На сопках Манчжурии

Глава VII Любо братцы, любо, в Африке нам жить

Торжественный бал в единственной русской колонии был в самом разгаре. Принимая дорогих гостей в недавно перестроенном особняке, губернатор Фрунзе сделал все, что было в его силах, лишь бы утереть нос соседям. Сколько раз властители Котона и Аккры принимали у себя русских гостей, теперь настала пора и Ломе блеснуть русским гостеприимством.

За годы правления Михаила Васильевича столица далекого анклава заметно приподнялась. Благодаря умелому правлению губернатора заметно расширился ассортимент тоголезского экспорта. К традиционным какао, кофе и хлопку присоединились бокситы, чье месторождение было открыто геологом Манцевым, специально приглашенным в эти места Фрунзе. Да и как их было не открыть, если из британской Ганы вывозилось золото, а в Дагомеи французы открытым способом разрабатывали залежи фосфатов, а в самом Того имелись хорошие запасы мрамора, известняка и графита.

Конечно, русские рудники не могли соперничать по своим масштабам и возможностям со своими соседями, разрабатывавшие местные полезные ископаемые несколько десятков лет. Однако именно благодаря ним в Ломе произошли серьезные изменения.

Добившись от президента Алексеева права на использования в нуждах колонии средств, полученных от продажи сырья в течение восьми лет, Фрунзе занялся активным преобразованием своей столицы. Как результат его действий в порту появился могучий портовый кран, привезенный из Германии, местный железнодорожный парк пополнился американскими паровозами и платформами, которые ходили до самого поселка рудокопов.

В самом Ломе появились электрические фонари, а перед губернаторским особняком были разбиты огромные клумбы, усаженные петуниями, бегониями, розами и прочими представителями местной флоры. Сама обитель Михаила Васильевича подверглась основательной переделке. Появился специальный зал торжественных приемов, украшенный широким балконом для оркестра. Его Фрунзе выписал на пять лет из Ганновера, полностью оплатив переезд труппы из Европы в Африку.

Вначале, бедные господа музыканты были готовы играть за еду, но затем, обустроившись у своих прежних соотечественников, а ныне российских подданных, обратились к герру губернатору с нижайшей просьбой о выплате жалования. По достоинству оценив их мастерство, Фрунзе удовлетворил их просьбу.

Но не только одни музыканты пустились в дальнее плавание к африканским берегам. По приглашению губернатора в Ломе из, переживавшей свои не самые лучшие дни, Германии, приплыли каменщики, плотники, слесаря и прочий трудовой люд. Не в последнюю очередь на решение этих людей отбыть в Африку повлиял и тот факт, что Того совсем недавно была германской колонией. Здесь люди слышали родной язык, видели привычный уклад жизни, а трудолюбия было им не занимать.

Однако самой верной приметой, что дела в Ломе пошли на лад, стало появление в русской колонии сынов Израиля. Если ранее это были единичные ссыльные революционеры, то приезд из красавицы Одессы клана Фимы Липовича перевернул все с ног на голову. В один момент в Ломе появились портные, доктора, жестянщики, торговцы, перекупщики, фотографы и даже поэты. И с этого момента город зажил нормальной цивилизованной жизнью.

Конечно, нашлись люди, которые стали шептать губернатору, что за старым Фимой наверняка водятся серьезные грешки, иначе он бы не заявился из Одессы в Африку, но Фрунзе был глух к ним. Проповедуя терпимость друг к другу, Михаил Васильевич был рад каждому, кто мог сделать жизнь колонии лучше.

Стоял месяц март, который дарил населению столицы незабываемую экзотику. К этому времени к побережью, из африканских глубин приходил неудержимый самум. Зародившись у отрогов Атласских гор, пройдя через бескрайние просторы пышущей зноем Сахары, перескочив через величественный Нигер и горы Атакора, вихрь пустыни достигал вод Атлантики.

Вместе с собой он гнал огромное количество мелкого песка из самой огромной пустыни мира. Тридцать три дня было побережье во власти северных ветров, но в отличие от своего аравийского собрата, самум не нес людям смерть и разрушения. Поднятый могучим дыханием ветра песок, долетал до побережья мелкодисперсной взвесью, которая нисколько не вредила ни дыханию людей, ни их посевам. Наоборот, розовый туман, окутавший побережье, создавал необычайно завораживающий вид чего-то внеземного и вдохновлял местных поэтов на сложение высоких виршей.

Самым красивым моментом, было окончание самума. По непонятному капризу природы, за несколько дней до завершения этого природного явления, розовый цвет дымки менялся на золотистый оттенок, что придавало ему особенную прелесть. Именно на этот момент и был назначен губернаторский бал.

Одетый во фрак, Фрунзе вместе с супругой торжественно встречал гостей на пороге зала приемов своей обновленной резиденции. Массивные парадные двери с легкостью распахивались перед вновь прибывшим гостем, поражая его огромным пространством зала, паркетным полом, большим числом настенных зеркал и массивной люстрой под потолком.

Вместе с губернатором, парад гостей принимал комбриг Котовский. Фрунзе уже несколько раз писал на своего боевого помощника представления на звание генерал-майора, но Москва под различными предлогами заворачивала эти представления. Максимум на что был согласен Генштаб это звание полковника, но это никак не устраивало Михаила Васильевича. В конце концов, стороны сошлись на компромиссном варианте. Перед самым балом, пришло известие о присвоении Григорию Ивановичу звания бригадира колониальных войск.

На бал Котовский пришел в белом парадном мундире, при всех своих наградах с одной звездой на генеральских погонах. Все приличия и правила ношения русского мундира были полностью соблюдены. Ещё с петровских времен бригадир было переходным званием между полковником и генералом. Павел I убрал его, но, несмотря на это, на эполетах и погонах генералов всегда было резервное место для возвращения опального звания, ибо генерал-майор всегда имел две звезды.

