Наковальня льда

ГЛАВА 2 ПОДМАСТЕРЬЕ

Черные корабли мчались на север с попутным ветром, и погоня, если она и была, осталась далеко позади. Немногие суда, встречавшиеся по пути, поспешно меняли курс и устремлялись к побережью, ибо в этих местах не было сил, способных противостоять эквешским рейдерам. Так продолжалось два дня, и все это время про Альва никто не вспоминал: Эрнан страдал на корме от морской болезни, а мастер-кузнец уединился с эквешскими капитанами. Одиночество могло бы тяготить некоторых мальчиков его возраста, но Альв давно привык к собственному обществу. Его вполне устраивала возможность забиться в уголок среди кучи грузов, накрыться грязной шкурой, размышлять о своем и поменьше попадаться на глаза. Так было теплее… и безопаснее. Впрочем, ему не угрожала настоящая опасность — эквешцы относились к мастеру-кузнецу с благоговейным почтением и не трогали то, что он называл своей собственностью. Альв мог получить пинок или проклятие, случайно попавшись кому-нибудь под ноги, но не более того. Зато с других кораблей, где содержались пленники, время от времени доносились крики, от которых кровь стыла в жилах. Эквешцы были беспощадным народом — тщеславным, заносчивым, драчливым и более жестоким, чем любой другой народ того времени. То, что Альву пришлось увидеть и пережить за последние дни, лишь укрепило его ненависть, которая с тех пор никогда не покидала его.

Но, наконец — казалось, целую вечность спустя — нос флагманского корабля врезался в песок узкого пляжа между высокими, холодными утесами. Все пожитки мастера-кузнеца с великой тщательностью были выгружены на берег высоко над линией прилива под его личным наблюдением. Потом прозвучала резкая команда, и воины, выгружавшие последние ящики, подбежали к носу корабля и начали отталкивать его от берега. Когда они забрались на борт по канатам, весла дружно вспенили воду. Гребцы затянули монотонный речитатив, и без малейшего намека на прощание хищное боевое судно двинулось навстречу остальным, поджидавшим на рейде. Наблюдатели на берегу увидели, как черные паруса провисли и затрепетали на ветру, поворачиваясь на нок-реях. Затем паруса были зарифлены; рейдерские корабли повернулись против ветра и устремились к западному горизонту, словно убегая от восходящего солнца.

Альв поежился. Мастер-кузнец дал ему добротный плащ и теплые сапоги, подбитые мехом — очевидно, из добра, награбленного эквешцами, — но в этот ранний час ему не хватало знакомого укрытия из четырех стен, кучи шкур, пусть грязных и вонючих, теплого дыхания скота в стойле. Даже воздух в этом новом месте казался по-особенному пронзительно холодным. Эрнан, стоявший рядом с ним, стучал зубами и что-то ворчал себе под нос. Мастер-кузнец, с непокрытой головой и в легком плаще, казалось, не замечал холода. Он смотрел вверх, на темный проем в каменной стене, рассеянно поглаживая браслет на своем запястье и прислушиваясь. Через некоторое время Альв услышал легкий топот копыт, а мгновением позже заметил слабый свет лампы в рассветном сумраке. Караван пони спускался по тропе к берегу.

Всадник, сидевший на переднем пони, сонно покачивался в седле. Однако, увидев мастера-кузнеца, он ахнул, торопливо спешился и сразу же принялся извиняться. Тот предостерегающе поднял руку.

— На самом деле ты приехал вовремя, мой добрый Ингар. Это мы высадились раньше, потому что варвары торопились убраться отсюда.

Альв наблюдал за тем, как мастер-кузнец отошел в сторону и начал приглушенную беседу с Эрнаном. Оба чертили на песке какие-то странные узоры. От мальчика не ускользнуло огромное облегчение, выказанное Ингаром — кем бы он ни был — при виде теплого приветствия. Стало быть, не стоит подводить этого странного кузнеца даже в мелочах. Это нужно запомнить.

Ингар, как вскоре выяснилось, был другим подмастерьем мастера-кузнеца. Это был крепко сбитый молодой человек, лет на пять старше Альва, со смугловатой кожей, правильными чертами лица и голубыми глазами, как у Эрнана. Окинув мальчика внимательным взглядом, чем-то напоминавшим взгляд хозяина, он медленно кивнул.

— Добро пожаловать, парень. — В его речи звучал северный акцент. — Нам пригодится еще один помощник в новой кузнице… особенно если он окажется не таким неуклюжим, как мастер Рок.

— Неуклюжим? — послышался чей-то возмущенный голос из темноты. Голос звучал хрипло и простужено, но его владелец был явно немногим старше Альва. — Если ты оторвешься от чтения старинных рукописей и когда-нибудь соизволишь пошевелить хоть пальцем в кузнице, мы посмотрим, насколько ты ловок, мастер Ингар!

Говоривший мелкими шажками выступил на свет лампы. На мгновение Альву показалось, будто он смотрит на круглый сверток теплой одежды с коротенькими ножками. Затем рука размотала конец длинного шарфа, и недовольное бледное лицо выглянуло наружу.

— Ну, что вы таращитесь? Я не виноват, что не родился со льдом в крови, как все вы, дикие северяне — кроме Эрнана, но тот и так уже окоченел от старости. Только подумать, три меховых плаща, и все равно зуб на зуб не попадает, когда сажусь, а сидеть приходится постоянно, вот и…

— Послушай, — перебил Ингар. — Если мастер задержится по твоей милости, ты долго не сможешь сидеть, это я тебе обещаю. Давай, Рок, принимайся за работу. И ты тоже, Альв: нужно побыстрее навьючить пони. Скоро взойдет солнце, а нам в путь с рассветом.

Действительно, вскоре рассвело, и Альв с Ингаром быстро согрелись, таская ящики и навьючивая терпеливых животных, невозмутимо стоявших на месте и пощипывавших жухлую траву, до которой они могли дотянуться. Но, несмотря на работу, Рок не торопился откидывать свой капюшон. Когда же он наконец сделал это, Альв невольно вздрогнул и издал удивленный возглас. На солнце волосы мальчишки казались спутанной массой ожившего пламени невозможного рыжего цвета. Его широкое, округлое лицо с носом-пуговкой имело нежный молочно-белый оттенок, но было густо усеяно рыжими веснушками.

Рок в свою очередь уставился на него.

— Прости за прямоту, но что ты вякаешь, словно испуганная собачонка? Никогда не видел такого красавца, как я?

— Готов поспорить, он раньше не видел рыжих волос, — хохотнул Ингар. — Ты, стало быть, в жизни не был на юге? Там, знаешь ли, почти все так выглядят. Это солнце заставляет их мозги выкипать наружу.

— Чушь! — фыркнул Рок. — Он сам сотранец, не так ли? Каштановые волосы и зеленые глаза… по крайней мере, мне они показались зелеными.

— Нет, — произнес мастер-кузнец, подошедший сзади так неслышно, что все вздрогнули. — Альв не южанин, как ты сам, хотя он того же корня. Он напоминает одного из старых северных жителей, прежде чем они смешались с меднокожим народом, который бежал с запада через Лед. И это может оказаться добрым предзнаменованием. А теперь, если не возражаете, возвращайтесь к своей работе.

Молодые люди с готовностью подчинились.

— Древний северный житель, вот как? — пропыхтел Рок, когда они пытались закрепить вьючные ремни на особенно широком ящике. — Что ж, родич, тогда ты будешь как дома в том месте, куда мы отправимся. Оно гораздо ближе к северу, чем ты думаешь, и люди редко заходят туда по своей воле, за исключением некоторых…

— Достаточно! — отрезал Ингар. Рок плотно сжал губы и замолчал.

Когда пони были навьючены, уже совсем рассвело. Мастер-кузнец встал и тщательно стер ногой все свои рисунки на песке. Потом он кивнул Ингару, который теперь тоже шел пешком, и маленький отряд тронулся вверх по каменистому распадку. Путь был извилистым, с длинными, крутыми склонами, и Року с Альвом, которые шли сзади, часто приходилось помогать и поддерживать животных, а иногда даже тащить их за жесткие, спутанные гривы через осыпи, скользившие под копытами. Наконец они поднялись на перевал в нескольких сотнях шагов от ближайшего утеса, и перед ними раскинулась страна пологих холмов, известная Альву с раннего детства. Но когда они поднялись на вершину первого низкого холма, ему показалось, будто он видит на горизонте голубую полосу, слишком плотную для облачности. Она изгибалась, подобно морской волне, не заканчиваясь и не прерываясь, поблескивая белыми вершинами на фоне прозрачно-голубого неба. Альв не понимал, что он видит, и боялся выставить себя глупцом, спросив у Рока, но зрелище пробудило в нем глубокие чувства. Он думал о безграничности мира и о тех чудесах, которые в нем можно найти. Ужас смерти, омрачавший его душу в последние дни, бесследно исчез. Ему хотелось петь, но он не знал, как отреагирует на это мастер-кузнец. Он тихонько мурлыкал себе под нос на ходу и с каждым следующим подъемом по утоптанной тропе поглядывал на неподвижную линию у горизонта в надежде, что она может приблизиться к ним.

Тропа вывела их на проезжую дорогу, куда они и свернули, во главе с мастером-кузнецом. Теперь он носил черную мантию со знаками своей гильдии и прицепил к поясу тяжелый короткий меч. Ингар тоже был вооружен и бросал внимательные взгляды по сторонам. Когда дорога углубилась в редколесье, он немного отстал и присоединился к младшим ребятам.

— Держите ухо востро, — предупредил он. — Мастер-кузнец тщательно выбирал эту дорогу, судя по тем картам, которые они рисовали с Ингаром, но здесь нет ни одного действительно безопасного пути. Грабители и бродяги вертятся неподалеку от города. Они знают, по каким дорогам обычно проезжают торговцы.

— Мы приближаемся к городу? — поинтересовался Альв.

— Да, и к довольно большому, по крайней мере в этих краях. Он называется Хэртби. Продвигаясь с такой же скоростью, мы будем там завтра днем. Но мы не станем задерживаться, ведь впереди долгий путь. И поскольку нам уже не понадобятся все пони для перевозки грузов, мы сможем ехать верхом. Ты когда-нибудь ездил на лошади?

— Нет, — признался Альв. — Только на быке случалось пару раз.

Остальные переглянулись и посмотрели на него.

— На быке, — пробормотал Ингар, убедившись, что мальчик не шутит. — Что ж, тогда с лошадью у тебя не будет проблем.

Хэртби оказался действительно большим городом, в три-четыре раза больше, чем Эшенби. Городские стены, плавно изгибаясь, охватывали целых три холма, каждый из которых был увенчан зданием, значительно превосходившим в размерах дом старшины и даже городское зернохранилище Эшенби. Однако когда они приблизились к главным воротам, Альв обнаружил, что проход здесь не шире, чем в деревенских воротах, и хорошо охраняется. Вокруг собралось много людей, ожидавших своей очереди пройти внутрь, но мастер-кузнец перебросился несколькими фразами со стражниками, и они пропустили его отряд впереди остальных, к немалому замешательству Альва. Никто не осмелился перечить известному кузнецу, поэтому все сердитые взгляды и непристойные жесты достались на долю самого юного и оборванного члена его свиты. Впрочем, Альв забыл об этом сразу же, как только попал в город. Такое количество улиц и изобилие народа было в новинку для него, хотя его спутники утверждали, что на юге есть гораздо более крупные города. По словам Рока, самые большие здания принадлежали Советам Гильдий, где встречались члены цеховых общин и заключались сделки. К одному из таких зданий они направлялись сейчас, хотя лишь для того, чтобы выгрузить ящики и навьючить пони припасами, необходимыми для дальнейшего путешествия.

