На луче света

БЕСЕДА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Визит всемирно-известного психолога был запланирован на пятницу. Его книги, «Народная Психиатрия» и «Как Распутать Путаницу», были в списках бестселлеров в течение многих лет. Я стоял а лужайке в ожидании того момента, когда Кассандра, наконец, заметит меня, как внезапно пришло сообщение, что ввиду некоторых неотложных дел наш гость вынужден был отменить посещение в последнюю минуту.

Это отчего-то взбесило меня настолько, что я даже рявкнул в сторону медсестры:

— Вот, жопа, хотя, выражаясь медицинским языком, правильнее будет «анальное отверстие».

С другой стороны, это происшествие позволило мне выкроить немного свободного времени, чтобы разобрать накопившиеся истории болезней. Но, как только приступил к работе, позволил доктор Стерник — офтальмолог, которого Жизель упоминала ранее. Он прямо-таки жаждал исследовать глаза прота.

— Несомненно, — я сказал. — Полный вперед. Если, конечно, вы можете найти его.

Первое, о чем я спросил Роба после того, как он сел, было то, что он думал о ленте телешоу, на которой было запечатлено его альтер эго — прот.

Он взял персик из миски с фруктами.

— Странно. Очень странно.

— Как так?

— Это как наблюдать себя со стороны, только это был совсем не я.

— Как я сказал тебе прежде, прот — часть тебя.

— Я понимаю это, но мне все еще трудно верить в это.

— Ты видел его в последние дни?

— Нет. Он не появлялся с того самого момента, как мы покинули студию.

— Ты знаешь, где он?

— Нет. Это значит, что я готов отправиться домой?

— Посмотрим…

Кто-то неуверенно постучал в дверь.

— Войдите, Бетти! Хорошо, Роб, я собираюсь попросить Бетти дать тебе несколько простых тестов. Те же, которые мы давали проту пять лет назад. Я хочу сравнить результаты и узнать, есть ли какие-либо различия, хорошо?

— Конечно.

— Отлично. И после того, как закончишь с ними, Бетти отведет тебя в клинику сдать кровь. Это только займет минуту. И доктор Чакрэборти хочет получить твое ЭЭГ, запись мозговых волн.

— Замечательно.

Оба улыбались широко, когда я оставил их в покое. Бетти любила проводить тесты любого вида; Роб был рад быть собой. Да, им пришлось пропустить похороны Рассела, но Бетти сказала, что ей не нравятся похороны. Что лучше она будет помнить, каким был покойный, а Роб не знал его вообще.

Шел дождь, и служба проходила в зале. Туда принесли множество складных стульев, и все столпились у открытого гроба. Это была простая сосновая коробка, в каких обычно хоронили нищих пациентов, но таково было желание Рассела после того, как мы отказались хоронить его в пещере и замуровывать вход камнями.

Священник Грин произнес красивую речь о нем и его вечной жизни на небесах, заполненных золотыми улицами и поющими ангелами, и гамбургерами по субботам. Это почти заставило меня жалеть, что я не мог присоединиться к нему. Потом настала очередь тех, кто знал Рассела лучше всего.

Некоторые давно работающие сотрудники встали, чтобы сказать, насколько они будут скучать, и несколько пациентов также выказали свое уважение. Даже бывшие пациенты Чак и г-жа Арчер приехали, чтобы сказать несколько слов, так же, как и Хоуи и Эрни, который провел годы в этом учреждении и неплохо знал Рассела. Все, что я помнил о нем лучше всего, были его проповеди, извергающие на слушателей потоки бессвязной информации вперемешку со священным писанием. Я напомнил собравшимся о его первых днях в МПИ, днях, «полных огня и запаха серы». У него были песчаного цвета волосы, которые выглядели так, словно их растрепал ветер, его серые глаза ярко сверкали. Стоило спросить Рассела, как он всегда готов был высказать мнение Бога о самом крохотном, незначительном событии. С годами его нрав смягчился, но он никогда не отдыхал в своих поисках потерянных душ. И теперь, впервые в его жизни, он находился в состоянии мира с самим собой. Я замер, ошеломленный внезапным пониманием привлекательности самоубийства для некоторых людей. Я только надеялся, что ни один из пациентов не сделал подобных выводов.

После службы я остался поговорить с некоторыми нашими бывшими пациентами, у всех дела шли хорошо. Мы обсудили их дни в больнице (странно, как даже пребывание в психиатрической больнице может сотворить счастливые воспоминания). Чак, казалось, изменился сильнее всего, когда говорил о запахах окружавших его людей. Только когда все начали расходиться, он сказал:

— Было здорово снова увидеться с протом.

