Начало великих свершений

Полковник Всеволод Соколов. Зима 1941. Москва.

Несется из динамиков приятный девичий голос. Меня отпустили в краткосрочный отпуск домой. Зимняя Москва – самый красивый город на свете. Как сладко похрустывает снег под сапогами, как весело сияют электрическим светом вывески магазинов и гирлянды на елках, выставленных на улице, как счастливо улыбаются встречные прохожие. Гремят колокола "сорока сороков" временами перекрывая музыку из уличных динамиков, а временами сплетаясь с ними в удивительную симфонию праздника.

Я шагаю по Волхонке. В руках – куча свертков с подарками. Рядом медленно ползет такси, в которое я периодически складываю свои приобретения. О, вот это я хочу! В этом Любаша будет прекрасно смотреться, да и Аришке это тоже подойдет!

– Будьте добры вон то. Размеры: один – примерно на вашу фигуру, второй – на девушку лет четырнадцати.

– Пожалуйста, господин полковник. С наступающим праздником Вас!

– Благодарю, Вас также!

Так-с, ну-ка притормози, любезный. Вот это мы положим сюда, а это вот здесь…

– Сеффа! СЕФФА!

Господи помилуй, кто ж это так надрывается? Оглядываюсь: никого вроде…

– Сеффа! Сеффа, ты что – ослеп?! Своих не узнаешь?!!

Макс? Откуда? Лихорадочно верчу головой. Да вот же он – мчится вприпрыжку от богатого авто, из которого машет его очаровательная супруга.

– Макс? Какими судьбами?! – я оказываюсь в объятиях, прижатый физиономией к шинельному сукну и в ответ стискиваю его сам.

– Отпуск дали, – орет он счастливо. – А Люба позвала нас в гости. Ну, мы и прилетели.

– Молодцы! – хлопаю я его по спине. – Я-то думал, что господа помещики, из своих латифундий ни ногой! А я, видишь вот, только сегодня в отпуск прибыл… Слушай, а крестницу вы тоже прихватили?

– А как же, – на его лице отражается отцовская гордость, – куда ж мы без нашей Катрин? Слушай, давай к нам. Отпустим твоего "извозчика" – у нас места хватит!

– Знаешь, мне еще кое-что купить надо. Вы, давайте, к нам, а я скоро…

Он на минутку задумывается. Потом, приняв решение, говорит:

– Тогда так: я своих отправляю, а мы с тобой – за покупками, годится?

– Отлично!

Он бежит к своей машине, а я начинаю быстро соображать: теперь нужны еще подарки. Да ладно: денег много, в Роослепе особенно не потратишь…

Возвращается Макс. Он все уладил, и теперь мы шагаем вместе. Особой беседы не выходит: нам просто приятно быть вместе. Хорошо, когда есть человек, с которым можно и поговорить и помолчать…

– Смотри! Вот это мне нравится! – он тычет пальцем в симпатичную детскую шубку.

– Да ты что? Твоей Катюхе еще лет шесть до этой шубы расти. Или еще кому?

– Да никому, – он обиженно сопит, – кто у меня еще-то есть? Только ты да твои…

– Ну, мои уже для этой шубки велики.

Так, а вот это… Любаше не годится, но для Светы…

– Любезный, мне вот эту шапочку покажите…

– Сеффа, это не мое дело, но, по-моему, Люпе это не подойдет…

– Любке – нет, а вот Светлане – в самый раз, а?

Макс смотрит на меня удивленно, но потом осознает сказанное и начинает отнекиваться. Мол, у него подарок для жены уже есть. Очень мило: у него есть, а у меня-то – нет!…

Мы бродим добрых два часа и, наконец, являемся домой, немного усталые, румяные от мороза и нагруженные целой кучей всяческого барахла, среди которого, впрочем, попадаются и полезные вещицы.