Стоит ли говорить, что этим вечером Григорий Иванович был в центре внимания. С ним хотели станцевать все присутствующие на балу женщины и чокнуться бокалом присутствующие мужчины. Одним словом Котовский был нарасхват и господин бригадир успешно со всем справлялся. Легко танцуя мазурку и вальс с приглашенными на торжество дамами, и непринужденно поднимая бокалы с шампанским, Котовский отдыхал и телом и душой, от всех тех проблем, что остались по ту сторону парадных дверей. Однако покой ему только снился. Все с кем говорил и общался Григорий Иванович, нет, нет, да и напоминали бригадиру об их существовании.

— Мон женераль, как вы неотразимы в этой форме! Говорят, что вы покидаете Африку. Если это правда, я не перенесу разлуки с вами, мое сердце будет разбито навсегда! — непринужденно шептала первая красавица Котона Зизи, во время танца с Котовским.

— Ну, что вы, мадмуазель! Как я могу причинить вред такой очаровательной даме как вы? У меня и в мыслях ничего подобного не было! Это наверняка происки мсье Лагуста, чья ревность по отношению к вам всем известна, — весело заверял кавалерист свою партнершу, думая при этом, кто из трех служащих канцелярии губернатора работает на французов. Неделю назад для выявления крота, Котовский запустил дезу и результат не замедлил долго ждать. Где как не на балу, в танце с красивой партнершей у мужчины можно вытянуть, то, что он обычно скрывает.

— Вы стали генералом Грегори. Теперь вам, несомненно, добавят в подчинение больше войск! Ведь не может же генерал командовать одной только конной бригадой. Это ведь слишком расточительно для казны содержать генерала без войска, — выпытывала у бригадира дочь британского губернатора золотоволосая мисс Паркер, шаловливо опершись рукой на его статное плечо.

— Ах, милая Дорис! Я всего лишь простой солдат, который только и умеет, что хорошо выполняет приказы свыше. Если мне пришлют солдат, не скрою, я буду только рад этому. Однако если их не пришлют, я не буду долго грустить, — доверительным тоном отвечал Котовский коварной обольстительнице.

— Экселенц, это правда, что вы собираетесь создать отряды самообороны для охраны немецких хозяйств на севере колонии от нового вторжения черных арабов? Я отдыхала на ферме у дяди Фрица, и там об этом только и говорят, — интересовалась Катарина фон Бек, пытливо заглядывая в глаза блистательному партнеру.

— Уверяю тебя девочка, что все это пустое. Зачем господам бауэрам тратиться на патроны и винтовки, когда есть моя бригада? Пусть дядя расскажет тебе, как мы лихо гнали черных арабов, посмевших переступить нашу границу, — молвил кавалерист, крепко держа девушку за талию.

В чуть меньшей степени пытали русского губернатора мужская половина светского общества.

— Скажите, мистер Фрунзе, как вы собираетесь использовать своих каторжников, что недавно прибыли на пароходе «Александр Суворов». Для охраны этой тысячи головорезов нужны большие силы, а их у вас явно нет. Неужели для этой цели будут привлечены войска генерала Котовского? Может быть вам нужна помощь, так вы только скажите, и мы охотно пришлем вам своих охранников из Аккры. В метрополии сейчас безработица и у нас этого добра в избытке, — покровительственно предложил губернатору полковник Бэртон.

— Ваши сведения не совсем совпадают с истиной, сэр. «Суворов» привез не тысячу, а две тысячи человек. А использовать мы их будем по прямому назначению. Настало время расширить мощность нашего бокситного прииска, вот там они и будут искупать свои прегрешения перед Родиной. Что же касается охраны, то мы исходим из того, что больше половины каторжан, наверняка погибнут от местного климата. Ведь прибыли они из самой Сибири, а там совершенно иные условия, смею вас заверить, мистер Бэртон. Те же, кто останутся в живых, не доставят нам серьезных хлопот для мирной жизни колонии.

— Но говорят, что среди них много закоренелых бандитов и убийц, на счету которых множество погубленных человеческих жизней. Один Макар Думенко чего только стоит, — не сдавался британец

— Да, господа, на их руках много людской крови и возможно было бы лучше расстрелять их всех в России и не вводить казну в траты по их пересылке. Однако, мы гуманная нация и исповедуя демократические принципы человеколюбия, даем каждому человеку шанс искупить свою вину перед обществом. К тому же казаки бригадира Котовского знают свое дело, могу вас в этом заверить.

— Значит, вы намерены увеличить объем добычи своих рудников? — вступил в разговор американец, прибывший в Ломе из далекой Монровии.

— Отчего бы и нет. Ведь торговля бокситами также прибыльна, как и торговля алмазами. Сейчас набирает силу авиационная промышленность, изготовляющая цельнометаллические машины, и алюминий стоит в этом процессе на первом месте. Мы уже заключили торговый договор с «Юнион минерал» на поставку нашего сырья, так что увеличение мощности наших рудников, это дело скорого времени.

— Конечно, если учесть под какой низкий процент вы получили кредит от «Юнион» для их модернизации, — хмыкнул американец.

— Вы против взаимовыгодных связей между нашими странами, мистер Вильсон?

— Ну, что вы господин губернатор, я только за них. Тогда может быть, вы будете не против предоставления нашей компании «Индастрил» концессии в районе Монтехо, так сказать в рамках развития этих связей? — поинтересовался американец.

— Мистер Вильсон, вы деловой человек и отлично понимаете, что такие серьезные вопросы не решаются на веселье. Приходите ко мне, и мы обсудим этот вопрос, — учтиво ответил Фрунзе, уже получивший доклад Манцева об открытии залежей золота в указанном американцем районе.

— Вы прирожденный бизнесмен, мистер Фрунзе, — польстил Вильсон губернатору. — Редко встретишь такое удачное сочетание власти и деловой хватки.

— Благодарю за комплимент. Предлагаю выпить шампанского за обоюдовыгодное сотрудничество. Базиль! — Фрунзе взмахнул рукой и к гостям подлетел официант с бокалами шампанского.

