Наемник

ГЛАВА 24

На обсуждение кое-каких оставшихся моментов и сбор всего необходимого для успешного завершения предприятия мы потратили чуть меньше часа, так что времени сейчас — около двух часов ночи. Нас почему-то предупреждали, что в Столице это самое опасное время, но почему именно не объяснили. На самом деле мы так никого и не встретили: местные жители слишком умны, чтобы попадаться на дороге пятерым вооруженным головорезам, из которых трое по здешним масштабам невиданные здоровяки. А патрулями в этой части города и не пахнет, сюда они и днем-то избегают соваться.

Слиггер, как наш провожатый, топает на полшага впереди, на голове у него красуется черная повязка с узлом над левым ухом, придающая ему вид нелепо-залихватский, я топаю чуть поотстав. А за мной — Роджер, Старый и Малыш. Шаги глушатся многолетними наслоениями грязи, так что единственное звуковое сопровождение — позвякивание каких-то железок в мешке у Роджера. Как он нас со своей фирменной улыбочкой уверил, без них нам в цитадели делать нечего… И сейчас мы четверо действительно чувствуем себя одной командой. Но меня все равно слегка подколачивает — не мандраж, а легкое возбуждение перед предстоящим делом. И всю дорогу, то есть где-то уже с полчаса, я стараюсь отогнать от себя мысли о том, что кого-то из ребят уже через пару часов может не оказаться в живых. Да и меня если убьют, наверно тоже приятного мало…

Мы брели по какой-то особенно узкой улочке, когда до меня дошло, почему это время самое опасное и на улицах никого нет — из распахнувшегося окошка на третьем этаже на дорогу передо мной с громким плеском излилось не меньше ведра каких-то зловонных помоев. Я отскочил, брезгливо отряхивая плащ, задрал голову и гаркнул:

— Ворона! Носи очки, пока без головы не осталась!

Откликнулся визгливый женский голос:

— Очки?! Носит вас, выродков, по ночам под окнами честных людей, да еще и очки им подавай! Ишь ведь что удумал, чернокнижник — очки!

Монолог явно имел целью привлечь всеобщее внимание, но до того, как он превратился в шедевр абстракции и феномен чистого искусства, Малыш выступил вперед и грозно рявкнул:

— Закрой хлебало!

Я всегда говорил, что МАлыш производит впечатление — старая карга испуганно пискнула и убралась куда-то в глубины дома, откуда тут же донеслись ее скрипучие вопли, побуждающие кого-то, очевидно, мужа, быть мужчиной.

— Бедняга, — посочувствовал Роджер. — Такие призывы в два часа ночи…

— Пойдем отсюда, — заторопил Слиггер. — А то они сейчас изо всех щелей повылезают.

Явно нервничает парень… Нет, теперь я понимаю, почему Хромой с нами не пошел — когда тебя на старости лет дерьмом окатят, это, наверно, вдвойне обидно…

И все же Хромой решил нам помогать… А с чего, собственно? Вряд ли только из-за симпатий к Роджеру… Хотя можно догадаться — если наша акция увенчается успехом, он заполучит в должники еще и нашу троицу, а нет — невелика потеря, к тому же, сдается мне, он считает, что в этом случае ему достанется Гельда. Ладно, я уж постараюсь, чтоб она ему не досталась. Я поправил на спине лямки мешка с факелами и пристроился след в след за Слиггером.

Как я понял из разговора, идти нам предстояло прямо к этой Старой Церкви. Чем ближе мы к ней подбирались, тем глуше становились трущобы вокруг — никаких каменных домов, сплошь покосившиеся деревянные развалюхи, да еще и грязь по щиколотку. Да еще и я постоянно начинаю нервно озираться, стоит мне посмотреть на небо — а там во всю сверкает идеально круглая луна, уже потихоньку клонящаяся к западу. Ох, прав был Старый — как-то несерьезно за меня Серое Братство взялось… Хотя опасностью пока что не пахнет, и то хлеб.

Внезапно Слиггер остановился так резко, что я чуть не сшиб его с ног, указал куда-то вперед и объявил:

— Почти пришли. Вот она, Старая Церковь.