Первое впечатление от дома: он стал меньше. Впечатление второе: это вообще не мой дом. Слишком много прислуги и слишком много дорогих вещей, на покупку которых моего аттестата явно бы не хватило… Но вскоре все становится понятным. После того, как проходят первые восторги от встречи, после того, как дети наконец оставляют меня в покое, чтобы вплотную заняться подарками, после того, как Марковна перестает плакать и спешит на кухню, после того, как жена выпускает меня из объятий, она радостно сообщает, что все это: и кабинетный рояль, и вот эти ковры, и дубовую мебель в гостиной ей выдали как жене фронтовика из трофейного фонда.

– И вот это – тоже! – гордо демонстрирует она богатый сервиз китайского фарфора. – Спасибо соратнику Кузьмину, принес.

Подразумевается, что я – в жизни ничего не сделал для дома, и только посторонние люди оказывают ей помощь в тяжелом труде домохозяйки. Ладно, такие мелкие уколы для меня уже не страшны: десять лет супружества выработали у меня к ним иммунитет. Кроме того, на Любаше то самое бархатное платье, которое я прихватил в Нанси, моя испанская брошка и тот самый жемчуг, который я подарил ей к рождению Левушки…

– А это – наши Даша, Паша и Маша, – говорит Люба.

Передо мной стоят три девицы в темненьких платьях и накрахмаленных передничках. Две из них – явно китаянки, с блестящими черными волосами и длинными раскосыми глазами. Третья – черноволосая смуглянка, похожая на цыганку или испанку.

– После крещения их мне на воспитание отдали, как члену партии, – гордо сообщает мне супруга. – Даша и Паша – китаянки, а Маша – откуда-то из Румынии, что ли…

Оч-чень интересно. Что ж это за воспитание такое?

– Да? И как это ты их воспитываешь?

– Как-как, – похоже, что Любаша обиделась – слежу, чтобы в церковь ходили, чтобы работали. Вот Марковне помогают…

М-да. Это мы, значит, рабовладельцы? Слышал я про такие дела, да вот видеть до сего дня не доводилось… Здравствуй, родная плантация, стало быть, не один Макс у нас – владетель орудий "молчащих, мычащих и говорящих"…

Но дальше праздник идет своим чередом. Стол ломится от различных вкусностей, над которыми Марковна, судя по всему, колдовала не один день. Гремит в углу радио, ждет своего часа новинка – телевизор, который очень нравится Любе, и о котором вздыхает Светлана. Да нет, Макс бы ей десять телевизоров купил, вот только у них он не показывает. Транслятора нет. За праздничным столом шумно и весело. Заглянул Кузьмин "на минутку" и остался: вырваться из наших цепких лап выше его сил. Какая-то очередная Любина родня, которая иногда кажется мне неисчислимой, как орды Чингисхана, зашла без приглашения и тоже осталась. Да Бог с ними, что мне – еды жалко? Тем более что один из родственников – пехотный капитан с медалями за Кавказ. Садись, соратник, ешь-пей чего душе угодно! Мало будет – еще возьмем!

– ОТ РОССИЙСКОГО ИНФОРМБЮРО!!! – врезается в веселый гомон голос Левитана. – В последний час: после продолжительных упорных боев войска Союза, сломив ожесточенное сопротивление противника, овладели городом и портом Александрией! УРА-А-А!!!!

– У-р-а-а!!! – дружно орем мы.

Молодец Рокоссовский. В том, что это именно его заслуга, а ни каких-нибудь там макаронников, за этим столом никто не сомневается. Левитан рассказывает, что первыми в город ворвались танки полковника Рыбалко, который, взяв на броню три роты немецких парашютистов, сходу проскочил траншеи противника и помчался по улицам, сея вокруг хаос, разрушение и смерть. Молодчина! Так и надо!

Мы выпиваем за Рокоссовского, за африканский союзный корпус, за братство по оружию, за победу и за мир во всем мире.

– Танцы, танцы – шумит Любина племянница, намертво вцепившись в Кузьмина. Александр покорно идет за ней.

Так, кто сегодня за роялем? Все-таки танцевать под патефон – вульгарность. Но только я за рояль не сяду – слуга покорный! Я тоже танцевать хочу!