— О, мсье Фрунзе! Настоящая «Мадам Клико»! Поздравляю Вас! — воскликнул посланник губернатора Котона мсье Фуке. — И где вы достали этот божественный нектар? Наш губернатор тоже заказал партию «Клико» из Парижа и даже хотел прислать вам к балу несколько бутылок, но шампанское где-то затерялось.

— Ничуть этому не удивлюсь, мсье Фуке, ибо мы живем с вами в Африке, а здесь возможно и невозможное.

— И все-таки, откуда шампанское, господин губернатор? — спросил англичанин. — Я тоже заказывал себе ящик.

— Видимо, ваши поставщики не столь расторопны как мои. Что касается шампанского, то мне его доставил господин Липович, а где взял он, то мне не ведомо, — смиренно сказал Фрунзе, отлично знавший происхождение шампанского. Для губернаторского застолья пронырливый Фима просто перекупил партии «Мадам Клико» прибывшие по заказу англичан и французов.

Так праздновала Ломе окончание самума и прихода календарной весны, но государственные заботы и здесь не оставляли губернатора. Внезапно за спинами гостей возник помощник Фрунзе Горьковой и чуть заметно кивнул губернатору головой.

— Прощу меня простить господа, но мне нужно решить кое-какие вопросы с шеф-поваром по поводу праздничного стола, — непринужденно извинился перед гостями хозяин.

Горьковой проворно догнал Фрунзе и, понизив голос, доложил: — Его доставили, Михаил Васильевич.

— Где он?

— Во флигеле для прислуги.

— Надеюсь, что он без кандалов и в цивильной одежде?

— Так точно, как вы приказали.

— Отлично. Доставьте его в комнату для гостей и позовите туда Котовского.

— Без конвоя?

— Да, одного. Я буду его там ждать.

Вскоре таинственная личность, из-за которой губернатор был вынужден оставить своих гостей, переступила порог гостевой комнаты. Среднего роста, с длинными нестриженными волосами и густыми усами он быстрым взглядом оглядел Фрунзе и Котовского, а затем пренебрежительно произнес: — Хорошо живете, господа бывшие социал-демократы и экспроприаторы, а ныне слуги капитала.

От этих слов у Котовского хищно заблестели глаза, но на Фрунзе они не оказали никакого воздействия.

— Присаживайтесь Нестор Иванович, рад вас видеть — учтивым тоном предложил губернатор, указав на одно из кожаных кресел стоявших перед его столом. — А в том, что мы слуги капитала, то в этом вы сильно ошибаетесь. Здесь мы слуги России, в которой произошел ряд перемен, и грядут ещё более серьезные. Что же касается нашего жития, то согласитесь, негоже российскому губернатору жить в облупленной хате с крышей из пальмовых листьев. Знаете ли, положение обязывает перед соседями не быть теми дикарями, которыми они нас стараются выставить перед всем миром.

— Хорошо поете, ваше превосходительство, но почему у остальных на этой каторге нет дворцов, и они вынуждены жить в лачугах!? — гневно выпалил собеседник, но Фрунзе и бровью не повел.

— Опять ошибаетесь, Нестор Иванович. Здесь у нас не каторга, а колония, и живут наши колонисты в нормальных условиях. Дворцов у них точно нет, но вот хороший дом имеется почти у каждого. И в этом вы сможете скоро убедиться лично.

— Значит, хотите обеспечить домом с крепкими стенами и чудными решетками на окнах? Это я уже проходил, господин Фрунзе, не удержите!

— Можете называть меня Михаилом Васильевичем. Григория Ивановича вы полагаю, знаете заочно. В отношении же домов вы зря иронизируете. Домами своих колонистов мы не обеспечиваем, а помогаем в их построении. По поводу вас и ваших товарищей, присланных сюда на основании решения суда, то у нас с Григорием Ивановичем, есть одна интересная мысль.

Фрунзе сделал паузу, но не услышал ответа. Его собеседник гордо вскинул голову в ожидании решения своей судьбы.

— Зря вы видите в нас врагов Нестор Иванович. У нас у каждого есть свои идеалы, свое видение жизни, но, оказавшись на этом пяточке африканской земли, мы пытаемся со всеми, прибывшими в Того, людьми найти общий язык. Вражда, при том огромном количестве взрывоопасного контингента, нам здесь никому не нужна. Ни власти, ни колонистам.

— Здесь очень серьезное положение, гораздо серьезнее, чем тебе кажется Нестор. Господа соседи уже дважды пытались нас раздавить и только благодаря нашей сплоченности, мы сегодня не только живы, но и даем праздник назло всем англичанам, французам и американцам. Мы хотим тебе предложить серьезное дело, а ты фордыбачишься! — воскликнул Котовский, ухватившись за спинку противоположного от гостя кресла.

— И какое это дело? Возглавить администрацию нового рудника и помогать вам, эксплуатировать моих боевых товарищей, так!? Никогда этого не будет!! — воскликнул Махно, но его гневная тирада вновь ушла в пустоту.

— А с чего ты это взял, что мы именно это хотим предложить? — поинтересовался Котовский.

— Об этом говорит вся ваша пересыльная тюрьма! Новых каторжников на эти, как их там, бомбиты, а Махно надзирателем над ним. Плохо вы храните свои секреты, господа хорошие, — презрительно молвил анархист, радостный оттого, что смог уесть своих собеседников.

— Значит, говорят, — бригадир и Фрунзе обменялись хитрыми взглядами, — ну и пусть себе говорят. А теперь послушай, что мы тебе скажем. Ты, Нестор, вольный орел, бунтарь и сажать тебя на нудную административную работу, это — верх глупости. Ведь все равно будешь ратовать за полную анархию и свободу от всякой власти. Будешь?

— Буду! — честно признался анархист.

— Вот видишь. И как сделать, чтобы и овцы были целы и волки сыты? — спросил его Котовский.

— Не знаю. Вы начальство вы и думайте, — холодно процедил Махно.

— Да мы уже с Михаилом Васильевичем подумали над этой проблемой и вот, что решили. Хлопотный ты мужик Нестор Иванович, а у нас своих хлопот хватает и поэтому мы намерены тебя и твою боевую братию отпустить, подобру-поздорову.

