На грани выживания

Кайла Стоун

«На грани выживания»

Жанр: постапокалипсис, триллер

Серия: На грани краха — 6

Возрастное ограничение: 18+ (в книге присутствуют сцены насилия, жестокость, смерть второстепенных персонажей)

Перевод: MonaBurumba

Вычитка: MonaBurumba

Русификация обложки: Xeksany

Переведено специально для группы: https://vk.com/monaburumba

Текст книги выложен исключительно для ознакомления. Не для коммерческого использования! При размещении на других ресурсах обязательно указывайте группу, для которой был осуществлен перевод. Запрещается выдавать перевод за сделанный вами или иным образом использовать опубликованный текст с целью получения материальной выгоды.

«Чтобы исцелить страдание, нужно пережить его полностью».

Марсель Пруст

Глава 1

Лиам

День восемьдесят пятый

Лиам Коулман изучал человека через прицел своей винтовки «Ремингтон 700».

На первый взгляд, мужчина не представлял угрозы. Но Лиам никогда ничего не принимал просто так на веру.

Мужчине было около семидесяти лет, его обветренное лицо покрывала сеть морщин, голубые глаза болезненно воспалились, лысина блестела на солнце. Под плотной коричневой курткой он носил поношенные джинсы и потертые рабочие ботинки.

А еще он оказался вандалом. Старик держал полупустую бутылку виски за горлышко в одной руке, покрытой пигментными пятнами; в другой сжимал баллончик с красной аэрозольной краской.

Он старательно выводил слова на стене двухэтажного серого колониального дома с железным флюгером в виде индейки на крыше. Рядом с ним стояло прислоненное к стене двуствольное ружье.

Стекла из разбитых окон дома усыпали крыльцо и блестели в пожухлой траве. Мусор и обломки валялись на заросшей лужайке перед домом. Граффити украшали обшарпанный и облупившийся сайдинг.

Весь дом казался покосившимся, разбитым и заброшенным.

Этот дом представлял собой своеобразный символ остального города. Возле зданий громоздились кучи мусорных пакетов. Некоторые пакеты разорвались, и мусор катался по улицам и тротуарам и скапливался в ливневых стоках.

Витрины магазинов и предприятий на главной улице пестрели разбитыми окнами и выбитыми дверями. Некоторые сгорели дотла.

Нигде никакого движения. Никаких признаков жизни, кроме нескольких крыс, шныряющих туда-сюда по бензоколонке, разбитые окна которой напоминали пустые черные глазницы.

Город обезлюдел. Совсем опустел.

Этот старик стал первым, кого Лиам увидел сегодня.

Лиам пошевелился, разминая ноющие плечи, камешки и ветки кололи ему живот. Он лежал на твердой земле на вершине холма, с которого открывался вид на город Таскола, штат Иллинойс.

Вечернее солнце висело над линией деревьев, небо окрасилось в золотые, оранжевые и красные цвета. Лиам наблюдал за городом с рассвета, несколько раз меняя позиции, изучая главную улицу, несколько кварталов, а теперь и северную окраину.

Таскола — небольшой сельский городок в самом сердце Иллинойса, в округе Дугласс, где живут амиши и фермеры, недалеко от шоссе 57. Он находился примерно в ста шестидесяти милях к югу от Чикаго и в двухстах двадцати милях от Фолл-Крика, штат Мичиган.

Лиам установил винтовку на плоском камне перед собой, а М4 перекинул через спину. Он взял с собой «Ремингтон» для снайперской стрельбы, поскольку у нее большая дальность и мощный удар.

Поверх бронежилета он надел импровизированный костюм «гилли» из джутовой сетки, заплетенной травой, кустарником и ветками. Камуфляжная сетка обвивала корпус и ствол винтовки, чтобы его замаскировать.

Маскировка размыла человеческий облик и идеально вписала Лиамп в окружающую обстановку. Любой житель города, взглянув на холм, увидел бы только деревья, кусты и камни.

Мертвые листья устилали бурую траву. Снег покрывал землю. Воздух был резким и зябким; заходящее солнце ничего не делало, чтобы его согреть.

Пока Лиам наблюдал в оптический прицел, старик отпил виски и вытер рот тыльной стороной ладони, а затем вернулся к работе, рассыпая новые оскорбления в красочных выражениях.

Лиаму требовалась информация. Поэтому он решил поговорить со стариком.

Беспокойство за людей, о которых он заботился в Фолл-Крике, разъедало его душу, мешая сосредоточиться. Ханна Шеридан и ее дети, Майло и маленькая Шарлотта. Квинн и Молли. Бишоп. Рейносо и Перес.

Он покинул Фолл-Крик пять дней назад, тщательно расходуя топливо в автомобиле «Додж D150» 1978 года выпуска, который одолжил у фермера, и спрятал его в заброшенном сарае в полумиле к югу от своего нынешнего местоположения.

По дороге на него дважды нападали грабители, и он избежал по меньшей мере двух засад. Термин «ограбление на дороге» снова стал буквальным.

Прежде чем покинуть город, он провел неделю, обучая горожан, и помог полицейскому управлению Фолл-Крика и различным добровольцам установить блокпосты и дозоры, создав защитный периметр вокруг окраины маленького городка.

Этого конечно недостаточно.

Ему еще многое предстояло сделать, и он ненавидел оставлять Ханну, но эта миссия необходима. Для него самого. Ради Джессы и Линкольна. И ради его племянника.

Однажды Лиам уже бросил ребенка своего брата. Он не сделает этого снова.

Лиам просканировал возможные позиции снайперов. Верхушки зданий выглядели пустыми. Никакого движения, ничего необычного, никаких световых бликов от прицелов.

Он уже выбрал маршрут, который обеспечивал ему наилучшее укрытие и маскировку. Как только стемнеет, он войдет в город.

Лиам попятился назад, передвигаясь на животе с винтовкой в руках, пока не сполз достаточно далеко вниз по склону, встав так, чтобы его не заметили за деревьями.

Откуда-то донеслось карканье ворона. Ледяной ветер шелестел ветвями окружавших его дубов, кленов и сосен, а в нескольких ярдах к юго-западу по снегу пробирался бурундук.

Лиам впитывал все. Все видел. Слышал. Все его чувства находились начеку.

Он привык к отсутствию механических звуков. Над головой почти не летали самолеты, только военные. Машин на дорогах теперь тоже не слишком часто встретишь.

Большинство автомобилей, построенных после 1980 года, заглохло в день Краха. У остальных бензин закончился в последующие недели. Те, у кого оставалось топливо, старались его экономить.

Лиам незаметно подошел к дереву в пяти ярдах от холма, снял и положил свой комбинезон в рюкзак, спрятанный под несколькими сосновыми ветками.

Он надел рюкзак, в котором хранился запас еды и воды на несколько дней, фильтр для воды, аптечка, патроны и другие средства для выживания, и быстро проверил оружие.

На этом этапе миссии он перешел на свой M4. На бедре у него висел тактический нож «Гербер МК II» и пистолет «Глок» 19 калибра с магазином на семнадцать патронов. Постоянно снаряженный магазин содержал еще восемнадцать патронов.

Лиам носил пластинчатый бронежилет и нагрудное снаряжение с двумя заряженными магазинами для пистолета и тремя для карабина, а также очки ночного видения, несколько взрывпакетов и осколочных гранат, конфискованных со склада оружия ополчения.

Надев очки ночного видения, он поправил рукоятку карабина, держа его в боевой готовности, и начал спуск с холма. Его позвоночник неприятно ныл.

Он продолжал идти, не позволяя боли его замедлить.

Лиам восемь лет прослужил в спецназе «Дельта», после чего был уволен по состоянию здоровья из-за травмы спины — пять раздробленных дисков, полученных в результате слишком частых прыжков с вертолетов и самолетов, выполняя сверхсекретные операции по всему миру.

Боль в позвоночнике беспокоила его постоянно, если только он не усугублял ее — тогда спину простреливал сильнейший разряд, вызывая изнурительные и мучительные ощущения.

Постепенно наступила темнота. Ночные звуки наполнили воздух — ночные существа, пробирающиеся сквозь заросли, крик совы. Ночь принадлежала ему.

Его сердцебиение участилось. В состоянии повышенной готовности, напрягая все чувства в поисках любой угрозы, Лиам вышел из-за деревьев у подножия леса.

Он использовал местность в своих интересах, перебираясь от дерева к дереву, пока не достиг длинной глубокой канавы, стараясь избегать пятен грязного снега. Лиам шел по канаве, пока она не скрылась за рядом домов. Оттуда он обогнул задний двор и вышел на дорогу.

«Шевроле Импала» стояла у обочины, усыпанная мертвыми листьями и увядшими сосновыми иглами. Присев на колено позади нее, он замедлил пульс, дыша ровно, и прислушался.

Ничего необычного. Никаких признаков угрозы.

С большой осторожностью Лиам двинулся по дороге, перебегая от машины к машине, от здания к зданию, и пересек улицу. Он осматривал окна и крыши, ища движение.

Срезая углы, он держал оружие наготове, пока не достиг обшарпанного серого дома с флюгером в виде индейки.

Прижавшись спиной к обшивке, он проверил заднее и противоположные боковые окна на наличие посторонних в доме. Затемненная гостиная, пустая спальня, кухня. Плита на стойке, несколько чистых тарелок сложены рядом. Внутри оказалось чище, чем снаружи.

Никакого движения. Ни одной тени не на месте.

Он присел у восточного угла дома, прислушиваясь. Никаких звуков, кроме тяжелого дыхания, потряхивания и брызг из баллончика с краской. Старик сосредоточенно работал.

Судя по звукам, он перебрался к передней части дома, рядом с крыльцом. Свет от керосинового фонаря светился мягко.

Лиам выдохнул, успокоился и начал действовать. Он обогнул крыльцо и прицелился из M4.

— Руки вверх! Быстро!

Глава 2

Лиам

День восемьдесят пятый

Старик повернулся и несколько раз моргнул своими воспаленными глазами, удивленный, но, похоже, не шокированный.

Он поднял обе руки и уронил баллончик, но не выпустил бутылку, виски забулькало.

— Я сделаю все, что ты попросишь, — сказал он скрипучим голосом. — Только не заставляй меня терять выпивку. Она — все, что у меня осталось в этом мире.

Лиам обошел вокруг крыльца, не сводя глаз со старика. Подойдя вплотную, отбросил ружье с дороги, чуть не сбив керосиновый фонарь, стоявший у ног старика.

— Держи свои руки так чтобы я мог их видеть, — скомандовал Лиам

Старик дрожал, скорее от возраста, чем от страха. Однако глаза его оставались спокойными.

— Не нужно убивать меня за выпивку. Я отдам ее тебе, хотя это разобьет мне сердце.

— Оставь себе виски. — Лиам похлопал его по плечу и извлек пистолет «Зиг Зауэр P365» из кобуры на бедре и сложенный тактический нож в правом кармане.

Лиам конфисковал и то, и другое. Пистолет он засунул за пояс, а нож — в карман.

— Чей это дом?

— Мой.

Лиам приподнял бровь.

— Ты размалевал свой собственный дом?

Старик жестом указал на дома на противоположной стороне улицы.

— Это маскировка. В наши дни приходится сливаться с толпой. Если бы мой дом выглядел чистым и ухоженным, то привлекал бы внимание. А это последнее, к чему я стремлюсь. — Он поморщился. — А еще это отличная терапия.

В этом имелся смысл. Старик оказался хитрым и умным. Лиам не стал бы его недооценивать.

Он указал ему карабином на дом.

— Внутрь.

Старик сузил глаза.

— Зачем? Я же сказал, у меня ничего нет.

— Я не собираюсь причинять вам вред, но и ждать, пока снайпер снимет меня, тоже не буду. Внутрь, сейчас же.

— Логично. Если бы здесь водились снайперы. — Старик хмыкнул. — За тобой кто-то охотится?

— Вопросы буду задавать я.

— Полагаю, твой карабин не даст мне поспорить. Ладно пошли.

Старик поднял фонарь, но бросил баллончик, проходя через двор.

Лиам подобрал дробовик, поднялся по ступенькам крыльца и вошел в дом, направив оружие ему в спину.

Он осмотрел гостиную — два дивана с цветочным рисунком, дубовый журнальный столик, заваленный книгами по фотографии. На стене висели пыльные фотографии взрослых детей и нескольких внуков.

Старик заметил его взгляд.

— Их больше нет. Всех.

Лиам закрыл за ними дверь. Поставил ружье в дальний угол в недоступном месте и, подтолкнув старика в кухню, усадил его на кухонный стул и велел поставить на стол бутылку.

Он закрепил руки хозяина дома за спиной стяжками из своего рюкзака.

Старик пошевелил руками, но не сопротивлялся.

— Ты не должен этого делать.

— Я осмотрю дом.

— Я не против. Но кроме призраков ты никого не найдешь.

Лиам осмотрел дом, комнату за комнатой. Дом казался холодным и неуютным. Пыль лежала на каждой поверхности, в углах скопилась паутина.

Убедившись, что внутри никого нет, даже призраков, он вернулся на кухню.

Старик настороженно наблюдал за ним.

— Нельзя ли освободить меня сейчас? Мои старые скрюченные руки уже онемели.

Лиам проверил под столом и внутри шкафов спрятанное оружие. Ничего не найдя, он решил, что пряник лучше кнута.

Он перерезал стяжки своим «Гербером».

— Держите руки на столе.

Старик застонал, потянулся и потер запястья. Он уперся локтями в стол и сжал бутылку виски морщинистыми руками.

— Меня зовут Роб Макферсон. Поскольку вы гость в моем доме и все такое, думаю, стоит познакомиться.

— Лиам Коулман. — Лиам наклонился так, чтобы видеть из окна кухни, не выдавая себя, и одновременно следить за стариком.

Он пожалел, что его очки не оснащены инфракрасной подсветкой. Задний двор светился зеленым матовым светом, заросшая бурая трава пробивалась под струпьями грязного снега, покосившийся забор и мебель для патио, занесло мертвыми листьями и снегом.

Несколько домов возвышались за забором, их окна напоминали выбитые зубы.