— Если только наш благородный хозяин не решит соблюдать пост, как это с ним иногда бывает, — мрачно заметил Рок по этому поводу.

— Я ел то, чем меня кормили эквешцы, — сокрушенно признался Альв. — Но я не осмелился прикасаться к их мясу.

Рок передернул плечами.

— Грязные варвары. Никогда не знаешь, что они положат тебе в тарелку, верно?

К счастью, в доме Гильдии Торговцев еды было в достатке, хотя некоторые из сидевших за столами для слуг с горечью жаловались на кукурузную кашу и копченую рыбу, утверждая, что не видели достойной пищи с тех пор, как корсары, а теперь еще и эквешские рейдеры, начали терроризировать морские торговые пути на юге. Альву же еда показалась необыкновенно вкусной, и даже Рок не мог угнаться за ним в количестве опустошенных тарелок. Мастер-кузнец и Ингар обедали вместе с мастерами Гильдии Торговцев, одновременно обсуждая условия сделки с содержимым ящиков, привезенных с корабля. Глядя, как они уходят, Альв задавался вопросами, как много из награбленного добра прибыло из его собственного городка и почему Хэртби, гораздо более богатый и многолюдный, до сих пор не подвергся нападению. Но он держал эти мысли при себе.

После обеда Ингар отвел Альва помыться и выдал ему новую одежду. К изумлению мальчика, одежда оказалась такой же, как у Ингара, хотя без украшений: крепкие шерстяные рубашки, куртка и штаны из черной кожи, черные сапоги и плащ с капюшоном, какой у него уже имелся.

— Это форма подмастерья нашей гильдии, — пояснил Ингар. — Наш цвет — черный.

Он выдержал многозначительную паузу и добавил:

— Возможно, потому что черный цвет лучше скрывает грязь.

Альв с сомнением осмотрел себя. Одежда казалась ему почти непристойно мягкой и чистой, непривычно ласкавшей кожу.

— Но Эрнан и Рок одеты по-другому… — начал он. Ингар приподнял бровь.

— Разумеется. Ты можешь считать себя счастливчиком, получив эту форму так рано, еще ни разу не попробовав себя в деле. Очевидно, мастер-кузнец возлагает на тебя большие надежды.

Насколько большими были эти надежды, Альв осознал лишь после того, как они с Ингаром присоединились к остальным и он увидел потрясенное выражение на их лицах. Эрнан неодобрительно фыркнул. Рок тихо присвистнул и кивнул, но промолчал. Начиная с этого момента между ним и Альвом пролегла трещина, и хотя впоследствии они во многом стали близкими друзьями, эта трещина так и не закрылась. Однако когда они навьючивали пони дорожными припасами, слуга и новый подмастерье, как и раньше, поровну делили работу между собой.

Рок не удержался от смеха, глядя, как Альв сражается со стременами и лихорадочно пытается сохранить равновесие на спине пони, хватаясь даже за жесткую гриву. Девушки и зеваки на улицах веселились от души, и Альв медленно закипал от черного гнева и унижения, которые, как ему мнилось, остались в прошлом. Он старался смотреть вниз или прямо перед собой, не оглядываясь по сторонам. Постепенно, подражая Ингару, он сумел обучиться основам посадки в седле и обращения с поводьями, и к тому времени, когда они подъехали к северным воротам города, уже чувствовал себя вполне уверенно.

В первый день они ехали быстро, по хорошей дороге, время от времени встречаясь с другими путниками, конными или пешими, либо с небольшими торговыми караванами, обслуживавшими близлежащие деревни. На ночь они остановились за каменной оградой с очагом и небольшим навесом для ночлега, специально устроенным для удобства путешественников. Но строение было очень старым и обветшавшим.

Когда они проснулись поутру, настала очередь Альва смеяться над своими приятелями: все, кроме него и мастера-кузнеца, закоченели после сна на голой земле и жаловались на боль в потянутых мышцах. На вторые и третьи сутки они ночевали в придорожных станциях, похожих на первую, но еще более ветхих и разрушенных. Все это время дорога вилась между низкими холмами, с виду не изменяясь, разве что стало больше рытвин и ухабов, а колеи местами заросли травой. Другие путники почти перестали попадаться, а если и встречались, то ехали верхом, при оружии, и смотрели недоверчиво. На четвертый вечер, после целого дня проливного дождя, они так и не смогли найти станцию в зарослях кустарника и в конце концов устроились под сенью огромного кедра, завернувшись в одеяла и промасленные шкуры. Поутру все, кроме Альва и мастера-кузнеца, снова жаловались на боли и дрожали от холода.

— И это еще лучшая часть нашей поездки, — заметил Майлио, прислушиваясь к кашлю и проклятиям, пока маленький отряд пробирался по узкой тропе через кусты. — Начиная от этого места, дорога не приводилась в порядок за последние сто лет, и природа взяла свое. Поэтому мы свернем и поедем через Старкенфеллс — добрая неделя пути по болотистым пустошам.

— Это там находится ваш дом? — спросил Альв, с тревогой оглядываясь по сторонам, пока они приближались к вершине склона. Деревья вокруг редели, кусты расступались. Впереди лежало огромное пространство, поросшее длинной травой, слегка колыхавшейся под холодным, влажным ветром.

— Нет, здесь слишком нездоровый климат. Мое жилище далеко за Старкенфеллсом — еще день-другой путешествия по лесу и столько же для подъема в горы — высоко над страстями этого мира. Но я полагаю, ты никогда не видел гор?

— Я слышал о них, — с деланной небрежностью ответил Альв.

Мастер-кузнец улыбнулся уголком рта и вытянул длинную руку, указывая на север. Они как раз поднялись на гребень склона. Альв проследил за его взглядом и невольно ахнул. Та темная волна, которую он видел на горизонте, теперь вздымалась перед ним огромной стеной серо-зеленого стекла, сверкавшего в ясном воздухе и возносившего свои зазубренные, посеребренные снегом вершины в голубую бесконечность. Ужас и величие этого зрелища были таковы, что на какой-то момент Альву показалось, будто грандиозная волна сейчас обрушится на сушу и сметет все живое с ее поверхности. А затем он поразился еще более великому чуду — тому, что такая огромная и прекрасная форма остается застывшей, словно пойманной в момент движения.

— Мастер-кузнец…

— Да?

— Как возникли горы? Они ведь не всегда были там, правда? Они выглядят так… как будто их откуда-то подняло.

Мастер-кузнец повернулся в седле и пронзительно взглянул на Альва.

— Вижу, я не ошибся в тебе. Ты наделен восприятием, мальчик, истинным восприятием. Да, они были подняты, подобно волне, и я полагаю, не так давно, если судить по сроку жизни этой земли. Края скал острые и слабо затронуты выветриванием, а подземный огонь здесь горит мощно и ровно, как ты сам вскоре убедишься. Однако не все эти горы одного возраста, так как некоторые выветрились сильнее остальных и сложены другими породами. Об этом ты тоже узнаешь в надлежащее время: хороший кузнец должен уметь находить и добывать собственные руды, чтобы выплавлять чистый металл, принадлежащий только ему. Думаю, это тебе понравится.

Альв в самом деле с трудом сдерживал нетерпение. Уже в этом он мог превзойти старого Хервара, ибо седобородый кузнец за все эти годы почти не покидал пределов городка, не говоря уже о поисках руды. Нечего удивляться, что он нашел бесславный конец, если так мало заботился о совершенствовании своего искусства. Альв не собирался повторять эту ошибку.

В следующие дни уже он, а не Ингар, ехал рядом с мастером-кузнецом и беседовал с ним, засыпая его вопросами и получая ответы, лишь разжигавшие пламя интереса в груди мальчика. Сперва Альв опасался, что старший подмастерье может обидеться, но Ингар, похоже, был только рад передышке. Как ни трудно было в это поверить, но общество мастера, очевидно, тяготило его, и он чувствовал себя спокойнее, перебрасываясь шуточками с Роком. Эрнан ехал, замкнувшись в гордом молчании, которое устраивало остальных не хуже, чем его самого.

Так они ехали по болотистым луговинам — унылой и зловещей стране, где не встречались другие путники, а единственными звуками жизни были тоскливые крики птиц, протяжно звучавшие в сыром воздухе. Время от времени мастер-кузнец указывал на одинокого кондора, чертившего круги под облаками, а однажды они увидели стаю стервятников, поднявшуюся над гниющими останками какого-то крупного животного, завязшего в трясине. Вонь от этого места преследовала их еще долго после того, как они проехали мимо. Должно быть, она и привлекла стаю хищников, появившихся ближе к вечеру.

То были злобные звери кошачьей породы, крупные, но исхудавшие после суровой зимы. Они на полном ходу вылетели из-за вершины холма, вытянув длинные хвосты и ощерив пасти, усаженные острыми клыками. При виде путешественников они издали отрывистый, мяукающий боевой клич. Пожиратели падали, они не брезговали и живой добычей. Они были созданы для долгого бега — с длинными лапами и гибкими телами, которые, казалось, вытягивались и сокращались на ходу. Но плечи их были массивными, чтобы нести тяжелые головы с мощными челюстями, способными за один прием перекусить лошадиную ногу. Зорким взглядом пастуха Альв насчитал двенадцать животных.

У них не было никакой возможности найти укрытие, не было даже времени, чтобы как следует подготовиться к атаке. Мастер-кузнец развернулся в седле. Альв ожидал, что он обнажит меч, но вместо этого он спрыгнул на землю. Ингар последовал за ним, приказав остальным отойти. Это казалось безумием, однако Альв, вдруг ощутивший ответственность, налагаемую своим новым званием, выхватил из багажа металлический прут и встал рядом с ними. Ингар спокойно щелкнул странным устройством — кремнем со стальным колесиком, к которому был приделан толстый шнур, сложенный в виде петли. Когда звери приблизились на расстояние двух-трех прыжков, шнур внезапно зашипел и вспыхнул. Мастер-кузнец подхватил его и замахнулся, словно собираясь бросить. Ингар отшатнулся и закрыл глаза; Альв последовал его примеру, но чуть-чуть запоздал. Над стаей вспыхнуло облако ослепительного палящего света, как будто само солнце спустилось на землю сквозь туманы. Пылающие клочья дождем посыпались на хищников. Ослепшие, обожженные, с подпаленной шерстью, они сбились в кучу, визжа и огрызаясь. Их атакующий порыв был остановлен. Лишь один крупный зверь с седыми прядями в зеленоватом меху встал на задние лапы и щелкнул зубами, пытаясь дотянуться до мастера-кузнеца. Альв, еще не вполне оправившийся от потрясения, услышал звук тяжелого удара и увидел, как животное волчком закрутилось у его ног. Еще один силуэт вырос прямо перед ним. Он с размаху ударил прутом и услышал хруст костей. Когда его зрение немного прояснилось, он увидел Ингара, снова зажигавшего трутницу. На этот раз он успел закрыть глаза, но вспышка света все равно прочертила алую линию за сомкнутыми веками. Стая развернулась и с воем умчалась прочь, поджав хвосты.

— Вот и хорошо, — спокойно произнес мастер-кузнец, вытирая свой меч о шерсть убитого им зверя. — Поскольку никто не ранен, мы не будем задерживаться. Если они все же передумают и начнут преследовать нас, нам не будет покоя этой ночью.

