Нарисованная красота (СИ)

Глава 2

Если и надеялась я, что прошедшие сутки были лишь дурным сном покалеченного человека, то делала я это, очевидно, зря. Проснулась я в той же комнатушке, но, благодаря так экстравагантно открытому окну, было намного свежее. Осколок угрожающе свисал острым концом вниз, так и не отделившись от рамы.

Осознание ситуации медленно нагоняло меня, вталкивая в голову мысли вспышками. Я мертва. Осталась совсем одна. В чужом мире. Дома родители, наверняка, посерели от горя. Легла на бок, подтянула колени к груди, и уже собиралась расплакаться, но слезы не шли. Мысли продолжали грозовыми тучами крутиться в голове, прогоняя мне картинки всего, что осталось там — в старой жизни. Универ, квартира, где мы с мамой редко виделись, папина квартира в Праге, косметолог, повар Лада. Мама с папой, пьют кофе и обсуждают мои достижения. Это все закончилось. Теперь они оба не находят себе места, Лада надела свои траурный фартук и чепец. Они готовятся хоронить меня, а похоронят Литту. А я тут. В самом грязном доме, какой только в своей жизни видела.

Как только я додумала эту мысль, я подскочила с кровати. Это не у меня грязно, это тут норма. Тут в любом доме так. Даже у аристократов, у которых Литте довелось побывать. Очень захотелось исторгнуть из себя лишнее содержимое желудка, но лишнего там как раз и не было, так что пришлось просто страдать.

Мысль о грязи вокруг меня придала мне сил (злости) и я решительно направилась вниз, собираясь сперва привести в порядок дом и себя, а уж потом, в комфорте вдоволь пострадать. Замерла на лестнице, несколько обескураженная своей черствостью. Нежным цветком я, конечно, не была никогда, но чтобы настолько…

В голове, сами по себе всплыли мысли: я в Каэрре — так называется мир, нахожусь в человеческой столице. В мире есть магия, но с учебными заведениями по профилю беда (переживу) — процветает ученичество у мастеров. Именно из-за магии на городских улицах свежо, а во дворце, где за каждой занавеской нужду справляют, возможно не задохнуться. Однако, Литта не знала точно, какие пределы ставит себе магическое искусство и на что оно на самом деле способно.

Но Литта знала, что мыться в мире, по крайне мере у людей, не принято. Вроде как нечисть и злых духов грязным телом и грязным домом отгоняют. Мама ей рассказывала в детстве, что когда-то нечисть среди людей жила, а потом в миг будто с ума сошла. И стали люди от нее всеми силами прятаться, в частности не мыться. Вскоре этот аспект жизни вошел у всех в привычку и никто уже и не вспоминал о том, почему в городах так грязно.

Лично я сумасшедшей нечисти не боялась, а вот сепсиса, прыщей и загниваний жировых складках очень даже. Так что ежель какая нечисть в мой дом попасть пожелает — поговорим, а пока что у меня генеральная уборка.

Все эти размышления двигались в голове, пока я нарезала круги по дому и пила утренний стакан воды. Правда, пришлось подниматься и переодеваться — все-таки в ночнушке действительно не гоже на улицу соваться.

Платьем для уборки было назначено вчерашнее оливковое. Воды я натаскала два корыта, половину лохани, исполняющей обязанности ванны и еще два ведра и упарилась уже на этом. Ведро с утопленником было официально назначено уборочным и просто вылито на пол на кухне. Потом я быстренько взяла тряпку и стала жидкую грязь с пола собирать, пока она не начала густеть и сохнуть. Во второй раз пострадал другой участок, с которого так же собиралась грязь. Мысль о том, что на полу настолько много песка, пыли и грязи, что при попадании воды образуется слякоть, приводила меня в исступленное бешенство, так что очень скоро я пошла к границе моего участка, выливать на дорогу жидкую грязь. По счастливой случайности, прямо под моим забором разместилась тщательно вымешанная вчерашними зрителями моего общения с колодцем лужа, прямо таки требующая срочного пополнения.

Так, часа за два и за шесть заходов к луже с подкреплением ее грязевых сил, я добилась того, чтобы пол был дощатым, а не равномерно грязным, стол и обе лавки тоже, поверхность печи я было начала, но решила отложить ненадолго — вдруг в памяти Литты есть что-нибудь об обращении с печью.

Я круто развернулась на пятках и мрачно уставилась на окна. Окна на меня не смотрели, в прямом смысле этого слова, но, кажется, догадывались, что сейчас будет. Я сорвала то, что исполняло обязанности штор. Из-под гардины (громко сказано — просто палка) разбежались недовольные пауки. Очень осторожно и без резких движений, я открыла окно от себя, и порадовалась результату: ничего нигде не треснуло и не осыпалось.

