На луче света

БЕСЕДА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

— Думаю, я нашла, на чём сконцентрировать внимание в своей книге, — объявила Жизель, когда я выходил из своего кабинета.

— Я направляюсь на встречу. Хочешь прогуляться?

— Конечно, — она засеменила рядом со мной маленькими шажками.

— Не на космических ли путешествиях? НЛО? Зелёные человечки?

— Не совсем. Первая глава будет о вероятности инопланетной жизни. Вторая — пересказ моей статьи о НЛО. А об этом я поговорю в других главах.

— Ты расспрашивала его о НЛО?

— А-ха.

— Ну, что он думает?

— Он говорит: «Их не существует».

— Откуда ему это известно?

— Он говорит, это было бы подобно триллиону прыжков на кузнечике вокруг Земли.

— Так как же он объясняет все те наблюдаемые людьми случаи?

— Принятие желаемого за действительное.

— Хм?

— Он говорит, что хоть кораблей пришельцев и не существует, но есть множество людей, предпочитающих верить в обратное.

К нам присоединился Клаус Виллерс.

— Привет, Клаус. О чём будут другие главы, Жизель?

— Так или иначе, у него есть некоторые особые силы. Если есть у него, возможно, есть и другие.

— Имеешь в виду его умение путешествовать на скорости света? Такого рода вещи?

— Именно. Но есть также и другие вещи.

— Например?

— Ну, мы оба знаем, что он может разговаривать с животными, верно?

— Подожди. Он говорит, что умеет говорить с животными, но мы ведь не знаем точно?

— Он когда-нибудь вам лгал?

— Не в этом дело. Он может верить, что умеет с ними говорить, но это может и не быть правдой. Как и всё остальное, что он говорит, а мы не можем проверить.

— Я ему верю.

— Это твоё право.

— В любом случае, я собираюсь выяснить, что он умеет, а что нет. Если он может, возможно, он говорит правду и обо всём остальном.

— Может быть, а может, и нет. Но как ты предлагаешь это выяснить?

— Я собираюсь попросить его поговорить с некоторыми животными, о которых нам что-нибудь известно, и рассказать мне, что они ему ответят.

— Ну, у нас есть только кошки.

— Начнём с них. Но все они пришли к нам из приюта, и мы мало что о них знаем. И, в любом случае, кошки много не говорят. У меня есть идея получше.

Мы остановились у амфитеатра.

— Мы пришли.

Я думал, что Клаус зайдёт внутрь, но он тоже остановился. Я уставился на часы.

— Так что за идея?

— Я хочу отвести его в зоопарк.

— Жизель! Ты же знаешь, что мы не можем тебе позволить брать прота с собой в зоопарк. Или куда-то ещё.

— Нет, я собираюсь устроить прогулку для всех пациентов первого и второго отделения. Или для кого-то ещё, кто, по-вашему мнению, захочет пойти.

Я услышал, как Виллерс хрюкнул. Был это положительный или отрицательный отклик, я не мог сказать.

— Послушай, мы должны попасть на эту встречу. Дай мне подумать.

— Окей, босс. Но вы знаете, что это хорошая идея.

И она пошла обратно, полушагом-полубегом, по-видимому, искать прота. Виллерс смотрел ей вслед.

Я не обращал особого внимания на заседание исполнительного комитета, который должен был что-то решить с урезанным, в результате правительственных сокращений для медицинских и научных исследований, бюджетом. Я думал о якобы «сверхчеловеческих» возможностях прота. Что он, в действительности, сделал такого удивительного? Правда, он знал много об астрономии, но доктор Флинн и многие другие знали не меньше. Ему каким-то образом удалось утащить у нас из-под носа Бесс пять лет назад. Но это мог быть какой-нибудь гипнотический трюк или просто невнимательность с нашей стороны. Единственным его необъяснимым талантом было умение «видеть» ультрафиолетовый свет, но даже это ещё не было как следует проверено. Любая из этих «сил» могла иметь и земное происхождение. В любом случае, моей главной заботой был Роберт, а не прот.

Когда бюджетное заседание завершилось, Клаус остановил меня в холле.

— Ми должны полючить долю с её книжки, — прошептал он.

Я решил пообедать во втором отделении, поддавшись, пожалуй, влиянию прота. Бетти и ещё парочка медсестёр присоединились к нам.