Ты только что был свидетелем плодотворного союза силы и разума, — добавил он, обратившись к Альву. — Никогда не забывай об этом. Эти звери больше боялись огня, чем наших мечей, хотя огонь мог причинить им гораздо меньше вреда. Так можно отпугивать или, наоборот, вести за собой слабых разумом, будь то люди или животные. Искусство истинного кузнеца можно использовать с великой пользой, применяя лишь простейшие навыки. Этот огонь показался тебе сверхъестественно ярким, не так ли? Однако для его создания не потребовалось магических приемов. Нужно было знать лишь две вещи: первое — определенный редкий металл горит подобным образом в очищенном виде, второе — надо уметь найти его и очистить от примесей. Весьма просто, но не пренебрегай такими мелочами, когда начнешь овладевать более великим искусством. А ты начнешь, и достаточно скоро.

— Мастер-кузнец… — От нервного возбуждения у Альва мучительно заныли мышцы живота. Ему хотелось спросить, однако он боялся оскорбить мастера, показаться тупым или недостойным. Но мастер-кузнец внимательно и строго смотрел на него, приподняв бровь. Альв решил рискнуть.

— Мастер-кузнец, почему? Почему я? Что заставило вас выбрать меня? П-почему вы так уверены, что я смогу делать все эти вещи?

Кузнец ненадолго задумался.

— Моя уверенность тяготит тебя? Не беспокойся. У меня есть причины для нее, причем с того самого момента, как я увидел тебя.

— Вы хотите сказать… потому, что я похож на одного из старых северных жителей?

— Не только. Но одного этого уже было бы достаточно, чтобы заинтересовать меня. Все великие маги-кузнецы пошли от этого корня — последние выжившие из Потерянных Земель на востоке, — ибо среди них кузнечное дело культивировалось больше всего. Истинное мастерство кузнеца — это искусство, далеко превосходящее простую обработку металла, редкий и странный дар, которым обладают очень немногие, да и то в разной степени. Если люди теряют его из виду, перестают культивировать его, он уходит от них. Так было с сородичами Рока, которые стали столь могучими и умудренными в вещах материальных, что перестали верить в истинное искусство. Оно превратилось в некий предрассудок, варварское суеверие, которое они оставили для своих менее образованных соседей. С другой стороны, в северных землях оно воспитывалось и изучалось, пока сотранцы изучали военные науки, торговлю и каменное строительство. Однако даже на севере оно умалилось и ослабло, когда древние народы начали растворяться среди более многочисленных меднокожих племен, бежавших через Лед от набирающего силу Эквешского царства. Хотя они тоже владели искусством, но были простым народом, больше интересовавшимся обработкой земли, охотой и сменой времен года, чем глубинными познаниями. Поэтому в большинстве из них истинное искусство выродилось до грубо прикладного уровня. Опытные же кузнецы ищут себе подмастерьев среди тех, в ком старая порода выражена ярче всего — возьми, к примеру, Ингара, с его глазами и лицом. Но очень редко им удается найти человека с почти чистыми северными корнями, в котором сильна древняя кровь. К таким людям, надо полагать, относишься и ты. Впрочем, мне не было надобности гадать о том, что в тебе заложено. Когда я смотрю пристально, глазами своего искусства, то могу видеть дар, хотя ты сам еще не подозреваешь о нем. А я верю тому, что вижу. Из тебя выйдет хороший кузнец, но вот насколько хороший, покажет лишь будущее.

Альв ошеломленно покачал головой.

— Спасибо, мастер-кузнец. Но я все еще не вполне уверен… Дело в том, что мне всегда этого хотелось…

— Естественно. Это тоже добрый признак. Но ты сам убедишься, когда мы приедем в мой новый дом. Судя по местности, мы приближаемся к лесной окраине, и стаи хищников служат тому подтверждением: в это время года они охотятся неподалеку от леса. И вот уже…

Он приподнялся на стременах и указал в сторону вырастающей громады гор, которые сейчас были не более чем темными тенями, купавшимися в туманной пелене. Альв, с опаской посмотревший туда, увидел в паре лиг впереди длинную зеленовато-коричневую полосу, заполнявшую низкую логовину и покрывавшую долины и холмы, поднимаясь до самого основания горного хребта. Контраст между буйным ковром древесных вершин и холодной стерильностью голых склонов был поразительным; казалось, любая жизнь не могла удержаться на них и соскальзывала вниз, в долину, оставляя обнаженные кости земли противостоять напору стихий.

Узкая, раскисшая тропа вела путешественников в плотные заросли кустарника, окружавшие кедры, клены, сосны, ясени и ели, гораздо более высокие, чем те, которые Альву приходилось видеть на побережье. То тут, то там, горделиво возносясь над остальными деревьями, высились красноватые стволы исполинских метасеквой, достававшие почти до облаков.

— И это лишь бледное подобие, мелкая поросль тех лесов, что лежат на востоке, — заметил кузнец. — Тапиау'ла-ан-Айтен, Великий Лес, отбрасывающий свою тень на сердце всей этой земли. Подумай об этом!

Альв покачал головой.

— Не могу, мастер-кузнец. Но мне ужасно хочется когда-нибудь увидеть его. А вы видели?

Уголки губ Майлио изогнулись в улыбке.

— Да, видел, как, надеюсь, увидишь и ты, хотя тебе придется доказать свои силы и хорошенько подготовиться, прежде чем ты рискнешь отправиться в царство Тапиау. Когда-то мне самому едва удалось спастись оттуда. Но сегодня мощь Тапиау ослаблена. Ты узнаешь о ней больше… потом.

Альв понял намек и придержал вопросы, вертевшиеся у него на языке.

Въезжая под сень деревьев, подмастерья и слуги тревожно поглядывали по сторонам. Но они не заметили никаких признаков жизни, кроме маленьких зеленых птичек, перелетавших с ветки на ветку, забавно наклонявших головы и с безмерным скептицизмом рассматривавших непрошеных гостей. Альв и Рок бросали им хлебные крошки.

Однако из глубины леса доносились другие звуки: трубный зов оленя-самца, похрюкивание кабанов и, всегда на большом расстоянии, рев крупного хищника, вышедшего на охоту. Однажды, оглянувшись назад, Альв увидел молодую олениху, бесшумно пересекавшую поляну, которую они только что миновали. Когда они выехали к широкой реке, в кустах неподалеку послышался треск, словно какое-то крупное существо опрометью бросилось прочь. Птицы с ярко-голубым оперением с пронзительными криками разлетались с его пути. Вскоре путешественники нашли и добычу, оставленную на прибрежной отмели: огромного бобра, размером с человека.

— Саблезуб, — пробормотал Ингар, нервно вертевший в руках трутницу. Саблезубы охотились на самых крупных лесных животных.

Мастер-кузнец покачал головой.

— Посмотри на его горло — прокушено, а не разодрано. Это была одна из хищных кошек, но не саблезубая. Они не так опасны, да и в любом случае даже саблезуб не станет нападать на такой большой отряд.

Но, выезжая на переправу, где прозрачная вода мягко журчала на галечных перекатах, остальные продолжали с опаской посматривать по сторонам. В ту ночь они встали лагерем в центре кольца зарослей колючего кустарника, зажгли два костра и выставили стражу. На следующий день, однако, лес постепенно начал редеть. Местность все круче поднималась вверх, густые заросли кустарника распались на отдельные островки, и многие виды деревьев больше не попадались на глаза. Теперь вокруг тропы росли в основном сосны, голубые ели и другие выносливые вечнозеленые растения. Ближе к концу второго дня сама тропа расширилась и уплотнилась, превратившись из вязкой колеи в ровную дорогу, обложенную камнями одинакового размера. Смолистый запах леса приобрел особенную резкость и остроту. Глядя по сторонам, Альв видел свежие сосновые пни и кучи щепок. Солнечный свет падал на рукотворные поляны из-за разорванного лесного покрова. По мере продвижения вперед встречались все новые и новые вырубки, и Альв невольно задавался вопросом, кто здесь работает. Возможно, мастер-кузнец вывозит древесину для своих нужд, но пней было, пожалуй, слишком много даже для этого. Ему хотелось спросить… но это могло выглядеть глупо. Лучше будет упомянуть об этом попозже, в разговоре с Роком. В ту ночь они остановились в придорожной роще, где к стволам высоких деревьев не прикасался топор дровосека.

На следующий день деревьев стало заметно меньше. Дорога все круче забирала вверх, и, наконец, лес выродился до чахлых рощиц и кустарниковой поросли, лепившейся к каменистым склонам. В одном из таких мест они и заночевали.

Встав поутру, путешественники обнаружили, что им открылся ясный вид на лесную чащу и дальше, на те земли, через которые они прошли. Альв поразился тому, как высоко они поднялись; лес лежал, раскинувшись под ним до дальних луговин, казавшихся серыми и безжизненными в призрачном утреннем свете. Оглянувшись, он заморгал от удивления. Теперь он действительно был в горах, или, вернее, горы были повсюду вокруг него. Они поднимались так же густо, как деревья в лесу, и восходящее солнце окрашивало их склоны кровавым багрянцем. По мере того как путешественники ехали дальше, последние рощицы редели и исчезали; склоны с обеих сторон теперь были покрыты жесткой травой и колючим кустарником, низко стелившимся над землей, словно из страха слететь вниз под напором ветра. Единственными звуками жизни было жужжание комаров и хриплые крики невидимых хищных птиц, доносившиеся вместе с ветром. К вечеру исчезли даже мелкие растения; дорога шла по широкому склону, голому и каменистому, к перевалу между двумя мрачными, темными пиками. В горном проходе уныло завывал ветер. Где-то на большом расстоянии слышался звук падающей воды. Он напоминал Альву о маленьких речных водопадах в прибрежных холмах, но был гораздо громче и глубже. Пока он смотрел, постепенно стемнело. Усталые пони тащились вперед в сгущавшихся сумерках, но мастер-кузнец не давал знака остановиться, и с внезапным восторгом Альв осознал, что он рассчитывает попасть домой уже сегодня ночью.

Прошел еще час. В небе высыпали звезды, взошла бледная луна. Головы путешественников клонились на грудь от усталости; Эрнан задремывал в седле, и Рок мерно раскачивался из стороны в сторону. Но мастер-кузнец выглядел бодрым и свежим, и Альв, жадно впивавший разреженный горный воздух, к своему удивлению, чувствовал себя так же. Прохлада и темнота действовали на него как бодрящее, терпкое вино.

Когда они поднялись на перевал, луна исчезла за горными пиками. Но вместо кромешной темноты, как ожидал Альв, небо озарилось новым сиянием, бледным и чистым, затмевавшим даже блеск звезд. Вершины гор резко выделялись на его фоне, и снеговые шапки сверкали отраженным светом, словно исполинские кристаллы. Мастер-кузнец вдруг осадил своего пони и спешился. Под его ногами похрустывал иней. Он поманил Альва, и тот торопливо последовал за ним.

— Смотри, мальчик! — тихо прошептал мастер-кузнец с таким чувством, какого Альв еще ни разу не слышал в его голосе. — Ты видишь это? Видишь великую славу земли, освещающую небеса?

— Я вижу, мастер-кузнец, — выдохнул Альв, исполненный восторга. — Там, за горами! Оно простирается так далеко, насколько можно видеть, и сияет на облаках, словно отражение огромного, неподвижного озера. Но… что это, мастер?

— Это не озеро, Альв. Ты видишь сияние Силы, которая опустилась на Северные Земли и накрыла их своей дланью — той Силы, которая правила миром в древности. Много раз эта Сила отступала, и люди верили, будто она сломлена, однако она снова держит мир в своей хватке, и эта хватка все крепче! Ты видишь Великий Лед!