Ночная рубашка, пущенная на тряпки, почти закончилась — окна я мыла ее рукавами. Очень удобно, кстати, на руку надела и пошла тереть. На одну небольшую створку ушло ведро воды, по чашке выливаемое прямо на стекло сверху. Когда оно стало прозрачным, я чуть не прослезилась от восторга. Вторая пошла быстрее, а второе окно я вымыла за какой-то час. Теперь в комнате было много света, грязнющая печь и гора грязных тряпок, бывших занавесками. Завеси с полок и из умывального угла тоже были сняты и безжалостно скинуты в общую постирочную кучу.

Я полезла осматривать замеченные после первичного отмывания тумбы. Внутри были котлы, кастрюли и противни, горшки (равномерно закопченные и неотмываемые, по большей части треснувшие и непригодные), некоторое количество тупых и опасных для жизни ножей и тесаков для мяса и пара обколотых тарелок. Все это добро отправилось на стол, тумбы и полки подверглись выметанию.

После этого я устремила свой взор на погреб. Капуста, которую я там нашла — это не плохо, но ею одной сыта я точно не буду. Внутри по-прежнему было темно и холодно. Исследование ларей дало мне несколько кусков неопознанного мяса неизвестной давности заморозки, которое, после критического осмотра было признано несъедобным, в виду его непонятности. Еще нашлось некоторое количество высохших фруктов, гора мелкого мусора на полу.

Мне определенно нужны были тряпки, метлы, веники, новая посуда, постельное белье, одежда, еда, возможно даже занавески, мастер, который починит калитку, забор, который в двух местах покосился, вставит новое стекло в спальне, новые постельные принадлежности и вытравить клопов.

Обилие всего, что мне было нужно меня пугало, а ведь это только начало. Под это дело я выпила воды и пошла изучать документы на дом и считать деньги.

Оказалось, что мне принадлежит существенный участок, в который входит и поле за домом и немножко леса. Понятно, почему на поле забор обрывается. Дом, слава великой мицелярке, принадлежит моим родителям на полностью законном праве выкупа (если верить бумаге) и теперь, соответственно, перейдет по наследству мне, согласно составленному и тут же найденному завещанию. Меня насторожило то, что составлено оно было совсем недавно: бумага была свежая, не грязная, а чернила еще были яркими.

Пересчитать содержимое мешочков оказалось не сложно — Литта, а теперь и я, точно знала им ценность. В этих двух мешочках было небольшое состояние, на которое можно год безбедно содержать крупное поместье. Откуда у купцов взялись такие накопления, я старалась не думать.

Я взяла пару золотых и пару серебряных, надела наименее грязное платье и отправилась в город. Во-первых, я хотела есть. Горячей еды. Желательно невонючей. Во-вторых, я хотела купить хотя бы часть необходимого и найти мастера.

По городу я шла и погружалась в глубокую депрессию: везде было грязно. Очень грязно. Отсутствующий аккомпанемент соответствующих запахов, конечно, чуть скрашивал эту беспросветную жуть, но не сильно.

Никакие попадающиеся по пути заведения не вызывали желания там покушать. Желудок возмущался. Внезапно вокруг стало чище, а воздух перестал казаться прелым, несмотря на умеренно теплую погоду. Домики стали ровнее, улица менее загаженной. Почувствовался запах выпечки и я поспешила за ним.

По запаху нашлась булочная, с окошком-выдачей, в котором стояла эфемерная, почти прозрачная девушка.

— Что есть горячее? — Невежливо обратилась я, забыв о нормах приличия.

Видимо, что-то было у меня на лице, что мне молча протянули булку и молока. Молоко не пахло коровой, а булка была огромная и с мясом. Доев ее до середины, я спохватилась, что пока что я ворую у барышни честный заработок, и поспешила положить на прилавок серебряный.

— Спасибо. — Прожевав, уже спокойнее проговорила я.

— Не за что. Ты у меня первая сегодня. — Грустно проговорила девушка. Я опять неприлично вытаращилась.

— А есть с капустой что-нибудь? — Уточнила я и тут же получила требуемое, а через несколько секунд приличную горку медяшек.

Я жевала теплую, а не горячую булку и радовалась нормальной еде.

— А почему к вам не ходят? — Удивилась я, когда стала способна что-то соображать.

— Кампроу пирожки не едят, а люди сюда не ходят. — Еще больше погрустнела барышня.

— Не расстраивайтесь, все еще пойдет. — Девушка как-то странно дернулась и улыбнулась.

Я распрощалась и, в приподнятом настроении, пошла вперед. Скоро показалась лавка готового платья. Чистенькая (относительно остального города) и светлая, она была обставлена болванками, на которых висела одежда.

— Уходи, побирушка. — Резко раздалось за спиной.