Да, внушительно выглядит, несмотря на то, что почти разрушена — стрельчатые окна ослепли, рамы из всех повыдернуты, кой-где даже кладку разобрали — надо ж из чего-то строить, — и торчат голые стропила громадного купола, как ребра какого-то вымершего исполина… Упадок и разрушение. С тех пор, как Орден все под себя подгреб, религия не в почете, но церковь сохранилась, а ее деятели шестерят на Магистров. Хотя у местных отношение к религии, в общем-то, здравое — кто ни поп, тот и батька…

Основное здание Старой Церкви, облупившееся, в белесых потеках, мы миновали, и Слиггер постучался в ставню какой-то боковой пристроечки — три удара, пауза, два, пауза. Пауза получилась долгой, потом из-за ставень послышалось невнятное бормотанье, и низенькая дверца распахнулась с протяжным царапающим скрипом, а потом, словно продолжение этого скрипа, раздался старческий дребезжащий голос:

— Кого это ты приволок, Слиггер? Опять какие-то ханурики спрятаться от стражи хотят?

— Это к Изе, от Хромого, — торопливо пояснил Слиггер. При свете свечки, которую старикашка держал в руке, я разглядел, что он основательно побледнел, даже против прежнего. А так же разглядел и самого старикашку. Ну и рожа! Абсолютно голый череп, причем кожа на черепе, кажется, этому типу на пару размеров великовата — свисает складками, где только можно, плотно обтянуты только непомерно широкие скулы да остренький, крысиный какой-то нос. И все это бы еще не столь отталкивающе выглядело, если б не костюм этого деда — сейчас уже трудно предположить, чем это было раньше, такие невообразимые лохмотья! Похоже, старикан его от своего дедушки унаследовал, а тот отбил в честном бою у старьевщика… Но в глазенках у этого типа сразу вспыхнул характерный огонек мелкого хищника, и он заскрипел, обращаясь к нашей группе, явно издевательски:

— Ого, какие важные господа пожаловали! Рыцари пришли грехи замолить?

— Хальзорг, это к Изе, от Хромого, — снова попытался объяснить Слиггер, но старикашка, судя по всему, отзывающийся на имя Хальзорг, его проигнорировал:

— Ну-ка, ну-ка, племя конокрадов, подойдите-ка поближе, чтоб я на вас посмотрел! Всякой швали я на своем веку навидался…

— А ты, никак, в этой церкви святой отец-настоятель, — нежно пробормотал Малыш, приподнимая старика за шиворот с явной опасностью для исторического костюма.

— Но ты, полумеч без рукояти! — завизжал тот. — А ну-ка, клешни убери, а то пройдешься до канавы на широком коне!

Малыш поставил его на землю, глядя на маленького и щупленького старичка словно на редкостную букашку:

— Да ты, никак, законник, прыщ жаберный? — и тут же без всякого перехода осведомился: — Сколько?

— Четыре веселых.

— Что-о?! — Малыш на глазах раздулся чуть не вдвое, нависая над Хальзоргом, как башня. — Да вся твоя часовня на круг по четыре веселых не повиснет! Паршей тебе воронить за четыре веселых, гурко и с храпом! — и миролюбиво предложил: — Две рыбешки.

Мы со Старым недоуменно переглянулись, слушая эту галиматью, Роджер и Слиггер заухмылялись, а Хальзорг — тот так и взвился:

— На глаза тебе их положат! Сейчас морганы прикатят, так тебе пять футов за кружку пройдут! Да кто ты такой?!

Малыш принялся громовым голосом объяснять почему-то не кто он такой, а кто такой Хальзорг, пользуясь все тем же невообразимым языком, старикашка визгливо отвечал ему. По тому, что время от времени в их дуэте мелькали цифры, я догадался: Малыш торгуется. Наконец, они с Хальзоргом пришли к какому-то соглашению, и Малыш вручил ему золотую монету. Слиггер тут же поспешил испариться, а Хальзорг сделал нам приглашающий жест и повел через здание церкви, явно уверенный, что имеет дело с шайкой самых крутых громил от Южных отрогов до побережья.