Слова перелетели через горы. Их гулкое эхо унеслось вместе с ветром, словно голос бесплотного духа. Сияние, казалось, стало еще ярче, и Альв задрожал с головы до ног: ветер высасывал тепло из его тела, леденил кровь.

— Нет, — глубоким шепотом добавил мастер-кузнец. — Ты еще не знаешь ее, не видишь истинным зрением. Но когда-нибудь ты увидишь, как видел я. Да, когда ты отслужишь подмастерьем и поденщиком и в свою очередь станешь мастером, то отправишься в путь один и пойдешь через Лед, все дальше и дальше в бескрайнюю пустоту, снося невзгоды и сражаясь с призраками. Это испытание очистит тебя. Если ты не дрогнешь, то в конце концов дойдешь до сердца Великого Льда и приобщишься к Силам, что стоят за ним. В их руках ты, мастер, снова станешь подмастерьем. Ты усвоишь новые знания, новые навыки, новые цели… новые мысли. Все твое существо обновится, откованное и закаленное на Наковальне Льда!

Мастер-кузнец развернулся и схватил мальчика за плечи. Его глаза заглянули глубоко в глаза Альва; в их глубинах мерцал и лучился пронзительный белый свет. И словно в ответ где-то в мозгу Альва мучительно пробудилась крошечная болевая точка.

Находясь в состоянии наполовину между экстазом и паникой, Альв почувствовал, как его ноги отрываются от земли, Мастер-кузнец держал его на вытянутых руках, как будто он вообще ничего не весил, как будто стоило разжать пальцы — и он улетит вместе с ветром.

— Да, мальчик, — прошептал кузнец после долгой паузы. — Действительно, в тебе есть сила, и немалая. Но тебе не следует принимать ее как должное. Эту силу надо развивать и дисциплинировать тщательнее, чем любое другое качество. Ее нужно воспитывать в атмосфере чистой мысли, чтобы мелкие людские страстишки не вползли украдкой и не ослабили ее. Чистая мысль, без малейшей оскверняющей примеси — вот что лежит там, за горами! Это тайна Великого Льда!

Он отпустил Альва так внезапно, что мальчик чуть не упал на каменистый склон.

— И поэтому я пришел сюда, — продолжал кузнец своим нормальным, суховатым тоном. — Чтобы быть подальше от угнетающего присутствия толпы, от бессмысленных требований людского стада. Здесь, где почти нет других живых существ, кроме нас самих, мы можем достигнуть слияния с Абсолютом. Пока что он сдерживается горным барьером, но так будет не всегда — о нет, не всегда! Он может подождать, у него достаточно времени. Прежде, чем появился человек, могучие Силы простерли свои длани над этим миром и с тех пор не поднимали их. На службе у них мы можем научиться многому и достичь великого мастерства, великой власти. Только здесь можно жить, совершенствуя свой дух в чистоте, и здесь я устроил свой новый дом.

Он указал на долину, раскинувшуюся под ними:

— Вот мой дом. С этих пор он станет и твоим домом.

Альв вгляделся в ночные тени. Немного впереди по долине склон переходил в отвесную каменную стену, вдоль которой огромными каскадами ниспадал горный поток, сбегавший от снеговой линии у самых вершин. Еще немного дальше на вытянутом отростке скалы стояла квадратная каменная башня, выглядывавшая из-за окружавшей ее невысокой стены. Ее вершина, увенчанная высокими зубцами, была открытой и плоской, но с одной стороны возвышалась широкая круглая башенка с металлической кровлей, тускло поблескивавшая в бледном ночном свете. По сторонам главной башни то тут, то там сияли теплые желтые квадраты; плюмажи дыма или пара из невидимых труб висели как застывшие штандарты в ледяном воздухе.

Альв мог лишь смотреть, приоткрыв рот от изумления. Он никогда не видел такого большого строения, если не считать Домов Гильдий, но те были низкими и вытянутыми, а не многоэтажными, как это. И оно было целиком сложено из камня! Ему и не снилось, что такое возможно.

Когда он снова обрел голос, они уже оседлали пони и ехали по дороге, круто спускавшейся в долину.

— Мастер-кузнец, это поразительно! Но как оно было построено… в таком месте?

— Оно было построено для меня с весьма необычной помощью, — сухо ответил кузнец. — Мне пришлось заплатить за это, и я по-прежнему расплачиваюсь, когда нужно. Но дом вполне прочный и вмещает все, что нам требуется, включая огромные запасы продовольствия и других вещей. Думаю, тебе там будет уютно.

После разговоров о Великом Льде и «бессмысленных требованиях человеческого стада» Альв был склонен сомневаться в этом, но когда высокие ворота из полированного гранита бесшумно захлопнулись за ним и дверь башни со скрипом приоткрылась, его окатила блаженная волна света и тепла, к которому примешивался аромат свежевыпеченного хлеба. Несмотря на свое новообретенное достоинство, он чуть не расплакался, поскольку слишком хорошо помнил дома, где его не ждали, двери, у которых он мог лишь униженно просить, не надеясь попасть внутрь. Здесь все было по-другому. Когда мастер-кузнец с Ингаром вошли в дом, Эрнан, Рок и морщинистая старушка, открывшая дверь, отступили в сторону, пропуская Альва перед собой.

Центральная гостиная была непритязательной, с каменными стенами и полом, устланным грубыми ковриками; большой стол и скамьи были сработаны из некрашеного массивного дерева, как и кресла перед очагом, занимавшим всю дальнюю стену. Но Альву это место казалось роскошным дворцом. Ему с трудом верилось, что он может безбоязненно стоять и греться у огня, а затем присоединиться к остальным за столом и есть хлеб с мясом, запивая подогретым элем. Все было в новинку для него, и он думал о том, что в жизни не желал ничего лучшего. Хотя кому-то другому жилище мастера-кузнеца могло показаться уединенным или даже зловещим, он был безмерно рад провести в этом доме годы своего отрочества.

По своему устройству башня не напоминала ни один другой дом, возведенный людьми в те времена. Оно было сложено из каменных блоков, на манер великих южных городов, но гораздо более крупных и пригнанных друг к другу так плотно, что даже сильнейшие зимние бури не могли втиснуть между ними хотя бы крупицу снега или льда. Фундамент уходил глубоко в основание монолитной скалы — не только для прочности всей конструкции, но и для тепла. Подземный жар здесь был очень силен, и часто близлежащие склоны извергали огромные клубы дыма и пара, сопровождавшиеся глубокими всхлипами, словно тяжкое дыхание какого-то огромного животного. Иногда сама земля начинала содрогаться, как будто это животное шевелилось под чудовищным весом наступающего Льда. Но ни одно из этих содроганий не задевало и не ослабляло огромный дом мастера-кузнеца, хотя сами его корни открывались в глубокую горную расщелину, в которой еще струилась раскаленная кровь земли. Камень вбирал так много тепла снизу, что часто брызги водопада превращались в пар у самой стены.

В самые тихие ночи скрежет и потрескивание камня доносились до людей, подвергавшихся неустанной осаде Льда; всю зиму, продолжавшуюся полгода, мороз держал долину в стальных клещах, и снежные бури завывали в бессильной ярости, ища малейшую трещину или расщелину, чтобы начать свою извечную игру в расщепление камня. Но дом был построен с мастерством и умением, намного превосходившим человеческое. Там было тепло в любое время года, даже в лютую стужу, когда снаружи не могло существовать ничто живое.

У основания башни жар был сильнее всего. Там находилась кузница — просторный чертог, напоминавший пещеру в монолитной скале, но с высоким, тщательно вырезанным сводчатым потолком. Когда мастер-кузнец впервые повел Альва туда, на следующий день после их приезда, мальчик едва сдерживал страх при мысли о громадном весе камня над головой. Но по мере того как его глаза привыкали к мерцающему красноватому свету, его страх сменился неудержимым восторгом. Он вырос, восхищаясь деревенской кузницей; это место настолько превосходило ее, что он начинал испытывать чувство близкое к религиозному поклонению.

Оно имело кое-что общее с логовом Хервара — например, большой горн в дальнем конце и наковальни, расставленные вокруг. Но здесь вместо трех-четырех наковален стояло около сотни всех форм и размеров: от маленьких отделочных блоков на рабочих скамьях до огромной плиты высотой ему по плечо. Она выглядела слишком большой для обычного человека. Некий могучий герой древности, подобный Глейскаву или Вайде, мог бы ковать здесь свой меч. Вглядевшись пристальнее, Альв увидел над наковальней два исполинских металлических молота с деревянными рукоятями толще его бедра, что лишь подтверждало его подозрения.

— Дивишься на них, да? — спросил мастер-кузнец. — Однако это опять-таки обычные инструменты, верные слуги кузнеца и творения его разума.

Он подошел к стене и немного повернул широкое колесо, вделанное в камень. Пещера наполнилась грохотом падающей воды. В полу под колесом находилось два рычага, и он потянул сначала один, а затем другой. Послышался скрип, и в тени за огромной наковальней что-то шевельнулось. Пламя в горне отбрасывало на стену причудливую движущуюся тень. Альв едва успел заметить, что это огромное колесо с лопастями, но тут мастер-кузнец взялся за другой рычаг у высокой наковальни. Подвешенные в воздухе молоты дернулись, поднялись и поочередно заколотили по металлическому блоку с громоподобным лязгом, сотрясавшим песчаную отсыпку на полу кузницы, и отдававшимся в теле мальчика с такой силой, что он почувствовал себя хрупким и нематериальным. Мастер-кузнец один за другим установил рычаги в первоначальное положение.

— Так дробятся крепчайшие руды и куются самые неподатливые металлы. Но прежде, чем пользоваться ею, береги уши!

Он еще немного постоял со слабой улыбкой на губах, а затем пояснил:

— Вода отводится от водопада по специальным стокам и вращает колесо. Оно приводит в действие большие молоты и другие инструменты: кузнечные мехи, жернова, полиспасты, устройства для того, чтобы гнуть металл и тянуть проволоку. Это требует гораздо большей силы, чем доступно любому человеку. И более того… Ингар!

Старший подмастерье, склонившийся над горном, взялся за другое колесо, на этот раз надетое на толстый стержень, торчавший из пола кузницы, и с превеликой осторожностью повернул колесо на несколько градусов. Раздался глубокий, кашляющий рокот. Языки пламени в горне взмыли на высоту человеческого роста и извергли к потолку клуб черного дыма, поглощенный широким дымоходом.

— Видишь? Сама гора дает свою кровь, чтобы помочь нашему делу!

Мастер-кузнец кивнул, и Ингар поспешно повернул колесо обратно, улыбнувшись Альву через плечо.

— Кузница, достойная богов! — воскликнул он. — Все четыре стихии служат нам. Камень вокруг нас, ветер в наших воздушных шахтах, вода, вращающая колеса, и это… — Он закрепил стержень с помощью тяжелого болта. — Лучше, чем иметь дракона на привязи! Здесь мы можем творить чудеса!

Рок, посыпавший тонким песком вокруг какой-то невероятно изящной восковой вещицы в форме для отливки, презрительно рассмеялся:

— Мы?

Суровый взгляд мастера заставил его замолчать, и Ингар сдержал сердитый ответ, готовый сорваться с языка. Мастер-кузнец улыбнулся.

— Ингар — знающий специалист, но он больше интересуется теорией нашего искусства. Он предпочитает проводить время там. — Он указал на арочную дверь справа.

Тяжелая дверь из литой бронзы открылась с легким шипением воздуха, выходившего изнутри. Альв вошел внутрь и остановился, моргая и пытаясь приспособить глаза к перемене освещения. Ясный, спокойный свет исходил неизвестно откуда. Когда предметы вокруг снова начали обретать плотность, он распахнул глаза еще шире.