Макферсон уставился на него. Не возмущенно и не испуганно. Скорее с любопытством.

— Ты солдат? Настоящий?

— Здесь есть ненастоящие солдаты?

— Можно и так сказать. А ты какой? Ты похож на солдата, это все, что я хочу сказать, — заявил старик. — Настоящего.

Лиам был солдатом. Не имело значения, служил он еще или нет. Годы обучения въелись в его кости, в каждое его движение, в каждую мысль, в то, как он смотрел на все как на потенциальную угрозу, всегда оценивая возможности отступления и контрходов.

Для него это казалось естественным, как дыхание.

— Я служил своей стране. И всегда буду служить, если вы об этом.

Старик кивнул, удовлетворенный.

— Да.

— Я хочу задать вам несколько вопросов.

Макферсон сделал глоток и вытер рот.

— Спрашивай, и тогда ты сможешь отправиться в путь, а я смогу вернуться к выпивке. — Он сузил глаза. — В одиночестве.

— Где все? Что случилось с этим городом?

— То же, что случилось с каждым городом в округе.

— И что это?

— Ищешь кого-то конкретного? — спросил Макферсон вместо ответа.

Лиам колебался, но не видел особого риска в том, чтобы поделиться информацией.

— Семью Брукс. Эвелин и Тревис Брукс. С ними младенец, маленький мальчик. Они поселились у Жасмин Брукс, тети Тревиса.

Макферсон потер свою заросшую челюсть и кивнул.

— Я знаю их. Прибыли несколько месяцев назад. Хорошие люди.

Теснота в груди Лиама ослабла.

— Они добрались.

— Да. — Рот Макферсона растянулся. — На ферме побывал?

— В первую очередь.

В тот ужасный день в Чикаго Лиам попросил родственников своего покойного брата дать ему адрес их места назначения. Он хотел знать, где находится его племянник — даже если никогда его больше не увидит. Ему важно было знать.

Приехав в Тусколу вчера утром, Лиам сразу же отправился на ферму.

Расположенный на десяти акрах земли в нескольких милях к югу от городской черты, большой ветхий фермерский дом когда-то имел желто-белый цвет и большое крыльцо.

Когда-то он радовал теплом, уютом и гостеприимством. Теперь ничего этого не осталось.

Дом сгорел дотла. Сгорели амбар, несколько сараев и курятник.

Большая часть забора все еще стояла вертикально, ярко-белая на фоне почерневших от огня останков. Какие бы животные ни паслись в этом загоне — лошади, коровы, свиньи — они давно исчезли.

Лиам целый час ходил по участку. Обугленные обломки строения больше не тлели. Он пробирался через обгоревшие останки дома, обломки жизни.

Стены наполовину обвалились. Обгоревший диван с подушками, приплавленными к каркасу. Мебель — витрины, книжные шкафы, обеденный стол, журнальный столик — превратилась в почерневший уголь. Все покрылось толстым слоем копоти.

Следов не осталось. Никаких следов автомобилей. Никаких улик, кроме разрушений.

Грудь Лиама сжалась, гнев пульсировал в нем, яркий осколок ярости засел в его сердце.

Если кто-то причинил им боль… если кто-то посмел тронуть его племянника…

Он найдет их и убьет.

То, что он не нашел ни одного обгоревшего скелета, служило ему единственным утешением. Значит, они не умерли здесь. Но это не доказывало, что они не умерли где-то еще.

Лиам направился в Тусколу в поисках информации. Целый день разведки привел его к изуродованному серому дому с флюгером. К Робу Макферсону, его склонности к вандализму и быстро иссякающей бутылке виски.

— Вы знаете, что с ними случилось? — спросил Лиам. — Кто сжег дом?

— Не скажу конкретно, — ответил Макферсон. — Но в целом — вероятно, с ними случилось то же самое, что и со всеми остальными.

— Вы имеете в виду ЭМИ?

Три месяца назад, в канун Рождества, серия одновременных ядерных взрывов на большой высоте вызвала мощный электромагнитный импульс, который разрушил энергосистему на большей части континентальной части США.

Он вывел из строя электронные системы автомобилей, самолетов, ноутбуков и телефонов, включая многие генераторы новых моделей — все, что имеет компьютерный чип размером больше, чем часы «Эппл».

В одно мгновение Соединенные Штаты вернулись в восемнадцатый век. Но в отличие от восемнадцатого века, у большинства оставшихся в живых людей не имелось ни знаний, ни инструментов для выживания.

Макферсон бросил на него тяжелый взгляд.

— Хуже.

Лиам проверил окна, ища угрозы. Ничего. Там никого не было. Вообще никого. Весь город опустел, в нем жили только тени и призраки, пыль и пепел.

Жуткое, тревожное чувство пронзило его. Он подавил дрожь.

В его воображении возник Фолл-Крик. Подобная участь могла постигнуть и их.

Лиам находился здесь, а не там, не защищал город, не обеспечивал безопасность Ханны.

Чувство вины пронзило Лиама. Он почувствовал, что внимание ослабевает, когда беспокойство переполнило его, а мысли раздвоились.

Он жаждал вернуться к ним. К Ханне, ее сыну Майло и Шарлотте, малышке, которую он обожал с первого мгновения, когда взял ее на руки: ее крошечная ладошка морской звездой, обхватившая его палец, ее розовые губы, ее молочно-сладкий запах.

Но сначала он должен сделать одну вещь. Должен выполнить, ибо знал, что без этого не сможет обрести покой.

Лиам заставил себя полностью сосредоточиться на задаче. Чем быстрее он спасет племянника, тем быстрее сможет вернуться в Фолл-Крик — и к Ханне.

— Расскажите мне все.

Глава 3

Лиам

День восемьдесят пятый

Старик сделал большой глоток виски. Он поставил бутылку перед собой и с минуту смотрел на нее, а затем медленно выдохнул, словно ему нужно собраться, чтобы рассказать эту историю.

— Поначалу, когда это случилось, через пару недель приехали представители правительства. Они сказали, что делают большое убежище для всех близлежащих городов к югу от Пеории и к востоку от Спрингфилда. Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям построили огромный лагерь недалеко от Шампейна.

— Я полагаю, чтобы большие шишки могли легко получить доступ к аэропорту Уиллард и любым ресурсам, которые еще мог предложить Иллинойский университет. Кроме того, там находится исследовательская лаборатория инженерных войск. Во всяком случае, правительство называет это лагерем, но, по мне, это больше похоже на город. Не знаю, сколько там людей, но много.

— Они обещали электричество, еду и воду, а также лекарства для тех, кто в них нуждался. Всем тогда было холодно и голодно, и многие люди к тому времени уже умерли. Автомобильные аварии, замерзание в своих домах, сердечные приступы и тому подобное.

— Большинство людей пошли добровольно. Никого не заставляли идти, но агентство не организовывало пункты приема пищи или что-то в этом роде. Если требовалась еда, идешь в лагерь. Вот и все.

— Потом, через месяц, агентство забрало кучу наших парней из Национальной гвардии, которые поддерживали порядок здесь и в лагере. Они понадобились в другом месте, я думаю. Наверное, чтобы сдержать волну хаоса в Чикаго. Проигрышная битва, как по мне. В любом случае, через несколько недель после этого лагерь захватили.

— Захватили? Кто?

— Они называют себя Синдикатом. Думаю, это отсылка к Национальному преступному синдикату, печально известной конфедерации боссов организованной преступности и мафии 1930-40-х годов.

Лиам наклонил голову.

— Значит, банда?

Макферсон покачал головой.

— Не такая, как те банды, о которых ты, вероятно, думаешь. Эти новые группировки из Чикаго организованные, мощные и жестокие. Представьте себе картели в Мексике или русскую мафию старого образца. У них тоже есть деньги и связи. Корпорации, политические чиновники и полицейские работают на них. Здесь у нас никогда не случалось проблем с ними, но я слышал разные истории.

— Понятно.

— Они думают, что стали солдатами или что-то в этом роде. Наверное, ограбили арсенал Национальной гвардии, потому что оружие у них военного образца, а маршируют они в форме.

Лиам напрягся. Ополченцы тоже носили форму, считая себя лучше, чем они были на самом деле.

Но эти парни, похоже, еще хуже.

— Их главарь, Александр По, создал себе репутацию безжалостного командира. Он жестокий. Они все такие.

— Что случилось?

— Эти парни ворвались сюда, как вражеское вторжение — несколько сотен. У них бронированные грузовики и автоматическое оружие. Мы не могли сравниться с ними ни числом, ни огневой мощью. Они захватили лагерь, убили всех, кто сопротивлялся, и окружили город, чтобы мы не могли выбраться или обратиться за помощью. Всех, кто не успел вовремя спрятаться, они согнали в лагерь. Они сжигали дома и предприятия. Убили хороших людей, включая двух моих сыновей.

Гнев захлестнул Лиама. Так много ненужных смертей, так много бессмысленного зла, и некому это остановить.

— Они налетели, как саранча, и конфисковали все — еду, припасы, коров и лошадей — и собрали их на близлежащих фермах амишей, поскольку те полностью функционируют без электричества.

Макферсон вытер воспаленные глаза тыльной стороной ладони и прочистил горло.

— У нас самое большое поселение амишей в Иллинойсе прямо здесь, в Артуре. По приставил к амишам несколько своих людей, чтобы они их охраняли. Они берут все, что хотят и когда хотят.

Тень пересекла его лицо.

— И не только животных и припасы, если понимаешь, о чем я.

Гнев Лиама вспыхнул ярче, сильнее. Он понимал.

— Они используют граждан в лагере в качестве рабского труда на местных фермах. Предположительно, они захватили несколько лагерей по всему Иллинойсу. По использует их как центры снабжения для поддержки своей растущей армии.

Логично, что По и его Синдикат нацелились на лагеря агентства, и в частности на этот, потому что это легкие цели, богатые ресурсами.

Потребности сотен миллионов перемещенных лиц и беженцев, разбросанных по всей стране, полностью перегрузили Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям и остальные органы власти.

Из-за отсутствия связи, ограниченного транспорта и сокращения ресурсов многие сельские общины остались незамеченными, недоукомплектованными и забытыми.

Это сделало их легкой добычей для банд, ополченцев или тех, у кого имелось больше оружия.

— Для чего он использует свою армию? Какова его цель?

Макферсон пожал плечами.

— Не знаю. Но слышал, что он превратил лагерь в базу для торговли людьми, продавая женщин и мужчин в качестве рабов. Он торгует едой, боеприпасами, оружием, топливом.

Лиам сжал челюсти. Это его не удивило. Такие люди, как этот Александр По, жаждали власти и контроля и готовы подчинить себе любого, чтобы их получить.

Такие люди существовали и до коллапса, но теперь мало что останавливало этих демонов-социопатов от уничтожения всего, к чему они прикасались.

— Теперь все просто… исчезли, — сказал старик. — Синдикат не знает, что я здесь. Я слежу за тем, чтобы снаружи дом выглядел таким же запущенным и заброшенным, как и все остальные. В первую неделю они посылали патрули, чтобы забрать всех, кто скрывается. Теперь они не приходят. Может быть, им уже все равно. Что я могу с ними сделать? Ничего.

Он покачал головой.

— Никогда не видел здесь ничего подобного. И никогда не думал, что увижу. Я люблю свою страну, мистер Коулман. Я воевал во Вьетнаме. Неужели теперь везде так?

— Нет, — отозвался Лиам. — Не везде. Все не очень хорошо. Много зла процветает, но не так. Национальная гвардия никогда бы этого не допустила.

— Не осталось сторожевых псов. Некому защитить стадо.

— Еще есть немного, — хрипло возразил Лиам.

Макферсон выпил последний глоток виски, опрокинув бутылку назад, чтобы убедиться, что ему досталась каждая капля. Он облизал свои тонкие сухие губы и вздохнул.

— Если твои люди еще живы, они в том лагере. Будешь их оттуда вытаскивать?

— Да.

Взгляд старика стал отрешенным, словно он наблюдал за сценой, разыгрывающейся далеко от этой темной пустой кухни.

— Они убили моих сыновей. Убили моих соседей, моих друзей. Любой ущерб, который тебе придется нанести, чтобы выполнить работу, не чувствуй себя виноватым.

— Я приму это во внимание.

— И будь осторожен. Они из тех, кто сначала стреляет, а потом задает вопросы.

— Я справлюсь.

— Я в этом не сомневаюсь.

Лиам снял с пояса пистолет «Зиг Зауэр» и положил его на стойку. Он положил складной нож рядом с ним и двинулся к задней двери, сканируя задний двор через окно в двери, прежде чем снова повернуться к Макферсону.

Что-то кольнуло его. Чувство, которое Лиам не думал, что сможет почувствовать снова — сострадание.

Он пожалел старика, распознав боль и одиночество в этих мутных, но умных глазах. Он знал, что одиночество живет глубоко в его душе.

Лиам прочистил горло.

— После этого я могу вернуться сюда. Я знаю одно место в Мичигане, где все идет хорошо, несмотря ни на что. У меня есть свободное место в грузовике.

Макферсон тоскливо уставился на свою пустую бутылку из-под виски.

— Нет. Это мой дом. Я считаю, что кто-то должен остаться, чтобы присматривать за всем. Не дать этим отморозкам окончательно победить, понимаешь? Это могу быть и я.

Лиам не мог не уважать старика и его доблестную борьбу с охватившим все вокруг злом. В таком маленьком, незначительном поступке было что-то достойное восхищения.

Когда простое выживание становится актом храбрости.

— Вам что-нибудь нужно?

Макферсон поджал губы.

— У тебя случайно нет сухпайка? Никогда не думал, что скажу это через миллион лет, но я бы не отказался от одного. С любым вкусом.

Лиам криво улыбнулся.

— Есть.

Глава 4

Саттер

День восемьдесят шестой

Маттиас Саттер навел прицел и снял АК-47 с предохранителя, переключив рычаг переключения огня на полуавтоматический режим. Он потянулся к спусковому крючку, предвкушая выстрел.