А внутри все так же ободрано, как и снаружи — громадная и пустая каменная коробка с обломками колонн, каменные плиты на полу разъехались, засыпаны какой-то дрянью, но все равно каждый шаг отдается гулко. В лунном свете, проникающем через разрушенный купол, я разглядел только громадный рельеф на стене, на высоте метров десяти — лицо какого-то древнего святого или бога. Мне даже немного не по себе стало — лицо это, смотрящее сверху вниз, казалось, пристально изучает нас — с какой-то отстраненной жалостью… Но долго любоваться им не пришлось, мы завернули за кучу каменного крошева и вслед за Хальзоргом по очереди протиснулись в какой-то узкий лаз. Я, улучив момент, придвинулся поближе к Малышу:

— Слушай, где ты этой фене научился?

Малыш только подмигнул и вслед за Хальзоргом полез в узкий сырой ход с земляными стенами — настоящая нора.

Оказавшись под землей, я первым делом запалил факел и передал его Малышу. Стало не то что бы светлее, но по крайней мере не так мерзко, хотя и воняло тут — дай боже. Несколько раз Хальзорг, ставший после получения платы почти предупредительным, сообщал что-то наподобие: «Рой капы», что очевидно обозначало что-то вроде: «Смотри под ноги» — это я понял, когда вляпался в пересекающий нору ручей. Впрочем, второе предупреждение меня так же не спасло, я промочил обе ноги и теперь ругался про себя последними словами.

Не знаю, сколько мы топали по этой норе, уходящей все вниз и вниз — наверно, долго. Знаю только, что стены у нее оказались покрытыми жутко липучей грязью — когда приходится протискиваться боком или задевать головой свод, это очень ощутимо. Потом мы свернули в более широкий поход, а когда впереди замаячил низкий каменный туннель с круглым сводом, нас наконец окликнули. Собеседников я не видел, но судя по тону, они сначала намеревались пристрелить нас — разговор велся все на том же непонятном арго. Но Малыш тут же вступил в яростный торг и в конце концов вышел победителем — из темноты вынырнула четверка мрачных личностей, трое занялись Хапльзоргом — похоже, старому козлу придется-таки поделиться полученной выручкой! — а один, заросший до глаз детинушка наружности явно криминальной, в потасканной матросской робе и новеньких офицерских сапогах, вызвался нас проводить. По пути нас еще несколько раз окликали, верзила, идущий впереди, отвечал что-то неразборчивое, и продолжали идти мы без всяких помех. Мы миновали еще один каменный коридор, на сей раз пошире и повыше, но прошли по нему совсем уже недолго — за следующим поворотом перед нами открылся зал величиной со среднюю базарную площадь.

Хотите знать, как выглядит изнутри преисподняя — загляните на досуге в Нижний город… В воздухе висит застоявшийся чад от множества костров (интересно, а основной дым куда выходит?), вокруг них расположились кучки самых разнообразных личностей. Все, что их объединяет — они жутко грязные и копченые. У одного костра жрут, у другого собралась толпа — там режутся в кости, у третьего, яростно рыча на посторонних, делят добычу… Такой мелочью, как клеймо на лбу или отрезанные уши, тут, по-моему, удивить кого-то сложно. Тут же шарятся бабы, все как на подбор толстые, грязные, пьяные, в рванье, почти утратившие сходство с женщинами — но местных этим не остановишь, то одну хватают, то другую, тащат куда-то в темноту… К своему удивлению я заметил в этой сутолоке даже нескольких детей, совсем пацанят.

Если б у меня оставалась душа, это зрелище, безусловно, навсегда б ее травмировало. К моему облегчению, «общий зал» мы миновали довольно быстро, на нас никто даже внимания не обратил. Через пару поворотов мы снова попали в большое помещение, где собиралась публика почище (по уголовным меркам, естественно). Там шла великая пьянка, но нас все же попытались тормознуть, на что провожатый наш на сей раз ответил просто и понятно: «К Изе от Хромого». Посреди зала, ни на кого не обращая внимания, стоял, гордо вскинув голову, молодой человек с бледным, изможденным пьянством лицом, похожий на Слиггера как родной брат (а может, он им и был). Прижав к подбородку странный инструмент, напоминающий скрипку, он выводил на нем (я ушам своим не поверил!) нечто, до жути смахивающее на «Сороковую» Моцарта. Я было раскрыл пасть и развесил уши, но приходилось поспевать за Малышом, а сзади подталкивал Роджер. Ладно, если представится случай, я с этим музыкантом еще побеседую…