Я обернулась и увидела высокого блондина с точеным лицом и надменно поджатыми губами. В ответ я молча провернула в пальцах золотой, точно как делал Литтин папа, когда хотел решить такие проблемы. Правда он, после этого, обычно наслаждался обслуживанием, а я развернулась на выход, решив последовать совету. По дороге натянула на лицо максимально надменное выражение, на которое была способна.

Настроение чуть опустилось, но я решила не сдаваться.

Пройдя вперед до конца квартала, свернула налево и уперлась в базар. Со всеми вытекающими: шумный, с задорными торговцами, грязный (так, как может быть грязным только базар). Мысленно возликовала и ввинтилась в гущу людей.

В одежные ряды я попала сразу же. Они были представлены широким длинным проходом, уходящим куда-то, где мне видно не было. Проблема выяснилась метра через три: весь товар был одинаковым с точки зрения фасонов (подобное платье сейчас залито кровью, а подобная ночная рубашка пущена на тряпки) и совершенно фантасмагорически разным с точки зрения расцветок.

Через час блужданий я нашла бойкую торговку, которая выложила на прилавок однотонные платья.

— Их, конечно, стоит вышить, чтобы на людях показаться, но для дома и такое подойдет. — Хмыкнула грузная женщина.

Удивительным для меня оказалось то, что платья состояли из двух — верхнего и нижнего. Нижние были в основном белые или серые, из ткани к телу поприятнее, а вот верхние из ткани поплотнее и погрубее, зато самых разных расцветок. Я приобрела три нижних платья, штук пять верхних, плащик и накидку, похожую на плащик, но на самом деле настоящую лоснящуюся черную мантию. Она привлекла мое внимание даже завешанная огромным количеством одежды.

— Не стоит брать ее, детка. Вещь капризная. — Участливо предупредила торговка.

— Да вы что? А что с ней не так? — Я уже была намерена ее купить.

— Да что ж я тебе сделала, окаянная?! — Громко возмутилась торговка.

— Прошу прощения? — Я приподняла бровь.

— Я ей самое лучшее — и платья, и советы, и на плащ скидку, а она мне выкает! Нет, ну слыхали такое, добрые люди?! — Разорялась раскрасневшаяся торговка.

От такого напора я даже опешила. Но быстро «вспомнила», что в этом обществе люди друг к другу обращаются только на «ты». Если ты обращаешься к кому-то на «вы», ты как бы утверждаешь свое о нем мнение: человек нечестный, а может и злой.

— Прости, забылась. — Тут же вскинула руки я. — Я не так давно вернулась с юга Виастрии, там принято так общаться.

Торговка все еще обиженно сопела, но прием с золотым в пальцах быстро вернул ее в прежнее расположение духа. Меня подкупило то, что она не стала подобострастничать и раболепить, завидев золото. Литта помнит, что перед отцом (и ней, и мамой, соответственно), всегда лебезили, когда он так делал.

— Ну ладно. — Та хмыкнула. — А вещица эта у меня уж несколько раз была куплена, да только всегда сама собой возвращается. Уж не знаю, что там с ней, но я не хочу брать деньги за вещь, которая и носиться-то не будет.

— Считай, что это деньги за мою веру в лучшее. — Хмыкнула я и забрала одежду.

Тюк получился очень объемным и увесистым, но я пошла с ним вместе дальше. Торговка сказала, что двумя рядами правее я обзаведусь всем домашним текстилем, который меня интересует. Конечно, когда отвисла от слова «текстиль».

Двумя рядами правее было намного меньше народу, как покупателей, так и продавцов. Прилавки были захламленными и грязными, их я игнорировала. Относительно чистый был один единственный, в самом конце ряда. Следующий прилавок уже был заставлен ножами, тесаками, мелкими ножичками и прочим оружием разного промысла.

— Приветствую. — Обратилась я к мужчине средних лет и среднего сложения.

— И тебе не хворать, милочка. — Улыбнулся уголками губ торговец.

— Мне нужно четыре подушки, три одеяла, три комплекта постельного на малый матрас, два комплекта на семейный матрас, десять комплектов самых легких светлых занавесок, пару скатертей на средний прямоугольный стол, десять больших полотенец, десять кухонных полотенец и мешок уборочной ветоши побольше. — Пока я говорила, выражение лица торговца сменялось с удивленного на пораженное, а потом и недоверчивое. Но прокрученная монетка сделала свое дело, и начался цирк.

Передо мной выгладывали разные образцы товара, даже сбегали в пристройку позади рынка, чтобы принести еще. Светлых и легких занавесок оказался огромный выбор. Такие вешали только в храмах и часовнях, но лет десять назад такую моду ввели аристократы, и занавеси скупались в огромных количествах. Но мода прошла быстро, а запас остался. А тут я, такая от моды отставшая.

Выбор занял много времени, но разошлись мы довольные друг другом. Торговец обещал к вечеру привезти все в дом купца Надсра.

