?

— Та-ак. Но, тогда вам придется до середины декабря «болтаться повсюду» за мной?

— Угу… А если просто…

— Нет.

— И даже под расписку от брата и…

— Нет.

— Да почему «нет» то?!

— А почему «замуж не пойду»?!

— А это, не ваше дело!

— Я пока — ваш опекун.

— О-о, опять — старая песня. Сейчас-то она к чему?

— Вы на вопрос мой еще не ответили?! Вы понимаете, что у вас сейчас лишь два пути: либо с ним под венец, либо со мной до зимы? С человеком, который принес вам одни лишь несчастья и которого вы до сих пор ненавидите?

— А-а…

— Причем, по мнению его же, он это чувство вполне заслужил… Вы что-то хотели сказать?

— Да. С чего вы взяли, что я вас «до сих пор ненавижу»?

— Да от вас же самой, перед тем, как нам отчалить на Ньюпван.

— О-о… Капитан, вы большой фантазер и много на себя берете. Я имела в виду не вас, а всего лишь кофе, что мне Сусанна предлагала.

— Да, неужели?

— А почему я перед вами оправдываюсь?

— Я вас об этом и не просил. Тем более, вы на вопрос мой до сих пор…

— Да идите вы, вместе с вашими вопросами. Страдает он. Несчастья одни приносит. Вам, наверное, нравится вот так «страдать». А я хочу просто жить и любить… — распахнула я рот, но наткнулась на выразительный мужской взгляд. — Понять бы еще, что это… такое… Я пойду, — и развернувшись, дернула дверь.

— Что «понять»? — приложила ее обратно взметнувшаяся передо мной рука. — Зоя?

— Что такое любовь. Чтобы больше не ошибаться. Может, вы мне расскажите, как опекун? — а, что уж там? Однако мужчина сглотнул слюну:

— Зоя, мне на этот вопрос…

— Да вы просто трусите.

— Что?

— Я буду говорить, а вы меня слушайте… Это, когда видишь в другом все самое лучшее. Так?.. И он вызывает у тебя желание делать добро. И каждое его слово, как драгоценный дар. А еще…

— Что, «еще»?

— Еще он пахнет… Его запах. Он — родной. Так больше никто на свете не пахнет… Так?

— Зоя…

— Что? — и качнулась к нему. Чтобы еще раз вдохнуть. Проверить. Хотя, какие уж тут…

Мужская рука обхватила мой подбородок и с силой приподняла. Глаза в глаза. Всего на какой-то миг. Чтобы понять… Теория предначертанности. Да и хоб с ней.

— Зоя… вы… — его поцелуй — как от пламени ожог. До самого сердца. До самого низа живота…

А дальше — полнейшее безумье. И теперь нас было двое. Жадно пьющих друг друга сумасшедших. Среди океана тумана, в огромной капитанской каюте. Всю до рассвета ночь…