Дальше мы шли совсем уже недолго — перед нами открылась комнатка, довольно ярко освещенная факелами, в которой мыкалось около десятка здоровяков, все трезвые и при оружии. И тут же я почувствовал Силу — исходила она из дальнего конца комнаты, отгороженного дощатой перегородкой. Бог ты мой, неужто этот Изя еще и Чародей? Только этого для полного счастья не хватало…

Все обошлось без лишних формальностей — просто наш провожатый снова сказал, от кого мы и к кому, и нас пропустили за перегородку. Еще не успели мы туда войти, как из-за нее послышался голос — гнусавый и надтреснутый:

— Среди них орденец, Изя!

Так, значит этот Изя сам не Чародей. Пустячок, а приятно…

Мы вошли в малюсенькую дверь, телохранители сопели нам в спину. М-да, по сравнению с тем, что мы тут видели, комнатка просто поражает своей чистотой и освещенностью — даже потолок можно разглядеть. Но на потолок я пялиться не собирался, вместо этого переключил внимание на человека в черно-серебряном камзоле, сидящего за столиком. На низкой скамеечке у его ног скукожился какой-то бледный, испитой типчик, который тут же ткнул в меня пальцем:

— Вот он!

Я оставил его слова без внимания, изучая старика в черно-серебряном. Роскошная седая борода, черные проницательные глаза, крупный семитский нос, но в углах губ притаилась насмешка над всем и всеми… Помесь библейского пророка с отощавшим Фальстафом. А он, в свою очередь, разглядывал нас — недолго. Потом он заговорил:

— Изя? А что Изя? Все ходят и просят — Изя, сделай то, сделай се… Вы считаете, Изя — пророк Авраам и может все, что его просят? А я всего старик. Вы пришли от Хромого, и значит, опять будете просить…

Ого, вот это номер — выговор классический, самый настоящий одесский. Как у него еще акцент сохранился?.. И фразу свою он выпалил прямо-таки в пулеметном темпе, от чего мои товарищи совсем ошалели. Ну, уж «там»-то я в Одессе побывать ухитрился, причем не раз…

Наконец, Старый вымолвил:

— Изя, нас прислал Хромой. Он сказал, что ты можешь показать вход в Цитадель.

— Ой-ей, это он вам так сказал? Кто ж не знает входа в цитадель, когда он находится на самой главной площади Столицы, так зачем же для этого лезть под землю и меня беспокоить?

Мы все, как по команде, посмотрели на Малыша, но тот понял, что его блатняцкие замашки здесь не помогут, и тоже молчал. Так, похоже, пускать в ход актерские способности придется мне.

— Послушайте, Изя, мы с вами деловые люди, так не будем размазывать кашу по столу и размахивать руками, как пьяные биндюжники. Будем уже говорить, как деловые люди. Мы хотим попасть в цитадель и готовы за это заплатить.

Глаза старика сузились, он усмехнулся — едва заметно:

— Да вы, молодой человек, кажется бывали в Одессе? Только не говорите мне, что вы там родились и жили… А не приходилось ли вам встречать там такого Яшу Хейфеца, пианиста?

Да, его на кривой не объедешь… Меня, впрочем, тоже.

— Может и встречал, только не знал, что это он… Изя, мы с вами вполне можем найти общих знакомых, только сейчас нет на это времени — нам необходимо попасть в подвалы цитадели.

— Какой торопливый юноша… Могли бы выкроить минутку, чтоб поболтать со стариком. Сколько вам пришлось заплатить, чтоб попасть сюда? — неожиданно осведомился он. Я покосился на Малыша, тот сообщил:

— Один золотой.

— Да, вы умеете жить. Но так для чего ж вы так торопитесь умереть? Соваться в пасть Секретникам — верная смерть, поверьте старому человеку. Так зачем же вам, деловые люди, это надо? Не отвечайте, — протестующе вскинул он руку, — я сам могу вам сказать: вашего товарища сцапали Секретники, — иллюстрация жестом, — и вы боитесь, что он вас заложит. Так я вам скажу, напрасно вы боитесь, он вас уже заложил, Секретники даром хлеб не едят. А вам, если вы останетесь здесь, ничего не грозит, вы крепкие молодые люди, бойцы — так без хлеба вы не останетесь.