Все ждали пока я сяду. Прот занял своё место в конце стола, и все взгляды устремились к нему, когда тот впился в свои овощи. Он, разумеется, отказался есть хот-доги, так же, как и некоторые из ближайших его последователей. Он также отказался от лаймового желатина, сказав, что он смог учуять в нём «запах плоти». Фрэнки, уже имевшая значительные проблемы с избыточным весом, охотно избавляла их от остатков, жадно уплетая их под аккомпанемент различных звуков своего организма.

Я оглядел всех сидящих за столом, всех этих несчастных душ, некоторые из которых пробыли здесь большую часть своей жизни и попытался представить себе, на что похожи их миры. Рассел, к примеру, хоть и значительно оправился за пять лет от своей Христоподобной мании, но, всё же, так и не мог участвовать в нормальном разговоре, предпочитая вместо этого цитировать бесконечные отрывки из Библии. Я не смог проникнуть в его голову и представить себе жизнь столь ограниченную и безрадостную.

И Берт. Разочарованный всем существованием, вечно обеспокоенный и опечаленный. Какие препятствия не давали его мозгу справиться с его неопределёнными потерями и двигаться дальше? Что бы это ни было, простейшим решением всех его проблем, как и почти для всех остальных, было путешествие на КА-ПЭКС, где подобных трудностей не бывает. Хотя Бетти сказала мне перед обедом, что пациенты не могли знать достаточно о том месте.

— Это похоже на Ленни и кроликов, — сказала она. (Бетти читала все повести Стэйнбека по много раз)[12].

Когда мы закончили есть, Милтон встал и постучал по столу.

— Ходил на днях к врачу, — язвительно заметил он.

Некоторые уже хихикали.

— Сказал ему, что хотел бы кого-то, кто знает, что делает. Он выпятил грудь и сказал: «Я занимаюсь медициной более тридцати лет». А я говорю: «Я вернусь, когда вы поймёте её правильно!»

Все посмотрели на меня, хихикая, ожидая моей реакции. Но что я мог сделать, кроме как тоже посмеяться?

Я всё ещё обдумывал возможные стратегии для того, чтобы заставить Роберта подольше оставаться в сознании, когда прот пришёл на наш девятнадцатый сеанс.

— Почему вы не сказали мне о письмах? — ехидно спросил он, потянувшись за чашкой с фруктами.

— Я собирался, — ответил я. — Как только посчитал бы, что ты готов заняться ими.

— Очень интересно, — ответил он, кусая хурму.

— Что — письма?

Фрукт сморщил его рот.

— Не находите удивительным, что так много существ хотят покинуть эту ПЛАНЕТУ? Это ни о чём вам не говорит?

— Это говорит мне о том, что у нас есть проблемы. Но ведь на Земле шесть миллиардов людей и только несколько тысяч позвонили или написали тебе.

Помню, как чувствовал самодовольство от этого ответа.

— Вполне вероятно, из-за того, что немногие прочли вашу книгу или статью Жизель. Вряд ли кто-то ещё в вашем МИРЕ прочитал их.

Он прикончил хурму и принялся за другую.

— У нас на КА-ПЭКС ничего подобного нет. Вы бы видели, как они выглядят в ультрафиолетовом свете!

Он громко чмокнул губами и задумчиво уставился на плод.

— Ты собираешься ответить им?

— Хурме?

— Нет, чёрт возьми. На письма.

— Я постараюсь. Большинству пошлю соболезнования, конечно. Я могу взять только сотню существ с собой, помните?

— Скольких ты уже собрал?

— Нет, джин, дай вам палец, вы всю руку откусите.

— То есть, ты мне не скажешь. И о том, когда ты нас покидаешь, тоже. Должен признаться, прот, я очень разочарован тем, что ты мне до сих пор не доверяешь.

— Раз уж мы столь честны и прямы, доктор б, вы, может быть, могли бы объяснить мне, почему люди принимают всё так близко к сердцу.

— Вот что я скажу: я отвечу, если ты скажешь мне, как долго ты собираешься оставаться.

— Ни за что. Но не волнуйтесь, я пока никуда не собираюсь. Нужно разобраться с письмами, которые я получил и ещё с несколькими вещами…

Он проглотил последний фрукт и откинулся на спинку кресла, всё ещё причмокивая.

— Готовы, док?

Иногда я ощущал себя пациентом, а прота — доктором.

— Практически. Я бы хотел сначала поговорить с Робертом.

Не говоря ни слова, он закрыл глаза и уронил голову на грудь.

— Роберт?

Нет ответа.

— Роберт, ты слышишь меня?

Если он и слышал, то виду не подавал. Не было нужды тратить больше времени. Очевидно, он всё ещё не был готов сотрудничать, по крайней мере, без гипноза.

— Хорошо, прот, теперь можешь возвращаться.