— Как отпустить!? Просто так, взять и отпустить? Хитрите, что-то господа хорошие, наверняка обмануть хотите, каверзу хитрую строите, — насторожился Махно.

— Никто вас не собирается обманывать, Нестор Иванович. Держать вас здесь себе дороже, вот мы хотим расстаться с вами, отпустив на волю, но только с одним условием.

— Значит, все-таки есть условие, — сварливо усмехнулся анархист.

— Есть, конечно, как же без него, — улыбнулся Фрунзе, — дадите честное слово революционера-анархиста, что никогда не появитесь на нашей земле и гуляй по Африке. Проповедуйте свою анархию, стройте социальное государство, полная свобода.

— И это все?

— Это все. Завтра весь этап отправят на север колонии, якобы на новые бокситные рудники. Там мы дадим оружия, провиант, поможем с лошадьми, проводниками. Затем вы покинете нашу колонию, мы объявим вас беглецами и все. Куда вы пойдете и чем будите заниматься дальше, это ваше дело, Африка большая.

От подобного откровения представителей власти Махно сильно растерялся, неожиданные предложение Фрунзе поставили его в тупик. Идя на встречу с губернатором, он был уверен, что власти попытаются его сломить, и для этого будут всячески запугивать и давить. Главарь украинских анархистов был готов к борьбе за свою честь и достоинство, и вдруг оказалось, что ничего не нужно. Противник не только отказывается от борьбы, но и выстраивает золотой мост для бегства. Все это было столь необычно, что Махно не знал, что и сказать.

Видя состояние собеседника, Фрунзе попытался развеять его сомнения. Ровным и спокойным голосом, он принялся излагать свои аргументы.

— Вам кажется, что мы обманываем вас, но это не так. То, что мы предлагаем вам, это очень выгодный компромисс для всех нас. Вы и ваши люди получаете свободу, за которую так боролись в России, а мы избавляемся от лишней головной боли и ненужных проблем. Вооружением как я говорил, мы вас обеспечим из арсеналов бригады Григория Ивановича, снабдим всем необходимым. Скорей всего, к вам пожелают присоединиться казаки батьки Кокубенко. Они живут особняком от остальных колонистов, хорошо знают местность, здешние обычаи и тоскуют по вольной жизни. Думаю, они будут вам хорошим подспорьем.

— Ну, а англичане и французы на земли, которых вы нас выталкиваете. Какие силами они располагают, вдруг у них там армия, против моего небольшого отряда?

— Во-первых, не выталкиваем, а мирно отпускаем, не надо передергивать факт. Во-вторых, основные воинские соединения наших соседей сосредоточены здесь на побережье, для охраны портов. В тех же землях Французской Западной Африки, куда мы вам предлагаем отбыть, колониальных войск вообще нет. Есть только чиновники и плохо вооруженные жандармы из числа местных жителей. Все главные силы генерал-губернатора Гастона Карде находятся в Дакаре, в тысячах километрах отсюда. Так, что время и возможности у вас будут, это я вам твердо гарантирую, — заверил собеседника Фрунзе, но не развеял его настороженности.

— Гладко стелите, господа хорошие, да вот только как будет на самом деле, это ещё неизвестно, — молвил анархист, лихорадочно пытаясь выявить тайные намерения губернатора и его помощника.

— Смотрит, Михаил Васильевич, как быстро меняются люди. В России, помнится, ради торжества идеи анархии батька Махно с маузером и гранатой шел в бой, не сильно интересуясь численностью противника, а тут вдруг начал составлять калькуляцию своих и чужих сил, — отпустил злую шпильку в адрес бунтаря Котовский и Махно тут же взорвался.

— Не вам обвинять меня в отходе от идей анархии, господин бригадный генерал! Не надо! — взвился Махно.

— А ты не цепляйся к словам! Тебе сделали предложение, так будь добр, ответь на него коротко и ясно, а не пускайся в философию, что будет, — парировал Котовский.

Оба спорщика вскочили со своих мест и уставились друг на друга пылкими взглядами.

— Так, все остыли оба! — вмешался в перепалку губернатор. — Мы здесь собрались решать серьезные дела, а не браниться попусту. Итак, наша позиция Нестор Иванович вам известна, теперь мы хотим услышать ваше слово, дорогой гость.

— Для принятия такого важного решения, мне надо поговорить с хлопцами, посоветоваться и все как следует обмозговать.

— Боюсь, это невозможно. Мне нужен ваш ответ сейчас, — решительно произнес Фрунзе.

— Как это невозможно?! Я так с бухты-барахты вести переговоры не намерен!

— Извини, дорогой Нестор Иванович, но другого разговора не будет. Это дело мы с Григорием Ивановичем ведем на свой страх и риск, без ведома и одобрения Москвы. Ясно? А если ты будешь советоваться с хлопцами, то тогда о наших предложениях обязательно узнает вся тюрьма, весь город, а затем и наши «дорогие» соседи. Подобное положение дела нас никак не устраивает. Разговор у нас идет только с тобой и ответ нам должен дать только ты и сейчас.

— Нечего мне диктовать свои условия, будите давить, откажусь и все, точка! — нахохлился Махно.

— Да никто на тебя не давит. Просто говори ясно и коротко. Да, значит ты в деле, нет, отправляйся в тюрьму, а оттуда обратно на корабль, — хмуро бросил бригадир.

— Угрожаете! Я так и знал!

— Не угрожаем, прозорливый ты наш, а объясняем! В последний раз! Не хочешь ехать на липовые рудники, значит, отправляйся на настоящие прииски, кайлом махать. В Сибири, на Колыме золотишко нашли, и там рабочие руки очень нужны. Нам конечно отправка тебя и твоих товарищей во Владивосток в большущую копеечку выльется, но ничего тут не поделаешь. Выбора ты нам не оставляешь.

Махно пытливо посмотрел на лица своих собеседников, пытаясь понять, блефуют они или ведут свою тайную игру, но ничего кроме решимости поскорее завершить разговор не увидел.