Странно, он не хочет даже платы… Наверно, вполне понятное человеческое желание — придержать у себя земляка…

— Спасибо за предложение, Изя, но тем не менее нам надо попасть в цитадель.

— Так надо, что вы не боитесь подставить шеи под оригинальный галстук? — изящный жест маленькой бледной руки вокруг шеи.

— Именно так, к сожалению.

— Так почему б вам не пойти и не сдаться Секретникам?

— Понимаете, Изя, мы рассчитываем выйти оттуда живыми.

Старик на долю секунды изумленно вскинул брови, потом словно преобразился.

— Хорошо. Если вам так не терпится подставить головы под петлю, кто я такой, чтобы вам мешать? Я всего старик… Но вы упоминали, что готовы заплатить за это удовольствие. Итак, сколько?

Я посмотрел на Малыша — как-никак, роль коммерческого директора выполняет именно он, — тот некоторое время соображал, потом произнес:

— Ну… Я полагаю, мы будем в состоянии заплатить тридцать золотых.

Изя насмешливо присвистнул и откинулся к стене. Нет, мне так продолжать торг не нравится… Малышу, вероятно, тоже:

— Назови свою цену.

Изя невозмутимо сообщил:

— Моя цена — сто золотых.

Малыш со стуком захлопнул рот, Роджер гулко сглотнул слюну. Я тоже ошарашенно заткнулся. Сотня золотых — сумма громадная. Для сравнения, лошадь в Столице можно купить за двадцать, причем породистую.

Малыш опомнился первым:

— Сорок.

Изя в упор смотрел на меня:

— Вы, молодой человек, только пять минут назад уверяли с пеной у рта, что вам смерть как надо в цитадель, а сейчас торгуетесь, как на Привозе. Моя цена — сотня золотых, и ни рыбешкой меньше. За ваше неуемное желание это не сумма.

— Слушайте, Изя, за такие деньги я сам пророю ход отсюда до цитадели.

— Начинайте, я заплачу.

Я снова заткнулся. Какое там — мелкий хищник! Акула. Никакой он не Фальстаф, а самый настоящий сатана, деловой и предприимчивый адский администратор.

Наконец, Малыш медленно произнес:

— Если мы отдадим шестьдесят, все, что у нас останется, это оружие, а без него нам внутри делать нечего.

— Это ваше дело. Еще раз повторяю: моя цена — сотня золотых, а если вас не устраивает, попытайте счастья в другом месте.

— Послушай, это ж выгодная сделка, — попытался урезонить его Старый. — Всего за шестьдесят золотых и делать ничего не придется, и получить цитадель на разграбление.

Изя все так же усмехался:

— Разграбление цитадели, когда там полно Секретников — вы считаете, что это весело?

— Да, но делать-то ничего не придется, — продолжал настаивать Малыш. — Только дорогу показать.

Изя снова повернулся ко мне:

— Послушайте, молодой человек, объясните вашему другу, что я могу получить ваши деньги, не показывая никакой дороги.

— Хромой будет недоволен, — подал голос Роджер, Изя только плечами пожал:

— В результате сделки всегда кто-то недоволен… Если вы выйдете отсюда вперед ногами, Хромой поймет только, что сделка не состоялась, и будет требовать свой долг по другим статьям.

Вот оно даже как… Предположим, разобрались мы с Изей и его телохранителями, которые, кстати, придвинулись поближе, явно не понимая, как это мы, дерзнув с паханом торговаться, еще живы. Так вряд ли нам удастся пробиться через остальных и выбраться отсюда, а главное — в цитадель мы не попадаем…

И тут я решился:

— Послушайте, Изя, тот человек, которого мы хотим вытащить оттуда, он… Он тоже был в Одессе.

Изя некоторое время смотрел на меня, потом неожиданно резко приказал:

— Выйдите отсюда. Все, кроме Чародея.

Малыш подпихнул меня локтем и вопросительно посмотрел, я негромко бросил ему:

— Иди.

Он сунул мне в руку тугой увесистый мешочек, в котором что-то звякнуло, и вышел вслед за остальными.