Мужчина и женщина лет пятидесяти стояли на широких каменных ступенях в двадцати футах перед ним. Предположительно муж и жена, оба с оружием: седовласая, одетая в жемчуг жена — с жалкой «пукалкой», муж — с дробовиком, нацеленным в грудь Саттера.

Саттер не беспокоился о нем. У него все равно не будет случая нажать на курок.

— Это моя собственность! — сказал мужчина дрожащим голосом.

— Больше нет, — возразил Саттер. — Уходи сейчас — оставь свои вещи, свой дом, все — и убирайся.

Они уставились на него, ничего не понимая. Худые и немытые, в болтающейся на них дизайнерской одежде они все равно выглядели удивительно ухоженными через три месяца после апокалипсиса.

Их дом представлял собой многомиллионный дворец площадью двенадцать тысяч квадратных футов с видом на реку Сент-Джо. Саттер пускал слюни при виде огромного замка — трехэтажного дома с изящными линиями и элегантными башенками, построенного из полевого камня, с огромной дубовой дверью и окнами от пола до потолка.

Он мог бы привыкнуть к такому декадансу. Жаль, что сегодня этого не случится — ни для него, ни для них.

— Это наш дом, — заявила женщина с расширенными от страха и ненависти глазами. — Вы не имеете на него права!

Саттер пожал плечами. Именно такой реакции он и ожидал. Он бы предпочел пристрелить их без лишних разговоров, но эти нелепые вопросы и ответы составляли часть шутки Ксандера Торна.

— Не моя проблема, леди.

Такой мир был уродлив, но Саттер признавал его, даже приветствовал.

Для правильного игрока этот мир таил в себе множество возможностей. То, что он упустил одну, не означало, что сотни других не ждут своего часа.

Включая вот эту.

У него не возникало никаких моральных сомнений по поводу устранения двух незнакомцев, на которых ему было наплевать.

Сделать это так же просто, как вынести мусор. Для него, во всяком случае.

Когда он двинулся, все произошло молниеносно, АК-47 в его руках выплевывал патроны быстрее, чем мозги пары успели среагировать.

Они не привыкли стрелять в людей, они колебались. Саттер не колебался. Два выстрела в грудь каждому из них. Они упали, ни разу не нажав на спусковые крючки.

— Стреляй первым, — поучал он их трупы, испытывая ностальгию по тем охочим до оружия мужчинам и женщинам, которых он тренировал в ополчении. Он заботился о них, как о своей собственной семье. — Всегда стреляй первым.

Саттера пронзила боль. Его людей больше нет. Погибли. Убиты.

Его домом был Аллеган, штат Мичиган, пятитысячный город, где он набирал и обучал членов добровольческой бригады ополчения юго-западного Мичигана, которые сейчас все в могиле.

Когда его ополченцев перебили, в Аллегане для него ничего не осталось.

Выбравшись из Фолл-Крика на квадроцикле 1982 года, который он украл у Розамонд, он направился на север по шоссе 131.

У его знакомого имелся тайник за озером Торч на севере Мичигана, примерно в двухстах шестидесяти милях от Фолл-Крика. Хороший домик для отдыха с тремя спальнями на кристально чистом озере, в котором хранились запасы еды и провизии на несколько месяцев.

Маттиас планировал присоединиться к своему приятелю или устранить его, в зависимости от ситуации по прибытии, но планы резко изменились, когда он наткнулся на Ксандера Торна и его банду голодных дьяволят.

Саттер решил все-таки пока не бежать.

Все, что он имел, у него отняли, работа всей его жизни рухнула за одну ночь. Его планы пошли прахом.

Люди, на вербовку которых он потратил годы, мертвы. Община, над защитой которой он так усердно работал, потеряна.

Он потерял все из-за Лиама Коулмана.

План Саттера потерпел фиаско. Он слишком долго ждал, позволив Розамонд Синклер действовать свободно. Ее надуманное желание быть восхваляемой и обожаемой своими подданными погубило их всех.

Саттер видел, что происходит вокруг. Ослепленная гордыней, Розамонд отказалась признать свой роковой недостаток и поплатилась за это.

Его кузина теперь мертва. Убита руками Коулмана, Маттиас не сомневался в этом. Горькая ошибка, которую он больше не совершит.

Хватит ждать. Никаких колебаний. Решать, потом действовать. Оставлять после себя только трупы.

Саттер не тратил время на жалость к себе. Он мог проиграть, но не пал духом.

Позади него кто-то кашлянул.

Саттер не двигался, не отрывая взгляда от двух тел. Он представил себе Лиама Коулмана мертвым у своих ног.

Ксандер Торн появился рядом с ним, несколько десятков крепких, тяжеловооруженных молодых людей материализовались между деревьями и направились к дому.

Ксандер усмехнулся.

— Молодец.

— Я прошел твой тест? — спросил Саттер, не в силах скрыть нотки угрюмого недовольства, прокравшегося в его голос.

Он мог ускользнуть дюжину раз за ночь. Две причины заставляли его есть, спать и жить с сотней полусумасшедших подражателей гангстерам.

Во-первых, Ксандер конфисковал его рюкзак. Они обыскали его на предмет оружия, но упустили из виду один важный элемент. Спутниковый телефон, который Саттер украл из «Винтер Хейвена», станет его спасением и местью — если только он сможет до него добраться.

Во-вторых, банда Ксандера могла пригодиться. Они были жестокими, злобными, разрушительными, как агрессивные псы, которых нужно направить в нужную сторону и выпустить на волю.

Саттер должен возглавить эту разношерстную группу головорезов, а не служить в качестве рядового бойца. Они растрачивали его навыки, его потенциал. Тем не менее, он сдержал свой язык. Потребуется время, чтобы завоевать их доверие и начать манипулировать ими в роли лидера.

Ксандер подтолкнул тела носком ботинка и недовольно скривился.

— Эти двое — струпья на заднице человечества. Сидят в своем замке и смотрят, как горит весь остальной мир.

Саттер с удовольствием заперся бы в такой роскоши и экстравагантном комфорте, но он знал, что лучше не говорить об этом. Как и в любом культе или корпорации, вы придерживались линии партии и повторяли все, что от вас хотели услышать.

— Проклятые паразиты.

Ксандер повернулся к тем, кто ждал позади него. Толпа зашевелилась от нетерпения, ухмыляясь в предвкушении, ощетинившись этим странным и тревожным оружием — мечами и ножами, копьями и клинками, большими тяжелыми булавами и топорами, секирами и кувалдами.

Ксандер обнажил свой меч и поднял его в воздух.

— Смерть власти!

Его приспешники подхватили этот клич, с криками и воплями вваливаясь в дом, как тараканы, рвущиеся к уничтожению.

Саттер остался снаружи, бесстрастно наблюдая, как они оскверняют роскошный дом граффити, разбивают окна и срывают с петель входную дверь.

Внутри они произвели еще больше разрушений, разбивая фарфоровую посуду о стены, ломая рояль, переворачивая книжные шкафы и сундуки из красного дерева, мочась на пышные белые ковры.

Тирель и Далия, две самые преданные и безумные последовательницы Ксандера, оставались рядом с ним.

Ксандер указал на два трупа и кивнул Тирель.

— Вздерни их. Ты знаешь, что делать.

Когда его люди принялись за работу, Ксандер повернулся к Саттеру.

— Где топливо, которое ты нам обещал?

— Скоро, — отозвался Саттер. — Я только должен проверить последнюю вещь.

Ему все еще требовался доступ к спутниковому телефону.

Конечно, он знал о секретном спутниковом телефоне, который Розамонд контрабандой пронесла под носом у Саттера. Как будто он не знал обо всем, что происходит с его людьми.

И Маттиас точно знал, кому она позвонит. Чтобы завладеть телефоном и узнать номер, не потребовалось особых ухищрений.

Достаточно одного звонка.

Саттер мог подождать. В конце концов, месть — это блюдо, которое лучше подавать холодным.

Глава 5

Ханна

День восемьдесят седьмой

Ханна Шеридан стояла в стороне и любовалась своим творением.

Результаты ее проекта стояли на кухонном столе. Используя книги по выживанию на электронной читалке Молли, она самостоятельно соорудила высокоэффективную солнечную печь, используя скотч и отражающую поверхность солнцезащитного экрана для лобового стекла автомобиля.

Придав экрану форму воронки, она поставила его на перевернутое пятигаллонное ведро, а на дно воронки установила подставку для торта. Затем завернула черный горшок в пакет для запекания, поставила горшок на решетку, чтобы солнечные лучи попадали под горшок и отражались от него со всех сторон, привлекая солнечное тепло.

Благодаря тому, что пакет для духовки удерживал тепло внутри горшка, печь могла готовить ужин при температуре до 170 градусов. Вуаля!

Больше солнцезащитных экранов найти несложно. Как и подставки для тортов или пакеты для запекания. Они с Майло могли бы обшарить пекарню и брошенные автомобили, построить больше солнечных печей и обменять их на необходимые товары в День торговли.

Скоро наступит весна, и солнце снова засияет.

— Неплохо для послеобеденной работы, правда? — Она пощекотала Шарлотту, и та заливисто захихикала, как колокольчики в церкви. Малышка смотрела на нее своими большими голубыми глазами — с розовой бархатистой кожей и пушистыми каштановыми волосами, торчащими из-под серо-зеленой вязаной шапочки работы Лиама.

Каждый раз, когда Ханна смотрела на милое кривоватое вязание, в ее груди что-то сжималось, сдавливая живот. Где он сейчас? В безопасности ли?

Раздался стук в дверь.

Ее сердце слегка дрогнуло. Неужели это Лиам? Она положила Шарлотту на левое бедро, воркующую и хватающуюся за все, что попадалось под руку, и направилась к двери.

Фолл-Крик охранялся вооруженными блокпостами на каждой из шести дорог, ведущих в город, включая дополнительную баррикаду в верхней части Тэнглвуд-Драйв. И все же она потянулась здоровой рукой к «Ругеру» 45-го калибра на бедре.

Ханна все еще носила свою серебряную пряжку большого размера в западном стиле, чтобы при необходимости передернуть затвор одной рукой. «Ругер» достался ей в подарок от доброй и сильной женщины по имени Сиси, которую она поклялась никогда не забывать.

Ханна открыла дверь и увидела на крыльце Дейва Фарриса.

— Привет, Ханна. Я просто хотел проверить, все ли у тебя в порядке.

Он стоял в зимней шапке и свитере под расстегнутой курткой, его обветренное лицо расплылось в широкой улыбке. Позади него стоял прислоненный к почтовому ящику велосипед. Теперь, когда у людей заканчивалось драгоценное топливо, велосипеды снова вошли в моду.

Она тепло улыбнулась.

— У нас все в порядке, спасибо.

Дейв всегда ей нравился. В свои шестьдесят с небольшим он был общительным, добродушным и надежным. Дейв охотно помогал всем, кому это необходимо, и предоставлял свой отель с работающим генератором для людей с ослабленным здоровьем и пожилых людей.

Кроме того, он держал всех в курсе новостей и слухов через свою сеть радиосвязи.

Она посмотрела на пустую улицу. День выдался серым и прохладным, сугробы таяли, но недостаточно быстро. Дома сгорбились от холода, из всех труб валил дым.

Ханна вернулась в свой старый дом. Майло отправился к Молли и Квинн, чтобы взять один из научно-фантастических романов Квинн о конце света, которые уже давно перестали быть фантастикой. Призрак пошел с ним.

Несколько недель назад Аттикус Бишоп, пастор церкви Кроссвей, переехал в дом напротив. Вместе с ним переехали Майк Дункан и его сын Джамал, а также Аннет Кинг, директор средней школы, и Хосе Рейносо, новый начальник полиции после смерти Ноа.

Лиам занял один из пустующих домов вниз по улице.

Ханна чувствовала себя в большей безопасности, когда все находились рядом — особенно Лиам.

Соседи постоянно дежурили у баррикады, которую они установили в верхней части дороги. По указанию Лиама городские власти организовали круглосуточное дежурство на блокпостах на въезде и выезде из города, а также патрули для обеспечения безопасности вокруг Фолл-Крика.

— Просто проверяю. После того, что случилось… — Дейв неопределенно махнул рукой. — Для всех нас это была тяжелая пара недель, но особенно для тебя и Майло. Мы рядом и поможем вам, если что-то понадобится.

— Я ценю это. Планирование Дня торговли отвлекло меня от забот.

Они с Молли работали с несколькими местными фермерами над созданием торгового дня Молли в более широком масштабе, а Дейв помог распространить информацию в близлежащих населенных пунктах. Они назначили дату на пятницу на молодежной ярмарке округа Берриен, расположенной за городом на Старом 31-м шоссе.

Дейв поправил куртку, возясь с молнией.

— О, хорошо, хорошо. С тобой и Молли у руля День торговли должен пройти с большим успехом. Я не сомневаюсь.

— Мы сделаем все возможное. — Ханна сузила глаза. — Есть кое-что еще.

Он одарил ее виноватой ухмылкой.

— Ладно, ты меня раскусила. Речь идет о городском совете. Поскольку мы не выбираем нового суперинтенданта, совет будет управлять делами, пока мы не получим дальнейшие инструкции из надежного правительственного источника. Мы проведем выборы через шесть месяцев, когда ситуация немного стабилизируется. Но пока совет проголосовал за то, чтобы выбрать замену на наши вакантные места. Большинство посчитало, что ты будешь полезным голосом для совета. Поэтому мы проголосовали за тебя вчера вечером.

Ханна подняла брови.

— Значит, у меня нет выбора?

Дейв подмигнул.

— Мы уверены, что ты скажешь «да».

— Но у меня нет опыта.

— Тебе небезразличен этот город. Ты личность. То, как ты выступила на последнем собрании мэрии. Все быстро катилось вниз, но ты и Бишоп вернули все назад. Вы помогли найти решение, и почти все его поддержали.

Ханна покраснела. Встреча две недели назад сопровождалась разногласиями. Несколько раз чуть не вспыхнули кулачные бои.

Никто в Фолл-Крике не мог договориться о том, что делать с семьями ополченцев.

Их поселили в трех домах «Винтер Хейвена» под постоянной охраной. Каждый день восемьдесят семь женщин, детей и пожилых незнакомцев нуждались в пище, крове и туалетных принадлежностях. Они отнимали драгоценные ресурсы.