— Надеюсь, ты знаешь, что это такое?

— Да, мастер-кузнец, конечно! В городе было несколько штук, очень старых, и старшие гордились… но неужели я совсем глупый? Я не знал, что их может быть так много!

От пола до потолка и поперек центра комната была наполнена рукописями самого разного рода — от обычных свитков и раскладывающихся гармошек до листов бумаги, пергамента или даже коры, сложенных аккуратными стопками. Но самым удивительным зрелищем были листы, сшитые вместе по одному краю и обернутые в тисненую кожу.

— Нет, — прозвучал суховатый голос. — Ты вовсе не глуп. Это огромное хранилище знаний — больше, чем ты можешь найти в любой другой библиотеке, за исключением Кербрайнской, ныне пришедшей в упадок, или навеки утраченных книгохранилищ Морвана. Однако здесь содержится не более чем мельчайшая доля, крупица того, что следует знать мастеру. Ингар предпочитает научные изыскания и приносит этим немало пользы. Но настоящий мастер нашего искусства, такой, как я, и каким, по моему разумению, можешь стать ты, должен гармонично сочетать в себе оба начала: книжные познания и способность к созиданию вещей. Насколько я понимаю, ты не умеешь читать?

— Я выучил наизусть несколько знаков. Мое имя, десяток слов…

— Что ж, уже хорошо. Потому что ты запоздал с началом книжного обучения, а это та дверь, которую ты должен открыть для себя как можно скорее. Но предупреждаю: знания не заглатываются так же просто, как пища. Они должны усваиваться постепенно, по частям, по мере того, как ты становишься способен понимать и принимать их. Иначе ты подавишься ими или того хуже. К высоким мистериям нашего искусства надо относиться со всей серьезностью и тщательно оберегать их от непосвященных. А потому — ты можешь брать и читать любую рукопись вот с этой, Южной стены или с центральных полок по своему желанию. Но на остальные наложен запрет, более надежный, чем любой замок или ключ, и я советую тебе не нарушать его. Для Восточной и Западной стен ты должен сперва спросить разрешения у меня, и тебе редко будет отказано. Но не подходи к Северной стене! — В тихом голосе звучал ледяной холод. Альв поежился и кивнул. — А теперь ступай к Ингару, он будет учить тебя грамоте. У него есть кое-какие романы и саги, с которых будет легко начинать. Если устанешь, то найдешь меня у наковальни через три часа. Но учти: ты должен научиться бегло читать к следующей весне, и не позже!

Альв читал запоем уже к Новому году. Весна наступила в нем самом: вся его долго сдерживаемая энергия пробила корку начального обучения с неукротимостью ростка, стремящегося пробиться к теплу и свету. И в последующие годы ему казалось, что зима так и не пришла, ибо он чувствовал, как растут и расцветают его новые силы, как духовные, так и физические.

Мало что может быть сказано о годах его службы подмастерьем, ибо не существует записей вплоть до тех событий, когда ей был положен столь жуткий конец. В зрелые годы он почти не упоминал об этом времени и тем более не гордился содеянным. Упоминается лишь о менее важной части его обучения, связанной с простыми кузнечными работами, да и то лишь ради перемен, которые произошли в нем из-за этого. Долгие часы труда у наковальни, горна и тисков, занятия с тяжелыми молотами, щипцами, клещами и формами для отливки металла закалили его тело. Это был труд, способный убить раба, но при изобилии хорошей еды и наличии несгибаемой воли, подстегиваемой одержимой потребностью учиться, работа лишь удваивала ту силу, с которой он был рожден. Он вырос только до среднего роста, но крепко сбитым и хорошо сложенным, с правильными чертами лица. Тонкая, ювелирная работа согнула его плечи и собрала морщинки в уголках глаз — долгие часы гравировки узоров на стали и укладывания мягкой золотой или серебряной проволоки в миниатюрные канавки, бесконечные бдения над крошечными тиглями, где дрожали едва заметные бусинки расплавленного металла, скользившие затем точно в нужное место при легком постукивании пальца. В одну минуту он вытаскивал из горна раскаленный добела брусок железа и клал его под могучие молоты, а в следующую — с огромной осторожностью вынимал покрытый тонкой эмалью эфес меча из миниатюрной тигельной печи. Когда зимние снега за стенами башни начинали таять, он отправлялся в путешествия по горной стране вместе с Роком и мастером-кузнецом, искать новые рудные жилы и источники металла. Они ходили во всех направлениях, за исключением лишь северных окраин гор, куда упирались первые наступающие глетчеры Великого Льда. Рок, похоже, был только рад возможности оказаться подальше оттуда, но любопытство Альва лишь возрастало. Иногда, далеко на юге, мастер водил их по туннелям и подгорным шахтам, явно проложенным руками разумных существ. Но мастер-кузнец не рассказывал, кто создал эти туннели или работал в них, и его внешность не располагала к вопросам. Они находили много богатых и драгоценных руд — будь то в забое или в кучах, оставленных лежать без присмотра, неразобранными. Но хотя Рок постоянно с тревогой оглядывался вокруг, они ни разу не видели загадочных шахтеров, и лишь однажды, как бы с огромного расстояния, Альв услышал лязг и стук работы по камню. Часто, когда они возвращались из этих походов, у ворот стояли лошади или даже караваны повозок, ибо мастер-кузнец не был отшельником: многие не считали за труд проделать долгий путь до его дома. То были люди из разных мест и разного общества. Приезжали рассыльные, которых мастер-кузнец приветствовал с холодной вежливостью, но отправлял на кухню ждать ответа. Некоторые приходили ночью, в масках или капюшонах, и останавливались лишь для того, чтобы обменяться парой фраз у ворот. Появлялись бледнокожие путешественники из дальних Южных Земель; их намерения были такими же загадочными, как и их язык. Многие посетители были обычными торговцами, приезжавшими продавать припасы и, возможно, договориться с мастером о специальной работе. Он выслушивал их речи скорее терпеливо, чем приветливо, так как не имел особенной нужды в обогащении. Иногда всадники в пышных одеждах с надменным видом въезжали во двор в сопровождении вооруженной свиты и предлагали на комиссию доспехи, оружие или ювелирные украшения. Капитан торгового судна или купец, впоследствии забиравший эти вещи, зачастую возвращался к мастеру-кузнецу разбогатевшим и признанным своими собратьями, и тогда Альв видел, как меняется их поведение. Они становились доверенными лицами, партнерами, консультировавшимися у опытного советника. Когда они возвращались в следующий раз, то уже как клиенты к своему патрону или как вассалы к своему лорду. Мастер-кузнец принимал их с неизменной вежливостью и обходительностью, но, тем не менее, кое-кто покидал его дом бледным и дрожащим или согбенным, словно под тяжкой ношей.

Альв изучал своего учителя так же дотошно, как свое ремесло или рукописи, и вскоре научился видеть холодную сталь за позолоченным фасадом. Тогда в нем впервые проснулись воспоминания о загадке Громовой Птицы, о тесных связях с эквешцами, о сделках, заключенных над пепелищем Эшенби. Но с годами перемены произошли и в сознании Альва: его мысли уже не были столь простыми, а ненависть — столь целенаправленной.

Неизвестно, как это произошло — то ли это был умышленный поступок мастера-кузнеца, то ли юноша сам накликал свою судьбу. Много тонких и сложных чар было вплетено в длинные песнопения, которые он разучивал, а позднее исправлял, дополнял и, наконец, сочинял для себя. В них, запетых в металл или наложенных на готовое изделие, заключалась истинная магия кузнецов прошлого: умение определять свойства вещей при их создании, вкладывать в них мощь, способную в своем высочайшем проявлении изменять даже силы природы, или — труднейшее искусство из всех — оказывать влияние на человеческий разум. Так что, возможно, вина лежит не только на том, кто совершил необратимый поступок. Долгая зависимость стремится разрушить дух, который она порабощает, заглушить рост его сил; но по мере того, как проходили годы обучения, силы Альва и его мастерство все возрастали, а вместе с ними рос его честолюбивый, ищущий, беспокойный дух.

Им двигала неистовая потребность учиться, знать все, что только можно было узнать. В редкие свободные минуты он зарывался в рукописи и копил вопросы для Ингара или для своего мастера. Чтобы расширить границы своего чтения, он овладел не только родным языком, но также садернейским наречием и многими ныне забытыми северными и южными диалектами. Он усвоил даже некоторые слова по-эквешски, но, сколько бы он ни учился, знания никогда не удовлетворяли его. В своих снах он искал все мировые секреты, от бездонных глубин до невообразимых высот, и выкрикивал вопросы безмолвным звездам. Наяву он жаждал завершить обучение и стать самостоятельным человеком, свободным уйти по своему желанию и увидеть весь мир. Как бы сильно он ни восхищался мастером-кузнецом, с Альва было довольно этих бесплодных гор, дома, где он сидел как прикованный по шесть месяцев в году, и нескольких лиц, которые он был вынужден видеть изо дня в день. Более всего он желал снова увидеть женщин, ибо ни одна не появлялась в доме кузнеца, кроме старой жены Эрнана, да и та умерла на третью зиму. Знания были его дорогой к бегству, способом заработать собственное состояние, и он жаждал их страстно, со всей силой проснувшейся молодой любви. Запретная Северная стена библиотеки притягивала его как магнит, и в глубине души он возмущался наложенным запретом. Иногда он ласково проводил рукой по свиткам, лежавшим там, прикасаясь к гладким, темным цилиндрам футляров и холодным витым шнурам, словно мог каким-то непостижимым образом познать их заветные тайны через кончики пальцев. Ему начинало казаться, что он уже почти сделал это, что половина тайного знания передалась ему и теперь не хватает лишь одного озарения, чтобы освободить разум от пут. И это озарение, этот ключ к познанию должен по праву принадлежать ему! Он постоянно испытывал искушение, но так и не осмелился нарушить запрет. С еще большей ясностью он ощущал силу слова мастера-кузнеца — и возможно, именно этот голод, а также единственный доступный способ утолить его склонили Альва к тому, что сам он, в сокровенной глубине своего сердца, считал злом.

Он держался особняком среди домашних и втайне посматривал на них сверху вниз, хотя не подавал виду. Ингара он презирал, даже несмотря на то, что вскорости старший подмастерье выдержал испытание на мастерство и перешел в ранг поденщика. Добродушная мягкотелость Ингара, отсутствие честолюбивых помыслов и намерение оставаться в услужении у мастера-кузнеца для дальнейших занятий — все это казалось Альву трусостью, достойной порицания. Но он опять-таки не выказывал своих истинных чувств, следуя примеру мастера-кузнеца в этом, как и во всем остальном.

Он не нуждался в доводах рассудка для того, чтобы презирать собственное происхождение и восхищаться человеком, который поднял его из грязи и мог вознести еще выше. Так что вряд ли можно считать странным его намерение быть таким же жестким, суровым и отрешенным, как мастер, радоваться своему превосходству над остальными и скрывать его под маской обходительности и дружелюбия. В самом деле, разве это не казалось ему отличительным признаком великого человека, настоящего мастера?

Но Альву предстояло узнать, что не все из посетителей мастера-кузнеца были его слугами.