— Значит, только одно мое честное слово и больше ничего? — сварливо уточнил арестант.

— Честное слово анархиста о том, что больше никогда не пересечете границ нашей колонии. Для нас с господином бригадиром этого будет вполне достаточно. Завтра же вся ваша братия отправиться на границу, на рудники. Оружие и амуницию получите в самый последний момент у Григория Ивановича. Не хочу вводить в искушение ваши души, — решительно отчеканил Фрунзе и выразительно посмотрел на Махно.

— Хорошо. Я согласен на ваше предложение, — произнес Махно, которому не очень хотелось менять теплый климат на сибирские морозы.

— Ну, вот и хорошо. Я очень рад, что мы смогли найти разумный компромисс, Нестор Иванович, — губернатор нажал на кнопку и в распахнутой двери появился Горьковой.

— Отправьте господина Махно обратно в тюрьму. И прикажите начальнику станции приготовить вагоны для отправки заключенных на северные рудники, — приказал Фрунзе.

Анархист с достоинством покинул кресло, и чуть кивнув головой, холодно произнес: — Честь имею, господа, — после чего покинул комнату.

Оставшись вдвоем с Котовским, губернатор подошел к небольшому бару, достал две небольшие рюмки и налил привезенной из России «Смирновской» водки.

— Ну, Григорий Иванович, с удачным началом твоего проекта, — предложил тост губернатор.

— Рано ещё говорить об удачном начале, Михаил Васильевич. Нам главное его удачно к Нигеру отрядить, а там дальше видно будет.

— Ладно тебе дуть на воду, все будет нормально. Получат господа французы в свои земли нашего бунтаря. Они нам Махди, а мы им Махно. Хорошо звучит, — пошутил Фрунзе, и заговорщики дружно опустошили посуду «за успех безнадежного мероприятия» закусив бутербродом с селедкой и луком.

Идея ответного хода «друзьям-соседям» обуревала умы Котовского и Фрунзе с момента разгрома вторгшихся в Того религиозных последователей пророка Махди. Было рассмотрено множество вариантов, но ни один из них не тянул на полноценное возмездие Парижу, сумевшему направить на крохотный африканский анклав России целую армию черных арабов. Все задумки дуумвирата были на уровне мелкой пакости и не более того. Казалось, что время мести откладывается в долгий ящик, но острый ум комбрига Котовского нашел таки подходящий вариант русской мести. Читая почту пришедшую из России, Григорий Иванович наткнулся на сообщение о знаменитом анархисте Несторе Махно. Арестованный в конце 1922 года лидер крестьянских повстанцев на юге России был предан суду вместе с большим числом своих последователей.

За все свершенные деяния, Махно грозила бессрочная каторга, и в исходе судебного процесса не приходилось сомневаться. Котовский знал Махно, но не столько лично, сколько по рассказам ссыльных. Одна пламенная натура отлично понимает подобную натуру. Недолго думая, комбриг предложил Фрунзе использовать разрушительный потенциал Нестора Ивановича на пользу государству. По данным местной разведки, после разгрома северных агрессоров господа союзники не оставили своих подлых намерений удалить русский флаг с африканской территории, а бокситы и золото только подталкивали их к активным действиям.

Что собирался изобрести Заморский департамент Франции, для полного и окончательного решения «русского вопроса» было неизвестно, но в том, что эти поползновения в скором времени приобретут реальные черты, было понятно всем. Необходимо было спешить, и Фрунзе без колебания поддержал идею своего заместителя.

Через два дня в Москву ушла шифрованная депеша на имя президента, так как губернатор имел право прямого выхода на главу государства. Туда же, со спецпочтой был отправлен секретный доклад, в котором Фрунзе подробно описывал свой тактический план.

Следует сказать, что президент Алексеев внимательно следил за жизнью русской колонии в Того, и всякие попытки выпихнуть русских из Африки, воспринимал как личное оскорбление, что было вполне понятным. Ведь именно благодаря его дипломатии, страна получила первую и пока единственную заморскую колонию.

Все это, а также тот факт, что действия Махно подпадали под указ о борьбе с бандитизмом, не заставило правителя России долго размышлять. Процесс Махно ещё только набирал обороты, а из президентской канцелярии в суд Харькова поступило секретное распоряжение об отправки всех участников процесса в далекую и знойную Африку.

Царь повелел, бояре исполнили и транспортный пароход одесского пароходства под громким именем «Александр Суворов» привез в Ломе, Нестора Махно.

Ни Фрунзе, ни Котовский ничуть не сомневались, что романтический бунтарь согласится на их столь радушное предложение. Главная задача тоголезского дуумвирата состояла в том, чтобы легенда российских анархистов не понял, что его намереваются использовать подобно разменной монете в своей игре. И это им удалось.

Махно естественно подозревал губернатора и Котовского в нечестной игре, но его подозрения, так и остались подозрениями. Возможность обрести свободу и приступить к построению своей анархисткой «Махновщины», перевесила в выборе вождя повстанцев.

Не до конца доверяя обещаниям Фрунзе и Котовского, Нестор Иванович постоянно ждал какого-то подвоха, но ничего не происходило. Как и было обещано, все пятьсот восемьдесят прибывших вместе с Махно человек были доставлены на север колонии. Вслед за ними были доставлены ещё сорок два человека из последнего этапа, на которых указал анархист, как на своих идейных сторонников.

С большой придирчивостью, он изучал вооружение, выделенное его воинству Котовским. Перебрав несколько сот винтовок, ружей, пистолетов и гранат, Махно не обнаружил в них ни одного изъяна. Готовя операцию «Анархия», в арсенал, который по легенде должны будут захватить беглецы, комбриг не пожадничал ничего. Он даже выделил три ручных пулемета «Томпсона» и хороший запас дисков к ним.

