Мурка

Глава 8

Очнулся я от того, что кто-то засандалил в мое бедро иглу шприца. И боль от укола начала растекаться по мышцам. Блин… помедленнее нельзя вводить?

— Лежи, не дергайся.

Я открыл глаза и увидел перед собой медсестру. Женщина… или даже девушка, ей было лет двадцать пять от силы. Довольно симпатичная. И я, забыв про мучения от укола, засмотрелся на ее лицо. Она тем временем закончила, вытащила многоразовый железный шприц из моей филейной части и улыбнулась.

— Доброе утро, товарищ!

— Утро, — ответил я, чувствуя, что во рту пересохло и я с трудом ворочаю языком, правда, я не был вполне уверен, что сейчас именно утро.

Я лежал в палате, стены с облупившейся краской, вместо занавесок — рваные простыни.

— Как твое самочувствие?

— Пить хочу, — И от пожрать не откажусь.

— Аппетит проснулся, значит, идешь на поправку! — со знанием дела заявила сестра.

— Сейчас буду разносить завтрак.

Я кивнул, чувствуя, как голова все еще плыла, но это, скорее, от пересыпа. Сколько же я провалялся без сознания? Но сон пошел на пользу, в боку хоть и тянуло, но не то чтобы больно… так, простой дискомфорт.

— Что на завтрак будешь?

— А что, ещё и выбор есть?

— Конечно, ты, товарищ, герой советского Ростова-на-Дону! И можешь выбрать, что есть: гречку или пшенку?

— О, как… Пшенку давай, — гречку, признаться, я не любил никогда.

Медсестра схватила свою тележку и, грохоча металлом и стеклом, пошла прочь от моей койки. Я огляделся — койки в ряд, на которых лежали и сидели больные. Сам я тоже лежал на кровати с чистым бельем. Непонятно, почему она меня называет героем? Да пусть хоть как называет, мне бы поскорее попить и пожрать.

Я осторожно поднялся, сцепив зубы от боли, и усаживаясь на край кровати. Обнаружил, что на мне теперь больничная пижама в застиранную полоску. Ранение, конечно, никуда не делось, я аккуратно приподнял пижаму и обнаружил плотную повязку на ребрах, с расплывшимся пятном крови. Козел этот Паровоз…

Пока я занимался таким нехитрым осмотром, вернулась медсестра, грохоча все той же тележкой, на которой теперь были составлены железные миски с гречневой кашей, от которой шел пар. Она шла вдоль ряда, выдавая завтрак больным. До ноздрей донесся запах гречки, отчего в животе еще сильнее заурчало.

— Пожалуйста, — медсестра подъехала к моей койке и вручила тарелку с кашей. — Приятного аппетита.

Следом выдала стакан воды. Я выпил его сразу же, но мелкими глотками, поросил еще стакан. С каждым глотком по организму растекалась бодрость.

— Пей, пей, сейчас тебе показано обильное питье… — сочувственно пояснила медсестра. — Повезло, что не задеты органы, и операция прошла вовремя.

— Доктор, который тебя штопал, говорит, что пройди удар сантиметром выше, и проткнуло бы легкое. Везунчик ты!

— Ага, — я слушал ее монолог, уплетая кашу. — И сколько я здесь торчу?

— Второй день.

Я доел кашу, попытался встать, но идея была не лучшей. Боль, как электрический разряд прошла по всему телу.

— А-ах!

— Ну и куда ты собрался? — девушка покачала головой с укором, помогая мне снова устроиться на кровати.

— Тетка, тетка моя в курсе? — я припомнил Глашу, которая наверняка с ума сходила в мое отсутствие.

— Конечно, мы выслали ей весточку еще вчера. Ничего не стесняйся, я пока здесь тебе и вместо тетки, и дядьки, и всего остального…

— Прям всего? — я попытался улыбнуться.

— К тебе скоро придут, а меня Прасковья зовут, — бросила она напоследок собрав тарелки.