Мне подсказали, где искать посуду и прочую утварь — туда и отправилась.

На окраине базара было несколько гончарных мастерских. Один вход со стороны ремесленного района — там была гончарня, а другой на базар — тут был прилавок.

На прилавке были представлены разные горшки, но объединяло их одно: среди них не было черных. А я хотела как у донских казаков: в темный подпол белый, а в печь черные. Для сервировки стола, если она мне понадобиться, и белые пойдут.

Вообще, в этом ряду были прилавки и без мастерских, но я даже не рассматривала конкурента. От производителя всегда дешевле и легче сделать заказ на нужное.

— Светлого дня! — Крикнула я вглубь магазина.

На крик выбежал мальчишка, который увидел меня с тюком и тут же убежал обратно. Скоро вышла девушка, моего где-то возраста, только тоненькая как тростиночка. Аккуратное бежевое платье с аккуратной вышивкой по подолу и манжетам, волосы забраны под косынку, но видно, что локоны пшеничного цвета. Кожа, как и у всех, давно не мытая, однако чистая — без прыщиков и высыпаний.

— Светлого. — Уравновешено ответила она.

— Мне нужны горшки — черные разных размеров десять штук и белые разных размеров двадцать штук, обожженные тарелки — пять глубоких, пять плоских больших, пять плоских маленьких, кружки, штук десять, кувшины — семь штук, пиалы — двадцать штук и пара глиняных плоских ложек. — Озвучивать весь список сразу оказалось удачной тактикой.

— Завтра к вечеру будет все, кроме черных горшков. Их мы не делаем. — Смена эмоций у девушки была не такая заметная, как у предыдущего торговца, но тоже вполне различимая.

— А почему? — Удивилась я.

— Черная глина слишком дорога. Посуду из нее мы делать не станем — вдруг вы от покупки откажетесь. — Съязвила собеседница.

— У вас глина какая? — Не унималась я.

— Обычная. Вязкая. — Разговор ей явно не нравился.

— Мастера позови. — Та нахмурилась, но ушла.

Через минуту ко мне вышел молодой мужчина в фартуке.

— Какую глину для горшков используешь? — Без предисловий начала я.

— Обычную, речную. — Пожал плечами мужик, а мне захотелось его стукнуть.

— Она у тебя в порошок высыхает или в налет? В ней примеси металлические есть? Кобальт, например? Такая глина обычно синяя. — Мужик взглянул заинтересованно.

— Такая глина может и есть, только она не нужна никому. — Пожал плечами мужик.

— А пиролюзит у тебя водится? — Продолжала я.

Вообще говорила я какие-то другие слова — местные. Они сами на язык выскакивали, но их значение не было мне понятно до этой беседы.

— Ну лежит камень где-то — сын притащил. — Мужик тоже начал хмурится.

— Тащи кобальтовую глину, камень, самую тяжелую ступку с пестиком, пару мисок и лопаты. — Распорядилась я.

Тюк уже устроился на прилавке, а я закатала рукава.

Все требуемое выдали без споров и вопросов, но сопровождая недоверчивым взглядом. Видимо мужику стало интересно, что мне, болезной, нужно.

Тяжеленным пестиком я отколола от увесистого куска пиролюзита кусочек, положила в ступку и дала гончару чтобы размял в порошок. Сама тем временем начала мять глину в пальцах. Глина, ожидаемо, синяя, равномерная, безо всяких вкраплений. Сама я так не делала никогда, но на мастер-классе, который я посещала, мастер рассказывал о том, как окрасить глину до обжига.

Гончар предъявил мне результат своего труда — порошок был крупноват, может не размешаться. Об этом я сообщила гончару, он продолжил скрипеть камнем и зубами. Из прохода за его спиной выглядывали девушка и мальчишка.

Через две четверти часа меня устроило состояние порошка. Я вмешала получившуюся пыль в глину, и принялась тщательно ее вымешивать. Это заняло еще около получаса. Уже на этом этапе материал заметно потемнел. Я наскоро сделала тонкое небольшое блюдце, и погнала гончара его обжигать. Много времени это не должно было занять.

Пока я ждала, девушка приволокла кружки и тарелки с разными узорами. Я с удовольствием выбрала несколько вариантов, которые показались мне самыми милыми и нейтральными. Потом мы подобрали мне белые горшки самых разных размеров. Уже сейчас посуда стояла внушительной горой.

Мы как раз договаривались о доставке в дом моего отца, когда вернулся гончар с огромными глазами и варежкой, на которой было обожженное черное блюдечко. Черное оно было не очень равномерно, но без совсем светлых проплешин. На это чудо гончарного искусства вылупилась и девушка.

— В общем, заказ на горшки в силе, жду их к концу недели. — Сообщила я, и положила на прилавок золотую монету.