Сложившееся положение разделило город. Гнев, обида и горе кипели, готовые вот-вот выплеснуться наружу. Люди кричали и размахивали руками, одни плакали, другие угрожали насилием.

Она все еще слышала какофонию разноголосых голосов, которые становились все громче и громче:

— Почему мы все еще тратим ресурсы на чужаков?

— Они едят нашу пищу! Мы на грани голода, а они живут в роскоши!

— Мы должны изгнать их! Пусть они сами за себя постоят и посмотрят, как им это понравится!

— Повесить их всех, я говорю!

— Это бесчеловечно! Это женщины и дети. Мы станем убийцами!

— Лучше мы, чем они! Если мы позволим им остаться среди нас, они будут резать нас во сне!

— Мы должны позволить им остаться. В том, что случилось, нет их вины. Они невиновны!

— Через мой труп! Мы должны сами пойти туда и разобраться с проблемой. Коробка патронов калибра 9 мм будет кстати!

Пораженная, Ханна наблюдала за происходящим, пока ситуация превращалась в хаос. Это не тот Фолл Крик, который она знала и любила. Они держались вместе так долго. Они пережили коррумпированного тирана и садистское ополчение.

Если они не объединятся сейчас, они обречены.

Этого нельзя допустить.

Не успев додумать эту мысль, Ханна резко встала, отодвинув стул и засвистела. Бишоп громко приказал всем замолчать.

Возможно, дело в том, что она все еще оставалась диковинкой в обществе, интересным источником слухов и сплетен, но когда она заговорила, люди затихли. Они ее слушали.

Инстинктивно она понимала, что горожане не смогут принять группу враждебных чужаков, большинство из которых возмущались и презирали жителей Фолл-Крика за то, что те убили их мужей и отцов, жен и матерей.

Фолл-Крик тоже понес свои собственные потери от рук ополченцев. Город страдал от горя, был искалечен и нуждался в пространстве и времени, чтобы исцелиться.

Разрешение семьям ополченцев остаться не только опасно, но и расколет город на части враждой, подозрениями и горечью.

Они должны уйти.

Когда она предложила городу использовать один из старых дизельных автобусов для перевозки семей в зону размещения приютов Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям, это предложение сочли лучшим из нескольких посредственных вариантов.

Поездка потребовала бы критически важных топливных ресурсов, но зато это позволило бы перевезти семьи в безопасное и отдаленное место, гарантируя, что они не смогут легко вернуться, чтобы отомстить. И о тех, кто действительно невиновен, о детях, позаботятся и не оставят голодать.

Иногда наименее плохой вариант оказывался единственным.

Некоторые недовольно ворчали, но голосование состоялось.

Пока Рейносо и его охранники несли вахту в Фолл-Крике, Лиам и Бишоп сопровождали транспорт до пункта сбора беженцев к северу от Сент-Джозефа на Старом шоссе 31, где волонтеры Красного Креста переправляли семьи в ближайший региональный центр агентства в Портедже, к югу от Каламазу.

Поездка выдалась тяжелой, но успешной. Семьи ополченцев покинули город, и только Джеймс Лютер остался в плену.

Дейв прочистил горло, возвращая ее в настоящее.

— Это все благодаря тебе, — сказал он, словно твердо решив убедить Ханну, независимо от того, что она думает по этому поводу. — Ты противостояла Розамонд и уничтожила ее правление раз и навсегда.

— Квинн тоже участвовала в этом. По правде говоря, именно Квинн положил ей конец, а не я.

Дейв усмехнулся.

— Она умница, с этим не поспоришь, но Квинн еще слишком молода для места в городском совете. — Он наклонился и пощекотал Шарлотте ноги, вызвав радостный вскрик и порцию хихиканья, после чего вернул свой внимательный взгляд на Ханну. — Ты заслужила свое место. И еще, ты нам нужна.

Щеки Ханны запылали. Она провела пять лет, запертая в бетонной комнате, изолированная и отрезанная от общества — от друзей, соседей и семьи.

Она жаждала обретения общности, как потерпевший кораблекрушение моряк жаждет куска хлеба.

Ханна нашла это здесь, в Фолл-Крике. Она хотела участвовать, помогать. Хотя никогда не считала себя лидером, это не означало, что она не может войти в роль и учиться по ходу дела.

— Я готова помочь, если город считает нужным.

Ухмылка Дейва стала шире, его щеки зарумянились под щетинистой седой бородой, которую он отрастил за последние несколько месяцев.

— Тогда решено.

Шарлотта извивалась на ее бедре, и она перехватила дочь поудобнее.

— Спасибо.

— Не благодари меня. Это ужасная работа, но кто-то же должен ее делать, верно? По крайней мере, тебе не будет одиноко. Бишоп тоже только что принял место в совете.

— Отличный выбор.

— Мы и Лиама просили. Он отказался. Хотя, наверняка, ты это уже знала.

Уголки ее рта дернулись.

— Лиам Коулман не очень-то любит комитеты.

Дейв закатил глаза.

— Он сказал то же самое, только не так красиво. Очень жаль. Горожане боятся его ровно настолько, чтобы прислушиваться к нему. Рейносо — наш новый начальник полиции, поэтому мы назначили его главой службы безопасности.

— Он согласился?

— Мы не оставили ему выбора. Он уже исполняет свои обязанности, мы просто сделали это официально. — Дейв нахмурился и посмотрел назад на улицу. — Конечно, хотелось бы, чтобы Лиам уже вернулся. Без него здесь как-то не по себе.

Отсутствие Лиама оставило в ее груди дыру, которая увеличивалась с каждым днем.

Отчасти в этом есть и ее вина. Именно она подтолкнула его к отъезду.

Ханна считала, что ему не за что оправдываться, но его собственное мнение — это совсем другое дело. Она достаточно хорошо знала Лиама Коулмана, чтобы понять, что самообвинения разрушат его, если их не контролировать.

Многие вещи в жизни нельзя изменить. Нельзя вернуться назад и спасти кого-то, нельзя подчинить себе время или людей.

Но спасти племянника еще возможно.

И вот Лиам отправился в мир, охваченный хаосом и анархией, — одинокий, но воин.

— Неделя выдалась долгой, — призналась она.

— Это был долгий год! — Дейв снял шапку и повертел ее в руках. Он стряхнул снег со своих ботинок и уставился на деревянные доски крыльца, прежде чем неловко прочистить горло. — У меня есть еще новости. И мне жаль, Ханна, но они не очень хорошие.

Ее сердце пропустило удар.

— Что?

— Это касается твоей семьи.

Ханна очень любила своих родителей. И своего старшего брата, Оливера.

За годы своего плена она часто думала о них, гадая, чем они занимаются, ездят ли по-прежнему на снегоходах, в зимние походы и на охоту в горы Верхнего полуострова, сидят ли вокруг обеденного стола, смотрят ли на ее пустой стул и скучают ли по ней так же сильно, как Ханна по ним.

Когда она выбралась из подвала, у нее хватало сил только на две вещи — остаться в живых и вернуться домой к Майло.

После возвращения в Фолл-Крик она попросила Дейва попробовать с помощью его радиосвязи разыскать ее семью.

Выражение лица Дейва смягчилось.

— Мне очень жаль, Ханна. Твоя мать попала в смертельную автокатастрофу в день ЭМИ, а твой отец проходил курс химиотерапии от рака костей. Твой сосед сказал, что прогноз был отличным, но без химиотерапии… он скончался месяц назад.

Ханна застыла. Ее родители умерли? Они никогда не узнают, что она выжила. Они никогда не увидят свою внучку.

Шарлотта счастливо гулила, перебирая пряди волос Ханны в своих толстых кулачках. Для ее маленькой дочери все оставалось нормальным, ее мир не вертелся, в очередной раз перевернув все с ног на голову.

Онемев, Ханна покачала ее на руках и погладила по спине. Она проглотила комок в горле.

— А Оливер?

— Сосед сказал, что твой брат жив, но он не видел его уже несколько недель. Мы найдем его для тебя, я обещаю.

Она кивнула, не в силах говорить.

Дейв снова прочистил горло.

— Прости, что принес плохие новости.

Она моргнула, стирая слезы с глаз.

— Вы смогли найти моего брата. Спасибо вам за это.

Дейв покраснел, его обветренные щеки стали румяными. Он снова пощекотал пальцы Шарлотты и мягко сжал ее ногу через носки.

— Мы заботимся друг о друге в Фолл-Крик. Если тебе что-нибудь понадобится, только скажи.

— Спасибо, Дейв.

Когда он уехал на велосипеде, Ханна закрыла дверь и привалилась к ней, ноги подвели ее. Она прижала Шарлотту к себе и погладила ее по маленькой, мягкой головке. От дочери пахло детской присыпкой и молоком.

Глаза Ханны наполнились слезами, в груди не хватало воздуха. Мир казался далеким и одновременно слишком близким. Еще больше смерти. Больше боли. Больше печали

Когда это закончится?

Глава 6

Ханна

День восемьдесят седьмой

В доме стало тихо. Слишком тихо.

Ханна моргнула и посмотрела на свои механические часы. Она не осознавала, как долго простояла здесь, потерявшись в море воспоминаний и горя. Оказывается, прошло полчаса.

Майло еще не вернулся от Квинн и Молли. Призрак был с ним, поэтому она не волновалась, но Шарлотта извивалась в ее руках и издавала недовольные вопли, а до ее ноздрей доносился отчетливый запах мочи.

Мир требовал ее внимания.

Отгоняя печаль, Ханна заставила себя придать голосу веселые нотки.

— Я знаю, что тебе пора спать, но сначала нам нужно проведать твоего брата. Сразу после того, как мы тебя переоденем. Как же ты воняешь, малышка.

Напевая песню Принца «When Doves Cry», Ханна переодела Шарлотту в свежий тканевый подгузник, а использованный выбросила в стоящее рядом ведро, чтобы потом им заняться. Стирать тканевые подгузники вручную довольно мучительно, но это лучше, чем альтернатива.

Переодев Шарлотту в свежий голубой комбинезон с изображением танцующих щенков, она откинулась на спинку кресла и стала рассматривать шоколадно-коричневые волосы дочери, ее бархатистую кожу, маленькие пальчики на руках и ногах с розовыми ногтями.

Она пощекотала животик дочери и подула ей на шею. Шарлотта пискнула от восторга. Как она прелестна, как совершенна, живая и энергичная.

Как только дочка стала чистой, Ханна закутала ее в синюю куртку и второй слой носков. В середине марта в Мичигане погода может сильно колебаться. Температура держалась на уровне минус одного градуса, было пасмурно и прохладно, сугробы слякотного снега все еще покрывали землю.

С Шарлоттой на буксире она вышла из дома, надев куртку, с «Ругером» в кармане. Независимо от того, насколько безопасно она себя чувствовала, пистолет сопровождал Ханну повсюду.

Прохладный воздух жалил ее щеки. На улице затишье — кроме часовых на баррикаде, все занимались делами: готовились к Дню торговли, дежурили добровольцами в различных охранных патрулях или работали в общественном саду, который они разбили на бейсбольном поле средней школы.

У нее хранился ключ от дома Молли, как и у Майло, так как он постоянно перемещался между двумя домами.

Войдя в дом, Ханна прошла по коридору в комнату Квинн. Валькирия, гладкая черная кошка, которая обычно охотилась на улице, обвилась вокруг ее ног и замурлыкала.

Майло лежал на неубранной, неряшливой кровати, наушники от айпода торчали у него в ушах. Типичная комната подростка — одежда, книги и разбросанные повсюду принадлежности для рисования.

Не так типичны заточенные флешетты на комоде и коробка патронов на тумбочке.

Призрак дремал в центре деревянного пола, несколько кошек навалились на него сверху, словно он афганский ковер.

— Кто умер? — спросил Майло.

Ханна бросила на него встревоженный взгляд.

— Почему ты так говоришь?

Он слегка пожал плечами.

— Все умирают.

Ее грудь сжалась. Ханна положила Шарлотту рядом с Призраком, который захрапел во сне и инстинктивно изогнул лапы вокруг ее маленького тела. Она сопела и тянулась к нему, сжимая и разжимая свои маленькие кулачки в шерсти на его шее и груди.

Поскольку Шарлотта с удовольствием занималась своими делами, Ханна села на край кровати рядом с Майло.

— Похоже, иногда так и есть.

Он смотрел на нее из-под копны непокорных черных кудрей, его темные глаза покраснели. Она поняла, что сын спрятался здесь, чтобы поплакать в уединении.

Ханна не хотела рассказывать Майло о его бабушке и дедушке. Ему пока не стоит этого знать, иначе станет только хуже.

Он потерял отца три недели назад. После смерти Ноа Майло замкнулся в себе и затих. Чаще всего он просыпался в слезах или от кошмаров. Чтобы успокоить его, требовались часы, если он вообще успокаивался.

— Не беспокойся. Со всеми здесь все в порядке. Все отлично.

Он моргнул, напряжение ослабло на его лице.

— Что ты слушаешь?

— Элвиса. «Can't Help Falling in Love». Квинн притворяется, что ей не нравится, потому что там сплошная романтика, но это ее любимая песня.

Вздохнув, Ханна окинула взглядом комнату Квинн, рассматривая монстров, инопланетян и мифических существ, которых та так старательно рисовала.

У нее невероятный талант. Картины получились детальными, реалистичными и ужасающими.

— Где Квинн?

Снова это болезненное пожатие плечами. Оно говорило так мало и так много.

— Ее никогда больше нет рядом.

— Мне жаль, дорогой. Каждый справляется с горем по-своему.

— Она не хочет играть со мной.

— Она не пытается причинить тебе боль, поверь. Ей просто нужно немного времени.

Ханна мысленно отметила, что нужно еще раз поговорить с Квинн. Она провела пять лет, не имея возможности воспитывать своего ребенка. Теперь Ханна чувствовала себя ответственной за троих.

И Майло не ошибся. Она почти не видела Квинн несколько недель. Там, где Майло потерянно плакал, Квинн становилась жесткой и злой, с каждым днем все больше замыкаясь в себе.