Это случилось на исходе последней зимы его ученичества, когда ему было восемнадцать или девятнадцать лет. Мастер-кузнец неожиданно послал за ним. Альв нашел его возле горна; он внимательно смотрел на низкие языки пламени, словно пытаясь что-то прочесть в них. Когда Альв почтительно приблизился, он не поднял головы, но заговорил оживленным, едва ли не радостным тоном:

— Ну что ж, мальчик, — мир движется вперед, и ты вместе с ним! Ты славно отковал и закалил себя для грядущих дел. Вскоре мне понадобятся другие помощники, кроме Ингара. А потому, несмотря на твою молодость, я нахожу тебя достаточно зрелым для серьезного испытания.

Альв моментально утратил свое деланное спокойствие.

— Я… вы собираетесь сделать меня поденщиком?

— Если я приму и одобрю твою работу. Если. В строгом соответствии с правилами гильдии, ибо для меня может оказаться полезно, если в один прекрасный день ты возглавишь ее… да, очень полезно. Итак, ты должен доказать мне, что обладаешь кое-какими навыками в высших областях нашего искусства, как то: теоретические познания, ювелирные изделия, доспехи, оружие и так далее. Ты начнешь с трех пробных изделий. Два последних ты изготовишь под моим руководством, но с первым должен справиться самостоятельно. Пожалуй, пусть это будет ювелирное украшение. Золотой браслет, какой богатые молодые щенки обычно дарят своим суженым, если они уверены, что в изделие закованы свойства верности и нежной привязанности. За такую вещь они порой готовы отдать душу… или лучше того — свое влияние. Ты справишься?

Альв сглотнул.

— Д-да, мастер-кузнец. Если проштудировать трактат Мохейна по гравировке золота…

— …с Восточной стены. Хорошо. Можешь спокойно взять эту рукопись. Но помни: браслет должен выглядеть достойно! Изящный, с четким узором, но без декоративных излишеств. А теперь приступай к работе.

Альв поспешно удалился, наполовину опасаясь выдать мысли, вихрем кружившиеся в его голове. Итак, он станет поденщиком, хотя и раньше ни на секунду не сомневался в этом. Но мастер-кузнец предполагает, что он захочет остаться здесь, по своей воле или нет; что ж, будет безопаснее даже не думать иначе — по крайней мере до поры до времени.

— Зачем ему понадобилась такая побрякушка? — поинтересовался Рок, увидев, как Альв формует кусок чистого пчелиного воска для модели. — Ему она не нужна, это уж точно. А нам тем более, как это ни печально.

Альв вздохнул. В обществе Рока ему было легче, чем с другими, но иногда оно становилось утомительным. Однако в словах паренька имелась доля истины. Мастер-кузнец не испытывал нужды в женщинах, да и в любых других телесных потребностях; он был холодным, аскетичным, берег свою страсть только для работы и загадочных интриг. Юношам приходилось вести такой же образ жизни, что ни в малейшей степени не устраивало их. Даже Ингар, бывало, жаловался на горькую судьбу, когда мастера не было поблизости.

— Откуда мне знать? — буркнул Альв. — Может быть, у него клиент на уме.

— Здесь? Даже самый озабоченный клиент не поскачет галопом пятьдесят лиг по мерзлой пустоши ради одного браслета.

Альв нетерпеливо отмахнулся.

— Хорошо, тогда, должно быть, он хочет научить меня искусству делать деньги. Будь добр, принеси мне подставку для этой модели и набор инструментов для тонкой резьбы. Выбери самые острые!

Альв тихонько напевал про себя, вырезая узор на воске. Незатейливый мотив, казалось, вписывался в плавные изгибы; пока что у него не было слов для этой мелодии. Он найдет слова в символах, которые выгравирует на ободе браслета, — в символах, взятых из древнего трактата или усвоенных за годы кропотливой учебы. Ему предстояло связать слова воедино, сложить их в песню, одновременно соединив символы в гармоничный узор. Правильная песня, правильный узор, правильный сплав металла, который плотно ляжет в форму, без трещин и пузырьков, — все это будет нести на себе отпечаток силы творца. Закончив работу над восковой моделью, Альв со вздохом отложил ее и обратился к рукописям. Он выбирал и составлял, выводил символы на грифельных дощечках, то и дело возвращаясь к гладкому восковому слепку. Одна эта работа заняла у него целую неделю. Он мало спал и вспоминал о еде, лишь когда Рок ставил тарелки ему под нос.

— Вот. Проглоти что-нибудь съедобное для разнообразия.

Альв с недовольным ворчанием отложил тяжелый свиток и взял миску с куском черного хлеба. Рок насмешливо наблюдал за ним.

— Даже не потрудился поблагодарить, вот как? А жаркое недурное, этого оленя разделали всего лишь неделю назад.

— Извини, — пробормотал Альв, вспомнив о своем намерении соблюдать правила приличия. — Просто голова забита другими вещами.

— Дело оказалось вовсе не таким легким, как ты ожидал?

— Ты не понимаешь, — холодно ответил Альв. — Конечно, сошло бы и так, но я хочу быть уверенным, что сделаю безупречную вещь. Слышишь, безупречную!

— Слышу. Тогда я не стану ждать тебя. Только не засни над едой.

Но Альв уже думал о своем. Ему не давало покоя наполовину прочувствованное воспоминание, жизненно важное для работы и возвращавшееся каждый раз, когда он смотрел на символы, нацарапанные на грифельных дощечках. Он получил узор, хороший узор, составление которого стоило немалых трудов, но некоторые символы, казалось, ложились на свое место почти естественно, словно инстинктивно. Результат выглядел очень хорошо, но он не мог понять почему. Альв не доверял собственным чувствам. Он гнался за тенью, прятавшейся в глухих закоулках его сознания, за тенью тех дней, когда он был ребенком и пас коров в прибрежных холмах. И это выглядело нелепо, поскольку тогда он ничего не смыслил в кузнечном деле.

Альв выругался и бросил миску через всю комнату. Она с глухим стуком ударилась о высокую наковальню и упала на пол. Что было, то было; он не может изменить прошлое.

На рассвете Рок нашел его спящим над грифельными табличками. Символы, начертанные на них, сливались в текучую вязь: его песня наконец обрела слова. Весь тот день Альв сидел в одиночестве, тихонько напевал и вырезал стилизованный узор на восковом слепке, убирая завитушки, сглаживая грубые углы, подчеркивая самые важные места. Поздно вечером он приделал к слепку два коротких восковых стержня для будущих отводных каналов, поднял с постели зевающего Рока и послал его за бронзовой формой и ведерком тонкозернистой белой глины: песок был слишком грубым для такой работы. К рассвету глина затвердела, и форма была поставлена греться в горн. Рок вручил Альву щипцы, завернутые во влажные тряпки; с необычайной осторожностью тот поднял тяжелую форму, наклонил ее над пустым кубком и вылил дымящийся воск, еще недавно расписанный изящными узорами. Теперь остались лишь отпечатки, призраки этих узоров, невидимые в глиняной раковине. Он еще ненадолго поставил форму в горн, потянулся глубже в огонь и вытащил черный тигель. Горячий воздух яростно дрожал вокруг; Альв неподвижно держал тигель на вытянутых руках над формой, пока Рок выравнивал ее щипцами. Медленно, очень медленно Альв наклонил тигель, и расплавленная жидкость полилась наружу, сияя как маленькое солнце. Он взял золото из хранилищ мастера-кузнеца, вместе с крошечными порциями редких металлов и других веществ, укреплявших изделие и облегчавших процесс отливки. Мало-помалу, напевая свой мотив, он лил тонкую струйку в одно из отводных отверстий, а Рок легкими движениями скреб маленьким напильником по краю формы, создавая вибрацию в расплавленном металле, чтобы тот заполнил мельчайшие детали отливки и выпустил наружу все пузырьки воздуха. Раскаленный пар с шипением вырвался из другого отводного отверстия. С каждой секундой у Альва все сильнее перехватывало в горле при мысли о том, что отливка может треснуть. Затем маленькие бугорки золота выступили над обоими отверстиями, не просаживаясь внутрь, и Альв с Роком наконец смогли вздохнуть с облегчением. Теперь предстоял лишь процесс постепенного остывания, продвижения формы все ближе к краю горна. Затем Альв подхватил форму и погрузил ее в ванночку с водой для окончательного охлаждения. Ледяная вода вскипела и забрызгала ему на руки, но после многочисленных ожогов и ссадин от работы в кузнице он почти не замечал этого. Постукивание по незакрепленному донышку формы освободило глиняную отливку, а от следующего удара она треснула. Альв вынул ее наружу. Она распалась на две половинки, словно яичная скорлупа, и готовый узор заиграл теплыми блестками из глиняной раковины.

Альв потянулся к нему, но чья-то другая рука остановила его. Мастер-кузнец забрал отливку; глина крошилась в пыль под его длинными, жесткими пальцами. Альв наблюдал за мастером, затаив дыхание и дивясь тому, как он сумел появиться точно в нужный момент. Мастер-кузнец внимательно вглядывался в узор. Его темные глаза сияли, отраженный свет золота и пламени горна покрывал их странной глянцевитой поволокой. Долго, в молчании, смотрел он на готовую вещь, словно стремясь раскрыть некую тайну. Наконец он кивнул и протянул Альву браслет — все еще тусклый, покрытый глиняной пудрой.

— Я не ошибся в тебе, мальчик. Замечательная работа, и в ней есть сила — не просто свойства, а сила! Теперь очисти браслет и отполируй его. Принеси его ко мне сегодня вечером, и мы решим, каким будет твое следующее испытание.

Но вечером, когда на землю пали сумерки, вдали появились всадники. Альв первым заметил их, скачущих с севера по крутому склону долины. Он сидел на высоком подоконнике своей маленькой спальни, глядя на закат и наблюдая, как красноватые лучи заходящего солнца выбивают огненные искры из только что отполированного браслета. Сперва он был слегка заинтригован, не более: посетители в плащах и капюшонах довольно часто появлялись в башне. Однако ему редко приходилось видеть таких великолепных лошадей, как белая кобыла, на которой скакал первый всадник. Другой ехал на обычной черной лошадке, но оба с поразительной уверенностью и изяществом находили дорогу на каменистом склоне. Затем первый всадник резко осадил своего скакуна, и Альв выпрямился так резко, что едва не выпал из окна. Капюшон упал на плечи, и волна светлых волос выплеснулась наружу, блистая в свете заката. Голос, приветствовавший обитателей башни, ясно и чисто прозвенел между холодными утесами, как удар молота по наковальне. Затем женщина пришпорила свою лошадь по дороге, ведущей к воротам, и Альв опрометью кинулся на винтовую лестницу, выкликая имена Ингара и Рока. Он вылетел в пустую гостиную. Ингар прибежал снизу, из библиотеки, а Рок появился из кухни, безуспешно пытаясь задавать вопросы с набитым ртом.

— Ворота! — выдохнул Альв. — Едут всадники! Она…

— Она? — Ингар присвистнул. Он повернулся к кухне и завопил: — Эрнан! Открывай ворота, да встречай гостей повежливее! Рок, прожуй то, что у тебя во рту, и спустись к Самому — он сидит в библиотеке. Потом сходи, принеси мою парадную мантию… нет, подожди.

Он посмотрел на Альва, сузив глаза.

— Эта женщина… она высокая? С очень светлыми, почти белыми волосами?

Альв энергично кивнул, но у Ингара вытянулось лицо.

— Лоухи! — Он покачал головой. — Рок, можешь забыть о парадной мантии. Что, во имя всех небес, ей понадобилось на этот раз?

— Твоя старая знакомая? — небрежным тоном поинтересовался Альв, пытаясь вернуть утраченное достоинство.