Ответа мне не было, но полученная мной сдача свидетельствовала о том, что посуду я получу.

Следующим мне попался ряд с семенами, ростками и луковицами — рай дачника. Еще там был самый разный огородно-садовый инструмент. Тут я купила несколько неподъемных лопат, много разных семян (в дополнение к ним получила кучу советов о том, как получить лучшие растения), пару тяпок (на случай если решу делать себе огород), метлу с огромной рукояткой, два туго закрученных веника — побольше и поменьше, и грабли. Грабли были легче, чем лопаты, но совладать с ними мне все равно было сложновато. Доставку организовала на вечер.

Солнце встало в зенит, когда я дошла до рядов с кухонной утварью. Точнее, это был самый конец оружейного ряда, где располагались полезные в хозяйстве вещи.

Тут я оставила заметно больше денег, чем в других рядах. Потому что я позволила себе купить стальные столовые приборы, несколько универсальных ножей, пару ножей побольше, разделочный нож для мяса, крупный топорик, тоже для мяса, шумовку, половник и пару лопаток. Сталь ценилась высоко, делать ее умели только кампроу. Тут торговец сам предложил привезти все это к моему дому, тем более, что он оказался моим соседом. Жена ему рассказала о вчерашней сцене у колодца.

Гант — так представился мужчина, предложил помощь с починкой забора и прочими подобными нуждами, с которыми мне тяжело справляться самой. Я радостная согласилась, и мы расстались довольные друг другом.

Было пора уже начинать двигаться обратно домой, чтобы привести в порядок еще одну комнату. Но перед этим я зашла в продуктовую часть рынка. Тут было самое шумное и ароматное место; мне с одеждой было совсем не удобно. Но и уходить совсем без еды я посчитала нецелесообразным. Так что я купила свежих овощей, тыкву и несколько огурцов. Тыква вполне поживет в погребе, пока я буду разбираться с печью, да и другие овощи — дело хорошее и полезное.

Обратно я выбралась там же, где я на базар зашла с намерением купить себе еще булок по пути домой. Богатырская тыква оттягивала руку, одежда стала неподъемной. Появилась тяжесть в груди и одышка, пот лил градом и вообще плохо быть толстой.

Пока я доковыляла до прилавка, я совсем выдохлась, так что в окно просунулась красная физиомордия в прыщах, с растрепанными волосами и прохрипела: «Воды!». Девушка (кстати, лишенная прыщей), всплеснула руками и мгновенно поставила влагу передо мной. Стакан я осушила в два глотка и теперь приходила в себя.

— Спасибо. — Наконец, проговорила я. — Прости за утренний инцидент. Я недавно из Виастрии, а там иначе принято общаться, вот и привыкла.

Вообще, Литта с родителями действительно ездила в Виастрию — страну населенную преимущественно кампроу — хитрая вариация на тему эльфов. Только они были почти у самой границы с Дарвией — человеческим королевством, хотя на юге обращение на «вы» действительно принято. Об этом Литта узнала от словоохотливой молочницы в грязном переднике — ее образ отчего-то очень прочно отпечатался в памяти девушки.

— А какие у тебя еще есть пироги? — Поинтересовалась я, когда получила в ответ всепрощающий кивок.

— С мясом, с птицей, с капустой и с вишней. — Перечислила девушка.

— Давай всего по одному. — Я бросила на прилавок медную монету.

Девушка быстро все упаковала и протянула пакет мне. Пока я примеривалась к взятию всех моих тюков и связок, она сочувственно на меня смотрела.

— Давай помогу. — И закрыла ставень окна со своей стороны так, что тюк с одеждой едва не съехал на землю. Она вышла ко мне и ухватилась за тыкву и сетку с овощами. — Я — Мьяла.

— Литта. — Ответила я, навьючиваясь обратно.

Дошли до меня мы достаточно быстро. Дневная жара пошла на спад, но с меня семь потов сошло. Калитку я пнула и она упала на землю, Мьяла удивленно посмотрела, я пыхтела. В доме была единственная комната, в которой можно было не испачкаться, просто стоя в ней — кухня. А обеденный стол был самым чистым местом в доме, но он был занят посудой. Пришлось разместить одежду на тумбе. Тюк, очень тугой в начале моего пути, уже стал распускаться. Я выдернула оттуда мантию-беглянку, и аккуратно расправила ее, положив сверху на тюк.

— Очень красиво. — Восхитилась я, не трогая, впрочем, вещь грязными руками.

Мьяла стояла в дверях с тыквой в руках. Овощ я забрала и сразу отнесла на полку в погреб, вместе с остальным своим не хитрым рационом.

Воды в доме было много, но она вся была стоялая и пыльная. Ее я собиралась использовать для уборки.

— Обольешь меня? — Спросила я новую знакомую, а та непонимающе уставилась на меня.