Ноа оставил после себя волны опустошения. Они все еще пытались прийти в себя.

Майло тяжело моргнул и уставился в потолок.

— Хорошо.

Ему всего восемь лет, и он такой маленький, такой худенький и хрупкий, но Майло пришлось через многое пройти. Его прекрасная оливковая кожа, подчеркивающая его венесуэльское происхождение, до сих пор оставалась бледной из-за адреналового криза и пятидневной комы.

У них оставалось в запасе еще на пару месяцев гидрокортизона, который контролировал болезнь Аддисона, но они уже использовали последнюю экстренную инъекцию.

Поиск новых препаратов занимал одно из первых мест в списке необходимых дел.

Ханна наклонилась и потрепала его по плечу. Майло терпеть не мог, когда его спрашивали, хорошо ли он себя чувствует, поэтому она пыталась выяснить об его самочувствии другими способами.

— Ты голоден? Молли помогает с новым общественным садом, но когда она закончит, то обещала помочь нам приготовить картофельные шкурки в солнечной печи.

— Мама?

— Да, милый?

— Папа был плохим человеком?

Ханна застыла на месте.

— Почему ты так думаешь?

Майло повернул голову и уставился на стену. Над рамой кровати возвышалась картина с изображением прекрасного белого единорога, его хвост и грива развевались на ветру. В комнате с чудовищами единорог оказался единственным «хорошим» существом.

— Я спросил Квинн, и она сказала, что да. Квинн не лжет.

Она подавила горе. Не за себя, а за сына, за бремя, которое ему пришлось нести.

Как она могла объяснить это, когда ее собственные чувства представляли собой сложный клубок из гнева, боли в сердце, горя, горького разочарования и потери?

Ноа мертв. Его роль в этой жизни закончена, но не наследие, которое он оставил после себя.

Он любил Майло, любил ее. Он был хорошим полицейским, верным другом, любящим отцом. Она оплакивала того, кем он был, но больше того, кем он мог бы быть.

Каждый неверный шаг, совершенный им, он мог бы предотвратить. Вместо этого каждый шаг уводил его все дальше и дальше от того человека, которым он хотел быть.

Ханна понимала, что он делал все это ради Майло. Он верил, что конечная цель оправдывает любые средства, какими бы уродливыми и жестокими они ни казались. Он променял справедливость и мораль на фальшивый мир, ложную безопасность, которой никогда не существовало.

Ханна сглотнула и облизала губы, думая, что сказать, и молясь, чтобы не усугубить ситуацию.

— Твой отец очень любил тебя, Майло. Он любил тебя больше всех на свете. Ты ведь знаешь это?

Сын кивнул.

— Он пытался защитить тебя. Он пытался защитить всех нас, но боялся, и этот страх заставил его наделать ошибок.

Нельзя узнать другого человека, нельзя влезть в его кожу и почувствовать его мысли, увидеть его самые темные страхи или потребности. Все, что вы могли сделать, это пробираться сквозь осадок и пытаться понять, почему любимый человек сделал такой выбор.

— Он не пытался остановить ополченцев, — проговорил Майло. — Ополченцы причиняли боль людям. Нана — то есть, миссис Синклер — стала причиной того, что произошло в церкви. Она тоже причинила боль людям.

— Да, — согласилась Ханна, преодолевая комок в горле, — они сделали это. И она.

— Папа их поддерживал.

— Страх может заставить людей делать ужасные вещи. Некоторые люди готовы отказаться от многого ради того, во что они верят. Мир — это хорошо. Безопасность — это хорошо. Но люди могут отдать немного здесь и там, пока однажды не отдадут так много во имя этой вещи, что не узнают себя. Они переступают черту, о которой вначале и не думали. И в конце концов то, чего они так сильно хотели, оказывается тем, что они потеряли.

С болью она подумала о том, как отчаянно Ноа хотел, чтобы они стали семьей. Чем он пожертвовал ради безопасности города.

И все же, в конце концов, он сам впустил волков.

Майло уставился в потолок, ничего не говоря, по его щекам катились беззвучные слезы. Она не знала, как много он понимает, но важно продолжать говорить, смотреть правде в глаза, а не хоронить ее, принять процесс скорби и смириться с болью.

— Разве это неправильно — чувствовать грусть? Разве я плохой, что хочу, чтобы он вернулся?

Ханна перебралась на кровать, легла рядом с сыном и взяла его маленькое жесткое тело на руки. Через мгновение он расслабился, его узкие плечи вздрагивали.

— В тебе и твоих чувствах нет ничего плохого или неправильного, — сказала она ему в волосы. От него пахло землей, сосновыми шишками и шампунем с пищевой содой. Она чувствовала биение его сердца, его тепло, каждый драгоценный вздох, когда его грудь сжималась. — Ноа был твоим отцом. Ты любил его, а он любил тебя. И точка. Ты поймешь больше, когда станешь старше, но сейчас это все, что имеет значение. Когда речь идет о тебе и твоем отце, это все, что когда-либо имело значение. Это нормально — любить его. Чувствовать злость или разочарование — тоже нормально. Это нормально.

Тогда они заплакали, оба, вместе. Тело Майло, как запятая, прижалось к ней, а его кулачок прижался к щеке, как в детстве.

А потом она запела для него, наполняя комнату своим чистым голосом, окружая его музыкой, чем-то хорошим, прекрасным и светлым, чтобы прогнать тьму.

Ханна пела их любимые песни, Guns N Roses «Sweet Child of Mine», Элтона Джона «Your Song», U2 «One» и, конечно же, «Blackbird» Битлз.

Майло потерял отца. Она потеряла мужа, а теперь и родителей. Хотя она была взрослой женщиной и не видела их много лет, Ханна ощущала их уход, как постоянно отсутствующую часть себя.

Однажды она прочитала о математике горя: то, что отняли, всегда весит больше, чем то, что осталось.

Даже если это правда, она не могла допустить, чтобы это так и оставалось.

Шарлотта и Майло были здесь, сейчас, в настоящем. Они нуждались в ней. Она не могла оставить своих детей без матери и без поддержки.

Ханна будет сильной для них, настолько сильной, насколько это будет необходимо.

Глава 7

Квинн

День восемьдесят седьмой

Шестнадцатилетняя Квинн Райли указала поверх воды на противоположный обрыв.

— Что это?

Джонас Маршалл стоял, прикрыв глаза, с удочкой в одной руке.

— Ты имеешь в виду особняки?

— Нет. Это что-то другое.

Квинн смахнула с глаз синюю челку и взяла бинокль со скамейки рыбацкой лодки, которую они одолжили у матери Джонаса, — двенадцатифутовой ржавой консервной банки, которая едва держалась на плаву.

Крошечные волны омывали лодку, мягко покачиваясь под ними. Куски льда ударялись о борта. Дизельный мотор тарахтел, работая достаточно тихо, чтобы слышать карканье ворон на деревьях.

Квинн, Джонас и Уитни Блэр рыбачили на реке Сент-Джо к северу от города, где-то между Фолл-Крик и прибрежным городом Сент-Джо. Большая часть реки уже растаяла, хотя тут и там плавали небольшие льдины, а берега разбухли от таяния снега.

Утром они потратили несколько часов на расчистку бейсбольного поля средней школы, чтобы создать общественный огород для овощей, пригодных к выращиванию в прохладную погоду, таких как картофель, лук и морковь. В недавно построенных теплицах они сажали кабачки, огурцы, помидоры и шпинат, пока их ногти не стали черными от грязи.

По указанию Молли они также посадили в стаканчики семена болгарского перца, брокколи и цветной капусты, которые в мае и июне пересадят в открытый грунт.

Что касается унылой рыбалки, то все, что они поймали, это два мерзких сома и одного скудного окуня.

Квинн подняла бинокль к глазам и осмотрела обрыв над ними. Высокие коричневые деревья царапали серое небо. Необычные причалы усеивали берег реки, крутые деревянные лестницы вели к экстравагантным домам с террасами во всю длину и окнами в пол.

Многие из этих особняков служили вторыми или третьими домами для отдыха богачей из Чикаго и Детройта, которые приезжали сюда летом и по выходным, а зимой дома пустовали.

Теперь большинство окон были разбиты, на стенах красовались граффити. Причудливая мебель захламляла задние лужайки, мебель для патио валялась погнутая и сломанная.

На некогда ухоженных газонах разбросана одежда — блузки и майки зацепились за перила террасы, наволочки валялись на лестнице, брюки, шорты и полотенца зацепились за ветки деревьев и ухоженные кусты.

Женский белый бюстгальтер развевался на ветру, как флаг.

По позвоночнику Квинн поползли ледяные мурашки, поднимая волосы на шее. Одно дело — рыться в вещах по необходимости, но тут совсем другое.

Казалось, что это осквернение — разрушение ради разрушения.

— Кто мог сделать что-то подобное? — спросила Уитни после того, как Квинн передала ей бинокль. На ней сегодня свободные джинсы, высокие ботинки и ярко-фиолетовая куртка, которая контрастировала с бледной кожей и впалыми глазами.

Три месяца назад Уитни была жизнерадостной болельщицей, королевой бала в школе Фолл-Крик, всегда одетой по высшему разряду. Той девушки уже давно не осталось.

Теперь она замкнулась в себе, переживала горе и страх — стала тенью себя прежней.

Да и Квинн тоже.

Они все изменились.

Некоторые не в лучшую сторону.

Джонас пожал плечами.

— Кто знает? Лишь бы они не посмели прийти в Фолл-Крик.

— Нам пора возвращаться, — с тревогой сказала Уитни. — Мне не по себе. Мы не должны забираться так далеко.

Джонас натянул свою пустую леску и вздохнул.

— Все равно ничего не клюет.

Они еще не успели развернуться, когда до них донесся звук голосов. Запах дыма от костра разносился по ветру.

Квинн напряглась, когда они с Джонасом обменялись настороженными взглядами.

У Джонаса при себе было охотничье ружье, у нее — пистолет и рогатка. Они могли защитить себя.

Рыбацкая лодка обогнула изгиб реки, и между тонкими безлистными деревьями появилась группа из дюжины человек, сгрудившихся вокруг костра у кромки воды.

Несколько срубленных бревен, покрытых одеялами, обеспечивали сидячие места, вместе с несколькими потрепанными походными стульями. Мусор, пустые бутылки и банки из-под пива захламляли грязную, утоптанную поляну.

Укромное место активно использовалось.

Несколько парней повернулись лицом к ним, когда лодка подплыла ближе. Они стояли у кромки воды, метая камни. Она узнала их бордовые с золотом куртки «росомах». Старшеклассники из Фолл-Крик.

Один из них бросил камень, слишком большой для метания. Булыжник пролетел по воздуху, едва не задев Уитни. Вода забрызгала корпус лодки, когда камень опустился на дно реки.

— Осторожно! — воскликнул Джонас.

Подростки засмеялись и подняли свои кружки и стаканы. Несколько человек улюлюкали и помахали Джонасу.

— Возьмите нас!

— Покатайте на лодке!

— Куда пропал, приятель?

— Ты больше не хочешь с нами тусоваться?

Две девушки поднялись со своих бревенчатых сидений и уставились на маленькую лодку, устремив взгляды на Уитни и Квинн. Их скулы заострились как стекло, глаза стали огромными на исхудавших лицах, дизайнерские джинсы испачкались и болтались на бедрах.

Популярные девочки в школе всегда соревновались в том, кто из них самая худая, как будто достижение худобы с бобовый стебель считалось воплощением человеческих достижений.

Ну, теперь они исполнили свое желание. Довольны ли они наконец? Или хотели есть, как Квинн, и их желудки походили на сморщенные ямы, грызущие сами себя?

Наверное, голоднее, решила она. Благодаря бабушкиной предусмотрительности Квинн по-прежнему ела два раза в день. Хотя еда служила источником энергии, а не удовольствия.

При мысли о чизбургерах, картофельных чипсах и мятном мороженом с шоколадной крошкой у нее пересохло во рту.

— Вам не следует уходить так далеко! — Уитни крикнула над водой. — Это опасно!

Одна девушка усмехнулась.

— Очень опасно. Берегись этих черепах. О нет! Вдруг на нас упадет ветка дерева!

Квинн показала им средний палец.

Несколько парней засмеялись и ответили тем же. Парочка других бросила еще камней, и один с глухим лязгом ударился о корму.

Джонас выругался, направляя лодку дальше от берега и с линии огня.

— Какого черта, чувак!

— Никчемные люди. — Уитни откинула свои длинные рыжие волосы с лица и выдохнула. — Все, что они делают, это сидят вокруг своих костров и ноют о том, как голодны, что выпивка и трава закончились, и жизнь бессмысленна и слишком тяжела. Забудь о них.

В отличие от большинства жителей города, эти бездельники, насколько могла судить Квинн, проводили свои дни, ничего не делая. Видимо, родители все же немного подкармливали их. Впрочем, это больше, чем они заслуживали.

Директор Кинг пристроила большинство старшеклассников работать курьерами, разносящими сообщения по городу, или «менеджерами ресурсов». В основном эта работа состояла в выгребании из пустых домов всего полезного, что могло пригодиться другим жителям, например, детские вещи для Ханны и Шарлотты или батарейки, провода и материнские платы для Джамала и Тины, чтобы возиться с ними.

Рыбацкая лодка проплыла мимо праздношатающихся подростков. Их слишком громкие голоса и звонкий смех разносились по воде. Они вели себя беспечно и глупо. Любой мог подкрасться к ним, и они бы ничего не услышали. И Квинн не заметила в их руках никакого оружия.

— Неужели ты думаешь, что это не они разгромили дома на обрыве? — спросил Джонас, как только их лодка отдалилась от группы.

— Да. Они ленивые и страдают от скуки, а не от злобы. Для этого нужно слишком много смелости. — Ее пронзила новая волна ужаса. Она не могла определить, что это, но не могла отрицать подкрадывающееся чувство тревоги. — Это сделал кто-то другой.

Глава 8

Квинн

День восемьдесят седьмой

Джонас посмотрел в ту сторону, откуда они приплыли, и с отвращением покачал головой.