— Патронов тебе хватит на два хороших боя, Нестор. Большего дать не могу, тогда никто не поверит в подлинность твоего побега. Но, если пойдешь в сторону Нигера, тогда дам адрес одного купчишки в Ниамеи. За деньги он тебе черта лысого достанет, — заверил Махно бригадир. В ответ тот подозрительно насупился, но тут в разговор вмешался Тарас Лизогуб, помощник Кокубенко. Сам атаман непримиримых колонистов не изъявил желания присоединиться к Махно, но более сотни казаков из его куреня пополнили ряды анархистов.

— Знаю, я этого купчишку, Нестор Иванович. Абдуллой кличут. Жаден до денег, но ради маржи мать родную готов продать. Будет у нас огневой припас.

Слова казака успокоили Махно и, оставив оружие, он принялся инспектировать лошадей и повозки, которые были выделенные в его распоряжение. Неожиданно вождь анархистов затребовал сабли и шашки.

— Какой казак без сабли, — напористо наседал он на Котовского, требуя дать искомое. Столь неожиданное требование, озадачило комбрига. Согласно плану, махновцев предполагалось вооружить исключительно стрелковым оружием и потому, холодное оружие не было привезено в Манго. С большим трудом Котовскому удалось раздобыть двадцать шашек для анархистов.

— Вот, все чем богаты. Остальное, как истинные казаки, добудете в бою! — сказал он решительным тоном и Махно не стал возражать.

Прибывшие с севера каторжане довольно сложно проходили акклиматизацию к жаркому югу. У многих от местной пищи и воды сводило животы. Махно настаивал на присутствие в отряде доктора, но Котовский уверял его, что это с непривычки и со временем это пройдет.

— Посмотри вон на Пилипенко. Рассказать, как его первое время несло, так никто не поверит. А какой он теперь справный, любо-дорого смотреть. Как, Тарас, ветры не беспокоят? — поинтересовался комбриг у высокого казака с длинным чубом.

— Да, ну вас. Григорий Иванович, — стоявший у воза казак зарделся от смущения и отошел в сторону от идущего вдоль повозок Котовского и атамана.

— По-хорошему, вам следовало бы дать месяца два на адаптацию к местным условиям, но, к сожалению, не могу. Французы уже интересовались вашим местом нахождения. Мы заверили, что вы под надежной охраной, но как ты понимаешь, Нестор, шила в мешке не утаишь. Не пройдет и недели, как о вашем комфортном положении станет известно по ту сторону границы. А сложить два плюс два они сумеют, не дураки, смею тебя заверить, — комбриг в сердцах плюнул.

— Царские подарки делаете вы с господином губернатором, — многозначительно молвил Махно, пытаясь выявить тайные намерения комбрига, но тут он натолкнулся на достойного соперника. Григорий Иванович четко вел свою партию.

— Если хочешь выцыганить, что-нибудь ещё, говорю сразу, больше ничего не дам, — решительно заявил атаману Котовский, — а насчет царских подарков, так тебе все уже было говорено в Ломе. Или может ты, часом передумал?

Сказано это было со столь откровенным подтекстом, что Махно от негодования сначала крепко сжал рукоять своей плетки, а затем с силой ударил ею по густой зеленой изгороди кустарника, изрядно опустошив её.

— Мое слово тверже железа, господин генерал. Выступаем сегодня вечером, можете так и отстучать губернатору Фрунзе, — отчеканил атаман и, крутнувшись на пятке, пошел прочь от обидчика.

Махно сдержал данное Котовскому слово. В ночь с двадцать девятого на тридцатое апреля его отряд покинул временный лагерь вблизи границы и, двигаясь вдоль течения реки Оти на север, покинул земли русской колонии.

Как и было обещано, махновцам была дана фора в три дня, и только потом канцелярия губернатора оповестила Аккру и Котону о побеге анархистов с рудников. При этом в сообщении не было указанно ни численность, ни вооружение беглецов, ни направление их предполагаемого движения. Сообщалось о большой группе каторжников, которая, пользуясь беспечностью охраны, сумела разоружить ее, и сбежала в неизвестном направлении. Ведется расследование.

Известие о побеге каторжников в первую очередь всполошило приграничных фермеров. В страхе и ужасе ожидали они появление страшных казаков «А-ля рюсс», пьющих кровь и поедающих плоть своих жертв, как их окрестили губернаторы Аккры и Котона. Тревожные дни проходили один за другим, но страшные звери в людском обличии не давали о себе знать.

Так прошла неделя-другая и власти Ганы и Дагомеи вздохнули свободно. По всем признакам беглецы направились на территорию Французской Западной Африки, но это уже была чужая головная боль. Дакар был извещен о возможном появлении русских беглецов на территории его генерал-губернаторства.

Прошел почти месяц с момента исчезновения Махно и его казаков. О них уже стали забывать, как ошеломляющая новость с берегов Нигера всколыхнула приморские столицы. Списанные всеми в утиль махновцы объявились, и не просто так. Следуя вдоль русла Пенджари, они значительно углубились во владения французского генерал-губернаторства и достигли приграничного Ному.

Их появление у заштатного колониального городка произвело эффект разорвавшейся бомбы. Власти Ному не имели телеграфа и потому не были извещены о страшных гостях, появившихся на африканских просторах.

Все небольшое население форта, как именовалось Ному на бумаге, увидели необычайное зрелище, навсегда запечатлевшееся в их памяти. Из глубины, сияющей красками весны, саванны, к Ному двигалась большая колонна людей под черными знаменами. Неторопливо вздымая красную африканскую пыль, по дороге вперемешку шли пешие, ехали верховые, а впереди колонны двигалась повозка, над которой красовался транспарант с лозунгом: «Анархия, мать порядка».

Надпись была сделана русскими буквами, которые никто из жителей форта не смог бы прочесть при всем своем желании. Однако даже в таком виде, транспарант производил на негров сильное впечатление, ибо веяло от него за версту чем-то первобытно-демоническим.

Не менее сильное впечатление на жителей Ному произвел и тот факт, что из саванны к ним пришли белые люди. Давно привыкшие к появлению темнокожих немирных туарегов, они были поражены большим числом белых людей, пожаловавших к ним в гости.