Я просто вытащила ее во двор и, уже намного увереннее, чем раньше, подняла из колодца воду.

— Лей, прямо на голову, чтобы всю облило. В доме, конечно, было прохладнее, но я чувствовала себя ужасно, невыносимо, грязной. Конечно, нормально помыться смогу только после того, как отмою дом и с печью разберусь, но обтираться я собиралась каждый вечер, а сейчас мне нужен холодный душ. Душа нет, но есть колодезная вода — даже лучше.

Мьяла стояла с небольшим ведром в руках и оторопело на меня смотрела.

— Лей, говорю. — Поторопила я, и она вылила на меня ведро воды, точно на голову.

Тело было против, но душа моя радовалась. Я почувствовала себя лучше. Набрала себе еще ведро чистой воды и утащила его в дом. Мьяла шла за мной.

Стол был завален одеждой, но на лавке мы комфортно разместились. Я придирчиво выбрала из имеющихся стаканов самые приятные на вид и ополоснула их в одном из «технических» ведер. После набрала чистой холодной воды и предложила гостье.

С меня и моего платья текла грязная вода прямо на пол, образовывая новые грязевые лужи. Да, за один раз такое не отмоешь.

— Расскажи о себе, Мьяла. — Через несколько минут молчания попросила я. Девушка снова на меня вылупилась.

— Ну… я пришла в город около года назад. Работала подавальщицей, а потом сняла ту квартиру, где я теперь. Почти вся квартира — это кухня, а одна стена — это вот такое подъемное окно. Там и раньше чем-то торговали, я вот пироги пеку. Что умею делать, то и продаю, — мрачно усмехнулась девушка.

Она замолкла, я тоже. Скоро, когда вода была выпита, Мьяла подхватилась, и быстро попрощавшись, убежала к себе.

На улице между тем вечерело. Я хотела пойти прибрать свою спальню, но боялась. Просто вылить ведро воды было опасным мероприятием, ведь она легко могла просочиться сквозь доски и залить мне первый этаж.

В голове тут же всплыло, что я слабая стихийница. То есть мне подчиняется одна из стихий, но для боевых манипуляций этого не достаточно. И стихия моя — это исцеляющая вода. Вообще в мире считалось, что вода — исцеляет тело, воздух — душу, земля — кормит и охраняет, а огонь — карает. Соответственно этому строился и божественный пантеон. Четыре бога Аква, Аэро, Терра и Ингис соответственно стихиям, еще два — бог удачи и богиня смерти Форт и Морта, и Всеотец. Если я правильно поняла, Всеотец — это местный демиург. Поклонялись всем сразу, четкого разделения между религиями нету. Удача и смерь, опять же, если я правильно все поняла, это искаженное понимание света и тьмы. В посмертие люди не верили, а об остальных расах Литта ничего не знала.

Так вот, то, что я слабая стихийница означает, что я могу управлять водой, направляя ее физически из одного места — например ведра, в другое. Например на пол. Или из колодца в ведро. Или из ведра на себя. Или в дождь заставить воду обойти меня стороной.

В общем, я тут же повернулась к хозяйственному ведру, и представила, как немного воды распределяется по небольшому участку пола. Ничего не вышло. Я закрыла глаза и представила еще раз. Снова нет. Попробовала указать направление рукой — мимо.

Пока я сверлила ведро воды взглядом, во вторую створку калитки (первая так и лежала на земле), постучали. Финальный аккорд стука издала сама створка, которая рухнула. Ее падение я, собственно, и видела в окно. В чистое прозрачное окно, показывающее картину происходящего на улице, да.

— Хозяйка! Принимай товар! — Рявкнули от входного проема на территорию, так и не сумев постучать.

Я вышла как была — в сыром жестком платье. Его, конечно, уже хотелось снять, но я не хотела пачкать новую одежду в войне за чистый дом.

Прибыл купленный домашний текстиль. Это меня радовало, но класть его было некуда. Везде было грязно. Пришлось расстилать одну из старых штор, предварительно вытряхнув из нее пыль (хотя бы часть) и укладыванием богатства туда.

Почти сразу после ухода двух дюжих мужиков, притащивших огромные тюки, приехала телега, где был и мой садовый инструмент и часть приобретенной посуды. Это счастье разгрузили в начале двора, да там и оставили.

Пока я перетаскивала все добро к дому поближе, пришел мой сосед. Соседство оказалось действительно близким: наши участки граничили, его был от меня слева. Мои покупки он оставил на кухне и сразу ушел к себе, чтобы очень быстро вернуться обратно, с инструментами.

Первым делом он не спрашивая пошел осматривать калитку. В итоге, через час створки калитки стояли на месте, не скрипели и даже имели засов. Покосившийся забор тоже вернул себе нормальное положение, чтобы продолжать выполнять свои функции.