— Я не могу вот так просто сидеть, ничего не делая, жалуясь и ожидая, пока другие люди все исправят. Я должен что-то делать.

Джонас осмелился противостоять ополченцам перед хозяйственным магазином своих родителей. За свою дерзость он получил удар кулаком и мог получить пулю — если бы Лиам не вмешался.

Квинн хотелось думать, что она помогла, но Лиам Коулман способен справиться с любой задачей, он — сам по себе целая армия.

После того дня она увидела Джонаса в другом свете. Он оказался не просто идиотом-футболистом, как все остальные. У него действительно имелись мозги. Пусть вспыльчивый, импульсивный, но все же.

Она уважала его за это. Он ей даже нравился.

Они с Уитни участвовали в тушении пожара в общественном распределительном центре, снова и снова бегали в горящую, наполненную дымом среднюю школу за припасами, доводя себя до изнеможения вместе с Квинн.

У Квинн, Джонаса и Уитни вообще было мало общего, кроме одного — ополченцы убили одного из их родителей.

На несколько минут они погрузились в молчание, Квинн неловко поправляла кольцо в брови, глядя на воду. Только лодка нарушала отражение деревьев и неба, дробя и преломляя картинки на тысячи кусочков.

Воздух был свежим, но безветренным. Безмолвные деревья стояли неподвижно.

— Моя мама сейчас такая же. — Уитни смотрела на дальний берег, где несколько гусей скользили вдоль береговой линии. Она не смотрела ни на Джонаса, ни на Квинн. — Она слишком подавлена, чтобы встать, и просто лежит в постели весь день. Наш дом… он грязный. Повсюду жуки. Пауки и мухи. Вонь. Я ненавижу это.

Люди хотели, чтобы мир стал прежним. Они хотели, чтобы их отвлекали «Нетфликс» и социальные сети, удобство фастфуда, ресторанов и Старбакса, комфорт музыки и продуктовых магазинов, служб доставки и Амазона по запросу. Работа, церковь и бары, кинотеатры и боулинг.

Черт, все хотели работающие машины и горячий душ. Дом, в котором не холодно. Электричество оказалось удивительным изобретением; жизнь без него превратилась в полный отстой.

Но некоторые люди хотели того, что они потеряли, так сильно, что не могли приспособиться к сегодняшнему дню. Они не могли приспособиться к новой реальности, и это мешало их разуму.

Без психиатров, готовых выписать лекарства от тревоги и антидепрессанты, дела шли все хуже.

Квинн понимала это. Она понимала это даже лучше, чем хотела. Искушение забраться в постель в пижаме и зарыться под гору одеял, отключиться от разрушенного мира и проспать остаток своей несчастной жизни.

Чтобы заглушить боль.

— Это паршиво, — проговорил Джонас. — Моя мама тоже страдает. Мой отец… смерть отца очень сильно ударила по ней. — Его голос сорвался, когда он вяло закинул удочку. — Она такая злая. Она ненавидела ополченцев, и теперь ненавидит их еще больше, но теперь уже ничего не может изменить. Ничто не вернет его обратно. Без него в доме так тихо.

За те недели, что ополченцы контролировали Фолл-Крик, они убили девятнадцать жителей города, включая полицейского, Оуэна Труитта и Уэйна Маршалла, отца Джонаса.

Десото застрелил отца Уитни, когда тот пытался отобрать дом в «Винтер Хейвене». Так же, как Саттер застрелил мать Квинн.

Ноа тоже умер, прямо у нее на глазах. Квинн пыталась предупредить его, спасти, но не смогла.

Она моргнула, борясь с внезапным потоком влаги в глазах.

Как раз сейчас она могла открыться, поделиться своими самыми сокровенными чувствами, но не получалось. Слишком тяжело, слишком реально, слишком больно.

Ее желудок сдавило, внезапно возникла тошнота. Квинн согласилась приехать сюда, чтобы забыться, убежать от себя на несколько часов. Но ничего не вышло.

Она хваталась за край пропасти, цепляясь кончиками пальцев, и не знала, как удержаться от падения.

— По крайней мере, они все мертвы, — заявила Уитни. — Я рада, что они мертвы. Иногда мне хочется самой убить кого-нибудь из них.

— Осторожнее с желаниями, — пробормотала Квинн.

Джонас бросил на нее растерянный взгляд.

Квинн ничего не сказала. Да и что тут говорить? Они не знали, что это она убила Розамонд Синклер. Не знали, что она опоздала на несколько секунд, чтобы спасти Ноа.

Уитни фыркнула.

— Я рада, что миссис Синклер мертва. И шеф Шеридан тоже. Если бы они не впустили ополченцев, наши отцы не погибли бы. И твоя мама тоже, Квинн.

Мозг Квинн сразу же подкинул ей калейдоскоп ужасных воспоминаний. Ноа, мертвый на полу. Розамонд опускается на колени, хватаясь за окровавленное горло. Руки суперинтенданта беспомощно трепетали, как белые мотыльки на фоне ярко-красной крови.

Как мрачно она выглядела, разбрызганная по полированным доскам из бразильского дерева, темная, как масло. Такая скользкая и влажная, почти как краска, которую покупал ей дедушка. Как она поскользнулась на ней, когда упала рядом с Ноа, умоляя его жить, вернуться, заслужить еще один шанс все исправить.

В ее животе разверзлась черная пропасть. Стало трудно дышать. Все казалось близким, слишком близким. Вода со всех сторон билась о борта лодки, заманивая ее в ловушку.

Внезапно Квинн поднялась, лодка покачнулась.

— Мне нужно уйти.

Джонас отложил удочку.

— Ты в порядке?

Она не в порядке. Она настолько далека от нормального состояния, будто находится на другой планете.

— Я хочу уйти. Отвези меня обратно.

На красивом, слишком тонком лице Уитни появилось выражение раскаяния, хотя она не сделала ничего плохого. Неправильность скрывалась внутри Квинн.

— Я что-то не то сказала? Я не хотела…

— Отвези меня обратно! — Квинн дрожала. Лодка неуверенно покачивалась под ее ногами. — Сейчас же!

Если Джонас не начнет управлять этой чертовой лодкой, она прыгнет в воду и поплывет к берегу. Плевать, что вода все еще ледяная и она получит переохлаждение.

Джонас видел это по ее лицу — она сделает это.

— Хорошо, хорошо! Мы вернемся.

— Греби к берегу. Я пойду пешком.

Уитни отмахнулась.

— Зачем тебе идти пешком? Мы можем отвезти тебя домой на лодке.

Квинн пришлось бы пройти по меньшей мере пять миль по лесу в холод, но это лучше, чем еще на секунду застрять в этой консервной банке с другими людьми. У нее с собой пистолет, а также верная рогатка и три флешетты, каждая из которых заточена до бритвенной остроты.

Она сжала руки в кулаки, чтобы они не дрожали. Чтобы не ударить что-нибудь или кого-нибудь.

— Просто сделай это!

Джонас посмотрел на нее так, словно она какое-то инопланетное существо, которое он никогда раньше не видел. Как будто Квинн его разочаровала.

— Остынь. Мы уже…

Уитни задохнулась.

— Квинн.

Что-то в ее голосе остановило их обоих.

Уитни указала за спины, ее бледное лицо стало костяно-белым, рыжие веснушки выделялись, как капельки крови.

— Там тело.

Квинн обернулась и подняла бинокль. Обрыв здесь был не таким крутым, дома теснились ближе к реке. Над ними возвышался огромный каменный трехэтажный особняк с многоярусной террасой и замысловатой открытой кухней.

Только за последние четыре недели Квинн довелось увидеть целую череду трупов.

Но это тело…

Тучный мужчина средних лет висел без движения, подвешенный к стропилам террасы, желтый нейлоновый шнур сдавливал его шею. Его руки тоже связывал желтый нейлон. На его пестрой, фиолетовой коже невозможно было разглядеть характерные черты.

Что-то привязали к его груди — залитый водой картонный квадрат с буквами, нацарапанными черной краской из баллончика.

— Я не могу разобрать слова. — Голос Уитни сорвался на панический визг. — Что там написано?

— «Смерть власти». — Грудь Квинн заледенела. От произнесения этих слов вслух ее пронзил холод. — Нам нужно уходить. Немедленно.

Они могли победить ополченцев, но это не означало, что они в безопасности.

Что-то еще вышло на волю. Что-то плохое.

Глава 9

Лиам

День восемьдесят восьмой

Лиаму не потребовалось много времени, чтобы найти центр Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям № 109, наспех построенный лагерь рядом с территорией аэропорта Уиллард в Шампейне, университетском городе среднего размера в центральном Иллинойсе.

На то, чтобы найти интересующих его людей, ушло гораздо больше времени.

Облачившись в маскировочный костюм, он провел последние два дня, осматривая лагерь, забираясь на деревья перед рассветом, чтобы иметь достаточную высоту для обзора, и меняя позиции каждые несколько часов, чтобы видеть разные участки лагеря.

Агентство построило объекты на широких открытых полях; лишь несколько позиций позволяли Лиаму подобраться к лагерю под прикрытием деревьев достаточно близко.

Он отслеживал патрули, смены охраны и стационарные посты караула, изучал передвижения и распорядок дня гражданских лиц.

Старик не ошибся. Центр агентства по чрезвычайным ситуациям № 109 напоминал город. Десятки огромных белых палаток и сотни-тысячи модульных зданий, похожих на одноэтажные трейлеры, располагались в виде сетки и были окружены высоким забором из проволочной сетки.

Головорезы Синдиката носили длинноствольные пистолеты и военную форму, без именных лент и нашивок. Они выглядели как солдаты, намеренно используя естественную склонность гражданских лиц уважать и подчиняться американским вооруженным силам.

Охранники патрулировали периметр каждый час. Через каждые пятьсот ярдов на стационарных постах стояли по два дозорных. Еще десятки человек поддерживали порядок внутри ограждения.

Они были хорошо вооружены и организованы, но им не хватало строгой дисциплины военных. Они все-таки не солдаты. Лиам воспользуется этим.

Гражданские выглядели усталыми, слабыми и измученными. Они уходили с дороги, когда мимо проходил охранник, многие вздрагивали. Люди боялись Синдиката.

Он видел, как несколько охранников избивали и мучили гражданских. Один ударил человека, который медленно отреагировал на приказ. Двое других выбили поднос из рук женщины и смеялись, когда она встала на колени, чтобы поднять еду с земли.

Развратные охранники домогались женщин и девочек-подростков. Однажды охранник затащил женщину в соседнее складское помещение. По ее ссутуленным плечам, синякам на лице и руках и по тому, как она отшатнулась от него, Лиам понял, что это произошло не в первый и не в последний раз.

С каждым часом, пока он наблюдал за происходящим, гнев Лиама нарастал, ярость грозилась вырваться наружу несмотря на его обычный жесткий контроль. Если бы его команда спецназа находилась здесь, Лиам бы уже штурмовал лагерь, положив конец этой жестокости. Или сжег бы все это место дотла.

Но он не мог сделать ничего из этого. Он всего лишь один человек, и поэтому заставил себя сосредоточиться на своей миссии, на спасении тех, кого он мог спасти.

Он делал перерывы только для того, чтобы ответить на зов природы или открыть банку фасоли и проглотить ее содержимое. Он восполнил запасы воды в доме Макферсона с помощью ручного насоса, подключенного к его колодцу.

Лиам оставил старику четыре пайка. Остальные нужны ему самому. Хорошо, что он взял с собой припасы на несколько дней. Он будет ждать столько, сколько потребуется.

На третий день в полдень он их нашел.

Примостившись в развилке толстого дуба на высоте двадцати пяти футов от земли, Лиам рассматривал очередной участок бесконечной решетки. Он переделал свой костюм «гилли», добавив в него листья и ветки.

Он замер во время осмотра ряда между палатками, который вел к секции душевых и ванных комнат. По дорожке двигалась женщина. Стройное телосложение, смуглая кожа, короткие черные волосы с сединой.

Пульс застучал быстрее, он следил за ней в бинокль, пока не убедился.

В последний раз Лиам видел миссис Брукс в день ЭМИ, когда принимал ее внука. Тогда она была элегантно одета, седеющие волосы уложены в прическу, макияж безупречен. Более того, она держалась прямо и уверенно.

Теперь она брела в своих безразмерных спортивных штанах и помятой куртке цвета хаки, со сгорбленными от отчаяния плечами. Волосы взъерошены и растрепаны, под глазами темные тени, лицо измождено усталостью и стрессом.

На руках она держала младенца, одетого в маленькое голубое пальто и комбинезон с длинными рукавами, украшенный футбольными мячами и шлемами. Его племянник.

Сердце Лиама сдавило. Воспоминания о том ужасном дне пронзили его разум. Падающий самолет, летящие обломки, трупы повсюду.

Его брат-близнец лежит на улице, не шевелясь. Джесса на кровати, кровь залила ноги, грудь, простыни под ней.

«Спаси его, Лиам. Спаси моего ребенка…»

Отвезти младенца к бабушке и дедушке — правильное решение, но Лиам должен был сам сопроводить их в Тасколу и обеспечить безопасность.

Отказ от племянника воспринимался Лиамом тяжело, словно огромная рука пробила дыру в его сердце. Разбитый горем, потерей и сожалением, он принял глупое решение, позволив им покинуть Чикаго в одиночку.

Его мужество никогда не подводило его в момент боя. Ни разу. Но когда дело касалось людей, отношений и их запутанной сложности, он терял храбрость. Он позволил своему горю, своему страху разорвать связь с племянником.

Лиам не мог ничего сделать, чтобы изменить прошлое. Он потерял то, что потерял. Линкольн и Джесса не вернутся.

Голос Джессы больше не обращался к нему из могилы; Лиам больше не нуждался в ней, как раньше. Но он чувствовал ее, чувствовал любовь, которую она питала к этому ребенку.

С помощью бинокля Лиам следовал за миссис Брукс и запомнил расположение модульного здания, в которое она вошла. Сориентироваться ему помог столб с надписью: «Квадрант 4: Зона С: Ряд 15». Трейлер Бруксов находился в пяти зданиях прямо к югу от столба.