Именно цвет кожи пришельцев был главной причиной того, что Ному была захвачена без единого выстрела. Гарнизон форта принял махновцев за боевую колонну французской армии, а когда обнаружил свою ошибку, было уже поздно. Пришельцы быстро разоружили неполный взвод местных жандармов и, надавав тумаков, разогнали их по домам.

Несмотря на все усилия толмача, собравшиеся на центральной площади африканцы, мало что поняли в пылкой речи Махно, посвященной освобождению местного населения от угнетения капиталистов. Слова «Свобода, равенство и анархия» оставили равнодушными сердца чернокожих тружеников, но вот действия длинноволосого человека, постоянно размахивавшего рукой с зажатым маузером, им очень понравились.

Когда он сбросил на землю французский триколор и заменил его черным полотнищем с белым черепом и перекрещенными костями, в толпе зевак раздался одобрительный гул. Колониальные чиновники весьма придирчиво следили за почитанием местными жителями флага Третьей республики и за проявление любой непочтительности к стягу метрополии строго их наказывали.

Вид беспомощно валявшегося на земле символа колониальной власти, который можно было, безнаказанно потоптать ногами очень обрадовал чернокожих, но это было только началом. К огромному удовольствию зрителей, Махно приказал выпороть всех колониальных чиновников, назначив им наказание, в двадцать пять «горячих».

Под дружное улюлюканье и свист собравшейся толпы, на грязные доски конторской террасы валили тех, кто ещё два час назад считались «хозяевами жизни» в Ному. Их крики, стоны и беспомощный вид были самым прекрасным развлечение, что можно было только придумать.

После завершения наказания, под громкие крики возбужденной толпы, Махно сделал следующий шаг по завоеванию сердец угнетенных африканских тружеников. Величественно взмахнув рукой и потребовав у толпы внимания, атаман сделал то, что неоднократно делал на Украине при захвате крупного села или маленького городка. По его приказу были принесены все долговые книги чиновников Ному, сразу же преданные огню.

Во всем мире, люди ненавидят долги и недоимки перед государством. В этом все они едины независимо от цвета кожи, вероисповедания или идеологических предпочтений. Именно стоя перед этим символизированным костром, негры почувствовали себя действительно свободными и принялись громко выкрикивать имя благодетеля, на свой лад.

Под дружные крики «Анархо, анархо» для окончательного закрепления своей победы, Махно открыл часть колониальных складов и начался всенародный праздник. Обрадованные столь стремительным изменением своей жизни, африканцы вытащили тыквенные калебасы с вином и принялись угощать им воинов батьки «Анархо».

Об политических изменениях Ному, административный центр провинции Нигер Ниамей узнал недели через полторы после их происшествия. Первыми новость о черных знаменах анархии, чей предводитель порет ненавистных чиновников, сжигает долговые книги и раздает припасы с товарами, в Ниамей принесли пастухи, пригнавшие свой скот на продажу.

Эти слухи быстро взбудоражили девятнадцатитысячный городок, раскинувшийся на левом берегу реки Нигер. Благодаря удачно расположенной пристани и наличию паромной переправы Ниамей получил статус центра провинции, большая часть которой была покрыта скудной растительностью.

Скотобойня, мукомольный заводик вкупе с кожевенными, серебряными и золотых дел мастерскими вносили свою лепту в доходы Парижа, но правивший в Ниамеи Лоран Кобер был недоволен. Полковничье жалование, плюс регулярные поборы местных купцов и ремесленников плохо утоляли аппетит колониального чиновника. Откровенно завидуя губернаторам побережья обогащавшихся благодаря полезным ископаемым подвластных им земель, Кобер несколько раз организовывал геологические разведки на плато Аир, но без особого успеха.

Известие о захвате Ному «сумасшедшим белым» серьезно озадачило нигерийского губернатора. С одной стороны форт был недалеко от Ниамеи, и послать войска для наведения не составляло большого труда, но с другой стороны эти земли относились к другому колониальному департаменту и, следовательно, были вне компетенции полковника. После недолгого раздумья, Кобер решил не вмешиваться в дела соседей, но отправил сообщение в Париж о возникшей проблеме.

Подобные действия были логичными и правильными в отношении банд немирных туарегов и чернокожих бунтовщиков. Ущерб от их деятельности был небольшим, и у Парижа было время для принятия решения и отправки карательных войск против провинившихся, но Махно в эту схему никак не укладывался. Отдохнув в Ному, он быстрым маршем направился к Ниамеи, своей главной цели.

Черные знамена с белыми костями вызывали уважение у местных жителей. Мало кто из них смог бы так свободно и непринужденно обращаться с символами смерти, почтение к которым сидело у них на уровне подкорки. Все они с почтением склоняли головы перед необычным белым вождем, о котором уже стали ходить легенды.

Благодаря этому, приближение махновцев к Ниамеи осталось незамеченным. Рано утром, когда часовые с трудом борются со сладкими объятиями Морфея, Махно ударил по городку с двух сторон. Главный удар наносился по казармам находившихся на западной окраине Ниамеи силами пехоты при поддержке пулеметов на повозках.

Укрывшись за каменными стенами, солдаты колонии отчаянно сопротивлялись махновцам, в надежде, что им на помощь придут солдаты, охранявшие особняк губернатора и пристань. Ударь они в спину окружившим казарму анархистам, и возможно африканская одиссея Махно закончилась, не успев начаться, однако этого не произошло. Двигавшаяся к казарме полурота охраны попала под удар конного отряда махновцев ворвавшегося в город с юга.

Захваченные врасплох солдаты, не сумели оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления кавалеристам батьки и подобно тараканам разбежались по кривым переулкам городка. Преследуя беглецов, с задорным посвистом африканские анархисты поскакали к дому губернатора, желая захватить Кобера в плен, но того уже след простыл.

Поднятый с постели адъютантом и оповещенный им, что все пропало, мсье колонел только и успел, что натянуть штаны и опустошить личный сейф. Прижимая к груди мундир с туго набитыми деньгами сапогами и с револьвером в руке, Кобер успел добежать до пристани, прежде чем толпа восставшей черни отрезала переправу от остальных районов города.