— Кто? — спросил я, но сил сказать эти слова громко уже не было, поэтому медсестра меня не услышала.

Прасковья, значит, ну, приятно познакомиться. Я, хоть и был слаб, вновь не удержался и проводил ее взглядом. Девушка Прасковья из Подмосковья, вспомнились слова из песни. Интересно, одна она или не одна? Девчонка-то видная…

— Ниче такая, скажи? — гоготнул голос с соседней койки.

Я обернулся и увидел молодого человека с повязкой набекрень на голове, напомнившего мне Есенина со школьных портретов. Только усатого, а так — блондин, голубые глаза и милая мордашка, он явно привык к повышенному женскому вниманию к своей персоне.

— Че, очухался? — он сел напротив на кровать, уставившись на меня. — Как зовут-то? Меня Вася.

— Гриша зовут, — нехотя буркнул я, не испытывая особого желания общаться хоть с кем-то, ну, если не считать миловидной медсестры.

— В картишки сыграем? Да ты не думай… Под интерес?

Вася вытащил из-под матраса колоду карт и принялся тасовать, как заправский шулер. Колода просто завораживала в его руках. Я несколько секунд смотрел за тем, как он жонглирует картами.

— В чем же интерес? — спросил я чисто ради любопытства.

— Так определимся! — хохотнул Вася.

И поправив повязку, сползшую по лбу, сунул колоду мне под нос.

— Сдвигай!

— Обойдусь, — отказался я.

Ничего не имею против карт, но я только очухался после ранения, и даже вот так сидеть на краю койки оказалось тяжко. Захотелось прилечь. Что я и сделал, осторожно лег на кровать. Но Васька не отставал. Я по старой Гришкиной памяти припомнил, что карты в Советской России вот уже несколько лет совсем не поощрялись. Игорные дома закрыли. Ваську запрет, похоже, нисколько не напрягал.

— Играем в «стрекозу», — прокомментировал он.

— А разве не запрещено в карты-то прямо в лечебном заведении? — я уже лежал, размышляя, как бы отвадить этого назойливого товарища.

— Никто ж не узнает, — хмыкнул он. — Так хоть как-то развлечемся! Скукотища здесь…

— Тебе больше поиграть не с кем?

Тот кивнул.

— Витька был, его выписали, а остальные боятся играть.

Действительно, несколько мужиков, сидящих на койках, упорно делали вид, что не видят, как Васька раздает карты на двоих.

— Напомню правила, — Вася вкратце пересказал мне правила игры в стрекозу, которая оказалась самой обыкновенной «секой» с колодой из 21 карты. Игра до боли мне знакома. История давняя…

Сдают по три карты, у каждой своя стоимость, есть «шаха», которая заменяет любую карту, включая туза, у кого больше очков в оконцовке, тот и молодец.

— Так что, играем? — напирал он, хитро прищуривая глаза.

— Ладно, хрен с тобой, давай разыграем партию. Что на кону?

— Говорю же, под интерес, просто так, — улыбнулся Васька.

Не знаю, вкладывал ли этот паренек в понятие «под интерес» или «под просто так» тот же смысл, что многие уголовнички в советское время, но играть ни под то, ни под другое, я не хотел. Поэтому конкретизировал ставку.

— Один ход — ложка каши, — денег у меня не было, да я и не поклонник играть на рубли.

Васька задумался, а потом потянулся за своими картами.

— А давай! Сдвигай!

Я сдвинул колоду. Васька перевернул её, и выпала шестерка треф.

— Опа, шаха! Ставлю сверху половину банка — три ложки итого!

Он начал раздавать карты, подвинув для этого тумбу между нашими койками. Делал он это так же мастерски, как и тасовал колоду. Я потянулся к тумбе, забрал три карты. Взглянул — король червей, валет и десятка бубен. Понятно. Не ахти какая карта, далеко не уедешь. По итогу через несколько ходов мы вскрылись, и выяснилось, что карты у нас одинаковые. У Васи оказался тот же самый разношерстный набор, но других мастей.

