Мыши

40

Время шло, а Андреич всё не хотел просыпаться.

Шум мышиного боя на улице затих. После тишины стали появляться другие звуки. Откуда-то донеслись человеческие голоса: сначала осторожные, потом всё более громкие. Потом раздались тихие быстрые шаги, и в комнату заглянул суетливый человек. Стремительно обшарив всё вокруг взглядом, он кивнул на неподвижное тело:

— Это кто?

— Андреич, — пояснил Мишка.

— А что с ним?

— Не знаю. Может с сердцем что-то.

— Понятно. Не дожил до рака, умер от инфаркта, — сказал суетливый. — А ты что здесь делаешь?

— Стерегу, — ответил Мишка.

— Ну, стереги.

Суетливый исчез, долго гремел и звенел в соседних комнатах, потом потащил что-то к выходу.

— Андреич! — позвал Мишка.

Он подергал лежащего за плечо, потом потрогал за лицо. Лицо было холодным, как мороженое. Мишка понял, что Андреич не проснется.

Пора было уходить.

Он схватил Андреича за одежду и попытался тащить, но очень скоро понял, что для этого нужно сначала накопить раза в два больше мускулов.

— Пока, Андреич, — попрощался Мишка и медленно побрел сквозь череду комнат, то и дело останавливаясь и оглядываясь назад.

Снаружи было пустынно, только один безжизненный мышиный танк стоял у самых дверей.

Где-то слышались человеческие голоса. Они говорили всё чаще и громче, потом неприятно закричали, после чего хлопнул выстрел, а в ответ саданула целая очередь.

Мишка встал на доску и покатил обратно тем же путем, что прикатил сюда, к Андреичу. По дороге ему стали попадаться неподвижные серые комочки мышей. Микроб их съел, понял Мишка, вспомнив объяснения Андреича.

Послышался завывающий звук, и в газон впереди врезалось что-то не очень большое, стремительно упавшее с неба и родившее смесь огня и дыма. Мишка догадался, что кто-то из мышиных пилотов в отчаянии пытался улететь от невидимой смерти.

"Надо смотреть в оба, а то как даст по котлу!"

Скоро он увидел людей. Они были похожи на того, суетливого, куда-то спешили и что-то несли: коробки, ящики, мешки, скатанные в трубу ковры…

Ворота Троицкой башни были открыты. Старательно объезжая дохлых мышей, Мишка съехал вниз.

— Мальчик, погоди! — нехорошо крикнул вслед чей-то голос, но Мишка только прибавил хода.

Жидкая толпа зевак стояла перед Кремлем, глазела и осторожно переговаривалась.

— Мальчик, ты оттуда? Что ты видел? — подбежавший запыхавшийся дядька зачем-то достал блокнот и нацелился в него авторучкой.

Вместо ответа Мишка вдруг заплакал, махнул рукой и быстро покатил к к Тверской.

Но не идти же домой, в подземелье, таким зареванным? Он поднялся вверх по Тверской до самого красного дома, где протягивал руку железный дядька на коне, и скатился оттуда до самого низа. Потом поднялся опять и опять скатился. Хотел скатиться третий раз, но когда поднялся, заметил шатер с бутербродами, вспомнил, что не завтракал, и почувствовал страшный голод. Он купил длинный бутерброд и стал жевать жесткий хлеб.

Мимо рухнувших навесов и разломанных столов заброшенного кафе он спустился в скверик за молчащим фонтаном, где уже имелись каменный полированный лысый мужик, сосредоточенно сидящий на стуле, и еще один мужик — живой, с бутылкой пива, сразу видно: то ли пьяница, то ли алкоголик.

Лысый гранитный смотрел куда-то вниз и немножко — на Мишку.

— Жалко Андреича, правда? — сказал тот ему.

— Ты с кем это беседуешь? С Лукичом? — спросил веселый гражданин с бутылкой пива в руке.

— А кто это — Лукич?

— Да вот же он! Лукич, разглядывающий лягушку! — сказал веселый гражданин.

"Вырасту — Андреичу тоже памятник поставлю", — подумал Мишка.

Он внимательно посмотрел на лысого.

— Врешь ты всё. Это Ленин. Он Ильич, а не Лукич.

— Значит: Ильич, разглядывающий лягушку, — сказал веселый и протянул ему бутылку. — На, выпей. Говорят, мышиный царь салазки откинул. Выпей за свободу и за избавление от рабства. А то бы ишачил на хвостатых.

— А пошел ты! Сам бы ишачил! — сказал Мишка, вскочил на доску и поехал.

Под памятником мужику на коне стоял парень с газетами и кричал:

— Сенсационные новости! Гибель зловещего профессора! Конец мышиного царства!

Мишка уже почти проехал мимо, как вдруг увидел в чьих-то руках листок с большими портретами, а на портретах — лица мамы и Алексея. Мишка чуть не упал с доски, что с ним редко случалось. Он остановился, подождал, пока возле парня стало пусто и сказал:

— Слышь! Дай одну газету.

— Вали отсюда, баклан, — сказал газетчик.

Мишка не знал, сколько стоит газета. Он вынул последнюю десятку и протянул парню.

— Ну, ты баклан! — засмеялся тот. — Ты откуда упал? Газеты уже неделю назад меньше полтинника не стоили. А эта вообще экстренная.

Очередной покупатель протянул красную бумажку, взял газету, а от сдачи отказался.

— Видал? — сказал жадный парень. — А ты с десяткой лезешь! Что я — на голову стукнутый? Вали отсюда!

Расстроенный Мишка сунул десятку обратно в карман и наткнулся на банку.

— Ладно, не вытыкивайся! Давай тогда меняться. У меня тоже есть одна штука. Экстренная.

— Вали, я сказал.

Не обращая внимания на этот грубый совет, Мишка вытянул из кармана банку и повертел ею в воздухе, чтобы скорпион ожил.

— Это что за гадость? — спросил газетный парень, скривив губы.

— Ученый скорпион, — сказал Мишка. — Против мышей. Бьет их, как мух.

— Твои мыши уже подохли! Газеты читать надо!

— А если подохли, да не все?

Парень задумался, а Мишка еще выше поднял банку, соблазнительно поигрывая ей. В этот момент в прорехе между облаков появилось солнце, и пронизанный светом скорпион стал даже не медовый, а янтарный, почти прозрачный.

— Ладно, — сказал парень, представляя, какое впечатление произведет чудовище на знакомых девчонок. А может оно и впрямь пригодится. — Бери.

Мишка схватил газету и снова помчался вниз — к двери с маленьким голубым земным шаром.