Он ждал и наблюдал еще некоторое время. В 19:00 мистер и миссис Брукс вышли из своего трейлера. Мистер Брукс нес ребенка в слинге, лицом внутрь. Лиам не успел разглядеть его лицо, как они скрылись между зданиями.

Он видел достаточно. Теперь ему нужно несколько часов отдыха. Отбой в 22:00.

Лиам отступил на полмили от лагеря, затем снова расстегнул рюкзак, достал брезент и расстелил его на земле под деревом. Рюкзак он использовал как подушку, положив М4 на грудь.

Ожидание самое тяжелое. Бой, битва, наполненная адреналином — это не то, чего он боялся. Он был создан для этого.

Тишина. Безымянный ужас, неизвестность. Именно эти вещи не давали Лиаму покоя. Его пульс гулко отдавался в ушах.

Мысли снова обратились к Ханне. С ней кошмары не исчезли, но стали слабее. Без ее присутствия призраки преследовали его с новой и неумолимой яростью. Она стала его спасательным кругом, вернувшим его в мир живых.

Лиам не спал, но позволил себе погрузиться в состояние полусна, почти как при медитации. Он представлял себе ее улыбку, как свет озаряет ее зеленые глаза, а затем заставил себя отбросить все мысли.

Он расслабил свое тело, осознавая только свои физические чувства, бдительно следя лишь за потенциальной угрозой.

Время шло. Он отдыхал.

В 22:45 он встал. Выпил воды. Собрал вещи, поправил бронежилет и проверил снаряжение.

Сегодня ночью он вытащит Бруксов из этой дыры. Проберется внутрь, заберет их и улизнет.

Он всего лишь один человек. Один человек на три души, которые нужно защищать и оберегать.

На этот раз Лиам не подведет.

Глава 10

Ханна

День восемьдесят восьмой

Вторая встреча в мэрии прошла хуже первой.

Ханна не думала, что такое возможно, но она ошибалась. Определенно.

Вновь назначенный городской совет объявил историческое здание суда в стиле греческого возрождения, расположенное в центре города, фактическим местом расположения мэрии, как и прежде, до того, как Розамонд закрыла общественные собрания и перенесла совет в свой дом.

Дневной свет проникал через высокие окна вдоль задней стены, обеспечивая достаточное освещение без электричества в большом помещении высотой в два этажа с позолоченными арками, белыми колоннами и деревянными дощатыми полами.

Воздух был прохладным, но не морозным, хотя люди собрались вместе и надели верхнюю одежду. Исторические памятные вещи и музейные экспонаты переместили в одну из боковых комнат, чтобы освободить место.

Ранее Дейв организовал добровольцев, чтобы расставить несколько сотен металлических складных стульев. Все места оказались заняты, несколько десятков человек втиснулись на задние ряды, еще больше теснились в проходах.

Члены совета сидели за двумя прямоугольными столами, стоящими бок о бок на деревянном помосте в передней части зала.

Дейв Фаррис, Аннет Кинг, Хосе Рейносо, Майк Дункан, офицер Хейс и Дэррил Виггинс изначально входили в совет.

После смерти суперинтенданта и ее сына Джулиана, а также потери шефа Бриггса и Ноа, совет проголосовал за добавление Ханны, Бишопа и Саманты Перес, также офицера полиции Фолл Крик.

Ханна сидела на одном конце между Дейвом и Бишопом. Дейв принес мегафон на батарейках, но в историческом здании звук разносился хорошо, поэтому, пока люди вели себя тихо и уважительно относились к оратору, он им не требовался.

Однако мало кто вел себя уважительно. Или тихо. В обширном зале эхом разносился гневный ропот, бормотание и жалобы. Горожане волновались, их голодные лица оставались напряженными и хмурыми.

Они уже провели более двух часов, решая судьбу пятидесяти одного дома в «Винтер Хейвене», недавно освобожденного от ополчения — пятидесяти после того, как дом Ноа сгорел дотла.

Небольшой, самодостаточный район работал на солнечных батареях, защищенных от ЭМИ-атаки, и располагал отдельными общими системами колодезной воды и септиков.

Насколько все знали, это единственная община в юго-западном Мичигане, в которой все еще работало электричество. Возможно, во всем Мичигане. Что делало ее весьма привлекательной и одновременно потенциальной мишенью.

Все в Фолл-Крик хотели туда попасть. Люди хотели иметь работающие стиральные машины, горячий душ, смывные туалеты, плиты и духовки, чтобы готовить то немногое, что у них осталось, и свет, который включался по щелчку выключателя.

Все то, что общество десятилетиями считало само собой разумеющимся, внезапно исчезло. Какие бы негативные последствия ни принесло с собой электричество — токсичные социальные сети и вездесущие технологии, вызывающие привыкание, — жизнь без него стала очень тяжелой.

В конце концов, после долгих разногласий и обсуждений, они выработали непростое решение. Тем семьям, которые владели домами в «Винтер Хейвене» до захвата Розамонд, разрешили вернуться в свои жилища.

Оставалось двадцать три свободных дома. Старых, больных и немощных, а также семьи с младенцами и детьми младше пяти лет распределили по семнадцати домам — по три-четыре семьи на дом. Каждый дом имел площадь от шести до восьми тысяч квадратных футов, пять или шесть спален и столько же ванных комнат, в большинстве случаев с готовыми подвалами.

Оставшиеся пять домов жители Фолл-Крик будут использовать по очереди для приема душа, использования стиральных и сушильных машин, хранения продуктов в холодильнике, подзарядки аккумуляторов, штаба связи и т. д.

Расписание все еще прорабатывалось, и Ханна уже могла предвидеть, что оно станет источником напряженности и ссор, но, похоже, это наиболее справедливый вариант. Пока что.

Не идеально, но выжить можно.

Хотя Ханна имела право на один из домов в «Винтер Хейвене», исходя из возраста Шарлотты, она отказалась. Жизнь на Тэнглвуд-Драйв означала лишения и невероятно тяжелую работу, но зато она ежедневно могла встречаться с Квинн и Молли, а также с Бишопом, Рейносо и, конечно же, Лиамом.

Тепло и связь в мини-сообществе, которое они создали, очень дороги для нее, и Ханна не отказалась бы от них даже ради горячего душа.

В конце концов, обсуждение перешло к вопросу, который занимал всех в последние несколько недель — судьбе Джеймса Лютера.

— Выведите его к нам! — крикнул старый фермер Альберт Эдлин. Толпа зашумела в знак согласия. — Мы знаем, как поступить с предателем!

Дейв и Рейносо пытались усмирить толпу, а Бишоп наблюдал за происходящим с потрясенным выражением лица. Аннет Кинг выглядела покорной, словно она слишком устала, чтобы беспокоиться, а Саманта Перес сидела прямо, крепко сжав челюсти.

Хейс и Дункан почти ничего не сказали, вероятно, слишком струсили, чтобы выступить против. Дэррил Виггинс, прижимистый, с кислым лицом менеджер ныне несуществующего банка «Community Trust», тоже вел себя необычно тихо.

Взгляд Ханны блуждал по толпе. Молли сидела в первом ряду, ее трость и ружье «Моссберг» стояли прислоненными к стулу рядом с ногами. Место рядом с ней, занятое для Квинн, оставалось пустым.

Молли не расставалась с ружьем, когда выходила из дома. Она представляла собой забавное зрелище — сутулая, седая бабуля, таскающая с собой оружие и трость.

Тем не менее, она могла удивить любого, кто не воспринимал ее всерьез. Ханна видела, как она стреляет.

Молли одарила Ханну язвительной ухмылкой «не могу жить с ними, не могу жить без них» и подмигнула, ее обветренное лицо избороздила сеть морщин. Голубые глаза Молли оставались такими же острыми и ясными, как всегда.

Ханна натянуто улыбнулась в ответ и стала осматривать зал в поисках Квинн, наконец заметив ее, прислонившуюся к задней стене рядом с Джонасом Маршаллом и Уитни Блэр.

У всех троих подростков вид был угрюмый. Они тоже жаждали крови Лютера, и Ханна их не винила.

Невольно ее взгляд упал на мать Джонаса — Коринну Маршалл, владелицу скобяной лавки и женщину, которая принесла Лиаму имена горожан, готовых сражаться с ополчением.

Она помогла им победить. Но потеряла мужа во время сражения.

Коринна Маршалл уверенно смотрела на нее, ее глаза пылали за стеклами очков в фиолетовой оправе. Она скрестила руки на груди, ее плечи напряглись, каждая клеточка тела телеграфировала о ее ярости.

Ханна почувствовала укол вины. Она узнала боль, скрытую под гневом Коринны.

Она понимала ее, потому что сама чувствовала тоже.

Лютер не просто состоял в ополчении. Он поджег дом Ноа и чуть не убил Майло, который спал внутри. Он утверждал, что не знал о присутствии Майло, но в результате Майло чуть не погиб, случайно или нет.

Ханна имела такое же право презирать его, как и все остальные, но личные чувства не меняли того, что им нужно сделать.

— Лютер убил наших людей — он должен умереть! — кричал Дуэйн Лоусон.

Гул недовольства толпы становился все громче, все беспощаднее.

— Почему он все еще здесь, его кормят и дают ему кров, в то время как я не могу получить вторую банку зеленых бобов? Разве это справедливо?

— Расстрелять его!

— Зачем тратить пули? Повесить его!

— Повесить его!

— Если вы этого не сделаете, то мы сами займемся!

Дейв и Аннет обменялись тревожными взглядами. Рейносо отодвинул стул, готовясь вызвать свою команду охраны, чтобы вступить в драку и физически утихомирить людей.

Это только усугубит ситуацию.

Ее руки стали липкими, во рту пересохло. Кто-то должен вмешаться. Кто-то должен что-то сделать. Как и в прошлый раз, это могла быть Ханна.

Она громко свистнула, встала и хлопнула в ладоши.

— Прошу вашего внимания!

Пораженные, люди затихли, хотя и ненадолго. Их внимание будет приковано к ней лишь на несколько мгновений; действовать придется быстро.

Она заговорила громко и четко.

— Мы не будем убивать Джеймса Лютера.

— Какого черта? — воскликнула Коринна, возмущенно поднимаясь на ноги. — Почему нет?

— Мы дали ему слово. Лиам Коулман и я будем его выполнять.

По залу прокатился ропот отвращения. Несколько человек выругались.

— Это бред! — крикнула Сандра Перкинс.

— Мы заключили сделку, — заявила Ханна. — Жизнь Лютера за склад оружия. Мы победили с этим оружием. И победили, не потеряв еще больше жизней.

Лицо Коринны исказилось.

— Сделка с дьяволом не считается.

— Мы не будем вытаскивать этого человека на улицу и убивать его, — повторила Ханна, ее пульс громко стучал в ушах. — Этого не случится.

— Я сожалею о вашей потере, — вступила Аннет. — Воистину, мы все соболезнуем.

Коринна перевела свой язвительный взгляд на Аннет, в нем кипело столько горя и ярости, что директор вздрогнула.

— Жаль? Вы сожалеете? Разве сожаление вернет моего мужа? Сожаление не даст мне и моему сыну справедливости!

— Коринна… — начал Дейв. — Мы понимаем…

— Очевидно, что вы ничего не понимаете! — Коринна вскочила на ноги. — Мы охотно сражались против Розамонд, Саттера и ополченцев. Мы были готовы сражаться и умереть. Мы отдали все! А теперь вы собираетесь пощадить это чудовище? Он убил наших людей. Теперь мы убьем его. Это справедливость!

— Я не могу не согласиться, — проговорила Перес. — Как только эти психопаты открыли огонь по мирным жителям, они потеряли право быть людьми. Мы должны избавиться от него, как от мусора.

В зале начался хаос.

— ХВАТИТ! — Бишопу не требовался мегафон. Его глубокий баритон пробился сквозь шум, шокируя людей и заставляя их замолчать.

— Коринна и Джонас, — продолжил он все еще громко, но мягко, — я понимаю вашу боль и ваш гнев. Каждого члена семьи, потерявшего близкого человека из-за ополченцев, мы понимаем. Мы скорбим вместе с вами. Мы страдаем вместе с вами. Но большее кровопролитие — это невыход.

Постепенно толпа успокоилась, выражения лиц по-прежнему оставались мрачными и сердитыми, но сдержанными. Никто не мог спорить с Бишопом. Каждый из присутствующих знал, как много он потерял, его жена и дочери пострадали в результате уловки Розамонд, чтобы ввести ополчение и завладеть городом.

Горожане могли не соглашаться с ним или не верить в его веру, но они его уважали. Каждый из них. Ханна видела это в их глазах.

— Факт остается фактом: Лютер — военнопленный, — отметил Бишоп. — Он добровольно отдал себя под нашу опеку, предоставив бесценную информацию в обмен на свою жизнь. Убить его теперь будет просто неэтично. Он останется в плену, пока совет не придет к соглашению об альтернативном варианте.

— Этика нынче не слишком актуальна! — воскликнула Тина Ганди.

— Этика и мораль всегда имеют значение, — ровно ответил Бишоп. — До тех пор, пока у меня есть хоть какое-то право голоса. Пусть мы пока сами по себе, но Америка остается Америкой. Я буду следовать ее законам и конституции, насколько смогу. Бог мне свидетель, я буду стараться поступать правильно и нравственно.

— Как и я, на посту начальника полиции, буду делать то же самое, — подчеркнул Рейносо.

— Как и совет, — поддержал Дейв.

На лице Перес промелькнула досада, разочарование и гнев. Она откинула свои короткие черные волосы за уши, стиснула челюсти, но ничего не сказала. Саманта не согласилась, но сохранила достаточный самоконтроль, чтобы не спорить на публике.

Раздосадованная, Коринна покачала головой, разочарованная, побежденная, все еще в ярости, но и она не стала выступать против Бишопа.

Вместо этого она повернулась, протиснулась мимо нескольких человек к среднему проходу и направилась в заднюю часть зала. Несколько десятков голов повернулись, чтобы посмотреть, как она уходит.

Коринна махнула рукой сыну, и Джонас последовал за ней, не говоря ни слова. У двери она остановилась и повернулась к ним лицом.