— Что делать?

— Сека, варим, — коротко ответил тот.

Сварили, раздали карты заново. Я выиграл, показав «двадцать одно». Вот так всего за пару минут мы разыграли еще несколько партий, Васька проиграл мне десять ложек каши, считай, полную тарелку.

— Поднимем ставку? — предложил он.

— На что?

— Да видел, у тебя пиджачок есть… а я поставлю свою шинель!

Вон оно что, блондинчик давал мне выиграть, чтобы пиджачок отжать. Насколько я понял, Васька был раненым из армии Буденного и остался в ростовском лазарете долечиваться. Видимо, до его выписки оставалось всего ничего, и он хотел пошляться по Ростову уже хорошо приодетым.

— Ну давай, — согласился я, но выдвинул условие. — Только я сдаю.

— Че, думаешь, мухлюю?

— Да нет, просто руки надо разминать.

— А…

Вася, к моему удивлению спорить не стал, живо согласился, я дал ему сдвинуть карту и показал туз. При выпадении туза колоду следовало перемешивать, а если «лбы» выпадают три раза подряд, то в банке удваивается ставка.

— Слухай, ну тогда с тебя еще портки, а я буденовку поставлю!

Я кивнул, раздал карты, видя, как блеснули у моего визави глаза. Хитрой выделки оказался Васька, некоторые карты у него были крапленые, и сейчас ему выпал хороший расклад. Ну, мы тоже не лыком шиты. Я притворился, что впервые играю в эту игру.

— Играю в темную, — предупредил я, не подымая карт.

— Рисковый! — Васька свои карты уже поднял, он первый начал торг. — Ставлю портянки!

Когда играешь в темную, твой визави обязан делать повышенную ставку, чем я и хотел воспользоваться. И вот всего через несколько ходов на кону стоял весь тот гардероб, который был у нас в наличии, а из лазарета проигравший выходил бы в одних трусах. Тогда мы начали вскрываться, не имея возможности продолжить торг.

Васька начал выкладывать карты, по одной — туз бубен, шаха (шестерка треф), и король бубен.

— Тридцать одно! — выложив карты, шулер довольно потер руки, предвкушая, как совсем скоро пойдет щеголять по Ростову в моих туфлях и костюме.

Ход был за мной, и я не растягивая резину, перевернул все три своих карты, которыми играл в темную.

Три лба — туз трефовый, туз червовый и туз пиковый. Васька смотрел на мои карты с открытым ртом.

— Это сколько, Вась? — спросил я под дурачка, прикидываясь, что не понимаю расклад.

В палате по-прежнему было тихо, но как-то по-особому.

— Че… — он вылупил глаза, сглотнул и нехотя озвучил сумму очков. — Тридцать три.

— Так ты, выходит, проиграл? — я удивленно вскинул брови.

Васька побледнел, схватил колоду, начал разглядывать карты. Пытался понять, как так произошло и почему его мухлеж не прошел. Ну не должна была у меня эта комбинация из трех лбов выпадать. Я, улыбаясь, наблюдал за ним, понимая, что парень в жизни не догадается о том, как мне выпали тузы. Неприятно, должно быть, осознавать, что ты остался без штанов? А сам сколько здесь народа без оных оставил! Ведь, судя по всему, не только здесь, мухлежник из Василия был вполне себе, а вот и на старуху бывает проруха. Может, поэтому никто и не хотел с ним играть?

— Может, еще сыграем? Хошь? — насмешливо поинтересовался я.

— Какой там еще, не подо что… — Васька озадаченно чесал макушку, не понимая, как так вышло, что новичок обыграл опытного шулера. — Думал, ты вообще в карты не умеешь!

— Новичкам всегда везет, — я пожал плечами. — А ты, что ли, поддавки решил устроить?