Заметив его бегающий взгляд, я на мгновение решил, что он хотел сказать «с Расселом», но г-жа Арчер, Эрни и Мария с энтузиазмом закивали.

— Он совсем не изменился, — объявил Эрни.

— Прот был тут? — спросил я максимально спокойно.

— Разве вы не видели его? Он стоял позади толпы.

Я попрощался и вернулся в лабораторию. Роб и Бетти были все еще там, деловито заняты процессом тестирования. Так, решив, что, возможно, наши бывшие пациенты сами придумали себе видения с участием прота, я вернулся в свой офис, где я заказал телефонный разговор с Вирджинией Голдфарб.

— Нет, — сказала она. — Я не видела его. А что? Он все-таки, был там?

То же ответили мне Бэмиш и Мэннингер.

Я выбежал во двор и начал расспрашивать других пациентов. Все они видели прота.

Мне хотелось сбежать. Из кабинета, больницы, из города. Сбежать от всего. Но я не знал, куда пойти. Я блуждал некоторое время по коридорам, когда ноги привели меня в кабинет Виллерса, где я занялся вопросами корреспонденции и бюджета, где меня и застал звонок от нашего нового администратора, Джо Гудрича, хорошего молодого человека и довольно компетентного, несмотря на ограниченный опыт. Он пытался мне что-то растолковать, но получалось не слишком хорошо. Наконец он выдохнул.

— Я получил звонок из «New York Times». Клаус Виллерс убил свою жену и затем покончил с собой. Очевидно, это произошло вчера вечером. Они хотят, чтобы вы отправили им факсом его некролог. Фактически, доктор Виллерс оставил записку, в которой просил, чтобы именно вы позаботились об этом.

Я пробормотал что-то и повесил трубку. Хотя я едва знал Клауса и Эмму, я был глубоко опечален этими трагическими новостями, и я не был уверен, почему. Возможно потому, что это случилось почти сразу после смерти Рассела и ухода прота. Слишком много, слишком быстро. Я чувствовал себя как паук у основания слива — независимо от того, насколько сильно я боролся, я не мог выбраться и убежать. И не было больше прота, который мог мне помочь.

В субботу я заставил себя сесть и просмотреть тест Роба, который еще не успела закончить Бетти. Чак также остался в пятницу допоздна, чтобы отнести образцы крови на анализ ДНК, хотя мы знали, что не получим результаты еще несколько недель. Во время работы я слушал запись «La Bohиme». Но я не подпевал и даже не слышал большую часть композиции.

Сначала я не поверил результатам, но потом вспомнил, что в случае с Робертом/протом ничто не могло быть обычным. Вот сравнение некоторых тестов Роба с тестами прота пятилетней давности.

В дополнение к вышеупомянутому, были также незначительные различия в цвете кожи и голосовом тембре. Роберт и прот были двумя абсолютно различными людьми, занимающими то же самое тело, как пара сиамских близнецов.

Пока я смотрел данные, какая-то мысль как бабочка, пойманная в ловушку, порхала на границе моего сознания, не давая мне покоя. Возможно, это было чувство вины от смерти Клауса? Наконец из ловушки сознания вылетела вместо бабочки старая моль с коричневыми крыльями: нужно с подозрением относиться к пациентам, которые просят выписать их. А Роберт ведь просил именно об этом.

Уилл пришел в мой офис как раз, когда я собрался отправиться и потратить на отдых всю оставшуюся часть выходных. Он хотел поговорить о родителях Дастина. Я напомнил ему, что прежде чем он начнет свою практику, он должен отучиться. И внезапно я почувствовал непреодолимую потребность признаться в своем чувстве вины, рассказать о Клаусе и Эмме Виллерс. «Если бы я попытался лучше узнать его», — сказал я Уиллу. — «Знай я его так же хорошо, как и многих своих пациентов, возможно, я мог бы сделать хоть что-то». Он слушал очень внимательно, и, когда я закончил, он сказал:

— Иногда ты ничего не можешь сделать с проблемой независимо от того, как сильно ты стараешься.

— Сын, я думаю, что у тебя есть все задатки хорошего мозгоправа.

— Спасибо, полагаю, это наследственное. Теперь, что относительно родителей Дастина?

Я вздохнул.

— Не волнуйся, я позабочусь об этом.

— Интересно, а не являются ли родители причиной половины умственных проблем в мире, — хмыкнул он.

— Это было близко, — отозвался я. — Прот, вероятно, сказал бы, что мы должны покончить со статусом родителя в целом.