Изя поднялся из-за стола, подошел ко мне почти вплотную. Теперь его плечи как-то обвисли, словно из него выпустили воздух, и только сейчас я рассмотрел, что он очень небольшого роста. Помолчав немного, он тихо заговорил:

— Молодой человек, я не знаю вашего имени и не хочу его знать. Я понимаю — вам надо в Цитадель. Не знаю, кто ваш товарищ и не хочу этого знать, мне это не интересно… Но я старик… Помолчите, я был уже в годах, когда вы пешком под стол ходили, и я жил тогда в Одессе… А теперь я здесь, и вы приходите ко мне, и вместо того, чтобы все рассказать, начинаете с места в карьер совать мне деньги, словно вокзальной шлюхе. Вы думаете: «Изя бандит и старый прожженный ростовщик, который все купит и продаст вместе с родной матерью»… Не возражайте, это так. Трудно вас за это осуждать, но чтоб вы знали, юноша: старый бандит Изя был и остается Иосифом Рубинштейном с Одессы… А сейчас идите и скажите там, что Изя велел вас провести в Шакалий Ров. Только сразу предупреждаю, прямого хода там нет, там стена.

Я потоптался на месте, смущенный, потом неловко протянул ему мешочек с монетами:

— Вот, Изя… Возьмите, пожалуйста.

Углы его рта опустились еще ниже, на лбу собралась складка:

— Ничего-то ты не понял, молокосос… Забери свои деньги.

Он отвернулся, мне показалось, что плечи его задрожали. Гадство, все как-то не по-людски… Я только и смог, что выдавить:

— Спасибо, Изя.

— Иди уже, — бросил он, не оборачиваясь, почти сердито. Я еще помялся, потом вышел из комнаты.

У меня еще хватило ума сообразить, что мешочек с золотом лучше на виду не держать. Вышедши, я сказал в точности так, как велел мне Изя, один из громил свистнул, обернувшись куда-то в темноту:

— Э, малой! Где ты там?! Проведешь парней в Шакалий Ров до стены Цитадели, понял?

Из бокового прохода, на ходу поддергивая штаны, вылез пацан лет десяти, в большой не по росту куртке. Засунув руки в карманы чуть не по локоть, он далеко сплюнул и потребовал:

— Четыре рыбешки.

Малыш добродушно усмехнулся:

— А ухи открутить? Ладно, до места дойдем — получишь пять.

— Пошли, — паренек явно старался поменьше разговаривать — «для солидности». Мы потянулись за ним, освещая себе дорогу единственным факелом — остальные пока у меня в мешке, на всякий пожарный. Малыш, отстав от нашего малолетнего провожатого, полушепотом осведомился:

— И сколько ты этой старой сволочи заплатил?

— Нисколько, — я вернул мешочек с монетами Малышу, он даже присвистнул от удивления:

— Сколько конечностей ты ему сломал? Или чародейство свое на нем опробовал?

Я не ответил. Парнишка, шедший впереди, — возраст все-таки свое взял — без умолку болтал о том, что тут сначала крыс было море, а потом все куда-то ушли, а я изо всех сил старался отвлечься от мыслей об одиноком старике, волей случая заброшенном за сотни километров и лет от родной Одессы. Скоро драка, и убитые предвидятся с обеих сторон. Какие уж тут сантименты…

Наконец, паренек остановился и сообщил:

— Вот она, стенка. За ней ихняя шакальская кладовка. Только учтите, она толстая. А как вы ее ломать будете?

— Увидишь, — пообещал Роджер, осторожно снимая с плеч мешок. Сзади до нас донесся шум шагов — человек двадцать, не меньше. Мы, не сговариваясь, потянулись к оружию.

— Не, — успокоил пацан, — это наши. Тоже хотят поглядеть, как вы стенку сломаете.

— Кстати, а как мы ее сломаем? — Старый выжидательно глянул на Роджера. — У тебя, вроде, на этот счет идея была?

Роджер усмехнулся в усы:

— Не только идея, — и извлек из мешка нечто, напоминающее чудовищно разжиревший стальной огурец. Малыш с сомнением нахмурился:

— Слушай, а этой штуки хватит? Кладка-то, наверно, толстая…

— На тяжелый танк обычно хватает, — успокоил Роджер. — Интересно, а есть здесь куда спрятаться?