— Как же не умеет, он двух жиганов порезал, наверное, из-за карточного долга и повздорили, — буркнул переворачиваясь на другой бок, наш сосед, наблюдавший всё это время за игрой.

Тоже скажет, жиганы — так, шпана дворовая, которые собственного вида в зеркале боятся. Вообще, я смотрю, здесь про меня уже все знают. Интересно, кто растрезвонил? Медсестра? Впрочем, и хорошо — пусть знают да стороной обходят. Васька больше ничего не сказал. Лег на койку и долгое время пялился в потолок, убиваясь по проигрышу. Но одно я знал точно, мой выигрыш надолго отбил у него желание раскатывать дурачков в секу.

Я в прошлой жизни любого в отделе обыгрывал в картишки. Мы, правда, не под рубли играли, а под спички, на игрушечные, так сказать, ставки, но, начиная с одной, я быстро набирал себе целый коробок. Потому играть со мной никто не хотел, прямо как здесь с Васькой. Сказывалась сноровка, которую я приобрел, когда раскручивал дело одного шулера, облапошивавшего доверчивых граждан в поездах. Пришлось тогда вжиться в роль знатно. Об этой части моей биографии товарищ Васька ничего не знал и знать не мог, но я и никого не обманывал — прежний Гришка Нафаня был так себе карточный игрок. Так что да, пусть думает, что новичкам всегда везет.

Где-то через полчаса за Васькой пришли. Точный был расчет у поганца!

— Ну что, товарищ Ипполитов, выписываемся, — сказала сестричка.

С этими словами с него сняли повязку, и нам открылся кривенько выполненный шов правее брови. Не знаю, где он умудрился так схлопотать, но рана выглядела жутковатой, даже учитывая то, что она схватилась и заживала, и как следствие, уже не представляла угрозы для жизни.

Васька, белый как простыня, встал с койки. Зыркнул на меня украдкой. Я сделал вид, что не заметил его взгляд. Он дождался, когда медсестра чуть отойдет, чтобы утилизировать бинт, и зашептал:

— Ща, Гриш, все принесу, карточные долги надо отдавать, все по-честному. Проиграл — значит, проиграл.

— Кашу твою съем — и в расчете, — отмахнулся я. — Мне твое шмотье не нужно.

В отличие от Васьки, я играл не затем, чтобы разжиться добром. Пусть живет, человек он вроде не пропащий, а шулером его нынешняя действительность сделала, где если не ты, то тебя. Жрать-то хочется, а зарабатывает каждый кто как может.

Васька, заслышав мой ответ, изумился, но быстро взял себя в руки. Подошла медсестра.

— Гриша, на ужин у нас гречка, на этот раз без выбора, — несколько смущенно сказала она.

— Гречка — значит, гречка, — я пожал плечами, — ничего против гречки не имею.

— Мою порцию отдайте Григорию, — вклинился Вася.

— Еще чего, Иполитов! Какую твою порцию? Ты выписываешься, не положено! К тому же ты за то время, что у нас лежал, на полгода вперед наел, бездонный будто, — отрезала медсестра.

И пошла по палате обход делать. Горе-шулер снова поник, понимая, что не удастся ему расплатиться кашей и халява накрывается медным тазом. Но я подбодрил его.

— Не кисни, на радуге зависни. Иди уже, товарищ Вася, коммунизм строй. Будешь должен. А вот насчет азартных игр я бы на твоем месте задумался, до добра это увлечение тебя не доведет.

Вася снова воодушевился и даже раскрыл рот, набирая воздух, чтобы начать мне петь дифирамбы. Но несостоявшегося шулера прервал оклик, послышавшийся от двери.

— Мне к товарищу Нафанину!