— Что у тебя еще тут? — Пробасил он над ухом, пока я расставляла посуду, укладывала ножи и приборы на кухне.

— Окно в спальне разбилось — хоть осколок бы вытащить. — Попросила я.

«Отмыла бы ты мне руки, вода, чтобы без лишних проблем» — грустно подумала я, испытывая острое желание хоть частью своего тела стать чистой. В тот же миг вода окутала мои руки, чтобы через несколько мгновений опасть к моим босым ногам лужицей, которая быстро превратилась в грязь. Я смотрела на свои руки со светлой, чуть грубоватой кожей, впервые без слоя грязи или с размокшей кожей. Смотрела и не понимала, что произошло.

«Вода, отмой, пожалуйста, стопы» — с сомнением протянула фразу в голове я, и стопы тут же оказались окутаны водой. Тут она задержалась на более долгий промежуток времени, ноги, все-таки, были черные, но скоро я увидела чистенькие белые ножки.

Радость захлестнула меня с головой — все оказалось проще, чем я себе напридумала. Нужна помощь — попроси.

— Вода, убери грязь с пола в этой комнате. — Ничего не произошло. — Пожалуйста? — Уточнила я.

Из всех ведер, которые стояли на кухне, вода распространилась толстым слоем по полу кухни. Я поспешила залезть на лавку и место, где я стояла, запоздало покрылось водяным слоем.

Около получаса я наблюдала за тем как вода мутнеет. Потом она приподнялась и замерла над полом кухни.

— В лужу за забором, пожалуйста. — Направила я, предположив, что я не уточнила, куда ее убрать.

И оказалась права. Водяной шар тут же выплыл в распахнутое окно, и громко осыпался прямо за забором.

Я припомнила, о чем думала, когда вода исцелила мою руку и поняла, что думала в ключе «Исцелить бы руку, а то в этой грязи я умру раньше, чем она заживет». Я просто не обратила на это внимание, а вода мою просьбу выполнила.

Гант спустился ко мне с вытащенным осколком в руках.

— Теперь у тебя просто рама. К зиме надо бы утеплить, а пока и так поспишь. — Улыбнулся он. — А чего это у тебя в доме все окна не зашторены?

— Чтобы было больше света. Мне его сейчас очень не хватает. — Выдохнула я.

— И нечисти стало быть не боишься? — Все еще улыбался сосед.

— А чего ее бояться? Появится — тогда и буду думать. А пока что я хочу дом вычистить и подновить. — Улыбнулась в ответ я.

— Во взрослую жизнь с чистого дома, значит? — Мы помолчали. — Что у тебя тут еще?

— Печь бы осмотреть. Ее давно не использовали, и я не знаю, в каком она состоянии.

Мужчина молча прошел к печи и первым делом открыл заслонку. Оттуда вывалилось облачко золы прямо на только вычищенный водой пол. Я расстроено смотрела на грязное пятно.

С боку от печи нашелся поддон, куда Гант высыпал всю золу из печи. Потом он осмотрел железный лист, установленный прямо сверху, над самым горячим местом. Он был весь в жиру и копоти. Его с умным видом подвигали, приподняли.

— Все с ней в порядке. Дрова у тебя где? — Спросили меня.

Где у меня дрова я не знала, зато у меня было старое деревянное корытце, как раз по размеру топки. Я не задумываясь сунула ему корытце, на что на меня осуждающе посмотрели. Из кармана было извлечено огниво и лоскуток тряпки. Несколько нехитрых манипуляций и в топке весело трещит корытце. Заслонку он поставил на место. Через непродолжительное время на варочной поверхности зашкворчал налипший жир.

Я заозиралась и нашла кочергу. Не имея лучших вариантов, я подхватила ее, поддон и поспешила этот жир сбросить в поддон, пока он горячий и легко снимается. Сосед смотрел на меня косо. Жира я сняла очень много — поддон было очень тяжело держать и он сильно нагрелся. Поверхности на вид операция помогла мало, хотя запах в доме стоял жуткий. Максимально аккуратно опустив поддон на пол, я побежала открывать окно.

Под ним все еще лежала гора текстиля.

— Гант, набери воды вот в это ведро, пожалуйста. — Отправила я мужчину к колодцу. Пока его не было, я взяла последние два ведра набранной заранее воды и поставила их на лавку. Сама же вышла на крыльцо и стоя лицом в комнату собиралась еще раз убедиться, что в прошлый раз мне не показалось.

— Вода, пожалуйста, отмой всю грязь и сор с пола, стен и потолка в этой комнате, только не трогай печь, а грязь оставь в ведрах.

Из обоих ведер тут же поднялись потоки воды, и покрыли весь пол и одну стену. В окно тоже влетел поток, закрыв еще одну стену. Послышался удивленный возглас Ганта.

— Еще нужно. — Крикнула я мужчине.