— Мой язык как вата, — объявил он.

— Это всё хурма. Ладно, думаю, теперь мы готовы.

Он уставился на маленькую белую точку на стене, позади меня.

— Странный фрукт. Один-два-три-четыре…

Я подождал, пока не удостоверюсь, что он в трансе.

— Можешь оставить глаза закрытыми какое-то время, прот.

— Как скажешь, джино.

— Хорошо. Теперь я бы хотел увидеть Роберта. Роб? Ты меня слышишь?

Его голова снова упала.

— Роберт, если ты слышишь, кивни, пожалуйста.

Он еле заметно кивнул.

— Спасибо. Как ты себя чувствуешь?

— Не очень хорошо, — промямлил он.

— Мне жаль. Надеюсь, я могу помочь тебе почувствовать себя лучше. Пожалуйста, послушай меня и поверь. Запомни: это твоё убежище.

Нет ответа.

— Я подумал, сегодня мы можем немного поговорить о твоём детстве. Твоей семье. О том, как ты рос в Монтане. Это будет приемлемо?

Слегка пожал плечами.

— Хорошо. Не мог бы ты открыть глаза? Пожалуйста.

Он заморгал, но моего взгляда избегал.

— Почему бы тебе не рассказать мне что-нибудь о своей матери.

Мягко, но ясно.

— Что вы хотите знать?

— Всё, что захочешь мне рассказать. Она хорошо готовит?

Казалось, он внимательно рассматривал вопрос или, может быть, просто пытался решить, отвечать ли.

— Довольно неплохо, — ответил он.

Я не мог избавиться от ощущения радости от этого просто ответа. Он был безжизненно монотонным, но это уже было огромным достижением, которого, как я боялся, придется добиваться неделями упорных уговоров. Роберт говорил!

Остальная часть беседы протекала весьма сбивчиво, но он стал казаться более непринуждённым, пока мы болтали о некоторых основных моментах его детства: о его сёстрах, друзьях, его ранних школьных годах и любимых занятиях — книгах, головоломках и наблюдении за животными в поле за его домом. Предподростковый период его детства казался совершенно нормальным, не считая только того, что он потерял отца, когда ему было шесть (тогда же прот впервые появился), хотя я не вынес ничего нового из этой беседы. Я просто хотел завоевать доверие Роберта, заставить его почувствовать себя комфортно при разговоре со мной. Настоящая работа начнётся позже.

Беседа окончилась на рассказе Роберта о памятном дне, который он проводил, когда ему было девять, шатаясь по полям с Эпплом — его большим, лохматым псом и я надеялся, что закончив на этой счастливой ноте, я смогу побудить его в следующий раз выйти менее неохотно. Но прежде чем позвать прота, я попробовал кое-что и не был вполне уверен, что это сработает. Я протянул руку, взял крошечный свисток, который я по случаю принёс и громко в него подул.

— Ты это слышишь?

— Да.

— Хорошо. Я хочу, чтобы ты выходил всякий раз, когда будешь слышать этот звук, независимо от того где ты и что ты делаешь. Ты понял?

— Да.

— Хорошо. Теперь я хочу поговорить с протом, если не возражаешь. Спасибо, что пришёл, Роберт, ещё увидимся. Пожалуйста, закрой глаза.

Он закрыл глаза.

Я немного подождал.

— Прот? Открой, пожалуйста, глаза.

— Привет, джин. Какие дела?

— Пока не родила.

— Доктор брюэр! Да у вас есть чувство юмора!

— Большое спасибо. Теперь просто расслабься. Я буду считать назад от пя…

— Пять-четыре-три-два-Эй! Мы уже закончили?

— Да. Как ты узнал?

— Просто знакомое чувство. Будто я что-то пропустил.

— Я знаю, каково это.

Он встал, чтобы уйти.

— Благодарю за занятный фрукт. Возможно, я смог бы забрать с собой пару семян.

— Возьми хоть целую корзину, если хочешь. Кстати, я видел, что ты разговаривал с Лу вчера. Есть какие-нибудь предложения, что бы мы могли сделать с ним?

— Думаю, лучше всего будет сделать кесарево.

Наш сын Уилл провёл последний день своего отпуска дома, с нами — он скоро переедет в общежитие в Колумбии на осенний семестр. Как студент медицинского колледжа, он нанимался на лето санитаром в МПИ.