Я обернулся, услышав свою фамилию, которая до сих пор резала ухо. Ох, ешкин кот… В проходе стояла миниатюрная и безупречно сложенная девушка в военной форме и в буденовке. Форма висела на ней мешком, явно мужского покроя, но даже эта одеяние не могло скрыть все достоинства ее фигуры. Неудивительно, что сосед Васька, хоть звали и не его, сразу замолк и засмотрелся, облизав пересохшие потрескавшиеся губы. Я же смекнул, что интерес ко мне человека в форме мог быть связан с желанием забрать меня в армию.

Тикать — не тикать? Вон, в принципе, окно, разбил — и ищи-свищи. Но далеко ли я убегу с дыркой в боку? Да и от дам как-то стыдно бегать. Я остался сидеть на койке, ожидая, как будут разворачиваться события.

— Вообще-то к нам проход запрещен! — гостью увидела сестричка, мигом упершая руки в боки.

Я видел, как она смотрит на ботинки военной, на которых по самый рант были налеплены комья грязи. Такое вопиющее нарушение чистоты сестричке явно не нравилось. Девчушка ни чуточки не смутилась.

— Чрезвычайная комиссия, — коротко ответила она и сразу двинулась ко мне, не обращая внимания на продолжавшую возмущаться медсестру. — Мне нужен товарищ Нафанин.

— Вот он, Гришка-то, — медсестричка указала пальцем на меня, но отвлеклась от грозных взглядов лишь на секунду: — Милочка, ноги вытираем…

Чекистка, что ли? Час от часу не легче… Интересно, что ей от меня нужно.

Я заметил, как остальные больные начали переворачиваться на бок при виде чекистки. Кто прогуливался по палате, те улеглись на койки, а кто-то притворился спящим и даже изобразил вполне естественное похрапывание. Больные на фронт не хотят или рожами светить не с руки. Васька, за которым наверняка имелись грешки, потупил взгляд, засобирался и шажками-шажками — пошёл на выход. Тем более, что ему уже и команду давали соответствующую.

Впрочем, до остальных чекистке не было никакого дела. Она подошла к мой койке и смерила меня взглядом.

— Товарищ Нафанин?

— Допустим.

— Меня зовут Мария Ильинична Стальная, — представилась она.

— Что-то вы не похожи на чекистку, товарищ Стальная, — я смерил ее взглядом в ответ.

Фамилия еще такая… ну, сейчас мода брать себе такие, всех в промышленность тянет. — Как так, не похожа? — на миг растерялась она.

— Удостоверение предъявите, пожалуйста… — ляпнул я, а потом уже сообразил. Какие уж там в 1920-м году удостоверения?

— Что-что?

Я прокашлялся осторожно, заодно и дух перевёл.

— Говорю, сообщите цель визита, пожалуйста.

— Проведение предварительного следствия по делу нападения на товарища Новикова… — выдала как по методичке.

— А я каким боком к вашему предварительному следствию, товарищ Стальная?

Другой любопытной деталью, которую я подметил, стало отсутствие у Маши южного говора. Этим она отличалась решительно от всех здесь. Видимо, прибыла в Ростов из другого региона, возможно, из Петербурга или из Москвы.

— При том, товарищ Нафанин, — сердито поджала губы Маша. — Мы вышли на след банды Карася. Благодаря вам. Тех кого вы преследовали — их задержали. Они вывели нас на след.

Я даже бровь приподнял, пока слушал Марусю. Не простые налетчики это были, в банду какую-то вхожи.

Я, конечно, слушал, развесив уши. Но проблема в том, я, как очевидец, помню еще и толстосума, на которого позарились налетчики. Во время рассказа ни он, ни его симпатичная спутница ни разу не упоминались.

— А на них кто-то заявлял? — уточнил я. — Или вы их задержали по факту моего ранения.

— Они пытались ограбить одного важного человека. Товарища Новикова, но вы это и сами видели.

— И товарищ Новиков был не один, с ним прогуливалась одна миловидная особа.

— Какая? — Маруся аж прищурилась. — Вы можете описать, как она выглядела?

— Возможно, не такая запоминающаяся, как вы, товарищ Стальная, но тоже красивая.