— Вон, — пацан мотнул подбородком в сторону узенького и низкого бокового прохода, не забывая с интересом наблюдать за загадочными действиями взрослых дяденек. Остальные обитатели Нижнего города слились чуть поодаль и смотрели на нас с почти суеверным ужасом — в их представлении мы, наверно, были чем-то вроде колдунов.

Роджер тем временем вынул из мешка плоскую жестяную коробочку:

— Одно плохо — детонатор моментального действия… без веревки не обойтись.

— Потянет? — Старый тоже копался в своем мешке. Сейчас он протянул Роджеру кольцо тонкого капронового шнура. Роджер приподнял брови:

— Давненько я таких штучек не видал… Ладно, а чем бы сейчас машинку под стеной закрепить?

— Камней, что ли, мало? погоди, сейчас еще наломаем.

Мы с Малышом, вооружившись монтировками, быстренько выломали несколько булыжников из стен прохода, Роджер, присев на корточки, принялся закреплять мину у стены.

— Вот смеху-то будет, если свод обрушится, — пробормотал я, он покачал головой:

— Не должен. Мина направленного действия, — и принялся закреплять веревку на кольце детонатора, смахивающего на обычный запал от гранаты, потом обернулся и зычно скомандовал:

— Всем отойти подальше за поворот. Как можно дальше.

Подействовало — зрителей тут же как ветром сдуло. Роджер снова полез в мешок и пробормотал, словно извиняясь:

— Не хотелось бы, чтоб видели…

Да, по здешним меркам его мешок — кладезь сокровищ. На сей раз Роджер вынул оттуда коротенький тупорылый пистолет и принялся сосредоточенно навинчивать глушитель. Малыш, вскинув брови, осведомился:

— Слушай, а кролика живого тебе оттуда достать слабо?

— Не знаю, не пробовал… А что, кролик нужен?

— Да, кстати, Роджер, — я достал свою пушку и оттянул затвор, заглядывая в патронник, — а как у тебя с патронами? У меня два воробушка осталось.

— Да, не густо… Извини, на сей раз у меня тридцать второй калибр. Пукалка не слишком, но свалить из нее можно.

— Вот и пусть при тебе будет, — кивнул Старый. — Ты с этими штучками, похоже, не меньше моего общался.

Мы неторопливо отошли за поворот, Роджер, снова преобразившись в боевого офицера, четко скомандовал:

— Значит, так. Малыш, идешь первым. Топором слишком не размахивай, чтоб нас ненароком не задеть. Мы со Старым — сразу за тобой. Ученик Чародея, пойдешь последним. На всякий пожарный смотай веревку, может понадобиться. Стволом пока не пользуйся. Все ясно?

Мы согласно кивнули. Даже командирские амбиции Старого испарились. Роджер передал мне конец веревки:

— На счет «нуль» — тяни. Не дергай, а именно тяни.

— Понял, шеф…

Роджер вздохнул и взялся за рукояти мечей:

— Ну, с богом… Десять… Девять… Восемь…

Вот теперь — ох, как не вовремя! — навалилось что-то похожее на мандраж. Семь… Ничего, будем надеяться, выкарабкаемся. И все равно… Шесть… Не по себе — стоит представить убитым того же Малыша… Пять… Не думать. Пора снова превратиться в боевую машину, в автомат… Четыре… Уже приходилось раньше. Отключить мысли, оставить рефлексы. Три… По спине сбегает струйка пота, время опять растянулось, как резиновое. Хоть бы скорей. Два… Интересно, куда все же выходит дым из Нижнего города? Не отвлекаться. Один… Привычно открываю рот в ожидании взрыва, следя, чтоб в случае чего не прикусить язык, в глотке сразу становится сухо, а ладонь, вокруг которой обмотан шнур, вспотела. Собраться…

— Нуль!

Тяну веревку на себя, почему-то всем корпусом — и в следующую секунду обрушивается дикий грохот, перед глазами появляются на момент сиреневые круги. Странно, продолжаю слышать что-то похожее на шум дождя… Немного погодя до меня доходит, что это падают обломки, но Малыш уже устремляется вперед, задев меня плечом, следом за ним — Старый и Роджер. Ч-черт, а я-то без оружия, обе руки веревкой заняты…

Это я понимаю уже на бегу, но не останавливаюсь, вылетаю в пролом — на свет, кое-как пробивающийся сквозь едко-сернистый желтоватый дым.