Губы Ингара изогнулись в странной гримасе, но прежде чем он успел ответить, на ступенях лестницы загремели шаги. Оба пораженно смотрели, как мастер-кузнец бегом поднимается в гостиную. Его одежда и волосы были в беспорядке, в темных глазах застыло диковатое выражение. Подойдя к Альву, он схватил юношу за плечи.

— Ты уверен? Ты видел ее?

— Д-да, мастер кузнец. Ясно видел, и она крикнула нам! Едут с севера…

Словно в подтверждение его слов, у ворот раздался звон большого бронзового колокола. Пальцы мастера-кузнеца больно впились в предплечья Альва. Затем он разжал руки, пробормотал извинение и быстро отвернулся, чтобы поправить одежду и пригладить волосы. Снаружи донесся тихий рокот открывающихся каменных ворот и стук копыт по полированному граниту. Мастер-кузнец жестом приказал остальным выстроиться у стены, расправил плечи, решительным шагом подошел к дверям гостиной и распахнул их.

Огромная лошадь остановилась прямо перед ним, молочно-белая в сгустившихся сумерках. Наездница с легким шелестом спрыгнула вниз и бросила поводья Эрнану.

— Присмотри за ней как следует, — приказала она и вошла в теплую гостиную, на ходу протягивая мастеру-кузнецу руку, обтянутую тонкой перчаткой. Он поклонился, осторожно взял руку и прикоснулся к ней сначала лбом, а затем губами. Альв никогда не замечал в своем мастере подобного раболепия, но сейчас он не удивлялся этому. Перед ним стояла прекраснейшая женщина, которую ему когда-либо приходилось видеть. Высокая, стройная, не уступавшая ростом мастеру-кузнецу, она гордо держала голову. Ее тонкие серебристые волосы были туго зачесаны назад, однако пышными каскадами ниспадали на плечи. Ее лицо с высоким лбом и безупречно правильными, тонкими чертами имело оттенок молочного льда, подобно ее волосам. Она могла выглядеть прекрасной статуей, если бы не полные губы и ярко-голубые глаза, полуприкрытые тяжелыми веками.

— Ну что ж, Майлио, — проворковала она, и в ее голосе снова зазвенели бронзовые колокольчики. — Судя по всему, ты уютно устроился здесь. И как я посмотрю, у тебя прибавление в семействе? Рада тебя видеть, Ингар, — ты уже почти мужчина!

Альв увидел, как Ингар поклонился с заученным изяществом хорошо воспитанного человека. Затем взгляд голубых глаз остановился на нем. Ему хотелось повторить поклон, но он не доверял своим дрожащим коленям.

— И тебе тоже привет, славный молодой подмастерье. Не знаю твоего имени…

Лоухи улыбнулась, и у Альва пересохло в горле. В изгибе ее губ было что-то колдовское.

— Меня зовут Альв, леди, если вам будет угодно, — пробормотал он, вспомнив формулу вежливого обращения в одном из романов Ингара, и отвесил неуклюжий, но сносный поклон. К его удивлению, она ответила легким наклоном головы, прежде чем повернуться к мастеру-кузнецу.

— Мне кажется, ты сделал многообещающий выбор, Майлио. Но теперь ты должен сказать мне, что думаешь о моем выборе, ибо Лоухи тоже взяла себе кое-кого в подмастерья… Кара!

Снаружи донесся шорох, и белая фигура выступила вперед, неуверенно остановившись на пороге. Ее голову закрывал капюшон, тонкий плащ был плотно запахнут, но Альв мог видеть, что это тоже женщина, хотя не такая высокая, как Лоухи. На мгновение капюшон повернулся к нему, и он мельком увидел широко распахнутые глаза и темные волосы. Очевидно, взгляд мастера-кузнеца проник гораздо глубже: он осмотрел женщину сверху донизу и покосился на Лоухи, нервно пробежав по губам кончиком языка.

— Твой выбор затмевает мой, Лоухи, как и всегда. Дозволено ли твоему слуге поинтересоваться, что от него требуется на этот раз?

Смех Лоухи зажурчал, подобно горному ручью.

— Ничего более ценного, чем час твоего времени, Майлио. Причем к твоей немалой выгоде. Разворачиваются события, о которых тебе следует знать. Пойдем, ты покажешь мне вид из твоей башни, а потом мы побеседуем наедине.

Мастер-кузнец безмолвно поклонился и жестом указал в сторону лестницы. Лоухи уверенной походкой направилась туда. Длинный плащ развевался за ее спиной, как шлейф. Альв приглушенно ахнул. Действительно ли он заметил рукоять широкого меча на поясе ее костюма для верховой езды?

Кара двинулась было следом, но мастер-кузнец неожиданно повернулся к ней.

— Лоухи, ты сказала «побеседуем наедине». Что ж, тогда пусть она останется здесь!

Смех Лоухи снова зажурчал в наступившей тишине.

— О Майлио, как бестактно с твоей стороны! Кто-нибудь может подумать, будто ты испугался ребенка! Ладно, девочка, оставайся здесь и погрейся у очага, если хочешь. Но помни: через час мы уезжаем!

Повернувшись, девушка торопливо направилась к очагу. Кузнец последовал за Лоухи вверх по лестнице. Ингар шумно вздохнул, закатил глаза и привалился к стене.

— Что за бес в тебя вселился? — сердитым шепотом осведомился Альв.

— Хвала небесам, она ушла!

— Почему? Что тебя пугает?

Ингар поежился.

— Одно ее присутствие. И эти глаза… я не выношу ее взгляда. От него мурашки бегут по спине. Разве ты сам не почувствовал? Нет? Тогда считай, что тебе повезло. Как ты мог заметить, Эрнан и Рок поспешили скрыться с глаз долой. А вдруг ты приглянулся ей? Если так, то можешь отыметь ее за меня.

— Послушай, кто она такая, в конце концов? Женщина-кузнец?

— Говори потише! — прошипел Ингар, мотнув головой в сторону фигуры в белом плаще, склонившейся над очагом. — Не знаю. До сих пор я видел ее лишь однажды, когда она пришла в нашу старую кузницу в Исарке, далеко на юге. Вскоре после этого мастер-кузнец заговорил о переезде сюда. Хотя я кое-что слышал… так — сплетни, шепотки. Она не кузнец, это точно. Зато наш мастер-кузнец отковал для нее отличный меч. Кто она, спрашиваешь? Заговорщица, возмутительница спокойствия. Возможно, знатная леди из Южных Земель. Я слышал, они там сильно распускают своих женщин.

Взгляд Альва задержался на девушке. Словно в ответ, она подняла руку и легким движением откинула капюшон, открыв коротко стриженные темные волосы. Потом она медленно повернула голову, словно собираясь украдкой посмотреть на них, но встретилась со взглядом Альва и поспешно отвернулась.

— А девушка? — спросил он.

Ингар пожал плечами.

— Ее я не знаю и, по правде говоря, знать не желаю. Если она принадлежит Лоухи, то для нас с тобой она ничто. Вот так; можешь понимать это как тебе вздумается.

Альв плотно сжал губы.

— Но поговорить-то с ней я могу?

— Да, на свою дурацкую голову, — пробормотал Ингар и торопливо спустился по лестнице в библиотеку. Внизу хлопнула дверь, и Альв заметил, как девушка вздрогнула. Когда он обратился к ней, она вздрогнула еще раз.

— Не пугайтесь, леди. Чувствуйте себя как дома. Могу ли я предложить вам стул?

Теперь она в самом деле посмотрела на него. Альву пришлось приложить все силы, чтобы не таращиться на нее в ответ. Она являла собой полную противоположность Лоухи и, однако, по-своему тоже была красавицей. Сначала он увидел ее глаза — большие, странно раскосые и зеленые, как морской прибой. Из-за высоких скул и маленького прямого носа ее лицо казалось почти треугольным, сужаясь книзу до полных губ и сильного подбородка. Ее волосы были подстрижены так коротко, что мочки маленьких ушей выглядывали наружу; кремовая кожа имела слабо-золотистый оттенок, темнее, чем у Лоухи. В ней было что-то от животного — возможно, от загнанного животного, пойманного в ловушку. Хотя ее лицо было очень юным, пережитые страдания глубоко отпечатались на нем, а на ее плечах, казалось, лежал невидимый груз. Диковатое выражение в ее взгляде могло означать и отчаяние.

Сначала Альв не мог говорить. К его горлу подкатил комок, душу захлестнули чувства, абсолютно чуждые тому образу подмастерья, который он пытался выковать. Он взял одну из скамей, стоявших возле стены, и почти сердито пододвинул к девушке, чувствуя себя последним дураком. Она устало опустилась на сиденье. На ее губах неожиданно расцвела улыбка. Ошеломленный, он сел рядом.

— Благодарю вас, сир. Мне уже давно не приходилось сидеть у огня в мире и покое.

Ее голос тоже был поразительным, глубже и мягче, чем у Лоухи. Несмотря на явную усталость, девушка смотрела на него почти с интересом.

— Кому я обязана своей благодарностью?

— Я… я здешний подмастерье. Правда, уже кандидат в поденщики! Меня зовут Альв… — Он беспомощно пожал плечами.

— …но вам не слишком нравится это имя?

Ее прозорливость изумила Альва.

— Я ненавижу его! Но пока я не смог подыскать лучшего имени, которое я бы мог носить без… в общем, не чувствуя себя глупо. Это все равно, что носить одежду с чужого плеча.

Она серьезно кивнула, хотя в выражении ее лица Альву почудилось что-то похожее на улыбку.

— Да, в этом мало радости. Но будьте терпеливы, вы найдете свое имя и заслужите его. Я знаю! В вас есть что-то особенное. Лоухи тоже это почувствовала, я поняла это по ее голосу. Вы необычный человек, единственный…

— И вы! И вы тоже!

Кара опустила глаза. Ее улыбка погасла.

— Да, к моему горю.

На ее щеке затрепетали отблески пламени. Белый плащ распахнулся; под ним она носила простую юбку деревенского покроя, но из темного, мягкого материала. Ее руки с длинными, тонкими пальцами были сцеплены на коленях.

Забурлила вода, завертелись колеса, забили огромные молоты, и огонь, вспыхнувший в сердце Альва, вырвался наружу. Он схватил ее руки и крепко сжал их.

— Леди, я помогу вам! Только скажите как, и я это сделаю!

В ее взгляде снова вспыхнуло дикое отчаяние, но она не отстранилась. Ее ответное пожатие было таким сильным, что Альв изумился. В следующее мгновение она порывистым движением прижала его руки к своей груди.

— Ты не можешь! Не кузнец сковал мои цепи, и даже если бы ты был величайшим из людей, то не смог бы разорвать их.

Она немного успокоилась и даже рассмеялась, но в ее смехе не было издевки.

— Зато, возможно, когда-нибудь я сама смогу освободиться. Я перестала в это верить или видеть какую-то пользу от этого, но знать, что кто-то хочет помочь тебе… этого уже достаточно.

— Я готов на все! Скажи, что нужно сделать!

Лицо девушки посуровело и застыло, в глазах вспыхнул свет. Альву показалось, будто он видит два озера немыслимой ясности и глубины, затерянные посреди бескрайнего леса.

— Нет! Я запрещаю тебе, ибо пострадаешь не только ты. Возможно, тебя ожидает великая судьба, и я не вправе лишить мир твоих заслуг. Меньше чем через час Лоухи заберет меня отсюда — не мешай ей!

— И я больше никогда не увижу тебя? Никогда не узнаю, что… что… — Альву все же удалось сдержать слезы, но он знал, что его губы дрожат, как у ребенка. Восемнадцатилетний юноша, кандидат в поденщики Гильдии Кузнецов, он еще недавно чувствовал себя взрослым мужчиной. Теперь он ощущал лишь пустоту и беспомощность.