По щекам чекистки растекся румянец, но она, надо отдать ей должное, быстро взяла себя в руки.

— Вы знаете ее имя?

— С удовольствием бы узнал, но увы.

Стальная задумалась на секунду, мне показалось, что она хочет спросить что-то еще, но вопроса не последовало. Зато то, что она сказала шепотом, как бы про себя, я услышал очень хорошо.

— И те тоже, колются, делают вид, что ее не знают…

— Что-что? — уточнил я.

— Неважно. — опомнилась Мария. — Вы говорите, что не знаете эту женщину?

— Так и есть.

— Тем не менее, товарищ Нафанин, официальные данные следствия говорят о том, что потерпевший шел один, на что есть немало свидетелей, — выдала Маруся.

Меня прошибла догадка — видимо, та красотка, курившая в подворотне в то время, как грабили какого-то партийного деятеля, сама была «членом банды». Удивительно, почему чекистка настаивает на том, что Новиков были один, даже сразу нашлись некие свидетели. Хм, любопытно. Уточнять я ничего не стал, все равно не скажет. Новиков был один, и это Маруся объяснила вполне доходчиво. Один, так один, мне-то какая разница.

— Это все вопросы, товарищ Стальная, или могу быть еще чем-то полезен? А то у меня ужин, надо настроиться.

— Вопросов нет, но я хочу вас известить, что вам было решено выдать вознаграждение за проявленное мужество и ревностность в защите интересов советской власти! — торжественно объявила Маша. — Вы можете забрать новые лапти на Большой Садовой…

— Отлично, обязательно загляну! На меня никаких заявлений нет, никто показания не давал? — все же решил уточнить я.

Стальная медленно покачала головой.

— Давайте теперь неофициально, товарищ Нафанин. Зачем вы побежали за преступниками? Это ведь было опасно для жизни… или вы знали, что эти люди занимаются налетами, может быть, раньше видели их?

Я быстро смекнул, откуда ветер дует, и что чекистка хочет взять меня, что называется, на понт. Поймать на несоответствии. Может, думает, что я действовал в сговоре с теми индюками? Наверняка по персоне Гриши Нафани у нее есть вся необходимая информация, а в милицейский сводках я явно прохожу не рыцарем на белом коне, а такой же шпаной, как Паровоз и Косой. Вот они и сложили два и два — как им показалось.

— Если не для протокола, то я никуда не собирался лезть. Вышел из дома, в котором у меня квартира, думал прогуляться и свежим воздухом подышать, ну и попался под горячую руку. Могу сказать, что мне повезло, что остался жив, — выдал я свою версию событий.

— Хотите сказать, что вы не пытались обезвредить преступников? — насупилась чекистка. — Их поймали только потому, что один еле передвигался, после стычки с вами.

— Не, вы на меня сначала посмотрите, меня от не самого сильного ветра сдувает, кого я могу обезвредить, милая?

— Попрошу называть меня Марией Ильиничной!

— Хорошо, Мария, я гулял, меня ударили, я ответил…

— Понятно, товарищ Нафанин… а кто-то еще, кроме вас, знает о той женщине?

— Никому не говорил. Я, видите ли, только час назад глаза продрал. Провалялся без сознания.

— Полагаю, что эта женщина вам привиделась, побочное влияние лекарств.

Я аккуратно кивнул.

— Как скажете. Вот вы говорите, а я даже уже не вспомню — о ком?

— До свидания, товарищ Нафанин, — сказала она и направилась к выходу.

— Всего хорошего.

Я не отказал себе в удовольствии проводить юную чекистку взглядом. Что-то было в ней этакое, что сразу цепляло мужской взгляд. Интересно-таки, почему она пытается выгородить ту мадам… И кто эта краля с собачкой?

Впрочем, бог с ней. За эти несколько часов бодрствования я устал настолько, что, едва улегшись, тут же вырубился.