Тот не крутил ворот, а смотрел на меня. Это он зря. Потому как требуемое количество воды поднималось из колодца — я слышала гул. Через минуту его смело водным потоком, который стремился в окно. Теперь все помещение было закрыто водой, только печь выделялась.

Двух ведер явно было мало.

— Ведра у тебя в доме есть? — Крикнула с так и сидящему на земле Ганту. Тот кивнул. — Тащи скорее.

Не прошло и пол минуты, как из-за забора к Ганту полетело три больших (литров по пятнадцать) ведра. Тот их поставил дном на землю, с нее, впрочем, не вставая, и продолжил хлопать глазами. Я обернулась — его жена стояла за забором и смотрела на мой дом. Ей видно ничего не было, а вот Гант видел в окно, как вода перетекает по стенам.

Торопила я его зря. Вода трудилась около получаса. Пол она, понятно, закончила быстрее всего. Потом потолок и только потом закончились стены. Мы с Гантом только и успевали, что опорожнять ведра в лужу под моим забором, которая все разрасталась.

Под конец я неожиданно почувствовала слабость. Она нарастала и последнее ведро я выливала уже в полуобморочном состоянии.

Хотела уже войти в дом, но увидела свои ноги. Было жаль пачкать пол, и я уселась на ступеньки. Рядом с обеспокоенным видом замер сосед.

— Вода из колодца. — Коротко попросила-приказала я.

Тот притащил снятое с крюка ведро.

— На меня лей.

Ведерко было небольшое. Литров на пять хорошо если. Но пролилось на меня благодатным потоком. «Вода, дай мне сил, умоляю» — почти прошептала я, в тот миг, пока поток летел от ведра до моей головы. И почувствовала как в меня вливаются силы, пока вода текла по телу. «И ноги помой, ну пожалуйста!» — намного веселее попросила на последок я, и стекающая с меня вода собралась на ступнях и голенях. Долго там крутилась и наконец-то опала на ступени.

Сосед смотрел круглыми глазами.

— Ноги грязные? — Через несколько минут спросила я соседа, когда окончательно пришла в себя.

Тот растерянно кивнул.

— Тащи еще ведро, садись на мое место и стаскивай сапоги. — Распорядилась я, а сосед послушно зашагал к колодцу. Как только он уселся, я мысленно попросила вымыть соседу ноги, чтобы ее же труд не портить. Над его лапищами стихия трудилась очень долго.

Сосед удивленно пялился на то, как совершенно без его участия, ноги становятся естественного цвета.

— Ты что же ко мне нечисть привлекаешь? — Сипло поинтересовался мой благодетель.

— Да брось ты! — Хихикнула я. — Не хочу, чтобы ты на чистый пол грязными ногами становился. Вот увидишь, недели не пройдет, цвет ног станет прежним.

Мы зашли на вычищенную кухню. Хотя комната оставалась неуютной и необжитой, дышалось несопоставимо легче. С удовольствием вдохнув полной грудью, я принялась перебирать богатства, выволоченные из шкафов, с полок и прочих мест хранения утвари. Обколотые, со слоем копоти в сантиметр, горшки тут же были признаны неприемлемыми для применения в доме и были выставлены на улицу, справа от крыльца. Появилась у меня мысль выращивать в них зелень. Более или менее целые и чистые горшки ушли на поверхность печи.

Пока я перебирала остальные, Гант переставил их на полку. Я это заметила, но поправлять не стала.

Кружки все были глиняными и, с учетом всего, что я знала о такой посуде, уже непригодными к использованию по прямому назначению. Но почему-то, все не обколотые я оставила.

Приборы были латунные — тяжелые, грубые и неудобные. Они отправились к «садовым» горшкам. Тарелки тоже были глиняные, необожженные. Не обколотые — на полку, обколотые — под крыльцо.

— Нужно затащить сюда ткани с улицы. — Попросила я мужчину.

Все найденные в доме тряпки отправились в утиль, то есть аккуратной горкой сложены слева от крыльца. Применение им одноразовое.

Огромный тюк просунулся в проем, пободался с ним и в итоге рухнул на пол; сверху рухнул Гант.

Я хотела было шагнуть к нему, но не смогла — все пространство оказалось заставлено и завалено новыми и старыми вещами.

— Иди домой, Гант. — Улыбнулась неловко пыхтящему мужчине. — Ты не против, если я обращусь к тебе через несколько дней?

— Обращайся, конечно. — Тот тоже улыбнулся, поднялся. — Темной ночи. — И ушел.

Я осталась одна на кухне.

Хотелось отдохнуть хоть часок, тем более, что начало вечереть, но надо было хотя бы проход на кухне разобрать до остальных помещений и перекусить.

С такими мыслями я, аккуратно переступая, через все расставленное и разложенное на полу, добралась до лестницы, поднялась на второй этаж и легла на кровать.