— Попомните мои слова, вы пожалеете об этом решении.

Дверь закрылась за ними со звонким щелчком.

Глава 11

Ханна

День восемьдесят восьмой

— Если между нами будет раскол, мы пропадем, — сказала Ханна.

— Я согласен, — поддержал Бишоп. — Мы должны работать вместе.

Аннет устало покачала головой.

— Звучит хорошо, но толку от этого нет. Вы сами все видели — абсолютный хаос. Все озлоблены, раздражены, напуганы. Это чудо, если кто-то из них хоть о чем-то договорится.

После шумного собрания горожане наконец разошлись по домам, вернувшись к повседневной тяжелой работе. Людям приходилось готовить еду с нуля, сажать сады, заготавливать дрова, стерилизовать воду, устанавливать блокпосты и патрулировать территорию вокруг города.

Совет остался, чтобы обсудить еще несколько деталей.

Они проголосовали за изгнание Лютера из города под угрозой смерти, если он когда-нибудь вернется, но еще не назначили дату или конкретные детали.

Перес хрустнула костяшками пальцев, выражение ее лица оставалось грозным.

— Вы знаете, как я отношусь к Лютеру, но голосование есть голосование. Я буду поддерживать Совет. Что касается жалобщиков, то все, кто не согласен с планом, могут паковать чемоданы и маршировать отсюда. Или, может быть, мы применим высшую меру наказания к их жалким задницам. Посмотрим, как им это понравится.

— Мы не можем вешать людей за плохое отношение, — язвительно сказал Дейв.

Перес ссутулилась в своем кресле.

— Ты уверен?

— После той катастрофы, которая здесь произошла, я начинаю склоняться на сторону Саманты, — призналась Аннет.

— Дайте людям еще один шанс, — возразила Ханна.

— Мы дали им много шансов. Но они все равно не понимают.

— Предоставим еще один.

Перес закатила глаза, но в конце концов сдалась. Полнотелая латиноамериканка, Саманта Перес была немногословной и яростной, и могла постоять за себя в кулачном бою, в драке с оружием — в любой драке. Такую женщину хотелось иметь на своей стороне.

— По крайней мере, они беспокоятся достаточно, чтобы прийти на собрание. — Аннет потерла лицо. Она выглядела более расстроенной, чем Ханна видела ее раньше, глаза налились кровью, короткие серебристые волосы растрепались.

— Аннет, ты в порядке? — спросила Ханна.

— Честно? Нет. Я устала. Управлять приютом — это хуже, чем возиться с кошками или руководить классом с непокорными подростками. Люди апатичны. Большую часть дня они проводят, развалившись на койках или сидя у стен, ни на что, не глядя. Некоторые из них как будто пустые. Не все, но достаточно.

Ханна вспомнила оцепенение, которое испытывала в первые месяцы пребывания в подвале Пайка, ее мозг восставал против новой реальности, тело окаменело от шока, ужаса и неверия.

Останься она в таком состоянии, то поддалась бы отчаянию, и подавленный разум оставил бы ее тело умирать на заплесневелом матрасе.

Она почти потеряла себя.

Вместо этого Ханна заставила себя встать, ежедневно делать зарядку, оттачивать свой ум, сочиняя песни и тексты, отмечать дни мелом на бетонной стене, и, что самое главное, сосредоточиться на единственном, что имело значение — выжить, чтобы вернуться домой к Майло.

В ней проснулось сострадание, но также и новая решимость.

Она откинула волосы за уши и подалась вперед, поставив локти на стол.

— Они все еще в шоке. Люди чувствуют себя бесполезными. Хуже того, они теряют надежду. Мы должны заставить их подняться и двигаться, работать ради чего-то, взять ответственность за себя.

— Как? — спросил Бишоп.

— Мы закроем приют.

— Что? — Виггинс зашипел. — Вы не можете этого сделать!

Бишоп посмотрел на нее тяжелым взглядом, нахмурившись.

— Это не кажется хорошей идеей.

— Через несколько недель наступит конец апреля, и температура воздуха повысится. Люди смогут вернуться в свои дома. Они почувствуют себя лучше, если будут спать в своих кроватях, а не в этих койках, сдвинутых вплотную друг к другу, как сардины в банке. Трудоспособные горожане должны работать за еду. Мы не можем позволить себе раздавать продукты бесплатно.

— И им это тоже нужно. Им нужно чувствовать, что они часть чего-то, что у них снова есть контроль, даже если он совсем небольшой. Это поможет.

Аннет тяжело вздохнула.

— Я полагаю, мы можем попробовать. В любом случае, я уже собиралась уволиться.

— Ты нужна нам, Аннет! — ахнул Дейв.

— Я все равно буду помогать. Мне просто нужен перерыв.

— Мы слишком многого потребовали от одного человека, — заметил Бишоп. — Аннет нужно позаботиться о себе. Если мы все будем работать вместе, вносить свой вклад и брать на себя ответственность за этот город, то справимся.

Дейв потянулся, чтобы сжать руку Аннет. Она немного опешила, но затем неуверенно улыбнулась ему в ответ.

— Мы сможем даже процветать.

Ханна некоторое время наблюдала за ними, надежда билась в такт ее сердцу. Несмотря на трудности, несмотря на стресс и ссоры, люди могли общаться. Они могут найти друг друга. Друзей, семью, любовников.

Сейчас люди нуждались друг в друге больше, чем когда-либо.

— Мне все равно, что вы решите делать с этими горожанами, — мрачно сказал Виггинс. — По крайней мере, у нас есть припасы. Их хватит на всех.

— Не так уж и много, — отозвался Рейносо в своей типичной спокойной манере. Бывший морской пехотинец в возрасте сорока лет, Хосе Рейносо был сдержанным человеком, лояльным и прагматичным. И сложен как танк. — Особенно после того, как мы передадим часть запасов Общественному альянсу.

Виггинс покраснел.

— Что? Мы до сих пор обсуждаем этот вопрос?

— Да. — Бишоп провел рукой по своему афро. На нем была его любимая черная кожаная куртка поверх мандариново-оранжевой гавайской рубашки, усеянной желтыми ананасами. — Мы не можем оставить себе украденную провизию. Она не наша.

Виггинс посмотрел на него.

— Черта с два. Наши люди сражались и погибли в той битве, которой вы так восхищались, пастор. Где был так называемый «Общественный альянс»? Нигде. Мы сражались за эти запасы, и мы выиграли их, честно и справедливо. Они отказались от своих прав на все, когда отказались участвовать в битве.

Перес бросила на него пристальный взгляд.

— Я что-то не припомню вашего участия в сражении.

Лицо Виггинса приобрело яркий оттенок пурпура. Его рот открылся, как у рыбы, но из него не вырвалось ни звука.

Он бросил взгляд на Бишопа, затем на Ханну, после чего практически выплюнул:

— Я бы с радостью взялся за оружие. К сожалению, меня не пустили.

Виггинс не простил Ханну, Лиама и Бишопа за то, что они удерживали его в собственном доме под дулом пистолета. Они не поверили бывшему банкиру, что он не предупредит ополченцев о готовящемся нападении; как только бой закончился, его отпустили.

В ту ночь и несколько раз после этого он осыпал их множеством красочных оскорблений.

За последние несколько недель его гнев поутих, хотя Ханна не сомневалась, что Виггинс презирает их — и Квинн тоже. И определенно он не питал любви к Призраку.

— Как бы мне не хотелось это признавать, но Виггинс не совсем неправ, — проговорила Перес. — Мы отчаянно нуждаемся в этой еде. Отдавать ее… Это неправильно.

Майк Дункан переместился в своем кресле и прочистил горло.

— Альтруизм — это хорошо и прекрасно, пастор. Но разве мы не должны в первую очередь думать о себе? Я сочувствую нашим соседям, но у нас тоже есть потребности. Мы должны заботиться о себе.

Владелец ныне не существующей автозаправочной станции был замкнутым человеком и говорил мало, но он сражался вместе с Рейносо в бою и заработал постоянную хромоту из-за пули в бедре.

— С самого начала эти продукты не принадлежали нам, — напомнил им Бишоп. — Мы просто возвращаем то, что украли ополченцы. Это правильный поступок. В противном случае мы станем соучастниками их страданий.

Дункан неохотно кивнул.

— Полагаю, это правда.

— Кроме того, мы уже сказали им, что отдадим все обратно, — заметил Дейв. — Так мы убедили их прийти на День торговли на ярмарке.

— Значит, они придут? — уточнила Аннет.

— Отчасти благодаря дипломатии Дейва, — отметила Ханна.

— И Ханны, — добавил Дейв. — Мы оба много работали.

В рамках организации окружного мероприятия на Молодежной ярмарке Дейв и Ханна связались с лидерами местных общин в Найлсе, Стивенсвилле, Бьюкенене, Сент-Джо, Давагиаке, Уотервлиете и Коломе, включая Мика Селлерса, лидера Общественного альянса, чтобы обсудить вопросы безопасности и снабжения.

Бентон-Харбор захватили банды, поэтому они старались держаться подальше от городской черты.

Дейв почесал бороду.

— Добиться от них каких-либо соглашений оказалось нелегко. Флинн и некоторые другие до сих пор винят нас в набегах ополчения. Возвращение припасов укрепит доверие и сотрудничество между нашими общинами.

— Не понимаю, зачем они нам вообще нужны, — проговорила Перес. — Мы можем сами о себе позаботиться. Мы это доказали.

— Против пятидесяти, — уточнил Бишоп. — А если против ста? Двухсот?

— Мы не можем на них положиться, — возразила Перес. — Они уже один раз подвели, когда мы попросили их о помощи. Кто поручится, что они не сделают это снова?

Ханна покачала головой.

— Мы должны доверять им, так же, как и они должны доверять нам.

Перес скривилась, как будто надкусила лимон. У Ханны защемило в груди; Лиам часто напускал на себя такое же ехидное выражение.

Он тоже не слишком поддерживал предложенный союз. Он был невероятно упрям; если бы ему дали полшанса, Лиам бы все сделал в одиночку. Он ненавидел полагаться на других, особенно на тех, кого не знал и кому не доверял.

Ханна не винила его, но в душе знала, что так будет правильно.

Общины должны держаться вместе; другого выхода просто нет.

Если День торговли пройдет успешно… если встреча альянса пройдет хорошо… ее сердце забилось быстрее. Они могли изменить ситуацию, реально изменить.

Они могли бы построить здесь что-то, что переживет Крах и последующие времена.

— Нам нужно что-то хорошее, — сказал Бишоп. — Людям нужно что-то, к чему можно стремиться, цель. Им нужна надежда.

Ханна улыбнулась.

— Тогда давайте дадим им ее.

Глава 12

Квинн

День восемьдесят восьмой

— Готова к последней партии? — спросила Ханна.

— Как будто у нас есть выбор, — проворчала Квинн, закатывая глаза.

Они уже закончили две стирки одежды, которая теперь висела на бельевых веревках, натянутых между парой кленовых деревьев на заднем дворе бабушкиного дома.

Квинн с Ханной занимались стиркой белья для двух семей. Для этого они использовали два пятигаллонных ведра. Квинн проделала полуторадюймовое отверстие в крышке каждого. Первое ведро использовалось для стирки, второе — для полоскания.

Оба ведра наполнялись водой, в первое ведро добавлялось мыло, а в ведро для полоскания полчашки уксуса в качестве смягчающего средства. В каждую крышку она поместила туалетный вантуз с маленькими отверстиями, проделанными в резиновой чашечке.

Используя вантуз, Ханна энергично перемешивала грязное белье, нажимая и вытягивая вантуз примерно минут десять. Мокрое и грязное белье перекладывалось в ведро с чистой водой, которое Квинн перемешивала пять минут, затем сливала воду, доливала ее из колодезного насоса и снова погружала белье, до тех пор, пока оно не прополаскивалось.

Это гораздо лучше, чем стоять на коленях над ванной и вручную натирать каждую вещь с использованием старомодной бабушкиной стиральной доски и куска мыла.

В домах в «Винтер Хейвене» имелось электричество для стиральных и сушильных машин, но при такой унылой погоде электричество подавалось в ограниченном количестве. Кроме того, бабушка настаивала, чтобы они умели делать это по-старинке, и Ханна согласилась.

— Если мы чему-то и научились, так это не полагаться на то, что завтра может исчезнуть, — сказала бабушка. Как бы Квинн ни ненавидела это, она знала, что бабушка права.

Шарлотта лежала на спине на одеяле, которое Ханна расстелила на заднем дворике в нескольких ярдах от дома. Призрак устроился рядом с ней и дремал, положив голову на лапы, впитывая лучи ласкового солнца.

Ранее утром он охотился на белок, останки которых с гордостью оставил у задних ступенек.

Во время перерыва Ханна корчила смешные рожицы Шарлотте, которая задорно и звонко хихикала. Ханна убрала волосы в хвост, и смотрела на дочь с грустью в зеленых глазах.

— Шарлотта уже так сильно меняется, так быстро, что я забываю, как она выглядела всего несколько недель назад. Я бы хотела как-то запомнить ее, запечатлеть это особенное для нее время.

Квинн съежилась, ее охватило чувство вины. Портреты Шарлотты, которые она хотела нарисовать, все еще лежали на комоде незаконченными.

Дело не только в нехватке времени. У нее пропало желание рисовать и писать. Она потеряла желание делать практически все, что угодно, ее сердце слишком сильно переполняли беспокойство, горе и ярость.

— Я тоже скучаю по фотографиям, — выдавила она из себя, думая о миллионах фотографий, которые исчезли в тот момент, когда телефоны умерли навсегда.

— Может быть, больше всего я скучаю по одноразовым подгузникам. — Ханна стряхнула с себя грусть и рассмеялась. — Для такого крошечного существа ее испражнения впечатляют. А грязные тканевые подгузники просто никогда не кончаются!

Квинн сменила свою долю подгузников Шарлотте и была полностью согласна.

— И не говори. Благо, у нас есть мыло.

В конце концов, им пришлось бы создавать собственное мыло с нуля, используя древесную золу для получения щелочи и смешивая ее с животным жиром. К счастью, они еще не дошли до этого.