Когда он впервые посетил больницу пять лет назад и встретил Жизель, Уилл тут же заявил, что хочет стать журналистом. С годами этот энтузиазм постепенно исчез, как всякие юношеские интересы, а после нескольких повторных визитов он заявил о своём намерении следовать по стопам своего старика — прямиком в психиатрию. Я очень горд и счастлив, что он сделал такой выбор, не только потому, что он будет следовать семейным традициям, но и потому, что он имеет природную способность ладить с пациентами, а они с ним.

Во время своей летней практики Уилл разрешил ранее озадачившую нас проблему с пожилым пациентом, притворявшимся, что глотает лекарства, разработавшим различные хитроумные методы и схемы, чтобы одурачить медсестёр. Уилл поймал его на этом, но, принимая во внимание его возраст, не пытался заставлять его принимать свои таблетки или убеждать не делать так. Вместо этого он поговорил с ним по этому поводу с глазу на глаз, выяснив в конце концов, что старик боялся проглотить что-либо красное. Тогда мы стали упаковывать лекарства в белые капсулы, и уже через две недели пациент вернулся к семье.

В дополнение к обычным обязанностям Уилл добровольно взял на себя задачу расшифровать бессвязную болтовню Дастина: молодого шизофреника, который по мнению моего сына использует в своей речи определенный код. По большей части речь пациента казалась сумбурным бредом, но однажды после одной из своих тирад он подавился воображаемой сигарой и повторил сказанное несколько раз подряд. Уилл записал его слова:

«Жизнь твоя, уверен, весела, когда любишь капусту, но осторожнее, когда найдёшь жёлтую коробку, полную крабов или страусиного корма, ибо тогда мир остановится, и ты никогда не можешь знать, если где кто говорит, что ты должен подчиняться, потому что не собираешься учиться там, как быть благодарным или совершать ошибки, когда выходишь…»

Поклонялся ли Дастин капусте или имел несчастье столкнуться с крабом или страусом? И была ли сигара фаллическим символом? Мы глазели на этот бред в течение часа после обеда, пока Карен не послала нас покидать мяч в корзину, погоняться за собаками и забыть на некоторое время о работе. Но Уилл хотел больше узнать о других шизофрениках и о природе их недуга в целом, который он отнёс к «раздвоению личности».

— Первое, что ты должен знать о шизофрении — это то, что, хоть буквальным её значением является «расколотый мозг», это не то же самое, что раздвоение личности. Это, скорее, нарушение чувства здравого смысла и логики, чем «расщепление» личности. Пациент, к примеру, может слышать голоса или верить в очевидно ложные вещи. Другие страдают манией величия. В параноидном типе преобладает чувство преследования. Много несвязной речи, но это также может произойти и при других заболеваниях.

— Ты опять лекции читаешь, пап.

— Прости. Полагаю, мне всё ещё сложно поверить, что ты пошёл по стопам старика.

— Это грязная работа, но кто-то должен её делать.

— В любом случае, ты должен быть осторожнее с вынесением диагноза шизофрении. Хороший бросок.

— Какова этиология?

— Шизофрения обычно развивается в раннем возрасте. Последние данные свидетельствуют о генетическом происхождении или о возможности повреждения плода вирусом. Часто, практически чудом, положительная реакция вызывается антипсихотическими препаратами, но иногда и нет. И нет никакой возможности предсказать, в каких случаях… Окси, верни обратно!

— Что насчёт Дастина?

— В случае Дастина, ни один из нейролептиков ни в малейшей степени не смягчил его симптомы, даже грамм клозапина в день. Но у него всё-таки особый случай. Уверен, ты заметил, что он играет в шахматы и в другие игры без каких-либо проблем. Он никогда много не разговаривает, но выглядит совершенно собранным и последовательным во время этих турниров. Фактически, он всегда выигрывает.

— Думаешь, его проблема имеет какое-то отношение к играм, в которые он играет?

— Кто знает?

— Возможно, его родители. Они навещают его почти каждое утро. Ничего, если я поговорю с ними как-нибудь?

— Теперь, Уилл, я восхищаюсь твоим энтузиазмом, но это как раз то, во что тебе не стоит ввязываться в данный момент.

— Ну, я не брошу его. Думаю, ключ ко всему в этой сигаре.

Я очень гордился его настойчивостью, которая является одним из важнейших качеств, которые может иметь психиатр. Он проводил часть своего обеденного перерыва и каждую свободную минуту своего времени с Дастином. Конечно, он также относился к проту, как и другие, но у него было мало шансов пообщаться с ним, потому что очередь очень уж длинна. Только когда все уходят спать, наш инопланетный друг мог потратить немного времени на себя. А я лишь хотел знать, о чём он думает в эти долгие тёмные ночные часы.