— Я обещаю тебе одну вещь, — медленно, раздельно произнесла она. — Начиная с этого дня, я больше не буду отчаиваться. Я буду следить и ждать любой разумной возможности, чтобы вырваться на волю. А потом я найду тебя, где бы ты ни был. Поверь мне и довольствуйся этим.

В очаге вспыхнуло пламя, угли треснули и рассыпались. Внезапно Альва осенило. Он все-таки сможет чем-то рискнуть! Уголки его губ приподнялись в лукавой улыбке.

— Хорошо. Я верю тебе, Кара. Ты сдержишь свое обещание… если примешь зарок. — И он протянул ей браслет.

Девушка мгновение помешкала, затем взяла браслет и начала внимательно разглядывать его, поворачивая то так, то этак. Золото отливало красным в свете очага, на узоре танцевали маленькие огоньки.

— Эта вещь обладает силой, — дрогнувшим голосом прошептала она. — Мне, как никому другому, следует соблюдать осторожность в обращении с предметами силы. Нужно крепко подумать и поискать совета, прежде чем связывать себя зароком. В таких случаях нельзя торопиться…

С этими словами она внезапно продела руку в браслет, подняла его выше локтя и защелкнула там.

— Хотел бы я, чтобы ты так же «не торопилась» с выполнением своего обещания, — заметил Альв, и оба согнулись пополам от смеха. Ими овладело безоглядное, детское веселье, рвущее узы страха. Их лица сблизились, и на мгновение их дыхание смешалось, губы соприкоснулись… а затем они отпрянули в стороны, услышав шаги на лестнице и шуршание плаща Лоухи. Кара на мгновение сжала его руку, и они расстались.

Когда Лоухи и мастер-кузнец спустились в гостиную, Кара сидела одна у очага, низко опустив голову. Статная женщина огляделась по сторонам и деликатно, но презрительно фыркнула:

— После свежего воздуха здесь пахнет как в хлеву. Сажа, стряпня, горячий металл! Пора снова выезжать на открытую дорогу. Пошли, Кара!

Альв, стоявший у открытой двери кухни, наблюдал, как девушка поднимается и идет следом. Он видел, как распахнулась дверь, и слышал стук копыт по каменным плитам, болью отдававшийся в его сердце. Но незадолго до этого, когда мастер-кузнец вывел Лоухи наружу и галантно последовал за ней, рука Кары с золотым браслетом метнулась к нему из-под плаща и прикоснулась к его руке.

— Это поможет мне! — жарко прошептала она. Плащ распахнулся, и Альв впервые заметил, словно во сне, что его подкладка подбита бесчисленным множеством крошечных черных перышек.

Ворота закрылись, стук копыт стих в отдалении. Мастер-кузнец вернулся, потирая руки. Он был бледен, но выглядел облегченным, словно с его плеч свалилась огромная ноша. Около часа он в молчании сидел у очага, а затем подозвал к себе Альва.

— Теперь давай посмотрим на твой браслет, мальчик, — сказал он.

— На мой браслет, мастер-кузнец? Вы дарите его мне?

Мастер покосился на него.

— Если ты этого хочешь. Работа твоя, хотя золото принадлежит мне. Но помни, к двум другим изделиям это не относится! Если кузнец слишком любит творения своих рук, он не может избавиться от них ради собственной выгоды.

— Истинно так, мастер-кузнец. — Альв поклонился. — Я уже избавился от браслета.

— Что?! Кому ты его отдал?

Альв набрал в грудь побольше воздуха и рассказал. На какое-то мгновение в глазах его мастера вспыхнула ярость, черная, как вечная ночь, а затем, к его удивлению, кузнец тихо рассмеялся.

— Стало быть, мы сделали подарок Лоухи? Ибо можешь не сомневаться — то, что имеет эта девчонка, принадлежит Лоухи. И что за драгоценность ты получил взамен? Нет, избавь меня от скабрезных подробностей, я и сам могу догадаться.

Он снова рассмеялся — леденящим, коротким смехом. Альв с досады скрипнул зубами.

— Что ж, плата была достаточно высокой, не так ли? Но, по крайней мере, ты назначил свою цену. Если уж тебе придется иметь отношения с женщинами, то лучше научись сводить их к честной сделке. Не придавай им неподобающего значения и не позволяй отвлекать себя от более серьезных материй. — Он покачал головой. — Сама Лоухи, несомненно, поймет, что это за безделушка, и не станет носить ее. Но кто знает, если девушка сумеет сохранить браслет у себя… для нас было бы полезно иметь влияние на того, кто так близок к секретам Лоухи. Кто знает?.. — Он прищелкнул пальцами. — А теперь пора спать. Завтра ты начнешь работать над вторым изделием — и это будет деталь доспеха. Ты сделаешь мне шлем из тонкой кольчуги и наделишь его свойствами сокрытия, изменения, способностью двигаться незаметно и утонченно. Пусть все это сегодня приснится тебе!

Но Альву не приснилось ничего. Он не мог спать. Его голова горела на жесткой подушке, в сознании мелькали странные, искаженные образы прошедшего дня. В одно мгновение в его душе закипал гнев на мастера-кузнеца — как тот мог подумать, что он лапал Кару, будто простую служанку! — а в следующее он еще больше негодовал на себя за то, что не сделал этого. Ведь он хотел этого, не так ли? Так что же сейчас терзало его сердце тупой, ноющей болью? Возможно, ей бы понравились заигрывания и она бы уступила после показного сопротивления. Чем он одарил ее — и за что? За тень поцелуя? За цену этого браслета он мог бы властвовать над телом знатной леди, вроде Лоухи, или над сотней уличных девок.

Альв повернулся на другой бок и застонал. Если он может так думать, то, значит, мастер-кузнец не ошибся и точно угадал его намерения. Да, именно так он бы и поступил, должен был поступить… если бы это была любая другая девушка, а не Кара. Но тогда почему ее образ по-прежнему мучает его тело и лишает сна?

В конце концов он встал с постели, подошел к окну и широко распахнул рамы. Свежий, холодный ночной воздух ворвался внутрь, опалив легкие. Он пил этот воздух огромными глотками, глядя на сияние Великого Льда и думая о том, как хорошо было бы оказаться там, в холодном и стерильном мире, свободном от всех телесных потребностей. Альв гнал от себя желание, но не мог избавиться от него. И тут он услышал приглушенный хлопок входной двери и скрип сапог по инею на каменных плитах. Изумившись, он посмотрел вниз и увидел, как мастер-кузнец пересекает двор и направляется к главным воротам. Была уже поздняя ночь, и все давно спали. Кроме него…

Альв прикусил губу. Может быть, кузнец передумал и теперь собирается догнать Кару и Лоухи, чтобы вернуть браслет? Разумеется, нет, но…

В душу Альва вселился бес сумасбродства. Он уже рискнул, и это сошло ему с рук. Он поспешно оделся, сунул ноги в сапоги, подхватил плащ и тихо спустился по изношенным каменным ступеням. Секунду-другую он помедлил у теплого очага в гостиной, а затем осторожно отодвинул засов входной двери.

Лязганье задвижки и скрип стальных петель звучали оглушительно в ночной тишине, но ничто не пошевелилось в ответ. Въездные ворота были крепко заперты, однако Альв перенял умение разбираться в замках у их создателя; к тому же ворота запирались изнутри, а не снаружи. Он выскользнул в ночь и увидел длинную цепочку следов в глубоком снегу. После короткого раздумья он двинулся вперед, тщательно наступая на предыдущие отпечатки, чтобы не оставлять второго следа. У каждого подъема или бугра он низко пригибался и высматривал дорогу. Это сослужило ему добрую службу: иначе он мог бы не услышать голоса, доносившиеся из оврага внизу. Альв подкрался ближе, заглянул через край… и замер.

Мастер-кузнец был там, но не один. Перед ним на снегу собрался полукруг теней, бесформенных существ. Однако они обладали голосами — низкими, хриплыми и гортанными. Самый высокий из них был примерно на голову ниже кузнеца, и тот величаво возвышался над бормочущей группкой. Голоса неожиданно взвыли, словно от ярости, но мастер-кузнец резким, командным тоном произнес несколько слов, и они тут же смолкли. Затем он повернулся, словно собираясь уйти.

Альв быстро отдернул голову. Если мастер-кузнец направляется к дому, он должен поспеть туда первым. Повернувшись, он во всю прыть припустился к воротам и вздохнул с облегчением лишь после того, как тяжелые створки закрылись за его спиной. Теперь у него появился еще один повод для размышлений. Кем были эти сумрачные существа? Были ли они живыми, реальными, или жуткими снежными духами? Они не были похожи ни на одно племя, о котором он слышал до сих пор, и Альв поражался смелости мастера-кузнеца, говорившего с ними подобным тоном.

Прокравшись в гостиную, он снова остановился у потухшего очага, воображая себя могучим магом-кузнецом, чьи изделия могут вызывать темных духов ночи для исполнения желаний и прихотей хозяина. Так ли несбыточна эта надежда? Вскоре он станет поденщиком, а потом, возможно, и мастером. Тогда ему не придется лежать без сна по ночам — во всяком случае, в одиночестве. Альв желал любую девушку, но превыше всего он желал Кару. Ее он должен найти во что бы то ни стало. Чтобы завоевать ее сердце, ему не понадобится прибегать к темному волшебству.

Альв вздохнул, повернулся и с грохотом опрокинул стул. Он замер, ожидая услышать стук распахивающихся дверей и тревожные возгласы. Броситься вверх по лестнице или сделать вид, будто он вышел облегчиться? В любом случае это будет выглядеть подозрительно. Мастер-кузнец узнает о его выходке, и что тогда? Ему не хотелось даже думать об этом.

Но никто не кричал, не распахивал двери, и тишина вдруг показалась Альву зловещей. Неужели все остальные тоже куда-то исчезли? Он заглянул на кухню. Тонкое похрапывание Эрнана доносилось из маленькой комнатки позади. Альв прошел в кладовку и услышал громкий храп Рока. Юноша даже скрипел зубами во сне. Альв прикоснулся к его плечу, а когда тот не отреагировал, потряс и, наконец, ущипнул его. Рок захрапел еще громче, однако не проснулся. Осмелев, Альв проделал такой же опыт с Эрнаном, который даже не пошевелился. Затем, опасаясь возвращения мастера-кузнеца, он на цыпочках поднялся по лестнице и прошел мимо своей комнаты в спальню Ингара. Там горел свет, но когда он постучался, ему никто не ответил. Открыв дверь, он обнаружил поденщика лежащим в постели, с раскрытой книгой на лице. Рядом горела лампа; фитиль сильно чадил, и стекло изнутри закоптилось. Сон явно застиг Ингара врасплох, и он даже не успел отложить книгу. Альв задул лампу, тихонько вышел и забрался в свою постель. Он весь дрожал от пережитого потрясения. На домашних было наложено заклятие крепкого сна, и он догадывался, с какой целью: чтобы скрывать ночные отлучки мастера-кузнеца. Возможно, мастер проделывал это довольно часто и Альв тоже попадал под действие чар или же просто спал, но сегодня возбуждение и беспокойство помешали ему заснуть. А может быть, в нем скрыта некая сила, способная противостоять наваждению мастера-кузнеца? Тогда он действительно прирожденный волшебник. В надежде на это, а также в образах чувственных восторгов, он обрел успокоение и наконец заснул. Но последним видением в его меркнущем сознании было лицо Кары, когда она впервые взглянула на него.