Едва только в районе казарм вспыхнула перестрелка, как на улицы Ниамеи высыпали чернокожий люмпен с криками «Анархо, анархо!». В былое время жандармам было достаточно дать в воздух один только залп и спокойствие было бы восстановлено, но с появлением Махно ситуация кардинально поменялась. Почувствовав свою силу, «угнетенные африканцы» вначале стали забрасывать солдат у пристани камнями, а затем принялись активно теснить их к парому.

Командовавший взводом охраны лейтенант Фурнэ пытался оказать сопротивление, но силы были неравны. К восставшим с каждой минутой подходило подкрепление, и град камней в сторону охраны только увеличивался.

Появление у переправы губернатора полностью разрешило колебания лейтенанта. Дав в сторону наседавшей толпы несколько залпов, французы торопливо погрузились на паром и поплыли на противоположный берег реки. Там находилась резервная телеграфная станция, посредством которой цивилизованное сообщество узнало о захвате Ниамей русскими анархистами. Так на карте мира возникла никем не признанная страна «Махновия», а над водами Нигера поплыла песня «Любо братцы, любо» в исполнении обретших свободу людей.

Франции потребовалось мало времени, чтобы по достоинству оценить угрозу, возникшую для её интересов в Западной Африке. Последовал обмен резкими нотами между Парижем и Москвой, Котону и Ломе. Власти Третьей республики гневно упрекала Россию в утаении очень важной для неё информации, русские оправдывались нерасторопностью и крайне некомпетентностью своих чиновников в колонии, клятвенно заверяя Париж, что виновные будут непременно наказаны со всей строгостью. Держа данное слово, Фрунзе действительно наложил взыскания на своих подчиненных, но это мало утешило Францию, которой предстояло удалять из своей части тела махновскую занозу.

Для французов не составило большого труда узнать правду относительно «побега» анархистов, сильно осложнившего им жизнь и сорвавшего тайные планы по выдворению русских из Африки. Выполняя приказ Парижа, губернатор Дагомеи был вынужден отправить все свои силы к берегам Нигера. Занятый решением многочисленных дел, он все же нашел время для отдачи приказа о наказании виновных в «махновской проблеме». Этого требовал Париж, этого требовал государственный престиж Франции, этого требовало его сердце и душа.

Во все времена всегда находились люди, по тем или иным причинам готовые исполнить тайную волю верхов. Так было и на этот раз. В столице «Котовии» шло празднование первых плодов. Многие колонисты прибыли из окрестностей Манго на это торжество по приглашению комбрига Котовского.

Праздник удался на славу. Весь вечер участники торжества пели и плясали перед рядами столов, заставленных первыми дарами африканской земли. Трудно сказать, чего на них не было, ибо эта земля родила все, лишь бы был приложен труд.

По этому случаю, Григорий Иванович надел свой парадный белый мундир, отчего все именовали его генералом, что было недалеко от истины. У англичан и французов имелось звание бригадный генерал и только у нас в России, генеральские звания начинались с генерал-майора.

Было уже далеко за полночь, когда праздник завершился, и Котовский, вместе со своими семейными и адъютантом, вернулся домой. Разгоряченные праздником люди совершенно не обратили внимания на человека, притаившегося в кустах вблизи дома комбрига. Невысокого роста в поношенной одежде он крепко сжимал цевье своего ружья.

Это было творение бельгийских оружейников, позволявшее вести охоту на любого зверя в саванне включая даже слона и носорога. Пули, выпущенные из него, не только пробивали толстую шкуру животных, но при удачном попадании валили зверей наповал. Много лет, этот человек промышлял охотничьим промыслом в этих местах, и вот теперь ему предстояло начать новую охоту, охоту на человека.

Точно выбрав позицию перед домом комбрига, он видел всех, и никто не видел его самого. Из кустов ему было хорошо видно, как одно за другим стали зажигаться окна дома, и убийца стал пристально всматриваться в них, выискивая свою цель.

Неожиданно дверь растворилась, и на открытую веранду вышел сам Котовский и его адъютант Николай Марченко. У комбрига была привычка подышать воздухом перед сном, и в этот раз он не изменил ей. Расстегнув белый мундир, опершись на тесаные перила он стал смотреть в ночную тьму широко раскрытыми глазами, неторопливо перебрасываясь словами с адъютантом.

В этот момент, стоявший несколько боком Котовский, представлял собой идеальную мишень, и убийца решил воспользоваться моментом. Он неторопливо поднял ружье, беззвучно взвел курки и стал целиться в грудь Котовскому, как тот неожиданно встрепенулся.

— Пойдем Микола, польешь мне воды, уж больно душно, — сказал комбриг и к огромному разочарованию убийцы скрылся в доме. Чуткое ухо охотника уловило, как внутри помещения загремели ведра, стал слышен плеск воды и приглушенные голоса людей.

Вскоре все стихло, дверь распахнулась, и на веранде появился человек в наброшенном на плече белом мундире, с фуражкой на голове. Неожиданный порыв ветра качнул ветви куста перед глазами охотника, а когда обзор стал свободен, комбриг уже стоял спиной к нему, присев на перила.

Опасаясь, что цель вновь ускользнет от него, мужчина торопливо навел мушку на белый мундир и плавно спустил оба курка. Вылетевшие из ствола огненные молнии в мгновение ока пронзили ничего не подозревавшего человека. Пробив в крепком мускулистом теле военного две огромные рваные дыры, они швырнули его на пол веранды к самым дверям.

Звуки выстрелов в ночи моментально всполошил весь дом. Загорелся свет, на улицу высыпали люди. Послышались громкие истошные крики, за которыми раздались лихорадочные выстрелы по придорожным кустам, но убийца уже там не было. Увидев на белом кителе своей жертвы две кровавые отметины, он с чистой совестью покинул место своей засады. С такими ранами никто на свете не мог остаться в живых. Таким было окончание праздника урожая в Манго.