Первые три или четыре танца мы все же отплясываем под патефон, а вернее – под радиолу. Макс и Светлана великолепно танцуют вальс, ну, а у нас с Любой свой коронный номер – танго. Этот танец больше всего любили в офицерском клубе в Манчжурии, поэтому те, кто служил в тех местах, танго танцуют как бы не получше чем профессиональные артисты. Звучат "Брызги шампанского" и мы выходим на середину комнаты. Посмотрите, полюбуйтесь, позавидуйте…

Но после меня все-таки усаживают за фортепьяно. Я играю не очень: в детстве учили. Забыть, конечно, невозможно, как, допустим, разучиться кататься на велосипеде или плавать, но умения у меня, скажем прямо, маловато. Наконец мне это надоедает. Невзирая на просьбы, я встаю из-за рояля.

– Ну, плохо я умею играть, что не понятного? Вон младших моих попросите: Ариша очень недурно играет…

Но Арина занята очень важным делом. Она пытается решить: подходит ли к платью, привезенному мной из Петербурга, кулон, подаренный Максом и Светой, и потому ей вообще нет дела до всего окружающего. Пожилая Любина родственница, кажется, двоюродная тетка, было садится к роялю, но то, что ей удается извлечь из инструмента, музыкой назвать сложновато. От этих звуков Танкист, прибывший вместе со мной в отпуск, гордо встает и отбывает на кухню, спасая остатки ушей. Да черт с этим роялем, нам и без танцев не худо. Макс, передай коньяк, будь так добр…

– Господин, разрешите? Я могу попробовать – слышу я робкий голосок.

Около меня стоит Маша. Она хочет играть на рояле?

– Милочка, а ты умеешь?

– Да, немного, – видно, что ей очень хочется.

Ну, что ж, я человек не жадный. Хочется бедолаге – пусть поиграет.

Жестом я разрешаю ей сесть за рояль. Уже по тому, как она садится, как кладет руки на клавиши видно, что играть она умеет. По крайней мере, не хуже меня…

Да нет, я ошибался. Она играет лучше, намного лучше. Мелодия вальса Штрауса то набегает волной, то рассыпается звонкими брызгами, то победно гремит, словно медью фанфар. Закончив один вальс, она тут же начинает другой, третий и так дальше и дальше без передышки. Потом наступает черед танго.

– Ну, разве я не умница? – спрашивает меня Люба, жарко дыша мне в ухо. – Видишь, какое сокровище я приобрела? А она еще и вышивать умеет, и шить…

В самом деле, девчонка – молодец! Играет прекрасно. И на вид – очень ничего. Надо будет напомнить Любе, чтобы проследила за Севкой: парень повзрослел, и мне не хотелось бы, чтобы он подглядывал за прислугой, или того хуже – влюбился в нее…

Наконец, Маша прекращает игру и уходит на кухню. Я следую за ней.

– Маша, спасибо, – говорю я совершенно серьезно, когда девушка останавливается. – Где ты научилась так играть, если не секрет?

Она смотрит на меня, а потом тихо произносит:

– Дома, в Букурешти, я училась в консерватории… господин полковник.

– В консерватории?

– Мой отец был генералом румынской армии, господин полковник. Ионел Мунтяну. А я – его дочь, Мариула.

Она смотрит на меня с какой-то нечеловеческой покорностью. Наверное, если бы я приказал ей сейчас раздеться и плясать голой, она выполнила бы это, не рассуждая, как автомат. А если бы я потребовал чего-нибудь другого, то и это получил бы немедленно…

Жаль, но стоит подумать о том, чтобы убрать эту девицу из нашего дома. Эта "Маша", конечно, девушка из порядочной семьи, но Всеволод-младший уже не в том возрасте, чтобы в доме была ТАКАЯ прислуга. Люба, может быть, и огорчиться, но я, пожалуй, позвоню завтра о. Спиридону, пусть поможет, чтобы ее поскорее забрали обратно в монастырь…